Текст книги "Грозовая обитель"
Автор книги: Филлис Уитни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)
Камилла нашла тетю в саду, в глубине заднего двора. Летти стояла на коленях и, засучив рукава серого платья, голыми руками рыхлила землю, готовя почву для посадки. Так вот почему руки Летти ничем не напоминают бледные, холере руки сестры: они принадлежат труженице.
Большую часть работы Летти выполняла левой рукой; чтобы воспользоваться правой, ей приходилось наклоняться вперед всем телом. Засученный правый рукав обнажил скрюченную и иссохшую плоть. Подойдя поближе, Камилла с содроганием разглядела уродливый серповидный шрам на внутренней стороне предплечья.
В этот момент тетя услышала ее шаги. Склоненная голова с диадемой из кос поднялась навстречу племяннице, и Летти поспешила опустить правый рукав, чтобы прикрыть изуродованную, скрюченную руку. Этот жест показался Камилле автоматическим; в нем проявлялась не застарелая боль, а скорее превратившаяся в привычку потребность избавить окружающих от созерцания своего уродства, щадя их чувства. Летти встретила племянницу ласковой улыбкой.
– Весна – изумительная пора, – возбужденно проговорила она, радуясь, как девочка. – Запах земли, отогревающейся под лучами солнца, несет в себе надежду. Я почти физически ощущаю, как прорастают стебли и побеги.
Камилла засмеялась и села на плоский камень, лежавший на обочине дорожки.
– Куда ни посмотришь, везде молодая зелень, – заметила она. – Вы сажаете цветы, тетя Летти?
– Нет, травы. Цветы выращивает Тоби; прав, да, я тоже посадила ряд белых нарциссов, вон там. Но больше всего мне по сердцу мои маленькие друзья – травы. Взгляни на мать-и-мачеху: она уже цветет, потому что ничего не боится. Когда приближаются теплые дни, она растет почти так же быстро, как одуванчики; и она такая же ярко-желтая, со стелющимися по земле листьями.
Летти показала на свою любимицу пальцем и Камилла перевернула лист, изнанка которого оказалась белой и шерстистой. Наблюдая за тетей Летти, слушая се, Камилла все больше возмущалась злобными наветами Гортензии. Гелии этом доме кого-то и надо опасаться, то уж, конечно, не Летти.
– Они такие разные, эти травяные народцы, – продолжала тетя, оказавшаяся сегодня более разговорчивой, чем когда бы то ни было. – Листья шалфея бархатные, а у некоторых трав они сияют, как атлас; но листья могут быть и ноздреватыми, матовыми, и шершавыми. Конечно, эти растений не такие эффектные, как садовые цветы, и все же, когда цветут мои травы, сад преображается и становится похожим на карнавальную площадь. Ты сама в этом убедишься.
Ее помолодевшие, лучащиеся глаза доверчиво смотрели на Камиллу.
– Я рада, что ты решила остаться с нами дорогая. Сначала мне казалось, что единственный выход – это оставить дом в покое и дать ему разрушиться. Но, может быть, я ошибалась.
– Надеюсь, – сдержанно ответила Камилла.
– Конечно, ты не должна жить так, как жили мы. – Летти не отрывалась от работы, копая землю садовым совком. – То есть, замкнуто, общаясь только друг с другом, повернувшись спиной к Уэстклиффу и ко всем соседям. У Бута есть несколько друзей, с которыми он встречается вне дома, но этого недостаточно. Ты, если захочешь, можешь сделать дом открытым, как в дни нашей молодости, когда была жива Алтея.
Камилла, все еще сидя на камне, обхватила колени руками.
– Для этого еще многое предстоит сделать. К тому же мне до сих пор трудно поверить в то, что со мной произошло. Я к этому еще не привыкла. Вчера, перебирая вещи в своем сундучке, доставленном из Нью-Йорка, я поймала себя на мысли о том, удастся ли мне починить одежду, чтобы ее хватило еще на один сезон.
