Текст книги "Грань (СИ)"
Автор книги: Фло Ренцен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ И всё
Nach dem Spiel ist vor dem Spiel. После матча – это перед матчем. Немецкая футбольная мудрость.
Рик – любитель футбола, но не любитель звучных изречений. Он не болтает только для того, чтобы поговорить да самого себя послушать. Но если бы любил это дело, то сказал бы именно так.
Передых после «школы» и «общаги» оказывается до ужаса недолгим, но наша встреча в алом заряжает нас обоих. Она до того задабривает меня, что мне надолго хватает остаточного тепла от того пожара.
Последующие недели я наэлектризована и под его пинками грызу «сигаретную фабрику». Не хуже него грызу. Он же говорил, что я вправе и обязана считать дело моим делом.
Пожар и между нами. Мы горим, как две кометы, горим по-невероятному, будто всему миру вызов бросаем. С той бешено-алой встречи во мне словно что-то перевернулось – я стала жестче и требовательнее к нему. Я не про бизнес.
«Хочешь двух баб – обхаживай двух. Вернее, одну, меня, которую. Другая пусть сама за себя горло дерет».
Не говорю ему этого прямым текстом, но четко даю понять. Если мне хочется его, а ему как раз не можется, я наезжаю жестко, с угрозами, с руганью почти. Требую отменить дела, а если помеха в Нине, требую отменить Нину. Он злится – и делает, а затем жарко-сладко вымещает на мне свою возбужденную злость.
После алого вечера я зачем-то «отчитываюсь» перед Каро по видео – подробно рассказываю, как все между нами было и даже в целях иллюстрации у нее на глазах облачаюсь в каш-кёр.
– Что это? – морщится Каро.
– Униформа «любимой жены».
– Я вижу, тебя опять накрыло, – сухо замечает она.
– Нас обоих накрыло.
– Это ж было уже, – брюзжит Каро.
– Нет. Так не было.
– Здорово, как ты отыскиваешь в этой галиматье все новые оттенки. Не хочешь поговорить с ним?.. Спросить, что ему от тебя надо?..
– По-моему, и так понятно.
Но новый драйв проходит еще быстрее прежнего, сменяется жестким стрессом, вернее, резко переходит в него.
И где-то в разномастной, разнооттеночной толще этих завалов хрипло, с присвистами дышит-задыхается нечто полуживое, и я уже не знаю, как его назвать.
Я вроде говорила маме, что любовь. Но разве ж это любовь?.. Да мало ли, что я там говорила.
***
Мы получаем предварительное разрешение на «сигаретную», а значит – всё, пиши пропало. Вот-вот киданемся строить, чтоб поскорее получить первый транш оплаты.
Но Аднан нагоняет не все подряды и быстрей-скорей начать не получается – Рик мотается, как оглашенный, организовывает.
Ненавижу, что он, когда не надо, такой амбициозный и дурной на зарабатывание бабла. Ненавижу: он и меня под это подгоняет.
Он слился со мной, как во время секса, но не стал мной. Он требует, чтобы я стала им и даже согласен отдать мне то, что достанется ему. Он не привык жалеть себя, а значит, и меня не жалеет тоже.
Доходим до того, что спустя две недели он толкает меня к Аднану на встречу, которой тот требовал уже с угрозами, и «кидает» в последний момент – не приезжает сам.
– Так, блять, и где подряд?! – орет на меня Аднан.
Я знаю бизнес и знаю, какой он бывает. И знаю, что он не обязательно должен быть жестким, что можно и без этого, если не косячить.
Наш с Риком бизнес всегда идет жестко, особенно в последнее время. Значит, косячит кто-то. Я не косячу – значит, Рик. Аднан на нервах: думает, его хотят кинуть.
Со вчерашнего дня я не могу до него дозвониться. Пару дней назад он ляпнул, что Нине приспичило ездить по больницам, на что-то там обследоваться, вот он и возит ее. И положил на дело. Сука. Не она – он. Так меня подставляет сейчас.
Я говорю с Аднаном. Пахаю, как могу, в смысле, изворачиваюсь. Разруливаю. Я объясняю, что нас тоже кинули, что сейчас повсюду проблемы с подрядами. Если не болеют, то их не запускают в Германию – мурыжат на границе.
Он не верит. Его не ебет, говорит мне он. Кричит, орет. У него стройка стоит. К нему бабло не течет. У него зарплату людям платить нечем. Ему по башке надают из-за нас.
