Текст книги "Чосер и чертог славы"

Автор книги: Филиппа Морган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

Что он должен предпринять в этой ситуации? Строго придерживаться рамок своей ответственности? Он не судья, не коронер, обязанный расследовать обстоятельства смерти человека. Инстинкт вообще подсказывал Чосеру не вмешиваться, пусть все идет своим чередом, пусть мир катится ко всем чертям. Он давно уже понял, что мир все равно движется в этом направлении даже без его пожеланий. Почему бы и сейчас не применить этот принцип? По возвращении в Англию он расскажет Джону Гонту все как есть. Да и рассказывать, собственно, нечего. Миссия провалилась.

Но сколь бы он ни убеждал себя в преимуществах невмешательства, он понимал, что ситуация была не столь проста. Не так давно, в печально памятной гостинице «Феникс» в Кентербери, он заверял Кэтона и Одли, что унаследовал от матери нюх на неприятности. И вот теперь его нюх безошибочно подсказывал, что случилась всамделишная неприятность, за которой не заставят себя ждать и другие. А еще чутье подсказывало, что искать их не следует. Они придут сами.

Они пришли тем же днем.

Молва распространилась по замку, как огонь. Люди говорили, что кабан только ранил их господина и хозяина, графа де Гюйака. По слухам, граф принял смерть от человека. Смертельная рана была нанесена охотничьим мечом, а не клыками. Этот факт засвидетельствовали опытным глазом полдюжины охотников. Первым на него обратил внимание Гастона Флора старый Бодрон. Его возражения были отклонены сразу после того, как нашли тело. Но теперь, после того как прошло первое потрясение, подозрения стали нарастать. Поговаривали, что сенешаль Ришар Фуа подробно расспрашивал участников охоты. Эту новость принес Чосеру ворвавшийся в комнату Жан Кадо. При этом он то и дело озирался. Чосеру пришлось приложить все усилия, чтобы успокоить гасконца и поблагодарить за известие. Проводив товарища, Чосер подошел к окну и замер, всматриваясь в даль.

Через какое-то время Чосер вызвал к себе Алана и Неда на совет, в сложившейся ситуации больше походивший на военный. Вкратце он пересказал им слухи, в частности, то, что услышал от Жана Кадо. Взглянув на открытое лицо Неда, на копну светлых волос, Чосер снова припомнил свои утренние предположения о вероятном происхождении молодого человека. Если и существует ответ на этот вопрос, то он содержится в письме, которое Джеффри носил на шее. Человека, которому оно предназначалось, больше не было в живых, поэтому письмо будет возвращено Гонту с целой печатью. Если все-таки – что маловероятно – Нед Кэтон и правда сын Анри де Гюйака, то, несомненно, будет лучше, если он никогда об этом не узнает… Если, конечно, он уже не знает. А если допустить, что Кэтон что-то подозревал о своем происхождении? В последние часы он выглядит напряженным… но они все в настоящее время напряжены.

– Вы верите тому, о чем болтают, Джеффри? – спросил Алан Одли, прервав его раздумья.

– В смерти Гюйака немало странностей, – ответил Чосер.

– Вы по этой причине спрашивали нас, какие раны бывают от удара кабаньими клыками?

– О каких странностях вы говорите? – поинтересовался Нед.

– Одну или две я видел собственными глазами. Но сейчас мы не будет о них говорить. Не исключено, что нам придется отвечать на вопросы сенешаля.

– Как так! У него нет полномочий втягивать нас в разбирательства. – Алан Одли, казалось, был оскорблен таким поворотом событий. – Мы англичане и не обязаны давать ему отчет. Я не стану ничего рассказывать.

– Насчет полномочий ты, без сомнения, прав, Алан. Но помни, что Гиень все еще в руках Англии, хотя бы формально. Без законоведа во всех тонкостях полномочий и обязанностей не разберешься. Нам не следует забывать, что мы тут гости и что во время нашего пребывания при подозрительных обстоятельствах погиб человек.

– Вы полагаете, это убийство?

– Возможно, и убийство. Мы были на месте случившегося. Как бы мы выглядели, если бы отказались ответить на кое-какие вопросы под тем предлогом, что мы англичане?

