Текст книги "Сердце Фатимы"
Автор книги: Франциска Вульф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)
Перемахнув через стену, они бесшумно вскарабкались на башню. Осман пробрался к двери, чтобы проверить, не заперта ли она. Мустафа взглянул на небо. Облака немного переместились, и в просвете между ними он увидел созвездие, которое имело форму глаза.
– Осман! – вскрикнул Мустафа. – Смотрите, что это?
Осман поднял голову.
– Это глаз Фатимы, – ответил он. На его губах играла злорадная улыбка. – Это хороший знак. Аллах благословляет нас. Совсем скоро мы покараем этого безбожника, и камень Фатимы будет у нас в руках.
Он снова занялся дверью. Через мгновение она поддалась.
– Я пошел в дом. Жди моего знака.
Мустафа остался один – наедине со своими мыслями и сомнениями. Что, если врач со своим семейством еще в доме? Может, надо было задержать Османа? Но как? А если воспользоваться случаем и бежать самому? Он вдруг почувствовал, что не может шевельнуться. Небесный глаз, сияя над головой, глядел на него приветливо и мирно. Все обойдется, и врач…
В этот момент Мустафа заметил в небе движение. Он решил, что у него кружится голова, но, оглядевшись по сторонам, понял, что все в порядке. И только созвездие в форме глаза двигалось все быстрее и быстрее. Звезды, соединившись в световые линии и круги, извивались змеями. Такого Мустафе еще не приходилось видеть. Потом посреди этих кругов образовалась огромная воронка, затягивающая в себя все вокруг. Поднялся ветер, развевая одежду и волосы Мустафы. Он силился за что-нибудь схватиться, чтобы его не затянуло в эту страшную дыру. И вдруг все улеглось – так же внезапно, как началось.
Мустафа удивленно тряхнул головой. До него вдруг донеслись звуки ударов клинков и бешеные крики. Что случилось? Уж не устроил ли врач засаду фидави, выставив отряд вооруженных до зубов солдат? Пока Мустафа ломал голову, остаться здесь или пойти за Османом, шум смолк, и он услышал голос на лестнице.
– Один из фидави должен быть на башне. Обычно они ходят по двое.
Но это не был голос Османа. Мустафа вдруг понял, что тот мертв. Солдаты убили непобедимого фидави. А теперь идут за ним.
Его они тоже убьют. Сомнений нет. И, зная это, Мустафа не шевельнулся. Он не сделал ни единого шага, чтобы метнуться к стене, исчезнуть в темноте. Он был словно парализован.
«Аллах, помоги мне! Что делать?» – молился Мустафа, отдав себя на произвол судьбы.
Он вспомнил, что Осман легко мог справиться с целой дюжиной солдат. Кто бы там ни поднимался по лестнице, это была его смерть. А он, Мустафа, практически безоружен. Единственное, что могло его спасти, – это слово Али аль-Хусейна, которого он предупредил о нападении. А если врача уже нет в городе, кто тогда замолвит за него слово? Тогда ему конец.
Дверь отворилась – медленно и осторожно. На площадке появились двое. Они выросли как из-под земли. Их острые сабли сверкнули в лунном свете, и Мустафа почувствовал холод металла на шее. На их оголенных плечах он заметил татуировку в виде глаза. Все ясно. Это «Защитники глаза Фатимы» – непримиримые противники фидави. Осман постоянно предупреждал о них. Мустафа замер.
– Смотри-ка, совсем еще мальчишка, – мрачно сказал один из них. – Эти проклятые фидави не брезгуют ничем – даже детей травят своим безумством. Но…
– Хватит. Об этом после. – Незнакомец повернулся к Мустафе. – Как твое имя, сын мой?
– Мустафа. – Его голос был едва слышен. Мальчишка дрожал, как кролик под взглядом змеи.
– Мустафа? – Он вложил саблю в ножны.
Мальчишка боялся, что через мгновение он снова выхватит ее. Так владел оружием Осман. Но эти двое смогли его убить – значит, они лучше самого Османа. – Мы не тронем тебя. Али аль-Хусейн нам все рассказал. Мы знаем, что ты предупредил его об опасности.
