Текст книги "Свободное радио Альбемута (сборник)"

Автор книги: Филип Киндред Дик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 61 (всего у книги 66 страниц) [доступный отрывок для чтения: 24 страниц]

Глава 20

Той ночью во сне я принял новую информацию о Садассе Сильвии. Сон был ярким, цветным. В сиянии красок мне явилась огромная книга в кожаном переплете, на котором горели четкие золотые буквы:

АРАМПРОВ

Невидимые руки открыли книгу и положили на стол. Внезапно появился не кто иной, как Феррис Ф. Фримонт – угрюмое лицо, тяжелый подбородок; с мрачным видом он взял большую красную автоматическую ручку и вписал свое имя в книгу, которая оказалась толстой разлинованной тетрадью.

Потом вошла пожилая дама в белом халате – такие носят медсестры, – в очках с толстыми стеклами, точь–в–точь как у Садассы; с деловитой скупой улыбкой она захлопнула тетрадь, сунула под мышку и торопливо ушла. Дама очень напоминала Садассу. Знакомый мне квази–человеческий голос искусственного интеллекта произнес:

– Это ее мать.

Вот и все. Одно слово написано, три произнесены вслух – итого четыре. Я мгновенно пробудился, сел в постели, потом встал и вышел из спальни. Мне захотелось выпить кофе.

Арампров – конечно же, имя ее матери. Арампров – мать Садассы. Она записала Ферриса Ф. Фримонта, не кого–нибудь другого… но куда? На обложке тетради значилось «АРАМПРОВ». Ее имя, имя тайной подрывной организации. И красная авторучка – очень похожая на ту, что я купил Садассе.

«Красный цвет, подрывная организация, запись в тетради, старая мать Садассы… Господи!» – повторял я про себя, пока сидел на кухне и глядел на закипающий кофейник.

Нет, это не сон. Мне передавали информацию – в ясной лапидарной форме и без промежуточных инстанций. Информация не оставляла место для сомнений – подобно политической карикатуре, она сочетала графику и текст, изображение и слово.

На меня обрушилась лавина дополнительных сведений, исходящих из того же источника. Вот почему было столь важно встретиться с Садассой – дело не в ней, а в ее матери, ныне покойной. Теперь я это осознал, понял до конца. Увиденная мною сцена имела место давным–давно, во время Второй мировой войны. Феррис Фримонт был молод – ему еще и двадцати не исполнилось. Миссис Арампров, убежденная коммунистка, убедила юношу вступить в партию. Они были соседями, жили в Пласентии, в одном квартале. Компартия активно работала среди мексиканцев, занятых на сборе урожая в округе Орандж. Побочным результатом этой деятельности и явилась вербовка Фримонта в партийные ряды.

Сие оказалось не просто одиночным, случайным эпизодом в жизни юного Фримонта. Черты его личности – неразборчивость в средствах и безмерное стремление возвыситься, отсутствие какой–либо твердой системы ценностей и всепоглощающий нигилизм – превратили Ферриса именно в то, что искала госпожа Арампров. Она скрыла факт его членства в партии и перевела Фримонта в особую категорию. Феррис Фримонт превратился в тайного агента, «крота», законсервированного до поры до времени, – а именно до той поры, когда он сможет занять свое место на политической сцене Америки.

Новая информация напугала меня. Садассе известно, что ее мать являлась активистом калифорнийского отделения Коммунистической партии США. Еще ребенком она видела Ферриса Фримонта и позднее, когда он вышел на политическую арену, уже после смерти матери, его узнала. Но никому не сказала об этом. Боялась.

Неудивительно, что она изменила имя.

Лучше бы мои незримые друзья не снабжали меня этими сведениями – теперь я знаю слишком много. Да к тому же я знаком с пока еще живой дочерью миссис Арампров!.. Чего мне ждать дальше?

