Текст книги "Свиток фараона"

Автор книги: Филипп Ванденберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

Заглюль был изгнан, страна уже некоторое время существовала без правительства, над цитаделью Каира развевался британский флаг, а британский фельдмаршал лорд Алленби отчаянно пытался убедить премьер-министра Его Величества Ллойда Джорджа изменить отношение к Египту.

Эти обстоятельства достойны упоминания, потому что именно они имели решающее влияние на развитие дальнейших событий.

В один из жарких весенних дней в ковровой лавке у башни неожиданно появился Нагиб эк-Кассар. Омар уже оставил всякую надежду вновь увидеть Нагиба.

Он сообщил, что узнал адрес Омара у Хассана, но в отличие от их первой встречи микассах вел себя сдержанно, говорил неохотно, так что у Нагиба даже появились подозрения, не заманивает ли его старик в ловушку. Поэтому эк-Кассар три дня наблюдал за лавкой, но не заметил ничего странного, кроме одной женщины в черной парандже, которая заходила сюда в одно и то же время, а затем уходила.

Омару пришлось объяснить, что эта женщина – жена аль-Хусейна и одновременно та самая девушка, которой Омар обязан жизнью. Омар с трудом убедил его, что это не несет никакой опасности. Недоверие Нагиба постепенно прошло, когда Омар стал рассказывать о плане побега и неудачной попытке купить билеты на пароход в Англию.

Все получалось как нельзя лучше, потому что Нагиб тоже вынашивал план, как покинуть страну. Он утверждал, что уже давно выехал бы из Каира, если бы у него были деньги на билет. Халиме Нагиб понравился. Прежде всего ее поразил жизненный опыт и холодный ум эк-Кассара, чем он заметно отличался от эмоционального Омара. Она считала, что, если они будут держаться втроем, их шансы на побег возрастут, и предложила Нагибу оплатить его проезд. Нагиб сообщил, что через несколько дней британский протекторат упразднят, а султана Фуада провозгласят королем Египта. В связи с этим будет проведена всеобщая амнистия, так что им нечего больше будет бояться британцев.

Халима торопила. День ото дня их ситуация становилась все более угрожающей, потому что аль-Хусейн назначил награду в сто фунтов за головы Омара и Нагиба. Она понимала, что если одного из них поймают, то ей самой придет конец. Нагиб нашел укрытие у сестры своей матери. Там он чувствовал себя в безопасности и избегал появляться на улице вместе с Омаром, потому что даже в базарной сутолоке остерегался нарваться на доносчиков.

Наступил день провозглашения султана Фуада королем, это сулило независимость стране (хотя речь шла лишь о формальной независимости, фактически же правительство Его Величества сохраняло за собой влияние в оборонной политике и системе безопасности). В этот памятный день по необъяснимой воле Аллаха произошло событие, которое поколебало стойкое убеждение Омара и вызвало у него сомнение: не был ли старый микассах прав в своих предупреждениях.

Омар и Нагиб договорились встретиться у больших часов на шариа Абдель-Халиг, где располагались конторы большинства пароходных компаний. Омар с интересом наблюдал за прибытием белого автомобиля, который отличался тем, что шофер сидел не под крышей, а на свежем воздухе, в то время как пассажир с блестящим моноклем, очевидно какой-то англичанин, ехал в закрытом салоне. Перед порталом «Юнайтед Медитерраниалл», всего в паре десятков метров от Омара, автомобиль остановился, и в то же мгновение показался Нагиб.

Омар помахал ему, но, прежде чем друзья успели поздороваться, с разных сторон к ним подлетели трое мужчин, оттолкнули их в сторону и почти одновременно стали стрелять в англичанина, который уже был готов выйти из автомобиля. Омар и Нагиб стояли как вкопанные. Они не сдвинулись с места даже после того, как бандиты, опустошив барабаны револьверов и бросив их на мостовую, пустились наутек, а затем скрылись в одной из боковых улочек, которые вели к опере.

