Текст книги "Поместье Вэйдов"

Автор книги: Флоренс Хёрд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

глава одиннадцатая

Выходка Эрнестины заставила меня еще раз тщательно взвесить все за и против переезда из дома Вейдов. Этот случай может повториться! При большом желании меня можно еще не раз подловить, у меня ведь не сто глаз! Напрасно Сьюард уверял, что я драматизирую события, что ничего плохого произойти не могло. Разве не собственными ушами слышала я предупреждения миссис Кингсли? Разве сами они не считали Эрнестину опасной для ребенка?

И что мне прикажете делать в такой ситуации? Возвращение в Колтон стало еще более невозможным после ответа мачехи на мое последнее письмо. Я приглашала ее к себе посмотреть, полюбоваться на внучку, морально поддержать меня добрым словом и взглядом. Она же мне написала: «Нэнси, дорогая! У меня нет совершенно никакой возможности приехать, пойми меня! Представь, нас еще больше уплотнили, мы теперь живем как сельди в бочке, и без моей твердой руки все тут же развалится!» В ее послании не было и намека на сочувствие, на сожаление о невозможности приехать. Ее нисколько не волновало мое положение, она не понимала моего состояния. Я была безразлична ей, глубоко обижена этим равнодушием и зареклась на всю жизнь просить ее о чем-либо.

Ко всему прочему у меня не было денег. Я скопила всего двести долларов. Марианне требовалось множество всяких необходимых мелочей. Жалованье няни составляло изрядную долю моих расходов. Зарабатывать я не могла, лишаться последнего денежного дохода – тоже. Завещание отца Джефа связывало меня по рукам и ногам.

Мне оставалось прожить в положении наследницы всего шесть с половиной месяцев, но я еще ясно не определила своего отношения к своим будущим миллионам. С одной стороны, имею ли я на них право? Но, с другой стороны, можно ли решать за Марианну? Если я, убийца Джефа, откажусь от денег, не получит их и Марианна! Чем она виновата? Имею ли я право лишать дочь наследства?

Так проводила я дни в сомнениях, страхах и размышлениях, не в силах остановиться на чем-то определенном. Однажды случилось нечто, заставившее меня по-иному посмотреть на все случившееся. В тот день я готовила Марианне молоко. Девочка спала рядом со мной, на кухне, потому что я боялась оставлять ее в одиночестве. Один из офицеров, по имени, кажется, Бэрри, войдя в комнату, попросил меня помочь ему найти какой-нибудь плащ. «Свой я забыл на базе», – горько посетовал он.

Тут я вспомнила про старый дождевик, пылящийся в кладовке с той самой ночи, в которую был убит Джеф. Последний раз его надевал Тони, когда искал загадочно исчезнувшее тело.

– Подождите, пожалуйста, – сказала я и пошлатв кладовку.

И действительно, там, под толстым слоем пыли, обнаружилась нужная офицеру вещь.

– Большое спасибо! – горячо поблагодарил менямолодой человек. – Вы очень любезны. Что бы я без вас делал!

Его круглое, по-детски румяное лицо светилось от радости.

– Ох уж этот дождь! Из-за него ваш дом скоро превратится в Ноев ковчег, – пошутил он, надевая плащи по-мальчишески засовывая руки в карманы.

Но тут его улыбка резко погасла, сменившись выражением недоумения и испуга. Из правого кармана он медленно вынул пистолет и растерянно уставился на него. Мы молча постояли, не в силах отвести взгляда от оружия. Оно было похоже на то памятное, которое я единственный раз в жизни держала в руках.

– Револьвер, – нарушил молчание Бэрри, тупо оглядывая его со всех сторон. – Смотрите, револьвер. – Он сунул черное дуло прямо мне под нос, как будто я слепая и не видела, что у него в руках.

А я все видела и уже даже успела понять, что, раз оружие найдено, есть вещественное доказательство и основание для возбуждения против меня уголовного дела.

– Откуда оно здесь? – изумленно продолжал Бэрри.

– Не знаю. Плащ очень старый. Давно висит. Неизвестно чей. – Что-то мешало мне назвать вслух имя хозяина плаща: Тони.

Пока я размышляла, в Бэрри тем временем проснулся военный, его движения стали четче и осмысленней.

