Текст книги "Духовное ружье"

Автор книги: Филип Киндред Дик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

29

Позднее, уже под землей, Ларс сидел в одной из больших тихих комнат во внутренней цитадели, кремле Вашингтона, столицы всего Запад-Блока с его населением в два миллиарда. (Меньше, чем два, сейчас, и на значительное количество. Но Ларс старался думать о чем угодно, только не об этом.)

Он сидел, держа развернутый пакет скоростной почты от Генри Морриса. Записка от Генри сообщала ему также, что этот предмет был единственной игрушкой с лабиринтом, разработанной Предприятием Клага и сделанной Ассоциацией Ланфермана за последние шесть лет.

Это был маленький квадратный предмет.

Прилагалась также отпечатанная брошюра с фабрики Клага. Ларс прочитал ее несколько раз.

Сам лабиринт был довольно прост, но для заключенного в нем жителя он представлял собой непреодолимый барьер. Потому что лабиринт неизменно оказывался на один шаг впереди своей жертвы.

Обитатель лабиринта не мог выиграть, независимо от того, насколько быстро, или умно, или неистово он проносился, уклонялся, отступал и снова шел вперед, в поисках единственной правильной («Неужели там должна была быть лишь одна правильная?») комбинации. Он никогда не мог выбраться. Он никогда не мог обрести свободу. Потому что лабиринт, снабженный батарейкой на десять лет, постоянно видоизменялся.

Ну и игрушка, подумал Ларс. Ну и представление о развлечении.

Но это все было еще ничего. Это не объясняло того, что лежало перед ним здесь, на столе. Потому что это была психологически умная игрушка, как объясняла брошюра.

Та новизна, тот вдохновенный ингредиент, которым дизайнер игрушек Винсент Клаг хотел завоевать покупательский спрос, состоял в чувственном факторе.

Пит Фрейд, сидящий рядом с Ларсом, произнес:

– Черт, ведь я же сам собрал его. И я не вижу ничего такого, что делало бы его оружием. И Винсент Клаг тоже, потому что я обсуждал это с ним, и до и после того, как сделал прототип. Да, я точно знаю, что он и не задумывал ничего подобного.

– Ты совершенно прав, – сказал Ларс. Действительно, почему в этот период своей жизни мастер-игрушечник Клаг должен интересоваться оружием? Но позже Винсент Клаг…

Он лучше знал.

– Что за человек этот Клаг? – спросил Ларс Пита. Пит сделал неопределенный жест рукой:

– Черт, ну ты же видел его! Выглядит так, словно если его проткнуть булавкой, он издаст громкий звук и весь воздух из него выйдет.

– Я не имею в виду физическое обличье, – сказал Ларс. – Какой он внутри? Что за сила движет им?

– Странно ты как-то спрашиваешь.

– Почему? – Ларсу вдруг стало неудобно.

– Ну, это напоминает мне один из проектов, который он однажды, давным-давно, принес мне. Много лет назад. Нечто, с чем он бесконечно долго возился, но в итоге забросил. Чему я был невероятно рад.

– Андроиды, – сказал Ларс.

– Откуда ты знаешь?

– Что он собирался с ними делать? Пит сердито почесал в затылке.

– Я так и не смог точно выяснить. Но мне это не нравилось. Я всякий раз говорил ему об этом.

– Ты хочешь сказать, – спросил Ларс, – что он хотел, чтобы ты их собрал? Он хотел, чтобы Ассоциация Ланфермана использовала своих экспертов в этом направлении, на этом его проекте, с подобными автоматами, но по какой-то необъяснимой причине он никогда…

– Он никогда четко не говорил. Однако он действительно хотел, чтобы они как две капли воды походили на людей. И у меня всегда было странное чувство по этому поводу. – Пит все еще сердился. – Ларс, я признаю, что сделал наброски чертежей для Клага. Я работал с ним, но даже не пытался показать, будто понимаю его. Узнал, что Клаг задумал такое – и все. Так или иначе, но он оставил его и обратился к, – он ткнул рукой в лабиринт, – этому.

