Текст книги "Чосер и чертог славы"

Автор книги: Филиппа Морган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

10

Селение Гюйак тянулось к северу и западу от большого замка, венчавшего крутой утес над рекой Дордонь. Во времена деда Анри де Гюйака вместо добротных домов здесь стояли ветхие лачуги. Теперь же тут вырос почти что город, с двух– и трехэтажными каменными строениями с нарядными фасадами, крутыми улочками, и на каждой были своя церковь, винная лавка, гостиница и разнообразные ремесленные мастерские. Селение, как водится, находилось под защитой замка, и в ненастье, особенно в дождливый ноябрь или снежный февраль, казалось, прижималось к подножию крепости, как неоперившийся птенец, пытающийся спрятаться под материнское крыло. Жители селения, хоть и обитали буквально в тени, располагали большей независимостью от графа, чем крестьяне и мелкие арендаторы, которые возделывали земли по обоим берегам реки. Гюйакцы считали себя людьми широких взглядов и к крестьянам окрестных мест относились чуть высокомерно. Однако охотно принимали гостей из большого мира.

В одинаковой степени это относилось и к артистической труппе под руководством Льюиса Лу, которая как раз разгружала реквизит и пожитки на площади. С представлением он не спешил, пусть публика разогреется как следует, рассуждал он.

Тем временем Чосера и всех его спутников допустили в замок. Миновав мост с башней, путешественники остановились в нижнем дворе. Чосер со спутниками спешились. Актеры сгрудились вокруг своей повозки. Слуги, все в желто-зеленых одеждах – цвета Гюйака, – спешившие по делу или слонявшиеся без дела, одинаково делали вид, что не замечают прибывших, презирая лицедеев и прочую шушеру. Наконец, появился гофмейстер. Рассыпаясь в извинениях, он готов был в сей же момент провести гостей к сенешалю,[37]37
  Сенешаль – здесь.: управляющий замком.


[Закрыть] но Джеффри попросил прежде позаботиться о друзьях.

«О друзьях!» До Льюиса Лу случайно донеслось это последнее слово, и он поклялся себе, что никогда этого не забудет. Этот Джеффри Чосер обладал подлинной gentillesse,[38]38
  Любезность, доброжелательство (фр.).


[Закрыть] он прирожденный джентльмен. Гофмейстер известил Лу, что тому со своей бандой придется довольствоваться четвертью в одной из внешних построек. Прекрасно, согласился Лу, но заметил, что им надлежало выступить перед владетелем и владетельницей этого замка. Да, да, заверил его гофмейстер, окидывая беспокойным взором Чосера с другими важными посетителями, вы выступите перед господином и госпожой в большом зале через несколько дней. Все это намечено. А пока вы можете оттачивать свое искусство перед добрыми людьми, что живут в этом селении.

Репертуар на ближайший вечер был определен Льюисом и Маргарет Лу: история Ноя с потопом, затем последует легкомысленная интерлюдия[39]39
  В английском театре конца Средневековья и начала эпохи Возрождения интерлюдиями называли короткие пьесы непременно религиозно-нравоучительного характера.


[Закрыть] о нечистом на руку бейлифе,[40]40
  Бейлиф – помощник шерифа или судебный пристав.


[Закрыть] который нечаянно продал душу дьяволу, а закончится представление, по предложению Маргарет, старой повестью об Иакове и Исаве. Льюис знал, отчего жена стремилась вставить в программу библейский рассказ об этих двух братьях. Невозможно представить себе большей вражды между братьями со времен Каина и Авеля, а если присовокупить сюда Ревекку, мать Иакова и Исава, сильную и хитрую женщину… По праву жены эту роль Маргарет Лу считала предназначенной для нее.