– Та-а-ак, – протянул он. – Двадцать пятый калибр. Автоматический. Заряжен! Однако холостыми…

– Как холостыми? – поразилась я.

Может быть, это не то оружие? Очень похожее, но все-таки не то?

– Да, холостыми. Точно. Из него теперь и клопа не убьешь! Боевое оружие превратили в хлопушку. Шуму много – толку мало.

В этот момент я резко вздрогнула и обернулась, услышав шорох за спиной. Нервы мои сильно расшатались. Между тем это просто молоко убежало. Итак, думала я, пули – холостые! Это значит – я не убивала Джефа! От огромного облегчения я чуть не потеряла сознание. Меня охватила страшная слабость, прошиб обильный пот.

– Ну, так я пойду? – раздался за спиной голос Бэрри.

– Да-да, конечно.

– С вами все в порядке?

– Да, просто немного жарковато здесь, правда?

– Да, действительно. Револьвер вы возьмете?

– Положите на стол.

Мне хотелось и плакать, и смеяться, и прыгать от радости. Я – не убийца! Убийца – не я! Я не убивала Джефа! Больших усилий стоило мне стоять и молчать. Дрожавшие руки я прятала от подозрительно смотревшего на меня офицера.

– Ну ладно, я пошел. Плащ вам завтра верну.

– Можете не торопиться.

– Ну ладно, раз с вами все в порядке… В порядке ведь, да? Ну, тогда я пошел… Спокойной ночи!

Спокойной ночи.

Едва закрылась дверь, ноги мои подкосились, я без сил рухнула на стул. Как странно. Я же видела, как лежал Джеф. У него во лбу был след от пули. Или это мне показалось? Но кровь, по крайней мере, точно была… А если кровь не от пули? А от чего же?

Впервые с той роковой ночи я стала мучительно вспоминать все подробности: как я спускалась по ступенькам, как боролась с Джефом, как он упал… Но как он выглядел, когда упал?.. Несмотря на все усилия, мне не удалось восстановить в памяти полную картину происшедшего.

Может быть, Джеф упал лицом вниз и поранился об осколки? Потом, как предположил Тони, очнулся, вышел из дому и сгинул, смытый в открытое море? Но ведь он был синий весь! Как покойник! Это было хорошо видно на фоне светлого ковра.

Теоретически, кто-то мог выстрелить одновременно со мной из другого пистолета. Но кто? И где он прятался?

Тут я вспомнила, что Тони вошел почти сразу после выстрела. Было ли его удивление искренним? А может быть, он вошел чуть раньше и был свидетелем нашей с Джефом ссоры?

Тони не любил Джефа, это было мне ясно с первого же дня. Тони и не скрывал никогда неприязни к брату. Может быть, он решил устранить преграду между собой и деньгами отца? Но ведь есть и еще препятствия: мы с Марианной!

Я отчаянно затрясла головой, отгоняя ужасные мысли, как надоедливых мух. Но помимо воли в памяти восстанавливались сцены той ужасной ночи: как Тони вел меня на кухню, насильно поил бренди. От него исходила волна сочувствия! Мы сидели с ним вдвоем и ждали полицию…

То есть, нет, какое-то время я сидела одна! А он, надев плащ, вышел на улицу! Якобы для того, чтобы загнать в гараж машину Джефа.

Сколько он отсутствовал? Мог ли он зайти в дом незаметно для меня и вынести тело Джефа? И спрятать оружие… Странное оружие, заряженное холостыми… Да, мог! Он знал, что его брат уже внесен в списки погибших, и мог предполагать, что полиция не заинтересуется делом дважды погибшего летчика.

Если он убил, то мой револьвер – это улика против него!

Я не могла убить мужа холостыми патронами! И, значит, убийца – не я, а кто-то другой!

Он, например.

Я встала и принялась механически очищать плиту от подгоревшего молока. Марианна проснется примерно через полчаса. Времени достаточно, чтобы приготовить ей новую порцию.

Мой мозг лихорадочно работал, стараясь составить из известных фактов непротиворечивую картину преступлен ния. Но вопросов было больше, чем ответов.

Почему Тони не выбросил улику из кармана? Забыл? Невероятно! Он не склеротик.

А зачем он ходил по саду, как будто что-то искал? Забыл, куда положил оружие, что ли? Какая чепуха!

