Текст книги "Дитя любви"
Автор книги: Филиппа Карр
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)
– Еще не раздета? – нежно улыбнулась она. – Ты мне так нравишься в этом платье! Кружева на нем такие мягкие, нежные. Оно очень идет к твоим глазам! Правда, немного коротковато, надо сказать Частити, чтобы она надставила его. Ты растешь! – Она поцеловала меня. – Присцилла, я хочу поговорить с тобой!
Мое сердце затрепетало. Думаю, когда человек хранит какой-нибудь секрет, эта постоянная тревога неизбежна.
– Хорошо, – сказала я.
– Не бойся, сядь. У тебя все в порядке? Такое впечатление, что ты немножко… Я со страхом взглянула на нее.
– Немножко что?
– Нервничаешь! Ты уверена, что все хорошо?
– Да, у меня все в порядке.
– Ну и прекрасно! Это весьма деликатное дело, не знаю, чем все кончится…
– Что… что за дело? – слабо выдавила я из себя.
– Эдвин и Кристабель Конналт! Между ними что-то есть! Это надо прекратить!
– Почему? – спросила я.
– Это очень неприлично!
– Но раз они любят друг друга…
– Милая Присцилла, не будь такой наивной!
– Верить в любовь – значит быть наивной?
– Конечно, нет! Но эта гувернантка…
– Мамочка, она гувернантка, потому что надо же чем-то зарабатывать на жизнь. У нее хорошее образование, и она ничем не отличается от всех тех, кто приезжает сюда! Если Эдвин любит ее…
Лицо матери напряглось. Это было очень непохоже на нее – подобная строгость, и особенно забота об общественном мнении. Но я ее понимала. Она с подозрением относилась к Кристабель и к тому, как отец ввел ее в наш дом. Если бы оказалось правдой то, что Кристабель и мой отец – любовники, сразу становилось понятным, почему мать не хотела, чтобы она выходила замуж за ее сына. Сама я ни на секунду не верила в это, зная Кристабель, но лишь я одна была твердо уверена в этом, тогда как слуги думали иначе. А раз мать что-то подозревала, значит, и она в это верила?
– Это необходимо прекратить, – сказала она. – Она должна уехать!
– Куда она поедет? Ты даже не представляешь себе, что у нее дома, она рассказывала мне! – И я попыталась обрисовать моей матери кое-что из того, что рассказывала мне Кристабель. Моей целью было доказать ей, что просто невозможно, чтобы Кристабель была замешана во что-нибудь подобное – с моим ли отцом, с кем-нибудь еще.
Но мать, которая обычно, решив что-нибудь, твердо стоит на своем, меня не слушала. Я поняла, что она для себя уже все решила, – Эдвин на Кристабель не женится! Но решать надо Эдвину, а не ей, что я ей и сказала.
– Эдвин излишне чувствителен! – сказала моя мать. – И он всегда слушался меня.
– Это будет зависеть от того, что считает он, – возразила я. – Я знаю, он любит тебя нежно и всегда будет слушать, но, видишь ли, здесь дело касается Кристабель!
– Значит, дело зашло даже дальше, чем я опасалась, а ведь они знакомы друг с другом совсем недолго…
– Да, но то, что случилось… – Я вовремя прикусила язык. О, как бы рассердился Ли и как легко выдать тайну!
– А что случилось?
– Я имею в виду то, как Эдвин и Ли вернулись: в мундирах они смотрелись просто прекрасно, и все это было довольно романтично… – Весьма неубедительно я замяла этот вопрос.
– Я хотела проверить то, что мне рассказала Салли Нулленс.
– Так это дело рук Салли Нулленс! Болтливая старуха!
– Ты несправедлива к Салли. Она любит Эдвина, беспокоится о нем и не хочет, чтобы он попал в лапы авантюристки! И он еще слишком молод, чтобы жениться!
– Ему скоро исполнится двадцать один!
– Присцилла, милая моя, ты все еще витаешь в облаках! Эдвин несет имя великого рода, и он должен найти себе пару, соответствующую его положению в обществе!
– Я очень удивлена, слыша от тебя такие речи! Никогда не думала, что ты можешь быть такой жестокой и тщеславной!
– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы Эдвин не женился на Кристабель Конналт! – твердо заявила мать.
– А с отцом ты это обсудила? – спросила я. Ее бросило в жар, и тогда я все поняла. Она в самом деле верила сплетне о том, почему отец привез Кристабель в нашу семью. Это доказывало, что даже сейчас мать не очень доверяет ему! Она холодно произнесла:
– Это твоего отца не касается: Эдвин ему не сын! Но тут она увидела, как я страдаю, и ее настроение изменилось. Она снова стала той любящей матерью, которую я всегда знала.
– Милое дитя, не расстраивайся ты так! Мне не следовало беспокоить тебя, но я подумала, что тебе известно больше, чем остальным, а у нас с тобой секретов друг от друга нет!
Я не ответила: слишком фальшиво бы прозвучало мое «да». О, насколько легко мне было в детстве!
– Забудь, – сказала она, – скоро Рождество, нам надо что-то придумывать! Я схватила ее руки в свои.
– Пожалуйста, не отсылай ее! – взмолилась я. – Она погибнет там… Этот дом викария… Он так жалок, холодный… мрачный… Пожалуйста, не прогоняй ее!
– У тебя доброе сердце, Присцилла! Верь мне, я сделаю все возможное, чтобы не повредить ни Кристабель, ни Эдвину.
Я бросилась в ее объятия, и, как всегда, она меня утешила. Я подумала: «Она привыкнет к Кристабель, и все будет хорошо».
Мать поцеловала меня и пожелала спокойной ночи. Когда она ушла, я села к трюмо и посмотрелась в зеркало. Интересно, заметила ли она перемены во мне? Может быть, для нее я была все той же маленькой девочкой – густые прямые волосы, слегка продолговатые карие глаза, маленький носик, широковатый рот, лицо, обязанное своей привлекательностью в основном той энергии, что кипела внутри меня. Но я видела отличие: в глазах появились таинственные искорки, которых раньше не было, новая твердость в линии губ. Да, последние недели изменили меня, и это было заметно, стоило только поближе присмотреться.
Я сняла платье – оно действительно было уже мало. Надев ночную рубашку, я вспомнила о перстне и цепочке, которые в спешке затолкала в ящик.
Я открыла шкаф. Вот цепочка, но кольца нигде не было видно!
Но оно должно быть там! Я вытащила все из ящика, но ничего не нашла.
Я же положила его туда, когда пришла мать! Я как будто обезумела: встав на колени, ощупала весь пол. Ничего!
Может, лучше поискать днем? Оно, наверное, просто выпало у меня из рук, тогда как я думала, что положила его в ящик? Я так спешила, и это единственное объяснение. Снова и снова я перебирала содержимое ящика. Ни следа перстня!
Наконец, я оставила попытки найти кольцо и с беспокойством на душе легла спать. Но заснуть я не могла: я была слишком расстроена приходом матери и потерей перстня.
Поднялась я, едва занялась заря, но, как я ни искала, перстня найти не смогла…
Во всем доме царило беспокойство. В саду я заметила, как мать о чем-то серьезно говорит с Эдвином. Немного позже я увидела, что она отправляет посланца. Интересно, куда?
Мне никак не давала покоя пропажа перстня, но об этом я никому не говорила, так как была уверена, что еще найду его, – куда же он мог деться из моей спальни?
Снова и снова перерывая спальню, с каждым разом я все больше отчаивалась.
Кристабель тоже нервничала. Она заметила отношение к ней матери. И четыре дня спустя, как я потеряла кольцо, Эдвин и Ли получили предписание возвращаться в свой полк. Я была уверена, что это дело рук матери, и послание, что она отправила с нарочным, было криком о помощи, адресованным одному из ее влиятельных друзей при дворе.
Они уехали. Публично Эдвин так и не признался в любви к Кристабель и перед отъездом выглядел ужасно несчастным. По его глазам я поняла, что он колеблется и думает о тех невзгодах, что мать призвала на его голову. Я уверена, она предложила ему расстаться на время с Кристабель, чтобы он мог трезво оценить свои поступки: Эдвина было так легко убедить! То, что он искренне привязан к матери, я всегда знала: он никогда не будет счастлив, если расстроит ее чем-нибудь. И, когда он уехал, не попросив у Кристабель руки, зная Эдвина, я поняла, что он уже никогда этого не сделает! Бедняжка Кристабель! В ее глазах появилось отчаяние. Теперь она была еще более несчастна, чем до приезда Эдвина!