Камилла громко засмеялась, вспомнив о своем дурацком поведении. Тогда, стоя у сундучка, она впервые всерьез задумалась над этой проблемой и вдруг осознала, что может теперь позволить себе любую одежду, какую только пожелает. Эта мысль так ее поразила, что она, испытывая острую потребность в освобождении, скатала все свои старые пожитки в довольно объемистый тюк, чтобы пожертвовать его какой-нибудь благотворительной организации. Вследствие импульсного ребяческого жеста ей теперь не во что переодеться. Впрочем, это дело поправимое.
Летти развеселилась, выслушав ее рассказ.
– Может быть, ты попросишь Гортензию подобрать тебе новые платья?
– Конечно, – охотно согласилась Камилла. – Давайте подберем новый гардероб для всех троих.
Летти несколько рассеянно кивнула головой и вернулась к своим травам.
Камилла знала, что должна уладить вопрос о мастерской Бута, но здесь, в саду, она испытывала такое умиротворение, что ей захотелось отложить решение этой проблемы «на потом». Она размышляла о Летти, наблюдая за ее работой. Интересно, что скрывается за внешним спокойствием тетушки? Она вовсе не походила на лунатика или на человека, способного причинить малейший вред кому бы то ни было. Известно ли ей о наветах и обвинениях старшей сестры?
На фотографии, которую завещал ей Оррин Джадд, правая рука Летти выглядела столь же здоровой, как и левая; стало быть, она получила увечье уже будучи взрослой. Каково происхождение уродливого шрама на ее руке? И почему такая милая женщина не вышла замуж?
– Гортензии тоже пойдет на пользу расширение круга общения, – заметила Летти, продолжая орудовать совком. – Она истосковалась по радости и веселью, которых была лишена многие годы
– И все же она не одобряет того, что я делаю, – пожаловалась Камилла. – Она говорит, что этот дом предназначен для трагедии, и мы должны оставить его в покое, чтобы он нас уничтожил.
Летти, сидя на корточках, подняла голову и взглянула на темные башни Обители.
– Я понимаю, что она имеет в виду. Когда смерть посещает дом, она оставляет после себя следы.
– Любой старый дом был свидетелем смерти, – возразила Камилла. – Что тут особенного? Дедушка был уже немолод, и он, кажется, прожил интересную и насыщенную жизнь. Может быть, нам не следует так уж убиваться по поводу его кончины?
Серебристые косы, венчавшие голову Летти, сияли на солнце, пока она, склонившись над клумбой, рыхлила комья земли. Камилла, понимая, что за молчанием тети таится целая буря чувств, мягко проговорила:
– Ведь вы думаете о моей матери, не так ли, тетя Летти? О том, что она умерла в этом доме… умерла совсем молодой. Может быть, вы расскажете мне, что произошло? Когда здесь были репортеры, один из них упомянул о смерти мамы. Он сказал, что она погибла в результате несчастного случая. Мне кажется, я должна знать правду, какой бы она ни была.
Карие глаза Летти, приветливые и совсем не похожие на глаза сестры, на секунду задержались на лице Камиллы и скользнули в сторону. В это мгновение Камилла уловила в них нечто необычное. Может быть, страх? Воцарилось молчание; Летти бросала в клумбу семена и вдавливала их в землю, двигаясь вдоль грядки и не обращая внимания на грязь, запачкавшую ее юбку. Малиновка, взъерошенная и красногрудая, подскочила к грядке, чтобы вытащить из нее червяка. В воздухе теплый запах земли смешался с запахом хвои, и Камилла подумала, что никогда прежде не бывала в таком спокойном и мирном месте. Но выражение, которое она заметила в глазах Летти, никак нельзя было назвать умиротворенным.
Отказ отца Камиллы говорить о смерти Алтеи был продиктован его собственной болью и стремлением оградить дочь от излишних страданий. Молчание, окружавшее смерть Алтеи в Грозовой Обители, имело другую природу. Оно походило на заговор, и было основано на боязливом желании не только скрыть, но и похоронить правду.
Камилла поняла, что ей не следует повторять вопрос. Это не имело смысла. Еще не созрело время для ответа. Стараясь говорить деловитый и обыденным тоном, она затронула тему студии Бута и сообщила тете, что Росс – если они хотят, чтобы он остался, – должен получить эта комнаты в свое распоряжение.