Неверной рукой я чуть не разбила бутылочку Марианны и застыла на время в неподвижности, решая главный вопрос: обращаться мне в полицию или нет? Если убила не я, значит – кто-то другой. Кто?

Мне представился разговор в полиции с тем хрипатым капитаном.

«Миссис Вейд! – скажет он. – Дело закрыто. Труп погибшего в авиакатастрофе мы нашли. Ваши показания о пулевом отверстии в его голове не подтвердились».

А я скажу: «Но он был обезображен рыбами. Можете ли вы утверждать, что не пуля убила его?»

И тогда он мне ответит: «Мы ничего не утверждаем. У нас просто нет доказательств, что его убили. А у вас они есть? Хотя бы орудие убийства?»

Да, так он и спросит.

И будет прав.

Мне вдруг пришло в голову, что лучше всего – забыть о новой улике как о страшном сне. По счастливой случайности убийство можно списать на катастрофу – и слава богу!

Нечего ворошить прошлое. Кому будет лучше, если я укажу на Тони: «Вот он, убийца. Ловите его»? Кто-нибудь получит от этого хоть крупицу счастья? Если бы Тони хоть кому-нибудь мешал! Хороший парень. Меня даже тянуло к нему, несмотря на всю его угрюмость. Он похож на своего брата. От него тоже исходило ощущение какой-то притягательной силы, пугающей и успокаивающей одновременно.

Спустя неделю Тони появился в доме. Его корабль торпедировали, но команду спасли.

Тони не получил ни одной царапины, но этот случай сказался на его душевном состоянии. Он стал еще менее разговорчив, совершенно замкнулся в себе. Почти перестал есть, высох весь. У него появилось много новых морщинок, особенно у глаз и рта.

Я застала его одного на второй день по прибытии в библиотеке. Он сидел, уставившись в одну точку, делая вид, что читает газету.

– Тони! – обратилась я к нему. – Нам нужно поговорить.

Он взглянул на меня, и мне показалось, что в глубине его глаз мелькнула затаенная боль.

– О чем? – вяло произнес он без всякого интереса.

– Видишь ли… Сейчас, наверное, не время… Но…

– Не мямли, ради бога. Говори сразу. В чем дело?

– Я… нашла оружие, которым стреляла в Джефа! В кармане старого плаща.

Он помолчал, внимательно разглядывая меня, как будто стараясь прочесть что-то на моем лице.

– Ты уверена, что это именно оно?

Честно говоря, я ожидала какой-нибудь другой реакции. Например: «Да, это я положил его». Или: «Как оно туда попало?»

– Да, я уверена, что это именно тот пистолет.

– Где он?

Я достала из сумочки завернутый в тряпицу револьвер.

– Посмотри, он заряжен холостыми!

Тони осмотрел оружие и молча кивнул.

– Ну! – закричала я. – Что же ты молчишь? Видишь, я не убивала его!

– А кто же убил?

– Может быть, никто? Может, он просто расшибся при падении?

– По-твоему, я не отличу живого от мертвого?

– Ну а тогда, действительно, кто же убил?

– Патроны в револьвере холостые, – медленно произнес Тони, покачивая револьвер на руке. – Но кто может поручиться, что первая пуля была такая же, как все, а не боевая?

Это мне раньше не приходило в голову, не помещалось в нее и сейчас. Я отталкивала эту мысль, не желая признавать ее очевидности, не желая возвращаться в неопределенное положение то ли виновности, то ли невиновности.

– Нет! – сказала я. – Это невозможно! Это совершенно невероятно!

– Правильно, – слегка кивнул Тони. – Это невероятно. Вся эта история невероятна.

Он протянул мне револьвер, но я отшатнулась от него, как от ядовитой змеи.

– Он тебе не нужен? – спросил Тони.

– Нет, – со страхом отодвинулась я еще дальше.

– Даже как память о Джефе? – нервно усмехнулся он и, не дожидаясь ответа, продолжил. – Так что же, выбросим?

– Э-э-э… Да!.. То есть… Не знаю! – вконец смешалась я.

Наша семейная жизнь с Джефом была очень непродолжительной и, за исключением самых первых недель, не очень счастливой. Мне не нужна была память о нем. Я бы, наверное, уже забыла о своем муже, если бы не мучившая меня загадка его смерти. Мне не хотелось говорить об этом с Тони. Он мог обидеться за брата.

