Текст книги "Голубой огонь"

Автор книги: Филлис Уитни

Соавторы: Мэри Маргарет Кей
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Филлис Уитни
Голубой огонь

ГЛАВА I

Он увидел ее почти сразу. Несмотря на толчею, царящую на дорогах Южной Стороны, где трудно задержать взгляд на чьем-либо лице, она была заметна. Парень из «Чикагского бюллетеня» говорил, что она выходит на работу и что, при необходимости, ее можно найти здесь. «Ищи на пол пинты девушку и на полную кварту фотоаппарат», – сказал он. Большой необходимости не было, однако Дэрк пришел, сгорая от любопытства увидеть ее беззащитной в рабочей обстановке.

Наступил промозглый августовский вечер, и этот район Чикаго был не особенно привлекателен. Серый цвет преобладал в туманных очертаниях поездов и дорог, в лицах рабочих, в небе и озере, в окружающих зданиях. Несмотря на сгущающийся мрак, он легко нашел ее, она прыгала в толпе как веселый воробей, щелкая фотоаппаратом и уворачиваясь от снующих санитарных машин. Ее оранжевый шарф, похожий на яркий язык пламени, позволял без труда следить за передвижениями его обладательницы. Ее волосы были убраны под бесформенный коричневый берет, теплое пальто скрывало очертания ее хрупкой фигуры, а ботинки на плоских каблуках позволяли ей совершать проворные прыжки при поиске подходящего ракурса.

Под прикрытием покосившегося гаража Дэрк зажег сигарету и с интересом наблюдал за происходящим. На улице явно не происходило ничего интересного, и она скоро должна была закончить свою работу. Нет нужды торопиться, можно подождать подходящего момента.

Странно, что он так отчетливо помнил тот момент, когда в последний раз видел ее. Ей было семь, ему шестнадцать. В то утро она карабкалась на скальную гряду, проходящую через пески Кемпской бухты на другом конце света, тогда у нее в руках тоже был фотоаппарат – детский фотоаппарат. Она упрямо желала сделать этот снимок. Возможно, он запомнил то давнее утро в Кейп Пенинсула так хорошо, потому что еще никто не относился к нему с таким горячим обожанием, как маленькая Сюзанна Ван Пелт в ту пору, когда он был не слишком уверенным в себе шестнадцатилетним парнем.

Он продолжал наблюдать за девушкой с фотоаппаратом, размышляя, как лучше обратиться к ней. Наверное, не стоит сразу же говорить ей, кто прислал его или почему.

Сделав достаточное количество снимков, Сюзанна перекинула свое снаряжение через плечо и отправилась через дорогу в его направлении. Она двигалась все еще в надежде опытным глазом фотографа найти неожиданный сюжет и потому не слишком обращала внимание на рельсы и шпалы под ногами. Носок ее небольшого коричневого мягкого кожаного ботинка зацепился при перешагивании через рельс, и она растянулась, прежде чем Дэрк успел прыгнуть навстречу и поймать ее. Она поднялась сама, в первую очередь, заботясь о сохранности своей камеры.

Дэрк увидел, что она была крайне озабочена, почти испугана и, поворачивая фотоаппарат в руках, искала повреждения. Возможно, он был взят ею в редакции и был очень дорогой. Только после того, как она убедилась, что тяжелая камера цела, она приподняла полу юбки из шотландской ткани и осмотрела кровавое пятно: шлаком был порван чулок и повреждено колено.

– Ох, – сказала она. И затем более глухо, как будто под влиянием поздно пришедшей мысли: – Проклятие!

Дэрк, не показывая виду, что его позабавило такое нерешительное богохульство, шагнул ей навстречу.

– Как скверно получилось. Разрешите помочь вам. Позвольте вашу камеру, и давайте отойдем отсюда.

