Текст книги "Последние двадцать лет: Записки начальника политической контрразведки"

Автор книги: Филипп Бобков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

– Нет, новое управление не будет повторением СПО, – возразил Андропов, – оно должно отвечать задачам сегодняшнего дня. Ты не можешь не согласиться с тем, что сейчас идет мощная психологическая атака на нас, это же не что иное, как самая настоящая идеологическая война, решается вопрос кто кого. Мы, коммунисты, стоим на твердых позициях и полны решимости укреплять Советское государство, а наши идеологические противники прилагают все силы, чтобы разрушить его. Мы обязаны знать их планы и методы работы, видеть процессы, происходящие в стране, знать настроения людей. Это очень важно. Нам необходимо использовать самые разные источники: как легальные учреждения, социологические институты или информацию в печати, так и данные наших спецслужб. Помимо явлений, которые лежат на поверхности, существуют еще и тайные пружины, и немаловажную роль здесь играет работа наших органов. Вот, к примеру, сегодня мы занимались проблемой крымских татар. Ты видишь одно, а тот, кто не изучил этот вопрос основательно и не знает всех тайных рычагов, видит совсем другое. Очень важно научиться распознавать и хорошо понимать внутренние, глубокие процессы. Мне представляется, что главной задачей создаваемого управления является глубокий политический анализ ситуации и по возможности наиболее точный прогноз. Новое управление должно противостоять идеологической экспансии, направляемой из-за рубежа, стать надежным щитом против нее. И здесь очень важна роль чекистских методов работы.

«Чекистские методы»? Что он имеет в виду?» – подумал я. Видимо, речь идет о создании своего рода Управления политической контрразведки. Андропов не скрывал, что ощущение необходимости такого подразделения вынес из венгерских событий 1956 года, очевидцем и участником которых был, находясь в Будапеште на посту посла СССР. Чекистские методы у многих отождествляются с тем, что именуется «политическим сыском», «охранкой». Об этом шла речь в тот памятный для меня вечер.

В итоге мы пришли к выводу, что нельзя занимать страусиную позицию. Либо вы защищаете власть, государство, либо создаете видимость деятельности, прикрываясь громкой фразеологией.

Основной функцией органов госбезопасности является защита конституционного строя – не людей, стоящих у власти, а именно устоев государства. Единственно, возникает вопрос: как эта защита осуществляется в других странах? Не знаю, сколько фамилий значится в картотеке США, Великобритании, Франции и прочих стран, не знаю, сколько агентов работает у них в контрразведке, одно знаю точно: в любом государстве спецслужбы глубоко и основательно изучают внутреннюю обстановку и предупреждают процессы, угрожающие строю.

Во многих странах Запада под постоянным контролем находятся отдельные группы населения, такие, как, скажем, иммигранты. Во Франции, например, во время визитов высокопоставленных лиц «неблагонадежные элементы» в целях безопасности высылаются на Корсику.

Трудно представить, как могло бы ФБР узнать, что происходит в коммунистической партии США, не имея там агентов. Как могли бы бороться американские спецслужбы с экстремистскими негритянскими организациями, если бы не знали обстановку «изнутри». Оценить же эту обстановку можно только с помощью сложившихся и проверенных методов, применяемых спецслужбами во всем мире.

Кто же должен этим заниматься? Конечно, контрразведка. Это известный, легально существующий во всех государствах политический орган. Именно политический, ибо основной смысл работы контрразведки в политическом контроле над ситуацией. Поэтому словосочетание «политический сыск» искажает смысл необходимой для государства работы, ставя знак равенства между законными действиями и беззаконием.

Я лишь схематично изложил соображения Ю.В. Андропова о задачах создаваемого управления, но самому мне в тот момент было ясно: он тщательно и глубоко продумал перестройку системы органов КГБ. Поняв основной смысл его плана, я решил, что дело это важное и нужное, и, подумав, дал согласие.

Андропов сообщил мне, кого он предполагает назначить руководителем управления. Через некоторое время к нам прибыл бывший секретарь Ставропольского краевого комитета партии по пропаганде В.Ф. Кадышев, он стал начальником управления, а я – его первым заместителем. Встал вопрос и о других заместителях. Я предложил три кандидатуры, Андропов назвал еще одну. Я промолчал. Он еще раз повторил фамилию этого человека, я опять никак не прореагировал.

