Текст книги "История отравлений"

Автор книги: Франк Коллар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

Появление яда в поздней империи Каролингов

Употребление яда возвратилось в мир Каролингов вместе с узурпацией власти. В 879 г. первый из не принадлежавших к династии грандов империи герцог Прованса Бозон посмел провозгласить себя королем. Он пренебрег положениями грамоты Папы Стефана II, когда тот в 754 г. помазал Пипина Короткого и провозгласил, что отныне корону во франкском мире будут носить только представители рода Пипинидов. Прокаролингский источник «Хроника Фульды» приписал Бозону убийство с помощью яда, совершенное притом не столько для того, чтобы получить власть, сколько просто в силу порочности натуры. Герцог обвинялся в том, что отравил свою жену, чтобы жениться во второй раз на похищенной им Ирменгарде. Вероятно, все же это была попытка легитимизировать правление, ибо невеста приходилась дочерью Людовику II Итальянскому, принадлежавшему к династии Каролингов. В данном случае вместо обвинения неудобной супруги в отравлении и развода с ней, осуществлялось ее прямое устранение с помощью яда. Новый союз приобретал в результате вид законной христианской моногамии.

Итак, обвинение Бозона в преступлении возвращало практику отравлений если не в политическую реальность, то, по крайней мере, в сознание людей. В 877 г. по пути из Италии скончался император Карл Лысый. Терзаемый лихорадкой, монарх принимал порошки, прописанные его врачом Седекией, евреем, имевшим репутацию мага. Ничто не могло лучше способствовать рождению слухов об отравлении. Причина убийства заключалась будто бы в жадности или коварстве лекаря, обреченного выступать в роли злодея в силу своего еврейства. Здесь невозможно было усмотреть никаких политических мотивов, зато выдвигалось с течением веков все прочнее утверждавшееся обвинение иудеев в ненависти к христианской религии, которую в тот период символизировал император франков. Надо сказать, что этой версии придерживались не все источники; в «Хронике Фульды», например, сообщалось, что король скончался от дизентерии. Однако двенадцать из двадцати трех средневековых авторов, писавших о смерти Карла Лысого, утверждали, что его отравил врач. Здесь впервые убийцей земного государя выступал еврей. Впоследствии история смерти Карла Лысого стала моделью образцового рассказа, выражавшего средневековый антииудаизм, который в конце IX в. еще не в полной мере оформился.

В 879 г. после короткого двухлетнего царствования умер Людовик II Заика. Его преждевременная смерть также спровоцировала слухи об отравлении, хотя, по правде говоря, наиболее важные источники, вроде «Хроники Фульды», приписывали ее опять-таки дизентерии. Толки об отравлении короля упомянуты в «Хрониках Франции», составитель которых, возможно, почерпнул сведения о них из «Анналов Сен-Бертена». Последний памятник, впрочем, ограничивался лишь упоминанием слуха, порожденного не столько смертью, сколько болезнью короля; в отравлении там никто не обвинялся. Данный случай отражал скорее состояние умов в империи франков, взбудораженных неурядицами и беспорядками периода нестабильности.

В 888 г. знать избрала монархом Западно-франкского королевства представителя династии Робертинов Эда. Младший сын Людовика II Заики, будущий Карл III Простоватый в тот момент был еще слишком мал. Однако Эд, граф Парижский, имел не только друзей. Некоторые возмутились нарушением папского постановления 754 г., выступая с позиций каролингского легитимизма, весьма распространенного в кругах духовенства. Пока Эд вел войну в Аквитании, его противники составили заговор с целью посадить на престол юного Карла. Замысел их не удался, и в результате стороны договорились, что после смерти короля Робертина преемником его станет сын Людовика II Заики.

В 898 г. Эд умер, и некоторые усмотрели в его кончине преступный умысел, свидетельство того, что Карл слишком спешил получить трон. Век спустя аббат Фолькуин утверждал, что гранды воспользовались ядом для того, чтобы отнять власть у Эда. Таким образом, династическая нестабильность толкала воображение к мыслям об отравлении. Процесс этот не зашел слишком далеко, однако все же сказывался во времена последних Каролингов.

