Текст книги "Духовное ружье"

Автор книги: Филип Киндред Дик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

15

Огни сверкали, создавая светло-золотистый туннель, указывающий дорогу. Пронизывающий до костей ветер с северных ледников яростно набросился на него, заставляя ускорить шаг. Следом шли оба полицейских. Они тоже дрожали. Втроем они быстро добрались до ближайшего здания.

Дверь плотно закрылась за ними, и тепло окружило со всех сторон. Они остановились, еле переводя дух. Лица полицейских покраснели и опухли, не столько из-за перемены климата, сколько от напряжения и страха, то их захватят снаружи.

Из ниоткуда появилось четыре члена КВБ, советской секретной полиции, одетых в старомодные, супернемодные шерстяные костюмы, обычно скрываемые под плащом, узкие полуботинки и вязаные галстуки. Казалось, что они буквально извлекли себя с помощью мудреной науки из стен приемной комнаты, в которой стояли тяжело дышащие Ларс и двое представителей американской полиции Запад-Блока.

Бесшумно, медленными, ритуальными движениями представители секретных служб Запад-Блока и Советов обменялась удостоверениями. Они, должно быть, подумал Ларс, принесли с собой по пять килограммов удостоверяющих личность материалов каждый. Обмен карточками, бумажниками, цефалическими звукоключами, казалось, будет длиться бесконечно.

Никто ничего не сказал. Никто из шести присутствующих не смотрел друг на друга. Все внимание было уделено проверке документов друг друга.

Ларс отошел в сторону, нашел машину, торгующую горячим шоколадом, бросил в нее двадцать пять центов и получил взамен стаканчик напитка. Он медленно тянул его, чувствуя себя бесконечно усталым, думая о том, что у него болит голова и что он не побрился. Он ясно почувствовал, какой у него нестандартный, неподходящий и просто отвратительный вид. В такое время. При подобных обстоятельствах.

Когда, наконец, полиция Запад-Блока заключила, что обмен документами с их коллегами из Нар-Востока состоялся, Ларс язвительно произнес:

– Я чувствую себя как жертва гестапо. Грубо вытащенный из постели, небритый, в самой скверной одежде и еще вынужденный наблюдать…

– Вы не встретитесь с Reichsgericht, – сказал один из агентов Нар-Востока, услышав эти слова. Его английский был немножечко искусственным и напряженным, выученным, наверное, с образовательной аудиокассеты. Ларс сразу же подумал о роботах, автоматах, напоминающих по форме человеческие фигуры, и о их механизмах. Это было не доброе предзнаменование. Такое ровное, неэмоциональное общение, подумалось ему, часто ассоциируется с определенными субформами умственных заболеваний – фактически с общим поражением мозгов. Он беззвучно застонал, Теперь он понял, что имел в виду Т.С. Эллиот, говоря, что мир завершит свое существование не взрывом, но всхлипом. Оно завершится его непроизносимым стоном жалобы на механизмоподобие тех, кто держал его в плену. Такова была действительность, нравилось ему признавать это или нет.

Запад-Блок, по причинам, которые, разумеется, не будут предоставлены ему для осознания или оценки, разрешил встречу с Лилей Топчевой. Эта встреча должна состояться под контролем Советского Союза. Вероятно, это свидетельствовало о том, как мало надежды питали генерал Нитц и его окружение насчет возможных результатов встречи.

– Прошу прощения, – сказал Ларс, обращаясь к советскому агенту. – Я совсем не знаю немецкого. Вам придется объяснить это выражение. – Или, что было бы еще лучше, разрешить этот вопрос со Старым Орвиллом. В том, другом, уже потерянном мире.

Один из агентов ответил:

– Вы, американцы, не владеете иностранными языками. Но у вас имеется отделение в Париже. Как же вы справляетесь?

– Мне это удается, – ответил Ларс, – потому что у меня есть любовница, говорящая на французском, а кроме того, на итальянском и русском, и она чертовски хороша в постели. И это все вы можете найти в моем доме. Она возглавляет мой парижский офис. – Он обернулся к двум полицейским Соединенных Штатов, которые привели его сюда. – Вы покидаете меня?