Остатки страха покинули ее, и взгляд, который она подарила ему, прямой и ясный, ее огромные глаза выделялись на небольшом лице с острыми чертами. Спокойствие неожиданно вернулось к ней. Она была маленькой, домашней, с веснушками на носу и слишком большими глазами, когда он впервые увидел ее. Теперь ее нельзя было назвать хорошенькой, но лицо ее было способно обратить на себя внимание мужчины и заставить взглянуть снова. На нем все еще виднелись следы веснушек, рот был подвижный, улыбка добродушная. Тяжелое теплое пальто скрывало фигуру, но выглядывавшие из-под полы ноги были изящны, а кисти рук слишком хрупки, чтобы удерживать такую тяжелую камеру. Ее мать, слегка легкомысленная американка, как он помнил, также была маленькой и изящной женщиной.

Она не позволила ему взять у нее камеру, однако оперлась о предложенную руку, сделала, хромая, несколько шагов, пока не заставила себя идти твердо.

– Все в порядке, – сказала она. – Я должна прямо сейчас отнести эти пленки в газету. – Ее произношение было чисто американским. В нем не осталось следов ни английского, ни языка африкаанс.

– Разрешите мне проводить вас, – сказал он. – Мы можем поймать такси на соседней улице. Разве вы дойдете пешком так далеко?

– Я могу идти, – уверенно сказала она и снова с удивлением посмотрела на него. Ее карие с крапинками глаза мучительно искали ответа на вопрос: «Я знаю вас? Я вас уже где-то видела, правда?»

Они достигли тротуара, и он, подняв палец, остановил такси и открыл дверцу. Девушка только на мгновение заколебалась, но затем села в машину. В машине она очень осторожно прикоснулась носовым платком к пораненному колену, затем сняла свой ужасный берет и провела рукой по коротко остриженным волосам. Он снова посмотрел на нее. Странно, что он помнил ее глаза и забыл ее волосы. Они были светлые, золотисто-каштановые. Они были короче, чем ему нравилось. «Надо будет убедить ее отрастить их, – подумал он, – если мне суждено оказать влияние на ее жизнь».

– Скажите мне, где мы встречались, – попросила она, внимательно вглядываясь в него.

Такси следовало по Мичиган-авеню мимо роскошных магазинов, расположенных по краям бульвара подобно светящимся бусинкам на серой нити. В окнах высотных зданий над головой светились тысячи огней, обдавая своим жаром туман.

– Я намекну вам, – сказал он ей – Можете ли вы вообразить широкий берег с очень белым песком и нагромождение больших плоских скал, обрывающихся к морю? Можете ли вы припомнить ряд пиков, выстроенных в одну линию и наклоненных в одну сторону?

Она широко раскрыла глаза, непроизвольно прикрыв рот ладонью.

– Двенадцать апостолов! Южная Африка, конечно. А ты – Дэрк, Дэрк Гогенфильд!

– Итак, ты вспомнила, – сказал он, несколько удивленный тем, что ему стало приятно.

Ее глаза ликовали.

– Вспомнила? Конечно, я вспомнила! Как я могла не вспомнить? Я была сумасшедшая от любви к тебе тогда. Все мои герои воплотились в тебе одном, включая Пауля Крюгера и Сесла Роудса.

Слабая улыбка искривила ее губы, и у него возникло странное желание увидеть ее улыбку радостной, а смех громким. Но ее лицо было неподвижным и печальным.

Он взял ее левую руку и стянул перчатку из свиной кожи. Кольца на третьем пальце, по крайней мере, не было. Следовательно, осуществить желание старика будет несколько проще.

– Однажды ты мне дала пощечину этой рукой, – напомнил он. – Помню, как я был удивлен, что удар у маленькой девочки получился таким тяжелым. Кажется, в твоей правой руке была кукла.

– Я тоже помню, – сказала она. – Ты оскорбил мои чувства. Ты подшучивал над моей дорогой Мариеттой, и я должна была показать, что ненавижу тебя.

– Но тебе это не удалось. – Он говорил уверенно. Она, по крайней мере, совсем не ощущала его неуверенности или обидчивости, свойственной мечтательному, чувствительному мальчику – Какой смешной маленькой плутовкой ты была. Я любил разыгрывать из себя героя перед тобой, хотя и не заслуживал твоих чувств, обретенных таким путем.

Она отдернула руку и стала развязывать оранжевый шарф на шее, как будто искала занятие для рук. Едва уловимая улыбка исчезла.