Садасса Арампров – единственный живой свидетель того факта, что президент Соединенных Штатов является тайным агентом коммунистической партии. А это означает – так следует из передаваемой мне информации, – что компартия совместно с советскими политическими убийцами, руководимая КГБ и под прикрытием антикоммунистических лозунгов, захватила власть в США.

Садасса Арампров, страдающая раком лимфатических желез в стадии ремиссии, знала об этом; я знал об этом; компартия в СССР или по крайней мере некоторые ее члены знали об этом; и знал об этом сам Феррис Фримонт.

Эпизод с рекламой обуви мог бы изъять меня из этого списка – одним знающим стало бы меньше. Неизвестно кем посланная отравленная стрела, нацеленная в мое сердце, слетела с тетивы за несколько дней до встречи с Садассой. Совпадение? Возможно. Но неудивительно, что ВАЛИС и операторы ИИ–сети решительно стали на мою защиту. Еще несколько часов, и накануне встречи с девушкой, с которой мне предстояло действовать вместе, я стал бы жертвой ДАНа.

Противнику – столь же сильному, как и мои друзья – едва не удалось расстроить нашу встречу. Только всезнающий ВАЛИС предотвратил столь близкую опасность.

Что же теперь делать? Чего от меня ждут? Почему ВАЛИС остановил свой выбор именно на мне – из сотен миллионов людей? Почему не на редакторе какой–нибудь солидной газеты, не на видном тележурналисте, не на известном писателе или одном из политических противников Ферриса?

Вдруг мне ясно вспомнился прежний сон, и сердце дало сбой. Это был сон с альбомом Садассы Сильвии. На обложке диска значилось:

ПОЕТ САДАССА СИЛЬВИЯ

Безусловно, первый долгоиграющий диск Сильвии именно так и должен называться. Второе значение слова «петь» – раскрыть секрет, признаться под давлением.

По своему положению в «Новой музыке» я имел право заключить с ней контракт. И теперь, оглядываясь назад, я со страхом и изумлением думал о том, как меня предусмотрительно вели по жизни к этому моменту, к ответственной должности в преуспевающей звукозаписывающей фирме, в контрактных отношениях с которой находятся лучшие исполнители фольклорных песен. А все началось много лет назад – с видения того, что я принял за Мексику. Останься я работать в магазине пластинок в Беркли – какая от меня была бы польза? То ли дело теперь. Садасса играла на гитаре; что бы она ни говорила, ее уровень владения гибсоновским инструментом – самой дорогой профессиональной акустической гитарой – довольно высок. И она писала тексты песен. А что она не способна или не желает петь – не суть важно. Ее тексты может исполнять любой певец. «Новая музыка» нередко снабжает своих исполнителей текстами. Есть певцы, которые не в силах сочинять, и есть поэты, которые не в состоянии петь. При необходимости мы сводим их друг с другом, посредники из нас неплохие.

Кроме того, «дановцы» не так внимательно следили за народной музыкой, как за телевидением, радио, информационными программами, прессой. Их интересовали только песни протеста против войны во Вьетнаме. Цензура в сфере популярной музыки была довольно примитивной, как и тексты этих песен.

Садасса Сильвия – девушка умная и образованная. Наверняка и стихи ее не сразу поддаются расшифровке. Разве что после размышлений, после погружения в скрытый смысл, осознания второго плана…

Мы могли выпустить в эфир нового исполнителя, наводнить его дисками специализированные магазины и супермаркеты, организовать концерты, сделать рекламу – песня прозвучала бы по всей стране одновременно. Кроме того, «Новая музыка» имела хорошую репутацию, у нее, в отличие от некоторых других звукозаписывающих компаний, не было никаких конфликтов с ДАНом. А когда «дановцы» предлагали мне давать информацию о начинающих исполнителях, мне удалось увильнуть.

Начинающие исполнители… Не Садассу ли имела в виду парочка «дановцев», обратившихся ко мне со своим гнусным предложением? Может, она под колпаком? Конечно же, Феррис Фримонт не спускал бы с нее глаз.