Без всякого чувства вины или заботы они ответили:

– Да, мистер Ларс.

Греческий хор отречения от человеческой моральной ответственности. Он ужаснулся. А что, если Советы решат не возвращать его? К кому Запад-Блок тогда обратится, чтобы найти дизайнеров по оружию? Предполагая, конечно, что осада земной атмосферы неизвестными спутниками осуществляется…

Но никто действительно не верил, что такое может произойти.

Именно так. Именно это и делало его возвращение невозможным.

– Пойдемте, мистер Ларс. – Его окружили четверо квбистов. И повели вверх по пандусу через вестибюль, где люди – нормальные, независимые индивидуумы, мужчины и женщины – сидели в ожидании отъезда или встречающих. Невероятно, подумал он – как во сне.

– Я могу купить журнал в киоске? – спросил он.

– Конечно. – Четверо квбистов подвели его к раскладке и, словно социологи, наблюдали, как он ищет что-нибудь поинтереснее. «Библия?» – подумал он. Или может быть, попробовать другую крайность?

– Как насчет вот этого? – спросили квбисты, показывая на комиксы дешевой печати с размазанными красками. «Голубой Цефалопод с Титана». Судя по всему, на всей огромной раскладке ничего хуже не было. Ларс заплатил автоматическому клерку американской монеткой, и тот поблагодарил его своим автоматическим гнусным голосом.

Как только они впятером отошли, один из агентов спросил его:

– Вы всегда читаете такую чушь? Мистер Ларс? – Тон был вежливый.

Ларс сказал:

– У меня дома собрана целая пачка. С первого номера. Реакции не последовало, только официальная улыбка.

– К сожалению, в последний год качество падает, – добавил Ларс. Он свернул книжку и сунул в карман.

Позднее, когда они уже летели над крышами домов Фэрфакса в советском правительственном военном хоппере, он развернул книжку и постарался рассмотреть ее в тусклом верхнем свете лампы.

Он, естественно, никогда в жизни не разворачивал подобную дешевку. Это было интересно. Голубой Целофалопод, по давней и многоуважаемой традиции, взрывал здания, разоблачал негодяев, маскировался в начале и в конце каждой главы под Джейсона Сент-Джеймса, бесцветного оператора-программиста. И еще один стандарт, корни которого давно затерялись в туманной истории искусства комиксов – какая-то там подружка Джейсона Сент-Джеймса, Нина Уайткоттон, писавшая правительственные колонки для «Кроникл Таймс», мифической монровистской гомозеты, которая затем распространялась по всей Западной Африке.

Мисс Уайткоттон, что было чрезвычайно любопытно, была негритянкой. Так же, как и все остальные живые существа в этой истории, включая и самого Голубого Цефалопода, который вошел в историю под именем Джейсона Сент-Джеймса. Действие каждой главы происходило в местности под названием «большая область метрополии где-то в Гаке».

Комиксы предназначались для афро-азиатской аудитории. Благодаря какому-то сбою в мировой автосистеме распространения она появилась здесь в Исландии.

Во второй главе Голубой Цефалопод был на время лишен своих сверхчеловеческих способностей присутствием метеора из зулариума, редкого металла из системы Бетельгейзе. И электронное устройство, с помощью которого приятель Голубого Цефалопода, Харри Норт, профессор физики в Леопольдвилле, восстановил эти потерянные способности как раз для того, чтобы выбить монстров с четвертой планеты Проксимы, Агаканы, поразительно напоминало его собственный оружейный эскиз под номером 204.

Странно! Ларс продолжал читать дальше.

В третьей главе, последнем разделе, другое устройство, невероятно знакомое ему, хотя он не мог точно припомнить, где он его встречал, было применено при коварном содействии всегда поспевавшего вовремя Харри Норта. Голубой Цефалопод снова праздновал победу, на этот раз над пришельцами с шестой планеты Ориона. И это было превосходно, потому что эти пришельцы были просто отвратительными. Здесь художник превзошел самого себя.

