Текст книги "Гектор и секреты любви"

Автор книги: Франсуа Лелорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Гектор занимается любовью

Позже Гектор в полусне думал, что цитаты из Песни Песней в обоих письмах очень точно подобраны профессором Кормораном. Эти стихи прекрасно передают то, что Гектор чувствовал с Вайлой, а профессор – со своей Нот.

Много часов подряд Гектор открывал для себя невероятный коктейль эмоций, никогда прежде не испытанный ни с одной партнершей: очень интенсивное сексуальное возбуждение, не скроем, но одновременно и мощную волну симпатии и нежности к Вайле. А когда ей хотелось, чтобы он был более энергичным, чем ласковым, или, в другие моменты, наоборот, более ласковым, чем энергичным, Гектор сразу угадывал ее желание, при этом постоянно чувствуя к ней невероятную нежность, столь же сильную, как и его желание. Во взгляде Вайлы, устремленном к нему, он видел, что она разделяет с ним все эти захватывающие чувства. Пока они вместе взлетали ввысь, уносимые восходящими потоками любви, Гектор не мог не задавать себе вопросы.

Каким будет спуск с этих высот? Не забывайте, Гектор – психиатр, и ему свойственно наблюдать за своими и чужими ощущениями, даже в разгар действий. Какие воспоминания, какие эмоциональные отпечатки оставят эти минуты в его душе и в сердце Вайлы?

К счастью, профессор предусмотрел антидот, позволяющий разорвать связь, накрепко соединившую их тела и души, словно цепь, которую куют в огне, зная, что металл можно в любой момент снова расплавить.

Гектор посмотрел на лежащую в постели Вайлу, обнаженную, с опущенными длинными ресницами, с улыбкой на чуть вывернутых губах, с руками, поднятыми вверх, и ногами, изящно согнутыми в коленях, – ни дать ни взять живая копия одной из каменных танцовщиц, украшающих стены храма. Апсары [9]9
  Апсары– в индуистской мифологии духи облаков или воды, нечто вроде европейских нимф.


[Закрыть]– так они звались, как сказали ему. Наверняка кто-то из ее прапрабабушек послужил для одной из них моделью, а поскольку в этой стране путешествовали мало, маленькое чудо гармонии передавалось из поколения в поколение, чтобы в конце концов оказаться на кровати рядом с ним. Психиатрия – интересная штука, но путешествия – тоже неплохо, подумал Гектор.

Вайла открыла глаза, улыбнулась и протянула к нему руки. Гектор сразу понял, что ему делать, но об этом он, пожалуй, догадался бы и без профессорского лекарства.

Потом наступил рассвет. Джунгли, окружающие отель, наполнились криками птиц и даже жалобными «у-у-у», свидетельствующими о присутствии обезьян.

Гектор и Вайла просыпались и снова засыпали еще несколько раз, а там и полдень настал, солнце поднялось в зенит, и джунгли стихли.

Зазвонил телефон. Это был Жан-Марсель.

– Все в порядке? – спросил он.

Гектор взглянул на профиль спящей Вайлы.

– Более чем, – ответил он.

Однако он был напуган, так как чувствовал желание защищать Вайлу всю жизнь, и чтобы она всегда была рядом, и заниматься с ней любовью до последнего вздоха. Он физически ощущал, как его уносит поток, которому он не в силах сопротивляться.

– Встретимся на обеде? – предложил Жан-Марсель.

– Договорились.

Нужно было окончательно проснуться, быстро принять антидот и дать его Вайле. Гектор почувствовал ее руки у себя на плечах.

Он обернулся и снова погрузился в ее взгляд и улыбку, чувствуя себя одновременно восхищенным и напуганным чувствами, которые она в то же мгновение разделяла с ним, – это было понятно по восторгу в ее глазах и биению сердца, отдававшемуся в его груди.

Самое время срочно принять противоядие. Он не имел права ни привязывать ее к себе, ни самому привязаться к ней.