Жители Гюйака к этому времени были поглощены приготовлениями к зрелищу, и когда наступил вечер, на сельской площади собралась приличная толпа. Площадь была немаленькая, с колодцем на одном углу и большим каштановым деревом на другом. Под его развесистой кроной актеры поставили свою кибитку. С дневными делами было покончено, в вечернем воздухе разлилась нега, те, кто уже успел посетить винную лавку, были не против, чтобы их развлекли – при условии, что им не станут мешать во время действия прихлебывать из бутылок. Вокруг бегали играющие дети, деревенские псы – стоит заметить, на редкость упитанные – беззаботно спали, деловито что-то выклевывали из земли пестрые чумазые цыплята.

Сначала все складывалось неплохо. Том жонглировал разноцветными булавами, Бертрам в это время пел под аккомпанемент игравшего на цитре Мартина. Терьер по кличке Цербер вставал на задние лапы и потешно танцевал джигу. Алиса Лу с Саймоном собирали деньги, без которых не продвигается никакое дело. Среди зрителей пошли слухи, будто бы эта девушка с личиком, дразнящим своей невинностью, с голосом более зрелой, многоопытной женщины, нынче вечером предстанет в роли соблазнительницы Далилы – если, конечно, выручка окажется приличная.

Труппа Лу представляла сюжет о потопе. Мартин в роли Ноя выслушивал наставления Льюиса – Бога о том, как построить ковчег. «Животные» лаяли и ржали, скакали и ползали по дну телеги, постепенно передвигаясь из одного ее конца в другой, затем появлялись из-за угла в облике других зверей, на сей раз рыча и шипя. Маргарет заслужила одобрительные возгласы и гогот, когда отвесила мужу сзади затрещину и уселась на нем, – таким образом было восстановлено равноучастие в этом божественном предприятии, что бы при этом ни говорил ее подлинный муж о том, что это неблагородно. А уж когда Ной выпустил белого голубя и тот вернулся, – много времени на это не понадобилось, поскольку голубь привык к сытой жизни в клетке под кибиткой, – да еще успел незаметно сунуть ему в клюв оливковую веточку, даже завсегдатаи винной лавки отвлеклись от выпивки и, затаив дыхание, следили за действием.

Неприятности поджидали актеров ближе к интерлюдии, а точнее – произошли сразу после нее. Интерлюдия повествовала о корыстном бейлифе, который повстречал дьявола. Это была шутка, потому что на самом деле бейлифы хуже самого дьявола. Никто не испытывает добрых чувств к бейлифам, даже лорды, которые их нанимают для взимания арендной платы и конфискации имущества. Кого могли оскорбить издевательства над бейлифом? Разве что его самого.

Труппа Лу играла на окситанском, но могла обойтись вообще без слов, так как история Ноя и интерлюдия о бейлифе и дьяволе были хорошо знакомы всем, за исключением разве что малых детей. Заключительная сценка удалась на славу. Публика свистела, стонала, наконец взорвалась приступом злорадного хохота, когда бейлиф получил по заслугам.

По окончании интерлюдии было решено сделать небольшой перерыв, после которого следовала завершающая вечер постановка – история об Иакове и Исаве. Актеры собрались у задней части повозки, под холстиной, наброшенной на ветви каштана, чтобы освежиться вином и пивом.

Вдруг Льюис Лу почувствовал, что его кто-то дергает за рукав. Он по-прежнему пребывал в образе Бога и не был задействован в истории об Иакове и Исаве, но смотрел за тем, чтобы актеры надлежащим образом были переодеты и загримированы для финальной части представления. К примеру, чтобы Саймон, игравший роль волосатого Исава, не забыл повесить на шею кусок меха или чтобы изображавший слепого Исаака Мартин намазал глаза тестом.

Лу обернулся и увидел невысокого человека с мальчишеским веснушчатым лицом.

– Вас хочет видеть мой господин, – произнес человек. – Без вопросов. И поторопитесь.

– Я не могу подойти. У нас идет представление, – извинился Лу.

– Если вы сейчас же не пойдете, представление будет остановлено, – заявил невысокий, жестом показывая на замок, высившийся над площадью, что, несомненно, должно было придать вес его словам.

