Текст книги "История отравлений"

Автор книги: Франк Коллар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)

Роль женщин в развитии политических конфликтов

В 2001 г. вышла в свет фундаментальная монография историка из Хайфы Ниры Пансер «Бесстрашные и бесстыдные. Какую честь оказывали женщинам во времена первых Меровингов». По данным автора, во франкских «политических сообществах» женщины – жены, дочери и матери королей – играли роль, далеко выходившую за рамки функции воспроизводства. Королевы играли на политическом поле не менее значительную роль, чем майордомы. В VI – первой половине VII вв. статус у Меровингов считался более важным, чем пол. То же самое наблюдалось и у лангобардов, быть может, не так выраженно, потому что, видимо, под влиянием римских традиций там сложилось более жесткое распределение ролей в зависимости от пола.

Итак, у франков оставалось пока что размытым и невнятным то, что в английском языке именуется queenship(сан королевы). Супруги королей не имели четких функций, связанных с их положением; они использовали властные стратегии, присущие мужчинам. При этом королевы отнюдь не были пассивными производительницами потомства, материнство они превращали в политическую силу. Хотя женщин использовали в качестве орудия примирения и закрепления союзов между правителями, они сами активно участвовали в конфликтах и изо всех сил старались сохранить свое господствующее положение, которое делала непрочным фактическая полигамия их супругов. Законной признавалась кровная месть, и очень часто ее осуществляли именно «правительницы», отдававшие приказ об убийстве или даже сами совершавшие насилие. Вызванные нанесенным оскорблением чувства женщины не считались законной причиной для мести. Однако именно они стали причиной великой распри внутри династии Меровингов во второй половине VI в., героинями которой стали Брунгильда и Фредегонда. В борьбе за власть могли участвовать как мужчины, так и женщины: защита чести обычно предусматривала противостояние пары непримиримых врагов – мужчин или женщин.

Определив, таким образом, какую роль играли Женщины в варварских королевствах, посмотрим, как часто они пользовались ядом.

Отравительницы знаменитые и не очень

Из повествовательных источников раннего Средневековья, а также их поздних компиляций мы знаем несколько примечательных фигур королев-отравительниц. Притом данное оружие они использовали по обстоятельствам, не пренебрегая и другими. Они владели якобы искусством приготовления смертоносных напитков и блюд. Невозможно сказать, существовала ли эта их способность на самом деле или только в воображении писателей-мужчин. В варварских правдах veneficiи veneficae(отравители и отравительницы) фигурировали на равных, т. е. закон не относил это преступление исключительно к женщинам. Как бы то ни было, считалось, что всякая королева непременно владеет искусством приготовления ядов. В 440–442 гг. в таком злодеянии заподозрили супругу сына короля вандалов, покушавшуюся якобы на своего мужа. В наказание женщину искалечили и отправили к отцу, королю вестготов.

История кельтских королевств донесена до нас англо-норманнскими авторами, которые жили на много веков позже описываемых событий. Они, конечно, излагали легенды. У Готфрида Монмутского есть рассказ об отравлении около 450 г. короля Вортемира, ставшего жертвой своей мачехи Ронуен. Эта женщина отлично разбиралась в свойствах трав, знала о смертоносном действии волчьего корня. Ронуен владела «наукой о ядах», но кроме них еще и тонкими секретами природы, проникновение в которые приписывалось женщинам в силу их физиологии, подчиненной естественному ритму.

Такой же осведомленностью якобы обладала франкская принцесса Гундеберга, жена короля лангобардов Хароальда, правившего с 626 г. Согласно Фредегару, отвергнутый воздыхатель обвинил королеву в том, что она хотела отравить мужа, чтобы выйти замуж за герцога Тассо и возвести его на престол. Гундебергу изгнали, но она потребовала Божьего суда. Состоялся поединок, в котором клеветник потерпел поражение и погиб. Таким образом, честь франков, несправедливо оскорбленных в лице одной из их представительниц, была спасена.