Так, подумал Ларс, это объясняет эскизы андроидов, которые делала Лиля.

Генерал Нитц, молчаливо сидевший наискось от них, произнес:

– Человек, управляющий этим лабиринтом, если я правильно понял, эмоционально идентифицирует себя с этим. – Он указал на крошечного жителя, неподвижного сейчас, потому что прибор был выключен. – На это создание – что это за существо? – Он пристально всмотрелся в него, и Ларс первый раз заметил, что генерал немного близорук. – Похож на медведя. Или на какого-то венерианского уаба, ну, тех пушистых толстых зверюшек, которых так любят дети… Здесь, в Вашингтонском зоопарке, есть даже целая площадка таких. Боже, дети никогда не устают следить за их колонией.

– Это потому, что у этих венерианцев определенные телепатические способности, – сказал Ларс.

– Ну да, – согласился генерал Нитц. – Так же, как и земного дельфина. Наконец, это выяснили, уабы в этом плане не уникальны. Кстати, именно поэтому люди считают, что дельфины обладают интеллектом. Не зная толком, почему. Это было…

Ларс включил игрушку, и в лабиринте толстый, похожий на медвежонка, лохматый очаровательный зверек начал двигаться.

– Посмотрите, как он ходит, – пробормотал Ларс, словно про себя.

Пит хмыкнул, увидев, как толстое существо перепрыгнуло, как резиновый мячик, через барьер, неожиданно вставший у него на пути.

– Забавно, – сказал Ларс.

– Что случилось? – спросил Пит, озадаченный его тоном и понявший – что-то произошло.

– Черт, это действительно занимательно, – сказал Ларс. – Посмотрите, как он пытается выбраться. Нет, вы только взгляните! – Изучив брошюру, он провел руками по обеим сторонам лабиринта, пока не нашел рычажки. – Контроль с левой стороны увеличивает трудность лабиринта. И, таким образом, замешательство его жертвы. Контроль с правой стороны уменьшает…

– Я сделал его, я знаю, – вмешался Пит.

– Ларс, – сказал генерал Нитц, – вы чувствительный человек. Именно поэтому мы называем вас «трудным». И именно это сделало вас медиумом-оружейником.

– Примадонной, – добавил Ларс. Он не отрывал глаз от толстого, похожего на медвежонка существа, ставшего жертвой чередующихся барьеров, составляющих систему безвыходного лабиринта.

– Пит, разве телепатический элемент не встроен в эту игрушку? – спросил он. – С тем, чтобы взять на крючок игрока?

– Да, в какой-то степени. Не очень мощная сеть. Единственное, что она дает, это слабое чувство отождествления себя ребенком, управляющим лабиринтом, с пойманным зверьком. – Затем инженер объяснил генералу Нитцу: – Видите ли, психическая теория такова, что игрушка учит ребенка заботиться о других живых организмах. Она вызывает к жизни сопереживание, заложенное в нем. Он хочет помочь этому существу, и рычажок справа как раз и позволяет сделать это.

– Тем не менее, – возразил Ларс, – существует еще и тумблер слева.

– Ну, это технически необходимо, – твердо сказал Пит, – потому что если бы был только рычажок уменьшения – существо бы выбиралось наружу, и игра закончилась.

– Поэтому чем ближе к концу игры, – продолжил Ларс, – тем реже нужно нажимать на рычажок уменьшения. И все увеличивать сложность. А лабиринт отвечает тем, что выставляет очередную преграду перед пойманным зверьком. И вместо того, чтобы развивать сочувствие в ребенке, это может развить лишь садистские наклонности.

– Нет, – сказал Пит уже резко.

– Почему же нет? – удивился Ларс.

– Из-за телепатической психической цепи. Неужели ты не понимаешь этого, дурья твоя башка? Ребенок, играющий в лабиринт, отождествляет себя с жертвой. Он есть жертва. Это он заключен в лабиринт, по законам психиатрии и ты прекрасно это знаешь. Черт возьми, не будет ребенок еще больше усложнять все для этого зверя, потому что иначе сам пропадет…

– Интересно, что произошло бы, если бы психическая телепатическая цепь была мощнее? – поинтересовался Ларс.