– Он прав, – согласился Нед.

– До этого может и не дойти, – постарался успокоить товарища Джеффри, воспользовавшись поддержкой Кэтона. – Фуа может и не захотеть выслушивать наши соображения.

– Или решит, что нам нечего сказать, – добавил Нед, – поскольку мы ничего не видели и не слышали.

– Именно. Но давайте разберемся, так ли это на самом деле.

– Хорошо, – согласился Алан. – Но сперва разберемся, как вы оказались среди этой суматохи? Не помню, чтобы видел вас среди участников охоты.

– Это потому, что я присоединился позже. Не люблю рано вставать.

– Даже в прекрасное летнее утро?

– Летними утрами не спится влюбленным… или крестьянам, у которых полно работы, – предпочел увильнуть Джеффри, в планы которого не входило рассказывать товарищам об утреннем визите Розамунды. – Короче говоря, джентльмены, я попросту нежился в кровати, пока вы скакали по лесам.

– Но в конце концов вы присоединились? Вы появились на поляне вскоре после нас.

– Да. Что-то заставило меня пуститься в путь. Может, предчувствие.

Предчувствие, добавил он про себя, которое возникло после слов Розамунды де Гюйак: «Уже слишком поздно».

– Пусть так. Вы как-то говорили, что у вас нюх на неприятности, – заключил Алан.

– Кто-нибудь из вас что-нибудь заметил или слышал в лесу? И как получилось, что вы оставили Гюйака одного?

– Ха! Это де Гюйак оставил нас одних, – сказал Нед.

– Я бы хотел услышать больше подробностей.

И они рассказали ему, как Анри безо всякого предупреждения пришпорил коня и, оторвавшись от общей группы, бросился в одиночку преследовать зверя, как Гастон Флора дал приказ спустить собак, сомкнутых до этого попарно, и как лес в одночасье ожил, наполнившись черными, белыми и серыми гончими, которые с громким лаем устремились к невидимой цели. Однако собак, должно быть, сбили с верного пути чьи-то другие запахи, так как свора разделилась и понеслась в разных направлениях. Тогда Флора скомандовал людям также разделиться. Алану и Неду наказали сопровождать Ришара Фуа и юного Анри вместе с половиной охотничьего отряда.

– Погодите, – перебил Джеффри, – разве у Флора была власть командовать собаками и распоряжаться людьми?

– Никто ему не возражал, – сказал Нед. – Кроме того, де Гюйак пропал. А если он в самом деле напал на след вепря, то Гастон Флора с полным правом взял на себя командование.

– Когда вы разделились, то Флора направился к поляне, где собаки прижали кабана к берегу озера?

– Трудно сказать, Джеффри, – ответил Алан со снисходительной интонацией, присущей порой молодым людям. – Эта местность нам незнакома. Здешнего леса мы не знаем, поэтому ориентировались по собачьему лаю. Флора, возможно, выбрал верное направление.

– Нет, не так, – перебил его Нед. – Сперва он направился в ту сторону леса, откуда доносилось больше шума, а поляна с озером находилась в другой стороне. Один из охотников пытался ему это объяснить, но Флора его не стал слушать.

– То есть надо было идти туда, куда пошли вы?

– Да, именно.

– Но мы разминулись, – признался Алан.

– Скажем так, мы не особенно старались держаться группы с Ришаром Фуа и мальчиком.

– Но почему? Ведь вы попали в незнакомый лес?

– Алан сказал, что не видит причин, почему мы должны следовать по пятам других.

Алан нетерпеливо жестикулировал и наконец не вытерпел:

– Как бы то ни было, мы потеряли из вида Ришара Фуа и пеших охотников. А потом я потерял и Неда…

Теперь настал черед Неда Кэтона испытать неловкость. Чосер молча ждал разъяснений. Тогда начал Нед:

– Я услышал голоса… это были актеры. Бог весть, что им понадобилось в лесу.

– Ты говорил, что голос принадлежал Алисе Лу, – поправил его Алан.

– Я услышал голос женщины и подумал, что она могла попасть в беду.

– Ты рассчитывал, что она в беде, и вообразил себя героем-спасителем на белом коне, не так ли, Нед. Прекрасная дева в беде.

