Текст книги "Пять процентов правды. Разоблачение и доносительство в сталинском СССР (1928-1941)"
Автор книги: Франсуа-Ксавье Нерар
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 31 страниц)
Франсуа-Ксавье Нерар
Пять процентов правды
Разоблачение и доносительство в сталинском СССР
(1928-1941)
Посвящается Кате, Анне, Софии
Эта книга посвящена всем тем, кто сделал ее появление возможным. Я думаю прежде всего о работниках архивов, благодаря которым я мог работать над новыми материалами. Прием всегда был теплым и высокопрофессиональным. Хочу поблагодарить всех сотрудников московских, саратовских и нижегородских архивов, которые, получая далеко не идеальную зарплату и работая в далеко не идеальных условиях, тем не менее, позволяют нам успешно заниматься нашими исследованиями. Я хотел бы выразить свою особую признательность архивистам Нижегородской области.
У меня был замечательный преподаватель русского – Николай Борисович Ермоленко. Благодаря ему мне удалось за короткое время овладеть этим новым для меня языком.
Я благодарю Елену Балаховскую за перевод и внимательное чтение моего текста. Наша переписка была очень интересной и содержательной.
В основу этой книги легла диссертация, защищенная мною в январе 2003 года под руководством госпожи Мари-Пьер Рей. Она была постоянно присутствующим, внимательным и требовательным руководителем. Ее советы, суждения, ободряющие замечания и неизменная поддержка дали мне больше, чем я был вправе ожидать.
Спасибо всем тем, столь многим, что трудно всех перечислить, кто своими замечаниями, своими мыслями, своей дружбой помог мне в написании этой работы.
Введение
Когда 3 сентября 1932 года рядом с деревней Герасимовка на Урале были найдены убитыми двое братьев – Федор и Павел Морозовы, никто и представить себе не мог, что один из них скоро станет символом страны и эпохи. Незадолго до этого старший, четырнадцатилетний Павел стал известен в окрестных селах благодаря доносу на собственного отца Трофима Сергеевича, председателя местного Совета, что тот помогает бывшим кулакам, высланным в Сибирь, выдавая им фальшивые справки. Трофима Морозова судили и вынесли обвинительный приговор. Убийц подростка нашли быстро: это были его дядья, не простившие Павлу предательства. Во время публичного процесса, с которого началась посмертная слава Павлика Морозова, убийцы были приговорены к смертной казни.
Местные, затем и всесоюзные газеты и журналы, а вскоре и вся огромная машина советской пропаганды подхватили историю Павлика и постепенно мифологизировали ее{1}1
См. Дружников Ю. Доносчик 001, или вознесение Павлика Морозова. Москва, 1995.
[Закрыть]. Мальчик становится мучеником правого дела, символом преданности советскому государству: статуи, песни, книги прославляют пионера, разоблачившего собственного отца. С. Михалков, автор советского гимна, сочинил песню, в которой воспел «коммуниста Павла»:
«Был с врагом в борьбе Морозов Павел,
И других бороться с ним учил.
Перед всей деревней выступая,
Своего отца разоблачил!»
К его примеру возвращаются постоянно: для официальной пропаганды это образец преданности государству, для противников режима – воплощение порочности сталинской системы. И сегодня еще имя Павлика Морозова, известное всем россиянам, воспринимается не иначе как синоним доносительства в СССР.
Речь не идет о каком-то исключительном случае, Павлик – лишь один из многих примеров, в которых отразилась ситуация тридцатых годов в СССР: доносительство было повседневной общественной практикой во всех сферах жизни. Им были пропитаны и семейные отношения, и отношения в кругу самых близких друзей{2}2
Королев С.А. Донос в России: социально-философские очерки. М., 1996 С. 30.
[Закрыть]. Некоторые говорят даже об «эпидемии»{3}3
Там же. С. 29.
[Закрыть], о «потоке доносительства»{4}4
Lewin M. The Making of the Soviet System. Essays on the Social History of Interwar Russia. New-York, 1985. P. 443.
[Закрыть], или даже о «геноциде»{5}5
Fainsod M. Smolensk under the Soviet Rule. London, 1959. P. 233: «Bceистреблюящий вихрь доносов пронесся по рядам КПСС».
[Закрыть]. Чтобы показать масштабы этого явления, принято вспоминать тех кто получил известность как «ударники движения осведомителей». Некий житель Киева, якобы, один донес на целых двести тридцать человек. В Полтаве один из доносчиков разоблачил всю организацию, в которой работал{6}6
Conquest R. The Great Terror: Stalin's Purge of the Thirties. London, 1968. P. 380.