– Ребенок был бы еще крепче пойман, – сказал Пит. – Различие, на эмоциональном уровне, между ним и жертвой в лабиринте… – Он замолчал, облизывая губы.

– А представим себе, – продолжал Ларс, – что регулировка тоже будет изменена. Так, чтобы по-разному увеличивать те трудности, которые испытывает жертва лабиринта. И в разное время, постепенно. Это возможно сделать технически?

После некоторого размышления Пит ответил:

– Конечно.

– И выпустить это большим тиражом, сделав по заводским технологиям?

– Почему же нет?

– Это толстое венерианское создание, – задумчиво сказал Ларс. – Это ведь не земной, инопланетный организм по отношению к нам. И все же благодаря телепатическим способностям, которыми он обладает, создается психическое общение с нами. Цепь, подобная этой, заключенной в игрушке, может воздействовать на любую высокоорганизованную чувствительную форму жизни?..

– Это возможно, – кивнул Пит. – Почему же нет? Любая форма жизни, достаточно развитая, чтобы получать излучения, будет находиться под воздействием.

– Даже хитиновые полурефлекторные механические формы жизни? – спросил Ларс. – Возникшие от экзоскелетных прародителей? Не млекопитающие? Даже не теплокровные?

Пит уставился на генерала Нитца:

– Он хочет переделать устройство таким образом, – возбужденно сказал он, заикаясь от злости, – и перестроить ручное управление так, чтобы играющий был глубже пойман и не смог выбраться даже при желании. И не мог облегчить сложность барьеров, преграждающих путь этой чертовой жертве лабиринта – и в результате…

– Это может вызывать, – закончил Ларс, – быстрое полное разрушение мозга.

– И ты хочешь, чтобы Ассоциация Ланфермана реконструировала эту штуку и произвела ее в нужном количестве на своих заводских системах? И распределить ее среди них? – Пит указал большим пальцем наверх. – Ладно. Но мы же не можем раздать ее пришельцам с Сириуса, или откуда они там происходят. Это выходит за рамки наших возможностей!..

– А мы можем, – внезапно сказал Нитц. – Есть один способ. Эти штуки могут оказаться в тех населенных пунктах, которые занимают пришельцы. Поэтому, когда они захватят нас, они получат и их.

– Да, – согласился Пит. Обращаясь к нему, генерал сказал:

– Надо этим заняться. Конструированием.

Пит хмуро уставился в пол, желваки на его лице заработали.

– Эта штука всегда будет бить по больному. Это, – он в ярости указал на игрушку-лабиринт, – не будет действовать на них по-другому. Кто бы ни выдумал эту штуковину, она воздействует на живые организмы через то положительное, что в них есть. И это как раз мне и не нравится в ней!

Глядя в инструкцию к игрушке, Нитц прочел:

– «Это очень мудрая с психологической точки зрения игрушка – она учит ребенка любить и уважать, лелеять другие живые существа не за то, что они могут сделать, а ради них самих.» – Свернув брошюру, он отдал ее Ларсу и спросил Пита: – Когда?

– Двенадцать-тринадцать дней.

– Давайте так – восемь.

– Хорошо, восемь. – Пит поразмыслил, лизнул свою запекшуюся нижнюю губу, проглотил слюну и сказал: – Это как распятие в руках болвана.

– Ура! – Ларс, вращая один из рычажков уменьшал трудность славному толстому зверьку-жертве. Пока наконец не стало казаться, что жертва вот-вот достигнет выхода.

И в тот же самый момент Ларс дотронулся до рычажка слева. Цепь лабиринта незаметно изменилась – и последний и совершенно неожиданный барьер встал на пути жертвы, останавливая на пороге свободы.

Ларс, игрок, связанный слабым телепатическим сигналом, излучаемым игрушкой, почувствовал страдание – не очень острое, но достаточное, чтобы пожалеть о том, что нажал левосторонний рычажок. Но было уже поздно, жертва лабиринта была снова поймана в западню.