– Зачем ты вышла за него замуж?

– Как зачем? Я любила его. Ты же знаешь!

– Ах да, припоминаю, что-то в этом роде я уже действительно слышал от тебя.

Последняя фраза прозвучала у него насмешливо и горько. Он засунул оружие в карман и положил руку на спинку дивана, почти касаясь моей спины. Его глаза заблестели.

– Что ты знаешь о любви, Нэнси? Ты, любительница широких свитеров, узких юбок и романтической поэзии? А? Что ты понимаешь в жизни? В людях?

Я почувствовала, что неудержимо краснею. Его рука за моей спиной мешала мне, отвлекала, не давала сосредоточиться. От нее исходило тепло, она притягивала к себе… Если он дотронется до меня, решила я, то надо будет встать и уйти. Но в глубине души мне очень захотелось, чтобы он придвинулся поближе и обнял меня.

– Не учи меня жить, – сердито сказала я, надув губы.

Это прозвучало смешно, по-детски, но на большее меня не хватило. Сердце лихорадочно стучало, готовое выскочить из груди. Он ничего не делал, просто сидел и улыбался.

– Ладно, не будем об этом. Это все не так важно. Понимаешь, я видел много смертей. Гибли хорошие люди: честные, сильные, добрые – не чета Джефу! Им бы жить да жить, делать мир лучше, чище, светлее… А Джеф? Если бы ты на него повнимательней посмотрела, то увидела бы совершенное ничтожество, самовлюбленного болвана – и больше ничего!

Пораженная этими словами, я вскочила и уставилась на него во все глаза! Оказывается, он не просто не любил брата, он отказывал ему в элементарном уважении! Я так растерялась, что встала и, механически переставляя ноги, заковыляла к выходу.

– Нэнси! – окликнул он меня, когда я была уже в дверях.

– Да?

– Ты, надеюсь, не проболталась никому о находке?

– Нет.

– Правильно, – холодно одобрил он. – И впредь не говори никому. Это в твоих же интересах.

Глава двенадцатая

После разговора с Тони я почувствовала себя не в своей тарелке. Ощущение неловкости, чего-то недосказанного осталось и причиняло беспокойство. Впервые в жизни заболели глаза, ломило суставы рук и ног. В голове звенело, как после сильного удара по лбу. Спать в таком состоянии не удавалось. Лишь на несколько часов я забылась, но потом до самого утра не смыкала глаз. Но нет худа без добра: Марианна получила от меня дополнительные ласки и заботы.

Жизнь моя становилась все труднее и труднее, силы постепенно иссякали. Очень много нервной энергии тратилось на тактичное отстранение Эрнестины и миссис Кингсли от активной деятельности по отношению к Марианне. Я испытывала страшное напряжение, когда эти две женщины приближались к моей девочке. Особенно много хлопот доставляла Эрнестина. Она желала влезать во все дела: ее интересовало купание, кормление, прогулки, одевание – везде ей хотелось приложить руки. Когда-то давно, еще в детстве, я, помню, все удивлялась, почему кошки так громко мяукают, если взять на руки их котят. И вот теперь, через много лет, поняла. Я сама вела себя, как кошка.

Однажды я на минутку оставила Марианну в коляске на лужайке и пошла надеть свитер, так как похолодало. По возвращении ужас сковал меня: Эрнестина взяла малышку на руки! Отбросив в сторону все церемонии, я закричала: «Отдайте!» Но Эрнестина отказалась. Я стала вырывать дочь из ее цепких рук. Марианна проснулась и заплакала. Я кричала: «Это мой ребенок! Я никому его не отдам! Никто не смеет его трогать!»

Лицо Эрнестины исказилось, глаза налились кровью и заполнились слезами. С душераздирающим стоном, как будто кто-то мучил ее, она ответила мне жутким криком: «Я хочу! Дай мне ее! Дай!»

– Нет, – сказала я тоном строгой мамы, разговаривающей с капризным ребенком, и Эрнестина отдала мне Марианну, но тут же устроила истерику.