Он брызжет слюной мне в лицо. Я не чувствую. Не чувствую, как его прихвостень, приблизившись ко мне вплотную, делает жест, будто сейчас схватит меня за горло, обзывает сукой, угрожает.
Я чувствую, что Рика нет. Я чувствую пустоту. И чувствую, что мне плевать на исход проекта. И почти плевать, появится Рик или нет. Я просто набираю его еще и еще. Я знаю, что он не подойдет, но набираю. Может, он трахает ее сейчас, а может, они с ней уехали в больницу или в гости. Я набираю. Этот пиздюк меня сейчас убьет или изнасилует. А потом убьет. Не знаю. Набираю и все.
Таким макаром проходит с полчаса – не знаю, ощущение времени у меня сгустилось в сплошной туман.
Так, кажется, приехал Рик. Он мигом объясняет все и все разруливает. Показывает переписку с подрядчиком, из которой следует, что бригада приехала, разместилась и завтра приступает к работе.
– Блять, братан, – Аднан матерится, впрочем, с облегчением, – наебешь – везде достану.
– Не наебу, не ссы. Ты меня знаешь.
– Технику подогнал?
– Подогнал всё.
Аднан хлопает его по плечу.
У меня подкашиваются ноги. Мне – ни слова благодарности, ни звука.
– Поехали на объект, проверю.
– Не вопрос, – соглашается Рик и – мне: – Поехали.
– Не поеду, – сдвигаюсь с места. – Езжайте сами.
– Кать, давай поедем с ним, – просит Рик вполголоса, по-русски. – Пусть успокоится.
– Я никуда с ним не поеду. Езжай сам, – меня трясет уже.
– Ты на него положительно действуешь. Ты молоток у меня.
– Ты не видел его только что. Когда тебя не было. Ты не видел, как он себя со мной вел. Положительно.
– Че он делал?
– Он ниче не делал. Его пидор делал.
– Я разберусь с ним. С обоими. Я всех урою, только давай поедем сейчас.
– Хрена ты разберешься. Че, вовремя приехал, да?
– Я не мог раньше, я ж тебе писал.
– Ни хуя ты мне не писал. И ни хуя я сейчас никуда не поеду.
– Девочки-мальчики, не ссорьтесь, – раскатисто-добродушно трубит Аднан, отходчивый, как все холерики. Ни слова не понял из нашей перебранки и ему все равно, о чем там у нас сейчас все. – Давайте на моей поедем.
– Да мы не ссоримся, – ледяным тоном объявляет Рик. – Сейчас едем.
– Ты. Чего-то. Не. Понял?.. – оборачиваясь к нему, говорю раздельно, уже другим совсем, угрожающе-вкрадчивым таким тоном.
– Ладно, я погнал, – говорит Аднан. – Догоняйте.
– Будем там, – обещает Рик, не сводя с меня глаз.
Только он может один туда ехать.
***
Не говоря ни слова, круто разворачиваюсь и топлю на выход – ловить такси. Домой.
Он не удерживает меня, не уговаривает, а просто отпускает для вида. Он знает, что сейчас пригонит тачку и подловит меня на улице.
Он подлавливает меня и чуть ли не силой затаскивает в машину. Где гребаная ментура. Где борцы с торговлей людьми. Где ж они все... Я, впрочем, могла бы посмеяться над тем, как это выглядит, но во мне пока не восстановилась способность смеяться.
– Ты совсем охренел со своим бизнесом, – говорю ему медленно и вымученно. – Ты совсем нюх потерял.
– Это и твой бизнес тоже. Ты ровно столько же решаешь, сколько и я. И получишь столько же. Он должен понять это. Если еще не понял.
– Уже получила. А ему похер.
– Мне не похер.
– Да?.. – осведомляюсь устало. – Что тебе еще не похер?..
– Блять, мне из наших с тобой дел ничего не похер, ты ж знаешь, – доказывает он с хрипловатой, почти жалобной яростью, лезет ко мне, пытаясь поцеловать, но я отталкиваю его, не даюсь, и он с рычанием дает себя оттолкнуть. – Я жилы рву, чтоб вовремя. Поскорее чтоб.
– Я видела, как скоро ты приехал.
– Я приехал к тебе, как только смог. Она все мозги мне дома выебала...
– Это твои гребаные проблемы, – заявляю твердокаменно. – И ее.
– Я устал за эту неделю, как сволочь, и я все равно пригнал бригаду. Даже техника на объекте уже.
– На хера тебе так скоро? – спрашиваю. – Куда ты гонишь?.. На хер тебе столько бабла и так срочно?
