Текст книги "История частной жизни. Том 2: Европа от феодализма до Ренессанса"
Автор книги: Филипп Арьес
Соавторы: Филипп Браунштайн,Филипп Контамин,Жорж Дюби,Доминик Бартелеми,Даниэль Ренье-Болер,Шарль Ла Ронсьер
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 39 (всего у книги 54 страниц)
Так же как и жители деревни, жители города стремились окружить его, свое настоящее жилище, свой veritable habitus, стенами. Возможно, это было порождено глубоко засевшим чувством грозящей опасности (что с избытком оправдывалось внешними факторами и усилилось во Франции в период Столетней войны). Одна из характерных черт города – наличие вокруг него крепостной стены с воротами. Отметим все–таки, что даже во Франции стены вокруг городов были возведены не сразу и что на подступах к городу формировались не имевшие защиты, уязвимые предместья, как бы продолжавшие городскую среду. К тому же как только казалось, что опасность уходит и мир возвращается, многие города по простым экономическим причинам переставали обращать внимание на свои укрепления, в силу чего те быстро приходили в негодность…
Но, может быть, главная черта средневекового города и его пространственных отношений заключается в относи тельной немногочисленности мест и строений публичного характера. Конечно, улицы и площади находились в ведении муниципальных, сеньориальных, королевских властей. Вероятно, были известны процедуры конфискации с возмещением ущерба, проводимые ради общей пользы. Тем не менее создается впечатление, что общественная сфера была ограниченна, даже вторична и что угроза наступления на нее частной жизни постоянно росла. Наступления сдержанного, потому что такие действия были незаконны, хотя иногда и оформлены официальным актом. В 1437 году житель Парижа мэтр Жак Жювенель пожаловался Карлу VII на развратные действия, которые совершают в «нескольких маленьких домиках», совсем рядом с его жилищем, расположенным на острове Сите, «веселые девицы». К этим домикам ведут «маленькая улочка и общественная дорога под названием Глатиньи». Впрочем, очень узкая, потому что на всем ее протяжении «нет места, где могут проходить лошади или повозки», и абсолютно ничего собой не представляющая с точки зрения «общественных интересов». Между тем тут есть другие параллельные дороги, более удобные для уличного движения. Карл VII внял этим пристрастным объяснениям и, идя навстречу члену большой семьи, которая оставалась преданной ему во время «раздоров», разрешил присоединить улицу Глатиньи к собственности Жака Жювенеля. Как гласит королевская грамота, «каковую улочку, которая была общественной дорогой, передаем в частную собственность в пользу упомянутого мэтра Жака Жювенеля й его семьи».
В 1439–1447 годах в Сен–Флуре проходил судебный процесс, с одной стороны участвовали консулы и жители сите, с другой – каноники коллегиального собора Нотр–Дам. Предметом тяжбы была маленькая улица, шириной от четырех до пяти футов (1,2–1,5 метра), по которой, пройдя через кладбище капитула, в любое время можно было добраться до общественной пекарни. Капитул намеревался закрыть кладбище, чтобы ликвидировать проход, стеснявший каноников. Муниципалитет Сен–Флура, напротив, утверждал, что не только дорога является общественной, но и кладбища в Оверни также относятся к «публичным местам» и поэтому их никогда не закрывали.
Общественная сфера урезана, фрагментарна: это естественное проявление в топографии города постоянной скудности государственных средств, ресурсов и амбиций. Достаточно вспомнить городские улицы, до такой степени узкие, что дорога в шесть или семь метров шириной поражала своими размерами, петляющие проходы, множество дворов и тупиков, тесные перекрестки, постоянную толкотню на мостовых, редкость проспектов и почти полное отсутствие свободного пространства. В бретонских городах XV века «многие дороги напоминали настоящие коридоры, затемненные выступами домов» (Жан–Пьер Легей).