Отравлению часто сопутствовал дух адюльтера, поскольку и то и другое связано с обманом. История Гундеберги, кроме того, показывает, насколько сильно в представлениях эпохи употребление яда ассоциировалось с женщиной. Примерно к 610 г. относится случай лангобардской принцессы Ромильды, свидетельствующий о том же. Вдова герцога Гизульфа сдала город аварам, но их вождь заподозрил, что она способна убить кого-нибудь «ядом или предательством». Так утверждала поздняя традиция, однако важным здесь является тот факт, что женщина, естественной функцией которой является деторождение и кормление, проявляла склонность к отравлению. Рассказавший эту историю Павел Диакон представил Ромильду бесстыдной предательницей, поплатившейся за свои преступления смертью.

Описывая отравительниц, клирики-женоненавистники следовали определенным стереотипам. Например, они сближали понятия reginaи venefica.Житие святого Самсона, посвященное деяниям жившего в VI в. епископа Дольского и Бретонского, написано спустя два века после его кончины. Автор сообщал о попытке отравить святого человека, совершенной женой короля бриттов Юдуала, у которого прелат обедал. Епископ осенил кубок крестным знамением, и он мгновенно рассыпался, причем пролившийся яд был настолько силен, что прожег до кости руку того, кто держал сосуд. Агиограф утверждал, что преступная королева действовала под влиянием демонических сил, и это соответствовало жанру жития. Однако во всем остальном автор использовал те же повествовательные модели франкских текстов, которые обнаруживаются в историях злодеяний Брунгильды и Фредегонды, направленных против деятелей Церкви.

Знаменитые королевы из династии Меровингов, вошедшие в историю как два кровавых чудовища, по необходимости тоже употребляли яд. Не следует считать, что при этом они стремились избежать насилия – в иных случаях злодейки без колебаний проливали кровь, невзирая на ранг жертв. Весьма красноречива история Фредегонды. Едва став любовницей короля Нейстрии Хильперика, юная девица принялась сеять смерть повсюду и всеми средствами. Организовав убийство епископа Руана Претекстата (преступление, заклейменное Григорием Турским), она навлекла на себя гнев епископа Кутанса и решила ему отомстить. Из осторожности прелат отказался разделить с Фредегондой трапезу, после чего она послала ему смертоносный напиток из вина и меда. По рассказам Григория Турского, королева проявляла невероятную жестокость по отношению к служителям Церкви. Она использовала освященные предметы против жертв, лишенных чудесных способностей святых. Возможно, что именно Фредегонда отравила в 595 г. Хильдебера II Австразийского.

Ненавистная соперница Фредегонды, вестготская принцесса Брунгильда не оставалась в долгу. В длинном перечне ее преступлений фигурировало отвратительное отравление Теодориха II Австразийского. Этот внук королевы в 613 г. скончался, выпив после купания поданный ему кубок. Как считалось, яд был приготовлен по приказу Брунгильды, которой он угрожал в ответ на ее клевету. Смерть Теодориха объясняли по-разному, однако традиционной стала гипотеза отравления, выдвинутая «Книгой истории франков» (начало VIII в.). В XIII в. она была повторена в «Больших хрониках Франции». В них говорилось, что уделом несчастного короля стала «плохая смерть», т. е. внезапная, вызванная быстродействующим ядом. Именно это обстоятельство стало теперь важным, поскольку Церковь проповедовала необходимость духовного приуготовления к смерти посредством исповеди. История смерти Теодориха II сыграла большую роль в формировании черного образа Брунгильды, отравительницы своих потомков.

Благодаря своим злодеяниям осталась в памяти потомков еще одна лангобардская принцесса – Розамунда. В XIV в. Боккаччо упоминал ее в трактате «О злоключениях знаменитых людей» (De casibus virorum illustrium).Тосканский поэт не слишком подчеркивал то, что Розамунда являлась именно отравительницей. Рассказывая, к примеру, о попытках Медеи отравить Тезея, он не уподоблял ей лангобардскую принцессу. Тем не менее Боккаччо, в соответствии с традицией раннего Средневековья, сообщал, что Розамунда сначала убила своего супруга Альбоина, а затем – любовника Гельмигиса. По словам Григория Турского, она в 573 г. отравила своего мужа, дав ему яд вместо лекарства, после чего сама была убита вместе со своим любовником. Павел Диакон спустя два века предлагал другую версию, которую и подхватил Боккаччо. Он утверждал, что сообщник королевы Гельмигис также погиб от яда, данного Розамундой. В его драматическом повествовании королева протягивала Гельмигису, только что принявшему ванну, чашу с ядом, предлагая выпить укрепляющий напиток. Обнаружив обман, умирающий, обнажал меч и принуждал убийцу допить смертоносное питье. Через час оба были бездыханны. У Павла Диакона убийства монархов часто осуществлялись в ванной: раздевание делало королей беззащитными, купание расслабляло и притупляло реакции. И, кроме того, жар бани вызывал жажду, так что жертвы потом с удовольствием пили возбуждающий «эликсир юности».