Лу вздохнул, передал Маргарет, чтобы труппа доиграла историю об Иакове и Исаве, даже если он не вернется через четверть часа, и последовал за невысоким. Лу решил, что его поведут вверх по склону к одному из задних входов в замок, но вместо этого они обошли по краю площадь, по которой слонялись местные жители, и свернули в переулок. Еще через десяток шагов они подошли к двери в стене. Провожатый впустил Льюиса Лу внутрь. Потом проскользнул в нее сам и закрыл на замок.

Нельзя сказать, чтобы внутри было очень темно, но Лу потребовалось несколько мгновений, чтобы глаза привыкли к сумраку. В воздухе висел плотный запах плесени, подсказывавший, что они находятся в винном погребе. Под самым потолком Лу заметил закрытое окошко, через которое едва сочился вечерний свет. У стены громоздились бочки, а из-за нее доносился говор и смех. Лу догадался, что там – винная лавка. За столом сидел толстяк с багровой физиономией.

– Он здесь, сударь, – объявил провожатый.

– Вы старший у актеров?

– Льюис Лу, к вашим услугам.

– Я видел ваш спектакль.

Любому актеру было бы лестно услышать подобное замечание, однако в устах краснолицего слова прозвучали угрожающе. Но Льюис Лу не испугался. Каких только угроз и предупреждений он со своей труппой не получал за эти годы. Он молча слушал толстяка и только кивал в ответ. Перед столом стоял табурет, но сесть ему не предложили.

– Сегодня вы дали свое последнее представление. У вас нет прав на такую деятельность.

– Прошу прощения, сударь, но гофмейстер сказал, что мы могли…

– Я имею в виду не разрешение гофмейстера, – ответил напыщенный человек, – а более высокую власть. Где, скажите, написано о встрече бейлифа с дьяволом?

– Написано? Нигде. Эта история и так всем известна.

– В Святом Писании об этом ничего не сказано.

– Но как же…

Лу забеспокоился, не наткнулся ли он на одного из педантов-церковников, которые вечно выискивают в текстах актеров ересь.

– Опасно оспаривать права слуги, исполняющего волю господина.

– Слуги?

– Бейлифа из вашей пьесы.

Так вот в чем дело! Этого человека обеспокоил образ бейлифа из интерлюдии. Да кто бы решился выставлять такого в выгодном свете? Тем не менее Лу предпочел отмолчаться.

– В любом случае неумно высмеивать людей за то, что они стараются как можно лучше выполнять свои обязанности, особенно в их присутствии.

– Это беззлобная, легкомысленная шутка, сэр, что-то вроде потехи.

– Вы долго прожили в Гиени, Лу?

– Всего год.

– Я мог бы вас выпороть или пригвоздить к позорному столбу. Мог приказать выслать вот так, одним щелчком.

При этих словах человек щелкнул пальцами. Но и это не произвело на Льюиса Лу сильного впечатления. У людей, которые говорят «я мог бы сделать то, я мог бы сделать это», переход от слов к делу занимает, по крайней мере, несколько шагов. Да и не похоже, чтобы он всерьез собирался осуществить свои угрозы. Льюис пытался определить, кто перед ним. Точно не Анри, хозяин владений Гюйак, в этом можно было не сомневаться, поскольку владелец столь обширных земель навряд ли станет чинить суд на задворках винной лавки. И все же он должен быть кем-то постарше гофмейстера, который разрешил им выступать.

– Смею ли я спросить, сударь, как к вам обращаться?

Из-за спины Лу послышался кашель. Стоявший у двери веснушчатый проводник, возможно, предостерегал Лу от такого глупого вопроса. Человек с надменным лицом, прежде чем ответить, окинул Лу изучающим взглядом.

– Меня зовут Ришар Фуа, я сенешаль Гюйака.