Англичанин лежал на тротуаре в неестественной позе, лицом вниз. Под его животом расплывалась лужа темной крови. Пальцы левой руки, которые он поднял вверх, судорожно дрожали, словно его било током. Потом кисть безжизненно упала на мостовую.

Со всех сторон с криком бежали люди, и тут Омар сообразил, что они ближе всех стоят к жертве. Он схватил Нагиба за рукав и потащил сквозь ряды собравшихся зевак, которые в мгновение ока окружили место происшествия.

Это заметил шофер, египтянин, который прятался от преступников за автомобилем. Он в панике закричал, тыча пальцем в парней:

– Держите их! Это убийцы!

Два храбреца попытались преградить путь Омару и Нагибу, но парни толкнули их на землю и побежали со всех ног, спасая свои шкуры.

Они знали, что ни в чем не виновны, что лишь случайно стали свидетелями преступления. Но в то же время понимали, что полиция потребует от них назвать свои имена, а это может привести к ужасным последствиям. Омар бежал в направлении вокзала, потому что хорошо ориентировался среди извилистых улиц и переулков, Нагиб мчался за ним. Они замедлили бег, когда почувствовали себя в относительной безопасности. Добравшись до переполненной людьми привокзальной площади, они разделились и по одному направились к ковровой лавке на базаре.

Халима едва не задохнулась от волнения, когда узнала, что с ними случилось. Она опустилась на сложенные ковры, закрыла лицо руками и разрыдалась. Она безудержно плакала, как маленькая девочка. Вся ситуация казалась ей безнадежной. Омар молчал. У него из головы не выходили слова старого микассаха. Нагиб стоял между двух окон, прислонившись спиной к стене, и смотрел куда-то в потолок.

– Ну и что теперь? – вызывающе спросил Омар тоном, в котором чувствовалось раздражение. Хорошо зная Нагиба – в конце концов, они ведь прожили вместе достаточно долгое время, – он по выражению его лица догадывался, о чем тот думал.

– Я знаком с одним работником порта в Александрии, – нерешительно начал эк-Кассар, и Халима с надеждой взглянула на него. – Ну, конечно, знаком не так уж близко, но мне известно, что он продажен до мозга костей. Фунты действуют на него подобно опиуму. Он все сделает, как только увидит несколько купюр. Он ставил на кон свою должность, оставляя ворота складов открытыми. Люди из «Тадамана» вывозили американские и британские сигареты грузовиками. После совершенного преступления он снова запирал склады, а полиция гадала, куда мог исчезнуть товар.

– Нам не нужны американские сигареты! – неохотно бросил Омар.

– Да, – ответил Нагиб, – нам не нужны сигареты, но мы можем воспользоваться его помощью иначе.

– Да говори уже! – не сдержалась Халима.

– Я надеюсь, что Георгиос, так зовут этого работника порта (он греческого происхождения, как и многие жители Александрии), сможет провести нас мимо таможенников на корабль, который направляется в Европу.

– Как безбилетных пассажиров? – Халима нервно взмахнула рукой, возражая против такого варианта.

– Что значит «безбилетные пассажиры»?! Георгиос знает команды кораблей, а матросы не менее продажные личности, чем работники порта.

– Ты считаешь, что мы можем приобрести билеты в обход государственных ведомств?

– Я в этом уверен.

Халима тут же заволновалась, она была уверена, что деньги не имеют такого большого значения в этом предприятии. Она могла бы сдать в ломбард драгоценности, к тому же у нее был доступ к нескольким сотням фунтов наличными, которые аль-Хусейн держал дома.

– Он убьет тебя, если заметит пропажу, – произнес Омар, но в его голосе не чувствовалось озабоченности, потому что он понимал: это их единственный шанс.

Халима схватила Омара за руку.

– Я ни секунды в этом не сомневаюсь, – ответила она с горькой усмешкой, – но ему это не удастся. Я доверяю тебе.

Омар обнял ее.

Нагиб сидел в стороне, на свернутом ковре, а теперь встал на колени рядом с ними и тихо сказал:

– Только все должно произойти очень быстро! Когда аль-Хусейн заметит исчезновение Халимы, мы должны быть уже на корабле в Александрии. Ясно?