Летти слушала и понимающе кивала головой.
– Конечно, мы не должны терять Росса Грейнджера, если он соглашается остаться. Буту придется уступить и расстаться со своей студией. Но он, скорее всего, не захочет этого сделать. В некоторых ситуациях Бут бывает упрямым и капризным. Хочешь, я с ним поговорю?
Поначалу Камилла и сама склонялась к такому решению. Хотя Бут всегда был добр к ней, он, тем не менее, внушал ей какие-то смутные опасения. Но Камилла подумала, что не должна поддаваться слабости и перекладывать свои проблемы на хрупкие плечи тети Летти. Если она собирается обосноваться в Грозовой Обители всерьез и надолго, ей не следует увиливать от ответственности. К тете Летти она пришла за советом, а проблему решит собственными силами.
– Я поговорю с ним сама, – сказала она.
Камилла прочла одобрение в глазах своей тети.
– Конечно, ты права, дорогая. Хорошо бы предложить ему другое место взамен прежнего. Например, детскую. Почему нет? Она достаточно светлая и просторная. Бут оборудовал мастерскую вне дома только потому, что папа не переносил запаха краски и скипидара. Но не думаю, что кто-нибудь из нас будет возражать, если он обоснуется наверху.
– Спасибо, тетя Летти. Я пойду к нему с этим предложением прямо сейчас.
Но она ушла не сразу.
– Я видела ваши запасы в подвале, – как бы вскользь сообщила она тете. – Вы, должно быть, отдали много сил изучению трав и их свойств, став настоящим специалистом в этой области.
Летти кивнула.
– Я люблю готовить отвары, настои и прочие снадобья. Человек, который разбирается в травах, может извлечь из них большую пользу. В прежние времена мне приходилось лечить очень многих жителей деревни. Они доверяли мне больше, чем врачу. Когда-то между мной и доктором Уилером существовало дружеское соперничество. Конечно, теперь я этим не занимаюсь.
Камилла всматривалась в лицо тети: внешне хрупкое, оно, тем не менее, свидетельствовало о внутренней силе.
– Почему же вы перестали помогать людям, если чувствуете к этому призвание и получаете удовольствие, ухаживая за больными?
Летти ответила не сразу. Она утрамбовала землю над посаженными семенами и улыбнулась, глядя на грядку.
– Сея травы, надо быть очень внимательным. Практически все семена прорастают и норовят стать плечом к плечу, как народ в городской толчее. Поэтому при посеве следует соблюдать интервалы, чтобы травы выросли крепкими и душистыми.
Камилла ждала, и Летти через некоторое время снова заговорила, стараясь не встретиться с ней взглядом.
– Гортензии не нравилось то, что я делала. Она не считала это занятие приличным для члена семьи Джаддов.
– Почему бы вам не вернуться к лечению травами, тетя Летти? – спросила Камилла.
– Теперь уже слишком поздно, – печально ответила Летти. – Многое упущено, и этого не поправишь. – Она опустила голову, так что Камилле видно было только серебро ее волос.
Откладывать и дальше выполнение неприятной задачи не имело смысла, и Камилла встала.
– Вы не знаете, где сейчас Бут?
– Утром я видела, как он пошел к каретному сараю, – сообщила Летти. – Скорее всего, он все еще в мастерской. Если на первых порах Бут рассердится, не обращай на это особого внимания. Я знаю, как его образумить.
– Надеюсь, мне самой удастся это сделать, – заявила Камилла с решимостью, которой на самом деле не ощущала. Она обогнула дом и зашагала по подъездной дороге к бывшей конюшне.
Глава 10
Вскоре Камилла увидела каретный сарай, стоявший у ворот. Над его замыслом тоже поработало нетривиальное воображение. Он представлял собой нечто вроде большого дома в миниатюре и имел собственные башни, карнизы и арочные окна.