– Конечно, сударь, – произнес Льюис, склоняя голову. – Я слышал, с каким уважением о вас говорят люди, но не надеялся встретиться со столь важной персоной в такой… такой неподходящей обстановке.

Шум снаружи поутих, отчего Лу решил, что представление вот-вот возобновится. У него закралось легкое подозрение, почему Ришара Фуа – о котором он, кстати сказать, ничего не слышал, – оскорбила история о бейлифе и дьяволе. Ведь сенешаль, несмотря на громкое название этой должности, мало чем отличался от выбившегося в люди стюарда[41]41
  Стюард в средневековой Англии – управляющий крупным хозяйством, эконом.


[Закрыть] или помощника шерифа.

– Я сам выбираю себе обстановку, – ответил сенешаль.

Возникла пауза. Лу понял, что его привели сюда не только ради того, чтобы этот напыщенный человек придирался к сюжетам интерлюдии. Это был только предлог, чтобы получить средство воздействия на предводителя актеров.

– Если мы ненароком оскорбили вашу честь, сударь, то покорно прошу принять мои извинения.

Фуа сделал жест, который скорее выражал нетерпение, чем безразличие.

– Могу ли я каким-либо образом искупить наш поступок…

– Можете, Лу. Вы прибыли сюда с четырьмя посторонними, не так ли?

– Они нам встретились по пути.

– Как было условлено?

– Нет-нет. Мы их раньше никогда не видели.

– Но вы говорили с ними? Особенно с человеком по имени Джеффри Чосер?

– Мы беседовали… довольно много, – ответил Льюис, сообразивший, что именно это хотел от него услышать незнакомец.

– Тогда вы должны мне все о нем рассказать, – объявил сенешаль.

* * *

Актеры доиграли программу до конца. Жители Гюйака извлекли урок из нравоучительной истории об Иакове и Исаве: женщины коварны, а младшие братья двуличны. Льюис Лу вернулся как раз перед концом действия.

– Где ты был, муженек? – спросила Маргарет.

– Нашел новых друзей.

– У нас важные зрители, – сказала она и показала рукой на край площади, куда выходили боковые ворота замка. Там стояла группа изысканно одетых людей. Льюис без слов понял, что это обитатели замка. Ему показалось, что среди них и Джеффри Чосер.

– Они видели, как мы играем?

– Они появились недавно. Мне кажется, они пришли поглядеть, достаточно ли мы для них хороши.

– А что, граф де Гюйак и леди Розамунда тоже там?

– Ну да.

– Да что с тобой? – спросил Льюис, почувствовав в голосе жены напряженность.

– Я всегда считала, что лучше играть перед простыми людьми. Их легче понять.

– Благородные больше платят.

– Их сердца не столь горячи, – ответила она.

Не придав большого значения внезапным колебаниям жены, Льюис Лу взобрался на повозку и привычно и уверенно объявил, что они покажут завтра. Гвоздем вечера должна была стать пьеса о Самсоне и Далиле, где Алисе предстояло выступить в роли соблазнительницы, а Саймону в роли героя-силача, который в конце погибает сам, но забирает в могилу своих врагов. Алиса держалась скромно, но томно огладила свои бедра.

Небо постепенно окрашивалось в темно-синие тона, и ласточки поднялись выше в небо. Знатные господа вновь удалились в замок через задние ворота. Простые гюйакцы расходились с неохотой, тем не менее площадь понемногу опустела, и владельцу винной лавки пришлось закрыть свое заведение. Тем временем на небосклоне зажглись первые звезды. Жители готовились ко сну и закрывали ставни на окнах. Актеры вернулись в свое временное жилье в надворной постройке замка. В какой-то момент они спохватились, что нет Бертрама. Правда, это обстоятельство никого особенно не потревожило. Актеры люди вольные и умеют сами о себе позаботиться.