Готовиться к Рождеству мы начали довольно спокойно. В это время года у нас обычно гостила Харриет или мы у нее. В этом году она, однако, извинилась и написала, что приехать не сможет, – я была уверена, что из-за Джоселина. Когда Харриет играла какую-либо роль, она вкладывала в нее всю свою Душу.
Из Лондона приехали друзья родителей. Им нравилось проводить Рождество в деревне, поэтому весь день проходил в охоте и веселье. Однако их все-таки постигло разочарование: зима была не так холодна, чтобы покататься на коньках. Еда исчезала горами, были танцы и игры – в общем, все было, как обычно. Кристабель участвовала в этом наравне со всеми, будто она была нашей гостьей или членом семьи, и, держу пари, многие так и думали.
Приехали Мерридью вместе с Эгхэмами. Мать объяснила им, что так уж получилось, что Эдвин и Ли не могут быть с нами, – так жаль! Этот лорд Карлсон, генерал, отослал их по какому-то поручению, и как раз перед праздником! Вот уж она выскажет ему свою «благодарность», когда представится случай! Но я все поняла: она действительно поблагодарит его при встрече!
Спустя два или три дня после Рождества я зашла в комнату Кристабель: я подумала, что слишком печальной она выглядела этим вечером.
– Я решила проверить, все ли у тебя хорошо, – сказала я.
Она болезненно улыбнулась мне.
– Хорошо не будет никогда, Присцилла! – ответила она. – Мне следовало бы понять – было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой!
Я попыталась успокоить ее. Иногда мне хотелось, чтобы Эдвин и Ли не приезжали вовсе. Будь здесь в то время мать, она бы заметила растущую привязанность Эдвина к девушке и сделала бы что-нибудь заранее, не доводя до трагедии.
А затем я вспомнила о восторге, что я испытала, когда Джоселин надел на мой палец свой перстень, и о страданиях, что я перенесла, когда потеряла его. Теперь мне казалось, что он завалился за шкаф, а его мне не отодвинуть – слишком тяжел. Это была последняя надежда. Во всяком случае, перстень там в безопасности, ибо до весенней уборки никто двигать шкаф не будет. А к тому времени гонения на католиков закончатся, и уже не будет иметь никакого значения, кто увидит кольцо! Так я успокаивала себя.
А потом я получила письмо от Харриет:
"Моя дорогая Присцилла!
С последней нашей встречи прошла, кажется, целая вечность. Я очень хочу, чтобы ты приехала и погостила у меня пару недель, можешь привезти с собой и эту милую Кристабель, о которой ты столько рассказывала мне в своих письмах. Я знаю, твоя мать возражать не будет. Мы устраиваем небольшой спектакль. Джон Фрисби – тот молодой человек, что гостит у меня сейчас, – просто прекрасен в своей роли, а одну из ролей я оставила специально для тебя. Я думаю, что ему вскоре придется уехать, а мне бы, очень хотелось, чтобы ты познакомилась с ним. Приезжай, дорогая Присцилла! Я пишу твоей матери…"
Милая Харриет, самая красивая женщина, которую когда-либо я видела! В молодости она, должно быть, была просто неотразимой, и, когда однажды я сказала ей об этом, она рассмеялась и возразила:
«Милая, никогда я не была столь неотразима, как сейчас! Я набралась опыта, и, думаю, искусство достаточно вознаградило меня!»
И правда – она накладывала грим с ловкостью непревзойденного художника, и лицо ее мигом менялось, сверкая красотой, которая с годами обычно исчезает.
С ее стороны было привычно так, без оглядки, с головой кинуться в эту авантюру. Я даже ревниво подумала, не влюбился ли в нее Джоселин, подобно остальным мужчинам?
Я пошла к матери и показала ей письмо Харриет.