[Закрыть]. Вспоминают также семью Артемовых, где муж, жена, двое сыновей и три дочери написали доносы на 172 человек!
В научных исследованиях, романах{7}7
См., например, роман Э. Нетесовой «Стукачи». Смоленск, 1993.
[Закрыть], воспоминаниях современников и шире – среди населения России само действие и обозначающее его слово естественным образом ассоциируются с советской эпохой, а, точнее – с эпохой сталинизма. Это определило и выбор источников, к которым мы решили обратиться, чтобы понять, какова была действительная роль доносительства в СССР во времена Сталина? Кто был его объектом? В какой мере Павлик Морозов был типичным представителем общества торжествующего сталинизма с его колоссальными социальными сдвигами и потрясениями?
Рассекречивание архивов после распада СССР, даже если не идеализировать этот процесс, позволило иначе подойти к подобному исследованию, так как дало доступ к новым материалам. До этого ученые в своих работах о доносительстве, помимо Смоленского архива[1]1
Речь идет об архиве Смоленской области, захваченном нацистами во время оккупации этой части СССР. Затем этот архив оказался в распоряжении американцев. До недавнего времени он был единственным прямым источником по истории сталинского СССР.
[Закрыть], располагали лишь опубликованными материалами и свидетельствами, неизбежно пристрастными. Большинство этих источников[2]2
Только Смоленский архив был тщательно изучен М. Фейнсодом.
[Закрыть] не позволяло выйти за пределы тех интерпретаций, которые их же и породили. Сегодня ситуация по-прежнему не является идеальной. Архивы органов политических репрессий по сей день остаются надежно закрытыми, особенно, когда речь идет о столь чувствительной теме, как эта[3]3
Некоторые документы, которые мы смогли посмотреть и скопировать в 1997 году в ЦХДМО, в дальнейшем нам предоставить отказались. Публикация писем-доносов в одной из московских газет поставила руководство архива комсомола в неудобное положение и привела к запрету на доступ к любым письмам такого рода.
[Закрыть]. Российские законы защищают секреты частной жизни в течение семидесяти лет, и хотя их и применяют весьма выборочно, работу исследователя они сдерживают значительно. Эти ограничения делают невозможным исследование о доносе в строгом смысле слова. Однако политическая полиция не была единственным адресатом разоблачений, как раз наоборот. Доступные нам архивы содержат множество адресованных власти писем, представляющих увлекательнейший и при этом весьма мало изученный корпус документов{8}8
См.: Fitzpatrick Sh., Gellately R. Accusatory practises: Denunciation in Modern European History, 1789–1989. Chicago, London, 1997. Можно также обратиться к статье: Fitzpatrick Sh. Supplicants and Citizens: Public LetterWriting in Soviet Russia in the 1930s // Slavic Review. 1996. Vol.55. № 1. P. 78–105. В России две работы о письмах во власть вышли под редакцией A. К. Соколова: Голос народа: письма и отклики рядовых советских граждан о событиях 1918–1932 гг. М., 1997, Общество и власть, 1930-е годы: повествование в документах. М., 1998. Другой сборник обращений к властям в двадцатые годы опубликовал Александр Ливший: Письма во власть, 1927–1927. М., 1998.
[Закрыть]. Эти письма разрозненно хранятся во множестве дел и фондов, что не дает возможности для их массовой статистической обработки. Но все же непосредственное, физическое соприкосновение с такими письмами – это ничем не заменимый опыт. Растущее количество архивных фондов, с которыми можно работать, открывает новые богатейшие источники для исследователя. Настоящая работа выполнена на основании фондов центральных московских архивов, а также фондов, хранящихся в регионах – в Саратове и Нижнем Новгороде[4]4
Эта область особенно интересна. Ее преимущество заключается в том, что там имеются хорошо сохранившиеся и доступные архивы. Кроме того, речь идет одновременно о промышленном регионе (Горький – один из самых крупных городов страны, в нем имеются предприятия первостепенной важности, в том числе военные и химические, здесь же находится самый крупный автомобильный завод страны, подлинный символ сталинской индустриализации, население города довольно многочисленно и разнообразно, здесь есть и давно живущие в городе, и приехавшие сюда недавно) и о сельскохозяйственной области (достаточно немного отъехать от городских центров в ее южной части). Область равно интересна и в политическом плане, поскольку в начале исследуемого нами периода ею руководил А. Жданов, который затем станет одним из ближайших сотрудников Сталина.
[Закрыть] (Горьком)[5]5
Нижегородский край вместе с давшим ему название городом был переименован декретом ВЦИК от 7 октября 1932 года и стал называться Горьковским.
[Закрыть]. Подобное многообразие источников позволяет варьировать уровни анализа и подробно исследовать функционирование советского государства и его структур среднего звена.