Очевидно, что визит этой парочки представляет немалую опасность. Тем более что тут же появилась и Садасса. Сначала «дановцы», потом история с рекламой обуви, потом Садасса. Вмешательство ВАЛИСа произошло как раз вовремя. События развивались стремительно – как со мной, так и с Филом. Ведь и его посетили агенты ДАНа. За нами обоими постоянно следили… За мной–то точно – пока по совету ВАЛИСа я им не позвонил.

Теперь, возможно, с меня временно сняли наблюдение. ВАЛИС обеспечил мою встречу с Садассой. Ее тексты, изложенные в безошибочно выбранной форме баллады, будут транслировать самые популярные радиостанции на самую широкую аудиторию. А поскольку информация скрыта на подсознательном уровне, власти не смогут…

Подсознательный уровень. Только теперь, впервые, я постиг цель и смысл тех грубых сублиминальных сообщений, которые я воспринимал. Увы, это было необходимо – до моего сведения донесли, и в той манере, забыть которую невозможно, на что способна скрытая информация, вплетенная в популярную музыку. Восприняв ее в полусне, ночью, люди впитают ее и поверят в нее на следующий же день!

Ладно, мысленно ответил я ВАЛИСу, я прощаю тебя за принесенные мне страдания. У тебя была цель. Видимо, не существовало способа сразу же донести до меня всю информацию, и я должен был прозревать шаг за шагом.

Еще одна внезапная догадка озарила меня: моя дружба с Филом, сам Фил и десятки его научно–фантастических произведений, продаваемых на каждом углу, – все это должно служить ложным следом. Именно к такому чтиву приковано внимание властей, спецслужбы просеивают каждое слово. Наши пластинки тоже внимательно изучаются, но в основном на предмет выявления пропаганды наркотиков и секса. А политический подтекст ищут в научной фантастике.

Я надеялся, что именно так обстояло дело. Мы вряд ли сможем упрятать нашу информацию в книге, пусть и на подсознательном уровне. Посредством поп–музыки задача решается с куда большими шансами на успех.

Конечно, если все откроется, нас убьют. Интересно, Садассе не страшно? Ведь она так молода… Потом я вспомнил, что она больна раком, хотя и находится в состоянии временной ремиссии, жить ей все равно недолго и терять нечего. Наверное, Садасса тоже так считает. Рак доберется до нее раньше, чем ДАН.

Именно поэтому, видимо, Садасса пришла искать работу в фирму звукозаписи. Неосознанное чувство, что здесь ее история могла бы… Но это уже из области домыслов. ИИ–операторы вроде бы не направляли мои мысли в подобное русло. Не они привели меня к желанию задаться вопросом: а не поразили ли девушку раком именно для того, чтобы затем подтолкнуть ее к решению предать гласности свою тайну? Все эти мысли, казалось бы, родились в моем собственном мозгу. Теперь я стал и в этом сомневаться. Скорее случайное стечение обстоятельств. И все же… ведь сказал кто–то, что Бог из зла извлекает добро. Рак – зло, и им поражена Садасса. Но нет ли в этом частицы добра, которую ВАЛИС способен извлечь?

Глава 21

Явившись на работу на следующий день, я заглянул в отдел кадров и поговорил с Алленом Шейбом, который заявил госпоже Сильвии, что мест на фирме нет.

– Возьми ее, – сказал я.

– На какую должность?

– Мне нужен помощник.

– Придется посмотреть штатное расписание и поговорить с Флемингом и Тичером.

– Валяй. Если получится – я твой должник.

– Дело есть дело, – ответил Шейб. – Постараюсь. И, если на то пошло, это я твой должник. В любом случае, сделаю все возможное. О какой зарплате идет речь?

– Не важно, – ответил я.

В конце концов я мог бы доплачивать ей из тех денег, которыми сам распоряжался, так сказать «черных фондов». В наших внутренних бухгалтерских книгах Садасса проходила как один из ди–джеев. Никто никогда не докопается.