Эта уже немолодая женщина стала вести себя совершенно по-детски, как полный несмышленыш. Она упала вниз лицом и стала кричать: «Дай! Дай! А то я умру! Я повешусь! Ну, пожалуйста! Дай!» Иногда она поднимала голову, чтобы проверить результат своих стараний, но я была неумолима, как сама Судьба.

На крики рыдающей женщины вышел Сьюард. Он бросил на меня укоризненный взгляд и поднял Эрнестину с травы.

– Что случилось? – спросил он. Я объяснила. – Ну зачем ты? – сказал он. – Эрнестина любит Марианну и не причинит ей зла.

– Да? Вы уверены? А я – нет.

– Ну почему вы решили, что она хотела утопить девочку? Да, Эрнестина впала в детство, но осталась доброй и любящей!

– А что случилось с Лотти?

Его веки почти сомкнулись, закрывая зеркало души – глаза. Теперь в них ничего нельзя было прочитать.

– Что «Лотти»?

– Как она умерла? – сердито спросила я. Долгое время сдерживаемая досада и обида на всех обитателей дома прорвала плотину молчания и вылилась наружу.

– Как вам пришло в голову спрашивать такое? Откуда вы вообще знаете о Лотти?

– Знаю.

– Я не верю ни единому слову ни одной женщины на свете! Вы вот что! Оставьте это! Эрнестина не обидит ни одной живой твари божьей! Вам понятно? Она и мухи не обидит!

Сьюард обнял внезапно притихшую Эрнестину и потихоньку повел ее в дом.

«Конечно, Сьюард будет ее защищать, – сказала я самой, себе. – Ведь он – ее брат. Но, может быть, в его словах есть доля истины? Эрнестина – такая хрупкая, нежная, беззащитная, никогда никому не делала вреда, всегда добра к Марианне. Не слишком ли я к ней сурова?»

Но сомнения недолго одолевали меня. Я взяла себя в руки. Мне нельзя рисковать, доверяя свое единственное сокровище сумасшедшей. Мне не нужны эксперименты, я хочу быть абсолютно уверенной, что с моим ребенком ничего не случится.

В ту ночь сон не шел ко мне. Я заснула ненадолго, а потом ворочалась в тяжкой полудреме до пяти часов утра, когда надо было вставать и идти на кухню, строго по расписанию готовить Марианне завтрак. Я включила ночник, от которого появлялись слишком длинные, на мой взгляд, тени. Мне они очень не нравились, пугали. Это был очень страшный, самый страшный для меня час суток. В то утро я поднималась по лестнице, как всегда, медленно и на полдороге вспомнила, что забыла взять бутылочку. Повернувшись, я задела своей ночной сорочкой нечто, лежавшее на ступеньках. Приглядевшись, в неверном свете ночника я увидела натянутую на небольшой высоте веревку, концы которой были завязаны на противоположных балясинах лестницы. Если бы я сделала хотя бы еще один шаг, то непременно споткнулась бы и покатилась по крутой лестнице до самого пола. Это могло кончиться чем угодно: от ушибов и переломов до сотрясения мозга или даже смерти. В растерянности, я оглядывалась по сторонам, направляя бессмысленный взгляд то на веревку, то на пол, то вверх. Меня сегодня чуть не убили! Я чудом избежала смерти!

Ноги сами отнесли меня назад. Как лунатик я возвратилась в свою комнату и, услышав голодный крик дочери, боясь идти на кухню, в странном оцепенении стала укачивать маленькое проголодавшееся существо, плохо соображая, что именно я делаю.

Кто же хотел меня убить? Кто же натянул коварную нить? Тот, кто хорошо знает мой распорядок дня! Накануне за ужином я пожаловалась на темноту. Все слышали, что в пять утра я хожу на кухню, пробираясь в полутьме. Все сидели за столом: и Эрнестина, и миссис Кингсли, и Сьюард, и Тони. Кто же из них желал моей смерти? Никого я не могла исключить из списка подозреваемых! Выходит так, что никому я не могу доверять: я окружена врагами!

Пока я механически качала Марианну, она уснула. Постепенно страх уступил место гневу против дома Вейдов и его обитателей. Миссис Кингсли ненавидит меня. Эрнестина хочет отнять у меня ребенка. Сьюард обижен за Эрнестину. Тони молчит, он слишком скрытен, но все-таки я чувствую, что в глубине души он считает меня аферисткой, вышедшей замуж из-за денег и убившей из-за наследства своего собственного мужа.