Анализ архивных материалов наводит также на размышления относительно самой природы доносительства в сталинском СССР. Документы, которые мы находим в доступных нам и открытых архивах, не соответствуют ожиданиям. Не существует или почти не существует писем-доносов, какими они представлены в фильмах или художественных произведениях. Нет или почти нет анонимных коротких, резких записок. Обычно можно найти обширные, аргументированные и подписанные заявления. Характерные для доносов обвинения часто включены в длинные письма-жалобы. Если перед нами лежит письмо, адресованное высшему начальству с жалобой на чье-либо несправедливое решение (например, на незаконное увольнение[6]6
Случай, чрезвычайно часто встречающийся среди писем, например, к B. М. Молотову.
[Закрыть]), при этом автор решения назван по имени, и его обличают в недостатках или наказуемых действиях, нужно ли говорить о доносе?
Определение термина «dénonciation», которое дает в статье, специально посвященной этой проблеме, Люк Болтански, позволяет продвинуться вперед в ответе на этот вопрос{9}9
Boltanski L., Darre Y. et Schiltz M.-A. La dénonciation //Actes de la Recherche en Sciences Sociales. Mars 1984. № 51. P. 3–40.
[Закрыть]. Болтански исходит из двух значений, которые этот термин имеет во французском языке: первый, самый обычный, является синонимом слова «délation» – «донос» (доведение до сведения властей информации о наказуемых действиях отдельных людей с целью причинения им вреда), и второе, более широкое, которое включает также разоблачение несправедливости или ситуации, которая представляется недопустимой[7]7
Французский термин, как видим, оказывается, благодаря своей внутренней форме и емкости, чрезвычайно функциональным для данного анализа, т. к. включает в себя как публичное, так и тайное информирование, ничего не сообщает ни о мотивах поступка ни о форме высказывания – письменной, устной, о том или ином конкретном жанре обращения. Кроме того, от соответствующего корня легко образуются существительные со значением актора и лица, являющегося объектом действия (информирующего и того, о чьих заслуживающих санкций поступках идет речь), что позволяет с достаточной гибкостью описывать взаимоотношения, возникающие в ситуации доносительства. В русском языке не представляется возможным подобрать единый эквивалент, стилистически нейтральный и покрывающий столь же обширное поле значений. Поэтому при переводе мы будем, в зависимости от контекста, использовать более конкретные обозначения: «сигнал», «разоблачение», «обращение», «жалоба», «письмо во власть», постаравшись при этом сохранить важное для данной работы противопоставление всех этих обозначений собственно «доносу» – «délation» (прим. пер.).
[Закрыть]. Это двойное определение позволяет более точно подойти к документам, которые были найдены в архивах. Оно позволяет также воздержаться от морализаторского подхода к проблеме.
В течение очень длительного времени доносительство не могло стать по-настоящему предметом исторического исследования, так как те, кто пытались его изучать, открыто вставали на ту или иную нравственную позицию. Историк же должен изучать свой предмет с научной, а не нравственной точки зрения. Корни подобного, эпистемологического, препятствия, без сомнения, заключаются в ценностях нашего общества. Донос единодушно осуждается как презренный и постыдный поступок, несмотря на то, что он существует и часто поощряется государством (можно вспомнить «призыв свидетелей» в полиции или использование «осведомителей» в налоговой администрации). Такой подход приводит к тому, что многие авторы считают доносчиков «морально испорченными»{10}10
Conquest R. The Great Terror. P. 382.
[Закрыть]. Другие говорят о «презренном»{11}11
Fainsod M. Smolensk under the Soviet Rule. P. 218.
[Закрыть] поведении или о поступке «морально» наказуемом и «этически» подлежащем осуждению{12}12
Czechowski N., Hassoun J. La Délation: un archaïsme, une technique. Paris, 1987. P. 4.
[Закрыть]. В наши намерения не входит, естественно, реабилитация доносчиков и доносительства в СССР, это было бы нелепо. Но мы попытались очертить границы этого явления и описать его как можно более объективно.
Географические области и исторические периоды, в которые доносы играли важную роль, весьма разнообразны, например, во Франции во время Великой французской революции или в период оккупации, в Италии эпохи фашизма, в нацистской Германии или в США времен маккартизма[8]8
В этой работе мы намеренно, за исключением нескольких отдельных случаев, вынесенных в примечания внизу страницы, избегали сопоставительного анализа. В библиографии можно найти ссылки на работы, посвященные большинству других примеров информирования властей и доносительства в истории: эти работы были нам полезны в процессе наших размышлений, постановки вопросов. Но все же настоящая сопоставительная работа требовала бы совместного проекта нескольких исследователей – специалистов, занятых ответами на общий список вопросов. Примером подобной увлекательной работы был коллоквиум в Чикаго, организованный Шейлой Фитцпатрик и Робертом Джеллатели. Труды этого коллоквиума, первоначально опубликованные в «Journal of Modern History», собраны в фундаментальной работе Fitzpatrick Sh., Gellately R. (eds.). Accusatory practises… Сообщения касались Великой французской революции, России в XIX веке, сталинского СССР, Третьего рейха.