Массивные ворота были открыты, и Камилла взяла себе на заметку, что здание нуждается в ремонте. Через открытую дверь видна была крутая лестница. Но Камилла не подошла к ней сразу, а вместо этого осмотрела ряд грязных, запущенных ценников, затем большое помещение, где когда-то стояли экипажи. Все было покрыто пылью и оплетено паутиной, только лестница чисто подметена. Направившись к ней, Камилла задела плечом старую конскую сбрую, висевшую на гвозде, и в этот момент сверху раздался голос Бута:
– Кто там внизу?
Камилла быстро подошла к нижней ступеньке.
– Это я, Камилла.
Наконец Бут ее увидел.
– Какая приятная неожиданность! Поднимайся, кузина Камилла, я покажу тебе свою мастерскую.
Держась за шаткие перила, она поднялась наверх. Бут протянул ей руку и помог взобраться на последние ступени. Камилле пришлось зажмуриться от яркого света, заливавшего большую комнату.
На Буте была длинная серая льняная блуза, заляпанная краской, в руке он держал палитру. На мольберте посреди комнаты стояла почти законченная картина.
– Ты как раз вовремя, кузина. Сейчас будем пить кофе. – Бут отложил палитру, принес стул для Камиллы и смахнул с него пыль. – У меня тут не очень-то прибрано, но я не люблю, когда слуги трогают вещи, нужные мне для работы.
Когда Камилла села на стул, Бут сходил в смежную с мастерской комнатку, где на маленькой печке забулькал кофе, аромат которого смешался с обычными для студии запахами – и это сочетание не показалось Камилле неприятным. Пока Бут готовил кофе, она рассматривала полотно на мольберте.
Камиллу снова поразила жестокая целеустремленность кисти Бута. На картине был изображен берег Гудзона, над которым возвышался замок, напоминавший Грозовую Обитель, но значительно больше. Черные грозовые тучи заволокли небо. Художник запечатлел момент, когда всю сцену озарила вспышка молнии. У подножия крутой скалы злобно бушевали волны, отражавшие зеленовато-желтые отблески молнии. Застигнутое бурей суденышко потерпело крушение; оно запрокинулось, сбрасывая в воду находившихся на борту пассажиров. Кисть Бута смаковала ужасы злосчастной сцены, от которых у Камиллы мурашки побежали по коже.
– Твои картины всегда так жестоки? – спросила она.
Бут поставил кофейник на стол и подошел к Камилле, заинтересованный ее реакцией.
– Ты уловила, что я пытался передать? Момент опасности! Балансирование на лезвии ножа, при котором становится зыбкой грань между жизнью и смертью.
Камилла понимала, что он имел в виду; в привлекательности подобной темы для художника не было ничего удивительного. Странным казалось другое – назойливость, с которой Бут варьировал мотивы жестокости. Картина, висевшая в комнате его матери, тоже запечатлела «момент опасности».
Бут прочел вопрос в глазах кузины.
– Возможно ли чувство более острое, нежели то, которое испытывает человек, оказавшийся перед лицом загадки бытия?
Он был охвачен каким-то демоническим вдохновением, внушавшим Камилле беспокойство. Она с самого начала уловила в поведении Бута какую-то странность, суть которой пыталась безуспешно определить после каждой встречи с кузеном. Испытывая неловкость и смущение, она встала со стула и прошлась по комнате, рассматривая картины, небрежно прислоненные к стенам.
– Тетя Гортензия говорила о том, что собирается устроить выставку твоих работ в Нью-Йорке. Почему бы не сделать этого теперь? – предложила Камилла.
Бут принес ей чашку кофе.
– В общем-то, можно… если бы я стремился к известности. Дедушка Оррин никогда не одобрял моих занятий живописью. Правда, это очень мало меня волновало. Я пишу для собственного удовольствия.
Слово «удовольствие» плохо вязалось с такой мрачной и угрюмой живописью. Камилла потягивала кофе и продолжала ходить по комнате, останавливаясь то перед сценой смертельного петушиного боя, где ярким пятном выделялись заляпанные кровью перья, то перед недописанным портретом женщины, пытавшейся обуздать вставшую на дыбы лошадь. Лицо женщины осталось непроработанным, но дикие глаза лошади, ее раздутые ноздри и оскаленные зубы были тщательно выписаны.