– Вы находите это интересным? – спросил его один из квбистов. Я нахожу интересным, подумалось Ларсу, как это писателю и/или художнику удалось использовать КАСН, чтобы выудить у них несколько моих, технологически самых интересных идей. Интересно, есть ли здесь основания для подачи гражданского иска? Но разве сейчас до этого?

Хоппер приземлился на крышу, мотор сейчас же прекратил свои обороты, и тотчас открылась дверь.

– Это мотель, – сказал один из агентов с искусственно отчетливой речью. – Мисс Топчева занимает полностью все здание. Мы освободили его от всех посетителей и поставили охрану. Вас никто не будет беспокоить.

Действительно? На уровне? Агент поразмыслил над фразой, прокрутив ее в мозгу.

– Вы можете обратиться за помощью в любое время, – наконец произнес он. – И конечно, обслуживание: бутерброды, кофе, ликер.

– Наркотики?

Квбист повернулся к нему. Как мрачные совы, они вчетвером уставились на Ларса.

– Я сижу на наркотиках, – объяснил Ларс. – Я думал, КАСН сообщил вам об этом, о Господи! Я принимаю их каждый час.

– Какие наркотики? – Вопрос был задан очень осторожно, чтобы не сказать – подозрительно.

– Эскалатиум, – ответил Ларс. Вот оно. Оцепенение.

– Но мистер Ларс! Эскалатиум токсичен для мозга! Вы бы не протянули и полугода.

– Я принимаю еще и конджоризин, – сказал Ларс. – Он уравновешивает метаболическую токсичность. Я смешиваю их, растираю в порошок, круглой чайной ложкой, делаю раствор такой же консистенции как вода, даю отстояться и принимаю ее как инъекции…

– Но сэр, вы же умрете! От моторно-васкулярных конвульсий. Через полчаса. – Четверо советских агентов выглядели совершенно озадаченными.

– Все, что со мной когда-либо случалось, было лишь побочным эффектом, – сказал Ларс, – Из носу текло…

Четверо посоветовались, и затем один из них обратился к Ларсу:

– Мы привезем сюда вашего врача из Запад-Блока, доктора Тодта. Он может наблюдать за вашими процедурами принятия инъекций. Сами мы не можем взять на себя такую ответственность. Эта комбинация стимуляторов необходима для того, чтобы наступило состояние транса?

– Да.

Они снова посоветовались.

– Спускайтесь вниз, – наконец приказали ему. – Вы присоединитесь к мисс Топчевой, которая, насколько мы знаем, не зависит от наркотиков. Оставайтесь с ней, пока мы не заполучим доктора Тодта и оба ваших медикамента. – Смотрели на него сурово. – Вы должны были сказать нам или привезти свои наркотики и доктора Тодта с собой. Власти Запад-Блока не проинформировали нас. – Было ясно, что они искренне разозлились.

– Ладно, – сказал Ларс и стал спускаться вниз. Через минуту он уже стоял перед дверью в комнату Лили Топчевой в сопровождении одного из квбистов.

– Я боюсь, – вслух сказал он. Агент постучал в дверь.

– Боитесь, мистер Ларс, противопоставить свой талант способностям нашего медиума? – Издевательские нотки явно преобладали в его голове.

– Нет, не этого, – ответил Ларс.

Боюсь, подумал Ларс, что Лиля окажется именно такой, какой ее описал Каминский, черноватой, сморщенной, высушенной палкой из костей и кожи. Как старый, никому не нужный кошелек. Поглощенная, наверное, своими профессиональными запросами. Бог знает, что ее могли заставить предоставить своему «клиенту». Они, насколько он знал об этом полушарии – народ суровый.

Теперь ему стало ясно, почему генерал Нитц хотел, чтобы совместная работа дизайнеров оружия происходила именно здесь, под руководством Нар-Востока, а не Запад-Блока. Нитц прекрасно понимал, что наибольшее давление оказывается именно здесь. Возможно, он думает, что под таким прессом я буду лучше работать.