[Закрыть]. Но нигде как в сталинском СССР – и это особенно ясно при сравнении с другими тоталитарными режимами – нет такого повсеместного обращения к власти с целью ее информировать, не сводимого к доносу в узком смысле этого слова, и это и составляет его специфику. Быть может, корни этого явления следует искать в более отдаленном от нашего времени периоде российской истории? Доносительство не рождается в России вместе со сталинизмом. Восстание и насилие никогда не были единственным способом взаимодействия между народом и властью{13}13
Клаудио Серджо Инжерфлом хорошо показал в своей статье, какую значимую роль в коллективном действии имеет писаное слово. См.: Ingerflom С. S. Entre le mythe et la parole: l'action. Naissance de la conception politique du pouvoir en Russie // Annales Histoire. Sciences Sociales. Juillet-août 1996. № 4.
[Закрыть]. На территориях, которыми правил русский царь, письменное заявление всегда было важным средством донести до властителей жалобы, недовольство населения, но также и запрещенные речи, произносимые злонамеренными подданными. Сообщать властям о том, где что не так, было не только допустимо, это поощрялось. Каково значение этого наследия? Какую роль оно сыграло в упрочении доносительства?
В этой книге предпринята попытка понять, какое место в советском сталинском обществе занимал феномен обращения к власти с целью разоблачения – как в кризисные моменты, так и в моменты относительного спокойствия, обыденной повседневности. Нужно ли видеть в нем одно из орудий, использованных Сталиным для того, чтобы атомизировать общество и «создать» нового человека, чьи социальные связи будут сведены к их самому простому выражению? В какой мере семья являлась центральным звеном подобной практики? Добровольный или принудительный, поступок сообщавшего власти чаще всего воспринимался как проявление поддержки режима, «сотрудничества» с ним{14}14
Conquest R. The Great Terror… P. 378.
[Закрыть]. Был ли такой поступок простым ответом на «стимул» со стороны власти? В какой мере развитие практики доносительства отвечает потребностям государства, потребностям отдельного человека? Кроме взятого в чистом виде акта доносительства, встает также вопрос о поведении человека и гражданина, помещенного в экстремальные условия сталинского режима тридцатых годов.
Когда Сталин окончательно утверждает свой режим, он повергает советское общество в глубокий кризис. Советский союз тридцатых годов испытывает жесточайшие потрясения. Радикальные реформы, коллективизация и индустриализация, проводимые ускоренными темпами, преобразуют страну, и при этом население оказывается жертвой самого разнообразного насилия. Не становится ли в этой ситуации доносительство, как предположил Моше Левин, плодом взаимодействия между «патологическим сознанием верховного вождя» и «психологическими и культурными предрасположенностями населения, потерявшего ориентиры от разразившегося посреди ничейной культурной территории кризиса ценностей»{15}15
Lewin M. The Making of the Soviet System. P. 443.
[Закрыть]? Повседневная жизнь советских людей, их трудности, жестокость и нищета составляют ядро исследованных в этой книге писем. Диапазон тем, которые в них поднимаются, необычайно широк. Это не просто указание репрессивным органам власти на того или иного человека. Эти описания подчас заставляют содрогнуться и задаться вопросом о формах протеста населения: какими средствами располагают люди, чтобы рассказать о своих трудностях? Невозможность выразить недовольство[9]9
Определение, данное слову «mécontent» («недовольный») в словаре (Robert. T. VI. С. 327): «Состояние духа недовольного человека, мучительное чувство, которое испытывают, когда оказываются обмануты в своих надеждах, ущемлены в своих правах».
[Закрыть] и протест[10]10
Определение слова «protestation» («протест») в словаре (Robert. Т. VII. С. 859–853): «Формальное заявление (в юриспруденции), с помощью которого высказываются против чего-то, что считают незаконным, несправедливым. Значение 3: Проявление неодобрения, несогласия, отказа (ропот, отказ, претензия)».