Заметив, что Камиллу интересовала именно эта картина, Бут подошел к полотну и повернул его лицевой стороной к стене.
– Не люблю показывать незаконченные вещи, – объяснил он.
Камиллу удивила категоричность тона Бута и неожиданная резкость в манере поведения. Что мучило этого человека? Что заставляло его действовать подобным образом? В странности Бута было что-то демоническое – и завораживающее.
Камилла вернулась к своему стулу и повернула его так, чтобы не видеть картину с потерпевшим крушение судном и маленькими фигурками людей, падавших в реку и беспомощно барахтавшихся в воде.
– Ваша наездница – смелая женщина, – заметила она. Бут ничего не ответил, и Камилла продолжала: – Я всегда любила верховую езду. Как ты думаешь, могу ли я купить лошадь и ездить по окрестностям Грозовой Обители?
Бут сел на высокую стремянку и свесил ноги.
– Почему бы и нет? Теперь с нами нет дедушки Оррина, который запретил бы это сделать.
– Почему он не держал лошадей, если здесь есть конюшня?
Бут отпил глоток горячего черного кофе.
– Мы в них не очень-то нуждались, поскольку никуда не ездили. А дедушка выбирался в свет редко и всегда нанимал экипаж.
Камилла чувствовала, что Бут чего-то недоговаривает, но не сумела заставить себя потребовать ясного ответа.
– Если ты всерьез решила приобрести лошадь, – продолжал Бут, – то я могу поискать подходящую, приученную ходить под седлом. Думаю, что мне удастся это сделать.
– Я буду тебе благодарна. – Камилла допила кофе, так и не решившись затронуть тему переселения Бута.
Неожиданно он сам пришел ей на помощь:
– Полагаю, тебе захочется очистить стойла внизу, чтобы подготовить место для лошади? За перегородкой есть еще и комната для конюха.
Камилле ничего не оставалось, как воспользоваться случаем.
– Ты знаешь, что мистер Грейнджер согласился у нас остаться на какое-то время? Мистер Помптон считает, что мы не можем без него обойтись. Он издавна был правой рукой дедушки, и пока никто не может его заменить.
Взглянув на Бута, Камилла заметила, что он насторожился.
– Я так и знал, что нам будет нелегко от него отделаться. Полагаю, ты пришла сюда, чтобы попросить меня освободить эти комнаты и позволить Грейнджеру вступить во владение… своим наследством. Я угадал?
Камилла почувствовала, что краснеет.
– Может быть, приспособим под мастерскую старую детскую? Освещение там еще лучше, чем здесь, и тебе будет удобно заниматься живописью в стенах дома.
– Наверное, этот план предложила тетя Летти? Ты боялась прийти сюда и выселить меня из сарая, не так ли, кузина?
– Это правда, – призналась Камилла.
– Ну что ж, ты это сделала. А что, если я скажу, что не желаю переезжать? И что мне не нравится детская?
Камилла отвела взгляд, не в силах смотреть в его закипающие гневом глаза.
– Я понимаю, что тебе не хочется расставаться с местом, к которому ты привык.
– Твое сочувствие трогает меня, кузина, – сказал Бут. Он соскочил со стремянки и стал складывать законченные полотна. – Хорошо, я перееду. Но, пожалуйста, пойми: я делаю это не для того, чтобы доставить удовольствие Грейнджеру.
Камилла поставила чашку и встала рядом ним.
– К чему такая спешка? Мистер Грейнджер может подождать. Мне очень жаль, что все получилось.
Взгляд Бута неожиданно смягчился, на его лице заиграла улыбка.
– Я верю, что тебе и впрямь жаль, дорогая. Не беспокойся, я не доставлю тебе лишних хлопот. Но запомни, что делаю это ради тебя, а не ради Грейнджера.
– Спасибо, – сказала Камилла и повернулась к лестнице, инстинктивно торопясь улизнуть, пока преисполненный сознания собственного благородства Бут не потребовал за него платы.