Омар и Халима кивнули.

– Будет лучше, если мы разделимся. Это значит, что каждому из нас придется добираться до Александрии самостоятельно. Даже тебе, Халима. Втроем или вдвоем будет слишком опасно.

– Хорошо, – ответил Омар, эти аргументы казались ему убедительными. – Но когда?

– Завтра, – коротко бросил Нагиб. – Нам больше нельзя терять времени. Первый поезд в Александрию отправляется около шести.

– Но это невозможно! – запротестовала Халима. – Аль-Хусейн уходит из дома только в девять. До этого часа я не смогу выйти, не вызвав подозрений.

Посовещавшись, они договорились, что Халима сядет на ближайший поезд в Александрию. Местом встречи они назначили башню у портового мола, где в любое время всегда много народа, а потому им не нужно будет опасаться, что их обнаружат.

Из складок платья Халима вытащила сверток с купюрами, на глаз разделила деньги и отдала Нагибу и Омару. Оба молча рассовали их по карманам. Потом Халима обняла Омара. Когда она резко и сильно прижала его к себе, Нагиб деликатно отвернулся.

– С помощью Аллаха, – произнесла Халима, прежде чем спуститься по узкой крутой лестнице вниз, – с помощью Аллаха нам это удастся.

Когда она ушла, Омар остался стоять как парализованный. Мысли ураганом проносились в его голове. Внутренний голос говорил ему: «Верни ее обратно! Тебе нельзя отпускать ее, только не в такой ситуации». Но другой голос призывал к спокойствию и рассудительности. Лишь втроем они могли преодолеть все превратности судьбы.

– Да ты дрожишь. – Нагиб подошел к Омару и взял его за руку. Но тот вырвал руку.

– Тебе не нужно стесняться, – проворчал Нагиб, – это не стыд, когда волнуешься из-за женщины. Ты ее очень любишь?

Омар не реагировал, но Нагиб и не ждал ответа.

Омар не мог заснуть в ту ночь в Каире, последнюю, как он думал. Молодого человека мучили навязчивые мысли о том, что ему придется покинуть страну насовсем. Никогда больше не почувствует он дыхания горячего хамсина, несущего песок и пыль, и вечного пресного запаха, который распространяется от берегов Нила. Никогда больше не увидит звезд южного неба, сверкающих, словно драгоценные камни. Омар с трудом представлял, как будет жить в чужой стране, говорить на иностранном языке, одеваться по-европейски. Омар любил Египет, любил свой народ, хотя мог бы и ненавидеть, что было бы неудивительно. В этой стране было всего два сорта людей – те, которые в тени, и те, которые на виду. Омар до сих пор жил в тени. Человек скорее привыкает к темноте, чем к свету.

Но одна мысль о том, что он может вместе с Халимой начать новую жизнь, вселяла в него мужество. На его губах неожиданно просияла улыбка, больше от неуверенности, чем от предвкушения радости завтрашнего дня.

На следующее утро в знак благодарности Омар оставил в конверте пятифунтовую банкноту и короткое письмо для хозяина ковровой лавки и отправился на базар к маленьким бесчисленным вещевым магазинчикам, где можно было купить поношенную одежду на любой вкус и любой кошелек. Во время побега они договорились переодеться в европейскую одежду, чтобы вызывать как можно меньше подозрений. Омар решил купить светлое белье, слегка расклешенные брюки и костюм с невероятно потертыми рукавами, дешевый и неброский, в котором он абсолютно не будет выделяться в толпе. У Омара также была британская парусиновая сумка цвета хаки, которая сохранилась у него еще со времен строительства железной дороги. В нее он сложил свои пожитки, надеясь, что она поможет скрыть его истинное происхождение.

После утомительного путешествия он добрался до Александрии. Как только Омар вышел из здания вокзала, он обратил внимание на то, что город выглядел абсолютно по-европейски и был не менее оживленным, чем Каир. Улицы производили приятное впечатление, ибо казались не такими запутанными, как безымянные переулки столицы.

