Текст книги "Грань (СИ)"
Автор книги: Фло Ренцен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ Подарки фирмы
Моим подругам везет меньше, чем моей маме – приходится выслушивать мои недо-любовные полу-бредни. Хотя за Каро заметила явную наклонность к своеобразной психо-консультации. Она относится ко мне, почти как к консультируемой пациентке. Не могу сказать, что мне это особо нравится или мне от этого как-то легче, но – общение, какое-никакое.
Сейчас я не только выполняю обещание, данное Каро еще на Первое мая, но и показываю ей некую «находку»: ваучер-опцион на приобретение скидочных билетов в круиз на морском лайнере. На двоих.
Сама не знаю, когда и как он оказался у меня в сумке, но, кажется, уже успел заваляться. Как только туда попал?..
– Может, у меня, конечно, паранойя, но, по-моему, это он, – усмехаясь, поясняю я. – Рик. Его штучки.
Затем не выдерживаю и начинаю смеяться в голос, до того это гротеск. Его финт с дорогущими духами я приняла к сведению, решив, что, наверно, просто Нине не подошли, но это...
– Любопытно.
Вопреки ожиданиям Каро в задумчивости рассматривает ваучер, на который навожу свой телефон, и не объявляет мне, как обычно, что я «обречена», ситуация «зашла в тупик», а мои мозги «давно уже там».
– Как думаешь, зачем ему понадобилось дарить тебе этот ваучер?
– Он не подарил. Он подсунул.
– Хотел сделать сюрприз?
– Меня коробит от твоей новоявленной конструктивности.
– Да, жаль только, что теперь ничего никуда не ходит... – глубокомысленно произносит Каро.
***
– Ты живешь, как на вулкане, – дергает плечами Рози, узнав про ваучер.
– Все мы, как оказалось, – дергаю плечами я.
Я на работе и Йонас только что сообщил мне, что накрылся Карре-Ост. Окончательно и бесповоротно.
– Мы или они?
Хочу знать, кто запорол этот стопроцентный проект, вроде и не мой уже, но делали мы его два с половиной года.
– ЭфЭм, как я считаю. Не предоставили какой-то инфы... по финансированию, что ли... Власти и решили, что у них там, на этом проекте инвесторы левые и антикоррупционный комплаенс погорел. В бауамте психанули или просто поперезаболели все, а замам временным когда там разбираться – они по-быстренькому отклонили. Официальное объяснение: в срок не предоставили проектную документацию.
– Ну херово... – только и нахожусь, что сказать. – Что делать будешь?
– Ничего.
Он прав – он ничего больше не будет делать ни по этому проекту, ни по этому клиенту. Его отстранения потребовал самолично Франк, не кто иной как. Побушевал, кажется, там. И Мартина за горло – хвать:
«Верните Кати. Она залатает».
Ах вот оно, думаю, что. Сам ухайдокал – мало ли что у них там за бардак, формально ответственный-то все равно он – а теперь – стресс снимать с бабой, на которую давно облизывается. Только прижать ее, меня, которую, пока никак не получалось – ан, может, получится теперь.
Выпытываю у Рика, что у них там на самом деле происходит, кто от кого косит и к кому. Конечно, может, Рик не хочет говорить, а может, просто не в курсе. По-моему, он настолько замотан в «наших» делах, что ему не до этого – даже стал реже появляться у них на фирме. Про Карре-Ост лишь говорит уклончиво, мол, на той самой ВиКо под Сильвестр он, как и многие, лишь замещал кого-то из их пацанов, а после почти совсем на этом проекте не работал. Когда в разговоре неоднократно упоминаю, мол, «Франк... Франк...», он смотрит на меня угрюмо и даже зверовато, затем еще раз твердо говорит, что об этом кидалове, которое замутил «наш Йонас», он не в курсе. Как, наверно, и сам Франк. Затем резко меняет тему.
Франк быстро зализывает раны – ему легко, это ведь не они над одним только прогоревшим тендером ишачили полгода. А он находит новый проект, и, понятно, не думает «расставаться» с нами. Задабривает Мартина, как тот спешит задобрить его «мной».