– Тебя прислал ко мне мой отец? – спросила она прямо, и мягкость исчезла в ее голосе и повадке.

– Я нахожусь одновременно в деловой поездке и на каникулах, – сказал он, но ответ не удовлетворил ее.

– Если он прислал тебя за мной, ответ будет только отрицательным. Мне сейчас двадцать три. Я не слышала о нем шестнадцать лет, пока он не написал недавно, вскоре после смерти моей матери. Я не знаю его. И не хочу знать.

– Мы должны поговорить об этом, – сказал он. – Ты позволишь мне прийти к тебе? Ради меня, – добавил он поспешно, поскольку увидел готовящийся отказ – Может быть, сегодня вечером? Поужинаем вместе?

Ее сопротивление угасло, и она расслабилась на сиденье рядом с ним.

– Я должна была понять, кто ты, в тот момент, как только услышала твою речь. Я не слышала южноафриканского произношения много лет, а каждое твое слово напоминает о нем.

– Я не южноафриканец по происхождению, – поспешно напомнил он.

Она кивнула.

– Да, я знаю. Твой отец был немцем, не так ли?

Его голос невольно стал жестче, и она почувствовала его отчужденность.

– Почему бы тебе не прийти ко мне вечером? – предложила она. – Если хочешь, я приготовлю для тебя ужин. Так нам проще будет поговорить, чем в ресторане. Был ли ты в последнее время в Кейптауне?

– Я и сейчас живу там, – сказал он. – Я работаю у твоего отца Никласа Ван Пелта.

Такси затормозило перед красным светом светофора, остановившим широкий поток транспорта на Мичиган-авеню. Недалеко впереди был виден мост, по ту сторону которого раскинулись кварталы Ближней Северной Стороны. Они уже почти приехали.

– Он, должно быть, очень стар, мой отец, – сказала она. – На восьмом десятке? Ему ведь было почти пятьдесят, когда он женился на моей маме. Она была молодая, слишком молодая для него. – Девушка повернулась к Дэрку и посмотрела на него в упор – Как он узнал, что мама умерла? Он никогда не интересовался нами до этого. Как он мог узнать об этом?

– У твоего отца есть друзья в Америке, – небрежно ответил Дэрк. Он должен быть осторожным сейчас и не проговориться о письме, которое предупредило старика о приближающейся смерти его жены. Было ясно, что девушка ничего не знает о письме своей матери.

Казалось, что Сюзанна слушает его, не доверяя полностью его словам, но и не отвергая их.

– Он заставлял ее страдать, – продолжала она с горечью – Моя мама была милой и веселой, любила шутить. Я никогда не забуду, как холодно он обращался с ней, когда не одобрял ее легкомыслия. Он надорвал ее сердце и ее дух тоже. Вот почему она сбежала из Южной Африки и взяла меня с собой.

Дэрк смотрел на автомобили, скользящие мимо, не поворачиваясь к девушке, сидящей рядом с ним.

– Мой отец совершил что-то плохое и сел в тюрьму из-за этого, да? – спросила она натянуто и неодобрительно, подобно ребенку, научившемуся у попугая взрослым словам.

Такси подошло к обочине тротуара, Дэрк открыл дверь и вышел, с облегчением прерывая ее речь.

– Мы вернемся к этому вечером, – сказал он и помог ей вынести из машины фотоаппарат и все остальное.

Она дала ему свой адрес, он дошел с ней до двери и вошел в сводчатый вестибюль с отражающими звук, подобно пещерным, стенами. На мгновение он легко сжал ее руку и взглянул в омраченные горем карие глаза.

– До вечера, – сказал он. – Tot siens – до новой встречи.

От родного прощания на языке африкаанс слезы навернулись ей на глаза, но она яростно смахнула их.

– Наверное, не следовало бы встречаться с тобой после всего этого. Я не хочу ничего вспоминать. Воспоминания очень тяжелы.