Нагиб был уже на месте и очень волновался, потому что Георгиос, работник порта, после долгих уговоров согласился действовать лишь за двойной бакшиш. Нужный им корабль отправлялся в Англию через пять дней, и Нагиб не был уверен, сможет ли Георгиос помочь. На следующее утро из Александрии отплывал корабль в Неаполь, но команда находилась под постоянным наблюдением, потому что подозревали, что на этом корабле в Италию может бежать разыскиваемый националист. По крайней мере, такая неприятная статья была в газете.

Но этой ночью порт покидал «Кенигсберг», корабль балтийского общества морского страхования и судоходства, капитан которого по многим причинам был обязан Георгиосу. Короче говоря, на борту была свободна одна каюта на нижней палубе, капитан даже пообещал сделать им необходимые документы, так что беглецы смогли бы беспрепятственно сойти в Гамбурге.

Германия? Эта новость оглушила Омара: он надеялся, что они поплывут в Англию, где он, по крайней мере, сможет хоть как-то общаться. Но Германия?.. Нагиб, который долгое время провел в Берлине, смотрел на дело иначе. Конечно, у него были не лучшие воспоминания о Берлине, он перебивался в столице Германии случайными заработками и жил на полулегальном положении, но за свою жизнь там бояться не стоило. Поставленный перед выбором – еще сегодня спастись от всех преследований или в страхе ждать подходящей возможности, – Омар согласился. Но куда же запропастилась Халима? Омар внимательно осматривал мол, тщетно пытаясь отыскать ее в толпе. Но Халимы не было. От вида шумной жизни у Омара начался приступ меланхолии, которая постепенно смешалась со страхом: возможно, побег Халимы раскрыли, ведь кто-то из прислуги мог ее выдать, и аль-Хусейн теперь преследует их по пятам. Омар вдруг почувствовал себя жалким. В тот момент он даже не смог бы убежать, так сильно его сковал страх.

Нагиб, от которого не укрылось состояние Омара, успокаивающе сказал:

– Выше голову, она обязательно придет! – Он потащил друга к высокому парапету набережной, где в лучах заходящего солнца они могли наслаждаться видом на бухту со стоящими на рейде кораблями.

– Судьба все-таки справедлива, – начал Нагиб и смачно плюнул в морские волны. – Если Халима придет, значит, на то, что вы будете вместе, воля Аллаха. А если не придет, то ты должен поступать по своему разумению.

Омар молча кивнул, хотя эта мысль была ему как кинжал в животе. Египтянин не знает сострадания к себе. Он уверен: все, что с ним случается, происходит по воле Аллаха.

– Мы еще подождем до назначенного часа, – заметил Омар и с опаской взглянул на Нагиба, надеясь, что в этом желании товарищ ему не откажет. – В противном случае мы поедем одни.

– Договорились, – ответил Нагиб, – но только до полуночи. Иначе наш пароход отправится без нас.

Перед Омаром не было ничего, кроме мрачной пустоты. Его жизнь никогда еще не казалась такой бессмысленной, как в этот момент. Стремление, неописуемое желание убежать в далекие страны вместе с Халимой, начать новую счастливую жизнь в один момент улетучилось. Теперь, когда Омар был один и цели перед ним никакой не стояло, вопрос о будущем выглядел совсем иначе. Почему он вообще хотел сбежать, почему, зачем? В страхе время тянулось бесконечно, Омар не знал, как долго он смотрел на воду. В какой-то момент он вдруг почувствовал, как рука Нагиба легла на плечо, и подумал, что товарищ хочет отвлечь его от мрачных мыслей. Омар взглянул на него, и Нагиб кивнул в сторону: чуть поодаль от них небольшими шажками ходила взад-вперед состоятельная, по-европейски одетая дама. На ней был облегающий, не очень длинный дорожный костюм и дерзкая шляпка по последнему слову моды, в руках – чемодан. Халима? Это она или всего лишь мираж? Нет, точно, состоятельной дамой была Халима.

