Текст книги "Грозовая обитель"
Автор книги: Филлис Уитни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)
Как определить выражение, промелькнувшее в глазах Бута? Трудно сказать; Камилла ни в чем не была уверена. Кузен подал ей руку, чтобы помочь спуститься с крыльца, проявляя сочувствие и заботу.
– Ты должна соблюдать осторожность, Камилла. Немного позже я посмотрю, что там стряслось со ступенькой.
Затем он поздоровался с миссис Ландри и Норой в своей обычной учтивой манере; если он и строил козни против Камиллы, по его лицу об этом никак нельзя было догадаться.
Камилла, Нора и миссис Ландри пересекли лужайку и подошли к ее краю, чтобы полюбоваться видом на реку. Камилле пришлось полностью переключиться на роль хозяйки дома, поскольку миссис Ландри больше интересовалась Камиллой, чем рекой.
– Ты такая же красивая, как твоя мать, – сказала она. – Возможно, даже еще красивее. Но между вами есть разница. У твоей матери была склонность действовать бесшабашно, по натуре она была сорвиголова, что всегда могло привести к беде. Ты выглядишь более уравновешенной.
Была ли она уравновешенной? Вряд ли, если внутри все до сих пор колотило от страха, который она любой ценой должна была скрыть.
– Не уверена, что это комплимент, – ответила Камилла матери Норы, радуясь тому, что ее голос не дрожит. – Я так рада, что вы пришли, миссис Ландри. Мне известно, что вы и моя мать были близкими подругами, и я хочу о многом вас расспросить.
Но теперь стали прибывать другие гости, и поговорить им не удалось. Скоро вся лужайка оказалась усеянной небольшими группами леди и джентльменов. Гортензия, Летти и Бут передвигались среди них, приветствуя старых друзей, знакомясь с младшими членами семейств соседей; все трое вели себя непринужденно, легко вернувшись к давно усвоенной манере поведения.
Гортензия, остановившись рядом с Камиллой, довольно язвительным тоном произнесла:
– Ты ведь знаешь, почему пришли эти люди, Не так ли? Старики явились из любопытства. Посмотреть, во что мы за это время превратились. Молодые здесь для того, чтобы взглянуть на тебя и решить, достойна ли ты их общества.
Камилла засмеялась, но ей было не по себе. Прием, казавшийся прежде веселой забавой, потерял для нее привлекательность, когда над ним с явной враждебностью нависла тень Грозовой Обители.
Солнце, как обычно, исчезло за выступом скалы слишком внезапно, хотя небо выглядело еще более ярким на фоне темного силуэта горы. Дом сиял огнями, слуги зажгли свечи в японских фонарях, и скоро лужайка и веранда засверкали, как драгоценные камни, отливая голубизной, зеленью и желтым золотом. Внизу на склоне холма, где темнели кусты, светлячки зажгли свои летучие фонарики.
Скрипачи из деревни расположились на веранде и приступили к игре; к ним жадно устремились молодые люди, желавшие потанцевать. Камилла едва успевала перевести дыхание, переходя от одного партнера к другому. В какое-то мгновение она заметила освещенный огнями пароход, проплывавший мимо них по Гудзону, и подумала, что пассажиры, наверное, с завистью взирают на праздник в Грозовой Обители. Когда-то она мечтала именно об этом. Воплотившись, мечта показалась ей пустой иллюзией.
Когда музыканты грянули вальс, кто-то тронул Камиллу за плечо, и она, повернувшись, увидела перед собой лицо Росса Грейнджера. От этой приятной неожиданности все сомнения Камиллы унеслись прочь. Радостный трепет, пронизывавший все ее существо, был замешен на горе и страдании, но в этот момент восторжествовала радость. Она больше не задавала вопросов собственному сердцу. Росс Грейнджер был ее любовью, и так будет всегда, нуждается он в ней или нет. В нем ее сила и спасение – безопасная гавань, которая укроет ее от душевных бурь. Форма его подбородка, посадка головы почему-то придавали ей уверенность, а также силу и готовность противостоять судьбе. Она снова оказалась в кольце его рук, не пытаясь скрыть радость, засиявшую в ее глазах.