Однако живописные нагромождения в средневековых городах с их лабиринтами и переплетениями, обилием «горбатых» проулков, неуместной крутизной лестниц воспринимались как необходимые естественные условия, как среда, пригодная для жизни. С этим мирились в силу обстоятельств, возможно, рассматривая их как защиту от ненастья или от чужаков любых мастей. Но есть неоспоримые признаки того, что некоторые, особенно среди руководителей города, желали улучшений и сожалели о многочисленных неудобствах, порожденных спонтанным ростом или частными инициативами. В новых городах XIII века, спланированных ответственными властями, гораздо более широкие улицы, до одиннадцати метров, например в Либурне, продуваемые площади, сеть прямых дорог. Те редкие урбанистические проекты конца Средневековья, что дошли до наших дней, свидетельствуют об абсолютном чувстве пространства и гармонии. Так же и миниатюры стремятся изобразить идеальный город. Если городу посчастливилось обладать красивой и к тому же удобно расположенной площадью, он старается ее сохранить, сопротивляясь аппетитам «инвесторов» и разработчиков проектов, и в случае необходимости стремится обустроить ее сам. Взгляд путешественников фиксировал достопримечательности города. Например, Антонио де Беатис писал относительно Малина (Мехелена): «Великолепный город, очень большой и укрепленный. Нигде мы не видели улиц более просторных и элегантных. Они вымощены небольшими камнями и по краям имеют легкий уклон, так что вода и грязь никогда там не скапливаются. Перед церковью, которая очень красива, находится площадь, более длинная и намного более широкая, чем Кампо деи Фиори в Риме, вымощенная таким же образом, что и улицы. Город пересекает большое число каналов, соединенных с океаном».
В 1484 году сите Труа, желая добиться от короля права преемственности только что отмененных лионских ярмарок, представлял себя без ложной скромности как «прекрасный и большой город с множеством домов, большими красивыми улицами, широкими и просторными, с прекрасными площадями и общественными складами для проведения ярмарок и рыночной торговли».
По сравнению с предшествующим столетием в XV веке в различных местах было обнародовано больше ордонансов и муниципальных распоряжений для содействия публичным нуждам в сферах общественной гигиены, передвижения и товарооборота, безопасности людей и недвижимости. В этом отношении Франция скорее тащится в хвосте, медленно и без энтузиазма следуя примеру других стран. Но по крайней мере отмечается некоторая эволюция мышления. Она объясняется осложнением обстановки, которая заставляет принимать меры, или угрозой новых бедствий, таких как чума, или проявлением настоящего муниципального сознания. Его носителем была «городская корпорация», желавшая лучше обустроить общественное пространство и даже наложить на частное пространство пусть минимальные, но ограничения. Повсеместно происходили собрания членов городского управления (эдилов). Для проведения в жизнь своих решений они, конечно, располагали и большими, чем в прошлом, финансами, и более многочисленным персоналом. Вероятно, власть, которой они обладали, осуществлялась в их собственных интересах и в интересах их среды. Не исключено, что они чувствовали себя равным образом ответственными перед множеством своих подопечных и еще больше – перед городом, управление которым они не без гордости взяли на себя.
Но было бы очень узко рассматривать развитие средневековых городов только в публичном аспекте. Мы знаем, что на самом деле церкви и религиозные сообщества не только были очень многочисленны в большинстве городов, но и владели многими лучшими зданиями, а также значительными незастроенными территориями. «Право мертвой руки»[157]157
«Право мертвой руки» – право сеньора изъять часть имущества крестьянина после его смерти, а также запрет на отчуждение имущества церкви.
[Закрыть] действовало как в городе, так и в деревне. Кафедральные и коллегиальные капитулы, давние обители и монастыри, появившиеся в XIII веке или позднее, сохраняли за собой право, часто исключительное, иметь в собственности дворы, ограды и сады. Не считая кладбищ, иногда изолированных, таких как Кладбище невинных в Париже, но чаще открытых, расположенных рядом с приходской церковью: обиталища мертвых и живых, согласно классической формуле. Более того, во многих городах в большинстве домов за стеной, противоположной фасаду, обустраивали не только двор, где говорили о делах, занимались профессиональной деятельностью или домашним хозяйством, но и сад либо палисадник. Даже более сдержан ное южное градостроительство не игнорировало это явление. Древнейший кадастр Арля сообщает о саде в Аренах. Архи епископ Арля в своей резиденции также разбил сад, подобно папе в Авиньоне (сад Бенедикта XII, фруктовый сад Урбана V). Сады были распространены и по всей северной и западной Франции. Их, конечно, не выносили за пределы стены, как пригород с огородами, но предпочитали привязывать к ее внутренней стороне. По–видимому, в местах очень плотной застройки также были сады, но их скрывали высокие стены или непрерывный «фронт» домов. Напротив, в Безансоне, в большой излучине Дуба, огороженные земельные участки, часто виноградники, принадлежавшие религиозным учреждениям, составляли островки зелени среди жилых построек. В Реймсе в переписи населения 1328 года, где, впрочем, никак не учитывается имущество церкви, в сите указаны 18 домов с прилегающими садами и 28 самостоятельных садов, а в предместьях соответственно 39 и 70.