Традиция, представленная в первую очередь хроникой Адемара де Шабанна XI в., приписывала следовавшие одна за другой кончины последних Каролингов Лотаря и его сына Людовика V в 986 и 987 гг. отравлениям и колдовству. При этом не обвинялись их преемники Капетинги. В центре событий вновь оказывались королевы. Неверная жена Лотаря Эмма сначала безуспешно искала Убежища у Гуго Капета, а потом была взята в плен Карлом Лотарингским, братом умершего. В смерти Людовика V некоторые источники обвиняли его супругу Бланш. Несчастный случай, происшедший с Людовиком V на охоте засвидетельствован самыми надежными источниками. И тем не менее утверждения об отравлении супругой сохранялись. Обе эти истории имели целью дискредитировать каролингский род, главы которого находились якобы во власти королев, колдуний и грешниц, что выгодно подчеркивало достоинства восходящей династии. В середине XIV в. появилось даже «Сказание о Гуго Капете», герой которого выступал в роли мстителя за отравление Людовика V; такой не слишком значительный подвиг сохранялся в памяти.

Применение яда вновь становилось актуальным и на более низких уровнях власти в Западно-Франкском королевстве и у его границ. Составлявшие хроники клирики обращались к старым повествовательным схемам. В то время правители вели активную борьбу за Реймс, где находился архиепископский престол и который являлся оплотом каролингского легитимизма. Власть того, кто получал этот город и контролировал архиепископа, резко увеличивалась. И вот один из грандов, Герберт II де Вермандуа, стремясь включить Реймс в орбиту своего влияния, организовал в 925 г. отравление архиепископа Сеульфа, который занимал престол в течение трех лет. Герберт II хотел видеть на престоле крестителя франков святого Ремигия одного из своих подданных. Весьма враждебный светской власти реймсский историк Флодоард в данном случае, по-видимому, поверил слуху, который она передавала.

В 981 г. похожая история произошла в Бретани. Бретонский граф Конан I организовал отравление графа и епископа Нантского. Правда, последний был настолько же воином, насколько и клириком; злодеянию Конана предшествовала военная конфронтация. Возможно, что обращение к медику явилось следствием невозможности победить противника на поле боя. В случае с Сеульфом таких дополнительных обстоятельств не существовало.

X век в истории Западно-Франкского королевства называли «веком железа». К политическим отравлениям прибегали тогда не слишком часто, но все же по источникам видно, что коварные методы борьбы возрождались. К науке ядов проявляли интерес в окружении королей. Об этом свидетельствует эпизод, зафиксированный в «Истории франков» монаха аббатства святого Ремигия в Реймсе Ришера. Хронист писал, что в 946 г. при дворе Людовика IV произошло состязание врачей. Епископ Амьена Деруд, славившийся также как искусный лекарь, соревновался в применении яда со своим коллегой из Салерно, центра медицинского знания, находившегося тогда в самом расцвете. Очень может быть, что наградой в соревновании было место королевского медика, к которому стремились оба. Вот почему участники желали показать прежде всего не способность вредить, а способность исцелять. Как бы то ни было, победителем вышел амьенский прелат. Он продемонстрировал способность перебороть яд своего соперника благодаря мощному противоядию собственного приготовления. Салернский же врач, приняв предложенный Дерудом яд, умолял его дать и соответствующее лекарство.

Употребление яда или, по крайней мере, упоминания об этом снова стали появляться и в других частях распавшейся империи, особенно в Италии. В 899 г. впал в апатию и потерял разум Арнульф, последний принадлежавший к династии Каролингов король германских земель. Для него приготовила яд Агильтруда, жена Гвидо Сполетского. Этот противник и соперник монарха не мог найти другого способа, чтобы избавиться от неудобного правителя. Отравительница славилась также умением колдовать, и ее женское коварство оказалось эффективно там, где мужское оружие успеха не имело. Это, конечно, не принесло чести Гвидо, который рассчитывал на злодеяние; в конце концов его постигла Божья кара. В 950 г. скончался король Италии Лотарь. Согласно Флодоарду, его отравил кандидат на трон Беренгар Иврейский. Впрочем, хронист рассказывал в данном случае о далеких землях и говорил с осторожностью.

Папский Рим также не оставался в стороне. Тем более что его раздирала ожесточенная борьба между аристократическими семьями, каждая из которых стремилась посадить на престол святого Петра своего человека. К середине IX в. относится скандальная легенда о называемой папессе Иоанне, которая заняла якобы папский престол, скрыв, что является женщиной.