Нерешительно, словно боясь, что может ошибиться, Омар подошел к даме. Ей тоже потребовалось несколько секунд, чтобы узнать Омара.

– Халима!

– Омар!

Нагиб поторопил их, напомнив о том, чтобы они не слишком привлекали к себе внимание.

В одноэтажном здании портового управления с огромным количеством дверей, на которых было приклеено множество разных объявлений, их ждал Георгиос. Он заметно волновался, но не из-за своих намерений, а из-за предвкушения получить приличный бакшиш.

Ни для кого не было секретом, что египетский служащий не мог прожить на свое жалованье. В те дни должность чиновника фактически означала прощение всяких коррупционных дел, и Георгиос, которому нужно было содержать жену и четверых детей, без этой материальной поддержки вообще не смог бы просуществовать. Он часто проводил на иностранные суда нелегалов и людей, у которых появились проблемы с законом, которым просто нужно было исчезнуть, не оставив следа.

Обычно за свои услуги Георгиос брал двадцать фунтов, что равнялось его месячному окладу. Но Георгиос заботился о людях, с которыми имел дело, он очень внимательно осматривал своих протеже и назначал цену в зависимости от того, сколько у них имелось денег. От этой троицы он попросил плату почти в два раза больше обычной. Они, конечно, могли бы попробовать договориться в другом месте, если цена была запредельной.

Нагиб едва не потерял самообладание, услышав запрошенную Георгиосом цену, во всяком случае, он выглядел так, словно в любую секунду был готов наброситься на чиновника и притащить в ближайший полицейский участок для дачи показаний. Но кому от этого было бы лучше? Разумеется, работник порта начнет все отрицать, и им придется назвать в полиции свои фамилии, что будет намного хуже. Этого не мог допустить никто из них. Поэтому Халима дала Георгиосу сто фунтов, и он уладил с капитаном «Кенигсберга» все необходимые формальности, включая даже фальшивые документы, так что они при наступлении темноты «вполне легально» поднялись на борт.

Теплоход «Кенигсберг», пассажирско-грузовое судно водоизмещением в 3800 брутто-тонн, совершал один раз в месяц рейс между Гамбургом и Александрией, причем количество багажа и пассажиров было значительно выше нормы. Конечно, на пассажирском корабле путешествовать было намного комфортнее, но в данном случае морской переход до Неаполя и дальнейший переезд на поезде сокращали поездку на треть.

Поздним пассажирам указали путь к каюте, расположенной на нижней палубе, где проживали в основном слуги и лица, сопровождающие зажиточных господ, каюты которых находились на верхних палубах. Нагиб был единственным, кто до этого плавал по морю. Он нашел состояние каюты без иллюминаторов никудышным, но заметил, что здесь они будут привлекать к себе минимум внимания других пассажиров.

За час до полуночи судно начало отчаливать, и Омар, Халима, Нагиб и другие пассажиры выстроились у поручней.

Омар обнимал Халиму за плечи, наблюдая вместе с ней за тем, как огни Александрии становятся все меньше и меньше. Халима тихо плакала. Омар крепко прижимал ее к себе, и молодая женщина не заметила, что Омар тоже дрожал всем телом.

Хотя никто не говорил ни слова, оба чувствовали одно и то же. Они радовались, что им удалось сбежать, и боялись надвигающегося будущего. Иншаллах.

Глава 9
Берлин, между Жандарменмаркт и Уранией

О те, которые уверовали! Не считайте иудеев и христиан своими помощниками и друзьями, поскольку они помогают друг другу. Если же кто-либо из вас считает их своими помощниками и друзьями, то он сам является одним из них. Воистину, Аллах не ведет прямым путем несправедливых людей.

Коран, 5 сура, 52 аят

Решение бежать в Европу должно было избавить их от проклятия прошлого. Они надеялись на новую жизнь, не отягощенную страхом преследования. Для этого они покинули Египет и отправились в неизвестное будущее. Но человеку не убежать от настоящего, как и не спастись бегством от прошлого.