Очень узкая, шумная и даже зловонная улица тем не менее сохраняла притягательность, поскольку подразумевала связь во всех значениях этого слова, развлечение, жизнь. Дома всегда поворачивались к улице самым опрятным фасадом, самым «приветливым видом», самыми широкими дверными проемами и, естественно, своими вывесками и своими мастерскими, открытыми для каждого. Самые ценные комнаты в доме выходит на улицу, а не во двор, в частности комната «хозяина дома» и его жены, поскольку в них производился учет товара. В конце Средневековья «в противоположность городам Востока, устройство которых, подобное пчелиному улью, побуждает клан, этническую или конфессиональную группу жить замкнутыми в себе», все в добрых городах Запада «толкает на улицу членов городского сообщества, обращенного к внешнему миру» (Бернар Шевалье).
Вернемся к крестьянскому дому и попытаемся теперь рассмотреть его с точки зрения социального пространства, достаточно трудной для постижения. Здесь возможны различные подходы. Можно сначала спросить себя, исходя из недавнего прошлого, восходят ли к Средневековью региональные особенности, представленные «традиционным» домом, имея в виду способ постройки, используемые материалы, профессиональные традиции и социальные обычаи, климат и т. д. Существовали ли в других условиях и в другие эпохи прообразы дома–фермы в Ко, альпийского шале, дома из тесаного камня, распространенного в некоторых южных провинциях? Исследователи без колебания принимают решение. Послушаем, например, Жана Дольфюса: «За исключением материала, городские постройки, бесконечно различные по своему предназначению и исходному проекту, гораздо больше несут печать времени, нежели отпечаток места. Напротив, сельские дома, прямо подчиненные окружающей обстановке и географическим условиям, противопоставляют свое постоянство и местные характеристики историческим изменениям и иностранным влияниям, и именно они формируют самую оригинальную картину французского жилища в различных областях». Потому что, продолжает он, «все позволяет предполагать, что нынешнее сельское жилище, привязанное к той же земле и построенное из тех же материалов, во многих случаях Должно быть аналогичным деревенскому жилищу первых веков». Таким образом, сельский дом, более дитя своей земли, чем своего времени, проходит сквозь века, будучи неизбежным отражением вечного сельского порядка. Более осторожный Жан–Мари Пезез считает, что «вечное противопоставление, кажется, не разделяет социальные категории, но определяет экономическое и культурное пространство, к примеру, Северной и Южной Франции».
Можно действительно допустить, что крестьянское жилище в большей или меньшей степени соответствует принятой в стране системе землепользования, а также экономическим и техническим условиям ведения сельского хозяйства. Подъем или спад животноводства, виноградарства, разведения каштанов или шелковичных червей, проведение ирригационных работ – все это не могло не влиять на устройство и расположение построек «фермы». «Здесь ничего не делалось для благосостояния и избытка, все было предназначено для сельскохозяйственного труда». Замечание Альбера Деманжона касается сельского дома XIX века в Пикардии, рассматриваемого как орудие, как рабочий инструмент, но вполне применимо и к средневековому периоду. Обязанность пользоваться за плату феодалу его печью, мельницей, прессом для винограда означала, что община, соблюдая определенные условия, получала эти постройки в свое распоряжение, и напротив, мешала тому, чтобы каждое хозяйство имело собственные пресс, пекарню или мельницу. С течением времени мельница так и оставалась собственностью «хозяина», зато число частных пекарен и частных прессов по мере разложения, а затем уничтожения феодального строя (в том смысле, какой век Просвещения придавал этому понятию) росло. Более того, как «эксплуатация» дома, так и его планировка зависели от того, кто в нем жил – владелец аллода, постоянный ленник, арендатор владения, человек, пользовавшийся «правом мертвой руки», и др.
Следует также принять во внимание окружение крестьянского дома. Уединенные дома–фермы или дома, разбросанные между общими постройками, мелкие хозяйства, рассеянные по долине, или, напротив, компактные хозяйства, сгруппированные на возвышенности, наподобие замка–крепости: варианты не просто разнообразные, но частично объясняющие и обуславливающие план и структуру каждого жилища.