– Извините, что опоздал, – сказал он. – Надеюсь, приглашение осталось в силе. Вы ведь меня пригласили, не так ли?
– Конечно, я вам рада! – воскликнула она; в ее голосе звучало только счастье, а отголоски боли отозвались в сердце.
Росс мягко вел ее в танце, и она чувствовала в его прикосновениях нежность, чего не было перед отъездом. Может быть, он тоже немного скучал по ней?
– Вы нашли в Нью-Йорке то, что искали? – спросила она и затаила дыхание в ожидании ответа. – Вы скоро уедете?
– Не уверен, – ответил он. – Я должен сперва покончить с кое-какими делами.
– Вы имеете в виду работу на моего дедушку?
– Работу на вас. Как шли дела в мое отсутствие?
– Плохо, – доверительно прошептала она. – Ужасно! Я должна с вами повидаться.
– Это не так трудно. Я перед вами.
– Вы не понимаете. Я должна повидаться с вами вне дома. Там, где нас никто не увидит и не услышит.
– Где и когда пожелаете.
Камилла с лихорадочной быстротой перебирала возможные варианты.
– Тогда завтра утром на кладбище, – решилась она наконец. – Вы сможете прийти туда к десяти?
– Конечно.
Вальс подошел к концу, и Камилла неохотно высвободилась из объятий Росса, чувствуя, что окажется в безопасности только тогда, когда ее снова обнимут его руки. Теперь пульсация боли и потерянности возобновилась, и радости пришлось отступить.
Тем временем на столиках на лужайке появились закуски и прохладительные напитки, и Камилла, переходя от одной группы гостей к другой, оказалась, наконец, возле столика миссис Ландри и села рядом с Норой. На веранде Летти заняла место у арфы, и зазвучали старые мелодии Шотландии. В Хайленде на Гудзоне проживало много выходцев из этой страны, и музыка тети Летти была принята с восторгом; некоторые пожилые люди слушали ее со слезами на глазах.
Однако Лора Ландри не была шотландкой и не отличалась сентиментальностью; к тому же она больше любила говорить, чем слушать.
– Нора сказала мне, что вы неплохая наездница, – обратилась она к Камилле. – И что вы приобрели собственную лошадь. Я обрадовалась, узнав об этом. В былые времена все мы ездили верхом. Особенно Алтея.
– Знаю, – сказала Камилла. – Я нашла на чердаке ее серую амазонку и теперь надеваю весь костюм: высокую шляпу, сапоги и так далее. Мне кажется, что люди постарше, которых я встречаю во время верховых прогулок, думают, что видят перед собой призрак Алтеи, вернувшийся на Грозовую гору. Миссис Ландри, были ли вы в Голубых Буках в тот день, когда моя мать упала с лошади и погибла?
Пухлое, самоуверенное лицо исказилось от боли.
– Я была здесь, когда Оррин Джадд принес ее с горы. Бут в поисках Алтеи зашел в Голубые Буки, надеясь, что она все же не поехала на гору. Поэтому я пришла сюда и стала ждать ее в Грозовой Обители.
– Я слышала, что после гибели Алтеи здесь произошла какая-то неприятная история, – допытывалась Камилла.
– Вы хотите сказать, что я закатила сцену? Разговаривая со мной, не обязательно сглаживать острые углы. Я действительно устроила сцену. Алтея была слишком хорошей наездницей, чтобы лошадь – как бы она ни вела себя во время грозы – могла выкинуть ее из седла. Я почувствовала: тут что-то неладно, это не несчастный случай. Мне хотелось понять подоплеку происшествия.
– Насколько мне известно, лошадь была напугана грозой, – заметила Камилла.
– В этом-то одна из странностей случившегося, – подхватила Нора. – В том, что Алтея поехала на Фолли, которая была для нее совершенно незнакомой лошадью.