Между тем знай они, что с Бертрамом, то не остались бы столь равнодушными: ведь Бертрам боролся за жизнь в водах Дордони. Парень не умел плавать, но в одном, по крайней мере, судьба ему благоволила. Окажись он в реке в любое другое время года, то не смог бы противостоять стремительному бурлящему потоку. Но летом, когда реку не подпитывали ни паводки, ни осенние дожди, течение оставалось хоть и сильным, но преодолимым. Беднягу мотало и крутило. Мокрая одежда тянула на дно, будто свинцовая, тяжелые башмаки висели на ногах словно кандалы. В редкие мгновенья его выносило на поверхность, он едва успевал глотнуть воздуха, как его снова уволакивало под воду. Он молотил изо всех сил руками и ногами, но удержаться на плаву не мог, вода заливала рот, нос, глаза, уши. Бертрам посчитал, что пришел его час проститься с жизнью. Когда он опять вынырнул и успел сделать, видимо, последний глоток воздуха в своей жизни, то попытался позвать на помощь, но изо рта вырвалось лишь отчаянное нечленораздельное бульканье. Однако ему еще раз повезло. Его спасли.

Бертрам не мог точно вспомнить, как попал в эту страшную передрягу. В голове мелькали разрозненные картины. Какой-то монах, что стоял чуть поодаль толпы на краю площади, лицо скрыто под капюшоном. Под конец пьесы об Иакове и Исаве он подошел к Бертраму и сообщил торопливо, что его собака, мол, вот-вот утонет.

– Что?

Бертрам оглянулся вокруг в поисках Цербера – было еще относительно светло. Цербер был его собственным псом и никогда не отходил больше чем на несколько шагов от хозяина, если не увлекался преследованием белки или кролика.

– Где он?

– На берегу, ниже по течению, поспешите!

Бертрам устремился за монахом по ухабистой дорожке, которая, огибая замок, вела к реке. По мере приближения к берегу до них все отчетливее доносилось громыхание и поскрипывание мельничного колеса. Монах бежал впереди в развевающейся черной рясе. У Бертрама не было времени задаваться вопросам, как такое могло случиться. Главное сейчас – не потерять Цербера. Для труппы пес был ценен только как ловец кроликов да как исполнитель джиги на представлениях. Бертран же считал его своим другом.

Бертрам свернул с дорожки и оказался у самого берега. Воды реки катились мимо, закручиваясь серебряными водоворотами на перекатах. Выше по течению стучали жернова мельницы. Ниже находилась пристань.

– Где он? – еще раз спросил Бертрам.

Монах показал рукой на берег перед ним. Бертрам бросился к воде. Сперва он только услышал, как кто-то царапается о камень, и лишь потом увидел терьера, судорожно пытавшегося зацепиться за почти отвесный обрыв. Цербер силился устоять на узком краешке земли из намытой грязи, но ему мешал стремительный поток. Собака никак не могла найти прочную опору, чтобы выбраться на сушу.

Бертрам окликнул пса по имени и протянул к нему руки. Завидев своего спасителя, пес затявкал. Обрыв был высотой в три человеческих роста. Спускаясь, Бертрам цеплялся за росшие на краю пучки травы. Приземление вышло неловким, прямо в грязь. Он едва не свалился в воду. Пару раз опасно качнувшись, он все-таки ухватился за торчащий корень. Другой рукой схватил промокшего пса. Они с Цербером едва помещались на крошечном пятачке. Стремительная река отсюда казалась шире и глубже.

Тут он почувствовал, как что-то мягкое коснулось плеча. Глянув вверх, он увидел монаха. Тот стоял на коленях на краю обрыва, держа в руках веревку. Бертрам уцепился за нее, хотя и удивился – откуда веревка у монаха.

– Сперва собаку, – прокричал Бертрам. – Я помогу.