Когда Омар, Халима и Нагиб после двухнедельного плавания сошли с корабля в Гамбурге, они не знали, что делать дальше. Но тут к ним подошел одетый в дорогой серый костюм мужчина. На нем были шоферская фуражка и перчатки. Его руки двигались жестко и размеренно, как часовые маятники. Он неожиданно предстал перед троицей и с привычной скромностью произнес:

– Господа прибыли из Египта?

Нагиб, единственный, кто понимал этот язык, утвердительно кивнул и спросил в ответ, почему этот человек интересуется ими.

Мужчина в сером костюме раздраженно глянул на него и продолжил:

– Господа, вас зовут Омар Мусса и Нагиб эк-Кассар?

Когда Омар услышал свое имя из уст незнакомца, его охватил панический страх. Он сжал руку Халимы и уже готов был броситься прочь, чтобы затеряться в толпе. В отличие от него Нагиб, сохраняя внешнее спокойствие, полюбопытствовал, откуда мужчине известны их имена. При этом он крепко взял Омара за рукав и прошипел:

– Не дергайся. Подожди минуту.

Потом он снова обратился к незнакомцу и сказал:

– Это, несомненно, египетские имена, но что вам нужно от этих людей? Их разыскивает полиция?

Этот вопрос лишь вызвал улыбку у мужчины. Он предвидел тактику Нагиба и попытался завоевать доверие новоприбывших путешественников иначе.

– Позвольте представиться, – произнес он, слегка наклонив голову. Его тело при этом оставалось прямым, как швабра. – Меня зовут Ганс Калафке, но меня называют просто Жан. Я – секретарь, шофер и слуга барона Густава-Георга фон Ностиц-Валльница, если вам о чем-нибудь говорит это имя.

Еще бы! Это имя говорило о многом! Нагиб сглотнул слюну. Ностиц-Валльниц был одним из самых богатых людей в Германии, он владел двумя дюжинами фирм в тяжелой индустрии, и, кроме того, у него имелся собственный банк. Его называли «серым кардиналом» немецкой центристской партии. Каждый ребенок знал его прозвище – «стальной барон». Йа салам! Что нужно было «стальному барону» от них? Омар заметил удивление и растерянность на лице Нагиба и вопросительно уставился на него.

– Господин барон хотел бы с вами поговорить, – сказал Калафке, чтобы избежать лишних вопросов, – мне велено доставить вас в Берлин. Могу я вас попросить следовать за мной?

Не дожидаясь ответной реакции, шофер взял багаж Халимы, Омара и Нагиба и отправился в сторону припаркованного у набережной автомобиля марки «штёвер».

Нагиб отчаянно пытался объяснить ситуацию Омару и Халиме. Молодая женщина вцепилась в Омара, а тот принялся доказывать Нагибу, что все это – грязные трюки полиции, их просто хотят отправить ближайшим кораблем обратно в Египет. Подойдя к машине, Нагиб попросил у шофера немного времени, чтобы кое-что обговорить с друзьями. Слуга, привыкший повиноваться, сел за руль черного лимузина и с подчеркнутым безучастием стал смотреть вперед.

– С каких это пор полиция высылает за иммигрантами лимузин с шофером? – спросил Нагиб, кивнув в сторону Ганса Калафке.

Омар пожал плечами. Он должен был признать, что Нагиб прав. На трюк полиции все это действительно не было похоже.

– Но откуда ему известны наши имена? Как он узнал, откуда мы прибыли?

– И, прежде всего, что этот человек от нас хочет? – вмешалась Халима в спор, взволнованно оглядываясь по сторонам в поисках притаившегося отряда полиции.

Дискуссия явно затянулась, и Калафке, заметив нерешительность египтян, вышел из автомобиля. Приблизившись к Нагибу, он сказал:

– Я понимаю ваше недоверие, господин, но будьте покойны, у барона фон Ностица наилучшие намерения!

– Вам известно, о чем пойдет речь? – поинтересовался Нагиб.