Но когда Гектор жестами попросил у нее обещанную профессором таблетку, Вайла удивленно посмотрела на него. Похоже, она не понимала.

Гектор взял шариковую ручку и блокнот с логотипом отеля и нарисовал два маленьких флакончика, а рядом с ними – овальную таблетку. Вайла следила за возникающими картинками с большим интересом, словно олененок, впервые в жизни увидевший кролика. Тогда Гектор нарисовал круглую таблетку. Вайла улыбнулась и немного покраснела. Она взглянула на Гектора и показала ему свои тонкие пальцы.

Он понял: она подумала, будто он нарисовал кольцо.

Гектор рисовал таблетки самой разной формы – треугольные, прямоугольные, грушевидные, в виде сердечка и четырехлистного клевера, он даже сделал бумажный шарик, напоминающий таблетку, но все это лишь веселило Вайлу. Возможно, она решила, что он ее развлекает. Гектор не смог не засмеяться, услышав ее смех, и подумал, что профессор – большой шутник.

Он не дал Вайле антидот. А может, его вообще не существует в природе?

Теперь ему, хочешь не хочешь, придется отыскать профессора Корморана.

Гектор отдыхает

Вы в прекрасной форме! – сделал комплимент Жан-Марсель.

– Думаю, мне подходит климат. Жан-Марсель расхохотался:

– Боюсь, с вами мало кто согласится.

Они обедали в тени бара, и официантки, странным образом похожие на Вайлу, приносили им салаты и маленькие бутерброды. В бассейне светлокожие детишки плескались со своими более темными нянями. Даже в тени Жан-Марсель не снял черные очки и казался бледным, несмотря на свой всегдашний здоровый вид.

Гектор думал о Вайле. Только что она потихоньку выскользнула из его номера. Гектор не понял, куда она отправилась, но было ясно, что ей нельзя попадаться на глаза в компании с клиентом. Он пылал желанием снова быть с ней, хоть и находил это безумием. А если антидота не существует? Что же, ему придется провести остаток жизни по соседству с этими храмами? Или увезти Вайлу в свою страну?

– Собираетесь посмотреть другие храмы? – поинтересовался Жан-Марсель.

– Вообще-то нет, – ответил Гектор. – Я уже увидел все, что хотел. А вы?

– Пока не знаю. Раздумываю.

– В любом случае я с удовольствием съездил с вами вчера. И спасибо за урок разминирования!

– Да ну, – пожал плечами Жан-Марсель, – ерунда. Это даже не мина-ловушка.

– Мина-ловушка?

Жан-Марсель объяснил, что иногда не просто ставят мину, взрывающуюся, если на нее наступить, но и подключают к ней проводом вторую мину, размещая ее под первой. Когда сапер поднимает первую мину, вторая взрывается прямо ему в лицо – но это фигура речи, так как в ту же секунду никакого лица у него не остается.

Гектора печалил тот факт, что люди изобретают столько всего, чтобы навредить ближнему. Он представлял себе милого инженера, который по вечерам возвращается домой и укладывает детей спать, рассказывая им разные истории перед сном. А потом идет к своей славной супруге, чтобы выяснить, не пора ли им переезжать в новую квартиру, где у каждого ребенка будет отдельная комната. И после этого, перед тем как лечь, готовится к завтрашнему совещанию, где должен будет сделать красивую презентацию в пауэрпойнте новой мины, в которой количество взрывчатки рассчитано так, чтобы ее взрыв оторвал ногу, поскольку необходимость нести раненого тормозит движение и деморализует весь отряд гораздо больше, чем гибель одного из солдат. Не говоря о стонах, благодаря которым проще отследить передвижение отряда. Вся эта изобретательность и энергия расходуются на то, чтобы навредить друг другу, тогда как средства профессора Корморана, хотя они тоже сами собой не получаются, приносят людям много добра.

