Текст книги "Коллекционер стеклянных глаз"

Автор книги: Фиона Э. Хиггинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

ГЛАВА 3
На Северной стороне

Гектор неподвижно сидел в питомнике бабочек. Было невыносимо жарко, хотя поверх ночной рубашки на нем ничего не было надето. Саднило ноги, сбитые до крови при возвращении домой босиком; нервы все еще были напряжены. Бабочки самых разных размеров и окраски порхали вокруг него и садились на сочную зелень и цветы, тянувшиеся вверх по стенам их стеклянного жилища.

«Такая красота…» – думал Гектор. А между тем совсем недавно его окружало вопиющее уродство – и оно ему тоже нравилось.

Казалось, он никогда не выберется с южного берега. Он несся во всю прыть с опущенной головой, боясь встретиться взглядом с прохожими, и тем не менее вызывал у них совсем не желательный повышенный интерес – но не потому, что на нем осталось не так уж много одежды, а потому, что оставшаяся была необычайно чистой. Полуодетые мальчишки попадались на каждом шагу, но ни у одного из них не было таких белых носков. Однако благодаря устилавшей улицы смеси навоза и гнилых овощей они вскоре стали точно такого же цвета, как и у всех оборванцев, снующих в толпе. Гектор быстро усвоил истину, известную всем здешним: лучше ничем не выделяться среди других.

Он проскакивал мимо сотрясающихся от буйства трактиров и тихих, запертых на ночь лавок и ломбардов. В переулках виднелись неподвижно сидящие или лежащие фигуры. То ли они спали, то ли умерли – не разберешь. Около джинопроводных кранов колыхались неясные тени, глотавшие жидкость, которая согревала и внутренности, и души, прежде чем окончательно погубить их. То и дело Гектору преграждали путь ручные тачки и тележки, молочницы и точильщики ножей, сквернословившие нищие и бренчавшие на своих инструментах музыканты.

Наконец он вышел к реке, и мысль, что когда-нибудь он, возможно, все-таки доберется до дому, стала казаться не столь уж фантастической. Перегнувшись через парапет, Гектор взглянул на темные воды прославленного Фодуса. Запаху, который он ощутил, суждено было остаться с ним до конца дней. Достаточно было вдохнуть один атом вещества аналогичного состава, как тут же пробуждались горько-сладостные воспоминания об Урбс-Умиде и его южной половине. В некоторых городах реки являются их жизненными артериями, Фодус же можно сравнить скорее со Стиксом, текущим в преисподней. Разгоряченное воображение Гектора тут же нарисовало плоскодонку с Хароном, перевозящим души в загробный мир, но это был, разумеется, всего лишь бедняк-лодочник в своем речном такси.

На мосту, почувствовав, что дом уже близко, Гектор ускорил шаг. Проходя мимо трактира «Ловкий пальчик», чья дурная слава гремела по всему городу, как с северной стороны реки, так и с южной, он в спешке споткнулся о выбитый из мостовой булыжник и налетел на пересекавшего улицу прохожего довольно потрепанного вида.

– В карман хочешь залезть, воришка?! – прорычал прохожий и, схватив Гектора одной рукой за шиворот, а другой за подбородок, приблизил его лицо к своему.

Зрелище, представшее перед мальчиком, было не из приятных: всклокоченная седая борода, грязная повязка на глазу. Одноглазый хорошенько встряхнул Гектора и отпустил. Гектор кинулся от него со скоростью, на какую были способны его уставшие ноги, и вскоре уже шагал по широкому, ярко освещенному проспекту Северной стороны…

И вот спустя несколько часов он был в безопасности, среди порхавших вокруг него отцовских бабочек. Южный берег остался где-то далеко. В окно приветливо заглядывала луна. Одна из бабочек, черная как ночь, опустилась на его неподвижную ладонь. Он чувствовал мягкие прикосновения ножек, шагающих по его коже. «Должно быть, недавно вылупилась», – подумал он и осторожно поднес бабочку к лицу, чтобы рассмотреть.

– Гектор?

От неожиданности он вздрогнул и, подняв голову, увидел в дверях отца. Бабочка вспорхнула с его ладони и стала подниматься по спирали к стеклянной крыше.

– Ты что здесь делаешь так поздно? – спросил отец, с тревогой глядя на него.

– Не спится, – пожал плечами Гектор, в свою очередь удивившись тому, что отец все еще на ногах в столь поздний час.