– Да не только в бабках дело. Там, блять, ебнутые сроки.
Мне не жалко его, а жалко себя, только себя и никого, кроме себя. Твержу себе это, пока мы добираемся до карточного домика.
***
Техника и правда на объекте и Аднан доволен. Увы, мое колесование и четвертование на этом не кончается.
– Так, где б щас распечатать комплект планов работ для бригады...
– Давай у тебя, – говорит мне по-русски Рик. – К тебе ближе, – и, не дождавшись, сообщает Аднану по-немецки: – У нас можно. Тут недалеко.
Я бы не поехала, клянусь. Я бы не повезла их ко мне, но ведь и правда – гребаный карточный домик так близко от моего дома... так близко...
– Если все сделаем – заебись... – бубнит Рик, беспорядочно лапая меня, пока я опустошенно лапаю принтер. – В отпуск рванем... Только мы. Только ты и я. Я тя возьму.
– Если я поеду, – «соглашаюсь» безэмоционально.
Моя реакция и сердит его, и удивляет, и повергает в отчаяние – я вижу.
Меня стошнит сейчас не от этого, и не от того, что все это перенеслось ко мне домой, а от того, что Рик впервые с тех пор, как знаю его, кому-то сказал про мою квартиру «у нас» – но когда сказал... кому сказал... зачем сказал...
Выношу на лестничную эти злополучные распечатки и Аднан расцветает.
– Умничка, – и – нам с ним: – Пошли бухнем для разрядоса. Пойдем, – трогает меня за локоть. Пока не видит Рик, норовит в шутку схватить за талию, но я уворачиваюсь.
Делаю ему «глазки», он тоже делает мне «глазки» и складывает руки в знак мольбы о примирении:
– Не будь стервочкой, ты ж не такая.
Я и правда не такая, верней, мне хочется быть похлеще, чем просто «стервочкой».
Криво улыбаюсь ему в ответ, показушно потирая шею.
– Прости за наезды, – понимает он. – Ты молодец.
– Какие наезды? – прозревает, наконец, появившийся Рик. Проснулся, блин. – А? – подступает к Аднану, когда тот не отвечает. – Братан, какие наезды?.. Ты че?
Мгм, теперь разбираться, что ли, полезет, этого мочить? Тош-ш-шнит-т-т, не хочу... Поздно... И мне не до этого сейчас, не до их разборок, у кого яйца больше. Я ж – так, предлог просто. Плевать на них. Плевать на все.
– Ниче, – «отмахиваю» Рика, мол, ничего не надо, а Аднану зыркаю – живи, мол, тварь. Этот вообще ведет себя со мной по-свойски. У него такие наезды, по-моему, признак полуродственных отношений. Он, кажется, не осознает, чего избежал сейчас. Зовет нас:
– Ну поехали...
– Съездим ненадолго... – начинает было Рик, все еще зыря волком на Аднана, но дав мне уболтать себя.
– Сам езжай, – говорю я.
– Чего?.. – легонько звереет он. Его, наконец-то, проняло, достало. Он устал. Он и меня запарил уже.
– Ты меня понял.
– А ну давайте, миритесь там, – трубит Аднан. – Нам проект вместе делать.
Мы не слышим его.
***
Аднан уходит-уезжает несолоно хлебавши, а я разворачиваюсь и ухожу к себе. Рик следует за мной, хватает дверь, не дает ей захлопнуться у себя перед носом.
В квартире он наседает на меня, протыкая горящим взглядом:
– Кати, еб твою мать, да что с тобой не так? Почему именно сейчас надо было включать стерву?
– Это с тобой что-то не так, Рикки, – возражаю. – Сутенер ты хренов.
Словно даю ему под дых. Услышав «Рикки» и «сутенер», он на мгновение сжимает кулаки, но я не боюсь его. Моя видоизменившаяся было ярость разгорается с новой силой и пламя, выбив стекла, жарким, гневным столбом взметается прямо в мрачную ночь. Не помню, чтобы со мной когда-нибудь такое было.
– Че ты сказала?..
– Не смей пытаться подкладывать меня под своих друзей. Или партнеров. Свою бери и ее подкладывай. Меня не надо.
– Охуела?! – только бросает он зло-ошеломленно и даже слабо тыкает мне в щеку пятерней.
– Будешь руки распускать – найду управу, – продолжаю я спокойно-угрожающе.
– Да... ты... че... с-с-стерва ты...