В 882 г. умер Папа Иоанн II. Он стал первым в длинной чреде понтификов, смерть которых приписывали соперникам, желавшим овладеть тиарой. Папу на самом деле не просто отравили, а потом еще прикончили молотом. Возникает предположение, что убийцы пытались сначала избежать прямого насилия из уважения к рангу жертвы или заботясь о тайне. Впрочем, для той эпохи разнузданные бесчинства были весьма характерны, так что подобная аргументация рискованна. Согласно Liber pontificalis,веком позже яд стал причиной смерти Иоанна XIV, если только в данном случае речь не шла о Бенедикте VII. В 1003 г. наступил черед Иоанна XVII. Можно подумать, что имя понтифика, заимствованное у святого Иоанна Богослова, чуть ли не предопределяло соответствующее событие. Как апостолу, так и последующим Иоаннам приходилось подвергаться испытанию ядом, при том что понтифики отнюдь не проявляли способности являть чудеса, которой обладал их святой тезка.

За год до Папы Сильвестра II (1003) в Италии умер император Оттон III (1002). Говорили, что его отравила женщина, мужа которой приказал казнить монарх. Это был чистый вымысел, но слухи распространялись, и это свидетельствовало о возвращении фактора яда в политическую сферу. В действие вступала старая модель осмысления внезапной смерти могущественного правителя, вроде Цезаря или Александра.

Причины такого возврата следует искать в эволюции политических структур. Во второй половине X в. к ним, возможно, добавлялось еще и возобновление связей с Византией, т. е. с Востоком. Именно оттуда происходила мать Отона III Феофано. Когда в 949-м, а потом в 968 г. кремонский епископ Лиутпранд осуществлял дипломатические миссии в Константинополь, он наблюдал там дворцовые нравы и ритуалы, как и в римскую эпоху, отмеченные страхом перед отравлением. Из Второго Рима епископ возвратился в уверенности, что его хотели отравить вином, хотя на самом деле оно пропиталось ароматом смолы от бочки, в которой содержалось. Очевидно, что западная культура, попавшая под обаяние великолепной империи «лживых и преисполненных хитрости» василевсов, заразилась от нее страхом перед смертоносными пирами.

Шарль Лелё еще в 20-е гг. XX в. писал, что воинственные и кровожадные варвары умели вместе с тем применять яд. И если поразмыслить, в этом утверждении нет ничего парадоксального. В королевствах, выросших на развалинах Западной Римской империи, смешивались обычаи германцев и римлян. Первые не подозревали о тайном оружии политического коварства, системе власти вторых была присуща давняя традиция его использования. Королевы-отравительницы не являлись специфическими фигурами германского мира. В их образах, кроме языческой традиции, распознаются черты порочных библейских цариц. Они не специализировались на отравлениях, а применяли любое оружие, когда мстили врагам или хотели добиться власти, поэтому нельзя сказать, что modus operandiэтих персонажей определялся их полом.

Итак, главный вопрос состоит не в том, что в политической борьбе у франков и лангобардов яд применяли преимущественно женщины. Гораздо загадочнее длившаяся два века пауза в его употреблении. По всей вероятности, она существовала в большей степени в источниках, чем на самом деле, и совпала с установлением режима, обладавшего сильной легитимностью. В период кризиса и распада каролингской монархии яд снова стал заметным оружием в политической борьбе.

В эпоху Каролингов практическое применение яда, скорее всего, не исчезло. Однако создатели текстов прославляли всю династию Пипина Короткого и Карла Великого и как бы ставили в скобки все подобные факты. В изменившемся контексте так называемых рыцарских времен, внешне еще менее благоприятных для отравлений, литература, вспоминавшая истоки Франции, должна была поставить такую позицию под сомнение.