Страсти и могущество

Королевы раннего Средневековья обращались к яду, руководствуясь мотивами, относящимися как к сфере эмоций, так и к сфере политики. В те далекие времена королевский замок являлся одновременно и пространством дома, и структурой управления; страсти и власть находились в неразрывной связи. Злодеяние замышлялось против того, кто мешал удовлетворению желаний и амбиций, против ненавистного оскорбителя. Королева, составлявшая неотъемлемую часть семьи, как правило, травила или подстрекала к отравлению кого-нибудь из близких: постылого мужа или неудобного деверя, иногда даже стеснявшую ее мать. Именно последний случай имел место около 526 г. Амаласунта, дочь Теодориха I и Авдофледы, отравила свою мать, поскольку та противилась ее браку с несвободным претендентом.

Еще чаще причиной применения яда против королей становился незавидный статус женщин в верхних слоях германского общества. Очень часто они оказывались в положении брошенных жен или должны были мириться с соперничеством подруг своих супругов, женщин более низкого происхождения. Королевы тревожились за политическое будущее своих сыновей, которому угрожало наличие у монархов многочисленных детей от разных союзов. Так, около 560 г. Маркатруда, супруга бургундского короля Гунтрамна, отравила Гундобада, сына короля от первого брака с женщиной более низкого ранга. В то же время королевские жены могли испытывать недобрые чувства к мужьям, за которых их выдали насильно в целях укрепления мира и союза со вчерашним врагом. Та вестготская принцесса, которую подозревали в приготовлении яда для ее супруга, сына короля вандалов, перед этим терпела его дурное обращение. Розамунда, отравившая в 573 г. Альбоина, ненавидела своего мужа, потому что тот убил ее отца.

Впрочем, бывало, что королевы совершали или заказывали убийство с помощью яда, не имевшее ничего общего с семейными делами. Таким образом они ввязывались в политическую борьбу, пытаясь узурпировать власть (как полагал Григорий Турский) или действуя в соответствии с политическими обыкновениями, в ту пору открывавшими возможности возвышения перед женщинами (согласно тезису Ниры Пансер). Как бы то ни было, их жажда власти наталкивалась на препятствия. В тех случаях, когда таковыми становились мужья, обычно появлялся яд. Сообщник Розамунды Гельмигис рассчитывал заменить Альбоина в качестве мужа и монарха. Однако королева решила отравить любовника именно для того, чтобы править самой. Такая же жажда власти обуревала и старую Брунгильду, когда она велела приготовить сильный яд для своего внука Теодориха Австразийского. Неудавшееся отравление святого Самсона Дольского супругой бретонского короля свидетельствует не только о коварстве дочерей Евы. За этим преступлением могла стоять враждебность к возраставшему влиянию прелата, и даже ненависть язычницы. Фредегонда, отравившая епископа Кутанса Ромахара, язычницей не являлась. В данном случае налицо именно стремление уничтожить авторитет, способный вести эффективную пропаганду против преступного режима.

Итак, veneficii,которые совершали королевы, обусловливались в большой мере политическими мотивами. Обращение к яду объяснялось, во-первых, непрочностью их положения и необходимостью укреплять его любыми средствами, а во-вторых, стремлением, несмотря ни на что, играть значительную роль. Следует отметить, что в подобных ситуациях женщины становились не только убийцами, но и жертвами. Всегда существовал риск быть отравленной соперницей. Третья жена Гунтрамна Австригильда, страдая дизентерией, считала себя жертвой отравления.