Но он не оставил Камиллу в покое, а помог ей спуститься с крутой лестницы и проводил до дома. По дороге он сжал ей руку, как бы желая поддержать. Камилла с необычайной остротой ощущала его присутствие, близость заряженного энергией гибкого тела, каждое движение которого свидетельствовало о томящейся в узде темной, демонической жизненной силе. Что произойдет, если Бут ослабит узду и обуревающие его страсти вырвутся наружу? При мысли об этом Камиллу охватило возбуждение, непонятное ей самой.
Как бы догадавшись о ее состоянии, Бут еще сильнее стиснул руку Камиллы.
– Скажи мне, кузина, – вопрошал он, – как могло случиться, что такая привлекательная девушка, как ты, не вышла замуж в Нью-Йорке?
– Я очень мало общалась с мужчинами, – призналась она и ускорила шаг.
Бут придержал ее, заставив идти медленнее, и Камилла почувствовала, что его забавляет ее смущение. Бут Хендрикс изумлял и одновременно отталкивал, вселял чувство тревоги – и при этом не терял своей привлекательности. Камилла испугалась, как бы ее интерес к этому человеку не привел к опасным последствиям.
– Мы должны восполнить упущение, – заявил он. – В противном случае ты окажешься уязвимой перед любым мужчиной, который проявит к тебе интерес.
Он зашел слишком далеко, но Камилла не знала, как его осадить, и не была уверена, хочет ли сделать это.
Когда они приблизились к дому, их оглушил шум, поднятый плотниками на лесах над передней дверью, и Камилла с удовлетворением посмотрела на обновленный участок стены.
– Дом уже выглядит лучше. Представляешь, каким он будет после ремонта!
Бут скептически взглянул на плотников, явно не разделяя энтузиазма Камиллы.
– Боюсь, что согласен с моей матерью: это напрасная трата денег и энергии. Но если ремонт доставляет тебе удовольствие, значит, он служит самой благородной и возвышенной цели.
Внезапно Бут отпустил Камиллу и, оставив ее у крыльца, поспешно зашагал прочь. Подобные эскапады, характерные для Бута, производили на Камиллу гнетущее впечатление: ей казалось, что, скрываясь из виду, Бут мгновенно вычеркивает ее из своей памяти. Она вошла в дом, не в силах разобраться в теснившихся в груди противоречивых чувствах. В этот момент Камилла не могла сказать, как она относится к Буту Хендриксу.
Летти встретила ее в коридоре второго этажа.
– Ты поговорила с Бутом? Как он отнесся предложению о переносе студии в детскую?
– Как я и предполагала, он был недоволен, – признала Камилла. – Но Буту не хотелось меня огорчать. Кажется, он очень сердит на Росса. В общем, я рада, что разговор с Бутом остался позади.
Летти отнеслась к словам Камиллы с пониманием.
– Ты выглядишь расстроенной, дорогая. Почему бы тебе не прилечь ненадолго в своей комнате? А я принесу туда чая с отваром, и тебе сразу полегчает.
Проще было позволить тете Летти себя опекать, чем сопротивляться, отказываясь у нее лечиться. Вернувшись в свою комнату, Камилла поняла, что не может спокойно лежать в постели. Визит к Буту выбил ее из колеи. Она почувствовала, что в душе художника зреет гнев, который в один прекрасный день вырвется наружу, обернется взрывом. Оставалось только надеяться, что, когда это произойдет, острие гнева Бута не будет направлено против нее. А может быть, именно этого она и желала? Не стремилась ли она в глубине души вступить в более тесные отношения с Бутом, чем бы ни грозило ей такое сближение?
Она все еще беспокойно ходила по комнате, когда в дверь постучала Летти. Сперва через порог перескочила Миньонетта, за ней медленно вошла Летти с подносом в руках.
– Вот и я, дорогая, – обратилась она к Камилле. – В салфетку завернут тост и немного джема из лепестков роз. Через пару минут чай настоится, и его можно будет пить.
– Спасибо, тетя Летти, – поблагодарила ее Камилла, тронутая искренней заботой.
Летти ласково потрепала племянницу по плечу и ушла. На этот раз Миньонетта не последовала за своей хозяйкой. Она села перед столиком, на котором стоял поднос, выжидательно глядя на него снизу вверх.