Другими словами, подумал Ларс хмуро, все эти годы меня просто придерживали. Но здесь, под контролем КВБ, под неусыпным оком БезКаба все будет по-другому.

У генерала Нитца было больше уверенности, что из его людей выжмут здесь, что надо, чем в собственных учреждениях. Какой странный, необъяснимый и все-таки в чем-то правильный гаденький расчет. Я тоже верю в это, понял Ларс.

Потому что, возможно, именно тот случай.

Дверь отворилась. И на пороге стояла Лиля Топчева.

На ней был черный шерстяной свитер, брюки и сандалии, волосы завязаны сзади бантом. Она выглядела не больше чем на семнадцать или восемнадцать лет. У нее была подростковая фигура, только стремящаяся к зрелости. В одной руке сигарета, но держала она ее неправильно, очень неуклюже, явно пытаясь выглядеть старше и произвести впечатление на квбиста и на него.

Ларс хрипло произнес:

– Я Ларс Паудердрай.

Улыбаясь, Лиля протянула ему руку. Она была маленькая, гладкая, холодная, хрупкая. Он осторожно, с огромным почтением пожал ее. Ему казалось, что всего лишь одно неловкое пожатие может навеки все испортить.

– Привет, – сказала она.

Агент телом втолкнул Ларса в комнату. Дверь за ним захлопнулась, квбист остался снаружи.

Он был наедине с Лилей Топчевой. Мечта сбылась.

– Как насчет пива? – спросила она. Он заметил, что, когда она говорит, видны зубы, очень ровные, мелкие, красивые. Похожа на немку. Нордический тип, не славянский.

– У вас чертовски хороший английский, – сказал Ларс. – Я еще думал – как они собираются решить проблему языкового барьера? – Он ожидал проворного, самоуничтожающегося, но всегда присутствующего третьего лица, переводчика. – Где вы его выучили?

– В школе.

– Вы правду говорите? Вы никогда не были в Запад-Блоке?

– Я никогда не выезжала из Советского Союза, – ответила Лиля Топчева. – Да и большая часть Нар-Востока, особенно регионы под китайским влиянием, не для меня.

Грациозно проходя на кухню, чтобы принести ему банку пива, девушка внезапно сделала рукой жест, который привлек его внимание.

Она кивнула головой по направлению к дальней стене комнаты. Затем, повернувшись к нему, спиной К стене, она произнесла одними губами – «жучок».

Аудиовидеосистема напряженно записывала их. Естественно. А как же иначе? Вот и мясник, подумал Ларс, вспоминая величайшую, классическую вещь Оруэлла, «1984». Только мы не знаем, что находимся под наблюдением, по крайней мере теоретически, наших добрых друзей. Мы теперь все друзья. Если не считать того, что, как сказал Аксель Каминский (и это правда) – если мы не сможем перепрыгнуть через пылающий костер, Лиля и я, наши добрые друзья нас прикончат.

Но кто же может винить их? Оруэлл, к сожалению, пропустил этот момент. Они могут быть правы, а мы – нет.

Лиля принесла ему пива.

– За удачу, – сказала она улыбаясь. Я уже влюбился в тебя, подумал он.

Интересно, они убьют нас за это? Помоги им Господь, если так. Потому что и они, и их объединенная цивилизация, Запад-Восток, ничто по сравнению с этой любовью.

– А что это насчет наркотиков? – спросила Лиля. – Я слышала, как вы разговаривали с этим агентом снаружи. Это правда, или вы просто, ну, понимаете, хотели затруднить их работу?

– Это правда, – ответил Ларс.

– Я не расслышала названия наркотиков. Несмотря на то, что дверь была открыта и я подслушивала.

– Эскалатиум.

– О, нет, нет!..

– Конджоризин. Я смешиваю их, растираю…

– Это я слышала. Вы вводите их как инъекционную смесь, вы действительно это делаете! Я думала, что вы просто сказали это для их же пользы.