Он почувствовал какую-то непонятную нежность к ней и улыбнулся, зная, что она не отменит своего приглашения. Она резко повернулась и направилась к лифту. Он стоял, глядя ей вслед. Ее легкая осанка казалась трогательно неторопливой. В одной руке у нее был бесформенный берет, другой она поддерживала камеру, и яркое пламя ее волос сверкало в освещенном вестибюле. Он следил за ней, пока она не скрылась за дверью лифта.

Затем он покинул здание и широким шагом направился вдоль Мичиган-авеню в сторону своего отеля. Теперь он был готов к вопросу, затронутому в письме ее матери, – о невинном и беспомощном цыпленке, не имеющем гнезда, чтобы защититься от опасностей. Эта девочка отнюдь не беспомощна. Он был знаком с характером ее отца, от которого ей, видимо, передались упрямство и стойкость. Возможно, она тверже в своих убеждениях, чем он предполагал, но он приложит все усилия, на то есть много причин.

Едва уловимое волнение начало шевелиться в нем, когда Он, насвистывая, шагал вдоль авеню. Если бы кто-нибудь мог слышать мелодию, то он узнал бы в ней старую песню наездника-бура. Это была песня молодого человека, загнавшего ночью своего десятифунтового коня, чтобы утром быть со своей любимой.

 
Я буду думать о моей милой, когда сядет солнце,
Сядет солнце, сядет солнце.
Я буду думать о моей милой, когда сядет солнце,
Низко, низко, за гору.
Я буду скакать, я буду скакать, я буду скакать,
Я буду скакать всю ночь,
Когда светит луна… [1]1
  Из песни «Как садится Солнце». Новые слова и музыка Жозефа Маре. Издание 1956 года


[Закрыть]
 

Девушка тоже испытывала волнение. Весь остаток дня она постоянно думала о Дэрке Гогенфильде и о том, как мало она знает о прошлом.

Ее мать родилась в Чикаго и жила там после смерти матери своего отца. Единственный раз она выезжала из страны с музыкальной труппой, в которой она была пианисткой. Когда тур закончился финансовым крахом, Клара осталась в Южной Африке. Там она вышла замуж и оставалась до тех пор, пока что-то, о чем она никогда не говорила, не оборвало ее совместную жизнь с Никласом Ван Пелтом. Это было в конце войны, и она смогла вернуться в Соединенные Штаты, в город, который она знала лучше всего, – Чикаго. На родине, для того чтобы обеспечить свою маленькую дочь и себя, она побывала в разных ролях – секретарей и администраторов, требующих доброго взгляда и очарования в манерах, что в Кларе счастливо сочеталось.

Болезнь и безвременная смерть ее матери несколько месяцев назад оставили в Сюзанне чувство опустошенности. Она всегда была достаточно одинока, но это не ощущалось так сильно, пока существовал кто-то, кому она могла посвятить всю себя. Теперь остались одни лишь воспоминания о той, кого она потеряла, и у нее не было никого, кто бы нуждался в ней.

За последний год у нее появились друзья по работе в газете, это верно, но окружающий ее уродливый мир был нов для нее. Она очень хотела принадлежать четвертому сословию, но подозревала, что сослуживцы не воспринимают ее всерьез. Не было ни одного, кто был бы ей по-настоящему близок.

Внезапное появление Дэрка Гогенфильда было подобно ракете, пронесшейся на фоне мрачного горизонта, Как и ракета, он скоро должен был исчезнуть из поля зрения, но на короткое мгновение она была рада его присутствию и даже его связи с теми краями, которые она никогда не смогла бы забыть.

До нее доходило, что день тянется медленно и что она поглощена собственными мыслями и не может избавиться от них. Затем она остановилась возле бакалейного магазина, чтобы сделать покупки и вернуться домой, в маленькую квартиру на Ближней Северной Стороне, которую она когда-то делила со своей матерью. В крошечной кухне она принялась за работу, чувствуя себя такой счастливой, какой не была уже давно.

Теперь она без помех могла думать о человеке, который придет сюда вечером. Она не знала всех обстоятельств, но она знала, что ее отец взял над ним опеку, когда родители Дэрка умерли. Видимо, Дэрк сохранил с ним близкие отношения, когда стал взрослым.