– А где он? Они уже…
Человек улыбнулся.
– Они послушались тебя и вовремя покинули Казвин.
Мустафа с облегчением закрыл глаза.
– Хвала Аллаху. – Он вдруг задумался, что делать дальше. Что теперь с ним будет?
– Тебе не стоит возвращаться, – сказал другой. – Дороги к фидави и в твое поселение теперь для тебя отрезаны. Где бы ты ни прятался, они тебя найдут и уничтожат. Ты предал их. Очень скоро они все узнают.
– Но…
– Идем. – Человек, приветливо улыбаясь, протянул руку Мустафе. – Мы распустим слух, что убили двух фидави. Через пару лет о тебе никто не вспомнит. Потом решишь сам, что тебе делать дальше.
– Нам нужны люди, которые живут по совести.
Мустафа растерянно переводил взгляд с одного человека на другого. Он не мог предугадать такого поворота. Не успев вырваться из лап фидави, он сразу попадет к «Защитникам глаза Фатимы»? Но они подарили ему жизнь.
– Да, – ответил Мустафа и впервые за много месяцев почувствовал свободу. – Я пойду с вами.
Его новые братья направились к двери. Мустафа не сразу пошел за ними. Он постоял еще немного, в последний раз взглянув на небо. Звездный глаз по-прежнему сиял над его головой – спокойный, ясный и дружелюбный. Казалось, он подмигивал ему, и Мустафа вдруг ощутил, что жизнь повернулась к лучшему. Он сделал правильный выбор. И останется на этом пути. Облака переместились, закрыв звезды, и глаз исчез.
XXI
Раздался звонок – громкий и настойчивый. Это был не переливчатый звон серебряных колокольчиков в дорогих лавках базара, или бубенчиков фокусника, или колокольцев, которые пастухи привязывают на шею скотины, чтобы она не затерялась в горах. Это был пронзительный и тревожный звон, похожий на сигнал тревоги в общественных зданиях – в больнице или…
Ну конечно! Это был звонок в дверь. Она узнала его по звуку.
Беатриче села в постели. Что это? Нет, это невозможно! Еще несколько минут назад она вместе с Мишель была в доме Али. А сейчас?.. Ее софа! Напротив ее шкаф. Ее стол. И ее звонок!
Она огляделась и заметила на коленях небольшую шкатулку. Пальцы левой руки плотно сжимали какой-то предмет. Она разжала ладонь. Камень Фатимы! Беатриче не удивилась. Если она сейчас откроет шкатулку, то увидит другие камни. Все, кроме одного, который пропал в Казвине. Вот почему Али нет рядом и она снова одна.
Но почему одна? За дверью кто-то звонил не переставая.
Беатриче вскочила. В дверь теперь не только звонили, но и громко колотили. Грохот стоял оглушительный. С улицы до нее долетел взволнованный мужской голос:
– Беатриче, ты дома? Пожалуйста, открой дверь!
Послышались пищащие звуки – будто кто-то нажимал на кнопки мобильника. Потом мужской голос: «Это доктор Брайтенрайтер. Необходимо взломать дверь, хозяйка не отвечает на звонки. Еще пришлите «скорую помощь». Женщина, по-видимому, без сознания. Да, я здесь».
Беатриче распахнула дверь. Томас стоял бледный как мел. В дрожащих руках он крутил мобильник. Увидев ее, он изумился и облегченно вздохнул. Беатриче в этот момент удивилась не меньше его. Из мобильного телефона доносилось: «Алло? Алло? Где?..»
– Я… здесь, все в порядке. Извините за беспокойство. И спасибо… – Он захлопнул крышку мобильника и сунул его в карман кожаной куртки. – Беатриче, я…
– Входи. – Она сделала шаг в сторону, пропуская его в дом.
– Извини за вторжение, но… – Он закашлялся, внимательно оглядывая ее с головы до ног. – С тобой все в порядке?
Беатриче на минуту задумалась. Все ли у нее в порядке? Она только что вернулась из путешествия, где получила сокровище, которое отныне будет хранить как зеницу ока. Она оставила в прошлом любимого человека. Она еще не знает, вернулась ли домой ее дочь. Все ли у нее в порядке? Нет. Она почти на грани безумства. И в то же время все сложилось не так уж плохо – учитывая ситуацию, в которой она недавно находилась.