– Мы-то знаем, Алан, что твои пристрастия ограничиваются матронами. Жирными женами владельцев кентерберийских гостиниц.

– Джентльмены, давайте ближе к делу. – Чосер призвал разгорячившихся молодых людей к порядку. – По лесу бродила, получается, большая толпа. Что ты сделал, Нед, когда увидел Алису Лу?

– Я понял, что опасность ей не угрожает. С ней были другие актеры. И я решил примкнуть к Алану, но он к тому времени удалился в неизвестном направлении…

– Я услыхал ужасный звериный рев и поскакал в ту сторону.

– И каждый в конечном счете самостоятельно очутился на поляне, – подытожил Джеффри, поглаживая бородку. – Я тоже слышал пронзительный рев зверя. Похоже, он подействовал на всех, кто был в лесу, как сигнал тревоги. С другой стороны, он сослужил полезную службу.

– Полезную?

– Он свидетельствовал о том, что Анри в то время еще был жив и только что нанес удар кабану. Сколько вам потребовалось времени, чтобы добраться до поляны после того, как прозвучал этот вопль?

– Я не знаю, – честно признался Алан.

– Полчаса?

– Меньше, пожалуй, меньше.

– Но все же больше, чем пару минут, – уточнил Чосер. – По моим впечатлениям, именно столько и прошло от рева раненого зверя до появления на поляне первых охотников. Я прибыл на место позже всех. Кто бы это ни был, у него было мало времени… он должен был заранее приготовиться… и действовать очень быстро. Скажите, вам в лесу никто больше не встретился?

– Еще кто-то?

– Например, одетый в тряпье однорукий человек.

– Должно быть, я пропустил его, когда отвлекся на огнедышащего дракона, – пошутил Нед. – Однорукий человек! Джеффри, мы здесь что, в сказочном царстве?

– Я начинаю верить, что да. И все-таки я настаиваю, что встретил такого на тропинке.

– Что он делал?

– Ничего.

– Даже не изрек пророчества?

– Он жестом показал мне путь.

От Чосера не укрылось, что эти двое ему не особенно доверяют. Да он и сам-то себе уже не сильно доверял. Возможно, однорукий ему привиделся. Поэтому Джеффри поспешил вернуть разговор к практическим вопросам.

– Вы сказали, что этот сенешаль Ришар Фуа с самого начала держался рядом с молодым Анри. Вы уверены, что они вместе прибыли на поляну?

– Я так не думаю.

– Как это понимать: вы не видели их вместе или вы вообще их не видели?

– Это имеет какое-то значение?

– Может иметь. Я уже говорил, что наше положение здесь… неопределенно. Мы должны прийти к единому мнению о том, что мы видели, а что нет.

– Алан уже был на месте, когда я подъехал, – сказал Нед. – Может, он ответит.

– Сенешаль и мальчишка появились порознь. Помню, я еще подумал, что это немного странно.

– Почему?

– Потому что… потому что у меня сложилось мнение, что сенешаль присматривает за мальчишкой как попечитель. Оказалось, что это не так. Анри де Гюйак уже находился на поляне, я имею в виду графского сына. Тогда еще никто не знал, что его отец мертв. Паренек стоял и смотрел на кабана и собак. Вокруг было много шума, но я услыхал, что кто-то окликнул мальчишку по имени, и он оглянулся. То был Ришар Фуа. Он был верхом на лошади. Потом он спешился и встал рядом. И положил мальчику на плечо руку, видно, чтобы сообщить печальную весть.

Для достоверности Алан Одли точно таким же образом положил руку на плечо Неда.

– Итак, они в лесу разделились, – рассудил Джеффри. – Какое-то время они блуждали поодиночке.

– Похоже, каждый добирался в одиночку, – засвидетельствовал Нед.

В этот момент раздался решительный и громкий стук в дверь. Не успел Чосер отозваться, как дверь распахнулась. На пороге возник Жан Кадо. По его обыкновенно невозмутимому лицу трудно было судить о мотивах столь стремительного появления.

– Они его поймали, – объявил Кадо, едва совладав с голосом, который срывался на фальцет, – поймали!