Как понимаю, – сказал он, – ты не согласен с моей кандидатурой или, во всяком случае, не хочешь ее обсуждать?

– Просто воздерживаюсь.

– А как ты вообще относишься к людям, с которыми тебе предстоит работать, что ты вообще можешь о них сказать?

– Юрий Владимирович, если вы меня вызовете через полгода, я изложу свою точку зрения, сегодня же никаких характеристик давать не буду. К вам сейчас идет много людей и с добром, и со злом, есть и такие, кто хочет себя показать, а товарища утопить. Поэтому мне пока не хотелось бы давать характеристики. Через полгода вы сами многое увидите, у вас сложится обо всем собственное мнение и будет больше информации. Вот тогда я и скажу, как отношусь к некоторым нашим сотрудникам.

Андропов улыбнулся не то одобрительно, не то иронически, но условие мое принял. И действительно, ровно через полгода он позвонил:

– Ты знаешь, что за день сегодня?

– Догадываюсь.

– Ну, приходи, потолкуем.

А тогда в ту нашу встречу он долго рассказывал мне о своих замыслах, касавшихся нового управления, подчеркнул, что работа предстоит интересная, и предложил подготовить «Предложение» о новом подразделении, которое получило название 5-го Управления.

– Будем считать, что договорились, – сказал он на прощание.

Так началась моя долгая жизнь и работа в 5-м Управлении, созданном Андроповым для борьбы с идеологической диверсией противника. Стоит вспомнить, что к тому времени уже действовали специальные органы «психологических операций» в рамках НАТО, СЕАТО и других военных блоков, создавался так называемый «корпус мира», нарастала активность Комитета радио «Свобода» и «Свободная Европа». Запад и его спецслужбы, прежде всего американские, решали свою главную задачу: сплотить силы внешние и внутри страны для борьбы с советским конституционным строем. Это была не идеологическая борьба, а именно диверсия. Осуществлялась она гласными пропагандистскими средствами (радио, печать, телевидение) и негласными, нелегальными (засылка эмиссаров, вербовка агентуры). Не стану детализировать, ибо это особая тема. Но стоит привести более позднюю оценку президента США на сей счет.

25 октября 1995 года на закрытом совещании Объединенного комитета начальников штабов Билл Клинтон сказал:

«Последние десять лет политика в отношении СССР и его союзников убедительно доказала правильность взятого нами курса на устранение одной из сильнейших держав мира, а также сильнейшего военного блока…Мы добились того, что собирался сделать президент Трумен с Советским Союзом посредством атомной бомбы.

…Да, мы затратили на это многие миллиарды долларов, но они уже сейчас близки к тому, что у русских называется самоокупаемостью».

Но и до 1985 года политика США и их ближайших союзников решала ту же задачу. Ее цель емко излагалась, в частности, в программе Комитета радио «Свобода»: «…Мы не проповедуем антисоветизм и антикоммунизм, а заботимся о конструктивных изменениях в стране».

Противостоять этому требовала жизнь. И Андропов, один из немногих, стоявших у руля государства, понимал это и искал пути противодействия диверсиям Запада, защиты конституционного строя СССР.

Не стану писать о конкретных операциях, проводимых в те годы. Подчеркну одно: Юрий Владимирович, создавая 5-е Управление, исходил их понимания, что противник, организуя идеологические диверсии, играет на имевшихся в стране трудностях, на возникавших негативных процессах. Их надо было не только видеть и знать, но своевременно реагировать, предотвращая их развитие и укрепляя стабильность в государстве.

Знание оперативной обстановки в стране, причин негативных проявлений позволяло вести продуманную профилактическую предупредительную работу, реже прибегать к репрессивным мерам. Профилактика стала важнейшим методом предупреждения правонарушений, предотвращения становления на преступный путь многих граждан. Она предотвратила расширение репрессивных мер в условиях все обостряющих обстановку в стране идеологических диверсий, проводимых Западом. Комитет госбезопасности нередко упрекали в те годы в либерализме, но Ю.В. строго стоял на позициях соблюдения закона, а применением мер репрессивного характера считал исключением.

А между тем находилось и немало сторонников жестких репрессивных мер. Например, предлагалось выслать из Москвы подстрекателей массовых выступлений и организаторов публичных митингов.