Она разглядывала его горделиво и в то же время весело. Это не было ни неодобрением, ни шоком, ни моральным осуждением квбиста – узколобого по природе. У нее это граничило с восхищением.

– Вот так, я ничего не могу делать, пока не прибудет мой врач, – сказал Ларс. – Все, что я могу… – он уселся на черный с отделкой железный стул, – это пить пиво и ждать. – И смотреть на тебя.

– У меня есть наркотики.

– А они сказали, что нет.

– Все, что они говорят – это попытка поймать червя в навозной куче. – Она повернулась в сторону аудиовидеомонитора, на который только что Ларсу указала. – А это вам подходит, Гещенко!

– Это кто?

– Это майор из квбэшной охранки. Он потом просмотрит пленку, которую сейчас снимают о нас с вами. Да, майор? – спросила она скрытый монитор. – Видите ли, – спокойно объяснила она Ларсу, – я – заключенная.

Он пораженно уставился на нее.

– Вы хотите сказать, что совершили преступление, что-то противозаконное, вас судили и…

– Судили и приговорили. Все как псевдо… я не знаю, как это назвать. Механизм, да, механизм. Согласно которому я теперь, несмотря на все политические и гражданские гарантии в Конституции СССР – абсолютная невозвращенка. Мне не уйти от советского суда, никакой юрист не может вытащить меня отсюда. Я – не то, что вы. Я знаю о вас, Ларс – или мистер Ларс? Или мистер Паудердрай, – как вы хотите, чтобы вас называли? Я знаю, какое положение вы занимаете в Запад-Блоке. Как я завидовала все эти годы вашему положению, вашей свободе и независимости!

– Вы думаете, – спросил он, – что я могу в любой момент плюнуть им в рожу.

– Да. Я знаю это. КАСН сообщило мне, они представили мне эти данные, несмотря на всех обитателей навозных куч, как этот Гещенко.

– КАСН наврало вам, – сказал ей Ларс.

16

Она растеряно заморгала глазами. Потухшая сигарета и банка пива задрожали в ее руках.

– Они точно так же держат меня, как и вас, – сказал Ларс.

– Разве вы не добровольно приехали сюда в Фэрфакс?

– Конечно, да, – кивнул он. – Фактически я сам подкинул эту идею маршалу Папоновичу. Никто меня не заставлял ехать сюда, никто не приставлял к виску пистолет. Но он вытащил пистолет из ящика стола, показал – и я все понял.

– Фбэровец? – Ее глаза расширились до предела, как у маленького ребенка, которому рассказывают страшную сказку.

– Да нет, в общем, не из ФБР. Друг ФБР, в этом дружелюбном мире сотрудничества, в котором мы живем. Но это не важно, мы не должны огорчать себя этими разговорами. За исключением того, что вы должны знать, что за мной могут прийти в любое время. И ставят меня в известность, если захотят.

– Значит, – задумчиво произнесла Лиля, – вы не были таким уж особенным. А я слышала, что вы просто «примадонна».

– Да, – сказал Ларс, – со мной трудно. Я ни на кого не полагаюсь. Но все равно они могут вытянуть из меня все, что им надо. А что по сравнению с этим все остальное?

– Я думаю, ничего, – покорно ответила она.

– Какие наркотики вы принимаете?

– Формофан.

– Это похоже на новую модель одностороннего зеркала. – Он никогда не слышал о таком. – Или на пластичную упаковку для молока, которая сама открывается и сама выливается на ваши хлопья, не проливая при этом ни капли.

Лиля неуклюже, как подросток, сделала несколько глотков из своей банки пива и сказала:

– Формофан очень редкий. У вас на Западе его нет. Он производится однрй восточно-германской фирмой, происходящей еще от донацистского картеля. В действительности он делается… – Она помедлила. Она раздумывала, стоило ли продолжать. – Они делают его исключительно для меня, – сказала она наконец.