Несомненно, нация, получившая его таблетки, вряд ли захочет воевать, все предпочтут оставаться дома и заниматься любовью. Так что с точки зрения национальной безопасности такое лекарство не слишком полезно.

– Где вы научились всем этим штукам? – спросил Гектор у Жан-Марселя.

– На военной службе, – ответил тот. – Инженерные войска. Минирование-разминирование. Цацки с сюрпризом, всякое такое.

И вдруг знаете кто подошел к соседнему столу? Мико и Шизуру! Вообще-то ничего удивительного, они ведь остановились в том же отеле.

Девушки подошли поздороваться, и Гектор с Жан-Марселем как истинные джентльмены предложили им сесть за свой стол.

Японочки были по-прежнему прелестны, даже без панамок, и своими маленькими носиками, узкими глазами и густо-черными волосами напоминали двух очаровательных белочек. Они заказали шашлычки с японским названием терияки.

Девушки обменялись несколькими гортанными японскими словами, а потом Мико спросила Гектора, что написано на бумаге, которую он нашел в храме. Черт, значит, Шизуру рассказала об их находке.

– Это записка влюбленных, – ответил Гектор. – «Здесь были Честер и Розалин, которые будут вечно любить друг друга».

Он предпочел бы обойтись без Честера, но поскольку ему пришлось импровизировать, имя профессора выскочило само собой.

– Какое такое письмо? – заинтересовался Жан-Марсель.

Гектор объяснил ему, добавив, что, возможно, скоро появится мода оставлять записки в стенах храма любви, как на алтаре буддистского монастыря.

– Вы ее не сохранили? – спросил Жан-Марсель.

– Нет, видимо, я уронил ее, когда вы возились с миной, а потом забыл.

И это была правда, он действительно отвлекся, уводя Мико подальше от мины, и не знал, куда делась бумажка, что, впрочем, не имело особого значения.

– Интересно, осуществится ли их желание теперь, когда записки в стене больше нет?

– Я думаю, главное – намерение, – ответил Гектор.

Мико и Шизуру опять поговорили, а потом Мико объяснила, что Шизуру снова положила бумажку в бамбук, а бамбук – в стену. В Японии не принято оставлять что-либо на земле, и там уважают подношения, сделанные в храме.

– Думаю, я останусь еще на день-два, – заметил Жан-Марсель, – посещу еще несколько храмов.

Шизуру была менее грустной, чем накануне, и тут выяснилось, что хоть по-английски она не говорит, язык Гектора и Жан-Марселя немного знает.

–  Совсем чут-чут, – сказала она.

– Куда вы поедете потом? – спросил Гектор.

Они еще не решили. Может, в Китай.

А что делают у себя в Японии?

Мико объяснила, что обе они работают в большой неправительственной организации, занимающейся защитой всего того в мире, что может исчезнуть, – не только вымирающих видов животных, но и древних храмов и рек, пока еще сохранивших чистую воду. Она сама, Мико, старается раздобыть деньги на реставрацию храмов, а Шизуру очень красиво рисует развалины, чтобы убедить людей делать пожертвования. Это не удивило Гектора, который с первой минуты ощутил глубинную артистичность Шизуру.

Сами того не замечая, Жан-Марсель и Гектор начали понемногу ухаживать за очаровательными японками, которых это очень забавляло.

Тут перед ними появилась с мрачным видом сотрудница отеля, похожая на Вайлу. И это на самом деле была Вайла в гостиничной униформе, то есть в переливчатом оранжевом саронге.

Язык мимики, отражающий эмоции, не знает границ, о чем Гектор узнал во время учебы (еще один удар по «культурологическим глупостям», как сказал бы профессор), и он сразу понял, что Вайла крайне недовольна.

Жан-Марсель был впечатлен.

– Да-а-а, старик, – протянул он, – вы даром время не теряете.

– Новичкам везет, – парировал Гектор.