Пока кастрюля с фигурно нарезанным картофелем стояла в печи, зеленый салат охлаждался в холодильнике, мясо готовилось для жарения, она забрела в столовую и огляделась с чувством досады.

Ей хотелось бы, чтобы Дэрк увидел ее такой, какая она есть» но пастельные тона комнаты, которая была так изящно обставлена ее матерью, совсем не соответствовали ее натуре. Она ничего не изменила здесь после смерти матери. Она уныло сморщила нос, глядя на скатерть с. розами, которую она постелила на стол с раздвижными ножками у окна, и на розовые свечи в китайских подсвечниках, украшенных бутонами роз. Увы, эти вещи принадлежали Кларе – не Сюзанне, и она могла только надеяться, что Дэрк это поймет.

Как хорошо она помнила его мальчиком, как он выглядел тогда, когда она видела его в последний раз: прекрасные светлые волосы, сверкающие под лучами южноафриканского солнца, ярко голубые глаза, как небо Кейптауна. Они взбирались на длинную гряду скал, уходящую в океан, и он следил, чтобы она не поскользнулась и не упала в воду. Она хотела сфотографировать его своим маленьким аппаратом, но как-то все не получалось. Он поддразнивал ее, когда позировал, и смеялся, хотя всегда по-доброму. Он был единственным предметом ее постоянного внимания и заботы, и не по годам острую боль ей приносило ощущение того, что он может исчезнуть из ее жизни навсегда. Такая потеря особенно мучительна для ребенка, все поступки которого подчинены воле взрослых и который не может защитить предмет своей любви.

Дэрк же был по сравнению с нею взрослым, хотя, конечно, еще не совсем. Ему постоянно хотелось пошалить с ней, а иногда даже рассказать о своих фантастических мечтах, еще очень незрелых, но она была слишком мала, чтобы заметить это. Порой он рассказывал ей о том, что, когда будет постарше, станет великим охотником на львов, или, возможно, найдет золото и станет несметно богат. Из всех, кого она знала, только у него была незатухающая страсть к приключениям, и это роднило его с героями книг, которые она любила читать.

Сейчас он был здесь, наяву, оба они стали взрослыми, а ее чувство волнения сохранилось и даже усилилось.

В обрамленном позолоченной рамой зеркале, на месте которого когда-то был настоящий очаг, она увидела себя и стала критически изучать. Ее бежевое платье с зеленым поясом соответствовало обстоятельствам, но она была не уверена в зеленой вельветовой ленте, которой повязала волосы. Принадлежала ли эта лента Кларе или Сюзанне? Иногда трудно было ответить на подобный вопрос.

Она только успела поднять руку, чтобы снять ленту, когда звук звонка остановил ее. Слишком поздно – лента должна остаться. Она подлетела к кнопке, с помощью которой отпирался замок тремя этажами ниже.

– Сюда, наверх, пожалуйста, – позвала она, перегнувшись через высокие перила, и услышала напряженность в звучании собственного голоса. Он вошел без шляпы, и его прежний облик, такой, каким она видела его в последний раз в Южной Африке, снова предстал перед ее глазами. Конечно, теперь он был старше, но сохранил очень многие прежние черты. Она все еще тяжело дышала и поспешила к двери, чтобы скрыть волнение. Она не должна выглядеть в его глазах девчонкой.

Он легко поднялся наверх, совсем не запыхавшись, и подошел к ней. Его глаза были такими же ярко-голубыми, как и в ее воспоминаниях, у взрослого человека – как у мальчика, Он тоже явно с нетерпением ждал встречи с ней, и сердце ее тяжело застучало. Нужно забыть о прошлом. Ракета не может остановиться в полете, и Сюзанна Ван Пелт никогда не вернется в Южную Африку.

В руках Дэрка были экстравагантные желтые розы, она приняла их, поблагодарив глазами. Он последовал за нею, не сводя с нее глаз.

– Проти не было – сказал он.

Слово, так давно не произносимое, принесло светлые воспоминания о южноафриканском цветке – сказочно красивом экзотическом проти, бесконечное число разновидностей которого там росло.

– Садись, пожалуйста, – сказала она застенчиво-официально. – Я только на минуту. Принесу вазу для роз.