Лиля рассказала ему, как препарат производится:

– Павловский институт в Нью-Москве сделал шестимесячный анализ моего мозгового обмена, чтобы выяснить, что можно сделать, чтобы улучшить его. Они вычислили эту химическую формулу, она была ксерокопирована и передана «А.Г. Хеми». И «А.Г. Хеми» производит шестьдесят полуграновых таблеток формофана для меня каждый месяц.

– И что происходит?

– Я не знаю, – сказала осторожно Лиля.

Он испугался. За нее. За то, что они сделали – и могли бы сделать в любое время, когда захотят.

– Вы не замечаете никаких проявлений? – спросил он. – Вы не замечаете никаких проявлений? – спросил он. – Более глубокое проникновение в состояние транса? На более длительное время? Меньше побочных эффектов? Вы должны заметить хоть что-нибудь. Улучшение ваших эскизов. Должно быть, они дают вам его, чтобы улучшить ваши эскизы.

– Или спасти меня от смерти, – сказала Лиля. Его внутренний страх стал еще более острым.

– Почему от смерти? Объясните. – Он старался говорить тихо, чтобы не выказывать никаких чувств, чтобы голос звучал совершенно естественно. – Даже если принять во внимание квазиэпилептоидную природу…

– Я очень больной человек, – перебила Лиля. – Психически. У меня, как они называют это, «депрессии». Но это не депрессии, и они это знают. Вот почему я провожу, и всегда буду проводить много времени в Институте Павлова. Меня очень сложно держать в нормальном состоянии, Ларс. Все очень просто. Это продолжается каждый день, а формофан помогает. Я принимаю его. Я с радостью принимаю его, потому что я не люблю «депрессии» или как там они называются. Вы знаете, что это? – Она быстро наклонилась к нему. – Хотите знать?

– Конечно.

– Я однажды понаблюдала за своей рукой. Она высохла и отмерла, и стала словно рука трупа. Она сгнила и превратилась в пыль. Затем тоже самое произошло со всей мной. Я перестала жить. А потом – я снова стала живой. Но уже по-другому, как будто в следующей жизни. После того, как я умерла… Скажите же что-нибудь. – Она замолчала.

– Ну что ж, это должно заинтересовать уже существующие религиозные учреждения.

Это было все, что Ларс мог придумать в тот момент. Лиля спросила:

– Как вы думаете, Ларс, мы вдвоем, можем сделать то, что они хотят? Можем мы предложить им то, что они называют «духовным ружьем?» Ну, вы понимаете. Я не хочу называть это, настоящее оружие?

– Конечно.

– Но откуда?

– Из того места, которое мы посетим. Мы как будто примем псилоцибин. Который напоминает, как вы знаете, адреналиновый гормон эпинефрина. Но мне всегда нравилось думать об этом, как будто мы принимаем теонанакатил.

– Что это такое?

– Это слово ацтеков. Оно значит «тело господне». – Он объяснил: – Вам он известен под именем алкалоида. Мескалина.

– А мы с вами посетим одно и то же место?

– Вероятно.

– А где это, вы говорили? – Лиля откинула голову в ожидании, слушая и глядя. – Вы не сказали. Вы не знаете. А я знаю.

– Тогда скажите.

– Я скажу, если только вы примете формофан, – сказала она. Лиля поднялась и исчезла в соседней комнате. Вернувшись, она протянула ему две белые таблетки.

По необъяснимым для него самого причинам – хотя, откровенно говоря, его это совершенно не интересовало, – он деловито, даже не возражая, выпил эти две таблетки со своим пивом. И они моментально застряли у него в горле. Казалось, что они просто прилипли к пищеводу, но были уже за той чертой, когда он, прокашлявшись, мог выплюнуть их. Наркотик теперь стал частью его. Из чего бы он не состоял, как бы он ни воздействовал на него – он принял его из-за доверия. И вот что получилось.

Вера не в наркотик, вдруг понял он, в Лилю Топчеву. Лиля, к его вящему удивлению, сказала:

– Любой, кто сделал это – проигравший человек. – Она, казалось, была грустна, но не разочарована. Как будто его вера в нее вызвала к жизни какой-то глубокий инстинктивный пессимизм. Или это было чем-то большим? Славянским фатализмом?