– Конечно, ты должна съездить к ней, – сказала она. – Это пойдет тебе только на пользу. В последнее время ты неважно выглядишь, будто что-то тебя грызет. Милая моя, не переживай ты так за Эдвина: все обернется к лучшему, вот увидишь!
Она мягко поцеловала меня, а я, в свою очередь, крепко к ней прижалась. Мною овладело искушение во всем признаться ей, описать мои тревоги по поводу пропавшего перстня и объясниться насчет Джоселина. Но это было бы глупо: представляю, как разъярился бы Ли, поступи я подобным образом. Поэтому я ничего не сказала, а лишь обняла ее.
– Харриет и ее представления! – продолжала она. – Интересно, что будет в этот раз? Помню, задолго до возвращения короля в Англию мы ставили «Ромео и Джульетту»… Я думаю, действительно ли она успокоилась или просто делает вид? Конечно, Грегори обожает ее, но она всегда собирала коллекцию мужчин!
– Мне она тоже очень нравится!
– Конечно, ты поедешь к ней и… да… захвати с собой Кристабель! Ей это тоже пойдет на пользу:
Харриет умеет ободрять людей! Интересно, кто этот ее новый актер? Как я уже говорила, Харриет всегда удавалось устроить так, чтобы мужчины вились вокруг нее стаями!
Она похлопала меня по руке. Мною овладела буря чувств: жалость к Кристабель, тревоги по поводу утерянного кольца, стыд за обман моей возлюбленной матери и, кроме того, ко всему этому примешивалось волнение – скоро я снова встречусь с Джоселином!
В Эйот Аббас мы прибыли в середине января. Это был великолепный дом, который получил в наследство от своего старшего брата Грегори Стивенс. Вокруг раскинулись прекрасные места – природа здесь была более пышной, нежели в Эверсли, ибо сюда не доходил этот холодный восточный ветер, от которого мы так страдали.
Дом располагался в холмистой местности, примерно в миле от моря, так что из верхних окон можно было увидеть блеск его волн. Оттуда же был виден и остров, известный под именем Эйот, от которого дом и получил свое имя. Когда-то он был очень большим – там даже был монастырь, который разрушили во времена разброда. Но теперь время брало свое, и на поверхности острова виднелись лишь руины монастыря. Мы несколько раз плавали туда. Остров всегда казался мне местом странным и загадочным, было в нем что-то сверхъестественное. И, конечно же, по всей округе ходили слухи об огоньках, временами появляющихся там, и загробном звоне колоколов.
Эйот Аббас был уже довольно стар: его построили во времена Елизаветы – здание в виде буквы «Е», большой центральный зал, крыло западное и восточное, по краям, естественно, башенки из красного кирпича, чудесно гармонирующего с яркой зеленью сада. У этой земли еще сохранилась первозданная красота, так как за ней не слишком ухаживали. Неподалеку был фруктовый сад, куда мог пойти каждый, кто жаждал уединения. Во время моих посещений Харриет я любила приходить туда с какой-нибудь книгой и сидеть под своей излюбленной яблоней. С Эйот Аббасом у меня связаны многие счастливые минуты. Харриет, подобно королеве, правила всем домом, а остальные вели себя так, будто для них величайшая из радостей жизни – служить ей. Грегори, казалось, так и не мог оправиться от потрясения, когда она согласилась выйти за него замуж. Бенджи постоянно поддразнивал ее, но было видно, как сильно он ее обожает, хотя она никогда особо о нем не заботилась. Ему было одиннадцать лет, и ни от каких запретов он не страдал, может, именно поэтому он так радовался жизни!
В этой семье никогда не случалось недомолвок, не было никакой натянутости в отношениях. Харриет никогда не отличала детей от взрослых, слово «возраст» было под запретом: о нем она предпочла забыть, что всех нас очень устраивало.
Когда мы подъехали, слуги уже ждали нас. Они приняли наших лошадей, сняли с них сумки, и мы вошли в дом. Харриет дома не было. Она поехала прогуляться со своим гостем.
– Вы свою комнату знаете, мисс Присцилла? – сказал Мерсер, слуга Харриет, работавший у нее еще в ту пору, когда она выступала в театре. – А мисс Конналт я поселю в соседней.