С другой стороны, дом может предназначаться только для одной хозяйки, для одной нуклеарной семьи, одного «патриарха» и его многочисленного потомства. Можно предположить в таком случае точное соответствие (по крайней мере определенное соотношение) между его размерами и числом проживающих, не только людей, но и животных.
Наконец, есть дома, где живут cottiers, почти нищие простые батраки, имеющие совсем немного орудий труда и еще меньше скота, или, напротив, богатые земледельцы, владеющие несколькими видами орудий для обработки почвы, складывающие в амбар много сена и соломы и держащие нескольких слуг. Внешний облик крестьянского дома явно зависит от экономического положения его владельца.
Среди большого разнообразия типов сельских домов Средневековья один характеризует себя особенно четко. Это тип «длинного дома» (longa domus), называемого иногда смешанным домом, «укрывающего под одной крышей в одном конце строения – людей, в другом – несколько голов скота (рис. 5, 6). Эти две категории жильцов имеют один или два общих входа. В последнем случае входы часто расположены друг напротив друга в торцах или в середине длинных сторон» (Робер Фосье).
Рис. 5 и 6. «Длинный дом» в Плюмелене (Морбиан). Обычное для Средневековья и сохранившееся вплоть до наших дней смешанное жилище – люди и животные под одной крышей (по Р. Фосье и Ж. Шапело). 1: часы; 2: скамья–сундук; 3: шкаф; 4: кровать с пологом; 5: сундук; 6: очаг; 7: скамья; 8: стол–сундук
В документе 1314 года, касающемся Фореза, упоминается, например, частный дом (hospitium): в центре расположена главная комната с очагом и печью, в одном конце – спальня или хранилище вина, в другом – стойло, наверху – амбар с сеном.
Сейчас допускают, что «длинный дом» был очень широко распространен в Западной Европе. Впоследствии он постепенно исчез, в основном по причине все более явного нежелания жить рядом с животными (из–за шума, мух, запаха и т. д.). Однако даже в XX веке в некоторых «отсталых» регионах (Альпы, Центральный массив, Бретань, Уэльс) этот тип жилища еще встречался.
Добавим, что «цивилизованные» умы довольно поздно обнаруживают жалостливое изумление перед такими архаическими, примитивными обычаями. Так, в XVII веке Дюбюиссон-Обене, посетивший Бретань, писал: «В большинстве домов нужно пройти через гостиную или кухню, чтобы попасть в конюшню или в стойло. Здесь, как и в остальной Бретани, вход для людей и для животных общий, и они едва ли не живут вместе. И поскольку жилища частично из глинистого сланца и главным образом из дерева, крыс и мышей здесь столько, сколько я никогда и нигде не видел. Мебель в них соответствующая: кровати очень короткие и подняты очень высоко над землей, столы высокие, а стулья вокруг очень низкие. Блох и клопов предостаточно».
В 1618 году путешественник, остановившийся в Эрбре (Иль–де Вилен), жаловался, что не мог спать ночью «из–за того, что в этих же четырех стенах вместе с ним находились коровы».
Следует тем не менее отметить, что разделение пространства даже под одной крышей может быть более или менее продумано. По крайней мере, «длинный дом» позволяет иметь различные входы для людей и животных, перегородки, отделяющие одних от других, и даже несколько комнат внутри помещения, предназначенного для людей. Сосуществование людей и животных в одном помещении предписывается определенным образом жизни, его нужно рассматривать глобально, поскольку он является результатом не только особенно жестких экономических условий.
«Длинный дом» отнюдь не исключает наличия во дворе (поскольку он имеет свой двор, о чем часто забывают) свйнарника, гумна, овчарни, scure (риги) или печи для сушки зерна. В любом случае он рассчитан лишь на несколько голов скота. Если крестьянин имеет дюжину коров и полсотни баранов ему нужны другие варианты строений.