Беатриче пожала плечами и предложила Томасу присесть.
– Твои родители звонили в больницу, – сказал он, теребя в руках пачку сигарет. – Они не знают, что делать, сказали, что ты срочно поехала домой – выяснить что-то, связанное с состоянием Мишель. Они много раз звонили тебе, но ты не брала трубку.
Беатриче почувствовала, как у нее защемило в груди.
– Что?.. Что с Мишель? Что-то случилось?
– Нет. Состояние девочки без изменений – по крайней мере, так было полчаса назад. Они очень беспокоятся за тебя. – Томас провел рукой по волосам. – Я пытался их успокоить. Но когда я тебя видел в последний раз, ты была вне себя, и я боялся, что ты…
Беатриче улыбнулась. Томас Брайтенрайтер, как ей казалось, самый холодный и черствый человек в их отделении, гроза студентов и медсестер, сидел перед ней в таком состоянии, будто был на грани нервного срыва. Он так трогательно выглядел в непривычной для себя роли отчаявшегося… Кого? Коллеги? Друга? А может, кого-то еще?
– У меня все в порядке, – сказала она, взяв из его рук смятую пачку сигарет.
– Ты меня удивляешь, – заметил он. Беатриче знала, что он говорит всерьез. – Не представляю, как бы я сохранил трезвую голову, если бы Мишель была моей дочерью.
В этот момент зазвонил телефон. У Беатриче сжалось сердце. С каждой секундой она теряла контроль над собой.
– Томас, пожалуйста, подойди к телефону, – попросила она дрожащим голосом.
Он взял трубку, послушал и протянул ей.
– Твои родители звонят из больницы.
– Что случилось? – спросила Беатриче и посмотрела на Томаса широко раскрытыми глазами. – Что с Мишель? Томас, говори же! Я сейчас не выдержу…
Томас кивнул. Он теребил телефонный провод и трижды кашлянул, чтобы взять себя в руки. Затем спокойным голосом, каким обычно беседовал с пациентами, ответил:
– Беатриче не может подойти к телефону. Пожалуйста, скажите мне, я ей передам. – Он слушал, неподвижно глядя в окно и покусывая нижнюю губу, как обычно делал, когда не было в руках сигареты или шариковой ручки. – Хорошо. Мы скоро приедем.
Он положил трубку. Беатриче показалось, у нее обострился слух, как у летучей мыши. Звук трубки, опущенной на рычаг телефона, грохотом отозвался в голове. Томас медленно повернулся. Она в страхе отпрянула. Ей хотелось закрыть уши, рот и глаза – только бы не слышать, не говорить, не видеть! Она взглянула на его лицо – оно осунулось и постарело, словно он переживал за Мишель как за свою дочь. По щеке скатилась слеза, губы дрожали.
«Это конец, – пронеслось у нее в голове. – Мишель не вернулась».
Стало вдруг совсем тихо. Смолк городской шум, доносившийся с улицы, перестали щебетать птицы, стихло биение сердца. Жизнь остановилась.
И тут она увидела его глаза. Коричневые, цвета молочного шоколада, они излучали тепло и радость. Медленно, выговаривая слово за словом, он наконец выдохнул:
– Все хорошо. Четверть часа назад Мишель проснулась.
Сидя на ступеньках лестницы своего дома, Беатриче смотрела на небо. Она почти не ощутцала холода этой апрельской ночи. Ей было так хорошо, словно она только что вышла из сауны или находилась на Сицилии – теплым июньским вечером, напоенным ароматом апельсиновых цветов и звенящим треском цикад.
Она наслаждалась первозданной красотой звездного неба. Было уже за полночь. Лишь изредка до нее долетали звуки проезжающих автомобилей. Почти во всех окнах соседних домов не было света. Неудивительно: завтра всем рано вставать, чтобы не опоздать на работу.
Невероятно. Всего сутки назад она вышла из дома в клинику, а двенадцать часов спустя ей на работу позвонила мать, сообщив, что Мишель в коме. Не прошло и пяти часов, как ее маленькая дочь проснулась. А ей казалось, что минула целая жизнь.