Ему бы засмеяться, ведь он карикатурно представлял ее себе. Хотя, по правде говоря, он еще ничего не знал о ней, и сейчас еще не мог разгадать ее.

– Сейчас вы умрете, – сказала Лиля. – Я давно хотела сделать это. Я боюсь вас. – Она улыбнулась. – Мне всегда говорили, что если я когда-нибудь подведу их, квбэшные головорезы, работающие в Запад-Блоке, выкрадут вас, доставят в Булганинград и будут использовать, а меня выбросят туда, что они называют «свалкой истории». В старомодном смысле. Так, как делал Сталин.

– Я даже на секунду не верю, что то, что вы говорите мне, правда.

– Вы не верите, что проделали весь этот путь сюда, чтобы быть убитым мной?

Он кивнул.

После паузы Лиля со вздохом произнесла:

– Вы правы.

Он с облегчением бессильно расслабился, дыхание снова стало ровным.

– Я боюсь вас, – продолжала она. – Они угрожали мне, постоянно напоминали о вас. Дошло до того, что я просто возненавидела саму мысль о вас. И я думаю, что вы умрете. По-другому не бывает. Все до вас тоже умирали. Но не от того, что я сейчас дала вам. Это был мозговой метаболический стимулятор, напоминающий серотонин. Именно то, что я сказала. И я дала его вам, потому что мне смертельно хочется узнать, какое действие он произведет. Знаете, что я хочу сделать? Попробовать ваши два наркотика вместе с моими. Мы не только соединим наши таланты. Мы еще и смешаем наши метаболические стимуляторы – и посмотрим, что получится. Потому что… – Лиля помедлила как ребенок, старающийся за внешним спокойствием скрыть возбуждение. – Нам должно повезти, Ларс. Обязательно.

Он убежденно ответил:

– Нам все удастся.

И тут, сидя со своим пивом в руке, лениво рассматривая банку (датское пиво, темное, очень хорошего сорта), Ларс почувствовал, как наркотик начинает действовать.

Внезапно, очень быстро, как занимающийся огонь, он захлестнул его.

И Ларс, шатаясь, вскочил на ноги прыжком – пивная банка выпала из его рук, откатилась, содержимое ее пролилось на ковер. Темное, уродливое, пенящееся, как будто здесь убили большое животное и из него, теперь беспомощного, уходила жизнь. Словно, подумал он, я вступил на дорогу смерти, несмотря на все то, что она говорила. Господи Боже! Я дал себя убить просто из-за того, что покорен ей.

Чему же я подчиняюсь, подумал он. Смерть может замаскироваться. Она может найти укрытие в туманных словах, а ты будешь думать, что это нечто совершенно иное – высшая власть, какое-то чувственное и свободное качество, от которого ты в восторге. Это все, чего просишь – просто для себя. А вместо этого, ты – в ее власти. Не их, а в ее власти. Они бы хотели гораздо большего, но они не готовы просить даже смерти.

Но ты щедро отдал себя, одним выстрелом. Им это не понравится. Тирания имеет свою скорость течения. Преждевременно побежишь навстречу смерти – и тебя никогда больше не оценят. Вот если бы ты старался уползти, зацепиться за что-нибудь, отойти в сторону, пытаться исчезнуть каким-то иным путем! Или хотя бы, не дай Боже, сражался в полный рост…

– Что случилось? – откуда-то словно издалека послышался голос Лили.

– Ваш серотонин, – с трудом проговорил Ларс, – начал действовать. Но неправильно. Алкоголь, пиво. Может быть. Можете ли вы… сказать мне… – Он сделал один шаг, другой. – Ванная.

Она, напуганная, проводила его. Он ясно видел это – хлопающие крылья летучих мышей, ее застывшее в искреннем ужасе лицо, когда она вела его.

– Не волнуйтесь, – сказал он. – Я… – И провалился.

Мир исчез, он умер – и оказался в ярком, ужасном другом мире, неведомом ни одному человеку.