– Ну, если бы ты знала Алтею так, как знала ее я, то не нашла бы в этом ничего удивительного, – возразила дочери миссис Ландри. – Подобные выходки как раз в ее характере, и эта сторона инцидента не вызывает у меня подозрений. Но вам должно быть, прекрасно известно, что хорошую наездницу невозможно сбросить с дамского, бокового седла, если она не застигнута врасплох. В конце концов, если ваше колено перекинуто через луку седла, а правая нога обхватывает левую икру, вы заперты в седле на замок, и никакая сила вас оттуда не выбьет. Алтея должна была удержаться в седле и в конце концов остановить лошадь. У нее хватало сил, чтобы справиться с кобылой. Эти соображения я и высказала Оррину Джадду. Но момент был неподходящим.
– Что вы имеете в виду? – спросила Камилла.
– Он обезумел от горя, и ему показалось, что я обвиняю в несчастье его, Оррина. А он и без того корил себя, что не избавился от этой лошади раньше. Мне не с кем было обсудить этот вопрос, пока не приехал ваш отец. Он признал справедливость моих соображений, но к этому времени доступ к Оррину был уже закрыт. Он слег и встал с постели только в день похорон. Члены семьи окружили его кольцом и никого к нему не подпускали. Я имею в виду троих: Гортензию, Бута и Летти. Хотя Оррин, наверное, все равно бы нам не поверил.
– Не поверил бы чему? – спросила Камилла; она едва сдерживала дрожь, ее ладони покрылись испариной.
– Тому, что инцидент не был несчастным случаем, – прямо заявила миссис Ландри. – Ваш отец был в этом уверен, но он ничего не мог сделать. Нет никаких доказательств.
– Но… но почему? Я хочу сказать: кому могло понадобиться причинить зло моей матери.
– Ваш дедушка послал за ней, когда заболел. Увидев ее, он понял, кого из своих детей любит больше всех на свете. К этому времени у него испортились отношения с остальными членами семьи. Оррин считал, что они плохо обращаются с Алтеей. Поэтому он решил изменить свое завещание. Полагаю, он собирался сделать тогда примерно то же самое, что сделал недавно, оставив все наследство тебе. Но в тот раз он бросил эту угрозу им в лицо. Оррин заранее предупредил их о своих намерениях. И вот за два дня до того, как Алтея должна была покинуть дом, ее сбрасывает лошадь. Так вот: я в это не верю.
Камилла слушала мать Норы в полном смятении. Все это выглядело ужасным – и вполне возможным. Теперь ей легко было поверить миссис Ландри, хотя она наверняка отвергла бы такую версию, доведись ей выслушать ее сразу по прибытии в Грозовую Обитель. Камилла верила подруге Алтеи, потому что знала теперь по собственному опыту, что это значит – быть дичью, которую загоняют в западню.
– Вот чего я никогда не могла понять, – вмешалась Нора. – Почему Оррин так долго медлил, прежде чем послал за вами, Камилла? Если его отношение к Алтее переменилось к лучшему, почему он не хотел знаться с ее дочерью?
– Об этом позаботился Джон Кинг, – пояснила миссис Ландри. – Я знала его как человека, наделенного необычайным благородством, добротой и чувствительностью. В те давние дни он покорил наши сердца. Но когда мягкий по натуре человек поддается гневу, он представляет собой тяжкое зрелище. Джон Кинг поклялся, что Оррин Джадд никогда не увидит свою внучку и отныне никто из Кингов не переступит порога Грозовой Обители.
– И он сдержал слово, – мягко подтвердила Камилла. – Теперь я понимаю, почему он никогда не говорил о том, что случилось с моей матерью. Поэтому его муки, связанные с ее смертью, никогда не утихали, превышая привычную скорбь.
Миссис Ландри накрыла руку Камиллы своей
– Вот почему я должна была повидаться с тобой. Тебе не следует повторять ошибку, жертвой которой стала твоя мать.
Камилла сдержанно кивнула.
Она совсем забыла о гостях и только теперь растерянно оглянулась. Летти так и осталась сидеть возле арфы. Гортензия взяла на себя роль хозяйки дома и исполняла ее с большой помпезностью, проплывая между столиками с таким видом, словно нашла в этом свое призвание. Росс, протанцевав вальс с Камиллой, исчез. Глаза Камиллы перебегали с одного лица на другое в поисках Бута. Наконец, она его нашла. Ее кузен находился в тени, на задворках сцены. Он стоял в дальнем конце лужайки, прислонившись спиной к стволу ели. Зыбкий свет фонаря выхватил из темноты его смуглое лицо.