– Если хочешь, я приму ее, побеседую – тогда она будет думать, что поступила без блата.

– Отлично. Так и сделай.

– Знаешь ее телефон?

Телефон я знал. Я сообщил его Шейбу и велел сказать, что неожиданно открылась вакансия, так что она может явиться для беседы. На всякий случай я и сам ей позвонил.

– Говорит Николас Брейди, – сказал я, услышав ее голос. – Из «Новой музыки».

– Значит, я у вас забыла?.. Не могу найти свой…

– Похоже, у нас есть для вас место, – перебил я ее.

– Ах так. Но я решила не поступать на работу. Я подавала прошение о стипендии в Чапмен–колледж и уже после нашего разговора получила ответ. Стипендию мне дали, и я могу вернуться в колледж.

Я был несколько растерян.

– Так вы не хотите зайти на собеседование?

– А что за работа? Машинопись, ведение картотек?

– Свободно место моего помощника.

– И что мне пришлось бы делать?

– Вместе со мной прослушивать новых исполнителей.

– Вот как.

В ее голосе звучала заинтересованность.

– К тому же мы могли бы пустить в ход ваши тексты.

– В самом деле? – Она оживилась. – Может быть, мне удастся совместить работу с учебой.

У меня возникло странное ощущение, что в той работе, которую она могла получить в «Новой музыке», Садасса превосходит нас на голову. Прежнее мнение о ней менялось. По–видимому, борьба с тяжелым недугом, борьба за жизнь многому ее научила. Характер стал тверже, появилась настойчивость, целеустремленность.

– Приходите, – сказал я. – Обсудим.

– Что ж, пожалуй, надо зайти. Непременно. Знаете, я видела во сне вашу студию.

– Расскажите мне этот сон, – попросил я.

– Мне снилось, – начала Садасса, – что я наблюдаю процедуру записи через звуконепроницаемое стекло. Певица выглядела чудесно, да и аппаратура для профессиональной записи произвела на меня сильное впечатление. А потом я увидела обложку пластинки и прочла свое имя. Там было написано «Поет Садасса Сильвия», ей–богу!

Она рассмеялась.

Я не нашел, что сказать.

– А проснулась я в твердой уверенности, что буду у вас работать, – продолжала Садасса. – Как будто сон был добрым предзнаменованием.

– Пожалуй, – сказал я. – Очень может быть.

– Когда мне зайти?

Я предложил ей прийти в четыре. Мне пришло в голову, что таким образом я успею пригласить ее поужинать со мной.

– А еще что–нибудь необычное вам снилось? – вдруг спросил я.

– Лично мне сон не показался таким уж необычным. А что необычного в нем нашли вы?

– Поговорим, когда вы придете, – ответил я.

* * *

Садасса Сильвия появилась у меня в офисе в четыре. На ней был светло–коричневый комбинезон, желтый свитер и серьги в виде колец – под стать африканской прическе.

Она села напротив.

– По дороге сюда я спрашивала себя, откуда у вас интерес к моим снам, к тому необычному, что в них могло быть. Психиатр велел мне вести дневник, в который я каждое утро записываю свои сны – пока не забыла. Я веду записи уже почти два года.

– Расскажите мне о своих снах, – попросил я.

– Вам интересно? Вам правда интересно? Ладно, вот уже три недели – это началось в четверг – как мне кажется, что кто–то говорит со мной во сне.

– Мужчина или женщина?

– Что–то среднее. Голос очень спокойный, выразительный. После пробуждения я вспоминаю этот голос – и впечатление о нем бывает скорее приятным. Он успокаивает, убаюкивает. После таких снов я всегда чувствую себя лучше.

– И вы не можете вспомнить, что он говорит?

– Что–то о моей болезни. О раке. Что болезнь не вернется.