14

Имелся в виду однорукий. Как только Ришар Фуа, по-видимому, не без помощи Гастона Флора пришел к выводу, что де Гюйак погиб от руки человека, а не от кабаньих клыков, он направил слуг прочесать лес. Те тотчас же наткнулись на Матьё – под таким именем знали этого человека. Выяснилось, что этот человек долгое время таил злобу на род Гюйака, так как потерял руку из-за того, что на него напал мастиф из графской своры, хотя случилось это еще при отце графа Анри. Матьё нашли в шалаше из ветвей и листвы, больше напоминавшем логово зверя, чем человеческое жилье. На его лице были следы крови, а в кулаке он сжимал кольцо – весьма примечательный, украшенный сапфиром перстень, в котором опознали собственность Анри де Гюйака.

Джеффри Чосера эти новости отчасти обрадовали. Не только потому, что подтвердились его сомнения по поводу причины смерти де Гюйака и что поймали злоумышленника, но еще и потому, что существование однорукого не было плодом его бредовой фантазии. И все-таки что-то мешало ему испытать полное удовлетворение. Он не почувствовал облегчения даже после того, как вслед за уходом Жана Кадо Одли и Кэтон набросились на него с поздравлениями, будто это он лично раскрыл преступника.

– Осталась только одна проблема, – задумчиво сказал Джеффри. – Этот Матьё не совершал преступления. – Графа убил не он.

– Вы это точно знаете, господин Чосер?

– Я знаю это точно так же, как и то, что в данную минуту нахожусь в этой комнате, господин Фуа.

Комната была та самая, где прошлой ночью Анри де Гюйак советовал Джеффри не питать пустых надежд. Нынче опять выдался погожий летний вечер, хотя в воздухе веяло надвигающейся грозой. Сутки назад Фуа сидел за секретарским столом в дальнем углу. Теперь он пересел в кресло покойного владельца замка. В руке он держал кубок с вином. Бутыль стояла на соседнем столе. Чосеру он вина не предложил. Фуа держался не то чтобы раскованно, но чувствовалось: он никому не уступит, а тем более англичанину.

– На чем строится ваша убежденность?

– Я столкнулся с Матьё в лесу незадолго до того, как нашли тело лорда.

– И что из того?

– За столь короткое время до совершения преступления он не смог бы добраться до поляны. Я ехал верхом и все равно подоспел последним.

– Вы хорошо ориентируетесь в этом лесу?

Чосер отрицательно покачал головой. Он уже знал, каков будет следующий вопрос Фуа.

– Существуют тропинки, известные только лесным жителям, по которым можно срезать путь. Матьё прожил в лесу немало лет.

– Почему?

– Некоторые люди не выносят общества себе подобных.

– Я слышал, что он пестовал в себе злобу против рода Гюйака.

Фуа пожал плечами:

– Кто знает, что творится в голове у такого человека? Много лет назад, когда еще был жив отец Анри, он потерял руку из-за охотничьей собаки. Тогда Матьё был ребенком. Его семье выплатили положенную по закону компенсацию. Родственникам не на что было жаловаться.

– Речь не о жалобе, – откликнулся Джеффри. – Что произошло с его семьей?

– Откуда мне знать? – ответил Фуа. – Я сам был в то время ребенком. Так или иначе, они были крестьянами, а мы не ведем счет крестьянам.

Чосер ничего не ответил, и Фуа, очевидно, предположил, что был достаточно убедителен.

– На лице этого человека были следы крови, господин Чосер. Свежей крови.

– Когда я его повстречал незадолго до гибели графа Анри, все его лицо было исцарапано, и эти царапины имели свежий вид. Можно подумать, что он подобно святым подвижникам умерщвляет плоть, пользуясь при случае колючим кустарником.

– Вы говорите, что это была его кровь?

– Да, я так считаю.

– Ваше мнение для нас не аргумент, господин Чосер.

Джеффри задумался, кого сенешаль мог подразумевать под словом «мы». И, уязвленный последней репликой, сказал:

– Есть и другие факты. Сегодня утром вы с юным Анри нашли меня около просвета в кустах.

– Вы сказали, что обронили кошелек.