Бут наблюдал за ней. Она встретилась с ним глазами поверх множества голов смеющихся, болтающих людей и не смогла отвести взгляд. Ей вдруг подумалось, что они смотрят друг на друга как влюбленные. Бут ждал. Ждал момента, когда сможет заключить ее в свои объятия. Камилла ощутила, как прохладный пот выступает на ее ладонях, и поспешно напомнила о себе о том, что Росс вернулся. Она теперь не одна. Завтра она поговорит с ним, расскажет ему обо всем. Он подскажет ей, что делать.
Глава 21
Последние гости покидали Грозовую Обитель уже совсем поздним вечером. Наконец японские фонари были погашены. Камилла поднималась наверх, предвкушая возможность расслабиться после исполнения трудной роли хозяйки имения. Теперь к ней может вернуться страх, если она с ним не совладает. Ей следует прежде всего обдумать, что сказать Россу Грейнджеру завтра утром. Необходимо произвести нечто вроде связанной и обоснованном речи, чтобы он не отнесся к ее переживаниям как к пустым женским страхам, не пренебрег ими.
Подойдя к своей комнате, она обнаружила, что дверь, которую она всегда закрывала, приоткрыта. Внезапно ее охватило то же чувство, которое она испытала в подвале, глядя на провалившуюся ступеньку. Страх оказывал на Камиллу физическое воздействие, вызывая колики в животе и тошноту; ей не хотелось входить в комнату. Но она пересилила себя и распахнула дверь настежь.
В комнате Камиллу поджидала Летти. Она сидела возле холодного камина, все еще одетая в вечернее бледно-лиловое платье, раскачиваясь в кресле-качалке, и разминала лаванду между пальцами. Миньонетта сладко спала посреди кровати, вполне оправившись после заточения в подвале. Камилла закрыла дверь и быстро вошла в комнату. Радуясь тому, что приступ тошноты миновал, она готова была поболтать.
– Вам понравилась вечеринка, тетя Летти?
Тетя с отсутствующим видом вдыхала аромат лаванды.
– Я хочу поговорить с тобой, дорогая.
– Отлично, – сказала Камилла. – Мне тоже хочется с вами поговорить. Миссис Ландри рассказала мне кое-что о… смерти моей мамы. Я думаю, вы знаете, о чем она мне сообщила.
– Знаю. – Летти закрыла глаза и помахала лавандой перед своим носом, словно надеясь обрести силу, вдыхая острый аромат. – Поэтому я и должна с тобой поговорить. Мне известно, какого мнения придерживается Лора Ландри. И отчасти она права. Но только отчасти. Сядь на оттоманку, дорогая. Ближе, чтобы я могла говорить потише.
Камилла села рядом с тетей, почти касаясь ее коленями.
– Миссис Ландри не знает, что произошло в тот вечер, когда Алтея поехала верхом на гору. Она не знает, что именно я послала сестру на верную смерть.
Камилла ждала в напряженной тишине, не веря, что тетя продолжит свой рассказ.
– Возможно, тебе не известно, что лошадь, которая чуть не убила меня за несколько лет до приезда Алтеи, была той же самой, которая убила мою сестру.
Камилла слушала тетю с возрастающим изумлением.
– Нет, я этого не знала.
– Это была кобыла по кличке Фолли. Чудесная маленькая кобыла, самая красивая из всех, каких мне пришлось повидать, – деликатная, с хорошими манерами и очень дружелюбная. Это была моя лошадь, Камилла, и я ее страстно любила. Пока не обнаружила в один злополучный день, что она обладает одним неприятным свойством – в грозу ведет себя как безумная.
– Она сбросила вас в грозу? – спросила Камилла.