В кухне позвякивала посуда. От этого ей стало еще теплее. Томас готовил завтрак. Она не просила его об этом. Он делал это по собственной инициативе. А перед тем свозил ее на машине в детскую клинику, не оставляя ни на минуту, говорил с врачами, потом отвез домой. И то, что он сейчас орудовал на кухне, совсем не раздражало Беатриче. Ее раздражала лишь собственная слепота – как она могла так ошибаться в Томасе, считая его бесчувственным, высокомерным типом? Да, она ничего не понимает в людях!
– А вот и я! – Томас держал в руках две большие тарелки и бутылку вина, зажав под мышками два бокала. Он сунул ей тарелку в одну руку, фужер – в другую, налил красного вина и сел на ступеньку рядом. Раньше она не замечала, что ей нравится его запах – смесь Azzaro, сигарет и лекарств.
– Все хорошо? – спросил он.
Беатриче лишь покачала головой, не в силах сдержать улыбку при виде аппетитных бутербродов с сыром, ветчиной, томатами и огурцами. Единственное, чего ей не хватало, – черри-колы. Зато было красное вино – вполне достойная замена.
– Да, спасибо, – ответила Беатриче, откусывая хлеб. Она чувствовала такой голод, будто не ела сто лет. – Просто вспомнила одного человека. – Интересно, что бы приготовил ее бывший приятель Маркус Вебер? Наверное, что-нибудь вроде «крустони из трюфелей» с салатом или жареного козьего сыра с томатами «черри»? Или заказал бы блюдо на дом – естественно, из самого лучшего ресторана. Было бы изысканно и дорого, но не обязательно вкусно.
Томас так смешно откусил хлеб, что Беатриче невольно рассмеялась.
– Извини, – прошамкал он с набитым ртом, убирая указательным пальцем остатки майонеза из уголка рта. – Не знаю, как ты, а я просто умираю с голода.
– Какой хирург устоит перед полным холодильником?
Весело рассмеявшись, они чокнулись. Маркус бы сейчас содрогнулся в ужасе – как низко пали нравы. Но Беатриче чувствовала себя превосходно.
– Спасибо тебе, Томас. Ты так много сделал для меня и Мишель…
– Не говори чепухи. Главное, что Мишель пришла в сознание. Если все пойдет нормально, завтра ее переведут в общее отделение, сделают повторное обследование, и если ничего не найдут, то через пару дней ты заберешь ее домой. Ни о чем не беспокойся. Между прочим, график дежурств составляю я. Пользуйся случаем и оставайся дома. Так будет лучше для вас обеих. – Он протянул руку за тарелкой. – Хочешь еще чего-нибудь?
– Да, с удовольствием. Все то же самое – «на бис».
Томас снова ушел на кухню. Беатриче задумчиво вертела в руках бокал. Врачи ничего не обнаружат у Мишель. Это ясно. Она ведь совершенно здорова. Завтра ее переведут в общую палату; скорее всего, сделают еще одну томограмму мозга, а потом выпишут из больницы. Никому и в голову не придет, что на самом деле пережила четырехлетняя малышка…
В этот момент Беатриче вдруг почувствовала знакомый запах – смесь амбры и сандала. Не веря в происходящее, она медленно повернулась. В двух метрах от нее стоял Саддин, опершись о стену и улыбаясь.
– У тебя все хорошо? – спросил он.
– Сейчас да. Моя дочь…
– Я знаю. Я рад, что она снова проснулась.
– Да, но…
– Ты думаешь об Али?
Беатриче неожиданно поймала себя на мысли, что ей вовсе не так грустно, как должно было быть после расставания с ним.
– Тоскуешь о нем?
– Видишь ли…
– Не вини себя, – сказал Саддин. – Вы же дали друг другу обещание. Помнишь?
– Конечно, я…
– Али всегда держал свое слово. И ты должна – без всяких угрызений совести.
Беатриче перевела дух. Она чувствовала легкую эйфорию – наверное, вино начало действовать.
– Я могу тебе задать несколько вопросов?
Саддин улыбнулся.
– Конечно. Другого я от тебя и не ждал.