По этому поводу однажды состоялось совещание у Андропова, на котором присутствовали Генеральный прокурор СССР Р.А. Руденко, министр внутренних дел Н.А. Щелоков, начальник УКГБ СП. Лялин, два заместителя председателя КГБ – Г.К. Цинев и С. К. Цвигун – и я.

От московских властей выступил Лялин. По поручению первого секретаря МГК КПСС В.В. Гришина он поставил вопрос о выселении подстрекателей демонстраций из столицы. Ему возражали: подобные административные меры противоречат закону. Лялина решительно поддержал Щелоков, он предложил «очистить столицу», создав для этого штаб из представителей КГБ, МВД и прокуратуры.

– Это снова «тройки»? – осторожно спросил я.

Руденко поддержал меня и стал спорить со Щелоковым. Тот настаивал на своем.

Тогда я вновь попросил слова и попытался доказать, что это прямое нарушение законодательства.

– Что же ты предлагаешь? – спросил Андропов.

– Если у Лялина есть доказательства, что эти люди совершили преступление, пусть их судят по закону. Только суд может определить меру ответственности, – ответил я.

Но Лялин и Щелоков не сдавали позиций. Спор продолжался часа два, но мы так и не пришли к какому-то решению. Андропов закрыл совещание, предложив еще раз хорошенько все обдумать.

Нагнав меня в коридоре, Щелоков покровительственно, хотя и не без иронии, бросил:

– А ты молодец, вот так и надо отстаивать свою точку зрения! Цвигун тоже с улыбкой похлопал меня по плечу, как бы в знак одобрения.

Я понимал значение их иронических усмешек. Гришин готов был любой ценой заплатить за спокойствие и порядок в столице, а этому «руководителю московских большевиков» лучше не становиться поперек дороги.

Зато я получил полное удовлетворение, когда мне позвонил Андропов.

– Правильно поставил вопрос, – сказал он. – Выселять никого не будем!

Я хорошо понимал, что в споре по поводу репрессивных мер, как в зеркале, отражается характер взаимоотношений между руководителями государства и очень четко высвечиваются карьеристские устремления тех, кто из огня этой борьбы хочет выхватить каштаны для себя.

Со стороны наши разногласия выглядели так: Гришин, как человек принципиальный, остро ставит вопрос – очистить Москву от скверны, а «либерал» Андропов проявляет нерешительность. Министр внутренних дел Щелоков выступает, разумеется, на стороне Гришина. Можно себе представить, какой доклад представили Брежневу его «верные соратники»!

Еще один эпизод. В 1971 году я выступал на одном из совещаний в ЦК КПСС. Меня прервал начальник Политического управления войск ПВО Грушевой, заявив, что КГБ не пресекает тех, кто критикует политику партии и обвиняет ее в возврате к сталинизму. Он явно имел в виду применение репрессивных мер, а не разъяснительную и пропагандистскую работу. Я возразил: если встанем на такой путь, как раз и докажем, что повернули назад к сталинизму. Едва ли Грушевому понравился мой ответ, но он промолчал.

Как хотелось некоторым ортодоксам взвалить репрессии на органы госбезопасности! При этом они же при каждом возможном случае старательно сеяли недоверие к чекистам, непрестанно «разоблачая» злодеяния НКВД в прошлые годы.

Однако Андропов не боялся вызвать огонь на себя, он каждый раз настойчиво искал и находил пути предотвращения конфликтных ситуаций, стремясь уберечь своих людей от рискованных шагов и удержать от применения крайних мер.

Мы полностью разделяли эту тактическую линию и всегда стремились придерживаться ее в своей работе.

Когда говорят о преследовании инакомыслящих после смерти Сталина, то нередко рассказывают об арестах за анекдоты, за стишки, за безответственную болтовню.

Кстати, уже в 1994 году приезжавший в Москву из Парижа писатель Владимир Максимов, много выступавший тогда в печати и на телевидении с обвинением тех, кто допустил распад СССР, пожелал встретиться со мной. Такую встречу ему организовали доброжелатели. Встретились не один на один. Основная цель встречи было желание получить данные об агентах КГБ, попавших во власть после ликвидации Советской власти. Важно их разоблачить. Естественно, что это вопрос не к профессиональному работнику специальных служб. Разоблачители были в те годы, но из тех, кто никогда с агентами не работал, а о своей совести не беспокоился.