Камилла засмеялась.
– Так ты осталась, чтобы получить блюдечко чая?
Кошечка мяукнула в знак согласия.
– Хорошо, – сказала Камилла. – Я налью тебе немного, но будь осторожна: чай очень горячий, просто обжигающий.
Камилла поставила блюдце для кошки козле камина, подстелив под него кусок оберточной бумаги. Затем налила чай в свою чашку, подула на нее и решила подождать; пока жидкость остывала, Камилла вдыхала острый и не слишком приятный аромат, напоминавший запах маргариток. Миньонетта уже лакала чай, деликатно передвигаясь вокруг блюдца, у краев которого лакомство было не таким горячим. Камиллу это определенно забавляло. У Миньонетты странный для кошки вкус. Наверное, Летти приучила ее к отварам, когда та была еще котенком.
Камилла сказала себе, что должна выпить чаю с отваром, хочется ей того или нет, и поднесла чашку к губам. В этот момент кошка издала какой-то хриплый звук; она корчилась от боли.
Увидев это, Камилла так испугалась, что не могла пошевелиться, а Миньонетта тем временем судорожно изогнулась, и ее вытошнило; кошка освободила желудок от жидкости, которую только что с такой жадностью лакала.
Камилла поставила чашку на стол и подбежала к двери, чтобы позвать Летти. Однако коридору в этот момент проходила Гортензия.
– Летти пошла вниз, – сообщила она Камилле. – Что случилось?
– С Миньонеттой творится что-то неладное. Я только что дала ей блюдечко чая, и ее вытошнило.
На лице Гортензии появилось странное выражение. Мельком взглянув на кошку, она взяла нетронутую чашку Камиллы, принюхалась и покачала головой.
– Я об этом позабочусь, – заявила она, взяла другую руку чайник и вышла из комнаты. Камилла налила в блюдечко воды для Миньонетты и начала складывать оберточную бумагу. Через минуту вернулась Гортензия.
– Ты не должна позволять моей сестре накачивать себя снадобьями ее изготовления, – предостерегла она Камиллу. – Летти переоценивает свои познания в ботанике, так что лучше не поддаваться ее уговорам. Страшно подумать, что могло произойти, если бы ты выпила свою чашку, а избавиться от ее содержимого на манер Миньонетты тебе бы не удаюсь.
Гортензия снова ушла, не дожидаясь ответа, Камилла продолжала наблюдать за кошкой. Миньонетта делала слабые попытки почиститься и умыться, с мольбой глядя на Камиллу. Тогда она взяла кошку на руки и пошла вниз, чтобы передать ее Летти.
Грейс сообщила, что мисс Летти в кладовой, и Камилла спустилась в подвал. Она застала Летти в кладовой: тетя занялась уборкой, а Бут помогал ей в своей небрежной манере. Они снимали с полок бутылки и банки, протирали их и ставили на место.
Камилла протянула тете кошку.
– Только что Миньонетта выпила немного моего чая, и ей стало нехорошо. Я ужасно испугалась. Хотя сейчас ей, кажется, немного лучше.
Летти повернулась, и Камилла увидела, как бледнеет ее лицо. Она почти вырвала кошку из рук племянницы и прижала к себе, нежно поглаживая маленькое тельце. Камилла никогда прежде не видела Летти разгневанной, но сейчас тете просто кипела от негодования.
– Не смей ничего давать Миньонетте без моего указания! – кричала она. – Никогда, никогда не делай таких вещей!
Камилла с изумлением смотрела на Летти, не зная, что сказать.
– Может быть, мы подумаем еще и о Камилле? – вмешался Бут. – Ты пила этот чай, Камилла?
– Нет. – Она покачала головой. – Я его даже не попробовала. Когда я сказала тете Гортензии, что кошке стало от него нехорошо, она унесла чашку и чайник.
После этих слов племянницы Летти пришла в себя. Не выпуская из рук Миньонетту, она слабо улыбнулась племяннице.
– Прости меня, дорогая. Миньонетта много для меня значит, что я… я немного рассердилась. Мне не следовало вести себя так эгоистично.