Йонас оправляется и вновь приходит в норму. Его прибирает к рукам другое наше начальство, и он фактически переходит в другой отдел – в конце концов, на Мартине и его проектах у нас тут свет клином не сошелся.
И все-таки, и все-таки... Среди эфэмовцев курсирует байка про то, как наш Йонас всех их подставил, запорол проект. Сказать, что мне за него обидно, потому что терпеть не могу несправедливость – ничего не сказать.
А у нас на Аквариусе подобно паукам ползут другие слухи – будто «они» нарочно все профукали. Будто Франк договора какие-то левые заключил и на них левачит, а все эти дерганья с нами – так, для отвода глаз только. И нашей репутацией воспользоваться, и ноу-хау слямзить, а потом с кем-то левым реализовать проект. Еще болтают, будто ему жесть как приспичило меня потискать. Да-да, эти слухи даже до меня каким-то образом доходят. Как до жены его еще не дошли. Или может, дошли уже.
Мартин непреклонен – ранее мне был объявлен строгий выговор в виде наезда – ведь это ж я тогда не подумавши Йонаса внедрила – какого черта? Мол, Франк и его ребята, может, ничего не понимают, а он-то, шеф, прекрасно знает, что, будь я на проекте, со мной такого прокола не случилось бы, я бы заранее предвидела и отвела б беду. Поэтому – давай, мол, работай с Франком напрямую и чтоб в этот раз все было как надо. Я б посмеялась над этими сказками, если бы от всего этого мне не было так грустно.
Встречаюсь я с Франком теперь кошмарно часто, при встрече он неизменно лобзает мне щеки, за обедом, если буде таковой случается, пытается схватить за пальцы или отпить минералки из моего стакана. Сам ездит по ушам, как беспросветно устал от семьи и как отчаянно хочет вырваться в отпуск в свои любимые Штаты, но только бы без них и чтоб с каким-нибудь интересным человеком, с которым не будет скучно. Толкает это пару раз, пока мне окончательно и бесповоротно не надоедает – я им тут, твою налево, не девочка по вызову.
Я объявляю ему в лоб, что у меня непочатый край работы и что никуда, ни в какие Штаты я не поеду ни сейчас, ни после. Мне... эм-м-м... маму бросать нельзя.
– Что, совсем? – не верит Франк. – А ненадолго если?..
– Ни на один день.
Вот – опять маму тулю в качестве алиби, как маленькая. Будто не научилась без этого по-взрослому отшивать. Сама себя ненавижу за эту наглую ложь и жду теперь беды в виде какого-нибудь неизбежного маминого заболевания.
Когда в следующий раз Франк норовит назначить очередное «совещание» тет-а-тет и снова в ресторане, отказываюсь в решительной форме, а Мартину, возникшему было, заявляю в лоб:
– Ты эскорт-сервис ему поищи, если ему жена наскучила. А мне работать надо.
И тут я не вру.
***
О левачестве:
Рик совершенно изматывает меня своими – условно «нашими» – делами. «Сигаретная фабрика» – махина, вишенка на торте, которая больше самого торта. Проект это относительно большой и продвигается пока медленно. А пока он хватается буквально за все, что ему ни подбросят, за каждую мелочь. Распыляется сам, распыляет меня.
Кругом гудят корона-тест-центры – он берется ставить новые, подгонять контейнеры. Аднан только знай себе кидает ему бригады, тоже дурной на бабки. Или же Рик сам выписывает их из Польши, Чехии, с Балкан. Откуда у него только такие знакомства. По-нормальному это, конечно, дешевле, но на данный момент из-за короны не все просто и не все быстро.
По деньгам тут, хоть и мельче, но, конечно, живее, чем на мега-проекте – и куда, думаю, ему столько денег. Но он говорил же раньше – все пихает в дело. Неудивительно, что он все реже бывает у себя на работе. Ума не приложу, как шеф его еще терпит.
О поползновениях этого самого его шефа, то бишь, Франка, спящего и видящего, чтобы затащить меня в койку, Рик не распространяется ни напрямик, ни косвенно. Может, и не ревнует вовсе. Может, это мне давеча показалось. Может, ему вообще плевать. А может, думает, что я справлюсь без него, я ж барышня грозная. Бесит это, если честно.