– Нет. Тогда я спешилась, чтобы сориентироваться. Приближалась гроза, и вся долина Гудзона погрузилась в лиловый полумрак, над ней клубились грозовые тучи, вдали сверкали молнии. Зрелище было устрашающим – и прекрасным. Гортензия в тот день поехала со мной, но она не слезла со своей лошади. Ей не терпелось поскорее вернуться домой. Я встала на камень, чтобы вскочить с него в седло, но в тот момент, когда я вставила ногу в стремя, прогремел гром, да так сильно, что напугал бы любую лошадь. Но Фолли была более чем напугана – она взбесилась. Моя нога застряла в стремени, лошадь ударила меня по руке копытом, стараясь избавиться от ноши, и тащила до тех пор, пока нога не высвободилась из стремени. Фолли убежала, а Гортензия умудрилась довезти меня до дома на своей лошади.
Голос Летти звучал спокойно и бесстрастно, Но ее пальцы судорожно сжимались и разжимались на протяжении всего рассказа.
– После этого я очень долго болела. Доктор боялся, что у меня мозговая травма вдобавок к повреждению руки, которая так и не зажила. Папа собирался пристрелить Фолли, но, несмотря на увечье, которое она мне причинила, я любила эту лошадь и умоляла оставить се в живых. Чтобы успокоить меня, папа обещал, что не станет убивать кобылу, но с условием, что никто больше на нее не сядет. Я знала, что Фолли не желала мне зла, и она осталась моим другом, когда я оправилась после болезни. Но никто из нас не ездил на ней верхом. Все это произошло, конечно, уже после того, как Алтея уехала и вышла замуж.
– Знала ли моя мама, что Фолли не предназначена для верховой езды? – спросила Камилла.
Летти склонила голову.
– Она знала. Бут сказал ей об этом, пытаясь остановить ее в тот вечер. Тебе известно, что она позировала ему для картины. Но они не слишком ладили, и я думаю, что он никогда ей не нравился. Алтея высмеивала его живопись. Она всегда была веселой, и мне казалось, что она просто хотела его подразнить, но Бут очень обиделся и разозлился. Алтея сказала ему, что в жизни она выглядит куда лучше, чем женщина на картине. Но главное, она утверждала, что легко справилась бы со вставшей на дыбы лошадью и сумела бы ее укротить, если бы захотела. Бут сообщил, что лошадь, изображенная на картине, – это моя Фолли, опасное животное, почти убийца. Я в тот момент была с ними, и мне до сих пор вспоминается, как Алтея рассмеялась и сказала, что должна на ней покататься. Прямо сейчас. Я была свидетельницей вспыхнувшей между ними ссоры. Старалась заставить ее понять, что надвигается гроза, а она заявила, что это прекрасный случай испытать себя. Она была настолько хорошей наездницей, что могла справиться с лошадью при любых обстоятельствах.
Летти сделала паузу и печально покачала головой.
– Она всегда была такой, даже в детстве. Стоило кому-нибудь усомниться, что она справится с задачей – и она тут же бросалась доказывать обратное.
– А где был дедушка, когда все это происходило? – спросила Камилла.
– Папа болел – потому и послал за ней – и во время нашего спора лежал в постели в своей комнате. Бут писал картину на веранде: там хорошее освещение. Алтея позировала в амазонке; она засмеялась ему в лицо, сбежала с крыльца и направилась к конюшне. Тогда я решила сходить к папе, но Бут попросил, чтобы я не беспокоила старика. Мне кажется, Бута действительно расстроило своевольное поведение Алтеи. Возможно, он боялся, что папа обвинит его во всем, что бы ни случилось. Он никогда не находил общего языка с дедушкой. Он обещал мне пойти за Алтеей и остановить ее, удержать от поездки верхом.
– Но он этого не сделал, не так ли? – спросила Камилла.
Летти с минуту молчала, словно пытаясь что-то припомнить.
– Он старался. Я сидела на веранде и ждала, небо становилось все более темным, обещая скорое наступление сумерек, гроза неумолимо надвигалась. Я надеялась, что Бут приведет ее обратно в дом. Но через некоторое время он вернулся один, на его щеке краснела ссадина – след хлыста, которым она его ударила. Видимо, в конюшне они рассорились окончательно.
– Вы послали кого-нибудь за Алтеей?