Никаких сомнений, подумал Ларс. Это действительно, как говорится в брошюре, учит состраданию и доброте.

Но теперь, подумал он, наша очередь поработать. Мы, мошенники, мы, кто правит этим обществом, мы, в буквальном смысле, несем ответственность за защиту нашей расы. Четыре миллиарда человек смотрят на нас. И мы – мы не делаем игрушек.

30

После того, как пришельцы-работорговцы с Сириуса убрали свои спутники – а под конец уже восемь спутников бороздили небо над Землей, – жизнь Ларса Паудердрая постепенно вошла в нормальную колею.

Он был рад этому.

Но при этом он очень устал, как он понял в одно прекрасное утро, медленно просыпаясь в своей кровати в нью-йоркской квартире. И увидел рядом с собой копну темных волос Лили Топчевой. И хотя ему было это приятно – она нравилась ему, он любил ее, – он вспомнил Марен.

И ему стало не так уж приятно.

Выскользнув из постели, Ларс прошел из спальни в кухню. Он налил себе чашку постоянно горячего и свежего кофе, сваренного маленьким устройством, вмонтированным в нормальную, во всех других отношениях, плиту.

Усевшись за стол, он в одиночестве стал пить кофе, глядя на высотные многоквартирные дома на севере. Было бы интересно узнать, размышлял он, что сказала бы Марен о нашем оружии в Великой

Войне и о том способе, с помощью которого мы заставили их отступить. Мы сделали сами себя неоценимыми. Хотя хитиновые граждане планет Сириуса все еще продолжают работорговлю и посылают спутники в чужие небеса. Но не сюда.

А ООН-3 ГБ, вкупе с мошенниками из Нар-Востока во всей их красе, все еще оценивает целесообразность внедрения оружия в саму систему Сириуса…

Я думаю, размышлял он, Марен была бы довольна.

Сонно и растерянно моргая глазами, на пороге кухонной двери появилась Лиля в розовой ночной рубашке.

– Для меня нет кофе?

– Конечно, есть, – сказал он, поднимаясь, чтобы достать ей чашку и блюдце. – Знаешь ли ты, откуда происходит английское «питать любовь»?

– Нет. – Лиля села за стол, неодобрительно посмотрела на пепельницу с куцыми окурками вчерашних брошенных сигар и поежилась.

– От латинского слова «каритас». Что значит любить или уважать.

– Хорошо.

– Святой Иероним, – сказал он, – использовал его как перевод греческого слова «агапе», что значит даже еще больше.

Лиля молча пила свой кофе.

– «Агапе», – продолжал Ларс, стоя у окна и глядя на дома Нью-Йорка, – значит почитание жизни, что-то в этом роде. В английском языке нет такого слова. Но мы пока еще владеем качеством.

– Гмммм.

– Так же, как и пришельцы. И это было тем коньком, оседлав который, мы смогли уничтожить их.

– Приготовь яйцо.

– Хорошо. – Он нажал на кнопки на плите.

– Может ли яйцо, – спросила Лиля, отрываясь от своего кофе, – думать?

– Нет.

– Может ли оно чувствовать – как ты сказал? Агапе?

– Конечно, нет.

– Тогда, – сказала Лиля, беря теплое, сваренное, солнечное яйцо из плиты, уже прямо с тарелкой, – если бы на нас напали разумные яйца, мы бы проиграли.

– О, черт!

– Но ты любишь меня. То есть, я хочу сказать, ты ничего не имеешь против, в том смысле, что я могу быть той, кто я есть, ты не будешь одобрять, но позволишь мне существовать. Ветчины?..

Он нажал еще несколько кнопок, чтобы сделать ей ветчины, а себе гренок, яблочного соуса, томатного сока, джема и горячих хлопьев.