На кухне она наполнила бледно-зеленую вазу водой, с нежностью поставила в нее цветы; ее пальцы слегка дрожали от волнения и постоянного страха что-нибудь испортить. Сегодняшний случай с фотоаппаратом сильно ее напугал, «Все нервы!» – подумала она с невольно исказившимся лицом, надеясь, что Дэрк не заметит этого.

Когда она принесла вазу в столовую, чтобы установить ее на кофейном столике, он стоял перед рядом фотографий на стене. Ей приятно было видеть, что они попали в поле его зрения. Ведь эти фотографии принадлежат Сюзанне, не Кларе.

Здесь был один драматический снимок пожара, который уничтожил квартиру на Западной Стороне несколько месяцев назад, другой запечатлел высадку на берег реки Чикаго детей, совершающих лодочную экскурсию. На третьем снимке – штормовая ночь на Мичиган-авеню с окнами магазинов, магически краснеющими сквозь пургу. Ио больше всего, однако, ей нравился этюд с пожилым продавцом газет в киоске на тротуаре. Игра света и тени была исключительно правильной, композиция совершенной. Она гордилась этой работой и рада была продать ее в государственный журнал.

Дэрк изучал фотографии, а она, воспользовавшись случаем, изучала его. Его прежнее юношеское очарование сохранилось и даже усилилось за то время, когда мальчик превращается в мужчину. Он был очень привлекателен не только внешне, но и располагал ее своим доброжелательством и явным природным умом – все это вместе так сильно влекло, что она слегка встревожилась.

– Тебе нравится твоя работа? – спросил он, все еще рассматривая фотографии. – Я бы сказал, что она может оказаться рискованной и немного сурова для женщины.

– Я люблю ее, – сказала она горячо, но ей понравилось, что, изучая снимки, он подумал и о ней. – До работы в газете я продавала фототовары в универмаге, но мне никогда по-настоящему это не нравилось. Мне всегда хотелось фотографировать самой.

– Это правильно, – сказал он, и ей стало теплей от его одобрения.

Повернувшись, он прямо взглянул на нее. Его оценивающий взгляд несколько смутил ее. Она выбрала себе стул в затененном углу, а ему предложила место на диване, освещенном лампой. Ей не хотелось, чтобы ее рассматривали и изучали слишком близко, зато самой можно было без помех видеть его при ярком свете. Его приход – очень важное и значительное событие в ее жизни.

– В Кейптауне для фотографов много дел, – напомнил он ей. Легкая шутливость слышалась в его тоне, как будто он чувствовал свое влияние на нее и это до некоторой степени забавляло его.

Но она решила, что в таком ключе разговаривать с ним не будет.

– Бесполезно, – сказала она твердо. – Я не собираюсь возвращаться, если ты это имеешь в виду.

– Можно задать тебе вопрос? – Тембр его голоса изменился с годами. Это больше не был голос мальчика, это был голос мужчины, низкий и звонкий. – Я говорил тебе, что прежде всего я приехал, чтобы увидеть тебя. Все остальное может подождать.

Она принесла бокалы и, пока они дружно потягивали напиток, спросила его о работе у ее отца в Кейптауне.

– Когда-то ты постоянно мечтал стать знаменитым охотником, – напомнила она ему, – Или открыть сказочную золотую жилу.

Он громко рассмеялся, ее воспоминания были ему приятны.

– Я боюсь, что моя нынешняя охота довольно прозаична, хотя иногда весьма интересна. После всего случившегося твой отец продал свой дом в Йоханнесбурге и переехал в Кейптаун, где всегда жил прежде. Он стал экспортером работ местных ремесленников, а также открыл два магазина? Его большой магазин в Йоханнесбурге очень хорош, но есть еще один, поменьше, в Кейптауне. Моя охота в настоящее время заключается в выездах на места, до которых ему сейчас трудно добраться: в Транскеи, Зулуланд, Северную Родезию. Стандарты твоего отца находятся на высоком уровне. Я занимаюсь поисками недешевых вещей, действительно произведений искусств местных ремесленников. Это просто замечательно, каким живым и энергичным он остается до сих пор.