Бут вопросительно и тревожно смотрел на Летти.
– Что это был за отвар? – спросил он.
Придерживая рукой кошку, взобравшуюся на ее плечо, Летти быстро подошла к полкам, висевшим на стене за дверью, и сняла с одной из них пустую банку.
– Ну, это был всего-навсего обычный майоран, в который я добавила мяты. Я взяла остатки со дна этой банки – посмотри.
Бут снял крышку, понюхал и вернул банку из-под майорана Летти.
– Ты уверена? Иногда я удивляюсь, как ты умудряешься различать все эти травы и истолченные листья, особенно при изготовлении сложных смесей.
– Это очень просто, – с достоинством возразила Летти. – Я различаю травы так же, как различаю лица окружающих меня людей. К тому же у каждой – свой собственный запах.
Она поставила банку обратно, и Камилла невзначай заметила пустое место, пробел в плотном ряду бутылок, размещавшихся невдалеке, на этой самой полке.
– Скажи мне, тетя Летти, – не отставал от нее Бут. – Кто-нибудь знал, что ты готовишь чай для Камиллы?
На какое-то время взгляд Летти дрогнул. Камилла уловила в нем неуверенность, которая почему-то ее смертельно испугала. Это был шок, вызванный накопившимся недоверием, подозрительностью и дурными предчувствиями.
Летти тут же овладела собой. Если она и испытывала сомнения, прежде чем выбрать определенную линию поведения, то теперь они были позади. Может быть, она кого-то выгораживала? Или наоборот, хотела переложить свою вину на чужие плечи.
– Я уверена, что Миньонетте стало плохо не от моего отвара, – заявила она. – Вот что, давай-ка я заварю тебе свежего чая, моя дорогая. Это займет не более минуты.
Камилла начала отказываться, но в разговор снова вмешался Бут.
– И мне тоже, тетя Летти, – попросил он. – Давайте попьем чай втроем, а то у меня с утра плохое настроение.
Он с легкой усмешкой взглянул на Камиллу. У него вдруг явно поднялось настроение, что привело Камиллу в замешательство.
Летти заварила чай, вскипятив воду на печи в большой комнате подвала, где уже горел огонь под каким-то снадобьем. У печки вокруг овального стола стояло несколько стульев, и они сели пить мятный чай, который Летти сдобрила листьями ароматного бальзамина. Миньонетта, оправившаяся после отравления, доверчиво прильнула к блюдечку, которое поставила перед ней хозяйка. Отпив глоток пахучего чая, Камилла поймала себя на мысли, что ей несвойственна доверчивость маленькой кошки. Летти постоянно отводила глаза в сторону, в то время как Бут, напротив, настойчиво старался поймать ее взгляд. Камилле было не по себе, и она с трудом заставила себя допить свою чашку.
Они еще сидели за столом, когда в подвал спустилась Гортензия и с очевидным удивлением окинула их взглядом.
– Присоединяйся к нам, – почти весело предложила сестре Летти, но Гортензия отказалась.
Бут искоса и как-то странно взглянул мать
– Так ты вымыла чайник, который унесла из комнаты Камиллы? Может быть, не стоило так торопиться? Ты хоть понюхала отвар?
– Для меня все они пахнут отвратительно, – заявила Гортензия. – Миньонетта чуть не сдохла. То, что таким образом подействовало на кошку, могло оказаться смертельным для Камиллы.
Летти занялась Миньонеттой, и по ее поведению можно было подумать, что она не слышит разговора, который ведут за столом. И все же в повороте ее головы чувствовалась напряженность, заставившая Камиллу заключить, что Летти настороженно ловит каждое слово. Казалось, этим троим известно нечто такое, чего не знает Камилла, и они ведут между собой тайный поединок, причем каждый из них с недоверием относится к двум другим.
Камилла ощущала невыносимо горький привкус во рту.
Вечером Камилла по просьбе Росса встретилась с ним в библиотеке. После случая с Миньонеттой она не настроена была обсуждать деловые проблемы, но Росс настаивал, и ей пришлось уступить.