Зажав Цербера между коленями, он пропустил веревку у него под передними лапами, завязал безопасным узлом и дал монаху команду тащить наверх. Извивающееся животное исчезло в темноте. Пока монах поднимал собаку, Бертрам изучил берег, больше на ощупь, чем глазами. Можно попробовать упереться ногами в скользкий, покрытый илом каменный выступ, а руками ухватиться за выступающий корень. Но нога скользила, и подняться никак не удавалось. Впрочем, когда голова монаха снова обрисовалась на фоне потемневшего неба, актер уже сумел кое-как долезть до кромки обрыва.

Ухватившись за протянутую руку, Бертрам вскарабкался наверх. У монаха оказалась сильная рука, что странно для человека, всю жизнь проведшего в монастыре. Пес радостно залаял при виде хозяина. Монах привязал собаку к дереву, по-видимому, на всякий случай, если псу придет в голову снова броситься в реку. Бертраму понадобилось немного времени, чтобы восстановить дыхание. После этого он смог произнести:

– Спасибо.

Монах, по-прежнему не откидывая капюшона, склонил голову так, что лицо полностью исчезло из виду. Бедолагу Бертрама, все еще тяжело дышавшего, грязного, промокшего до нитки, в облике и поведении монаха что-то настораживало.

– Кого мне благодарить? – спросил он.

– Брата Святого Креста. А кого я спас?

– Меня зовут Бертрам. Я не мог допустить, чтобы мир потерял Цербера.

– Вы зовете его Цербером? – удивился монах.

– По имени пса, который сторожит врата ада. Я не мог броситься за ним в воду, потому что пошел бы камнем ко дну.

– Вы не умеете плавать?

– Разумеется, нет, – ответил Бертрам, удивившись про себя такому странному вопросу. Он не знал никого, кто бы умел плавать.

– Ну да, ну да. Я так и говорю, – поддержал его монах, – если бы Господь хотел сделать нас водоплавающими, Он дал бы нам плавники с хвостом.

Тревога еще сильнее охватила Бертрама. Дело не в замечании, вполне благочестивом, а в самом поведении собеседника. Внезапно его осенило, что они разговаривают на английском, а не французском или окситанском. Стало быть, этот человек его соотечественник. Но что ему здесь надо? В этот момент монах откинул капюшон, и Бертрам заметил, что у него нет тонзуры. Даже в сумерках можно было разглядеть густые волосы, коротко подстриженные, но все же без выбритой макушки. Вряд ли, подумал Бертрам, в такой голове водятся праведные мысли. Он больше не мог таить в себе сомнения:

– Кто вы такой?

Монах не ответил. Они все еще стояли на речном берегу. Бертрам спиной к воде. Слишком поздно актер понял уязвимость своего положения. Слишком поздно, потому что собеседник со всей силы толкнул Бертрама в грудь, и тот с шумом и брызгами рухнул в воду. Его потянуло ко дну, потом он кое-как всплыл и стал беспомощно барахтаться. Водяной поток подхватил его и понес на середину реки. Монах оставался безучастным, напротив, даже забеспокоился, что течение отнесет актера вниз к плавучей пристани, где тот сможет зацепиться за деревянную опору и спастись. Но течение, как будто вняв пожеланиям монаха, подхватило Бертрама и понесло прочь от берега.

Человек в монашеском облачении довольно долго наблюдал за мучениями актера. Глаза привыкли к темноте, и на фоне серебристо-серой реки без особого труда можно было разглядеть, как Бертрам отчаянно размахивает руками. Пару раз над водой показывалась его голова. К этому времени актера унесло далеко, очень далеко. Вот голова бедняги мелькнула в очередной раз. Что там говорят о количестве жизней, которые утопающий якобы должен исчерпать, прежде чем пучина поглотит его навсегда? Перекрывая шум воды, до монаха донесся человеческий крик, бессвязный, но громкий. Монах следил за утопающим до тех пор, пока глаза хоть что-то различали в сумерках. Затем вернулся к привязанной собаке, которая было притихла, но, почуяв его приближение, вздыбила шерсть и грозно зарычала.