Вайла решительно зашагала прочь, и, хотя она не произнесла ни слова, Гектор понял, что скоро они окажутся вдвоем в его номере. Но это не решит его проблему, скорее наоборот. Таблетка профессора Корморана, вызывающая любовь, ревность явно не устраняла. Что же здесь удивительного? Разве любовь можно разлучить с ревностью? До того как попрощаться с Мико и Шизуру, которые тоже немного растерялись при появлении разъяренной Вайлы, живого воплощения свирепой богини, способной испепелить взглядом, Гектор успел записать в своем блокноте:

Цветочек № 11. Ревность неотделима от любви.

Гектор умеет читать

Когда он проснулся, то заметил у Вайлы маленькую татуировку за ухом, на границе волос, такую малюсенькую, что он бы ее не заметил, если бы не прижимался к ней. Что удивительно, это были не кхмерские буквы, похожие на вермишелины, а иероглифы, как на его красивом китайском панно. Приглядевшись, он сообразил, что это не татуировка, а рисунок, сделанный очень темными чернилами. Он разбудил Вайлу и жестами спросил ее, что значит эта надпись. Она опять как будто не поняла, и это начало действовать ему на нервы, несмотря на самую горячую любовь. Гектор взял ее за руку и отвел в ванную. Крохотный рисунок за ухом, казалось, удивил Вайлу еще больше, чем его самого. Гектор вспомнил о послании профессора. «Если вы умеете читать…»

Он старательно скопировал буквы на бумагу, успокаивая Вайлу, которая приплясывала на месте, с нетерпением ожидая немедленного избавления от этой неведомой татуировки.

В баре несколько китайцев в сорочках Lacoste, очках в золотой оправе и с ремнями Pierre Cardinпили пиво и громко переговаривались. Гектор показал им сделанную копию. Китайцы со смехом передавали ее друг другу.

Один из них объяснил ему, что два первых иероглифа означают Шанхай, а следующие – птицу. Ее английского названия китаец не знал, но описал ее как умеющую нырять птицу с длинным клювом, которая питается морской и речной рыбой.

Теперь Гектору было известно, где искать профессора Корморана. Хотя, возможно, не совсем, если учесть, что тот спрятался в городе с шестнадцатью миллионами жителей.

Гектор снова летит на самолете

Вайла спала, положив голову ему на плечо, а он смотрел на огни Шанхая, простирающиеся до самого горизонта, словно огромный Млечный Путь, над которым медленно проплывал их самолет.

Гектор не забыл Клару, но то, что он переживал с Вайлой, заставляло его усердно размышлять о любви. Ведь, как сказал профессор Корморан, это был эксперимент, и, значит, следовало фиксировать свои наблюдения.

Он собирался продолжить путешествие, оставив девушку в отеле. Показать, как открыть почтовый ящик в интернете, и обмениваться письмами и фотографиями. Но как только он начал объяснять, используя для этого рисуночки, на лице Вайлы появилось такое горькое отчаяние, столь не похожее на нежную улыбку апсары, что Гектору недостало смелости продолжать.

И вот теперь он ощущал ее дыхание у себя на шее, она спала, прижавшись к нему с доверчивостью ребенка, уверенного, что его не бросят. Гектор открыл блокнот и записал:

Мне не хватает смелости оставить Вайлу, потому что:

1. Меня страшит любое страдание, связанное с расставанием?

Гектор узнал об этой своей особенности, когда был молодым психиатром и сам ходил на прием к психиатру постарше, где укладывался на диван, чтобы рассказать о маме и о некоторых других своих проблемах. Он, в частности, всегда опасался, как бы его не бросили (см. историю с Кларой), но еще мучительнее для него была роль инициатора расставания. А такие страхи могут изрядно осложнить любовь.

2. Я сам боюсь не вынести ее отсутствия?

Опять дело в расставании! Может, пора снова укладываться на диван, чтобы поговорить о нем? Например, на диван старого Франсуа?

3. Я стал зависим от нее в сексуальном плане?

Очередная история с сексуальной одержимостью, не будем ее пережевывать, и так все понятно.