А чтобы я не спрыгнула с его дел и не «киданула его, как «наш Йонас – на финишной прямой почти», как сам он постебывается, Рик держит меня своей хваткой – активно пользует не только по части моих профессиональных навыков.
И тут его хватка дает себя знать, как никогда: я подсела на него.
Изматываюсь на работе, измотанная, лечу к нему и ничто не в силах меня удержать. Мне кажется, с ним творится то же самое. Он тоже подсажен. Так и живем-встречаемся. Стихийные наши встречи – они неистовые, в объятиях наших дрожь, а в голосе задышка.
Наверно, многие у нас на работах догадываются и даже знают о нашей связи. Мне безразлично и недосуг разузнавать, кто, что и сколько.
Еще раз о его стиле работы: возможно, я ранее уже об этом распространялась, но – кто сказал, что работать с ним приятно и что это мотивирует?.. Скорее, пинает, толкает, гонит в шею, да так, что ты спотыкаешься, то и дело падаешь, тебя за шкирку ставят на ноги и гонят вперед и непонятно, как, но ты доходишь до цели. Причем на финишной прямой отдыхать тебе недосуг – тебя пинают дальше – к следующей цели...
Обычно начинается все стихийно, жестко, без каких-либо внедрений или пояснений. Бывают нестыковки, недо-информация по организационной части. И – плачь, кто слаб. И не слаба я вроде, и плакать не привыкла, но на психи прорывает иногда. В такие моменты, хоть не имела удовольствия узнать ее, заочно вспоминаю незабвенную старушку-Риту. Тогда и говорю себе, что ни за что не хочу уподобляться ей и превращаться в такую стерву, как она. Что ни один его косяк меня такой не сделает. Видимо, это и спасает, и как-то мы движемся дальше, пока не завершаем очередное дело.
При всем этом он ценит меня, Рик. Всю меня. Очень ценит. И ни перед кем этого не скрывает.
Недавно один его заказчик принял у нас ремонт подземного гаража и похвалил за расторопность и профессионализм. На это Рик, просто и неистово меня обняв, сказал грубовато:
– А это потому, что у меня партнер зашибись – ей палец в рот не клади.
И, не удержавшись, чмокнул в щеку.
Да, так и втянул он меня, хотя когда-то я наотрез отказалась быть его партнером.
– Не зарплату ж мне тебе платить, Кать? – пытал он меня, когда мы с ним валялись потом в постели, «отлеживались». – Ты так же, как и я, пашешь. Значит, доля.
За справедливость он.
– Левак. Поймают. Неохота потом перед Мартином выкручиваться. И перед налоговой. И хрен его знает, еще перед кем.
Я ведь не юрист и не бухгалтер и эти моменты не до всех тончайших тонкостей рублю.
– Давай тебя запишем.
– Кем?
– Кем хочешь. Вторым гендиректором... – он принимался гулять по мне губами и под каждую руководящую «должность» выбирал новый участок на моем теле. – Фином... Технарем... м-м-м... кем хочешь. Мне похер.
Заверения, что ему похер, сопровождаются бурными, смачными поцелуями взасос – или еще во что-нибудь, затем – всем остальным.
В итоге мы меня «записали». Теперь у «воздушной» фирмы под названием «Херрманн-Херманнзен» появился второй директор-совладелец, который, верней, которая уже и раньше все подписывала.
Его разговоры про «долю» я приняла всерьез и даже завела было разговор о том, что у меня есть что вложить. Но он даже наехал в шутку, сказал, чтобы не выдумывала, но чтоб отныне считала дела не только нашими, а и лично своими тоже.
***
Сегодня у Аквариуса, но на самом деле, конечно, у нас с ним принимают «школу». Об этом даже пишут в районной газете, возможно, не в одной. Мама присылает мне ссылку на статью, в которой, по ее мнению, наиболее точно рассказывается и о новом здании, и о проведенной работе. Показываю статью Рику. Он до того доволен, что, как мне кажется, даже забывает скроить кислую мину, увидев, что ссылка – от мамы.