В последние дни у него был озабоченный вид. Гектор решил, что это его бизнес не дает ему покоя. Чтобы отвлечь внимание от себя, он указал на черную бабочку, усевшуюся на белый цветок на ближайшем кусте.

– Я смотрю, у тебя новенькая. Pulvis funestus,если не ошибаюсь.

– Ты прав, – улыбнулся Огастес. – Но обычно ее называют просто чернокрылкой. В большом количестве они производят внушительное впечатление – будто маленькое черное облако. Суеверные люди говорят, что это облако смерти. Эти бабочки обожают цветы Lippia citriodora, лимонной вербены. Не могут устоять против ее цитрусового аромата. Но и в самом деле уже поздно. Зайди ко мне в кабинет – я хочу показать тебе кое-что.

Трава была влажной от вечерней росы. Гектор снял шлепанцы и прошелся по ней босиком, чтобы охладить горевшие ноги. Если отец и заметил это, то ничего не сказал.

В кабинете Огастеса Фитцбодли все стены были заставлены стеклянными ящичками, в каждом из которых сидело по бабочке: тут были темно-коричневые ленточницы, геликониды с зазубренными крылышками, элегантные парусники и репейницы. Гектор знал названия всех этих видов – как популярные, так и латинские – и гордился этим. Огастес увлекся лепидоптерологией, то есть изучением бабочек и мотыльков, после смерти матери Гектора. Он проводил все больше и больше времени наедине со своей коллекцией, и Гектор подумал, что отец будет уделять внимание также и ему лишь в том случае, если он примет участие в этом увлечении. Поначалу приходившие к ним домой пакеты из коричневой бумаги с надписью «Урбс-Умида, лепидоптерологу», внутри которых были коконы, гусеницы и яйца бабочек, вызывали у мальчика брезгливое чувство, но теперь он ожидал эти посылки с нетерпением.

– Вот смотри, – сказал отец и поставил на стол стеклянный ящик вдвое больше других.

Внутри с безжизненной симметричностью раскрыла неподвижные крылья самая большая бабочка, какую Гектор когда-либо видел. Она переливалась мириадами оттенков синего и зеленого цветов, испестренных блестящими пурпурными искрами.

–  Papilio ingenspennatus, —объявил Огастес. – Размах крыльев достигает целого фута. Подобно чернокрылке, в коконе она способна переносить очень низкие температуры. Сидит внутри и развивается, а наружу вылетает лишь тогда, когда становится достаточно тепло.

Гектор смотрел на бабочку с благоговением. Он действительно не видел ничего подобного раньше. Даже в состоянии вечного покоя бабочка, казалось, мерцала.

– Ходил на Южную сторону? – неожиданно спросил отец, застигнув Гектора врасплох. – Я видел, как ты вернулся. Вид у тебя был, мягко говоря, довольно взъерошенный.

Отпираться было бесполезно. К тому же отец вроде бы подмигнул ему – Гектору, по крайней мере, так показалось.

– Хотел посмотреть, что там такое, вот и все, – ответил он небрежным тоном, продолжая смотреть на бабочку.

– Понятно… Маленькое приключение. Ну и что ты там увидел? Уродство, грязь, вонь? – Огастес внимательно смотрел на сына.

Гектор понимал, что отец ждет подтверждения. Он, конечно, был прав. Уродство, грязь и вонь оставили неизгладимое впечатление. И вместе с тем при воспоминании о том, что он видел, Гектора опять охватило возбуждение.

– Здесь у нас все очень вежливы и воспитанны, – отозвался он. – Точнее, делают вид, что они такие. Дамы крутят зонтиками и демонстрируют свои новые наряды. Мужчины кланяются, улыбаются и ведут занудные разговоры. Но все это показное, одно притворство.

– Хм… Возможно, в этом есть доля правды, – пробормотал отец.

– Там, за рекой, – с горячностью продолжал Гектор, – не только люди выглядят по-другому, но и вообще все другое: немножко страшное, но интересное и живое. А здесь все кажется иногда полумертвым.

Тут уж Огастес встревожился не на шутку. Он произнес строго и внушительно:

– Гектор, не поддавайся этому чувству. Возможно, тебя это возбуждает, кажется непривычным, притягательным, но это мерзость, мерзость. Там процветают все пороки, какие только существуют на свете. Этот район прогнил насквозь, он заселен нечестивыми пьяницами, распутниками и негодяями. Я просто-напросто запрещаю тебе ходить туда.