Наконец, следует принимать во внимание негативные последствия частой смены жен, практиковавшейся германскими королями. Их высокая матримониальная активность объяснялась необходимостью политических союзов и потребностью в потомстве. Ставшую ненужной королеву неудобно было просто грубо прогнать, не выдвигая никакой причины. И тут очень полезным становилось обвинение в попытке отравления. В самом деле, существование подобного злодейского плана одинаково трудно как доказать, так и опровергнуть. Некоторые из вышеприведенных примеров являют собой именно такие случаи. В 440 г. дочь вестготского короля отослали к отцу покалеченной, т. е. негодной к повторному браку, на том основании, что она будто бы готовила отравление. Франкская принцесса Гундеберга в 626 г. была изгнана королем лангобардов под тем же предлогом, однако она сняла с себя вину с помощью судебного поединка. Мы не знаем, принял ли вновь оправданную королеву ее супруг Хароальд. Но в любом случае данная история показывает огромную уязвимость германских принцесс, выдававшихся замуж за соседних королей. В замках супругов их воспринимали как чужих, вследствие чего там легко возникали самые худшие подозрения на их счет.

Умеренность и новый подъем в конце каролингской эпохи

М.Пайе, автор довольно посредственной книжки «Кинжал и яд», вышедшей в 1995 г., не слишком Удачно сделал центром своей интриги правление Карла Великого. На самом деле в источниках по политической истории германцев с 686 и 876 гг. практически отсутствуют отравления. И похоже, что этот странный феномен объясняется не только фактором случайного отбора дошедших до нас памятников. Имеется лишь одна история, относящаяся к 802 г., которая касается островных англосаксонских государств. Имеется также относящийся примерно к 810 г. слух о том, как лангобарды будто бы отравили луга, дабы помешать продвижению войск Карла Великого. Притом, с одной стороны, речь могла идти об уничтожении не столько людей, сколько животных, а с другой стороны, передавший эту историю Агобард Лионский сам сомневался в ее истинности. Употребление яда в политической борьбе возобновилось с упадком каролингского государства, когда граф Бозон, маркиз Прованса, не принадлежавший к роду Каролингов, попытался узурпировать королевский титул. В дальнейшем вплоть до конца X в. оружие отравления, пусть умеренно, но использовалось в политике, или, по крайней мере, о нем писали средневековые авторы.

Яд использовался в обществе, но не в политике

Период с середины VII в., когда начался упадок Меровингов, до середины VIII в., когда утвердилась династия Каролингов, отнюдь не был мирным для франков. Однако в противостоянии могущественных претендентов на должность майор дома, становившегося настоящим носителем власти, в распрях между нейстрийской и австразийской семьями, имевших привкус кровной мести, в ссорах между Пипинидами – отравления, видимо, не использовались. Лилась кровь, а не яд. Единственный случай, в отношении которого можно сомневаться, – это козни тещи Карла Мартела Плектруды против зятя. Королей Меровингов очень часто отстраняли от власти, но при этом лишали их всего лишь шевелюры, а не жизни, постригая в монастырь. Восшествие на престол в 751 г. новой династии также не сопровождалось уничтожением низложенного Хильдерика III или насилием над ним. Бывший король умер в 755 г., и это событие осталось незамеченным. Бесполезного короля лишили власти, и Церковь узаконила передачу престола Пипину Короткому. Потомки Хлодвига не имели никакой поддержки, так что новым хозяевам франкского мира совершенно незачем было организовывать тайное уничтожение Хильдерика. В правление Пипина складывался порядок династической стабильности. Освященная Церковью королевская власть приобретала сакральный характер. В то же время политическое противостояние в эпоху Каролингов не прекращалось. Наследники оспаривали друг у друга владения, совершались военные походы в Аквитанию, земли лангобардов, Испанскую марку, языческие земли на Востоке. Власти вновь и вновь приходилось противостоять упорным противникам. Однако ни в военных кампаниях, ни в семейных распрях яд не применялся, хотя политические нравы вряд ли сильно изменились со времен прежней династии. В ходе многочисленных Династических споров: между Карлом Великим и его братом, между наследниками Людовика Благочестивого – использовался исключительно меч, а не яд. В период борьбы между внуками императора: Лотарем, Людовиком и Карлом – в ход пускали исключительно холодное оружие; яд оставался в стороне. Между тем сама личность баварской принцессы Юдифи, супруги Людовика Благочестивого, обладала всеми чертами классической отравительницы. Ее обвиняли в колдовстве с целью подчинения себе воли супруга, подобно библейской Иезавели.