«Отмечаем» бурно – берем на дом ужин из пяти блюд из О, Панамы, в которой однажды ему не удалось меня угостить, потому что приспичило пообедать мной, да и денег не хватило. А теперь его так распирает – весь ресторан купить готов. Он бы и в ресторан меня сводил, да недосуг задерживаться, ему ж еще домой возвращаться.
Смакуем вкусный и дорогой «пир», едим и пьем, закусываем друг другом, потом – еще, потом – добавка, потом – десерт, потом – на посошок. Затем он уезжает.
Я стою у окна, того самого, у которого он однажды «откачивал» меня, успокаивал, отпаивал чаем. Я смотрю из окна и, кажется, впервые провожаю взглядом его фары.
Провожаю, проводила. Остаюсь одна. Секунду тому назад, когда мне еще было видно его фары, он словно был со мной, теперь же я точно одна.
Устала, очень. Пока пировали, он и не заметил, как я устала. Я, может, и сама только сейчас заметила.
Если я у него на исполнительной должности, на руководящей должности – правда, не знаю, кем руковожу – то мне и в отпуск отпрашиваться не надо. Захочу – уйду. Хочу.
Все же хочется позвонить ему немедленно и – нет, не отпуск, а передышку, и не попросить, а взять. А его в известность поставить.
Проект завершили, пока ничего не горит. Пора выставлять счет, а когда нам заплатят, взять и пойти потратить мою долю – на что там тратят? На дорогие сумки, например. Или бриллиантов, там, себе купить... Только к чему мне бриллианты?
А что, пойти у нас в Панкове в «Крист» или, там, другой ювелирный на Широкой... При мысли о том, как иду и сама себе их покупаю, становится плохо до фантомной боли в зубах, как если бы кто-то попытался заставить меня разгрызть эти самые бриллианты.
Ладно, можно не бриллианты. И не сейчас.
Бабла мы с ним, конечно, подняли нормально. Это у меня уже много лет моя хорошая зарплата. У него же, наверно, еще не выветрился недавний синдром безденежья и острой необходимости пробиваться – он пьян успехом своих-наших начинаний, сегодня энтузиазм у него бил ключом.
Что ж, отчего не радоваться. Стараюсь не судить его строго, мне ведь никогда не приходилось ночевать где попало, не знать, что будет завтра и когда придется искать другой ночлег. Сейчас, вон, крутится – и мне подзаработать нормально так помог, и себя обеспечил. И снова все свои бабки – в бизнес. А ей колечко купит. Ну, или другой какой-нибудь айсик. Не знаю, на какой у них там сейчас все стадии.
Б-ли-ин, стремота-то какая.
Что за день подведения итогов? Спросить-то не у кого, но тянет: как я тут оказалась?..
Я раздолбана в хлам. Только что от меня уехал любовник, уехал к «своей официальной» отмечать достижение целей, а меня оставил подыхать... э-э-э, блин... отдыхать: провожать глазами его фары.
Как меня так угораздило? Неужели мне нравится так? Ладно, перед ним шифруюсь, чтобы в грязь лицом не ударить, а то еще, не дай Бог, жалеть начнет. Может, жду, что ему самому надоест.
Только зря жду, по-моему – его-то все устраивает. Две лучше, чем ни одной – и он безжалостен. А потому, что не за что жалеть. Ему. Себя. А меня? Только по факту. А по факту – это только то, что он видит. Что он видит? То, что я показываю, наверно.
Редко со мной такое бывает, но именно сейчас, когда он там с ней отмечает, я тону. Тоже мне, придумала. Ведь когда тонешь – разве ж это кстати? Это всегда некстати. И мне хочется, чтобы он спас, как тогда, от Михи. Или не он, а кто-нибудь. Жаль только, я не знаю, кому поручить это щекотливое дело – не привыкла, чтоб меня спасали.
– Мамочка?.. Мам Лиль?..
Застоялась там, замечталась. Расклеилась. Не услышала телефона.
Слышу мамино, произнесенное тихим, упавшим голосом: – Катюш... – и тут же моментально соображаю, какая я пустоголовая дура, из-за какой фигни переживала.