– Итак, – решила Лиля, когда плита выдала все меню, – ты не чувствуешь «агапе» по отношению ко мне. Если, как ты сказал, «агапе» означает «каритас», а «каритас» означает «испытывать любовь». Тебе, к примеру, было бы все равно, если бы я… – Она подумала. – Представь, что я решила бы вернуться в Нар Восток, вместо того, чтобы управлять твоим парижским офисом, как ты хочешь. На чем ты все время настаиваешь. – Задумчиво она добавила: – Чтобы я еще полнее заменила ее.

– Я вовсе не поэтому хочу, чтобы ты возглавила парижский офис.

– Ну… – Она ела, пила, размышляла. – Возможно, не сейчас, а когда я вошла, ты смотрел в окно и думал: «Что, если бы она была сейчас жива?» Да?

Он кивнул.

– Я только надеюсь, – сказала Лиля, – что ты не обвиняешь меня в том, что она это сделала.

– Я не виню тебя, – промямлил он с полным ртом горячих хлопьев. – Я просто не понимаю, куда уходит прошлое, когда оно уходит. Что случилось с Марен Фейн? Я не имею в виду, что случилось в тот день на эскалаторе, когда она убила себя из этой… – Он с трудом выдавил из себя слова, пришедшие ему на ум. – …этой «беретты». Я хочу сказать: «Где она? Куда она ушла?»

– Ты еще не совсем проснулся. Ты умылся – холодной водой?

– Я сделал все, что собирался. Я просто не пойму. Один день есть Марен Фейн, а на другой ее нет. А я прогуливался по Сиэттлу. И не видел, как все это произошло.

– Часть тебя видела это, – сказала Лиля. – Но даже если ты не видел этого – факт остается фактом, что Марен Фейн больше нет.

Он положил ложку.

– Что я люблю? Я люблю тебя! И я благодарю Господа – это просто невероятно, что ты не была убита из этого жуткого пистолета, как я сначала подумал.

– Если бы она осталась жива, ты бы смог жить с нами обеими?

– Конечно, да!

– Нет. Невозможно. Как?

– Я бы что-нибудь придумал, – сказал Ларс.

– Ее днем, меня ночью? Или ее по понедельникам, средам, пятницам, меня по…

– Человеческий мозг, – сказал он, – не был бы сражен такой ситуацией, если бы ему представился шанс. Разумный шанс, без этой «беретты» и того, что она натворила. Знаешь, что показал мне этот старик, Винсент Клаг, когда вернулся ветераном войны, этим самым Рикардо Гастингсом? Что возвратиться невозможно. – Он кивнул в подтверждение своих слов.

– Сейчас – нет, – возразила Лиля. – Через пятьдесят лет – возможно.

– Мне все равно, – сказал он. – Я просто хочу ее видеть.

– А что потом? – спросила Лиля.

– Потом бы я вернулся в свое время.

– И ты собираешься разбазаривать свою жизнь пятьдесят лет или как долго это займет времени, чтобы изобрести этот Боевой Генератор Времени.

– Я бы заставил КАСН все узнать. Кто-то уже несомненно проводит фундаментальные исследования в этом направлении. Значит, теперь известно, что он может существовать. Это не займет много времени.

– Почему бы тебе не присоединиться к ней? – спросила Лиля. Ларс озадаченно взглянул на нее.

– Я не шучу, – сказала Лиля. – Не жди пятьдесят лет…

– Похоже, около сорока, по моим подсчетам.

– Это слишком долго. О Боже, да тебе будет семьдесят лет!

– Ну да, – согласился он.

– Мой наркотик, – сказала Лиля тихо. – Ты помнишь, он смертелен для твоего мозгового обмена или какой-то другой чертовщины… но как бы там ни было, три его таблетки – и твой блуждающий нерв прекращает свою работу. И ты умрешь.

После паузы Ларс согласился:

– Ты абсолютно права.

– Я не стараюсь быть жестокой. Или мстительной. Но… я думаю, что будет умнее, здоровее, просто лучшим выбором сделать это. Принять три таблетки формофана, чем ждать сорок-пятьдесят лет и влачить жизнь, которая абсолютно ничего не значит…

– Дай мне обдумать это. Дай мне несколько дней.