У Цербера была причина опасаться этого человека после того, как тот менее получаса тому назад схватил пса, мирно дремавшего на площади под каштаном, покуда все внимание публики было приковано к театральному действию. Человек хотел бросить его в реку, однако случайное приземление пса на покрытую илом каменную кромку под крутым обрывом сработало даже лучше. Сейчас монаха меньше всего заботила судьба собаки, и он не преминул бы сбросить пса в реку вслед за хозяином, но его внезапно посетила более интересная мысль.

Рычание Цербера не произвело впечатления на монаха. Под ближайшими кустами лежал его серый мешок. Он ловко скинул монашескую рясу. Под ней оказалось обычное мирское платье. Затолкав в мешок рясу, он отвязал собаку, крепко обхватил ее посередине туловища и взял под мышку. Какое-то время Цербер извивался, пытаясь освободиться, но скоро затих от безысходности. Перебросив мешок через другое плечо, человек выбрался на тропинку по направлению к замку.

* * *

Труппа Лу разместилась в деревянной надворной постройке, временно ставшей их пристанищем во владениях графов Гюйак. Это похожее на сарай строение использовалось для хранения телег и плугов, ожидавших починки. По распоряжению гофмейстера конюший снабдил их соломенными тюфяками. Того самого гофмейстера, в ведении которого целиком и полностью находился большой зал, где должно было состояться выступление артистов перед лордом Гюйак и его супругой. Актеры видывали ночлег и получше, но привыкли мириться с тем, что есть. Здесь, по крайней мере, сухо и безопасно, а общее благостное впечатление портило лишь соседство крыс. Пищу, которую им доставляли из замка, также нельзя было назвать отменной, но все же получше, чем жареный кролик и засохший сыр.

Льюис не стал рассказывать товарищам о встрече с Ришаром Фуа, занимавшим в замковой иерархии более высокое положение, чем гофмейстер и конюший. Краснолицего сенешаля весьма заинтересовали английские гости, особенно Джеффри Чосер. Лу мог поведать о нем немногое, но, как хороший актер, он максимально использовал те немногие сведения, что имел. В ответ на ключевой вопрос – с какой целью Чосер прибыл в Гюйак – Лу мог разве что предположить, что визит объясняется давнишней дружбой Чосера с госпожой Розамундой. Это предположение не удовлетворило Фуа, да и сам Лу про себя подумывал, что у Чосера, пожалуй, в самом деле есть еще какие-то причины для путешествия. Фуа наказал ему быть начеку: если Лу что-нибудь обнаружит, то, обещал сенешаль, он получит награду. Лу, конечно, не надеялся узнать больше, но зачем говорить об этом Фуа?

Все как-нибудь само уладится, надеялся Лу. Он был последовательным оптимистом – весьма ценное качество в компании бродячих артистов, чье и без того шаткое положение всегда зависит от непредвиденных обстоятельств.

Лу все же решил проявить снисходительность к жене и рассказать про свое задержание. Расстраивающие подробности были опущены. Но Маргарет казалась не на шутку озабоченной чем-то иным.

– Что такое? – поинтересовался Лу.

– Мне показалось, что здешних людей не особенно интересует наше завтрашнее представление. У них охота.

– Охота намечена на утро. К вечеру все будут готовы для нового приятного времяпрепровождения.

Маргарет ничего на это не возразила, и Льюис продолжил:

– Этот Гюйак храбрый парень. Говорят, если нужно, то он в одиночку пойдет на вепря.

Однако Маргарет Лу и это заявление никак не прокомментировала. Тогда Льюис настоял, чтобы она сообщила ему причину своей озабоченности.

– Так и быть, скажу. Я беспокоюсь о Бертраме. Куда он запропастился?

Исчезновение товарища в самом деле вызывало вопросы. Однако Льюис успокоил жену – Бертрам взрослый человек, способный о себе позаботиться.