– Хорошо, Мерсер, – ответила я. – Я отведу мисс Конналт наверх.
По лестнице мы поднялись к нашим комнатам. Харриет, став хозяйкой Эйот Аббаса, все перестроила, а основными цветами, которые она выбрала, стали алый, пурпурный и золотой. «Харриет надо поручить подбирать цвета для королей», – так отреагировала на это моя мать.
Моя спальня была выдержана в пурпуре: пурпурные занавеси на кровати, пурпурные коврики на полу, пурпурные шторы. В комнате же Кристабель преобладали голубые и лиловые оттенки. Я заметила, как Кристабель потрясена богатством окружающим ее, и видела, как ей льстило, что обращаются с ней не как с воспитательницей. Это много для нее значило, особенно после того, что произошло между ней и Эдвином.
Мерсер принес нам воды помыться с дороги, что мы и сделали, после чего переоделись, а к тому времени вернулась и Харриет. Я сразу услышала ее голос. Так было всегда – будто звуки труб должны приветствовать ее прибытие.
Я выбежала из комнаты на лестницу. Она была уже в холле, а рядом с ней, еще более красивый, чем я могла представить себе, стоял Джоселин. Несколько секунд, замерев на месте, я рассматривала их. Меня захлестнуло чувство радости.
А потом Харриет заметила меня:
– А, мое милое дитя! Присцилла, любовь моя, немедленно спускайся! Я хочу поприветствовать тебя и представить Джону Фрисби!
Я кинулась вниз по лестнице. Она закружила меня в своих объятиях, а я крепко прижалась к ней. В своей амазонке она выглядела настоящей красавицей. Платье было бледно-серого цвета, а шею украшал темно-голубой шарфик, под цвет глаз. «Никогда и ни у кого не видела я таких глаз, как у Харриет, – сказала однажды мать. – Думаю, в них-то и кроется секрет ее очарования». Глаза были необыкновенно красивы – темно-голубой оттенок, густые черные ресницы и такие же, умело подчеркнутые, темные брови. Ее волосы, вьющиеся и пышные, были почти смоляного оттенка. На этом контрасте и строилась красота Харриет – голубые глаза, черные волосы и белоснежная кожа, к тому же прямой тонкий нос и идеальные белые зубы. Но все-таки ее бьющая через край энергия, ее игра страстей и любви, которую она без оглядки дарила каждому, кто бы ни пожелал, именно это сделало ее такой, какой она есть, – женщиной, которой прощалось все, что никому другому никогда бы не сошло с рук!
– Харриет – нечто большее, чем сама жизнь! – говаривала мать. – Ее нельзя судить по обычным меркам!
И это было правдой. Она постоянно что-то замышляла, она была эгоистичной, но одновременно и щедрой. Ее очарование служило ей залогом жизни, ее способностью выпутаться из любой неловкой ситуации, обойдясь самой малой ценой, и, более того, оно давало ей интерес к жизни и постоянное возбуждение. Она жила, не задумываясь о будущем, с жаром, и все, кто находился вокруг нее, мигом втягивались в этот водоворот. Рядом с Харриет невозможно было хмуриться, и поэтому вокруг нее постоянно крутилось множество людей.
Оба ее сына были рождены вне брака. Ли родился, когда она была еще не замужем. Его отцом был первый муж моей матери, и, лишь благодаря очарованию Харриет, моя мать, которая была безумно влюблена в своего мужа, теперь не испытывала к Харриет никакой ненависти. Посчитав Ли обузой, Харриет отказалась от него, когда ему было всего несколько месяцев от роду, оставив его на воспитание моей матери! Спустя несколько лет Харриет вновь вошла в семью Эверсли, выйдя замуж за дядю отца, который был намного старше ее! И тогда она родила Бенджи, но, как оказалось, он был сыном Грегори Стивенса, который в ту пору был в доме воспитателем! А когда ее муж умер, и Грегори получил титул и состояние, она вышла за него замуж! Бенджи сменил свою фамилию с Эверсли на Стивенс, и Харриет стала любящей женой и матерью.
Я боялась даже взглянуть на юношу, что стоял рядом с ней. Я сказала:
– Харриет, ты, как всегда, прекрасна!