Что меня держит здесь? Невиданная прежде злость закипела во мне. Они меня еще не знают! Они думают, что я – бедная овечка? Не на ту напали. Мы еще посмотрим – кто кого! Неужели это из-за денег? Не получат они их! Пусть это не мои доллары, но они по праву принадлежат моей дочери! Я их никому больше не отдам!

Немного поразмыслив, я пришла к выводу, что мне надо промолчать, ничего не рассказывать о натянутой веревке. Пусть убийца выдаст себя неосторожным словом или жестом, я уж не пропущу их. В такой линии поведения, конечно, содержался определенный риск. Кроме того, предстояло жить двойной жизнью, все время быть начеку, оглядываться по сторонам во время прогулок, внимательно смотреть под ноги, следить за всеми, прислушиваться ко всем разговорам.

После этого случая два дня прошли без происшествий. Я пристально рассматривала всех домочадцев, взвешивала их поступки на внутренних весах. Тони показался мне очень подозрительным. Он окажется в наибольшем выигрыше, если мы с Марианной вдруг исчезнем. Я стала с ним предельно осторожной.

Постоянное напряжение сказывалось на здоровье. Иногда по утрам мне приходилось напрягать все силы, чтобы просто встать с постели.

– Ты стала плохо выглядеть, – сказал однажды вечером Тони. – По-моему, тебе надо показаться доктору.

Мы сидели с ним за столом и пили ликер марки «Каалау», доставшийся нам от одного из офицеров-постояльцев, не захотевшего тащить лишнюю тяжесть к себе в каюту на отплывающий в поход крейсер. Моряк угостил ликером миссис Кингсли, а она отдала эти несколько бутылок нам, потому что сама его не любила.

– А что случилось с Нэнси? – спросила Эрнестина. – Почему ей надо к врачу? – Она совершенно забыла свое безобразное поведение по отношению ко мне и опять набивалась в няньки к Марианне.

– Я плохо сплю, – сказала я.

Миссис Кингсли осуждающе посмотрела на меня.

– Вы мало двигаетесь, вот что я вам скажу. Если бы вы убирались в комнатах, мели лестницы, готовили на кухне, вы бы спали прекрасно. Я, например, сплю как убитая.

– Вы не правы. Я двигаюсь достаточно. У меня много других забот: я прохожу по нескольку миль в день вместе с коляской, чтобы Марианна поспала на свежем воздухе. На кухне я тоже кручусь, готовя ей детское питание. Нет, все не так просто.

– Но что тогда? – спросила экономка, размешивая сахар в чашке.

– Нервы.

– Нервы? В таком возрасте? Мне бы вернуть ваши годы! В мое времечко меня ничто не могло заставить о чем-то печалиться.

– А сейчас? – спросила я, пристально глядя на нее.

– И сейчас тоже. Мне не о чем жалеть.

Я вглядывалась в смуглое цыганское лицо миссис Кингсли, но ничего не могла на нем прочесть.

Вскоре, следуя совету Тони, я поехала навестить доктора. Сам советчик сопровождал меня в качестве шофера и телохранителя. Мы поехали вместе с Марианной, хотя Эрнестина со слезами уговаривала меня оставить девочку на ее попечение, обещая «хорошо-хорошо» о ней позаботиться. Но я не вняла ее мольбам. Так что мы поехали втроем. Доктора на месте не оказалось, но любезная медсестра дала нам его другой адрес, по которому он принимал посетителей в соседнем городке. Это стоило нам еще часа пути. В новом для меня приемном покое толпилось много ожидавших приема больных. Я устала ждать и готова была уже уйти, когда меня пригласили в кабинет.

Доктор Дэвис плохо выглядел, может быть, еще хуже, чем я. Он сидел за столом, опустив плечи и склонив голову набок. Голос у него был слабый, безжизненный, усталый. Я ему пожаловалась на здоровье, и, пока медсестра возилась с Марианной, он прослушал и осмотрел меня. Особенно его заинтересовал мой рот – он даже достал для его осмотра специальный фонарик, короткий и узкий, похожий на палец.

– Вы мазью пользуетесь какой-нибудь? – вяло спросил он.

– Нет.