Она не хотела слушать о своем отце.

– Я почти не помню дом в Йоханнесбурге, – сказала она. – Дом в Кейптауне я любила больше. Проти-Хилл! Какое прекрасное имя. Когда мы приезжали туда летом на декабрьские каникулы, у меня была комната с удивительным видом.

Дэрк поставил свой стакан, не спуская с нее глаз.

– Этот вид все еще ждет тебя, Сюзанна. Я не думаю, чтобы в нем что-нибудь изменилось.

– Я знаю, – сказала она – Горы не меняются.

Она, извинившись, покинула его, чтобы зайти на кухню, поставить на огонь жаркое и вынуть салат. Но он не смог оставаться гостем в столовой. Он присоединился к ней, принес тарелки со стаканами, как если бы помощь ей была его любимым и обычным занятием.

Когда они уселись за стол, она стала подробнее расспрашивать о его жизни, чтобы не касаться более неприятной темы.

– Что ты делал до того, как стал работать с моим отцом?

Он грустно улыбнулся.

– Когда я закончил школу, я заболел алмазной лихорадкой. Ты ведь знаешь, что тогда всеобщее внимание было приковано к алмазам, а не к золоту. Я пытался осуществить кое-какие личные планы, но не очень успешно. Твой отец в то время все еще владел землей в окрестностях Кимберли, и он сказал мне, что я мог бы взять все, что найду там. Я думаю, что он был главным образом заинтересован в том, чтобы остудить мой пыл.

Он засунул руку в карман и вытащил кожаный бумажник, из внутреннего отделения которого вынул маленький бумажный сверток.

– У меня все еще сохранился один из камней, которые я нашел в то время. Я держу его, чтобы карман мой никогда не пустовал, а также в доказательство того, что я был алмазоискателем.

Она наклонила голову, чтобы видеть, как он разворачивает бумажный сверток, и почувствовала, что его светлые волосы находятся очень близко к ней и что его дыхание касается ее щеки.

– Вот, – сказал он. – Держу пари, что такого алмаза ты никогда не видела.

Крошечный камешек отливал светло-лиловым и розовым, был полупрозрачным на фоне белой бумаги и неправильной формы. Алмаз был не обработан и для получения более яркого блеска нуждался в огранке.

– Знаешь, какие бриллианты считаются бриллиантами высшего качества? – спросил Дэрк. – Бриллианты высшего качества имеют необычный цвет. Возможно, розовый, или зеленый, или желтый. Иногда даже черный. Данный образец недостаточно крупный, недостаточно совершенный, чтобы представлять сколько-нибудь большую ценность, но я к нему очень привязан. Конечно, он без огранки. Я бы нарушил закон, если бы привез в эту страну алмаз с огранкой. Только камни без огранки освобождаются от пошлины.

Сюзанна взяла маленький камешек и поудобнее расположила его на своей ладони, видя в нем, однако, не алмаз, а судьбу молодого человека со страстью к приключениям в душе, работающего ради мечты, которой никогда не суждено осуществиться.

– Я думала, де Бирз владеет всеми алмазами в Южной Африке, – сказала она. – Как же тебе разрешили заняться собственным делом?

– Синдикату принадлежит большая часть земли, – объяснил он, – Но все еще существуют алмазоискатели, которые работают на собственных участках и продают то немногое, что они находят, де Бирзу. На самом деле в Южной Африке запрещено иметь неограненные алмазы без соответствующего разрешения. Поскольку я разрешение имею, то найденный мною камень я имею право хранить – Он вернул розовый алмаз в бумажный сверток и положил его обратно в кожаный бумажник. – Ты слышала когда-нибудь о Короле Кимберли? – спросил он.

Она отрицательно покачала головой, очарованная рассказами об алмазах и о Южной Африке, которая давно ушла из ее жизни и тяжелые воспоминания о которой уже стали ослабевать.