– Да, обронил. И когда поднимал, то обратил внимание на нечто, что, надеюсь, не могло укрыться и от ваших глаз, господин Фуа. На том месте остались следы, свидетельствующие, что кто-то прятался в кустах.

– Совершенно верно. Это был тот дикий лесной человек, Матьё. Он затаился там, чтобы неожиданно напасть на моего лорда.

– С одной рукой?

– Когда человек теряет руку или ногу, природа находит способ возместить ему потерю. Он обретает большую силу в оставшихся членах. Кроме того, Матьё вооружился мечом. Именно мечом он нанес смертельную рану графу де Гюйаку, а не вепрь, на которого мы сперва думали.

– А где Матьё раздобыл меч? Дикий житель леса с охотничьим мечом?

– Один из охотников донес, что меч был похищен из арсенала утром, – ответил Фуа.

Такое объяснение казалось маловероятным, но, на худой конец, удобным.

– На земле сохранились следы, как я уже говорил. Вот такие.

В полутьме Джеффри вытянул руку с растопыренными пальцами и немного оттянутым большим пальцем. Он присел на корточки, упершись рукой в пол для равновесия. В другой, свободной руке злодей, несомненно, держал меч.

Ришар Фуа несколько раз кивнул, как будто до него стал доходить смысл того, что показывает англичанин. Вдруг – видимо, когда он окончательно понял, куда клонит Чосер, – он внезапно перестал кивать, лицо побагровело.

– Вот так, господин Фуа, как я держу левую руку. Видите? – Джеффри снова растопырил пальцы. – Это был отпечаток левой руки. Отпечаток говорит о том, что лицо этого человека было обращено к поляне и озеру. Но у бедолаги Матьё нет левой руки. Таким образом, в кустах прятался кто-то другой.

Фуа глубоко вздохнул и протянул руку к небольшому предмету, который лежал на столе рядом с бутылью вина. Он поднес его к свету, и тот засверкал. Подержав недолго в своей руке, Фуа бросил вещицу англичанину, и тот едва поймал ее. Разжав кулак, Чосер некоторое время разглядывал перстень с сапфиром – он сразу догадался, что это оно.

– Может, это вас убедит? – спросил сенешаль. – Эту вещицу нашли в кармане у Матьё при обыске.

Чосер представил себе оборванного человека на лесной тропинке. В кармане? Несчастному нечем было прикрыть наготу, не говоря об излишках ткани, чтобы сделать карманы. Карманы имеют те, кому есть что в них носить. Джеффри изо всех сил пытался вызвать в памяти образ Анри де Гюйака, лежащего в траве: одна рука свободно отброшена в сторону, другая, сжатая в кулак, прикрывает кровавую рану в груди. Как большинство мужчин, особенно богатых и влиятельных, де Гюйак носил перстни. Носил их и сам Чосер. Мысленным взором он внимательно осматривал руку, которой граф прикрывал грудь, и особенно пальцы. Был ли на пальцах погибшего среди прочих колец этот перстень – серебряный, тонкой работы, в форме подковы с огромным сапфиром? Он вспомнил песню, что пропела пожилая женщина на ужине прошлым вечером. Песня начиналась словами Vous estes le vray saphir. Чосер поднес перстень поближе к глазам. Камень чистого, безмерно глубокого синего цвета был сродни уходящему в бесконечность небу. Нет, Джеффри так и не удалось с уверенностью припомнить, был ли перстень на руке мертвого Анри.

Сенешаля подобные сомнения не мучили.

– Это вас убедило, господин Чосер? Граф де Гюйак никогда с ним не расставался.

– Убедило ли? Пожалуй.

Джеффри был готов признать убедительность данного доказательства. Ибо если перстень снят с руки убитого или умирающего, то сделать это мог лишь сам убийца (убив влиятельного и богатого человека, преступник едва ли удержится от того, чтобы прихватить кольцо с драгоценным камнем). И если вещица в самом деле обнаружена в карманах бедолаги Матьё, в несуществующих карманах…

– Почему этот лесной человек взял лишь одну вещь? Скажите, почему бы ему не взять и остальные драгоценности, коль он пошел на такое дело?

Ришар Фуа подался вперед. От напряжения его лицо побагровело еще сильнее.