– Папа был единственным человеком, который мог повлиять на нее, когда она приходила в подобное расположение духа. Я должна была немедленно сходить за ним. Но знала, что он разозлится на Бута, а мне этого не хотелось. Он мог просто выгнать приемного внука из дома, если бы узнал о его взаимоотношениях с Алтеей. Поэтому я так и осталась сидеть на веранде и ничего не предприняла. Помню, о чем тогда думала. Эти воспоминания до сих пор не выходят у меня из головы. А думала я вот о чем: Алтея всегда была красавицей, одаренной и удачливой. Она вела такую жизнь, какую сама для себя выбрала, и с ней ничего не могло случиться. Так я и просидела на веранде, позволив ей отправиться навстречу смерти. И все это время какой-то внутренний голос говорил мне, не умолкая: что-то должно произойти. Но я к нему не прислушалась.
Спокойствие Летти улетучилось, она тихо заплакала, прикладывая к глазам кончик пахнущего лавандой носового платка.
– Вы не должны так терзать себя, – сказала Камилла. – Вина лежит на Буте, а не на вас. Дедушка все равно не смог бы остановить ее на этот раз, к тому же он был болен.
– Нет, нет! – Летти подняла голову. – Бут не виноват. Даже после того, как Алтея его ударила, он был очень расстроен и беспокоился за нее. Я вспоминаю, как он мерил шагами веранду, наблюдая за надвигающейся грозой, беспомощный и бессильный что-либо поправить.
– Вы думаете, что он ничего не мог сделать? – переспросила Камилла. – Миссис Ландри считает, что во всем этом происшествии было нечто… предумышленное.
– Миссис Ландри распространяет сплетни, – отрезала Летти с несвойственной ей резкостью. – Паникерша и смутьянка. Мне прекрасно известно, что она пыталась впоследствии причинить нам большие неприятности.
– Когда вы пошли к дедушке?
– Когда Фолли вернулась с пустым седлом. Бут услышал стук копыт на подъездной дороге, поймал лошадь и отвел ее в конюшню. Затем послал конюха искать Алтею и прибежал сообщить мне, что произошло. Потом сам отправился на поиски. Тут я и пошла к папе. Когда было уже слишком поздно. Он встал с постели и оседлал собственную лошадь. И поскакал на гору, не сомневаясь, что Алтея поехала именно туда. Бут тоже искал ее, но в другом месте. Он решил, что она выбрала более легкий маршрут вдоль реки. Просто не мог поверить, что она на бешеной лошади поскачет на гору в грозу. Но Алтея поступила именно так. Там, на горе, папа ее и нашел.
– А где была Гортензия? – поинтересовалась Камилла.
– У нее болела голова, и она прилегла у себя в комнате. Гортензия не знала, что происходит, пока Алтею не внесли в дом.
Воцарилась тишина. Летти тихо плакала, приют платок к глазам, Камилла погрузилась в невеселые раздумья. Ветер зашелестел в дымоходе, и Летти в смятении подняла голову.
– Прислушайся к ветру. Он снова поднимается. Сегодня мне не хочется оставаться одной, Камилла. Не хочу вставать среди ночи и бродить по дому.
– И не будете, – быстро проговорила Камилла. – Оставайтесь со мной. Кровать достаточно большая, чтобы разместиться на ней вдвоем. Я буду только рада, если вы составите мне компанию сегодня ночью.
Летти снова заговорила, словно пытаясь освободиться от груза невысказанных воспоминаний и дум.
– Я много лет страдаю оттого, что бездействовала в тот вечер. Конечно, я могла найти способ остановить Алтею, если бы действительно хотела это сделать. Поэтому я виновна в ее гибели. Меня миссис Ландри имеет право обвинять, если уж ей нужен преступник. Но заметь, что я не смогла промолчать. Несколько месяцев назад я попыталась рассказать папе все как было. Хотела заслужить его прощение. Но он был так расстроен тем, что от меня услышал, что с ним случился сердечный приступ. Поэтому я повинна и в его смерти. И в том, что он изменил завещание; выслушав меня, папа сказал, что не может доверять никому из нас.