Глава IV
Яд или меч
(Не)своевременное оружие для рыцарских времен

В конце IX – начале XI в. политическая система Западной Европы претерпевала серьезные изменения. Могущество королевской власти постепенно уменьшалось, перераспределяясь в пользу крупных сеньоров феодалов. Их замки превращались в новые центры власти, связь которой с подданными становилась более тесной. Складывалась система вассалитетных или феодальных отношений, в которой главенствовали присвоившие себе права сюзеренов герцоги и графы. Уровень насилия в это время был чрезвычайно высок, что историки обычно объясняют отсутствием гарантий мира на самом верху общества. Как бы то ни было, борьба за власть продолжалась, приобретала кровавый характер и выливалась в прямые вооруженные столкновения. Соперники бросали друг другу вызов, а исход сражений воспринимался как решение Божьего суда. Появилось обыкновение благословлять мечи, а сословие воинов (militia)наделялось особыми чертами; возникала специфическая рыцарская этика, регулировавшая применение силы. Вассалитетные отношения пришли на смену исчезнувшей системе связей, они структурировали и сплачивали верхушку общества. Верность вассала сюзерену обеспечивалась клятвой и обменом дарами; рыцарь получал фьеф (землю в условную собственность) за службу. Происшедшие изменения отражала и идеализировала рыцарская литература, которая появилась в XI в. («Песнь о Роланде»). Герои из истории кельтов или франков без колебаний убивали противника в открытом бою, который велся по строгим правилам, во имя чести рода, дамы или Господа. Поэзия трубадуров воспевала войну, изображала ее свежей и радостной, сравнивала ее с приходом весны.

Каково же могло быть место яда в этой системе рыцарской добродетели, которая с презрением относилась, например, к арбалету, «оружию дьявола», отдававшему лучшего рыцаря во власть любого мужика, умевшего стрелять? Не должно ли было применение коварного оружия восприниматься как из ряда вон выходящее преступление? Политические столкновения происходили все чаще, однако их участники не могли применять средства, не соответствовавшие этике воинов. Ничто не было так чуждо идеологии меча, как происки и козни с целью отравления. И тем не менее в XI – начале XIII в. яд не исчез из взаимоотношений внутри властных элит. Более того, XII в. английский историк Дж. Рассел даже назвал в 1978 г. «веком ядов». Отравление оставалось излюбленным способом действия тех, кто не мог носить оружие, т. е. клириков и женщин. Не исключалось оно и из практики феодальных элит. Яд фигурировал даже в литературных вымыслах.

И этот парадокс требует объяснения.

Оружие безоружных

В 1114 г. архиепископ Оша проводил расследование об отравлении епископа Олорона епископом Дакса. Не шла ли в данном случае речь об использовании служителями Церкви яда за неимением возможности прибегнуть к оружию воинов? Франкское общество еще со времен Каролингов делилось на категории. Одним из критериев их классификации являлось право носить оружие, которое распространялось на milites.Другие группы населения – inermes– оружием не обладали. Прежде всего к ним относились простолюдины, не имевшие никакого доступа к власти. Кроме них, были и знатные «безоружные», принадлежавшие, наоборот, к миру сильных и обладавшие всеми материальными знаками могущества: королевы и владелицы замков. Они не носили оружия, поскольку являлись женщинами. Не носили оружия также и прелаты: Папа, кардиналы, епископы и аббаты. Духовным лицам это запрещалось каноническим правом.

При этом случалось, что, невзирая на свое положение, дамы и прелаты все же применяли силу. И тогда все настоятельнее утверждавшиеся социальные нормы могли их подтолкнуть к соответствующим способам действия. Таким образом, сложившиеся представления о «безоружности» этих групп влекло за собой применение специфических мер по отношению к тем, кто им угрожал. Они предусматривали уничтожение врагов без пролития крови.