Я и сама понимаю, какой это абсурд. Распускать руки он не станет, а его ругань – это потому, что он шокирован моими упреками, взбешен тем, что взбрыкнула против него. А у меня накипело до того, аж через край пенится – неимоверно захотелось высказать ему.
Он в злом, отчаянном, взбешенном недоумении. Сильнее этого недоумения только... его желание меня.
И – гад такой, сволочь... я ведь тоже хочу его до помутнения рассудка. Хочу – пусть мне плохо, зло и больно, пусть бесит он меня, как дьявол – хочу... И он видит это. Видит меня насквозь – и нас с ним колотит на пару.
– Кати... да еб твою мать... – уже почти жалобно скулит он, срывая с меня трусики. – Что с тобой, а...
Рик шлепает меня голой попой прямо на стол и с мучительным полустоном-полуревом вваливает член в мою киску, мокрую от стервозного возбуждения.
– Ты че, а... – он толкает меня, толкает, рвет зубами блузку, лифчик – не на них он злится, этот волчара.
Ему хочется мяса – и он грызет мои сиськи, гонит мне на глаза взбудораженные, помешавшиеся, радостно-злые слезы, слезы дикого экстаза. В экстазе этом я поощрительно похлопываю его по затылку, чтоб не прекращал терзать меня.
У меня голова кружится от его злобной любовной дикости. Я с наслаждением царапаю ему спину, вонзаю ногти ему в задницу – он не один такой, мне тоже мяса хочется.
– Кончай, стер...вочка... – рычит он мне в шею одними только зубами.
Он даже раньше моего понял, что я собираюсь делать, потому и смеет приказывать мне.
– А-а-а... ты... сволочь... гад... рычу я – и кончаю.
И он в ту же секунду заливает мою киску спермой: – М-м-м... на те... на-а....
Как быстро заварилась буря, каким огнем полыхнуло, раскололось небо. Дождь... снег... град – все это только что подарили мы друг другу в порывах злого ветра, холодного, исполосовавшего нам щеки, спины, кожу. Мы мокрые от пота, от спермы... залитые дождем... или слезами...
Мы кончили, но чувствуем – на этом ничего не кончилось. Не успокоилось ничего. Разорвалась взрывчатка, а глыба так и стоит неповрежденная. Это лишь трахательное интермеццо и всё между нами так же, как было до него.
Мы утираемся, запахиваемся наскоро. Мы едва переводим дух с измотанными, злыми стонами, и – мечем уже, мечем друг в друга шаровые:
Я: – Так ты мне приказываешь? Используешь меня? А ты кто такой вообще?..
Рик: – Ты охуела? Тебе мало? Не доебали?..
Я: – А тебе мало? Тебя не доебали?..
Рик: – За языком следи!
Я: – Ты за языком следи! Я для чего тебе?..
Рик: – Думай башкой.
Я: – Ты башкой думай. Ты на хрена меня с собой брал?..
Рик: – А кого мне еще брать? Нину, что ли?
НЕТ!!! УБЬЮ ЗА НИНУ!!! Этот дикий срач – это наше! Только НАШЕ!!!
Я: – Меня не ебет – бери Нину! Бери!
Рик: – Стерва!
И шлюха, да?! Грубая, вульгарная, злая. С кем поведешься, от того и наберешься – но он мужик, ему-то можно?! Да?!
Морально опустившиеся любовники выясняют отношения. Грязь. Разврат и деградация. Да? Нет, ни хрена!
И... если стерва, значит, можно еще постервозить:
Я: – Бери Нину!!! Бери свою Нину и иди нахуй!!!
Чистенькую Нину. Правильную Нину. Неискушенную, незапятнанную. И не такую прожженную тварь, как я. Да? Нет, ни хрена.
Рик: – Ты че орешь, а?..
Я: – Иди нахуй, сказала!..
Рик: – Чё?!..
Я: – Пошел вон отсюда!..
Рик: – Ты чё?!..
Я: – Вали! Видеть тебя не хочу!
Видеть. Тебя. Не хочу.
До нас доходит то, что я сказала, до него первого, до меня второй, но почти синхронно с ним. И больше мы ничего не говорим.
Он сжал кулаки, грудная клетка его вздымается, ходит туда-сюда. Он жарит меня полубезумным, затравленным взглядом, в глазах мерцает что-то, не янтарь – стекло... Оскаливается, словно от боли, стискивает зубы, опускает голову, разворачивается...
...тебя... не хочу...
Сказала, но сама не отворачиваюсь – смотрю, как он выходит... вышел... Слышу его удаляющиеся шаги... потом не слышу...