– Спасибо, милое дитя! Познакомься с моим другом, Джоном Фрисби! Джон, это моя… ну, в общем, родственные связи здесь весьма сложны, и мне бы потребовались перо и огромный лист бумаги, чтобы объяснить! Но я все равно нежно люблю ее, и мне хотелось бы, чтобы вы познакомились поближе!
Ее прекрасные голубые глаза смеялись, когда Джоселин взял мою руку и поцеловал ее. Мы улыбнулись друг другу, и я торжествующе подумала:
"Ничего не изменилось! Все так, как было! Он все еще любит меня!» И я почувствовала себя безумно счастливой.
По лестнице спускалась Кристабель, и я заметила оценивающий взгляд Харриет.
– О, а вот и мисс Конналт! – сказала я. – Кристабель, это леди Стивенс!
Харриет была очаровательна, и я увидела, как Кристабель вспыхнула от удовольствия, что ее так принимают.
– Добро пожаловать, моя дорогая! – сказала Харриет. – Я обожаю, когда у меня в доме много молодежи! Присцилла мне много о вас рассказывала, а теперь познакомьтесь с Джоном, он так желал встретиться с вами!
А потом Харриет наклонилась ко мне и прошептала:
– Все отлично! Ты хорошо играешь! Нам надо сохранять осторожность, сама знаешь, слуги постоянно подслушивают.
– Да, – в ответ прошептала я. – Спасибо, Харриет, спасибо тебе!
Она пожала мою руку.
– Ну, как с вами здесь обращались? Мерсер доставил вам все необходимое? Я подумала, что тебе захочется, чтобы мисс Конналт была рядом с тобой!
– Это было очень мило с вашей стороны, – произнесла Кристабель.
– Ерунда, я была рада услужить вам! Мерсер накрыл стол? Вы, должно быть, проголодались?
– Не очень, – ответила я. – В «Кабаньей голове» мы ели пирог и запивали сидром.
– Ну да, разумеется, но все равно сегодня мы поедим пораньше. Джон, сходи на кухню и вели нести на стол все, что есть! Мы обедаем в шесть!
Джоселин поклонился. Его нежный взгляд был устремлен на меня, в глазах плясали искорки возбуждения.
– Пойдемте, мои дорогие! – сказала Харриет. – Я хочу убедиться, что вы хорошо устроились!
Она прошла к моей комнате и пропустила нас вперед, после чего вошла сама, закрыла дверь и прислонилась к ней. Теперь ее настроение поменялось, глаза возбужденно поблескивали.
– Теперь мы можем поговорить! Нам надо быть более осторожными – эти слуги повсюду! От них есть польза, но в подобной ситуации они могут причинить массу неприятностей. – Она повернулась к Кристабель:
– Дорогая моя, я так рада, что вы приехали! Я знаю, какую роль вы сыграли во всем этом, вы и эти милые юноши – Эдвин и Ли. Уверена, всем заправлял Ли: он прирожденный лидер! Огромную помощь оказал мне и Грегори. Кто бы поверил, что он когда-нибудь будет в таком участвовать? – И снова к Кристабель:
– Мой муж – самый добрый из всех мужчин! Ему нравится вести простой и незатейливой образ жизни, а я втянула его в одно из самых неприятных дел! Милый Грегори, он так хорошо отнесся к Джоселину! Но вы, наверное, горите нетерпением узнать, как поживает наш общий приятель Джон?
– О да, пожалуйста! – вырвалось у меня.
– А я тут болтаю! – Она вновь прислонилась к двери, всем своим видом напоминая королеву заговоров, какой, несомненно, и в самом деле была! О, как она любила играть! – А теперь слушайте меня внимательно, милые! Джона ищут! В этом доме вы должны обращаться к нему не иначе, как Джон Фрисби, запомните! Грегори недавно побывал в Лондоне. Этот гнусный Оутс сейчас напуган, так как видит, что его власти приходит конец, но он полон решимости не упустить ни одну из своих жертв. Он и его люди вне себя от злобы, что наш друг ускользнул: Оутс питает к Фринтонам особую злобу. Он заполучил отца и хочет стереть с лица земли всю семью, что означает, во-первых, сына. Наш Джон Фрисби в большой опасности!