– Господин! – Это обращение к египтянам Калафке давалось явно с трудом, но он продолжил: – Я не привык вмешиваться в дела своего господина. Но даже если бы мне были известны планы барона, я посчитал бы своим долгом не разглашать их. Однако будьте уверены, барон фон Ностиц – человек чести.

Нагиб перевел слова Калафке, и Омар с Халимой беспомощно переглянулись.

– А что значит «человек чести»? – поинтересовалась Халима.

– Человек чести? Такого понятия в нашем языке нет. Это значит, что он очень порядочный человек, которому можно доверять.

– И ты веришь этому извозчику?

Нагиб пожал плечами. Наконец он подошел к шоферу, который опять уселся за руль.

– А если мы откажемся поехать вместе с вами? – спросил он, уперев руки в бока.

– Господин, я не смею вас заставлять. Это всего лишь мое задание. Мне нужно только передать вам пожелание господина барона. Собственно, барон фон Ностиц не привык, когда ему отказывают. Я не представляю, как он отреагирует на это.

– Вы хотите сказать, что мы можем сейчас отправиться своей дорогой и с нами ничего не произойдет?

– Я не могу вам в этом помешать.

После этих слов своенравного шофера троица решила все же принять приглашение барона и села в лимузин к Калафке.

Между Жандарменмаркт и гостиницей «Урания» на Фридрихштрассе находился дом-дворец «стального барона». Хотя у барона фон Ностиц-Валльница была еще вилла в Грюневальде, где он в основном занимался своим излюбленным делом – разведением почтовых голубей, он вот уже несколько лет не выезжал в провинцию, предпочитая городскую суету. Это продолжалось с тех пор, как умерла его жена Эдинья, которую он называл Эдди.

Берлин напоминал пороховую бочку. Правые экстремисты убили министра иностранных дел Вальтера Ратенау. Покушения на политических деятелей стали нормой жизни. Вследствие репараций, которые потребовали выплатить страны-победительницы, неукротимо росла инфляция.

Средний класс Германии нищал, но некоторые люди умножили свои богатства до невообразимых размеров. К таким относился и барон фон Ностиц-Валльниц.

Дворец на Фридрихштрассе, величественное здание охряного цвета периода грюндерства, с высокими блестящими окнами и жалюзи, был обнесен черной железной оградой, а у массивных ворот круглые сутки дежурили вооруженные охранники. Из-за этого остроумные берлинцы прозвали его «Кафе Рейхсвер» [12]12
  Рейхсвер – вооруженные силы Германии 1919–1935 гг.


[Закрыть].

Несмотря на вопиющие приметы нескромного богатства, в городе бедняков и безработных «стального барона» любили, потому что к его многочисленным причудам относилась одна необычная: у него часто возникало непреодолимое желание сеять добро и громко об этом возвещать, точнее, делать так, чтобы об этом возвещали. Когда он ехал на своем «штевере» по роскошной улице Унтер-ден-Линден, а это случалось не так уж редко, и встречал какого-нибудь нищего, то обязательно выходил из машины, спрашивал его имя, интересовался судьбой, достойной сожаления. Как бы случайно рядом всегда оказывался репортер из «Берлинер Цайтунг» или «Моргенпост», который подобающе описывал этот случай.

Фон Ностиц-Валльниц любил делать добро, потому что, как он сам говорил, богатство преходяще, но чувства вечны. В пример он обычно приводил «Берлинер Иллюстрирте», выпуск которой в первый день нового года стоил две марки, а выпуск в последний день года – восемнадцать марок, хотя газета не становилась лучше, толще или красивее.

Дело близилось к вечеру, когда Омар, Халима и Нагиб приехали на Фридрихштрассе. Автомобиль остановился у колонного портала, где их встретил лысый слуга в полосатом жилете. Он поприветствовал гостей и сообщил, что барон готов их принять.