В археологии особую известность получил комплекс «длинных домов» в английской деревне Варрам Перси (Йоркшир), обнаруженный при раскопках тридцать лет назад. Если не обращать внимания на заброшенные первые поселения, эта деревня с приходской церковью кажется вполне современной, хотя она возникла в конце XII века вокруг небольшого сеньориального замка и была покинута около 1510 года вследствие развития скотоводства и огораживания общинных земель. Независимо от строительной техники и использованных мате риалов, большинство одноэтажных домов имеют форму прямоугольника 4,5–6 метров в ширину и 12–27 метров в длину. Окна располагаются в середине длинных сторон; часть, предназначенная для людей, может включать отдельную спальню, ведущую в комнату с главным очагом. Дым уходит в отверстие, проделанное в коньке кровли. Крыша покрыта соломой, уложенной на высокие и красивые стропила; что касается стен, то они либо целиком выполнены из камня (известняка), либо деревянные на каменном основании.
Эти дома были расположены внутри ограды, что, как мы видели, не удивительно для Средневековья. Изучение текстов не оставляет сомнений в том, что местоположение оград, так же как их форма и направление, весьма условны. Более того, продолжительность жизни самих домов была ограниченна. На том же месте около замка в продолжение трех веков сменили друг друга по крайней мере девять домов. Каждый, в свою очередь, немного отличался от предыдущего. Очень похоже на то, что дом строился в расчете лишь на одно поколение.
В Варрам Перси лишь незначительное меньшинство жилищ не принадлежит к типу «длинного дома». Одно из них, датированное концом XIII или началом XIV века, разделено на две части. Та, что имела очаг, вероятно, не предназначалась для животных.
Другой пример: в Воне (Wawne), также в Йоркшире, обнаружены следы Дюжины домов XII–XIV веков, как правило, 15 на 4,5 метра, для стен использовались каркасы – плетенные и 3 ветвей и обмазанные глиной либо деревянные, наполненные смесью глины с резаной соломой. Со временем эти дома были оставлены и разрушились. На их месте появились поля зерновых. Позднее (вторая половина XIV–XV век), возможно, по инициативе сеньора, были построены шестнадцать одинаково направленных домов (рис. 7). Ширина этих новых сооружений 5,2 метра, длина от 10 до 13 метров. Дома состоят из двух комнат, между которыми располагался очаг, стоящий на кирпичной площадке. Деревянные стены укреплены на галечниковом основании, крышу теперь покрывает не солома, а черепица.
Правда, позднейшие исследования свидетельствуют, что рядом с «длинным домом» могли находиться самостоятельные пристройки, а также другой «длинный дом» или жилище, состоящие из одного помещения.
Наконец, можно задаться вопросом, существовал ли в Средневековье «длинный дом» со вторым этажом, поскольку известны его более поздние модели.
В любом случае, чтобы упростить эту гипотезу, ограничимся территорией Северной Франции и Англии и будем считать, что средняя площадь «длинного дома» составляла 15 на 5 метров. Предположим, что половина дома предназначалась для людей, и вычтем величину общего прохода. Получается, что домовое хозяйство из 5–6 человек едва располагало жилым пространством в 35 квадратных метров.
К тому же это подтверждают планы «длинных домов» в Девоне и Корнуолле, где пространство для людей и животных тщательно разделено (рис. 8).
Рис. 7. Реконструкция двух «длинных домов». Раскопки в Варрам Перси, Йоркшир (по М. Бересфорду)
Рис. 8. Планы «длинных домов» в средневековой Англии, в Девоне и Корнуолле. Две или три комнаты. Настоящего камина еще нет, но есть главный очаг (по М. Бересфорду и Дж. Херсту)
Рис. 9. Дом 1619 года в Рюнье (Вогезы). Вероятно, аналогичное внутреннее устройство уже существовало в домах Лотарингии XV века (по А. Вейсроку и Г. Кабурдену)
Существует второй тип построек, более достоверный: тип, при котором хозяйственные и жилищные постройки Расположены под одной крышей, но каждая сохраняет свою независимость, или они вовсе не связаны друг с другом и рассредоточены по территории либо в пределах двора. С одной стороны, бревенчатый дом с одним или двумя этажами, с другой – дом с открытым или закрытым двором.
Ничто не доказывает, что такие строения были неизвестны Высокому Средневековью. Но письменных свидетельств по этому поводу становится больше только начиная с XIII века.