Ведь я живу так, как мне хочется и все у меня есть, по крайней мере, то, чего я сама хотела. Живу, гружусь там чем-то левым и не слышу, что мне поздно вечером и уже не первый раз звонит мама. Обычно мама так поздно не звонит и мне уже только поэтому давно полагается быть жутко встревоженной.
Встревоженность накрывает-таки, когда беру телефон.
– Катюш, да у меня... словом, ничего серьезного, просто...
– Мам Ли-и-иль?! – верещу уже почти.
– Нет-нет, нормально все у меня. Все в норме. Анализ подтвердил.
Испытываю настолько громадное облегчение, что даже не сразу додумываюсь спросить, почему ей так срочно понадобилось сдавать этот самый анализ – просто рада, что он таким хорошим оказался, ишь, вон, подтвердил.
Но тут мне стукает в голову, что она недавно говорила про предстоящее обследование.
– ЦТ показала, – говорит мама, – нет признаков миокардита – на который меня постоянно на ЭКГ проверяли, – поясняет она. – Просто сегодня ж нашу школу «принимали», а я не попала. Так жалко...
Бо-же, думаю, какие эти «взрослые» ... дети, когда не надо.
***
Взрослые... На самом деле никакие они не взрослые.
Май – маета... Забавно, что в русском так. И у меня тоже так.
Мне кажется, мы сто лет уже так живем. Что я всю свою сознательную жизнь вот так долблюсь... и прячусь... Стоп, а вот это уже из другой пьесы.
Нет, все-таки ограничения во всех вызвали такую атрофию, что люди сломались. Никто не верит в возвращение нормального. Помимо этого, стагнируют и шопинг, и путешествия. Вот туроператоры и идут в разнос – разбрасывается никому не нужными путевками за бесценки. У них сезон горит.
Так, посмотрим...
– Привет, – Рик берет телефон и будто ушам не верит – не он звонит мне, а я – ему. Но вроде обрадован.
– Привет.
Когда, блин, номер сменишь. Мой удалишь. Да я не знаю, что. Достало шифроваться и «не звонить и не писать» – а мало ли, увидит Нина. Не говорю, конечно – думаю.
– Счет готов? – спрашивает он, подразумевая «школу».
– А то.
О деньгах, о деньгах все. О деле... Достал – я ж не за тем тебе звоню...
– Я тут нашла кое-что у себя. Ты забыл. Завтра на объект завезу тебе.
– А, нашла? – радуется он. – Прикинь, в Шверине достался. Номер брал, на рассылки подписали – выиграл. Сроду не выигрывал ни в чем.
Pech im Spiel – Glück in der Liebe. Не везет в картах – повезет в любви. И наоборот.
– М-да, уже что с ними только не делают, с путевками. Только что на макулатуру не пускают. Так, минуточку...
Выходит, он и правда не «нечаянно» забыл это у меня в сумке.
– Ну да, тебе оставил.
– Мне зачем? Езжайте с Ниной.
– Нет, я тебе оставил.
– Очень смешно.
– Да... – мнется он, будто не знает, как сказать.
– Что, Нина плавать боится?..
Она ж вроде спортивная – лыжи, палки. Туда, сюда...
– ...или в круизах скучает?..
Динамичный отдых любит – да тьфу на нее, мне без разницы.
– Наверно. Боится. И скучает. Не знаю.
О. Май. Гад. Да он же не...
– Со мной, что ли, намылился? – спрашиваю просто.
– А почему бы и нет?
– Да пожалуйста, мне ж только график расчистить, – шучу я. – Сто лет не была в отпуске. И еще сто лет, наверно, ждать придется, пока опять пойдут круизы. Только как объяснишь потом?
– Че – объяснишь?..
– Длительное отсутствие. И, типа, где ты и что будешь делать.
А то это ж тебе не Первомай: на Госларскую – и пиво пить...
– Был бы круиз, а объяснить всегда как-нибудь можно.
Он вроде даже обижается немножко, что я еще выделываюсь и что могу даже оказаться не такой спонтанно-свободной, как на Первое мая. От этого вид у него делается, как у не повзрослевшего мальчишки, которого кореша застукали с игрушкой, играть в которую ему давно и безнадежно поздно: ему и стыдно вроде, и вместе с тем он не теряет надежды, что все-таки не заприкалывают, а доиграть дадут.