– Нет, это вы мне кое-что скажете, Джеффри. Какая причина заставляет вас выгораживать это ничтожное дикое существо? Что вы знаете об этом деле?

– Только то, что мне подсказывают глаза и здравый смысл.

– Вам следует быть поосторожнее, чтобы этот здравый смысл не завел куда не следует.

Тем не менее Чосер не смог удержаться, чтобы не задать последнего вопроса:

– А вы спрашивали у самого Матьё, что произошло в лесу? Возможно, он что-то видел.

– О, мы бы у него спросили, если бы могли. Мы расспросили бы его с пристрастием, уж поверьте мне. Но это бесполезно. – Фуа с чувством удовлетворения откинулся в кресле и сделал большой глоток из кубка. – Он потерял не только руку, когда оказался на пути у мастифа. Он вдобавок лишился дара речи, онемел.

* * *

– Так вот, – отчитывался Джеффри перед Кэтоном и Одли. – Я понимал, что сенешалю ничего не докажешь.

– Не возьму в толк, почему вы так упорно пытаетесь доказать, что этот Матьё не имеет отношения к смерти де Гюйака? – негодовал Нед. – Если совершено убийство, то следует найти преступника. И его нашли не мешкая.

– Даже слишком быстро.

– По-моему, пусть свершится правосудие, – хмыкнул Нед.

– Так или иначе, – подключился к обсуждению Алан Одли, – разве они не должны послать кого-нибудь в Бордо за судебным представителем принца Эдуарда, чтобы тот контролировал ход судебного разбирательства? Надо же соблюдать правосудие или хотя бы его видимость. Мы здесь все еще под английской юрисдикцией.

– Эти большие лорды Гиени сами себе закон, – ответил Чосер. – Никто здесь в такое время не станет приветствовать английское вмешательство.

– Тогда и нам не следует им мешать, – сказал Нед, – в конце концов, этот лесной человек ненавидел графа, из-за которого, как вы сказали, он лишился руки. Безрукий, но не безобидный!

Чосер проигнорировал шутку.

– Это случилось во времена отца графа Анри. С чего бы ему мстить сыну спустя многие годы?

– Но ведь, по вашим словам, его схватили с перстнем, принадлежавшим покойному графу, – возразил снова посерьезневший Нед. – Я видел его на руке графа де Гюйака. Красивый камень.

– Они нашли перстень в кармане лесного человека, хотя у того едва нашлось тряпья прикрыть наготу.

– В кармане, в руке – какая разница? Да хоть в носу, но в любом случае это доказывает его вину.

– Боюсь, что в этой ситуации мы сами остались с носом, – подытожил разговор Чосер.

* * *

В ту ночь не только трое англичан пытались найти ответы на мучившие всех вопросы. Гастон Флора с Ришаром Фуа также засиделись под вино до позднего часа. Поколебавшись, Фуа предложил Флора в знак уважения лучшее кресло в комнате. А теперь жалел, ерзая толстым задом на жестком стуле, на котором чуть раньше сидел Чосер. В складках кожи на лбу выступал пот, который приходилось вытирать платком.

– Плохо дело, – заключил он уже не в первый раз за вечер.

Флора пропустил реплику мимо ушей. Он поигрывал перстнем с сапфиром, с которым до этого злополучного утра Анри де Гюйак никогда не расставался и носил на среднем пальце.

– Его нашли ваши люди?

– Да, Гийем нашел у Матьё.

– Гийем?

– Тот коротышка с морщинистым детским лицом.

– А, этот.

– Для Матьё достаточно будет виселицы.

– Более чем достаточно. На какой день назначена казнь?

– Я думал, после похорон моего господина, если вы не против. Но мне хотелось бы знать ваше мнение.

– Чем скорее, тем лучше. Чтобы власти из Бордо не успели вмешаться.

– Значит, до похорон?

– Так будет лучше, если, конечно, вы полны решимости довести дело до конца.

– Англичанин недоволен.

– Англичане вечно недовольны. Вы о ком говорите?

– О старшем из них. Джеффри Чосер увязался за нами в лес. Я натолкнулся на него, когда он рыскал по поляне, где погиб мой господин.

– Был убит, вы хотели сказать.