Тихо. Пусто. В глазах пусто, в голове пусто, в сердце... пусто. Наверное.
...не хочу...
Наконец-то.
Край как надо было, думаю сквозь слезы – вот они. У него тоже были?.. Не были?.. А, ну их, пусть идут. Пусть хлещут. Пусть.
Так возвращается буря. Она пройдет все равно.
И всё потом. Потом – всё.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ Каш-кёр в Авиации
После разрыва с Риком я присматриваюсь к себе, будто со стороны наблюдаю. Подмечаю, что словно вернулась после изнурительно тяжелой, очень шумной смены. Хоть посменно я никогда не работала – не довелось – но представляю, что это такое. И если представления мои верны, то у меня сейчас так и есть – измотана, угроблена, устала. Выстояла смену, теперь поспать бы, но в голове шумит и спать не можется.
Он оскорблен тем, как мы расстались, озабочен тем, что теперь будет с нашим делом. Он звонит мне без продыху, забрасывает сообщениями, и я, чуть успокоившись, решаюсь отозваться по видео и разъяснить:
– Всё, Рик.
– Всё?.. – тоскливо, глухо, угрожающе.
Все равно. Это уже было – пусть будет еще. Все равно.
Пауза. Я его, конечно, и вчера хорошенько шибанула, вышвырнула – он зол, аж скалится. А теперь я еще и на посошок даю.
– Ты... че... совсем херово было?.. Вчера...
Типа извинения, что ли?.. Все равно. Потому как глухо к извинениям. Во мне глухо.
– Проехали.
– Че Аднан там?.. – будто только сейчас «вспоминает» он. – Рассказывай.
– Замяли, – говорю.
Вижу – он не замял и все равно полезет выяснять, с моих ли слов, без них ли. Мне все равно. Пускай делает.
Он решает не показывать отшитого, озлобленного любовника, а цепануть другим:
– А дело?..
– Я выхожу.
– Без тебя навернется.
Он не пытается льстить и не рассчитывает вернуть – просто угрюмо констатирует факт. Мы оба знаем, что так и будет. Работу он как-нибудь вытянет, ну, на крайняк в ЭфЭм возьмет отпуск на «подольше», но официально оформить все не сможет, потому что – ну, по той же самой причине, почему не мог все это время. По той причине, о которой никогда мне по-человечески не рассказывал.
«Мне похер», «пусть», «найди кого-нибудь вместо меня» – могла бы сказать я, но это неправда. Мне не похер, и он это знает. И может, рассчитывал на это, да просчитался.
Быть может, он даже огребет от Аднана, когда тот поймет, что не получит денег, а может, от подрядчиков, когда им не заплатят. Может, даже сильно огребет. Какой-то части меня на это не наплевать, но другая часть меня повержена в твердокаменный ступор и этой другой части хочется только одного: свалить. Освободиться. Отбросить его от себя. Не будем говорить: кинуть.
– Не навернется, – говорю только.
– К-как-к, Кать?.. – выдавливает вдруг он из себя, словно не выдержав. – Как так, а?.. – взмаливается почти, затравленно так. И я не возьму в толк, о чем он – о том, что будет с делом, о том, как будет он или... о том, другом, между нами. Не имевшем названия. И не имеющем его теперь.
«И как я буду теперь?.. Без тебя?» «А я без тебя как?»
А почем я знаю. Я и про себя-то сказать не берусь. Не время еще.
«Жопа ты...» «Сам ты жопа...»
– Не навернется, – повторяю теперь. – И скажи всем, чтобы больше мне не звонили.
И выхожу. В ближайшее время выписываюсь из реестра и жду, что меня еще долго будут долбать его-бывшие-наши партнеры, но этого не случается: мне звонят целых два раза, получают краткое пояснение – и все.
***
Сегодня я заезжала в строительный сенат и без излишней официозности передала им остававшуюся у меня строительную документацию по «школе» – в Аквариусе она на фиг никому не нужна.
– Слушай, интересно прям, – осторожненько говорит сопровождавшая меня Рози.
Сегодня прохладно, но нам все нипочем, и мы заходим в ДольчеФреддо.
Мои подруги постоянно твердили мне, что эти недо-отношения меня угробят. Искалечат. Сама я была иного мнения – но вот оборвала.
Я рассказала ей, что «отфутболила», и Рози поначалу не лезла ко мне с расспросами про то, как это было.
Сейчас уточняет:
– Ты – его? Сама?
– Сама. Ну, вышвырнула, он ушел, я поревела...