Так вот какая буря чувств бушевала в душе Летти, под обманчивой ясностью ее внешнего облика. Камилле было тяжело осознавать это, но она не могла предложить тете реального утешения. Любые успокоительные слова прозвучали бы сейчас даже кощунственно. Правда, самобичевание Летти было преувеличенным, несоизмеримым со степенью вины, но Камилла понимала, что говорить ей об этом сейчас бесполезно. Может быть, потом, когда тетя успокоится, они вместе обсудят ситуацию, найдут разумные доводы…
– Я схожу за ночной рубашкой и сразу вернусь. – Летти встала и выскользнула из комнаты – легкая, хрупкая фигурка в бледно-лиловом платье, передвигающаяся в легкой ауре запаха лаванды.
Позднее, когда лампа была погашена и комната освещалась только лунным светом, проникавшим сквозь двери балкона, Камилла тихо лежала рядом с тетей, не в силах заснуть. Ветки деревьев о чем-то шептались на ветру. Камилла ждала, когда уснет Летти, но дыхание тети оставалось отрывистым и неровным, и получилось так, что Камилла заснула первой.
Когда она, проснувшись среди ночи, вытянула руку, оказалось, что Летти рядом с ней нет. Камилла потянулась за свечой и спичками, но тут же услышала голос Летти, сидевшей в кресле-качалке у камина.
– Я здесь, дорогая. Спи. А я посижу, покараулю. Не беспокойся обо мне. Мне есть о чем подумать.
Камилла снова уснула и спала до утра. Когда она села в постели, Летти уже ушла, забрав с собой свои вещи.
Но теперь Камиллу занимали совсем другие мысли. Сегодня она должна встретиться с Россом на могиле дедушки. В Россе она видела теперь свое единственное спасение. У нее не было прямых доказательств того, что кто-то покушался на ее жизнь, но Камилла надеялась, что Росс выслушает ее с сочувствием и симпатией. И, может быть, посоветует, что делать.
Когда пришло время, Камилла собрала букет цветов и направилась по дороге к деревне. День снова выдался ясный и безветренный. Далекие облака на востоке казались неподвижными, утро постепенно наливалось влажным, гнетущим жаром.
Кладбище, располагавшееся на склоне холма, утопало в мареве теплого июньского солнца. Камилла медленно брела по тропинке, ведущей к месту захоронения Джаддов. Этот участок кладбища казался особенно мирным и безмятежным. Все бури оказались позади, и спавшие в земле не питали злобы к живущим.
Несколько высоких тисов загораживали от нее дорогу; Камилла села на траву возле могилы Оррина Джадда и сняла свою большую соломенную шляпу. Кроме покойников, лежавших в земле, на кладбище ее никто не ждал. Старик, присматривавший за могилами, кивнул ей издалека, не отрываясь от работы. Все вокруг казалось полусонным, обмякшим под жаркими лучами. Установив на надгробном памятнике цветы, Камилла оперлась щеками на колени под пышным платьем и закрыла глаза.
Однако она уловила мгновение, когда тот, кого она ждала, подошел к кладбищенским воротам. Хотя до Камиллы донесся только легкий звук шагов, она всем своим существом ощутила, что это Росс. Камилла выпрямилась и стала ждать.
Заметив его на тропе, Камилла с любовью и гордостью отметила, как широки его плечи, быстра и легка походка. Но ей нужно было прочесть, что написано на его лице, чтобы понять, как он настроен по отношению к ней. Сейчас в нем не было заметно следов враждебности, только мягкость, как вчера во время танца. Ее сердце сильно и неровно забилось, и Камилле пришлось напомнить себе, с какой целью она назначила это свидание.
– Вы неплохо смотритесь на траве в белом платье, – проронил Росс вместо приветствия.
Он опустился на траву рядом с ней и вытянулся, опершись на локоть. Камилле трудно было заставить себя нарушить тишину словами, которые она должна была произнести, а Росс не спрашивал, зачем она сюда его пригласила. Казалось, он тоже не хочет нарушать состояние мирного единения, охватившее их обоих.
Он начал что-то небрежно рассказывать о ловле рыбы на Гудзоне, а она с удовольствием слушала его, изъявив готовность как-нибудь принять участие в этом развлечении.