Но в ходе беседы Максимов бросил фразу: «За анекдоты-то вы сажали, а настоящих врагов…» Отвечая, назвал Максимову несколько человек, начиная с Гамсахурдиа и Эльчибея (в то время уже президентов Грузии и Азербайджана), и сказал: «Но это ведь все члены редколлегии журнала «Континент», главным редактором которого по поручению американских спецслужб стали вы, уехав из Советского Союза для чтения лекций в Германию. Журнал вел активную антисоветскую пропаганду, сыграл свою роль в развале СССР. О каких же анекдотах речь?»

Могу заверить: в практике органов госбезопасности такого не было: если и применялись репрессивные меры, то лишь в случаях серьезных противоправных действий. Однако несовершенное законодательство связывало нас по рукам и ногам, и особенно – формулировки статьи 58–10 и 70-й УК РСФСР, в которых упоминалась лишь одна форма подрыва власти – антисоветская агитация и пропаганда.

Эта жесткая формула трактовалась однозначно: под ее подпадает и создание подпольных антигосударственных группировок в целях подрыва конституционного строя, и изготовление, а также распространение антисоветских листовок и иных печатных материалов, и организация нелегальных типографий – одним словом, самые разнообразные правонарушения. Уже в перестроечное время на обсуждение Съезда народных депутатов СССР была вынесена новая редакция статьи 7 УК РСФСР, где была сделана попытка конкретизировать состав преступления. И что же? Съезд просто-напросто ограничил действие этой статьи новой редакцией: «Подлежат наказанию лишь те лица, которые публично призывают к свержению конституционного строя». Депутаты, доживавшие свой депутатский век, считали, что в наши дни таких призывов больше не будет. Своим решением съезд практически лишил конституционный строй юридической защиты.

Очень симптоматично, что возникшие после СССР новые государства, принимая поправки к своему законодательству, ввели в уголовные кодексы статьи, близкие по редакции к той, которую отверг общесоюзный съезд, и любопытно, что инициаторами таких поправок выступили бывшие народные депутаты СССР от союзных республик, которые раньше дружно возражали против указанного проекта на Всесоюзном съезде. Очевидно, своя рубашка оказалась ближе к телу.

Сделал это отступление лишь из желания сказать, как нелегко Ю.В. было противостоять нажиму стать на путь репрессий, которые далеко не способствовали, как казалось тем, кто их требовал, стабилизации обстановки в стране. К ней бы они (репрессии) не привели. Надо было глубоко и серьезно работать над устранением причин, порождавших негативные процессы в обществе, рождавших недоверие граждан к власти и к партии.

И Андропова весьма беспокоило то, что призывы к борьбе с идеологическими диверсиями, исходившие из ЦК КПСС, не подкреплялись практической работой.

Как-то он вдруг сказал мне: «Ты и твои подчиненные очень много выступают в различных аудиториях по проблемам идеологической борьбы, диверсий противника в этой сфере». Удивившись замечанию, ответил, что это вытекает из требований КГБ: «Советские граждане должны знать и о диверсиях и о наших мерах борьбы с ней». «Но ведь есть ЦК, его лекторы. Прежде всего они должны вести пропаганду и раскрывать суть идеологического противостояния. Твое же дело – оперативная работа в этой области, предотвращение диверсий чекистскими методами. Если надо, сходи к лекторам ЦК, поделись информацией».

Сходил, поделился и продолжал выступать, как и сотрудники руководимого мной коллектива. Андропов против этого не возражал.

Его вспышка была понятна. Он был озабочен инертностью ЦК партии в области идеологической работы, формальностью проводимых мероприятий, отсутствием активности на фронте так называемой «холодной войны». Предложения, идущие из КГБ на сей счет, по существу, не воспринимались и не имели должного реагирования.

Был, например, такой случай. В середине семидесятых годов в Эстонии стал заметен рост националистических настроений. Соответствующей реакции на это партийных органов Эстонии не было. Причиной тому было желание скрыть этот негативный процесс, свидетельствовавший о промахах в политико-воспитательной работе в республике. Замалчивали, не понимая того, что национализм разжигается и используется Западом в целях дестабилизации обстановки в Советском Союзе, разжигания межнациональной розни.