Яд в руках дам

«Это их ремесло – / Лгать, предавать и отравлять людей» (Ceo est lur mestier / Mentir, trahir et gent empoisonner), – восклицал автор «Поругания женщин» (XIII в.). Приведенная цитата выдает, конечно, женоненавистническую сатиру, однако в эпоху расцвета Средневековья насилие и в самом деле часто принимало разные формы в зависимости от пола того, кто его применял. В книге «Дамы XII в.» Жорж Дюби блестяще показал, как безоружная женщина выковывала свое собственное оружие. А во времена «возрождения XII века», когда вновь оживало наследие древней культуры, авторы-клирики и, как правило, мужчины с легкостью приписывали женщинам склонность к отравлению. Античность была так богата прекрасными римлянками-отравительницами, о которых писал, например, около 1200 г. английский клирик Готье Man в «Сказках для придворных»: «Ливия убила своего мужа, потому что она его слишком ненавидела, Люцилия – своего, потому что она его слишком любила. Первая намеренно дала мужу выпить настойки волчьего корня; вторая же ошиблась: напиток, который она подала своему мужу, вызывал не любовь, а безумие». Сама Библия связывала Еву с несчастьем (Eva/vae); первородный грех осмысливался как отравление Адама его подругой. В сочинениях немецкой аббатисы XII в. Хильдегарды Бингенской Ева даже оказывалась у истоков появления ядов на земле. А франко-норманнский историк XII в. Ордерик Виталий, со своей стороны, проводил параллель между судьбой Адама и предполагаемым отравлением в 1085 г. норманнского герцога Калабрии и Апулии Роберта Гвискара собственной женой. Герцог будто бы был изгнан из земной жизни, как Адам – изгнан из рая. И в том и в другом случае смерть становилась следствием «предательства со стороны женщины». Оно противопоставлялось рыцарской добродетели, по определению являвшейся мужским качеством. Можно сказать, что данные отравления носили скорее семейный, а не политический характер. Однако не стоит забывать, что в сознании толкователей Библии XII в. власть возникла в садах Эдема, а первая в истории человечества пара представляла собой также и первое политическое сообщество. Речь шла о государе и о его взбунтовавшейся подданной. Понятно, что в «Книге о манерах» Этьена де Фужера, капеллана Генриха II, а затем епископа Реннского, плохая женщина изображалась отравительницей своего господина. Фужер клеймил графинь и королев еще сильнее, чем прочих женщин, ибо знатные дамы «сеют ненависть, /Подстрекают к ссорам и похищениям».

Согласно определенной культурной традиции, историки и составители хроник, принадлежавшие по преимуществу к духовенству, стремились связывать отравления с многочисленными dominae(госпожами), жаждавшими власти. И эта жажда сама по себе уже являлась духовной узурпацией, поскольку Бог поставил женщину в подчиненное положение. Благодаря стереотипному мышлению количество высокопоставленных отравительниц, несомненно, преувеличивалось. Впрочем, яд вообще обладал свойством чаще появляться в речах, нежели в реальной жизни, и соотношение того и другого часто невозможно бывает проверить.

XI и XII вв. являют нам целую галерею отравительниц. Ордерик Виталий, находил их повсюду: от герцогства Нормандского до самых отдаленных земель на юге, до которых добрались норманны. Согласно Виталию, считалось, что искусством яда, полученным от врачей Салерно, владела вторая супруга Роберта Гвискара Сигельгаита, которая происходила с юга Италии. Она становилась воплощением женщины-отравительницы, жаждавшей власти для себя и для своего потомства. Сигельгаита решила избавиться от сына Роберта от первого, норманнского, брака, поскольку боялась, как бы он не погубил ее собственного сына Рожера. Она приказала врачам приготовить сильный яд, но затем по приказу мужа сама же изготовила противоядие, дабы спасти жертву. Молодой человек избежал смерти, но на всю жизнь остался бледен. Спустя двадцать семь лет он умер от яда неизвестного происхождения. Хотя пасынок Сигельгаиты выздоровел, она опасалась наказания со стороны супруга, продемонстрировав опасную способность убивать и даровать жизнь. На следующий год она с большим успехом применила ее в отношении самого Роберта, поскольку рассчитывала выйти замуж за византийского императора Алексея Комнина, с которым герцог Калабрии воевал. Василеве был доволен устранением опасного врага, но тоже беспокоился по поводу умений Сигельгаиты и якобы приказал предать ее смерти. Заслуживающие доверия источники не подтверждают эту историю, которая, по всей видимости, отражает стереотипные представления.

У Ордерика Виталия часто встречалась фигура мачехи-отравительницы, особенно на земле всяческих опасностей – в Сицилии. Аделаида, жена графа Сицилии Рожера I Сицилийского, брата Роберта Гвискара, и мать маленького Рожера II, в 1130 г. ставшего первым королем Сицилийским, овдовела в 1101 г. Пока ее сын был мал, делами управлял зять, доблестный рыцарь. Потом Аделаида сочла, что его миссия представляет собой опасность для Рожера, и отравила регента. В то же время графиня лелеяла мечты о новом выгодном браке. Обуреваемая жаждой почестей и роскоши, она попыталась вступить в союз с Балдуином Иерусалимским, однако была отвергнута как подлая преступница.