Часто речь идет о чисто крестьянских хозяйствах, управляемых богатым или зажиточным арендатором, испольщиком. Миниатюры представляют это в немного идеализированном виде. Хозяйства, арендуемые на основе испольщины, которые Филипп де Коммин в конце XV века разместил в своей сеньории Аржантон, состоят из «жилых строений, риги для хранения и обработки зерна, овчарни, хлева и других построек». В это же время в Лотарингии вместо домов «в глубину» уже строят примыкающие друг к другу дома, идущие вдоль улицы. Постройки для людей и для скота, для хранения урожая и сельскохозяйственных инструментов сходны между собой. После usoir, usuaire или purge – пространства между дорогой и фасадом дома, находящегося в коллективном пользовании, – начинается, собственно говоря, дом, который состоит из следующих друг за другом передней спальни с дверью и окном, кухни без окон и задней спальни, иногда отапливаемой печуркой. Коридора обычно нет, все три комнаты смежные. За домом и вдоль него расположена постройка, где находятся luraulty или гумно, и стойло, над ним помещение для хранения сена и соломы или амбар для зерна. Иногда добавляется третья постройка, третий rain, параллельный двум предыдущим, с погребом для вина или зерновым амбаром. Позади всех строений Расположены сад и конопляник.
Иногда хлев располагался за домом, как, например, в жилище в Рюнье (Вогезы, 1619), в котором в результате переделок, не поддающихся датированию, оказались два домовых хозяйства (рис. 9).
Дома с внутренним двором также образуют центр «сеньориальных» хозяйств, те в свою очередь могут служить моделью для ранее упомянутых «крестьянских» хозяйств.
Согласно описанию 1377 года, типичной сеньориальной постройкой было поместье Тристана де Меньеле в Фонтене около Нанжи, в Бри: «Дом (особняк) называется “Cloz”[158]158
Cloz, clos (франц.) – 1) огороженный участок; 2) виноградник.
[Закрыть], он состоит из большого зала, трех спален наверху и двух внизу, с четырьмя каминами вверху и внизу. Кроме того, внизу имеются большой амбар и стойла. Домовая церковь, кухня и кладовая наверху, примыкающие к упомянутым спальням и залам, находятся под крышей, хорошо и в достаточном количестве покрытой черепицей. Рига на десять отсеков также покрыта черепицей. Имеется голубятня с винтовой лестницей, заселенная множеством голубей. Кроме того, здесь есть другой дом под черепичной крышей [может быть, для сельскохозяйственных рабочих] с двумя спальнями, внизу – погреб, куда ведет лестница в десять ступенек. Курятник и свинарник покрыты черепицей. Постройки – все они возведены из необожженного кирпича, – а также три сада окружены стеной».
Это значит, что «ферма» в качестве жилого дома могла иметь и настоящий замок, и обычный однокомнатный или двухкомнатный дом с простым очагом, без дымохода, под соломенной крышей.
В 1450 году великий приор Франции решил поправить положение командорств госпитальеров, очень сильно пострадавших в результате военных действий. Несколько лет спустя, в 1457 году, во время инспекционного визита в командорство Ланьи–ле–Сек был отмечен размах уже проделанных и ведущихся работ, а также перечислены строения большого земельного владения конца Средневековья в провинции Бри. За шесть лет командор места, брат Жан де Руа, в первую очередь, как должно, восстановил часовню; затем главный корпус, иначе говоря, «большой дом», покрытый черепицей, где жили госпитальеры, «с залом внизу и дормиторием, кухней, гардеробной и амбаром наверху»; два больших зала, также под черепичной крышей, служащие пока складами для зерна; конюшню на пять лошадей, под соломенной крышей, два хлева, крытые соломой, для скота арендаторов; овчарню на одиннадцать голов, крытую черепицей; квадратную башню, также крытую черепицей, где на втором этаже была голубятня, а на первом – свинарник. Построил другую, новую овчарню на семь голов, под соломенной крышей; жилой «домик» для арендаторов; колодец под черепицей; спальню, расположенную над входом во двор; квадратную башню с черепичной крышей, служащую тюрьмой и имеющую на втором этаже спальню с камином. «Все эти сооружения, как восстановленные, так и заброшенные, расположены на участке площадью приблизительно от трех до четырех арпанов [скажем, добрый гектар], окруженном добротными стенами в хорошем состоянии».