Проведя довольно обстоятельный анализ причин происходящего в республике, КГБ СССР доложил об этом запиской в ЦК КПСС с соответствующими предложениями, которые предполагалось обсудить на заседании Политбюро ЦК КПСС с участием эстонских руководителей.

Записка долго бродила среди чиновников аппарата ЦК, и, наконец, приняли решение: направить ее в Таллин и обсудить на бюро ЦК Компартии Эстонии. Странно, но понятно: нельзя обнажать все, что связано с национализмом, ибо огласка этого вызовет вопросы, какой может быть национализм, если везде говорят о нерушимой дружбе народов. Кончилось тем, что председателю КГБ Эстонии генерал-майору Августу Порку предложили уйти в отставку, а к чему привел рост национализма в Эстонии, сегодня понятно не только старым чекистам.

Проблемы национальных отношений возникали и в ряде других республик. Они проявлялись в росте националистических настроений, в межнациональных конфликтах, в недоверии к проводимой политике в укреплении межнационального единства в многонациональном Союзе. Требовалось решение проблемы поволжских немцев, крымских татар, турок-месхетинцев. Уже тогда чувствовалось напряжение в Закавказье, связанное с Нагорным Карабахом.

В ключе разрядки межнациональной напряженности осуществлены были и решения о разрешении выезда в порядке воссоединения семей, разрозненных в годы Второй мировой войны, сначала немцам, проживающим в СССР, а затем евреям. Последние ехали в Израиль, главным образом из западных городов страны. Такое решение было принято по инициативе КГБ СССР в 1970 году, и к концу 1974 года выезд по этим причинам был практически завершен. Эмиграция евреев резко упала. И вот тогда сионисты Израиля в целях обострения межнациональных отношений и возбуждения антисемитизма в СССР организовали массовую засылку вызовов евреям СССР от несуществующих в Израиле родственников. Акция была понятна, но вызвала разную реакцию. Выезд в Израиль резко возрос не только из желания покинуть Россию, но и из-за боязни роста недоверия к евреям в Советском Союзе. А оно могло возникать, да и возникало, так как трудно было знать, как еврей, получивший провокационный вызов, будет на него реагировать. Кое-где руководители учреждений стали ограничивать прием евреев на работу, с недоверием относиться к тем, кто пока держал визы в Израиль в своем кармане.

Шло накопление антисемитских настроений, отвечавших замыслу сионистов.

Свидетельством таких замыслов явились и другие акции. В 1975 году был организован захват самолета в Ленинграде. Он должен был вывести из страны группу евреев, которым был якобы запрещен выезд. Операция по пресечению этой акции проходила под пристальным вниманием Ю.В. Андропова и была успешно завершена.

В другом случае сионисты стали усиленно распространять слух (об этом непрерывно вещало радио Израиля на русском языке) о готовящихся еврейских погромах. Назывался день конкретный. Об этом извещали и листовки, распространенные в ряде городов. Замысел был сорван путем предания гласности в печати о затеваемой провокации и о мерах по ее срыву. Но тогда не сказали об одном. Автором листовок, призываемых к еврейским погромам, был еврей из Ленинграда. Не сказали, чтобы не вызывать антиеврейских настроений. Странно, правда, что спустя время журнал «Знамя» (главным редактором был Григорий Бакланов) оправдал его поведение, опубликовав текст листовок с комментарием, что автор таким путем извещал о готовящейся акции с тем, чтобы предотвратить ее.

Конечно, такое объяснение остается на совести журнала.

Памятны провокации этих кругов и в дни подготовки Олимпийских игр в Москве.

В 1979 году опубликован роман американского писателя Джеймса Петтерсона «Заповедь Иерихона». Фабула романа следующая. Группа евреев-сионистов (Рабинович, Бен-Ибан и другие), уцелевших в нацистских лагерях, замышляют грандиозную «акцию возмездия» за гибель шести миллионов евреев от рук немецких фашистов и «репрессий» против евреев в СССР в послевоенные годы. Эту акцию под кодовым наименованием «Дахау-2» решено провести во время Олимпийских игр 1980 года в Москве.