Они вошли в дом, и перед ними открылся вестибюль, который занимал два этажа, а посередине был разделен надвое белой мраморной лестницей. На каменном полу, уложенном, как шахматная доска, белой и черной плиткой, лежали персидские ковры. Из мебели здесь были лишь два пухлых кожаных кресла, курительный столик и, чуть в стороне, белое фортепьяно. С потолка свисала хрустальная люстра, которая могла бы служить прекрасным украшением султанского дворца в Каире. Бархатные шторы на окнах, подобранные в тон, создавали строгое, почти музейное впечатление.

Тем временем недоверие трех египтян исчезло и на смену нерешительности пришло живое любопытство. Слуга, проводивший гостей по лестнице на верхний этаж, остановил их перед двустворчатой дверью и велел подождать.

Он молча ушел, но вскоре снова появился и открыл дверь, что Омар, Халима и Нагиб восприняли как приглашение войти.

В комнате, представшей их глазам, царил полумрак. У стен до самого потолка высились книжные полки, между двумя оконными нишами стоял громадный письменный стол с витиеватыми украшениями, а за ним сидел седой мужчина с красноватым лицом и проплешиной на голове. В левой руке он держал сигару, а правой с привычной уверенностью листал квитанции в скоросшивателе. Это и был барон фон Ностиц-Валльниц. Когда он оторвал взгляд от тщательно отполированной столешницы, гостям показалось, что его напряженное лицо на мгновение озарилось улыбкой. Но это было лишь неудавшейся попыткой – лицо тут же превратилось в безрадостную мину, потому что барон не привык улыбаться. Ему было невыразимо трудно придать своей физиономии хоть сколько-нибудь дружеский вид, а мотивировал он это таким образом: «Я богат, и мне не над чем смеяться».

Барон фон Ностиц поднялся, и теперь все увидели, что, несмотря на тучность, он был необычайно маленького роста и к тому же прихрамывал на левую ногу. К гостям он вышел тяжелой походкой, во всяком случае, создалось впечатление, что это потребовало от него немалых усилий. Барон поприветствовал египтян, предложил присесть на мягкий уголок и без экивоков приступил к делу.

– Вы, конечно же, удивились, узнав, что ваш приезд в Гамбург не стал неожиданностью, вас ждали, – начал он. – И, конечно, вы сомневались, стоит ли принимать мое приглашение. Я вас хорошо понимаю. Но спешу вас заверить, что с моей стороны вам бояться нечего. Напротив, в сложившейся ситуации я выступаю своего рода просителем.

Просителем? Нагиб перевел слова барона и взглянул на Омара, который, в свою очередь, беспомощно посмотрел на Халиму.

– Откуда вам стало известно о нашем прибытии? – вежливо поинтересовался Нагиб.

– Вы скоро все узнаете, а также поймете, о чем идет речь. – Тщательно, но при этом довольно неуклюже Ностиц раскурил новую сигару. Часто выпуская небольшие белые облачка дыма, он начал говорить, обращаясь к Нагибу: – Вы наверняка уже задумывались, кем были те люди, которые спасли вас, вырвав из лап этого Али ибн…

– …аль-Хусейна?

– Да, точно, аль-Хусейна. Я думаю, вы бы до сих пор сидели в железном бараке в пригороде Каира в качестве пленника этого бандита.

Халима нервно вскочила, когда барон упомянул имя аль-Хусейна, и уставилась на дверь, а потом перевела взгляд на Нагиба, словно только и ждала сигнала к бегству. Но тот сделал успокаивающий жест рукой, и Халима снова села.

– Откуда вы знаете об этом? – не веря своим ушам, спросил Нагиб.

Барон вытянул хромую ногу, с наслаждением осмотрел сигару и ответил, не глядя на Нагиба:

– Видите ли, наш мир стал намного меньше. Шоссе и железные дороги соединили страны. Дирижабли и самолеты летают над континентами. С телеграфной станции рейхспочты на Кёниге Вустерхаузен вы можете отправить сообщение в любую точку Европы. Во время конференции в Генуе речь Ллойда Джорджа передали в Лондон через Берлин за семьдесят минут. Я хочу сказать, что сегодня все знают обо всем, и сейчас в самом деле очень тяжело что-либо сохранить в тайне. Если вы понимаете, о чем я говорю.