Затем Росс сел прямо и посмотрел ей в глаза.
– Вы чем-то были напуганы вчера вечером, Камилла. В чем дело? Зачем вы пригласили меня сюда?
Она начала рассказывать, что произошло, – все, что знала. О чае, от которого стало плохо Миньонетте. О вечере, когда Бут сказал, что хочет жениться на ней, и о том, как она от него убежала. О разговоре, который подслушала в подвале, и, наконец, о сломанной ступеньке.
Росс слушал ее с мрачной серьезностью, не сомневаясь в истинности рассказа. Она видела, как в нем закипает гнев.
– Есть только один выход, – заявил он, когда ее история подошла к концу. – Вы должны уехать из этого дома. Не обращайте внимания на условия, выдвинутые в завещании, – живите как хотите. У вас нет реальных обязательств перед этими людьми. Им на вас наплевать. Если хотите, обеспечьте им определенный доход, чтобы ваша совесть была чиста. Но сами уезжайте из Грозовой Обители и никогда сюда не возвращайтесь. Другого решения проблемы нет.
– Если я уеду, то не сохраню никаких денег и собственности. Мне придется тогда оставить все здесь, вместе с домом. Если я не в силах жить в соответствии с последней волей дедушки, значит, я лишаюсь права на наследство, которое он мне оставил.
В глазах Росса появилось выражение, смысла которого она не могла разгадать.
– А вы так в нем нуждаетесь? Вы его хотите? Если вы обходились без наследства раньше, то что вам мешает вернуться к прежней жизни?
– Не в этом дело, – беспомощно произнесла Камилла. Она надеялась, что Росс поймет. И, видя, что этого не происходит, почувствовала себя опустошенной. Она не могла выразить словами самой сути дела. Как могла она заставить собеседника расслышать эхо горестного голоса дедушки? Как могла передать чувство нежности по отношению к Летти, которую не могла покинуть? Или свою убежденность в том, что обязана привести в порядок жизнь в материнском доме? То, что привязывало Камиллу к Грозовой Обители, было неосязаемым и непередаваемым, доступным для сердца, но не для разума. При свете здравого рассудка ее доводы рассыпались в прах.
Росс прочел отказ в ее взгляде и вздохнул.
– Я боялся, что вы поддадитесь эмоциям. Конечно, это неразумно и даже смешно, но вы сами должны сделать выбор, и я не буду пытаться вас убедить. Но если надумаете остаться, вам первым делом следует позаботиться о своей безопасности и сделать это немедленно.
– Как? – воскликнула она. – Что вы имеете в виду?
– Вы должны составить завещание. Сейчас Помптон в Нью-Йорке, но завтра он вернется. Повидайтесь с ним и скажите, чего хотите.
– Но какой толк от этого завещания? Если со мной что-нибудь случится, все достанется Гортензии и Летти. Я не могу завещать имущество никому другому.
Росс обхватил пальцами ее запястье.
– Очень даже можете – и в этом суть моей идеи. Вы оставляете все имущество благотворительным организациям, кроме скудного вспомоществования для Гортензии и Летти. И вы должны довести до их сведения смысл завещания, как только оно будет составлено. Тогда вы окажетесь в полной безопасности. Им будет выгодно иметь вас живой и невредимой и даже придется нежно вас опекать.
– Они возненавидят меня за это. По крайней мере. Гортензия. И Бут. Как я смогу продолжать жить в Грозовой Обители в подобной атмосфере?
– А как вы вообще можете там жить? – Он раздраженно выронил се руку, и Камилла заметила, что снова вызвала его гнев. – У вас нет выбора. Неужели вы не понимаете, что это единственный выход? На тот случай, если вы не послушаете моего совета и не оставите этот дом на произвол судьбы.
– Я не могу, – призналась она. – Просто не могу этого сделать.
– Тогда подумайте о завещании. Но вы должны действовать быстро. Они могут догадаться, что вы собираетесь предпринять подобный шаг, и не станут ждать, когда поймут, что вы относитесь к ним с подозрением. Эти… несчастные случаи могут вас доконать.