– И в какое время ночи…

– Ровно в три тридцать, – сказала Садасса. – Мой друг говорит, что я пытаюсь отвечать, разговаривать с этим голосом. И это происходит неизменно в одно и то же время.

Я уже успел забыть о том, что у нее есть друг. Да ладно, успокоил я себя, у меня ведь жена и ребенок.

– Такое впечатление, будто ты слушаешь радио. Звук приглушен, приемник настроен на какую–то далекую станцию. Так бывает, когда ночью настроишься на передачу в коротковолновом диапазоне.

– Поразительно, – сказал я.

– Я и пришла в «Новую музыку» прежде всего из–за сновидения. Очень похожий сон я видела прошлой ночью. Представьте себе красивую зеленую долину, поросшую высокой травой, краски свежие и сочные, а поодаль – холм. Я плыла по этой долине – именно плыла по воздуху, не касаясь земли, как бы потеряв вес, и когда я приблизилась к холму, он превратился в дом. Над входом на вывеске были слова. Вернее, одно слово: «НОВАЯ». Но во сне мне стало совершенно понятно, что это «НОВАЯ МУЗЫКА», – я услышала нежнейшую музыку. Ничего подобного наяву мне слышать не приходилось.

– Вы правильно поступили, что действовали по подсказке сна, – заметил я.

– Значит, я не ошиблась адресом?

Она пристально изучала мое лицо.

– Не ошиблись. Вы правильно расшифровали сон.

– Вы так уверены…

– Просто я рад вас видеть. – Я перешел на шутливый тон. – Боялся, что вы не придете.

– Занятия в колледже у меня днем. Мы могли бы прослушивать исполнителей по вечерам? Придется организовать работу с учетом расписания занятий.

– Ваши желания не кажутся мне невыполнимыми, – кивнул я, слегка раздраженный.

– Колледж бросать нельзя. Я потеряла так много времени во время болезни…

– Конечно, конечно. – Теперь я чувствовал себя виноватым.

– Иногда мне кажется, – сказала Садасса, – что я заболела из–за правительства. Что мне намеренно дали какой–то канцероген. Я чудом не умерла.

– Боже мой! – сказал я, потрясенный. Мне это в голову не приходило, а ведь для этого были все основания, если учесть ее прошлое – кем она была и что знала. – Зачем такое правительству?

– Не знаю. Я отдаю себе отчет, что мысль бредовая. Но в последнее время происходит столько странных событий. Двое моих друзей исчезли – думаю, они попали в лагерь.

Зазвонил телефон. Я поднял трубку и услышал голос Рэйчел. Она была очень взволнована.

– Ник…

– У меня сейчас клиент, – прервал я ее.

– Ты видел сегодняшний номер «Лос–Анджелес таймс»?

– Нет.

– Купи немедленно. Ты должен это прочесть. Третья страница справа.

– А что там? – спросил я.

– Прочти обязательно. Там объясняется все, что с тобой происходит. Ник, прошу тебя, не медли.

– Хорошо, хорошо, – сказал я и повесил трубку. – Извините меня, – я повернулся к Садассе. – Мне нужно дойти до газетного киоска.

Я спустился в вестибюль и вышел через широкие стеклянные двери.

Через минуту я возвращался, читая на ходу. На странице три в правой колонке я нашел нужную статью. Заголовок гласил:

СОВЕТСКИЙ АСТРОФИЗИК ПРИНЯЛ РАДИОСИГНАЛЫ РАЗУМНЫХ СУЩЕСТВ.

ВОПРЕКИ ОЖИДАНИЯМ ИХ ИСТОЧНИК НАХОДИТСЯ НЕ В ДАЛЬНЕМ КОСМОСЕ, А РЯДОМ С ЗЕМЛЕЙ.