4. Напиток профессора вызвал у нас привязанность друг к другу?

5. То, что мы пережили вместе, связало нас?

Обратите внимание: у Гектора и Вайлы общими были не только сексуальные эмоции (хотя они преобладали).

Они уже успели огорчить друг друга – Гектор видел, как глаза Вайлы наполнились слезами, когда он собирался оставить ее в отеле. И рассердить – когда она появилась, словно разгневанная богиня, возле двух японок. И Вайле тоже случилось разозлить Гектора.

Дело было так: Гектор ждал ее перед отъездом в номере, чемодан был уложен, а Вайла все не шла, и Гектор спрашивал себя, не решила ли она все-таки остаться со своей семьей.

А потом она появилась, полностью преображенная. Накрашенная, как… Да, как проститутка, по-другому не скажешь. С завитыми волосами, в расклешенных джинсах с бахромой, в майке с блестками, сандалиях на высокой танкетке, Вайла гордо предстала перед ним, держа в руках модную сумку – копию известной марки из страны Гектора.

Гектор почувствовал накатившую волну гнева, словно бы увидел супермаркет, открытый посреди храма, или рекламный щит, повешенный на статую. Он не знал, против кого направлен гнев – против него самого или против общества, порождением которого он является и которое уничтожает любое очарование, не вписывающееся в его рамки. Или против Вайлы, беспощадно разрушившей свою красоту. И вскоре она уже рыдала, голая, под душем. Потом он утешил ее – помог выбрать наряд из шелка в гостиничном бутике.

Сначала Вайла была шокирована ценами на этикетках. Нет-нет, мотала она головой с перепуганным видом, потому что для нее такие суммы означали пропитание для всей семьи на несколько месяцев. Впрочем, она довольно быстро успокоилась и вошла во вкус, причем за счет Гюнтера.

Сквозь витрину Гектор заметил в холле директора отеля, который смотрел на них со странным видом. Две массажистки за одну неделю – похоже, в самом ближайшем будущем его ожидают проблемы с набором персонала.

Тем не менее сотрудники рецепции решили вопрос с визой для Вайлы в показательно быстром темпе, и в благодарность за это мы сообщим вам название гостиницы – «Виктория».

А теперь, в полутьме самолетного салона, Гектор увидел, как Вайла открыла глаза и осторожно наклонилась к иллюминатору, словно опасаясь пустоты под ними, и сказал себе: «Я люблю ее, и это ужасно».

Письмо профессора Корморана

Дорогой друг!

Ради чистоты эксперимента мне не следовало бы ничего объяснять, потому что Вы являетесь его объектом. Но, если позволительно так сказать, Вы не обычный объект, до некоторой степени это Ваша профессия, и морские свинки с дипломом психиатра на дороге не валяются. (Возможно, генная инженерия готовит нам такой сюрприз – хомячков с усовершенствованным мозгом, которые станут хорошими и к тому же недорогими психотерапевтами.)

Как вам известно, ведется много исследований биологии любви, причем я рискну утверждать, что нахожусь на самом их острие. А вот где застряли остальные, все эти тормозы.

Их весьма интересуют два природных нейропередатчика – окситоцин и допамин. Предполагается, что окситоцин производится нашим мозгом в ключевые моменты, душевной и физической близости к другому существу: у матери, кормящей грудью младенца, у того, кто занимается любовью с любимым или любимой или просто обнимает такого человека, и даже у вполне обычных людей, которым показывают младенцев или симпатичных детенышей животных. Это гормон нежности и привязанности.

Есть такая маленькая крыса, обитающая в полях, у которой в мозгу имеется большое количество рецепторов окситоцина. Так вот, самец этой крысы привязывается к самке и сохраняет верность ей на протяжении всей жизни.