[Закрыть] в СССР тридцатых годов признана большинством историков изучающих сталинское общество: в распоряжении отдельного человека, следовательно, не оставалось средств, промежуточных между открытым восстанием, как в период коллективизации и поведением, которое можно считать скрытой формой протеста. В тридцатые годы не было диссидентов. Но политическая и социальная ситуация в СССР в ту эпоху была такова, что существование недовольства можно предположить. Как разрешались эти конфликты? Были ли репрессии единственным способом подавлять недовольство? Была ли у отдельного человека хоть какая-нибудь свобода маневра? Мог ли он протестовать и при этом не быть названным врагом режима и как таковой не оказаться подлежащим уничтожению?
Эти письма, наконец, позволяют нам услышать голоса советских людей тридцатых годов. Хранящаяся в архивах масса документов свидетельствует о характере бюрократического производства в партийных и государственных организациях. Разоблачительные письма предлагают удивительный материал, дающий прямой, ничем не отфильтрованный доступ непосредственно к тому, как формулировали свои мысли настроения эти мужчины и женщины. Исследователя охватывает порой необычайно сильное чувство, когда он держит в руках эти с трудом начертанные слова, которыми сказано об отчаянии, о страхе или ненависти. За этими поступками кроются реальные мужчины и женщины, о которых важно никогда не забывать. Именно они, эти советские граждане, и находятся в центре настоящего исследования.
Часть I.
Протест при Сталине
Глава 1.
Доводить до сведения властей: родословная доносительства[11]11
Предметом этой главы не является исчерпывающее историческое описание форм обращения к власти на всем протяжении российской истории: это бы вышло далеко за пределы рамок нашего исследования. Немецкая исследовательница попыталась сделать это для периода, начиная с эпохи Ивана Грозного до конца 1980-х годов. См.: Mommsen M. Hilf Mir Mein Recht zu Finden: Russische Bitteschriften von Iwan dem Schrecklichen bis Gorbatschow. Berlin, 1987. Мы же скорее стараемся показать, как история делает возможным феномен «сигналов» в тридцатые годы.
[Закрыть]
9 января 1905 года, царь Николай II приказал стрелять в тысячи рабочих, приведенных попом Гапоном к Зимнему дворцу, чтобы передать царю «петицию»{16}16
С текстом петиции можно познакомиться в кн.: Государство российское: власть и общество. С древних времен до наших дней. Сборник документов. Москва, 1996.
[Закрыть] и раскрыть ему глаза на положение рабочего класса в Петербурге. Анализируя события кровавого воскресенья, ставшего прологом революции 1905 года, Ленин полагал, что тем самым был нанесен роковой удар по представлениям{17}17
Некоторые исследователи говорят о «наивном монархизме». Понятие это очень спорное. Подробнее об этом см.: Fields D. Rebels in the name of the Tsar. Boston, 1989 (Classics in Russian and Soviet Studies). Это выражение снова обсуждается в кн.: Ingerflom С. S. Entre le mythe et la parole: l'action. Naissance de la conception politique du pouvoir en Russie // Annales Histoire. Sciences sociales. Juillet – août 1996. № 4. P. 733–757; он же. Les représentations collectives du pouvoir et de «l'imposture» en Russie. XVIIIe-XXe siècle // La Royauté sacrée dans le monde chrétien / A. Boureau et С S. Ingerflom (dir.). Paris, 1992.
[Закрыть], с которыми жили «те тысячи и десятки тысяч, те миллионы и десятки миллионов русских рабочих и крестьян, которые до сих пор могли наивно и слепо верить в царя-батюшку, искать облегчения своего невыносимо тяжелого положения у “самого” царя-батюшки, обвинять во всех безобразиях, насилиях, произволе и грабеже только обманывающих царя чиновников»{18}18
Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. IX. М., 1960. С. 216–218.
[Закрыть]. По мнению Ленина, из-за этой веры «сотни тысяч и миллионы трудящихся и эксплуатируемых, унижаемых и оскорбляемых, пролетариев и полупролетариев <…> не могли идти на восстание, они способны были только просить и умолять»{19}19
Там же. С. 218.
[Закрыть]. В представлении теоретика большевизма, обращение к царю, символическим вариантом которого было 9 января 1905 года, является, как видим, традиционным и составляет характерную черту если не всего российского народа, то во всяком случае значимой части населения. Как же обстояло дело в действительности? Именно это мы и предполагаем показать в данной главе.
Жалобы населения
Восстание и насилие никогда не были единственным средством выражения недовольства в России{20}20
Инжерфлом К.С. убедительно показал это (Ingerflom С. S. Entre le mythe et la parole: l'action).