Стоя в вестибюле, я прочитал статью. Известный советский астрофизик Георгий Мояшка, используя сеть радиотелескопов, принял (как он считает) четкие сигналы, посылаемые в эфир разумными существами. Однако против всякого ожидания источник излучаемых сигналов находится внутри границ нашей Солнечной системы. Американские исследователи немедленно заявили, что принятые сигналы, без сомнения, исходят от старых искусственных спутников, некогда заброшенных на орбиту, а затем позабытых. Однако Мояшка убежден во внеземном происхождении сигналов. Ни он, ни его сотрудники пока не смогли их расшифровать.

Сигналы поступали короткими импульсами от движущегося источника, который, по всей вероятности, обращается вокруг Земли на расстоянии около шести тысяч миль. Сигналы передавались на необычной сверхвысокой частоте, а не в коротковолновом диапазоне, характеризуемом большей дальностью связи. Передатчик, по–видимому, отличался высокой мощностью. Одно обстоятельство, замеченное Мояшкой, остается им пока необъясненным – сигналы принимаются только в то время, когда источник излучения находится над темной – ночной стороной Земли. Тут, по мнению ученых, не исключено влияние так называемого слоя Хевисайда.

Несмотря на малую длительность сигналов, вследствие своей сложности они «исключительно богаты информацией». Любопытно, замечает Мояшка, что частота передачи периодически меняется, как делают обычно, желая избежать глушения. Совершенно случайно группой Мояшки было обнаружено, что животные, обитающие вблизи Пулковской лаборатории, во время передачи проявляют слабые, однако заметные физиологические изменения, к примеру, у них повышается кровяное давление. Мояшка предполагает, что это объясняется излучением, сопровождающим передачу сигналов. В заключение статьи отмечается, что Советский Союз планирует запустить спутник на орбиту, пересекающуюся с орбитой этого передатчика, чтобы проверить допущение о его внеземном происхождении. Советские исследователи надеются сфотографировать объект.

Из автомата в вестибюле я позвонил Рэйчел.

– Я прочел, – сказал я. – У нас с Филом тоже есть своя теория.

Рэйчел не удержалась от колкости.

– Это не теория. Это факт. Уже сообщили в дневных новостях. Мы можем отрицать – то есть Соединенные Штаты могут отрицать, – но все равно это факт. Я нашла в «Британике» статью про Мояшку. Он обнаружил вулканическую деятельность на Луне и что–то там на Меркурии. Я ничего не поняла; главное, каждый раз, когда он делал открытие, все считали, что он либо ошибся, либо свихнулся. Сталин много лет держал его в концлагере. Сейчас Мояшка пользуется огромным уважением, один из главных разработчиков советской космической программы и, как сегодня сказали по радио, возглавляет их программу КВЗР – Контакта с Внеземным Разумом.

– А не говорили по радио, давно ли идет передача этих сигналов?

– Русские начали их принимать недавно. Им не известно, что было раньше. Но послушай – короткие мощные импульсы на высокой частоте, и всегда ночью. Разве все эти картины, все эти слова ты принимаешь не ночью, не где–то около трех часов? Все совпадает, Ник! Все! Ведь вы с Филом и сами считали, что твои видения связаны со спутником, обращающимся вокруг Земли. Я же помню, как вы об этом говорили!

– По нашей новой теории…

– К чертям вашу новую теорию, – ответила Рэйчел. – Это величайшее событие в истории Земли. Я–то думала, ты с ума сойдешь от изумления.

– Уже сошел, – сказал я. – Перезвоню тебе позже.

Я повесил трубку и вернулся в офис, где нашел Садассу Сильвию. Она курила сигарету и читала журнал.

– Извините, что заставил себя ждать.

– Пока вас не было, звонил телефон. Я подумала, что мне не стоит снимать трубку.

– Перезвонят, – ответил я.

Тут же раздался звонок. Это был Фил. Он услышал новости по радио и, как и Рэйчел, был очень взволнован.

– Я читал обо всем в «Таймс», – сообщил я ему.