Лицо Гектора вытянулось, даже он сам это почувствовал. Отец немедленно смягчился:

– Твое будущее на этой стороне реки, сынок. Вот погоди, займешься нашим бизнесом…

– Виноторговлей? – уныло откликнулся Гектор. – Но я не хочу…

Огастес положил руку ему на плечо и улыбнулся:

– Не забывай, торговля вином принесла нам много хорошего – да, по сути, все, чем мы владеем. Если не ты продолжишь наше дело, то кто же?

Наступило молчание. Оба были разочарованы. Тишину нарушил лишь бой часов в кабинете. Гектор подумал, что вряд ли его прогулка на южный берег была единственной причиной беспокойства и плохого настроения отца. Он резко сменил тему.

– У тебя есть загадка для меня? – спросил он. Это была их ежевечерняя игра. – Сегодня твоя очередь.

Насупленные брови Огастеса расправились.

– Да, есть, и непростая. Отгадай фразу, от которой осталась только буква «я».

– «Я»? – недоуменно нахмурился Гектор.

– Да. Всего лишь буква «я», и ничего больше.

– Хм-м… – задумался Гектор. – Ничего больше… Но ведь что-то рядом с ней было… – По выражению отцовского лица Гектор понял, что он на правильном пути. – Были другие буквы, но осталась одна «я», без остальных.

Отец поднял руки вверх, сдаваясь, и Гектор с широкой улыбкой объявил:

– Я думаю, это была фраза «Дарья бездарь»!

Огастес расхохотался и захлопал в ладоши.

– Знаешь, Гектор, ты, без сомнения, далеко не бездарь. Я уверен, ты многого добьешься в жизни.

– И обязательно в виноторговле?

– Хватит споров на сегодня. – Отец шутливо погрозил ему пальцем. – Отправляйся в постель. У меня назначена встреча.

Брови Гектора поползли вверх.

– Так поздно?

– Иногда дела этого требуют, – уклончиво ответил Огастес. – Пошли. Я провожу тебя до лестницы.

ГЛАВА 4
Незваный гость

Гектор, встав на колени на верхней площадке лестницы, смотрел, как отец возвращается в кабинет. Он потушил газовую лампу и мог наблюдать за всем происходящим внизу, оставаясь невидимым. Ночной гость чрезвычайно заинтересовал мальчика, и он хотел взглянуть на него. Наверняка странное настроение отца было как-то связано с этим визитом.

Гектор услышал стук дверного молотка и увидел, как служанка впустила человека, одетого во все черное, и проводила его в кабинет. Обычно одежда говорит очень многое о человеке, но это был не тот случай. Весь облик гостя носил подчеркнуто анонимный характер. Костюм сидел на нем хорошо, но сливался с окружающей темнотой, словно полностью поглощал свет, падавший на него. Широкополая шляпа мужчины была низко надвинута на глаза, к тому же он еще и опустил голову.

– Хм-м… – пробормотал Гектор. – Странно…

Он научился безошибочно оценивать состоятельных людей по их одежде, а только такие к ним и приходили. Но об этом субъекте он ничего не мог сказать, и это сразу пробудило подозрения. Другие гости всегда старались подчеркнуть свое материальное благополучие.

Служанка постучала в дверь кабинета.

– К вам мистер Трупин, – объявила она.

Дверь отворилась, и человек-невидимка вошел в кабинет. Дождавшись, когда служанка уйдет, Гектор крадучись спустился по лестнице и, встав опять на колени, заглянул в замочную скважину. И сразу почувствовал слабый цитрусовый запах. «Надушился», – подумал Гектор. Но это еще ни о чем не говорило.

Все, что ему было видно, – это обтянутую кожей крышку письменного стола и отцовское кресло. Но затем в поле зрения попал и Трупин, стоявший чуть левее лицом к столу. Он снял шляпу, дав Гектору возможность рассмотреть его профиль – тонкий, чуть крючковатый нос и выдвинутый вперед подбородок. И вдруг Гектор с удивлением заметил на его левом глазу повязку.

«Вот это совпадение!» – поразился мальчик. Ибо перед ним был, несомненно, тот самый человек, которого он едва не сшиб на мосту. Гораздо лучше одетый, с аккуратно расчесанной бородой, но с тем же характерным носом. «Интересно, – гадал Гектор, – как он потерял свой глаз? В бою? На дуэли из-за прекрасной дамы?» Впрочем, правда была гораздо прозаичнее, но Гектору ее знать не полагалось.

Он посмотрел на отца, стоявшего у письменного стола. Тот нервно теребил одной рукой лацкан пиджака, в другой у него была какая-то бумага.