[Закрыть]. С момента возникновения Московского государства передача жалоб населения властям была составной частью образа жизни страны. Российские государи, позволяя систематически использовать право прямого обращения к себе, утверждали тем самым свою непосредственную связь с народом. Духовенство, служилый люд, жители городов и деревень могли пасть к ногам государя, «бить ему челом», чтобы поведать о своих бедах в надежде, что он примет справедливое решение. Для этого они передавали ему составленные согласно очень строгим канонам{21}21
Вводная формула и концовка в частности, всегда одинаковы. Авторы прошений называют себя: «холоп», «сирота», «нищий». См.: Givens R. D. «Chelobitnaia» // The Modem Encyclopedia of Russian and Soviet History / C.J. Wieczynski (din). T. VI. P. 226–228.
[Закрыть] челобитные, в которых подробно излагали суть своего обращения и просили царского вмешательства{22}22
См. на эту тему фундаментальную статью И.Н. Дитятина «Роль челобитий и земских соборов в управлении московского государства» в кн.: Статьи по истории русского права. Санкт-Петербург, 1895. С. 272–298.
[Закрыть]. Царь, провозглашавший себя наместником Бога на земле был, таким образом, последней инстанцией, к которой народ мог обратиться по самым разным вопросам, касающимся как административного управления страной, так и всех обид и несправедливостей жертвами которых могли быть его подданные.
В царствование Ивана Грозного (1547–1584), после Земского собора 1549 года, эта практика приобретает новый размах: именно тогда царь разрешает мелкопоместному дворянству напрямую обращаться к себе, чтобы добиться справедливости{23}23
На эту тему можно обратиться к великолепной статье Сигурда Оттовича Шмидта в: Челобитенный приказ в середине XVI столетия // Известия Академии наук СССР. Серия истории и философии. 1950. Т. VII. № 5. С. 445–458.
[Закрыть]. Вероятно, для того, чтобы противостоять наплыву жалоб, тогда же создается специальный административный орган – Челобитный приказ. До этого жалобы могли передаваться царю непосредственно жалобщиками (авторами или их представителями) во время выхода государя. Во всяком случае такой образ сохранился в народной памяти, даже если в реальности дело обстояло несколько сложнее. Уже задолго до создания Челобитного приказа, доступ к государю получить было не так-то просто: в своей жалобе некий Иван Перестое утверждает, что он безуспешно пытался приблизиться к царю в течение «одиннадцати лет»{24}24
Там же.
[Закрыть]. После 1549 года государя во время его выходов сопровождали представители Челобитного приказа, которые и собирали прошения. В «Записках о царском дворе», составленных для польского принца Владислава в 1610 году, уточняется: как государь куды пойдет, бьют челом всякие люди, и пред государем боярин и дьяк того приказу принимают челобитные и по ним расправу чинят, а которых не могут, к государю вносят…»{25}25
Там же. С. 453–454.
[Закрыть]. Непосредственный контакт, таким образом, уже не был обязательным: многие могли прийти прямо в Челобитный приказ или, как гласит исторический анекдот, положить свою жалобу в специально для этого предназначенный ящик, установленный по приказу царя Алексея Михайловича (1645–1976) в его дворце в Коломенском[12]12
Павел I (1796–1801) также приказал прибить «желтый ящик» к стене Зимнего дворца. (Муравьев В. «Долгий ящик» // Московские слова и словечки. М., 1992).
[Закрыть].
После поступления жалоба обрабатывалась в самом Приказе. Именно Челобитная изба, как еще называли эту службу, стала стержнем системы. Помимо тех жалоб, которые рассматривались в ней непосредственно, часть передавалась в другие приказы или специальным людям, чтобы они ими занимались{26}26
Шмидт С.О. Челобитенный приказ в середине XVI столетия. С. 455.
[Закрыть]. Лишь незначительное число прошений требовало высочайшего суждения: в этом случае тексты направлялись либо в Боярскую Думу, либо царю. Во всех случаях решение царя или приказа писалось на самом письме двумя подьячими, а затем жалоба возвращалась просителю. Ответ мог также быть прочитан перед царским дворцом.
Большая часть жалоб исходила от общин или от «целой социальной группы вне границ той или иной области или от нескольких групп из одной и той же области»{27}27
Mommsen M. Hilf Mir, Mein Recht zu Finden. С 22.
[Закрыть]. Под одним обращением к царю могли подписаться несколько десятков человек, как, например, в жалобе по вопросам «торговли и промышленности», поданной в начале XVII века от имени более чем ста просителей из разных областей России{28}28
Дитятин И.Н. Роль челобитий и земских соборов в управлении московского государства. С. 279.