– Там писали, что передачи сигналов идут на тех же частотах, что используют наши ЧМ–программы и звуковые каналы телевидения? – спросил Фил. – Я слышал комментарии ученого из какой–то космической лаборатории. По его мнению, такой выбор частот полностью исключает возможность того, что сигналы поступают с одного из наших спутников: они не ведут передачи на коммерческих частотах. Послушай, Ник, он сказал, что эти сигналы будут создавать помехи для приема АМ–станций и телепрограмм, а потому он не исключает, что этот спутник придется уничтожить. Я вот что подумал… помнишь тот фантастический вздор, который ты слышал по радио ночью – как будто с тобой разговаривают? Мы еще предположили, что кто–то модулирует радиосигналы со спутника. Так вот, Ник, эта штука и могла осуществить модуляцию. А ученый, чьи комментарии я слышал, утверждает, что такую передачу нельзя назвать вещанием в строгом смысле слова. Вещание осуществляется во всех направлениях, а эти сигналы посылают узким лучом в заданную точку…

– Фил, – перебил я его, – я сейчас не один. Могу я перезвонить тебе вечером?

– Конечно, – ответил Фил, немного успокоившись. – Но знай, я убежден, что это все объясняет, все! Ты просто–напросто принимаешь и декодируешь необычные внеземные сигналы.

– До вечера, Фил.

Я повесил трубку. Я не желал обсуждать эту проблему в присутствии Садассы Сильвии. Да и вообще в присутствии кого бы то ни было. Впрочем, не исключено, что позже, когда настанет подходящий час, я побеседую об этом с госпожой Сильвией. Но не прежде чем разговорю ее как следует.

Садасса обратилась ко мне:

– Что вы читали в «Таймс»? Не статью «Тюрьмы – источник благосостояния»? Это о тех местах, где под прикрытием слов о психологической реабилитации процветает рабский труд. «Осужденные не должны находиться в помещении, проводя целые годы в безделье, в то время как они могут…» Запамятовала… «…трудиться на свежем воздухе под теплыми лучами солнца. Бригадам заключенных по силам перестраивать трущобы, способствуя тем самым обновлению наших городов. Бок о бок с ними будут трудиться и вносить свой вклад в процветание общества хиппи, а также молодые люди, не сумевшие устроиться на другую работу…» Мне так и хочется добавить: «А когда они умрут от непосильного труда и истощения, то смогут отдать свои тела для сжигания в огромных печах, с тем чтобы потом мы изготовили из них в высшей степени полезные куски мыла».

– Нет, – сказал я. – Другую статью.

– Стало быть, о внеземном спутнике?

Я кивнул, хотя и не сразу.

– Все обман, – заявила Садасса. – Это один из наших спутников, в чем мы не хотим признаваться. Специальный пропагандистский спутник, передающий информацию для населения Советского Союза, которая воздействует на их подсознание. Потому он вещает на коммерческих частотах, используемых ЧМ–радиостанциями и телевидением, и через произвольные промежутки времени меняет частоту. В Советском Союзе люди принимают картинки длительностью в одну восьмую секунды, на которых счастливые американцы поедают роскошную пищу – в таком вот духе. Русские это знают, и наши это знают. Русские ведут такие же передачи с засекреченных спутников на Америку. Они собираются сбить наш спутник, вот что я вам скажу. И я их не виню.

Все это звучало вполне убедительно, хотя и не объясняло, почему самый известный советский астрофизик сделал такое заявление. Мояшка в который раз поставил на карту свою блестящую репутацию ученого, выступив с утверждением, что спутник имеет внеземное происхождение. Весьма сомнительно, чтобы безупречно честный человек был замешан в чисто политических махинациях.

– Вы действительно полагаете, что такой знаменитый ученый, как Георгий Мояшка, станет… – начал было я, однако Садасса хладнокровно и строго перебила меня своим негромким и нежным голосом.