Она согласно кивает и, втягивая через трубочку мороженый коктейль, интересуется осторожно:
– И как ты?
– Ниче.
– По ком ревела?
По нем, по нашей с ним недо-любви?..
– По себе. А и ладно, – улыбаюсь. – Переживем и это.
Это, конечно, «ля-ля» – время на отходняк мне понадобится. Наверно, я даже не успела осознать еще толком, что он, этот отходняк, уже начался. Потому и пошли в ДольчеФреддо – вкатить мне заменительной терапии.
Настаиваю:
– По себе я долго не плачу, ты ж знаешь.
– Ну, раз не плачешь...
Рози вдруг как-то меняется в лице, ее передергивает, затем она заметно «собирается».
– Что, херово пошло? – осведомляюсь. – Холодно, блин...
– Нет, нормально пошло. Слушай, а ты простишь мне, что я – Иуда, хм-м?
– Сахарок, ты че это?.. Сахару переела?
– Да нет. Ну, я говорила с Каро. Мы с ней снюхались, прикинь?..
– М-да, с трудом верится, если честно.
– Она ж за Нину болеет.
Мороженое перекрывает мне дыхалку. Вот теперь действительно херово пошло.
– С Ниной они ж подружайки.
...Каро, змеюка ты, как оказалось. За старое, что ли, мстишь?..
Я закашливаюсь... от смеха. Потому что абсурд это, конечно. Пока эти кумушки там что-то интриговали, мы с ним сами разобрались, вот честно.
– Но она не поэтому. Просто ты себя со стороны не видела. Это ей там, из ее Миланов какая-то осколочная инфа доставалась – и все равно ее уже много недель трусило. Ну, с того момента, как вы с ним сбежались снова – от одного вида твоего. И я ее понимаю. Она позвонила, чтобы заручиться моим разрешением вас с ним развести. Она отчасти из-за этого Нине на тебя накапала. Вернее, она не капала, просто по-другому ей сказала – чтоб присмотрелась, чем занимается Рик, с кем видится. Нина поняла по-своему – и позвонила тебе. Ну, его тоже принялась обрабатывать, отвлекать от шляний с тобой.
В больницы засобиралась. Здоровья ей на долгие годы.
«Я все решения принимаю сам». Да, как же. Тогда тем более – правильно я его. Вовремя.
– Конфет, я, конечно, понимаю, тебе сейчас тяжело, но ведь мы ж с тобой обе знаем, что так лучше, а?.. – с надеждой заглядывая мне в глаза, спрашивает Рози. – Ну как, Иуда я после этого или нет?
– Да нет, конечно.
– Вот и здорово. Так, а теперь не расслабляемся. Не останавливаемся на достигнутом.
– Сахарок, ты это – в натуре? Я ж не собираюсь никого себе искать. Мне никого не надо.
Рози тихо присвистывает:
– Конфет, я и не подозревала, что все так плохо...
– А чего – плохо? Сейчас, по-моему, как раз хорошо.
– Вот сдался он тебе... Конфет, они все одинаковые, честно! Клянусь! Снаружи – это так...
– Ни он, никто! – посмеиваюсь я. – Зачем вообще с кем-то жить? Если ради секса, так я натрахалась на годы вперед.
– При чем тут это! Это лишь нюанс! Нормальная, полноценная женщина себе из любого чмыря нормального любовника сделает! Я в плане: в гроб не забивай себя! Вот – выходи, любого выбирай, ну, какого захочешь.
– Любого... – посмеиваюсь. – Так, дай угадаю... это ж ты про Йонаса опять говоришь...
– Я говорю, что ты должна пойти со мной сегодня в КаДеВе. Я говорю, что их опять открыли и там толпа толпучая, но это пофигу. Я говорю, что там мы найдем тебе прикид на сегодня вечером, а сегодня вечером...
– ...я пойду себе кого-нибудь искать?
– ...ты не пойдешь никого искать, а гулять со мной пойдешь. И больше я ничего не говорю.
– А я говорю, что на фиг мне новый прикид, у меня и так барахла хватает... и на фиг мне вообще кто-то, если у меня есть ты? – смеюсь я, притягиваю к себе Рози и ласково чмокаю в губы.
***
– Так, всем – по Москау мьюлу, – объявляет Йонас таким тоном, будто сейчас скажет: «Я ставлю». Но говорит: – А вам, девчонки – Авиацию.
Он протягивает нам эвиэйшн – нежно-лиловый коктейль на фиалковом ликере.