[Закрыть]. Коллективный характер подаваемых прошений в значительной степени ограничивал их содержание общими системными требованиями. Другим ограничителем служила неграмотность большинства населения страны, хотя за плату жалобы можно было составить при помощи писарей на Ивановской площади Кремля[13]13
Эта практика сохраняется: так, письмовник конца XVIII века констатирует, что просьбы и жалобы, как правило, поручают писать знающим это дело профессионалам, но рекомендует заботиться о своих интересах самому. См.: Joukovskaia A. La naissance de l'epistemologie normative en Russie: histoire des premiers manuels russes d'art épistolaire // Cahiers du monde russe. Octobre décembre 1999. Vol. 40. № 4, p. 672.
[Закрыть]. Челобитные могли подаваться и от отдельных людей{29}29
Там же. С. 278.
[Закрыть]. Одной из форм таких жалоб был донос[14]14
В те времена использовалось слово «изветы», которое в этом контексте является синонимом слова «доносы», получившего распространение позднее.
[Закрыть]. Так, например, некто Петр Волынский сообщал о «недостойных речах, которые держал Федор Новосильский по поводу Государя»{30}30
Шмидт С.О. Челобитенный приказ в середине XVI столетия. С. 449.
[Закрыть]. По мнению С. Шмидта, эти бумаги, часто анонимные, хранились в специальном ящике. Тот же автор считает, что речь шла об «относительно распространенном явлении»{31}31
Там же. С. 453.
[Закрыть]. Оценить это тем не менее сложно, так как архивы были уничтожены пожаром 1571 года. Ничего не известно также об эффективности такой системы – специалисты спорят об этом до сих пор[15]15
Дитятин, в конце XIX века призывавший к обновлению системы, рисует картину реальной эффективной деятельности. Советский историк Шмидт главный упор делает на бумажную волокиту и коррупцию и приходит к выводу о плохой работе системы.
[Закрыть]. Трудно определить и социальный статус жалобщиков; позднее некоторые авторы писали о возможности обращения к царю и последнего «холопа». Брокгауз и Ефрон приводят в этой связи слова, якобы сказанные Иваном Грозным главе Челобитного приказа А.Ф. Адашеву: «Поручаю тебе принимать жалобы бедных и униженных и рассматривать их с большим вниманием»{32}32
Брокгауз и Ефрон. Энциклопедический словарь. Т. 1. Статья «Адашев Алексей Федорович». Санкт-Петербург, 1890.
[Закрыть]. Но верно и то, что историки чаще ссылаются на обращения из состоятельных классов (мелкопоместное дворянство или купцы, например).
Обобщенный характер жалоб, будь то по затронутым темам, будь то по количеству и составу авторов, позволял царю считать челобитные отражением настроений широких слоев населения и опираться на них в своем правлении. Таким образом, Указ 1598 года, закреплявший крестьян за землей там, где они были приписаны, был, по-видимому, результатом многочисленных жалоб «служилых людей» на действия богатых землевладельцев. Они «воровали крестьян у своих более слабых соседей и тем самым ослабляли их экономическое положение»{33}33
Дитятин И.Н. Роль челобитий и земских соборов в управлении московского государства. С. 280.
[Закрыть]. Хотя жалобы еще не вошли в систему и не были, вероятно, распространены среди населения так широко, как о том охотно говорили позднее, тем не менее в сознании людей прочно укореняется представление о возможности просить государя о справедливости, тем более что царь оставался последней инстанцией в случае жалобы на работу самого Челобитного приказа (волокита, сомнительные решения, мздоимство).
Более того, челобитные и позднее, после прекращения практики их непосредственной подачи царю, остаются жить в сознании российского человека. Слово это, как и выражение «бить челом», становится синонимом и доноса, и жалобы и в этом смысле используется в XIX веке Гоголем в знаменитой сцене из «Ревизора». Когда самозванец Хлестаков принимает купцов, пришедших к нему на поклон, Гоголь использует это выражение в его прямом смысле, т. е. падать ниц перед кем-либо в знак уважения:
В следующей сцене жена слесаря приходит жаловаться лжеревизору, используя то же самое выражение, которое приобретает иной смысл:
Здесь уже речь идет именно о том, чтобы разоблачить или пожаловаться. Для публики 1836 года смысл выражения был, следовательно, совершенно ясен.
Система становится еще более жесткой с появлением Уложения 1649 года, которое запрещает – под угрозой тюрьмы и битья палками – обращаться непосредственно к государю и требует обращаться в соответствующий Приказ. Петр Великий (1682–1725), желавший построить современное государство, также максимально ограничивает возможность непосредственного обращения к царю. В то же время он развивает административную систему, призванную контролировать работу государства и фиксировать нарушения в работе его механизмов. Инструменты контроля, которые Петр I создает, чтобы положить конец повальной коррупции администрации и правительства создадут новые возможности для жалоб и обращений, но на этот раз не к государю, а к государству. Именно для этого и создается в 1711 году Сенат, в чьи обязанности входит контроль над финансами империи, но особый интерес вызывает институт фискалов, учрежденный в том же году.