– Мояшка поступает так, как ему приказывают. Все советские ученые безоговорочно подчиняются приказам еще с пятидесятых годов, со времен чистки Академии наук, устроенной Топчиевым. Он в те годы был проводником партийной политики в Академии, ее секретарем и лично загнал в лагеря сотни ведущих ученых. Вот почему они отстали от нас в области космических исследований. Им не удалось добиться миниатюризации элементной базы. А микроэлектроника в Советском Союзе вообще отсутствует.

– Да, – ответил я, озадаченный, – хотя в некоторых областях…

– Согласна, в области мощных ракет. Но они до сих пор используют вакуумные лампы! Самый заурядный японский стереомагнитофон сделан по более прогрессивной технологии, чем русские ракеты.

– Вернемся, однако, к вопросу о вашей работе, – сказал я.

– Хорошо, – благоразумно согласилась Садасса.

– Фирма не сможет платить вам много, но работа будет интересной.

– Много мне и не надо. И все же сколько?

Я написал цифру и показал ей листок.

– И впрямь немного, – сказала она. – Сколько же часов в неделю я должна работать?

– Тридцать.

– Пожалуй, мне удастся совместить это с занятиями.

Я разозлился.

– Вы вряд ли смотрите на вещи реально. За столь малое количество часов это неплохие деньги, тем более что у вас нет опыта. Ведь вам предстоит не стучать на машинке, а заниматься творческой работой. Мне придется учить вас. По–моему, вам предложены вполне приличные условия. Получить такую работу – удача, вы должны быть довольны.

– А как насчет публикации моих текстов? Их можно будет использовать?

– Если они достаточно хороши.

– Я принесла кое–что с собой. – Она открыла сумку и вытащила конверт. – Вот.

Из конверта я извлек четыре листка бумаги, на которых синими чернилами были написаны стихи. Почерк оказался разборчивым, но нетвердым – видимо, вследствие болезни.

Я прочел стихи – это были именно стихи, а не тексты песен, хотя в голове вертелось только что сказанное Садассой. Что намеревается сделать Советский Союз? Уничтожить этот спутник? Но что тогда будет со мной? Откуда придет помощь?

– Извините, – сказал я, – мне трудно сосредоточиться. Стихи очень хороши.

В моем тоне не было убежденности – то ли впрямь хороши, то ли нет. Все мои мысли были поглощены тем ужасным, мрачнейшим предположением, которое она высказала, – о намерениях русских. Теперь и мне это казалось вполне правдоподобным, даже очевидным. Конечно же, они не просто собираются сбить спутник. Они не могут допустить, чтобы внеземной космический объект, вторгшийся в наш лишенный воображения мир, посылал людям воздействующую на подсознание информацию, используя земные телевизионные передачи и радиовещание. Добавляя в них какие–то сведения, получать которые нам не положено.

Радио «Свободный Альбемут» – так я назвал эти передачи. Сколько вы еще протянете, после того как вас обнаружили? Ракетой не достать; они запустят спутник с ядерной боеголовкой и взорвут вас вместе со спутником. И прекратятся направленные сообщения. И прекратятся мои сны.

– Можно мне взять с собой ваши стихи? – спросил я Садассу. – Я хотел бы прочитать их дома в более спокойной обстановке.

– Конечно, возьмите. Послушайте, – спросила она неожиданно, – что вас так расстроило? Стихотворение о моей болезни? Знаете, оно на многих так действует. Я написала его, когда мне было очень тяжко – да вы и сами это поняли, прочитав. Тогда я думала, что умру.

– Да, – сказал я.

– Мне не следовало вам его показывать.

– Очень сильное впечатление, – сказал я. – Откровенно говоря, я не представляю, как стихотворение о человеке, страдающем от рака, можно использовать в качестве текста песни. Наверное, это было бы первым таким опытом.

Мы оба попытались улыбнуться. Не получилось.

– Другие стихи не так мрачны, – сказала Садасса. Она похлопала меня по руке. – Может, что–то и удастся положить на музыку.

– Наверняка.

Какая милая, какая несчастная девушка, подумал я. Милая и несчастная – все во мне восставало против такого сочетания.