– Значит, вы и есть Гулливер Трупин, – холодно произнес Огастес.

– Я вижу, вы получили мое письмо, – сказал гость в ответ.

Лицо Огастеса потемнело.

– М-да, – проговорил он, – до сих пор мне не приходилось получать подобных гадостей. Я позвоню полицейскому судье – он мой друг, к вашему сведению, – и он закует вас в кандалы. Шантаж – самое презренное преступление.

– Шантаж? – переспросил Трупин с недоумевающим видом. – Удивляюсь вам, мистер Фитцбэдли…

– Фитцбодли, – поправил его Огастес сквозь зубы.

– Как пожелаете. – Трупин скривил губы в улыбке. – Возможно, кое-кто и сказал бы, что это шантаж, но я предпочитаю называть это сделкой. Ведь все, о чем я пишу, – правда, не так ли?

– Я не заключаю сделок с подонками, – огрызнулся Огастес.

– Тогда мне остается только передать эту информацию в «Северный вестник», – сухо отозвался Трупин. – Они-то охотно заплатят за нее, уверяю вас. Думаю, им будет очень интересно узнать, что вы, Огастес, самый популярный виноторговец Северной стороны, поставляющий редкие вина на каждый стол, в каждый ресторан этого района, на самом деле ничуть не лучше подпольного бутлегера, торгующего дешевым джином на южном берегу!

Гектор с ужасом увидел, что эти страшные обвинения заставили его отца густо покраснеть. О чем этот тип болтает? Какой джин? Этого не может быть! А между тем у Огастеса был такой вид, словно его вот-вот хватит апоплексический удар.

– Мне доподлинно известно, мистер Фитцбэдли, – продолжал между тем Трупин, – что вы сколотили состояние, продавая джин жителям Южной стороны, поощряя их вредные привычки и наживаясь на их несчастьях. У вас больше джинопроводных кранов, чем у любого другого торговца.

– Откуда вам это известно? – пролепетал Огастес.

– Да уж известно. И доказательства есть, и свидетели. Очень многие могут подтвердить это. Интересно, каким человеком надо быть, чтобы зарабатывать деньги таким способом?

– А каким человеком надо быть, чтобы зарабатывать шантажом и угрозами? – парировал Огастес. – И что это за мнимые свидетели моих преступлений? Уверен, все они подкуплены вами. Да, поначалу я торговал джином, не отрицаю. Но это были ошибки молодости. Я давным-давно бросил это и постарался загладить свою вину.

– Ах да, ну как же, – презрительно усмехнулся Трупин. – Пожертвования детским приютам и бесплатные столовые для бедняков. Очень трогательно. Между прочим, это как раз и навело меня на ваш след. Человек вашего положения не станет кормить народ бесплатными супами без особой на то причины. Ну хорошо, я даже допускаю, что вы исключение и вас мучает совесть. Но это не меняет дела – я могу разорить вас. Всем известно, какими верными друзьями бывают люди у вас на северном берегу: чуть что – предадут не задумываясь. Но без них вы пропадете. Так что либо платите, либо пеняйте на себя. Можете рассматривать это как еще один акт благотворительности. В конце концов, сумма, которую я прошу, для вас лишь капля в море.

Гектор слушал этот разговор за дверью, сжав кулаки и скрипя зубами. Он не мог поверить своим ушам. Не далее как сегодня он видел людей, ставших жертвами пристрастия к джину. Неужели его отец действительно приложил к этому руку? Да, он признал это, но ведь он сказал также, что сожалеет об этом и что бросил это занятие. Гектор верил ему. А Трупин запрашивал немалую сумму – независимо от того, какую долю отцовского капитала она составляла. «Не плати, – мысленно уговаривал он отца, – не давай ничего этому подонку».

Отец его между тем в нерешительности ходил взад и вперед за своим столом. Трупин ждал с непроницаемым лицом. Наконец Огастес повернулся к шантажисту, и при виде его лица у Гектора упало сердце. Ему стало ясно, что сейчас последует.

– Ну хорошо, я заплачу вам, хоть вы этого и не заслуживаете, – медленно проговорил Огастес. – Но я сделаю это только ради моего сына и его будущего. Я даже удвою сумму при условии, что вы навсегда покинете город.

– Утройте ее, и мы договорились.

Закрыв глаза, Огастес кивнул:

– Я дам вам деньги, но я проклинаю вас, и пусть это проклятие преследует вас до самой смерти.