Не знаю даже, жалеть мне его, наезжать или смеяться.
В общем, ваучер остается у меня. Думаю, моя догадка верна: Нина не любит теплоходов или может, успела объездить все моря – он мне его подбросил.
Не знаю, правда, для чего заливать начал, что вроде как со мной хотел – свозить, мол. Наверно, подмазаться – я с ним в последнее время все чаще не выдерживаю, стервозу включаю. Он тогда покладистым делается, как будто виноватым в чем-то. То и дело вспоминаю, что покладистость он впервые проявил перед разлукой, о которой тогда вовсе не жалел. Расставались в Сфере и его тогда от Нины перло и от возможности меня пронять. Сейчас прет, вроде, от меня, но...
«Бросит, что ли, скоро?» – нет-нет, размышляю на досуге.
Или я – его.
Это ведь будет уже не ново, и следовательно, жутковатого ореола неизвестности у предстоящего одиночества больше нет.
***
Глоссарик
комплайенс – обозначение как внутренних процессов, направленных на соблюдение правовых норм и требований, так и специального отдела на предприятии, проводящего проверку и контроль таких процессов
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ До понедельника
Уже почти лето, но сегодня прохладно и пасмурно, вот я и пришла в черном.
Вообще-то, я не особо жалую черный цвет, хоть каждый раз, когда его надеваю, Рози при виде меня возбужденно мычит, мол, леди-вамп, она же роковая женщина. А если в кожаной куртке – это тогда детка-вамп.
А я неизменно смеюсь и говорю ей, сахарок, мол, ты чего, это ж просто эффект блондинки, на что она столь же неизменно и убежденно возражает, медленно покачивая головой: «Не скажи-и-и...»
Завтра Троица, а я сижу – бумажки разгребаю. А вот нечего, думаю сама себе. Или, блин, праздник, или днюха. Не кой черт совмещать полезное с приятным. Рождество, там, Новый Год – они пусть как хотят, а у меня лично день рожденья. Сейчас тоже так надо было, а я не сделала, поэтому на Троицу вместо гриля в семейном кругу у меня будет праздничная программа под названием «облом» или «нет». Кому как понятнее.
И нет, не долбаные ограничения опять. Нет, не вылазят снова подобно недолеченным болячкам новые-старые правила. Нет... просто папа едет на Балтику, вывозит своих в мини-отпуск.
Надо было заранее их позвать, а не прибывать в идиотской уверенности, что все, как я, сидят и никуда не рыпаются. И все же меня так больно колет это, будто кто-то старается выковырять нечто застарелое. Или новоприобретенное.
Я ничего не говорила маме о своих планах – теперь нет надобности уговаривать ее провести праздник в неудобной для нее компании.
Меня колет, колет, а я копаюсь, копаюсь в своих бумажках, как канцелярская крыса. Вот люблю проектирование конкретно у меня на фирме за то, что не приходится только лишь на заднице перед компом сидеть. А если б «только», то превратилась бы черт знает в кого, ведь вообще-то порядок люблю.
Да, должно быть, со стороны я сейчас выгляжу, как рыба в воде – мимо рабочего угла, доставшегося мне сегодня, прошмыгивают коллеги и заинтересованно пялятся на меня.
Когда мне надоедает это, отрезаю сквозь зубы:
– Чистка перед праздниками.
Они отваливают.
Мало мне документации по работе, по делам – я еще свое приволокла. Таким образом у меня на рабочем столе появляется поздравительная открытка из банка, которую я обнаружила в почтовом ящике и полгода таскала в сумке.
– Катарина?.. Поздра... – начинает было одна из стервоз-девчонок, подозрительно покосившись на открытку. Затем поздравительница, засомневавшись, запинается.
– Прошло, прошло давно, – отмахиваюсь от нее я. – Но все равно, блин, спасибо.
Она фыркает и уходит, а мне становится еще паршивее, колет еще больнее, а я сама... нет, не злюсь еще сильнее – просто чувствую внезапный наплыв отчаяния и ледяную лапу одиночества.