Она хотела спросить о Малеке и Ясмине, о Муста-феи фидави. Но…
– Камень не у фидави, – ответил он прежде, чем она задала этот вопрос. – Он у Моше. Сапфир выпал из твоего кошелька, когда вы были у раввина. – Он улыбнулся, как после удачной шутки. – Великий Магистр был вне себя от ярости, когда узнал, что сапфир увели у него из-под носа. Он даже не подозревал, что многие десятилетия камни Фатимы хранили евреи.
Беатриче нервничала, кусая губы. На языке у нее вертелся вопрос, который она не решалась задать.
– Спрашивай, – сказал он, когда она взвешивала все «за» и «против».
– Саддин, почему камни Фатимы до сих пор не могут соединиться воедино?
Он пожал плечами.
– Не знаю.
– Ведь у нас были все камни до единого…
– Ты уверена? – Саддин покачал головой. – Но все семь камней никогда не были одновременно в одном месте.
Саддин был прав. И все-таки она надеялась…
– Как это было бы прекрасно, – тихо произнесла Беатриче, опустив голову.
Она вдруг услышала шелест его одежды. Саддин, приблизившись, встал перед ней на колени. Этот звук напоминал порыв весеннего ветра сквозь молодую листву.
– Придет время, и камни Фатимы соединятся воедино. – Он приподнял указательным пальцем ее подбородок. Беатриче увидела его глаза, в которых отражались звезды. – Пусть это тебя утешит.
– Мне еще предстоят путешествия?
– Не знаю. Но я всегда буду рядом. – Он кивнул в сторону кухни, откуда доносилось позвякивание посуды, и обнял ее. – Не забывай обещания, которое ты дала Али.
– Что со мной будет дальше?
Саддин пожал плечами и улыбнулся своей неповторимой улыбкой.
– Все что угодно. Ты взрослый человек. Решай сама, кем тебе быть – хирургом, матерью, женой или всем одновременно.
– А что делать с камнями?
– Запри их в шкаф. Никому не говори, что они у тебя есть, за исключением одного человека. Мишель тоже обещала мне молчать. И она сдержит слово.
Саддин повернулся и вдруг исчез, словно растворившись в воздухе.
– Ты с кем-то разговаривала? – В то же мгновение перед ней появился Томас. Он держал в руках две тарелки с аппетитными бутербродами.
– Нет, – ответила Беатриче, не уверенная в том, слышал ли Томас голос Саддина.
– Мне почудился мужской голос. И этот запах… – Он принюхался. – Пахнет жидкостью для бритья. Какой-то восточный привкус. Мне он напоминает…
– Цветочный запах, – ответила Беатриче, откусывая хлеб.
… Шесть камней Фатимы лежали в деревянной шкатулке. Она спрятала ее на верхней полке платяного шкафа. Там они будут в полной безопасности. Хотя бы на первое время.
Расскажет ли она когда-нибудь обо всем Томасу? Может быть, но позже. Почему-то она была уверена, что он ей поверит. Никогда раньше она не думала о нем.
А сейчас вот сидит на ступеньках своего дома, и от звуков его голоса у нее хорошо на душе. Все-таки удивительная штука – жизнь.
Беатриче взглянула на звездное небо. Прямо над ней сиял глаз. И, кажется, он улыбался ей.
Эпилог
– По-моему, он просыпается.
– Ты думаешь?
– Да, он моргнул. Смотри, он шевельнул рукой! Взволнованный шепот становился все явственнее. «Если в человеке теплится даже самая малая искра жизни, она не может его не волновать», – размышлял Моше Бен Маймон. Он попытался открыть глаза, хотя ему очень не хотелось. Он не желал видеть, куда на этот раз его занес волшебный камень. У него не было никакого желания привыкать к новому окружению. Он хотел наконец-то обрести покой. Но, несмотря ни на что, Моше Бен Маймон открыл глаза.
Он увидел склонившегося человека с черными, как смоль, волосами. Рядом стояла женщина, далеко не молодая, но прекрасная, с бледно-голубыми глазами и аристократическим носом. Это лицо он вспоминал во время своих бесконечных странствий и любил больше всего на свете. Это была Сара, его жена. Теперь он понял, где находится. Он у себя дома, в Каире.