И напротив, его живущий в горах сородич, в мозгу которого значительно меньше таких рецепторов, тот еще бабник. Так вот, если лишить первого рецепторов окситоцина и напичкать этим гормоном второго, то они станут вести себя ровно наоборот. (Заметьте: никто не интересовался реакцией самок на метаморфозу их возлюбленных, а ведь такие данные могли бы оказаться весьма полезными для семейного консультирования.)

После нежного окситоцина выпустим на сцену стервозный допамин. Его действие проявляется всякий раз, как мы испытываем приятное ощущение. Это резерв системы вознаграждений, имеющейся в нашем мозгу. Производство допамина стимулируется главным образом новизной, это гормон «все больше и больше», «все новее и новее». В начале любви узнавание нового партнера заливает нас потоками допамина. Но проблема в том, что со временем наши рецепторы понемногу теряют чувствительность к нему и потому, если верить некоторым авторам-занудам, любовная страсть исчезает где-то между восемнадцатым и тридцать шестым месяцами совместной жизни. И если ласковый окситоцин, создающий сильную привязанность, не придет к этому моменту ему на смену, допамин начнет подталкивать нас к поискам новизны, словно блудливых кобелей.

Если поднять это обсуждение на более возвышенный уровень (не представляете, как мне приятно делать это с Вами, дорогой друг!), я сравнил бы окситоцин со святой, а допамин – со стервой. (Обратите внимание, я не говорю «потаскуха», потому что и среди падших женщин встречаются святые, например святая Мария Магдалина, единственная женщина-проповедница, верная одному-единственному мужчине и одной-единственной идее.) Окситоцин – гормон иудеохристианский или даже буддийский, если хотите: любовь к ближнему, верность, желание защитить другого человека и принести ему счастье – его заслуга. Тогда как допамин, безусловно, гормон дьявола и соблазна, толкающий нас на разрыв нежных уз ради получения удовольствия и злоупотребления разными ядовитыми веществами. Но в то же время он заставляет нас искать что-то новое, открывать неизвестные континенты, создавать нечто доселе невиданное, возводить Вавилонскую башню, вместо того чтобы спокойно сидеть дома и любить друг друга, питаясь козьим сыром. Да ладно, любой философ накатает сотни малопонятных страниц по поводу этой дуальности, но главное я уже сказал, подчеркну со всей скромностью.

Кроме того, существуют и другие вещества, которые участвуют в зарождении желания, но я остановлюсь на этой информации, поскольку данное послание будет прочитано сами знаете кем, а я не намерен облегчать им задачу.

В настоящее время все мои исследования сводятся к изучению и доработке модифицированных форм этих веществ, чтобы, они приобрели длительный эффект без десенсибилизации рецепторов. У меня был хороший химик, но его, к сожалению, погубила передозировка – уж очень ему хотелось без устали удовлетворять пылкие желания своей юной, на двадцать лет моложе его, ассистентки. Тщеславие, увы, вечное тщеславие.

Ну вот, дорогой друг, мне уже стало скучно, и Вам, вероятно, тоже. Надоело объяснять то, что я знаю наизусть, к тому же допамин не перестает подстегивать меня.

Окситоцинично Ваш Честер Джи Корморан.

Гектор вынужден был с грустью записать:

Цветочек № 12. Страстная любовь сохраняется от восемнадцати до тридцати шести месяцев совместной жизни.

Ему тут же вспомнились пылкие романы, которые длились годами, если не десятилетиями, когда любящие не имели возможности часто встречаться. (Один или одна из двоих, например, состоял (а) в браке.) Если удается встретиться только для того, чтобы заняться любовью и поговорить, требуются годы для достижения эквивалента восемнадцати или тридцати шести месяцев совместной жизни. С другой стороны, это до некоторой степени нечестно по отношению к супругу, рядом с которым просыпаешься каждое утро и который утратил для тебя очарование. В этот момент перед внутренним взглядом Гектора прошли все любовные истории, о которых он слышал или которые пережил сам, и он записал:

Цветочек № 13. Страстная любовь зачастую бывает ужасно несправедливой.