Спустя полвека наследники Филиппа де Коммина, предъявляя иск, старались перечислить, судя по сохранившейся записке, нововведения, или лучше сказать, инвестиции, вложенные начиная с 1473 года в замок д’Аржантон и его угодья знаменитым советником Людовика XI и его женой, Элен де Шамб. Эти изменения, стоившие очень дорого, затронули не только жилое пространство. Помимо перестройки часовни, пояса укреплений замка и строительства дома для привратника, упоминались помещение для пресса, «красивый новый сарай, полностью крытый сланцем, с четырьмя дверями и входной дверью, для хранения сена, дров и посуды для сеньории» и «прекрасные, совершенно новые, под сланцевой крышей двойные стойла с местом для овса и соломы».
Каков бы ни был возраст этого типа жилища, базировавшая на процветавшей сельской экономике, одновременно разнообразной и сбалансированной и предполагавшей, что по крайней мере глава хозяйства вполне благополучен, в части Франции и в Англии в XIV–XV веках наблюдается тенденция к его медленному, но неуклонному распространению. Историки сходятся во мнении, что, например, в Англии конструкция «длинного дома» была усовершенствована. Добавлен второй этаж, более четко разгорожено пространство как на первом, так на втором этаже. Началось разделение помещений, предназначенных для работы, питания (приготовления еды и ее потребления), отдыха и сна. Животные переведены в отдельные постройки по периметру двора. Главный очаг заменен стенным камином с кирпичным дымоходом, отсюда уменьшение риска пожара и улучшение циркуляции дыма, более сильная тяга. Уильям Харрисон писал в 1577 году: «Дома в наших городах и деревнях обычно построены таким образом, что ни молочное хозяйство, ни хлев, ни пивоварение не привязаны к одному помещению (как это происходит во многих местах за морем и иногда также на севере нашей страны), а разделены и независимы друг от друга».
Наконец, дома (лачуги, хижины, сараи, домушки, maisoncelles, masurettesy masureaux, на языке той эпохи), эти простые пристанища из одной или двух комнат, где могли жить и вдова, и пивовар с семьей, отвечали условиям минимальной сельскохозяйственной деятельности. «И называет своей халупой старый дом, где живет», – гласит, например, документ 1391 года.
В 1417 году Жан Петипа, земледелец из Жо (Уаза), с женой и тремя маленькими детьми жил в доме, где были очаг и спальня. В 1416 году движимое имущество Мари ла Бушерон, дамы из свиты герцога Орлеанского, разместилось в трех комнатах особняка в Рокур–Сен–Мартен (Эна): кухне, спальне и верхнем этаже (solier). По документам того же года, другая дама из свиты герцога Орлеанского располагала лишь кухней и спальней, а пастуший домик в Розуа (Уаза) и вовсе ограничивался единственной комнатой с примитивной кухонной утварью и убогой кроватью.
Как и Варрам Перси в Англии, местечко Драси, небольшая часть прихода Бобиньи (Кот д’Ор), пользуется во Франции заслуженной известностью. Раскопанная в 1965 году французско– польской группой археологов, эта деревушка, чисто земледельческая и виноградарская, время основания которой точно не установлено, расположена у подножия большой известняковой скалы. Состоявшая в 1285 году из пятнадцати домовых хозяйств, она была обескровлена во второй половине XIV века и, будучи жертвой военных потерь, совершенно исчезла вскоре после 1400 года. Безусловно, те, кто выжил, переселились в соседнюю деревню, предлагающую лучшие экономические перспективы и более комфортные условия жизни.
Из многих изученных строений в Драси обратимся к дому, сгоревшему около 1360 года, о котором мы имеем наиболее определенные данные (рис. 10). Это массивное сооружение, расположенное на западном склоне отвесной скалы, нуждалось только в трех стенах, их сложили из крупных валунов и щебня, скрепленных желтоватой глиной. Стены ограничивали пространство почти квадратной формы: 8,7–9 метров по северной и южной стороне и 10,75–11 метров – по восточной и западной. То есть площадь приблизительно 90 квадратных метров, но в действительности она лишь немногим превышала 60, учитывая толщину внешних стен и внутренних перегородок.
Рис. 10. План дома в Драси (Кот д’Ор). 1 – Первый период, конец XIII века. В то время дом состоял только из двух комнат, ориентированных на север и юг. 2 – Тот же дом во второй период своего существования (XIV век): теперь он разделен на два жилища, с окнами, выходящими на юг. В последний период, завершившийся в 1360 году, в доме жила только одна семья, занимавшая обе части (по Ж.–М. Пезезу)