Фуа вздрогнул, но ограничился кивком в знак согласия. Снова вытер пот со лба. Боже праведный, как здесь жарко. Хоть бы погода переменилась. Однако нужно было отвечать:

– Похоже, у Чосера возникли некоторые подозрения.

– Он вправе их иметь.

– Я приложил все силы, дабы убедить его в том, что мы держим ситуацию под контролем. В качестве доказательства я показал ему кольцо, которое вы держите в руках.

– Это его убедило?

– Не думаю.

– Англичане упрямый народ. Скажите им, что носы у них на лице, они станут искать их на затылке, – сказал Гастон Флора, откинувшись на спинку кресла и широко расставив ноги. – Так как вы намерены поступить?

– Как я намерен поступить?

– В настоящий момент вы несете ответственность за все, что здесь происходит.

Была бы возможность, он, Фуа, никому ни за что не уступил бы это удобное кресло. Однако следовало действовать дипломатично:

– Наверное, госпожа Розамунда могла бы что-то подсказать.

Флора демонстративно вяло повел плечами, из чего, видимо, следовало, что этот вопрос не стоит даже того, чтобы ради него поводить плечами.

– Не станем докучать госпоже в ее горе. Но я повторяю: что делать с англичанином?

– Безусловно, его присутствие здесь причиняет беспокойства.

– У вас дар констатировать очевидное, Фуа. Хотите знать мое мнение?

Он невыносим, это Гастон Флора, подумал Фуа. Чтобы скрыть свои чувства, он опустил лицо в кубок. От поспешного глотка красное вино пролилось на подбородок. Любой его ответ сейчас разлетелся бы мелкими брызгами.

– Тогда позвольте мне сказать, – опередил его Флора, подавшись вперед. – Мне известно, что англичане прибыли сюда с недостойной целью склонить моего господина графа де Гюйака к тому, чтобы он объявил себя, наконец, слугой английской короны. В последние месяцы меня самого пытались на это уговорить. Любой скажет о себе то же самое. Но я знаю, кому я верен.

Самому себе, подумал Ришар Фуа.

– И если со временем, – продолжал Флора, – вы поймете, кому вы верны, то все пойдет правильно. Между тем, что касается этого Чосера и его товарищей, было бы лучше убрать их с пути.

– На время?

– Это ваше дело. – Флора взмахнул рукой с зажатым в пальцах сапфировым перстнем. – Однако вы пролили на себя вино.

* * *

Но и это был не последний совет, который держался в ту ночь в замке Гюйак и его окрестностях. В то время как Чосер с товарищами обсуждали, виновен или нет лесной человек, когда Ришар Фуа с Гастоном Флора пришли к решению, что Матьё не просто виновен, но без промедления должен быть казнен, актеры в своем сарае тоже обсуждали подробности этого ужасного дня. Они собрались вокруг единственной лампы на полу.

– Я говорю, что нам пора уезжать отсюда, – со свойственной ей решимостью объявила Маргарет Лу. – В наших услугах здесь больше не нуждаются. И мы не станем дожидаться приглашения в замок.

– Не знаю, – сказал Льюис Лу. – О нас могли забыть временно из-за случившейся беды.

– Да очнись, – не унималась жена, – здешние люди не нуждаются в том, чтобы их развлекали, у них и без того хватает забот. Погиб владетель всех этих земель.

– Поговаривают, что его убили, – сказал Мартин, актер с седой бородой.

Алиса Лу дрожащим голосом добавила:

– И еще мы потеряли Бертрама. Две смерти за день и ночь. Мне от этого не по себе.

– Нам всем от этого не по себе, – ответил ей Льюис, – но смерть Бертрама лишь несчастный случай, ужасная, но случайность.

– Как это ни называй, а Бертрама больше нет, – трагическим тоном произнес Саймон, который, пользуясь темнотой, пристроил руку на бедре Алисы. – А был ли то несчастный случай или что-то другое… – Тут он бросил взгляд на Губерта, который скромно разместился за пределами светового круга и прикрыл лицо.

– А что ты думаешь, Том? – обратился Льюис к товарищу, который обычно не был склонен к многословию и чаще поддерживал вожака труппы.