Рози – деятельная натура. Она подсуетилась, и в тот же вечер нас с ней «пригласили».
Обнаруживаем, что Йонас, оказывается, правда знает в Берлине места и подвалы, в которых никакой короны нет и не было в помине. Примечательно, что этот «подвал» даже не в Кройцберге, которым он стращал нас когда-то, а где-то на Шпре между старинных и очень прилично отремонтированных производственно-промышленных зданий и стильных, прикольно-вычурных отелей. Сюда будто полностью перенесли нормальный, приличный танцевальный бар со всеми «прибамбасами», вот так вот – взяли, каждый, по стулу, по стакану и перетянули на под-подвальный этаж. И получилась корона-вечеринка, незаметная с улицы и ничем не выдающая, что над землей – «корона».
Мы с Рози – единственные «девчонки» в их мужской компании и кажется, за нас постоянно кто-то платит. И следит, чтоб мы не просыхали. И мы уже не просто хорошенькие – мы охренительные с ней.
Мне похеру и мне так страшно-жутко весело, что хочется верещать от веселья. И похеру, какое оно – заспиртованное или под каким-нибудь другим кайфом.
– М-м-м, красное с магентой... – Йонас глухо звякает в нас своей медной кружкой, в которой принято намешивать Москау мьюл. Отпивает: – Е-мое, вкусно-то как, – и облизывается мне. Или на меня.
– Конечно, вкусно, – Рози, икая, допивает свою Авиацию. Пьяненькая уже. Мы с ней передвигаемся только в обнимку, может, поэтому ни одна из нас пока не грохнулась прямо с каблуков на пол.
Рози толкает меня в бок и кивает на меня Йонасу:
– А она ломалась еще, надевать не хотела.
– Да, ломаться она может, – Йонас тоже спешит допить коктейль и тащит нас с Рози куда-то в угол, где в качестве одного из вышеупомянутых прибамбасов устроен фото-бокс.
Мы с пьяным смехом напяливаем на себя заячьи ушки а ля Плейбой, которые забываем потом снять, обвешиваемся цветными боа из перьев – я выбираю себе сиреневое, а Рози – красное, – обвиваем ножками абсолютно пьяного от счастья Йонаса, опутываем его боа и делаем с полдюжины снимков. Пусть хоть фотки себе в качестве трофея оставит.
Оказывается, в каш-кёре приятно танцевать. Ни черта не вижу – кто, сколько поедают меня глазами – мне чертовски весело. Я лишь внутренним оком вижу себя, такую гладкую алую комету, затянутую в мягкую, блестючую кожу. И как мне только не жарко. Оказывается, я танцевать умею, причем не только в танц-группе – кажется, движения выполняю красиво, классно даже. Ага, вот они, мои спортивно-танцевальные навыки... Ко мне подлезают, подтанцовывают, но я настолько в своей теме, что они отстают один за другим.
– Вы-би-рай лю-бо-о-го, – поет мне Рози, вертя попой и положив руки мне на плечи.
Я показываю ей язык, и мы безудержно ржем, пьяные вдрызг. В конце концов, ради этого сюда сегодня и приперлись. Или она на очередное амурное приключение надеялась и меня снабдить – тоже?..
Напрыгиваемся до состояния сауны – жарко все-таки – и, пошатываясь, ковыляем к пацанам. Они не танцуют, а бухают и смотрят взрослое кино под названием «Танцевальное порно» с нами в главных ролях.
Плюхаюсь попой на какую-то притолоку, а Рози вытанцовывает передо мной. По мановению волшебной палочки у нас в руках появляются новые дринки – и снова «Авиация». Мы от нее давно уже в улете. Экзотично, потому как редко. Наверно, фиалковый ликер у хозяев еще с начала пандемии залежался, они и решили избавиться от него сегодня.
– О чем шептались? – докапывается Йонас. – На танцполе?
– О т-том, чт-то Кати сегодня ж-ж-ж-жет по полной, – заплетающимся языком лепечет Рози. – И вс-се ее х-х... х-хотят.
– О том, что Кати плевать на всех, потому что у нее есть Рози, – лепечу я. – Хоть она засранка и изменщица. Маленькая, – и шлепаю ее по попе смачно и любовно.
Йонасу нечего на это сказать, он ведь не в теме. Он только отдувается и залпом хлопает свой виски.
По-моему, они нас уже давно поделили и теперь ждут только, чтоб мы напились до беспамятства и нас можно было бы беспрепятственно эвакуировать.