Трупин скупо улыбнулся:

– Проклинайте сколько вам влезет. Это лишь сотрясение воздуха. Главное, гоните деньги.

– Не надо! – прошептал Гектор. Это вышло у него громче, чем он рассчитывал.

– Нас кто-то подслушивает? – Трупин повернулся к дверям.

Огастес открыл дверь, но Гектора за ней уже не было.

ГЛАВА 5
«СЕВЕРНЫЙ ВЕСТНИК»

Газета для понимающих читателей

НЕБЛАГОВИДНЫЕ ДЕЛА

Статья Тарквина Фолкнера

В течение многих лет имя Фитцбодли в представлении всех добропорядочных людей к северу от реки Фодус было неразрывно связано с тонкими и редкими марочными винами. Все знали, что этому имени можно доверять и что вино Фитцбодли соответствует характеристикам, заявленным на этикетке, – высшего качества, крепкое, без примесей.

Увы, все это в прошлом.

Огастес Фитцбодли, в отличие от его вин, оказался не тем, за кого себя выдавал… Один из бдительных горожан довел до моего сведения, что, при всех своих манерах и показных добродетелях, Огастес Фитцбодли обыкновенный жулик. Своим состоянием – а оно к настоящему моменту весьма солидное – он обязан не только винам с заслуженной репутацией, но и незаконному дешевому джину, который он распродает галлонами в своих многочисленных лавках на южном берегу. Мы, жители Северной стороны, хорошо сознаем, насколько пагубно пристрастие к джину и как оно ведет всех и каждого к самоуничтожению. Кто из нас не видел за рекой отвратительных пьяных бродяг, валяющихся на улице в полубессознательном состоянии? Мы считали большой удачей, что они предпочитают оставаться за рекой, среди себе подобных; мы содрогались, видя их ужасающее положение. Но теперь мы знаем, кого следует винить во всем этом. Не кого иного, как Огастеса Фитцбодли.

Я призываю вас всех до единого не поддерживать виноторговлю Фитцбодли. Не покупайте и не заказывайте больше его шардоне и мерло, его матаро и ламбруско, «Желтого монаха» и «Черные башни». Это самое меньшее, что мы можем сделать ради несчастных, которым не так повезло, как нам. Этот человек не заслуживает нашего покровительства. Он бессовестно обманывал нас, и мы, естественно, не можем испытывать по отношению к нему ничего, кроме гнева. В городе есть и другие достойные виноторговцы, к которым можно обратиться. Я, со своей стороны, от всей души рекомендую вам Фолкнера с Винной улицы (НЕ родственника).

ГЛАВА 6
Письмо к Полли

Визипиттс-холл

Дорогая Полли!

Я почти ничего не рассказывал о себе, когда поселился у Лотти Фитч, но ты догадывалась, что у меня в жизни не все гладко, через несколько недель я убедился, что ты настоящий друг. Ты внимательно слушала, когда мне хотелось поговорить, и не задавала вопросов, когда у меня не было желания отвечать. (И теперь я хочу отплатить тебе за твою дружбу, рассказав правду о том, что со мной приключилось и как я попал в приют.

Все изменилось после того, как к нам явился Гулливер Трупин. Я очень хорошо помню вечер, когда он пришел к моему отцу со своими угрозами. После его ухода отец поднялся ко мне. Он остановился в дверях спальни, и мне показалось, что он постарел на несколько лет по сравнению с тем, каким он был всего час назад.

– Все будет в порядке? – спросил я.

Он присел ко мне на постель и посмотрел прямо в глаза. Возможно, он догадался, что я подслушивал.

– Гектор, иногда приходится поступать не лучшим образом. Жизнь есть жизнь. Я сожалею о том, что делал в прошлом, но я верил, что все это позади. Человек, который приходил ко мне сегодня, Гулливер Трупин, – это паразит, существующий за счет несчастий других. Но что было, то было. Меня волнует только твоя судьба. Мой долг – сделать так чтобы мои ошибки не стали препятствием к твоему успеху и счастью. Все, что я создал, я создал ради тебя.

– Я понимаю, – сказал я.

Однако нашей прежней жизни пришел конец. Трупин доказал, что для него не существует даже такого понятия, как воровская честь. Выманив шантажом деньги у отца, он все-таки продал свои сведения в «Северный вестник». Уж, наверное, они неплохо ему заплатили – в Урбс-Умиде все, что хоть чуточку попахивает скандалом, ценится очень высоко. В течение нескольких дней все городские газеты перепечатывали историю о том, как отец торговал дешевым джином и к чему это привело. Отца называли преступником, и никто даже не заикнулся о том, что он стал жертвой шантажиста.