Значительная часть книги посвящена описанию подготовки и проведения террористической акции в Москве во время Олимпиады-80.

Анализ содержания детективного романа Джеймса Петтерсона позволяет сделать вывод о том, что основные цели этой книги заключались в следующем:

Во-первых, создать впечатление о сравнительной легкости организации террористической акции в ходе Олимпиады-80.

Во-вторых – детальное раскрытие способов и методов операции «Дахау-2» имеет цель инспирировать враждебные проявления со стороны зарубежных и внутренних антисоветских элементов во время Олимпийских игр и в определенной мере вооружать их знанием тактики диверсионно-террористических действий.

Андропов внимательно относился к информации о подобного рода действиях спецслужб и антисоветских элементов, обращая при этом серьезное внимание на проведение мероприятий по предотвращению межнациональных распрей, в том числе и на базе антисемитизма.

Его разжигание входило в задачу сионистских центров, как всех тех, кто во взаимодействии со спецслужбами Запада стремился к решению задачи свержения советского социалистического строя.

Об антисемитизме я сказал подробнее, ибо проблема эта весьма актуальна и в нынешней России. Его разжигание равно поддержке различного рода сепаратистов, действия которых направлены на дестабилизацию обстановки в стране и поддерживаются заинтересованными в этом западными кругами.

От проблемы межнациональных отношений нельзя было уклоняться и в те годы. Разжигание межнациональной розни занимало одно из важнейших мест в планах Запада по развалу советского строя. Двадцать две редакции Комитета радио «Свобода», вещавшие на языках народов СССР, были специально созданы для этого.

К сожалению, понимание того, что укрепление дружбы народов требует постоянной заботы и внимания партийных органов в центре и на местах не находило должного понимания в руководящих сферах, а кто-то, как показало будущее, и специально отвлекал идеологический аппарат от этого важного дела.

Но Ю.В. Андропов, став Генеральным секретарем партии, определил, как одну из первоочередных задач: не ослаблять внимания к решению национального вопроса. Об этом он твердо сказал, выступая с докладом на заседании в Кремле, посвященном 60-летию создания Союза Советских Социалистических Республик.

Жизнь подтвердила важность внимания Андропова к межнациональным отношениям. Именно на них играли разрушители Советского государства, поднявшие голову после его ухода из жизни.

Среди проблем, беспокоивших Андропова, не последнее место занимал рост коррупции в центральных и местных органах власти. Нет смысла писать детали на сей счет, ибо коррупцию того времени нельзя сравнивать с сегодняшней. Тем более что борцы с ней, проявившие себя в начале 90-х годов, своего добились. Их условия жизни и обеспеченности нельзя даже сравнивать с жизнью прежних партийных и государственных работников, льготы которых они разоблачали, в частности, на Первом съезде народных депутатов СССР.

Но коррупция тех лет начинала компрометировать власть, подрывала в народе авторитет партии.

Андропов не остался в стороне. По его поручению была подготовлена соответствующая записка в ЦК с конкретными предложениями по этой проблеме. Одним из них была необходимость обращения ЦК открытым письмом ко всем коммунистам, где была бы выражена не только обеспокоенность, но и оговорены условия для привлечения широких масс к борьбе с казнокрадами и взяточниками. Предлагалось также разработать систему контроля над доходами. Ю.В. Андропов подписал записку.

И началась обычная волокита. В отделах ЦК письмо готовилось почти год, в результате был создан мертвый, никакого эффекта не имевший документ. Увы, так случалось каждый раз, как только какие-то благие начинания доходили до среднего звена аппарата ЦК КПСС, – оно было способно утопить самое лучшее решение, выхолостить самый замечательный план. А кроме того, усердные «слуги» опасались, как бы разоблачения не задели самые верхи.

Мафиозность преступного мира стала реальностью конца XX века, она получила широкое распространение, расползлась по всем странам и континентам. До определенного времени Советский Союз еще сохранялся, как оазис, который обходила эта беда, ибо система как-то сдерживала зарождение мафиозных структур. Но окончательно подавить этот процесс она не смогла.

Есть некоторые стороны работы Ю.В., которые на первый взгляд носили рядовой характер, не имели большого политического смысла. Но они важны, ибо оздоровляли обстановку, снимали вопросы, порождавшие недоверие к власти.