Я затаила дыхание и прижала руки к груди. Харриет мягко улыбнулась и продолжала:
– Я знаю, что ты сейчас чувствуешь, и разделяю твое беспокойство! Сейчас в этом доме никаких подозрений пока не возникло, в этом я уверена, но, если что-то приведет людей Оутса сюда, я совсем не уверена, что наша маскировка выдержит тщательный досмотр!
– Но, Харриет, что же нам делать?
– Не сомневайся, сидеть сложа руки я не собираюсь! Я кое-что устроила и думаю, что смогу переправить Джоселина во Францию. Это единственный выход из положения! Сейчас мы ведем переговоры и надеемся, что к концу этой недели корабль для него подготовят. Я хотела, чтобы ты приехала и увиделась с ним до отъезда!
– Харриет, – воскликнула я, – ты просто прелесть!
Я была так взволнована, что не смогла сдержать своих слез и кинулась в ее объятия. Она коснулась моих волос, и я услышала, как она сказала Кристабель:
– Эта крошка всегда была моей любимицей! Ее мать столько сделала для меня – такого не забывают!
И это мне очень помогло. Я улыбнулась, потому что знала, какой у нее сейчас вид, – конечно, как всегда, она играла! Я часто задумывалась, как определить, какие из произнесенных ею фраз действительно что-то значат для нее? Но это было невозможно, это была Харриет, и я искренне восторгалась ею.
– Теперь, – сказала она, когда почувствовала, что сцена слегка затянулась и что я совладала со своими чувствами, – мы должны быть расчетливыми. Ты не должна слишком увлекаться Джоном Фрисби, но, с другой стороны, и полностью игнорировать его тебе тоже нельзя. Ты должна выглядеть заинтересованной, но не слишком, сохранять осторожность, но не выказывать ее!
– Думаю, мы вас поняли, леди Стивенс, – сказала Кристабель.
– Зовите меня Харриет, моя дорогая, так делают все. – Она повернулась ко мне. – Я знаю, твоя мать считает, что я самое непоследовательное создание на земле, и, может, это и так, но это не мешает людям любить меня, как ты думаешь?
– Я думаю, ты самая милая женщина во всем мире, – с жаром ответила я, – и тебя любят все без исключения!
– Вот, видите, как Присцилла льстит мне?! – улыбнулась она Кристабель. – Ничего, это лишь показывает, как она меня любит.
– О, Харриет, дорогая, милая Харриет, как нам отблагодарить тебя за все, что ты для нас сделала!
– Я вынуждена была сделать это, иначе Ли захотелось бы узнать причину моего отказа! Знаете, Кристабель, я побаиваюсь моего мужественного сына!
– Не могу поверить в то, чтобы вы чего-нибудь могли испугаться, – ответила Кристабель.
– Ну, – сказала Харриет, – хватит мне сидеть здесь! Вам надо переодеться, а потом мы пообедаем без особых церемоний. К обеду как раз вернется Грегори, он договаривается насчет Джона. До тех пор пока все это не закончится, Джон может оставаться во Франции, а ждать, как уверяет Грегори, осталось недолго: он клянется, что через год об этом все забудут. В общем, когда будете готовы, спускайтесь. – Она повернулась к двери и прошептала:
– Не забудьте, чуть речь зайдет о Джоне Фрисби – предельная осторожность! А теперь я пойду и шепну парочку предупреждений на ушко ему самому. Когда он смотрел на тебя, он похож был на влюбленного Ромео. Романтичная и прекрасная картина для созерцания, но в данных обстоятельствах – крайне нежелательная!
Она вышла, оставив нас с Кристабель вдвоем.
– Какая красивая женщина! – воскликнула Кристабель. – Я никогда в жизни не видела ничего подобного!
– И никто не видел! – ответила я. – Таких, как Харриет, больше на всей земле не сыщешь!
Каким прекрасным был тот вечер! Его я запомню навсегда. Мы обедали в маленькой комнате, которая обычно играла роль столовой в тех случаях, когда в доме было не много гостей. Свет зажженных свечей падал на гобелены с изображением сцен лесной жизни, висевшие на обитых деревом стенах, и все вокруг приобретало таинственные очертания.