– Я думаю, что нам лучше уехать, – ответил Том.

– Хороший мальчик, – похвалила его Маргарет.

Возможно, Льюису Лу стоило в качестве доводов сослаться на то, что они не впервые становятся свидетелями трагедии, что средства к существованию напрямую зависят от способности быть выше мелких обстоятельств вроде насильственной смерти, чумы и войны. Однако у него хватило ума понять, что спорить с женой в этой ситуации бессмысленно. Имея ее в качестве союзника, можно было убедить кого угодно, но без ее искренней поддержки…

– Я согласен с сыном и утверждаю, что нам лучше вернуться на побережье, в Бордо, – сказал Мартин. – Дома и стены помогают.

– Вы не поинтересовались мнением Губерта, – заметил Саймон.

Льюис Лу повернулся к человеку, сидевшему вне светового круга.

– Как новичок я скажу, что сожалею, что мне так и не пришлось сыграть в пьесе, – отозвался Губерт.

– О, у тебя будет еще немало случаев, – успокоил его Льюис, который мысленно уже перенесся в Бордо и строил планы на будущее. – Нам и впрямь лучше возвратиться в город, который, как ни крути, пока еще английский и подчиняется английскому принцу.

– Между прочим, Губерт, где ты сегодня пропадал? – спросил Саймон, рука которого непроизвольно сжала бедро Алисы. – Мы видели, как ты последовал в лес за охотниками.

– Между прочим? – переспросил Губерт, как будто выгадывая время. – Между прочим, я бродил по лесу там и сям, как и все вы.

* * *

В остальных частях замка в эту короткую, но знойную летнюю ночь было тихо. Тело Анри, графа де Гюйака, положили в его спальне. Старуха-кормилица, вынянчившая его сорок с лишним лет назад и прохлопотавшая весь день над телом, чтобы обрядить и украсить его подобающим образом, осталась бдеть возле гроба. Ее голова часто падала на иссохшую грудь, и каждый раз она резко пробуждалась и вскрикивала. В соседней комнате легла Розамунда де Гюйак. Когда она впервые услышала плач старухи, по ее телу пробежали мурашки. Сон не шел до самого утра, когда первые лучи начали заглядывать в затворенное окошко. В соседней комнате спал молодой Анри, спал на удивление крепко и беззаботно. Когда его наутро разбудят звуки ожившего замкового хозяйства, он не сразу вспомнит, что его отца больше нет в живых. А дочери графа проплакали всю ночь напролет, утешая друг дружку.

Несколькими этажами ниже, в одном из помещений, которые использовали под склады провизии, но при необходимости легко превращались в тюремные камеры, на постеленной на каменный пол мешковине беспокойно ерзал человек по имени Матьё. Его мучили не твердость каменного пола и не сырость. На это он даже не обращал внимания. Ему не мешала и крысиная возня, – все-таки живые существа. Он привык к звукам ночного леса. Но всякий раз, когда он просыпался и смотрел вверх, то не мог сразу понять, куда делись звезды и почему воздух стал таким кислым и спертым. В отчаянии он тер лицо оставшейся рукой. Длинные острые ногти оставляли новые раны и не давали зажить старым. Лицо снова покрывалось следами свежей крови.

Воспоминания о прошедшем дне были путаные и бесформенные. Ни с того ни с сего напали вооруженные люди, схватили прямо в шалаше, где он спал, избили и обыскали тряпье, которым он прикрывался. У одного из них в руках оказалась вещица, и тот словно очень обрадовался. На свету вещица вспыхнула яркой глубокой синевой вечернего неба. Потом медленный путь из леса, во время которого над ним издевались и осыпали проклятьями. Затем его провели по селению, жители которого встретили процессию в полном молчании. Он сильно вспотел на солнце. Процессия не торопясь проследовала через большие ворота в толстых стенах. Наконец, его отвели вниз и затолкнули в эту темную нору. Подобно животному, Матьё запоминал разрозненные события недавнего прошлого и мог, когда нужно, восстановить их в памяти. Он неплохо ориентировался в настоящем, но был начисто лишен способности предвосхищать будущее. Бедолага свернулся калачиком на грязных мешках и закрыл кровоточащее лицо рукой.