Мне становится смешно от такой очевидности. Пусть пьяная – хрен, думаю, дам я им осуществить их планы.
При одной этой мысли злорадно хихикаю и: – Пошли в туалет, – утягиваю за собой Рози.
Прихорашиваемся с ней перед зеркалом, высовываем друг дружке языки и пьяно-безудержно угораем над нашими провожатыми. Рози, обняв меня за плечи, виснет на мне. Под осуждающе-завистливыми взглядами других посетительниц этого укромного места мы с ней смачно обсуждаем, как кинем «их».
Пошатываясь, вылезаем из туалета в коридор и синхронно обнаруживаем, что нам не в кайф возвращаться в барный зал.
Присаживаюсь прямо на столик, на котором обычно, видно, стоит блюдечко для чаевых – уборщице, пошлепываю Рози и приговариваю:
– Засра-анка... изме-е-енщица...
– Ты че, конфет, обижаешься все-таки?
– А как же ж. И ты должна восстановить мое доверие.
Я слегка прищуриваюсь, полуоткрываю свои «губки бантиком», а Рози тихонько обхватываю ногами – м-м-м, какое мягкое, гладкое ее бархатное платье, не то, что у меня – спецовка эта, кожанка, как у байкеров. Вспоминаю, как ловко Рик задирал ее на мне и с презрением представляю себе пацанов из сегодняшней компашки – вряд ли кто из них смог бы так.
Откидываюсь назад, как тогда перед ним, посмеиваюсь, а Рози поет мне:
– Крас-са-авица... тебя любить надо... ласкать... ты в курсе?
Мгм. Был один такой вот до недавних пор. Создан был для любви. Любил, ласкал. Не выдержал прессинга.
– Я ни о чем не в курсе, сахарок... – мычу я. – У меня в башне не осталось ни одной трезвой мозговой клетки... Но ты – тоже ниче... секси, как всегда...
– М-м-м, конфе-е-етка-а...
Пьяное, раскрасневшееся лицо Рози придвигается к моему почти вплотную. С ее лица не сходит лукавая улыбка, а дальнозоркие глазищи, огромнючие и без очков, напоминают молоденькую олешку под кайфом, объевшуюся своими олешечьими ягодами.
Рози стаскивает с нас обеих плейбойские уши и тянет ко мне малиновые губы, которые и на вкус почему-то оказываются малиновыми. Ее малиновые губы касаются моих, вот уж не знаю, каких на вкус – ей нравится. Улыбка ее становится шире, глаза зажмуриваются. Мне тоже вкусно целоваться с ней, и я позволяю ей целовать меня.
Наши губы танцуют свой сладкий, легкий танец, а Рози – я глажу ее теплое тело, спину и гладкую попку в магентовом бархате и чувствую, как она начинает подрагивать от кайфа. Через секунду ее сорванец-язычок уже ласкает мой язык. Я раздвигаю ноги пошире и обхватываю ее округлые бедра. Наши языки тепло и мокро тыкаются друг в дружку. Я чувствую, как ее груди мягко вминаются в мои, и не выдерживаю – трогаю ее грудь сквозь платье. Сладко-пьяно думаю, что всегда хотела ее потрогать.
– Э-э, девчонки... – слышу «замечание».
Кто-то из нашей толпы тоже пришел «отлить». Нас застукали и теперь спешат напомнить, с кем и зачем мы здесь сегодня .
Но поздно. Мы с самого начала не собирались быть к чьим-то услугам.
– Пошли отсюда, – тяну я Рози обратно в бар, а пацанам высовываю язык.
– Вы че там так долго делали... – докапывается Йонас.
– Не скажем, – смеется Рози, переглянувшись со мной.
Но меня подначивает ее веселый взгляд, и я притягиваю ее к себе и снова целую, уже на виду у всех.
Пацаны столпились вокруг нас недышащим полукругом, пялятся на нас и мысленно дрочат. В их глазах мы слишком серьезно целуемся и тискаемся, чтобы нас этим подкалывать. Наоборот – они расслабляются под лесбо-игры: стоят, бухают, смотрят порнуху.
Рози, возбужденная и распаленная, кажется мне девочкой, а я себе – похотливой, развратной теткой, самым неуставным образом превышающей должностные полномочия, растлевающей ее, такую юную и чувственную. Сейчас она прошепчет мне что-то вроде «нам не нужны мужики». Мне точно не нужны – не более, чем мне вообще кто-либо нужен. Кроме одного, думаю, внезапно. Того, с которым покончено. Вот тебе и заменительная терапия.