– А глазными каплями?

– Тоже нет.

– Странно… очень странно. Полоскаете чем-нибудь рот?

– Да, несколько раз в день. У меня во рту постоянный неприятный привкус.

– Хм-м. Чем именно полоскаете?

Я назвала популярное патентованное средство.

– Не пьете его?

– Нет, что вы, оно невкусное.

Он с минуту помолчал, грызя в замешательстве кончик карандаша.

– Не знаю, что и думать.

– Что со мной, доктор?

– Э-э-э… На фоне обычных послеродовых изменений у вас есть признаки хронического ртутного отравления.

– Ртутного? – вздрогнула я как от электрического разряда.

– Да, ртутного отравления. Вот почему я вас спрашивал о полоскании. Патентованные средства иногда содержат ртутные соединения. В очень маленьких дозах, конечно. Но вы говорите, что не пьете его?

– Нет, что вы, никогда! Но вы уверены, что это именно ртутное отравление?

– Стопроцентной гарантии, разумеется, дать не могу, но первый признак – небольшое посинение оснований зубов – у вас просматривается довольно ясно.

Я непроизвольно закрыла рот ладонью. «Посинение оснований зубов»? Так, значит. Сначала – натянутая веревка, теперь – ртутное отравление.

– Это серьезно? – спросила я с дрожью в голосе, а самой хотелось закричать: «Это смертельно?»

– Нет, не очень. Вы пришли вовремя, не успели еще сильно пострадать. Вот если бы вы пришли попозже, тогда было бы, возможно, хуже.

– У вас уже встречалось такое в практике?

– Время от времени бывает. Особенно у детей. Они ведь любопытные, часто пьют всякую дрянь. Глазные капли, например.

– Глазные капли?

Я тут же вспомнила красные глаза Эрнестины. У нее конъюнктивит?

– Какой у них вкус, у глазных капель?

Доктор устало посмотрел на меня долгим изучающим взглядом, каким иногда занятые люди награждают глупых и взбалмошных.

– Часто они безвкусны, но детей привлекают маленькие бутылочки, оставленные без присмотра.

Нет, не о детях думала я, а о себе! Кто-то каждый день капал мне в еду безвкусную отраву. Но ведь в доме едят за общим столом! Только ликер я пью отдельно! Мне очень захотелось рассказать все доктору Дэвису, но потом я удержалась. Что бы я ему поведала? Бездоказательные подозрения? Я уже вызвала его удивленный взгляд, а теперь рискую получить неблагоприятный диагноз о своем психическом состоянии.

– Советую вам, – тихо бубнил тем временем доктор, – оставить полоскание, пить теплую воду, побольше отдыхать. Я выпишу вам снотворное и витамины. Это обязательно поможет. И ради бога, не тряситесь так! Не бойтесь, ничего с вами не случится!

Мне хотелось рассмеяться ему в лицо. Меня хотят убить! А он советует мне не бояться!

По дороге домой я рассказала Тони о диагнозе доктора. Он не среагировал, как будто не поверил или отмахнулся, как от чего-то совершенно неважного. Но потом всю дорогу молчал, не проронив ни слова.

С тех пор я перестала пить ликер. Но перестать есть я не могла. Всяческими стараниями я ухитрилась выторговать себе право есть отдельно по утрам и днем, но трудно было объяснить желание нарушить традицию общего вечернего сбора за столом. Я решила это затруднение, вызвавшись помогать миссис Кингсли на кухне. Мне не верилось, что экономка ненавидит меня до такой степени, что готова отравить, но я не могла сбрасывать со счетов малейшую возможность, ведь речь шла о моей жизни.

Постепенно я почувствовала улучшение. Выздоровление тела благоприятно отразилось на ясности ума. Простой вопрос пришел мне в голову: кому выгодна моя смерть? И получилось, что никому! Ведь, если я умру, наследство все равно не достанется никому из обитателей дома! Меня просто хотят запугать, чтобы я, как заяц, убежала от опасности вместе с дочерью, оставив миллионы долларов Тони. Веревка – не смертельна, ртуть – тоже слишком ненадежное средство, действие которого сильно растянуто во времени.

Ну что ж, я вас раскусила, вам не удастся меня запугать! Исчезли последние сомнения – им не удастся выжить меня из дома!