– Видишь ли, – сказала она, – ты не только сразу присоединишься к ней, не ожидая гораздо больше лет, чем ты уже прожил, но и решишь все свои проблемы точно так же, как она решила свои. У тебя с нею будет еще и такая связь. – Она улыбнулась – мрачно, ненавидяще. – Я дам тебе три таблетки формофана прямо сейчас. – Она исчезла в соседней комнате.

Ларс сидел за кухонным столом, уставившись в свою миску с остывающими хлопьями, когда Лиля внезапно вернулась. Протягивая что-то ему.

Он протянул руку, взял у нее таблетки, положил их в карман своей пижамы.

– Хорошо, – сказала Лиля. – Решено. Теперь я могу одеться и приготовиться к рабочему дню. Поговорю, наверное, в советском посольстве. Как зовут того человека? Керенский?

– Каминский. Он самая крупная шишка в посольстве.

– Я узнаю у него, могут ли они взять меня обратно. У них есть какие-то идиоты в Булганинграде, которых они используют как медиумов. Но они совсем никуда не годятся – по сведениям КАСН. – Она помолчала. – Но, конечно, это будет не так, как было. Старое уже не вернешь.

31

Он держал на ладони три таблетки формофана и разглядывал высокий стакан с холодным томатным соком на столе перед собой. Он пытался представить себе, как будто это было возможно, как это будет: принять эти таблетки здесь и сейчас. Пока она, девушка в спальне, независимо от того, как ее звали, одевается для предстоящего дня…

Пока она оденется, он умрет. Это просто для человека с его способностью воображать – представить себе такую сцену.

На пороге двери в спальню показалась Лиля, в серой шерстяной юбке и лифчике, босая. Она сказала:

– Если ты сделаешь это, я не буду горевать и болтаться без дела сорок лет, ожидая этого Б.Г.В., чтобы вернуться назад в то время, когда ты был жив. Я хочу, чтобы ты знал это наверняка, Ларс, прежде чем ты сделаешь это.

– Ясно.

Он не ожидал от нее такого. Значит, все равно. Это не имело значения.

Лиля, все еще стоявшая у двери и наблюдавшая за ним, снова заговорила:

– А может, и буду. – Ее тон, как ему показалось, был естественным. Она искренне раздумывала, как будет чувствовать, на что это будет похоже. – Я не знаю. Я думаю, это будет зависеть от того, возьмет ли меня обратно Нар-Восток. А если да, то какой будет моя жизнь там. Если будет, как тогда… – Лиля задумалась. – Я не смогу этого вынести и стану вспоминать, как это было с тобой. Наверное, буду, да, я думаю, я начну горевать о тебе, так же как и ты о ней. – Она настороженно взглянула на него. – Подумай об этом, прежде чем принять этот формофан.

Ларс кивнул в ответ. Об этом стоило подумать.

– Я действительно была счастлива здесь, – продолжала Лиля. – Это совсем не похоже на жизнь в Булганинграде. Та ужасная «классовая» квартира – ты никогда не видел ее, но она была жутко уродливая. Нар-Восток – безвкусный мир.

Она направилась из спальни прямо к нему.

– Знаешь, что я тебе скажу? Я передумала. Если ты все еще хочешь, то я возглавлю парижский офис.

– Как это?

– А так, – спокойно сказала Лиля, – я сделаю именно то, что отказывалась делать. Я заменю ее. Не ради тебя, а ради себя, чтобы снова не очутиться в своей квартире в Булганинграде. – Она поколебалась, потом сказала: – Чтобы не оказаться, как ты здесь, в пижаме с таблетками в руке, пытаясь решить, хочется ждать сорок лет или позаботиться об этом прямо сейчас. Понимаешь?

– Понимаю.

– Самосохранение.

– Да. – Он кивнул.

– У меня есть этот инстинкт. А у тебя? Где он в тебе?

– Пропал, – сказал Ларс.