Многое предпринималось Ю.В. для ограничения всякого рода запретительных мер. Один из примеров тому: ограничить роль КГБ в разрешении выездов граждан за границу. Решение принимала соответствующая Комиссия ЦК КПСС, но много нареканий шло в адрес органов КГБ. Надо сказать, что в их сторону нередко «кивали» и те руководители ведомств и регионов, которые и запрещали выезды.

Тогда было принято решение: своего мнения КГБ не высказывает. Решает комиссия ЦК. Конечно, это не касалось случаев, когда речь шла о данных, связанных с ущербом государственной безопасности. Одновременно Андропов согласился с инициативой Министра культуры СССР Е.А. Фурцевой о том, что к решению вопросов о выезде за границу деятелей культуры КГБ отношения иметь не будет.

Это касалось, кстати, и Владимира Высоцкого, о котором до сих пор говорят, как о преследуемом КГБ. «Преследовали», конечно, имея в виду заполучить его для выступлений перед чикистами.

Кстати, тогда же было принято решение о не реагировании на всякого рода анонимные доносы. Расследованию подлежали лишь анонимные заявления о возможных акциях террора, экстремизма, использовании взрывных устройств. Все другие анонимки шли в корзину.

В этой связи не могу не сказать о том, о чем много пишут, увязывая с нарушением прав граждан, с нарушением закона органами госбезопасности. Речь идет о «психушках». Сразу скажу, что психиатрические больницы не играли роль тюрем, и КГБ направлять туда граждан для лечения никаких прав не имел. Принудительные решения – только по решению суда. Но дело в том, что по тогдашнему положению все привлекаемые по статьям о государственных преступлениях должны были до направления их дел в суд пройти психиатрическую экспертизу. Иной раз даже больно было за человека, осуждаемого на такое лечение, ибо ему грозило наказание в два-три года лишения свободы, а на принудительном лечении он мог быть значительно дольше. Стрелявший у Боровицких ворот террорист Ильин, например, на принудительном лечении находился более двадцати лет.

Да, Андропов вносил предложения о строительстве новых психиатрических лечебниц. Но не потому, что их не хватало, а в том, что направляемые на принудительное лечение попадали в места малопригодные для лечения. Больницы размещались в старых неблагоустроенных помещениях, построенных еще задолго до революции. И записка получила отклик. Совет Министров принял решение построить более десяти новых современно оборудованных больниц.

Две в Ташкенте и Алма-Ате построить успели, а в Благовещенске (кажется), по-моему, не достроили. А как сегодня?

Все написанное выше вовсе не составляло основную заботу Андропова как председателя КГБ. Пишу потому, что это направление мне ближе, да оно чаще всего освещается в печати, получая разные оценки, чаще всего со стороны тех, кто в последние годы на фальсификациях набил руку.

Поэтому важно сказать особо, что его роль в повышении уровня работы на решающих направлениях оперативной деятельности КГБ – разведки и контрразведки – неоценима. Они стали действенной силой укрепления безопасности страны, вносили немаловажный вклад в ее обороноспособность и экономическое развитие. И не Андропов повинен в том, что этот взнос в общегосударственный фонд оставался нереализованным. Государство из года в год теряло динамизм, продолжая по инерции жить достижениями прошлого.

Особое место занимало развитие технической базы в системе комитета. Созданные по инициативе Андропова научные институты мало чем отличались от передовых исследовательских институтов страны. Их достижения в вычислительной технике, электронике, связи, криптографии получали высокую оценку, а главное – внедрялись в практику и служили делу.

И не могу не сказать еще об одном. Андропов отводил важную роль не только точной науке. Он первым из государственных деятелей стал опираться на социологию. Социологические исследования довольно часто ложились в основу его предложений, они давали ему возможность делать необходимые выводы для направления оперативной работы разведки и контрразведки, использовать их выработки политической линии партии.

Мне помнится первое социологическое исследование после прихода Андропова в КГБ о причинах массовых беспорядков в стране. Они тогда вызывали беспокойство, так как, начиная с 1957 года (Темир-Тау), происходили почти ежегодно в различных районах страны. Реакция на них была. Но только во время и после происшествий. А причинами никто глубоко не занимался. Упомянутый анализ дал возможность увидеть причины и определять меры по предотвращению такого рода неприятностей.