Отравительницей считалась также жена французского короля Филиппа I Бертрада де Монфор. Она якобы стремилась навести порчу на будущего Людовика VI, а потом пыталась дать ему смертельный яд. Биограф короля Сугерий, не слишком благожелательно настроенный по отношению к Бертраде, ничего обо всем этом не говорил, что, разумеется, ставит под сомнение заявления нормандского монаха. Тем не менее они отражают весьма показательное восприятие принцессы-отравительницы. Бертрада не довольствовалась женским влиянием на мужчину, обеспеченным ее чарами (в прямом и переносном смысле), и применяла яд, дабы обеспечить дорогу к трону своему потомству. Какой-то маг, прибывший с Востока или из Испании спас Людовика; однако о преступлении его мачехи отныне свидетельствовала постоянная бледность принца. Хронист монастыря Сент-Эвруль, возможно, знал о раздорах при дворе Капетингов. Добавляя к рассказу о беспутстве Бертрады историю отравления, Ордерик Виталий подчеркивал эти распри и высвечивал достоинства англо-нормандской власти. Покушаясь на жизнь пасынка, королева обеспечивала приход к власти своего сына и упрочение своей власти в качестве регентши. Вступление же на престол Людовика ухудшило бы ее материальное и политическое положение.

Источники сообщают нам и о других высокопоставленных отравительницах. Согласно некоторым поздним французским текстам, королева Мелизанда Иерусалимская в 1148 г. уничтожила с помощью яда графа де Сен-Жилля, явившегося на Восток с большим войском. Автор «Истории деяний в заморских землях» (XII в.) епископ Вильгельм Тирский об этом не упоминал, хотя сообщал, что собственный муж Мелизанды не чувствовал себя в безопасности в обществе своей жены, которую, кроме всего прочего, уличали в связях с мусульманами.

Еще одна сицилийская наследница, Констанция, супруга императора Генриха VI, которому она принесла нормандские владения, обвинялась в отравлении супруга. Согласно некоторым, главным образом, германским авторам, она хотела отомстить императору за жестокую расправу с непокорными сицилийцами. Констанция якобы Дважды покушалась на жизнь своего супруга: в 1196 ив 1197 гг. Итальянские авторы вполне обоснованно приписывали смерть Генриха VI болезни, тогда как немецкие авторы обличали иностранную принцессу, коварную итальянку, представлявшую угрозу для любого оказывавшегося в Италии императора.

Королева управляла снабжением и бытом двора, и эта функция давала возможность причинять вред, если она стремилась играть роль в борьбе за влияние вокруг короля или наследника. Обращение к яду часто изображалось как пароксизм страсти, неудержимой жажды власти, когда женщина вставала на путь, противоположный ее предназначению подчиняться и быть покорной. Кроме того, в королеве-отравительнице проявлялась еще и естественная склонность власти к тирании, каковую она устанавливала в домашнем мире, где являлась двойником супруга. Совершая отравление, она осуществляла очевидную тираническую узурпацию.

Следует отметить, что монархи теперь реже прибегали к обвинению неудобной супруги в отравлении, чтобы избавиться от нее. И это при том, что Церковь все больше ставила под свой контроль институт брака и усложняла развод. Когда в 1152 г. Людовик VII расставался с Алиенорой Аквитанской, для оправдания развода выдвигались разные доводы. Однако смутные намеки на угрозу жизни короля появились лишь в 1260 г. в «Хронике реймсского менестреля». Филипп-Август, пытаясь аннулировать свой брак с Ингеборгой Датской, пожаловался на наведение порчи, но не убедил церковные власти. В XIX в. высказывалась гипотеза, будто бы на короля Франции пагубно действовало дыхание его супруги-датчанки, однако она сродни истории о деве-отравительнице, которая, согласно поверьям, являлась с севера. На самом деле у этих обвинений были свои коварные мотивы, и вряд ли тут можно говорить об отравлении.

Рассказывать о дамах-отравительницах и не сказать ни слова о дамах отравленных означало бы поистине монастырское женоненавистничество. Невозможно установить, когда на женщин покушались при помощи яда, а не холодного оружия, принимая во внимание их слабость. Наверное, рыцарская этика, «кодекс убийства по правилам» делали все более незаконным употребление оружия против безоружных. Возможно, по отношению к женщинам совершали теперь меньше актов открытого насилия, чем прежде. Но в документах содержатся примеры отравлений высокопоставленных дам. Так, сильные подозрения в применении яда возбудила смерть принцессы Сибиллы Апулийской, хотя подробностей о причинах и обстоятельствах этой кончины Ордерик Виталий ничего не сообщил.