Конечно, сегодня в почте ни от кого поздравлений не было – они ж не знали, что я перенести собиралась. Зато там была листовка, которую я вытряхиваю перед собой на стол. Напечатано жирным шрифтом «Erlöser», Спаситель, то есть. Оно понятно, думаю, на Троицу, однако вижу там и на арабском что-то.
Начинаю вчитываться в немецкий текст и понимаю, что листовка не от панковской общины Свободных Евангелистов, которым за все эти годы так и не удалось втянуть меня в свои ряды, и даже не от свидетелей Иеговых.
Сочинителем листовки оказывается мусульманское религиозное общество «Ахмадийя», у которых, мол, «любовь – для всех, а ненависть – для никого». Лозунг сам по себе, конечно, дельный, так что почему бы и им не распихивать свои листовки, пусть даже на христианский праздник?.. Чем они хуже?..
Чем я хуже, думаю внезапно – вот сейчас позвоню ему и сообщу, что ему повезло: сегодня у меня есть на него время. Я дарю ему этот день. Не надо спрашивать, за что ему этот подарок или крутить носом, что он – лишь замена моей-отцовой семьи, кинувшей меня сегодня. И не только сегодня. А потому что, соображаю вдруг, семья-семьей, но если он сейчас окажется свободен, то тогда это будет, как тогда, на Первомай, словом, праздник. Ведь круто ж было.
– Привет.
– Hi. Привет.
Мне кажется или он специально не хочет называть меня по имени и вообще, говорить по-русски?
– Ты где?
– Auf der Arbeet, – отвечает он на «своем» берлинском. На работе.
Я уже не жалею, что позвонила и отвлекаю его от работы: голос его звучит по-другому, вежливо-приветливо, но по-деловому. Будто и не он совсем. Я не подозревала, что он умеет так. Уже только ради того, чтобы это услышать, стоило звонить. Только берлинского, правда, не вытравишь.
– Wat Drinjendet? Что-то срочное?
– В какой-то мере. Идея спонтанно возникла. Давай отоварим твой ваучер.
– Mach‘n wir auf jeden Fall. Обязательно отоварим.
Кажется, он и не услышал толком, что я сказала. Может, вообще не понял, что это я звоню. Иначе почему не возражает, что сейчас нет никаких круизов и что вообще не бывает круизов на пару дней.
– На Троицу. Помнишь, ты хотел?.. – не сдаюсь я.
– M-hm, richtig. Мгм, точно.
– Давай свалим на выходные на Балтику. До понедельника. Вечером. Понедельник – выходной.
– Cool. Круто, – говорит он. – ‘n andermal auf jenn‘ Fall. В другой раз – обязательно.
Ты занят?.. Вы с ней куда-то собрались?..
Слава Богу, у меня хватает самообладания не спрашивать этого.
Как если бы я все равно спросила, он впихивает мне:
– Bin bis Montag nich‘ da. Seh‘n uns dann Montag. Oder Dienstag. Меня не будет до понедельника. В понедельник увидимся. Или во вторник.
Затем, видимо, отвечает кому-то:
– Ja, jenau. Sag ihm, ich ruf ihn jleich zurück. Да, правильно. Скажи ему, я сейчас перезвоню.
А мне говорит:
– Bis dann, Baby. Bis Montag. Пока, бэйби. До понедельника.
Бэйби.
Детка.
– Значит, не всем запрещается звать тебя «детка» ... – глубокомысленно замечает нарисовавшийся Йонас.
Так, я не понимаю, я что – на громкую сейчас говорила или он давно уже тут стоит и все это время подслушивал?.. А похеру... Зачем-то поднимаю на него глаза:
– Не, не всем. Муж бывший так звал.
Интересно, я успела выключить тупую, отчаянно-страдательную улыбку отшитой «на сегодня» любовницы, которая теперь собирается идти напиваться с горя? Если успела, то в достаточной ли мере я похожа на детку-вамп?..
Смотрю сквозь Йонаса, не разбираю ни его лица, ни взгляда.
А если...