Потянувшись за стаканом томатного сока одной рукой, он другой положил таблетки в рот, поднял стакан… зажмурил глаза, почувствовал холод, влажный край стакана у своих губ… и подумал о той твердой холодной банке пива, которую ему подала Лиля Топчева так давно, в первый момент их встречи в Фэрфаксе. Когда, подумал он, она пыталась убить меня.

– Подожди, – сказала Лиля.

Он открыл глаза, удерживая таблетки, которые еще не рассосались, потому что были покрыты твердым слоем для более легкого проглатывания.

– У меня есть внедренное устройство из номера… впрочем, не имеет значения, которого именно. Ты уже пользовался им. Я его нашла здесь в квартире. Старый Орвилл.

– Конечно. – Он шепелявил из-за таблеток. – Я знаю, я помню Старого Орвилла. Как он теперь поживает?

– Спроси у него совета, прежде чем сделать это, – сказала Лиля. Это казалось разумным. Он аккуратно выплюнул липкие нерастворившиеся таблетки и запихнул их в карман своей пижамы и стал ждать, пока Лиля принесет эту сложную электронную бывшую систему управления, превратившуюся теперь в домашнее развлечение, замысловатое божество. Старого Орвилла. Эта маленькая голова без черт лица, у которого он в последний раз консультировался (о чем не знала Лиля) в обществе Марен Фейн.

Она поставила Старого Орвилла перед ним на стол.

– Старый Орвилл, – обратился к нему Ларс. – Как ты теперь поживаешь? – Ты, который когда-то был эскизом – дизайном оружия № 202, подумал он. Впервые мне тебя показала Марен. Ты и твои 14 тысяч (или 16, или 18?) компонентов, ты несчастный внедренный уродец. Кастрированный системой, как и я.

– Я – хорошо, – телепатически отвечал Старый Орвилл.

– Ты тот же, точно тот же Старый Орвилл, – сказал Ларс, – которого Марен Фейн…

– Тот же самый, мистер Ларс.

– Ты снова собираешься цитировать мне Рихарда Вагнера на чистом немецком? – спросил Ларс. – Если да, то на этот раз этого будет недостаточно.

– Это правда. – Мысли Старого Орвилла хрустели в его мозгу. – Я понимаю. Мистер Ларс, не могли бы вы задать мне определенный вопрос?

– Ты понимаешь ситуацию, в которой я оказался?

– Да.

– Тогда скажи мне, что делать, – сказал Ларс. Последовала долгая пауза, пока огромное число микроскопических компонентов первоначальной системы управления № 202 работали. Ларс ждал.

– Вы хотите, – спросил его спокойно Старый Орвилл, – получить полный, документально подтвержденный ответ со всеми прилагающимися цитатами, первоисточниками на греческом аттическом, средне-нижне-верхне-немецком и латинском и…

– Нет, – ответил Ларс. – Можешь все это опустить.

– Одним предложением?

– Если можно, даже меньше.

– Тогда – отведите эту девушку, Лилю Топчеву, в спальню и займитесь с ней там любовью, – ответил Старый Орвилл.

– Вместо…

– Вместо того, чтобы травить себя, – закончил Старый Орвилл. – А также вместо того, чтобы тратить сорок лет на ожидание чего-то, что уже решили покинуть – об этом вы забыли, мистер Ларс, – когда поехали в Фэрфакс, чтобы впервые встретиться с мисс Топчевой. Уже тогда вы перестали любить Марен Фейн.

Наступила тишина.

– Это правда, Ларс? – спросила Лиля. Он кивнул.

– А Старый Орвилл не дурак, – заметила Лиля.

– Да, – согласился он. Он поднялся, отодвинул стул и направился к ней.

– Ты собираешься последовать его совету? – спросила Лиля. – Но я уже наполовину оделась, и нам надо быть на работе через сорок пять минут. Обоим. Нет времени. – Она счастливо, с огромным облегчением засмеялась.

– О да, – сказал Ларс. Он подхватил ее на руки и направился в спальню. – Мы едва успеем. – Захлопнув за собой дверь спальни, он сказал: – А раз мы едва успеем, мы все-таки успеем.