Является ли отсутствие упоминаний об отравлениях следствием исчезновения яда из общественной жизни и представлений людей? Разумеется, нет, и молчание источников, таким образом, выглядит совершенно загадочным. Императорское законодательство, церковные каноны и ритуалы покаяний, непреложно свидетельствуют, что veneficiiоставались весьма прочно укорененным явлением. О них шла речь в каролингской версии Салического закона. Церковь квалифицировала эту практику как пережиток язычества, который нужно безжалостно давить. В 850 г. состоявшийся в Павии Синод епископов констатировал распространенность практики колдовства и отравлений (veneneriae)в окрестностях города и приказывал начать ее преследование. Он сформулировал репрессивный закон с целью христианизации и очищения общества. Сведения об использовании ядов не могли исчезнуть и из сознания образованных людей, которые сохранили для нас память о прошлом, тем более что так называемое каролингское Возрождение состояло в возвращении к античным текстам, в которых так много историй об отравлениях. Автор «Жизни Карла Великого» Эйнгард, беззастенчиво восхвалявший императора и приписывавший ему достоинства Августа, широко черпал из Светония. И тем не менее ни он, ни Нитхард, писавший о борьбе сыновей Людовика Благочестивого, ни хроники, составлявшиеся в крупных монастырях империи, ничего не говорили об отравлениях.

Причины этой удивительной «невинности» источников в отношении яда, возможно, следует искать в действительном отсутствии фактов отравления в кругах политической верхушки. Проверить, как было на самом деле, разумеется, невозможно; объяснить такое положение трудно. Можно предположить, что Каролингов оберегал сакральный характер их власти, освященной Церковью. Наверное, следует обратить внимание на отсутствие слухов в связи со странными кончинами – однако откуда этот резкий разрыв с многовековой поведенческой традицией? – или, вернее, на то, что отравления или подозрения в их совершении не получали никакого отклика. Единогласное молчание разных имеющихся в нашем распоряжении источников, авторы которых, как правило, были близки к власти, можно, конечно, объяснить политической тенденциозностью, как бы выполнением заказа правящей династии. Однако это предположение тоже довольно шатко, поскольку переоценивает влияние властей на умы.

Применение яда в политике в каролингскую эпоху можно обнаружить, переправившись через Ламанш. Большинство королевств англов и саксов, в отличие от объединенных Карлом Великим франков, раздирало жестокое соперничество. Оно постоянно порождало заговоры, примерно так же, как во времена первых германских королевств на континенте. Совсем неудивительно, что в центре Дела, имевшего место в 802 г. в королевстве Уэссекс оказалась королева. Короля Беортрика отравила Эдбурга, его жена и дочь его врага, короля Мерсии Оффы. Одни говорили, что королева искала смерти молодого протеже короля, но ошиблась и убила своего супруга. Другие, напротив, утверждали, что она не только намеренно дала мужу яд, но убивала таким же образом еще и духовных лиц. Как бы то ни было, сообщалось, что Эдбурга бежала из Уэссекса, стремясь объединиться с сыном Карла Великого. Потом она некоторое время скрывалась в монастыре на территории Франкской империи, но была оттуда изгнана. В конечном счете королева оказалась в Павии, где окончила свои дни в нищете. Несчастная гибель Беортрика якобы заставила жителей Уэссекса упразднить статус королевы. Его восстановили лишь спустя несколько десятилетий (причем некоторые считали, что напрасно) для супруги Этельвульфа, дочери Карла Лысого. Нигде, как в этом случае, не выразилась так отчетливо тесная связь между властью, женским началом и применением яда. Эдбурга соединяла в себе едва ли не все черты принцессы-отравительницы: она являлась иностранкой и, следовательно, вызывала подозрение a priori;она была дочерью врага, могла оставаться верной отцовскому делу и, следовательно, несла в себе опасность. Она вела себя как тиранка, без всякого на то права требуя себе места, которое занимали королевские советники. Ее обуревала cupiditas dominandi(жажда власти). Недоставало Эдбурге только адюльтера. Кроме всего прочего, история этой королевы в сочинениях английских авторов XI и XII вв. играла еще дополнительную роль. Она явно бросала тень на Карла Великого, отношение которого к убийце изображалось, по меньшей мере, как двойственное. Однако Эдбурга так и осталась единственной отравительницей в окружении знаменитого императора франков.