Он мне не больно нравится и мне его совсем не хочется, но хочется... дать жару. Отколоть что-нибудь покруче. Использовать... не именно его, а просто кого-нибудь... сейчас... Просто пойти с ним в туалет. Просто подняться из-за стола, взять его за руку... или не брать – просто выразительно глянуть – он сам пойдет...
А там – чтобы без слов... Чтоб жарко, больно и постыло, ненужно, но необратимо. Терпи... противен, но терпи... Чтоб въелось в тело, въелось в память – сама хотела, сама позволила... позвала... сама взяла, а не дала...
Чтоб вываляться в этом, как в грязи, хоть чем это, собственно, грязнее... Чтоб кусало... И чтоб потом как следует этим Рика терзануть. А если и не терзануть, то просто упиваться наедине с собой, и чтобы Рик в такие моменты чувствовал во мне жар и злобу и ничего не понимал, а, максимум, догадывался.
Так если?..
– Детка...
Кто это только что сейчас сказал?..
– Детка, – произносит Йонас, глядя на меня, как будто пробует на вкус слово. – Ты знаешь, что я вообще-то не зову никого «детка» ?.. И не звал. Кроме тебя.
– Не знаю, – говорю. – И не надо.
Поднимаюсь, накидываю кожанку, перебрасываю через плечо сумку и, не обернувшись даже на него и совершенно и моментально «протрезвев», отчаливаю со словами:
– До понедельника.
Пусть этот понедельник выходной – мне отчего-то захотелось увидеться в понедельник. Или во вторник.
До понедельника, желаю стенам, дверям и даже лифту. В закрывшиеся двери лифта начинаю дико и отчаянно рыдать, без звука, но с обилием горько подсоленной воды в глазах, сгибаясь в три погибели, как подкошенная. Мне нужно вылить это все, поэтому тыкаю кнопку «транзит».
В туалете, быстро и стихийно проревевшись, подтираю расквасившееся было лицо. Лишь тут вижу, что, когда только вставала из-за стола и шкандыляла перед Йонасом, не поправила даже платья, и оно превратилось в «мини».
«Бедный Йонас...»
Нет, не думаю такого, никогда по отношению к нему не думала – просто при мысли о нем вспоминаю, что, было, с ним задумала.
А Йонас... Когда он подал голос и обнаружил собственную самобытность, как человека и мужчины, то выпарил у меня из подсознания восприятие его, как инструмент для моих нужд.
Он мне не нужен. Гораздо больше толку от моего вида в зеркале – красивая, мать твою, какая же красивая... какая чувственная и сексуальная... не покинутая, но... кинутая на эти долгие выходные им... тем единственным, с которым так хотела их провести... кому хотела навставлять сейчас, как если бы ему вообще было не все равно, думаю в горестном отчаянии... И не сделала...
А похер, что не сделала в реальности... – решительно заваливаюсь в кабинку и там, смотрясь в блестящую металлическую пластинку над бачком, отполированную до блеска, глаза в глаза – с собственным отражением, включаю «нас с Йонасом» и все те чувства, от которых протрезвела только что – и делаю все сама.
Насилую себя почти, заставляю себя подчиняться своей руке, словно постылому мужчине, и, чуть не плача, предлагать одним лишь взглядом и движениями тела, чтобы взял погрубее и пожестче, чтоб глумился, не щадил и не жалел за слезы.
Кончаю с бурным задыханием через минуту. Нет, раньше гораздо. А слезы брызжут с новой силой – как только «зеркало» мое из нержавейки не заливают, а в нем – мое исказившееся лицо.
– Получи, гад, – всхлипываю ему, облизнув губы, и даже слегка оскаливаюсь.
Это настолько сильно и сокрушительно, что сокрушает и мой сопливый депресняк. Утершись, вновь умывшись и будто заново родившись, успокаиваюсь и с невозмутимым видом марширую вон отсюда, вон из здания и вообще – вон. Куда-нибудь подальше, вон из Берлина. На все выходные. До понедельника.
***
Глоссарик
Свободные Евангелисты – христианская община в Германии, являющаяся свободной церковью, т.е., не относящаяся к теократическим структурам