Вернулся Грегори. Он был полным спокойным мужчиной, и создавалось впечатление, будто он до сих пор удивлен подарком судьбы, что дала ему возможность жениться на такой ослепительной женщине, как Харриет. Он всей душой и телом принадлежал ей. Я уверена, никогда бы он не осмелился переправлять во Францию человека, за которым гонятся по пятам, не будь на то воли Харриет. Он был человеком, живущим по строгому кодексу правил, от которого никогда не отступал, и так прошла бы вся его жизнь, не повстречай он Харриет. Он стал ее любовником, когда она вышла замуж за Томаса Эверсли, и плодом их любви был Бенджи. Сам он страшно испугался бы, окажись один в такой ситуации, но Харриет приказывала, он же выполнял.
Я часто размышляла, почему она вышла за него замуж? Но она любила его так, как вообще могла любить, и брак оказался удачным. И теперь она втянула его в это дело, которое могло навлечь неприятности на весь его дом, однако он с радостью исполнял все, так как просьбы исходили не от кого-нибудь, а от самой Харриет!
Он сидел на одном конце стола, а Харриет вместе с нами расположилась на другом. Справа она посадила Джоселина, а слева – меня, так что мы сидели как раз друг напротив друга и могли обмениваться жаркими взорами.
Пока слуги вносили различные блюда и прислуживали нам, разговор крутился вокруг королевского двора. По словам Грегори, король везде появлялся только с королевой. Это было его ответом тем, кто обвинил ее в участии в Папистском заговоре с целью убить мужа.
– Очень милая и добрая леди! – сказал Грегори. – Было настоящей глупостью обвинять ее в чем-либо подобном! Разве она не была ему хорошей и верной женой?
– И к тому же в приданое она принесла ему Бомбей и Танжер! – воскликнула Харриет. – Ах, Грегори, тебе я ничего такого подарить не смогла!
– Ты подарила мне себя, – галантно ответил он, – а больше мне ничего не нужно!
Она послала ему воздушный поцелуй. Интересно, хранит ли она ему верность? Я знала, что она была женщиной, которая, ни секунды не колеблясь, заведет себе любовника просто из прихоти, но она устроит все очень осторожно, чтобы не причинить Грегори боль. Харриет невозможно было не простить, однако сейчас пока что просить извинений ей было не за что.
Грегори говорил о театрах, о том, кто, где и что играет.
– Нелли Гвин не заменишь, – сказал он. – Есть люди, которые сильно жалеют о том, что король увидел ее и забрал со сцены.
– Сомневаюсь, что Нелли согласилась бы с этим утверждением, – вставила Харриет. – Да, она обладает большим даром, но не думаю, что он предназначался театру! То, как она смеялась, танцевала… Так или иначе в один прекрасный день какой-нибудь знаток женщин заметил бы ее! Мне она нравилась, да и все ее любили – за исключением тех, кто ее ревновал. И любят до сих пор, несмотря на столь удачно сложившуюся судьбу, любят за то, что она никогда не разменивалась по мелочам.
– Она просит короля организовать в Челси королевский госпиталь для старых солдат-калек, – сказал Грегори. – Говорят, что это его заинтересовало. Она всегда просит больше за других, чем за себя!
– Редкое достоинство, – заметила Кристабель.
– И достойное восхищения, – добавил Джоселин.
– Мы, актеры, многим обязаны ей, – сказала Харриет, многозначительно подмигнув Джоселину.
– О да! – согласился тот. – Помню… Быстрым взглядом Харриет заставила его замолчать.
– Ох уж мне эти подслушивания у замочных скважин! – прошептала она мне. – Я должна следить за всем, что здесь говорится о театре! Хуже ремесла ему я и выбрать не могла. Хорошо, я хоть сказала, что он играл еще в детстве, но ожиданий не оправдал.
А Грегори тем временем продолжал:
– Нелли и Монмут не ладят друг с другом.
– Еще бы! – подтвердила Харриет. – Она думает, что он нацеливается на трон, а даже сама мысль об этом ей невыносима, ибо это означает смерть Карла.