Речь идет о минимум пятистах человек, помещенных под начало обер-фискала. Эти агенты, имеющие должности в различных административных учреждениях (включая церковь), должны защищать государственную казну, тайно наблюдать за администрацией империи, выслеживая и сообщая в Сенат обо всех взяточниках и провинившихся, о тех, «кто наносит вред интересам государства, каковы бы ни были их имена»{36}36
Анисимов Е.В. Дыба и кнут: политический сыск и русское общество в XVIII веке. М., 1999. С. 153.
[Закрыть]. В каждой губернии имелось четыре таких фискала под началом провинциал-фискала, и по одному – два в каждом городе{37}37
Стешенко Л.А. Фискалы и прокуроры в системе государственных органов России первой четверти XVIII века // Вестник Московского университета. 1966. Серия XII. Право. № 2. С. 52–53.
[Закрыть]. Они становятся чем-то вроде профессиональных доносителей, с помощью которых государство держит под контролем процесс разоблачения нарушений и фильтруют информацию, поступающую от населения. Последнему, «от высших чинов до крестьян» предлагалось сотрудничать. Доносчику была обещана половина всего, чем владел тот, на кого он доносил, если вменяемые в вину факты подтверждались; если же он был крепостным, то мог к тому же, по указу 1715 года, надеяться на получение свободы{38}38
Анисимов Е.В. Дыба и кнут… С. 153.
[Закрыть].
Фискалы – это всего лишь промежуточная инстанция, призванная собирать сведения, жалобы и доносы: они не проводят расследований{39}39
Стешенко Л.А. Фискалы и прокуроры… С. 57.
[Закрыть]. Информация, которую они собирали, передавалась либо в Сенат, которому они служили, либо в суды. Фискалы и их информаторы были очень защищены: если в случае ложного доноса, первые могли быть наказаны только небольшим штрафом{40}40
Анисимов Е.В. Дыба и кнут… С. 153.
[Закрыть], то вторым гарантировалась анонимность: «следует, по возможности, защищать доносителей и не раскрывать их имен, чтобы не напугать других доносителей»{41}41
Там же. С. 154.
[Закрыть]. Этот статус «неприкасаемых» вызывал настоящую озлобленность в политической и церковной элите того времени, которую, как известно, новые царские агенты не щадили[16]16
Их самыми знаменитыми жертвами стали князь Гагарин, губернатор Сибири и даже князь Меншиков, хотя он и был приближенным царя.
[Закрыть]. В 1712 году митрополит Степан Яворский публично осудил этот «порочный» закон, а граф Долгорукий назвал фискалов «антихристами и жуликами»{42}42
См. Ключевский В.О. Курс русской истории, урок 66; Анисимов Е.В. Дыба и кнут. С. 152.
[Закрыть].
Это не помешало Петру I в указе 1713 года призвать своих подданных сообщать ему об известных им случаях коррупции. Этот призыв породил отправку огромного числа{43}43
Massie R. К. Pierre le Grand: sa vie, son univers. Paris, 1985. P. 735. Он говорит даже о «потоке писем». Следует, впрочем, отметить, что идея «потока» – это общее место дискурса о письмах-доносах. Масси не указывает своих источников.
[Закрыть] анонимных писем. Петр тем не менее в другом декрете 1715 года, осудил эту практику (письма должны были быть сожжены), но подтвердил что «всякий подданный, если он является настоящим христианином и истинным слугой своего государя, может безо всякого сомнения сообщить устно или письменно о важных и существенных делах»{44}44
Анисимов Е.В. Дыба и кнут… С. 154.
[Закрыть]. Двусмысленный статус фискалов и нарушения, которые были связаны с их деятельностью, стали причиной ликвидации этого института: в 1730 году их место занимает прокуратура, которая уже непосредственно подчиняется царю. Тем не менее как ни краток был этот эпизод, след его надолго сохранился в исторической памяти россиян. Слово «фискал» продолжает использоваться впоследствии для обозначения доносчика. В словаре Даля XIX века глагол «фискалить» означает «доносить»{45}45
«Заниматься доносами». См.: Даль В. Толковый словарь живаго Великорусского языка. В 4 тт. Изд. 2. Санкт-Петербург, Москва, 1880–1882.
[Закрыть], а позже С. Ожегов добавит к прямому историческому значению переносное «доносчик»{46}46
«Доносчик». См.: Ожегов С. И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. М, 1999.
[Закрыть].