Тем временем Саймон и Алиса в углу сарая о чем-то хихикали. Мартин с Томом, отец и сын, поблизости играли в кости. Помещение освещалось лишь несколькими поставленными прямо на землю масляными лампами. Вдруг что-то грязно-белое, подобно призраку, стремглав пролетело через весь сарай в дальний угол. Алиса первой поняла, в чем дело:

– Тьфу, Цербер, ты весь мокрый.

– Он счастливчик, – донеслось от входа.

Актеры поднялись со своих мест. В помещение вошел человек и остановился у края светового круга так, что свет выхватывал из темноты только носки его обуви. Лицо скрывала тень. На одной руке висел мешок.

– Где Бертрам? – спросил у него Льюис Лу.

– У которого волосы с проседью, так, кажется?

– Да, – подтвердила Маргарет Лу. – Что с ним?

– Увы, госпожа, у меня для вас и всех остальных плохие известия. Боюсь, он утонул.

Актеры застыли с открытыми от удивления ртами. Лишь чей-то одинокий голос нарушил общее оцепенение:

– Но…

Больше ни звука.

Незнакомец уселся на землю, скрестив ноги, и стал рассказывать, что ему часом ранее повезло присутствовать на прекрасном представлении труппы на деревенской площади. В свое время он тоже был лицедеем, а потому судил со знанием дела. Глубоко тронутый историей об Иакове и Исаве и тем, как был обманут добрый старый отец Исаак, – здесь незнакомец одобрительно кивнул в сторону Мартина, – он спустился к речному берегу, дабы насладиться последними красотами уходящего дня. Там его внимание привлек неистовый собачий лай, который, казалось, доносился прямо из реки. Заглянув через обрывистый край берега, он увидел эту несчастную дворнягу, бог весть как оказавшуюся на узкой полоске намытой грязи, которая, сколько ни царапала откос, никак не могла выбраться. В нескольких метрах от берега какой-то мужчина яростно болтал руками, пытаясь удержаться на плаву. Однако в тот самый момент, когда он обнаружил тонущего, невидимая рука заставила бедолагу скрыться под водой, и в следующий раз он вынырнул на много метров ниже по течению. Незнакомец, по его словам, ждал и звал, ждал и снова звал, но больше голова не показывалась. В конечном счете он спустился к воде и спас собаку, которая, кстати, не больно-то хотела, чтобы ее спасали.

– Бертран преданно любил Цербера, и пес отвечал ему тем же, – сказал Мартин.

– Должно быть, он пытался спасти собаку и упал… – подал голос Льюис.

– Наверняка, – подтвердил незнакомец. – В том месте речной берег особенно скользкий. Лучше бы утонула собака, чем погибла человеческая душа.

– Правда, – согласилась Маргарет.

Из темноты донесся тихий плач Алисы. Незнакомец добавил к сказанному:

– Мне следовало попытаться спасти вашего друга, но я плаваю не лучше, чем этот бедняга.

– Вы сделали все, что смогли, – сказал Льюис и вытянул руку, чтобы похлопать по плечу незнакомца. Того слегка передернуло. Чтобы сгладить неловкость, он произнес:

– Я всегда говорю: если бы Господь хотел сделать нас водоплавающими, Он дал бы нам плавники с хвостом.

Повисла тишина, отчего он заключил, что сказал не совсем то, что нужно. Но тут же исправил положение:

– Нужно отслужить панихиду по бедняге. Завтра я поговорю со священником. В замке обо всем знают, поскольку по дороге сюда я столкнулся с гофмейстером. Он-то и подсказал мне, где вы обитаете.

– Спасибо, друг, – растроганно проговорил Льюис.

– Кто вы? – спросила Маргарет, бессознательно повторив вопрос Бертрама, прежде чем тот угодил в реку.

– Зовите меня Губертом, – ответил незнакомец.

– Вы сказали, что были лицедеем, Губерт?

– Было дело.

– Мы предпочитаем называться актерами, – уточнил Мартин.

– Да-а, мне тоже пришлось сыграть немало ролей, – задумчиво произнес Губерт.