Скандал развивался стремительно, как снежный ком, который катится с горы, набирая скорость и разрастаясь. Все поспешили устраниться, чтобы их это не затронуло. Поданные ранее заказы были отменены, кредиторы потребовали выплаты долга, мы были брошены на произвол судьбы. Чистейшее ханжество. Но таковы нравы Северной стороны. Важно выглядеть благопристойно, а что кроется за этим – не имеет значения. Самое главное – не допустить, чтобы твои секреты выплыли наружу. Отец был в отчаянии и не выходил из своего кабинета. Слуги покинули нас, как крысы, бегущие с корабля. Многих из наших бывших слуг, взяли к себе соседи. Миссис Экклстоп, переманила кухарку – ей всегда нравились ее фаршированные гуси. Даже мой домашний учитель исчез, и я был предоставлен самому себе.

В конце концов у нас не осталось ничего. Продажа нашего дома со всем, что в нем имелось, была поручена поверенным, Бэдлсмайру и Ливлаеду, специализировавшимся на взыскании долгов. Они набросились на наше имущество, как стервятники на добычу. Никогда не забуду тот страшный день, когда они вынесли из дома все вещи до единой. Отец стоически молчал, сжав зубы, пока они не добрались до его кабинета и коллекции бабочек.

– Ну-ну, мистер Фитцбодли, давайте обойдемся без сцен, – увещевал его Бэдлсмайр. – Это совсем ни к чему.

Отец кинулся к нему, чтобы отнять стеклянный ящик с бабочкой. Я пытался остановить его, и в этот момент ящик упал и разбился. Осколки стекла разодрали на мелкие частички многоцветные крылья огромной бабочки, которую отец с такой гордостью показывал мне всего несколько дней назад, и они осыпались на ковер, как горстка пепла.

Вечером, когда захватчики ушли и дом опустел, я нашел отца в разоренном питомнике бабочек. Он стоял там, вперив взгляд в пространство.

– Это Трупин во всем виноват! – воскликнул я ожесточенно. – Надо подать на него в суд за шантаж и обман. Надо добиться справедливости!

– Он получил, что хотел, и его наверняка уже нет в Городе, – ответил отец. Он повернулся ко мне, и я ужаснулся тому, какой он бледный, как будто все жизненные силы были выкачаны из него. – Возможно, газеты и правы, – добавил он. – Возможно, я заслужил это.

– Такого никто не заслуживает, – с горячностью возразил я. – И кто такой этот Гулливер Трупин, чтобы судить тебя? – Я сжал кулаки – Клянусь, если я найду его…

Отец покачал головой:

– Насилие не поможет восстановить справедливость. – Он оперся рукой о стену, словно желал сохранить внутреннее равновесие – Лучшая месть – не отвечать злом на зло.

– То есть как это?! – чуть ли не закричал я на него, еле сдерживаясь. – Ты хочешь сказать, что Трупину это так и сойдет с рук?

Неожиданно отец простонал, схватился за грудь и упал. Я бросился на каменный пол рядом с ним и положил его голову себе на колени. Глаза его были широко раскрыты и неподвижны, тело застыло, он дышал хрипло и неровно.

– Гектор, – выдавил он, – я всегда боялся, что мой секрет когда-нибудь выплывет на свет. Но я не думал, что это будет так ужасно. Я безмерно виноват в том, что случилось.

Я помотал головой, сдерживая слезы, и сказал, что это не имеет значения. Лицо его между тем стало приобретать зеленоватый оттенок губы посинели. Он нащупал мою руку и притянул меня к себе, чтобы я услышал то, что он хотел сказать.

– Для меня все кончено, – прошептал он, – но у тебя вся жизнь впереди. Будь осторожен. Я понимаю, ты сейчас разгневан, но запомни: с волками жить – по-волчьи выть. Ты этого хочешь?

– Я только хочу справедливости, – ответил я, заплакав.

Отец улыбнулся мне:

– Я уверен, ты найдешь правильное решение – его лицо исказилось, он судорожно сжал мою руку. Затем глубоко вздохнул, пальцы его разжались, и я понял, что он мертв.

В полумраке питомника я так сильно сдавил в кулаке черный кокон на шее, что костяшки моих пальцев побелели

– Правильное решение – это месть, а не справедливость, – прошептал я.

Salve [3]3
  Всего наилучшего; прощай (лат.).


[Закрыть],

Твой друг

Гектор