Моше Бен Маймон закрыл глаза и заплакал. Это были слезы радости, что он наконец дома. «Господи, как мог я усомниться в Твоей доброте и милосердии?» – устыдился он.
Сара нежно гладила его по волосам, целовала в лоб и щеки.
– Бог милостив, ты снова с нами, – прошептала она, и он почувствовал на своей щеке ее горячие слезы. – Я так боялась, что ты навсегда покинул нас.
Моше взял руки жены и, поцеловав, положил их себе на грудь.
– Я не мог так поступить. – Он улыбнулся. – У меня еще есть немного времени – ровно столько, чтобы закончить важные дела и решить вопрос с похоронами.
– Твоими похоронами? Ты не должен так говорить, Моше! – В ее голосе звучали страх и возмущение. – Когда ты окрепнешь, то снова пойдешь в синагогу и будешь читать проповеди, как раньше.
– Нет, теперь все будет по-другому.
Сара покачала головой. Он боялся, что она сейчас снова расплачется. Но нет, его сильная и мужественная жена сдержала слезы, улыбнувшись ему.
«Господи, благодарю Тебя, что Ты послал мне эту дивную женщину. Всю жизнь она была моей опорой и утешением».
– Али аль-Заде, подойди ближе. – Моше поманил к себе молодого человека, своего друга и помощника. – Хочу попросить тебя. После моей смерти возьми себе мои рукописи и охраняй их от тех, кто слепо придерживается каждой буквы Писания, считая меня еретиком. Ты мой ученик, моя правая рука и мой друг.
Араб благоговейно склонился над раввином.
– Ребе, для меня великая честь помогать вам. Я благодарен судьбе за то, что мне довелось записы вать ваши мысли, что я…
– Довольно, друг мой, – перебил его Моше. – Если и дальше будешь говорить в том же духе, я зазнаюсь. Мне нужно сказать тебе кое-что еще. Позаботься о Саре. Ты будешь ей очень нужен после моей смерти. Каирские евреи сведут ее с ума своими траурными торжествами и поминовениями.
– Все эти годы она была мне как мать. Моя семья с большой радостью примет ее в свой дом.
– И еще. Возьми этот камень, Али, и бережно его храни. – Моше вложил ему в руку сапфир.
– Да, но это… – Молодой человек, не веря своим глазам, уставился на камень, от которого исходило голубое сияние. – Это ведь…
– Ты прав, Али, это у-бина. Передай камень своей семье, и пусть она хранит в тайне это драгоценное сокровище. Слишком много людей хотели бы завладеть у-биной. Они готовы ради этого пойти даже на убийство. Пусть камень находится в вашей семье до тех пор, пока в один прекрасный день кто-нибудь из твоих далеких потомков не встретит женщину по имени Беатриче Хельмер. Этой женщине можно спокойно доверить сапфир. Только ей, и больше никому. Ты меня понял?
Али кивнул. С благоговейным трепетом он прижимал камень к груди.
– Ребе, клянусь всеми святыми, что я и моя семья будем свято хранить у-бину. Мы будем гордиться этим и вечно благодарить вас за эту честь.
Моше улыбнулся. Али аль-Заде никогда не нарушит клятву. Жизнь идет по спирали.
Он выполнил все, что оставалось ему в этой жизни. Шесть камней Фатимы были в надежном месте – у Беатриче. Седьмой – в руках Али. Сара стояла рядом. Он чувствовал ее руку. Почти пятьдесят лет она сопровождала его в этой неспокойной жизни, полной противоречий, сомнений, клеветы и почитания. Они любили друг друга. Она не оставляла его и тогда, когда камни Фатимы уносили его в фантасмагорические путешествия. Осталась несбыточной только одна мечта – соединить воедино все осколки глаза Фатимы. Но он ни на минуту не сомневался в том, что люди разных вероисповеданий – иудеи, христиане и мусульмане – когда-нибудь будут жить в мире и согласии, и камень Фатимы поможет в этом.
Моше улыбнулся. Да, теперь он может быть спокоен. Сейчас он закроет глаза и будет спать, спать, спать…