– Король Кимберли был одной из величайших находок, – сказал Дэрк, – замечательно красивым и ценным камнем. Крупнее, чем алмаз Надежда, и почти без изъянов. Я однажды видел его, еще мальчиком. Те машины, которые перебирают алмазы в наши дни, могут раздробить или повредить особенно крупные камни, но это единственная возможность получить алмаз. Нынешние системы ориентированы на реальный коммерческий выход. Для добычи одного карата алмазов требуется в среднем четыре тонны горной породы. Сейчас я приобщаюсь к техническим вопросам.

Она не прерывала его. Она любила его слушать, и во время ужина все ее внимание было приковано к его рассказам. Она решила, что позже, когда он уйдет, она обдумает то, что он сказал.

Когда десерт был закончен и она убрала тарелки, они присели, окруженные бледно-розовыми и светло-голубыми тонами интерьера, и выпили по большой чашке по-американски заваренного кофе. Но теперь Дэрк казался неутомимым, как будто бы он почувствовал, что время убегает, а дела, ради которого он в действительности пришел они все еще не касались,

Поэтому его обращения к ней все более выводили ее из состояния равновесия, Этому человеку были свойственны неистовые порывы энергии, позволяющие ему многою добиться от любой любящей его женщины. Но мысль о том, что она всерьез любит его, казалась ей нелепой, и она с раздражением прогоняла ее. Она должна быть начеку и не допустить, чтобы ее мысли развивались в этом направлении.

Он отставил чашку и еще раз прошелся по комнате, вглядываясь в фотографии, потом снял с книжной полки маленькую, вырезанную из дерева фигурку антилопы и с улыбкой протянул ей.

– Итак, ты все еще не теряешь связи с Африкой?

– Это импала, – сказала Сюзанна. Она неожиданно для себя вспомнила это название.

Он осмотрел золотистое дерево фигурки с полосно-гранулированной текстурой, опытными пальцами повернул его. Высокие лирообразные рога поднимались над небольшой, грациозно повернутой головой. Уши были острые, морда изящная, глаза продолговатые и светлые даже в резьбе по дереву. Импала находилась в состоянии отдыха, передние ноги были подогнуты, бедра гладко округлы в отличие от бедер прыгающего животного. Волнистая текстура заполняла полосы бедер импала. Вся фигурка была наполнена жизнью и чуткой настороженностью, так что казалось, что в любой момент существо могло спрыгнуть с овальной подставки и выскочить из рук Дэрка.

– Хорошая вещица, – сказал он с одобрением. – Художник точно подметил повадки дикого животного, даже во время отдыха.

Сюзанна пристально взглянула на фигурку. До тех пор, пока. Дэрк не снял ее с полки, резная статуэтка не имела дня нее особого значения, и она годами не вспоминала ее названия. Ее мать никогда не связывала фигурку с Южной Африкой. Теперь же, после слов Дэрка, внезапно всколыхнулось забытое прошлое.

Он поставил фигурку на место и, подойдя к Сюзанне ближе, взял со стола книгу, лежавшую возле ее локтя. Повернув книгу заголовком к себе, он слегка присвистнул от изумления.

– Ты ничего не хочешь знать о Южной Африке, однако читаешь книги Джона Корниша?

– Один человек в редакции рекомендовал ее, – ответила ему Сюзанна, слегка встревоженная его тоном. – В предисловии сказано, что его мать, как и моя, – американка, и я думаю, он тоже живет в Америке. Хотя иногда он бывает в разъездах и собирает материал для новой книги. Об Алжире.

Дэрк перевернул книгу и с неприязнью посмотрел на фотографию человека на тыльной стороне обложки.

– Корниш, бывало, писал о Южной Африке, – сказал он. – Он вырос там. С помощью одной его статьи твой отец был упрятан в тюрьму. Ты знала об этом?

Она не знала об этом и сидела, в изумлении молча глядя на него.

– Сейчас Корниш возвратился в Южную Африку, – продолжал он, – Йоханнесбургские газеты уделяли ему много внимания, когда я уезжал, Я даже однажды остановился с ним в одном отеле – Карлтон-отеле. Я не назвал бы это желанной встречей. Надеюсь, он остановится не в Кейптауне.

Она хотела побольше расспросить о Джоне Корнише и своем отце, но вовремя вспомнила, эти дела ее не интересуют.