Текст книги "Мир Реки: Магический лабиринт"

Автор книги: Филип Хосе Фармер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 52 страниц)

Знающий зритель отметил бы, что де Бержерак пользуется преимуществом. Он держался прямее Бёртона, рука его была выше, что позволяло более сильной половине его клинка, от эфеса до середины, отвести в сторону более слабую половину клинка Бёртона – от середины до острия.

Но Бёртон подставил верхнюю часть шпаги, сбил шпагу де Бержерака вниз и тут же пронзил противнику левое плечо. Лицо де Бержерака в непокрытых копотью местах сделалось серым, но шпаги он не выпустил. Бёртон мог бы убить его в тот момент.

Бержерак в шоке, покачиваясь, все же нашел в себе силы улыбнуться.

– Первая кровь за вами, мсье. Вы победили. Я признаю, что победа за вами, однако не стыжусь…

– Позвольте мне помочь вам, – сказал Бёртон, и тут кто-то с порога выстрелил из пистолета.

Бержерак споткнулся и тяжело упал лицом вниз. Пуля попала ему в спину около поясницы. Бёртон взглянул в сторону двери.

Там стояла Алиса с дымящимся пистолетом в руке.

– Боже! – вскрикнул Бёртон. – Зачем ты это сделала, Алиса? Алиса бросилась к нему, шлепая по воде.

Бёртон присел и перевернул француза, положив его голову себе на колени. Алиса встала рядом.

– В чем дело? Ведь это же враг?

– Да, но он только что сдался. Знаешь, кто это? Сирано де Бержерак!

– О господи!

Де Бержерак открыл глаза и взглянул на Алису:

– Вам следовало бы сначала выяснить, как обстоят дела, мадам. Впрочем… люди так редко дают себе этот труд.

Вода быстро прибывала, и палуба перекашивалась – этак де Бержерака скоро покроет с головой. Он закрыл глаза и открыл их снова.

– Бёртон?

– Да?

– Теперь я вспомнил. Как же глупы мы были оба. Ведь вы тот самый Бёртон… Клеменс говорил, что вас… завербовал этик.

– Да.

– Зачем же мы… тогда дрались? Я… слишком поздно вспомнил… нам… следовало бы отправиться… в башню… вместе. Теперь… я…

Бёртон наклонился, чтобы расслышать угасающий голос.

– Что вы говорите?

– …ненавидел войну… и глупость…

Бёртону показалось, что де Бержерак умер, но француз вымолвил еще:

– Констанс! – потом вздохнул, и его не стало. Бёртон заплакал.

Часть двенадцатая
Последние 20 000 мильГлава 39

Бёртону и Харгривз наряду с другими оставшимися в живых пришлось выдержать гнев Ла Виро. Высокий, темнолицый, большеносый епископ бушевал битый час, расхаживая перед шеренгой «преступников». Они стояли у почернелого собора, огромного и крайне нелепого сооружения.

Греческий портик с ионическими колоннами венчал луковичный купол с гигантской каменной спиралью на макушке. Все это были символы Церкви Второго Шанса, что не мешало Бёртону и прочим находить собор безобразным и смешным. Как ни странно, но именно дурной вкус Ла Виро, создателя этого архитектурного чуда, помог им выдержать гневную речь. Он был во многом прав, но нагородил и немало глупостей.

Что ж делать – только он мог дать им граали, одежду, кров. Поэтому спасенные не защищались, но давали выход своему гневу, втихомолку посмеиваясь над уродливым храмом и его строителем.

Наконец Ла Виро устал живописать глупость, черствость, жестокость, кровожадность и эгоизм тех, кто стоял перед ним. Он воздел руки и заявил, что ему тошно на них смотреть. Он вернется в храм и помолится за ка убитых ими вироландцев. А также за живых и мертвых грешников, хотя они этого не заслуживают. Корабельщиков он передает брату Фениксо, известному ранее как Герман Геринг.

– Вид у вас как у наказанных за дело детей, – сказал Геринг. – Надеюсь, вы так себя и чувствуете. Но пока что я не питаю на ваш счет особых надежд. Это потому, что я зол на вас. Но я преодолею свой гнев и тогда сделаю все, чтобы помочь вам измениться к лучшему.

Он провел всех в заднее помещение храма, где вручил каждому грааль и одежду, включая и теплые вещи.

– Все остальное, что вам понадобится, придется добывать самим, – сказал он и отпустил всех, попросив остаться одного Бёртона.

– Вы слышали, что Сэмюэль Клеменс умер от сердечного приступа?

Бёртон кивнул.

– Очевидно, он думал, что брат Эрико по-прежнему намерен свести с ним старые счеты. Это оказалось последней каплей после того, что он пережил во время боя. Последняя соломинка сломала спину верблюда – и сердце человека.

– Джо Миллер рассказал мне об этом утром, – сказал Бёртон.

– Да-а. Если кто-то не займется этим титантропом, он тоже умрет от разбитого сердца. Он по-настоящему любил Клеменса.

Геринг спросил Бёртона, намерен ли тот продолжать свой путь к истокам. Бёртон ответил, что не затем шел так далеко, чтобы отказаться. И намерен отправиться к башне как можно скорее.

– Придется вам построить себе парусник. Люди Клеменса, конечно, не разрешат вам плыть вместе с ними на «Афиш не расклеивать».

– Кто знает.

– Вы хотите сказать, что похитите катер в случае отказа? Бёртон промолчал.

– Есть ли предел насилию, которое вы творите?

– Я не говорил, что прибегну к насилию. Я только намеревался в ближайшее время поговорить с Андерсоном.

– Андерсон убит. Предупреждаю вас, Бёртон, не проливайте больше здесь крови!

– Я сделаю все, чтобы этого избежать. Право же, мне это нравится не больше, чем вам. Однако я реалист.

Маленький катер «После вас, гасконец» пропал вместе со всей командой. Никто не знал, что с ним сталось, хотя некоторые вироландцы будто бы видели, как он взорвался.

– На катере, если идти хорошим ходом, до истока можно добраться дней за тридцать, – сказал Геринг. – Но агенты этиков окажутся там раньше вас.

– Так вы о них знаете? – опешил Бёртон.

– Да. Я говорил ночью с Фрайгейтом и с Миллером, стараясь облегчить их горе. Я и раньше знал больше, чем вы думаете, и многое подозревал. С полным основанием, как выяснилось. Ни один из двоих не счел нужным скрыть от меня существование этика-ренегата. Я рассказал об этом Ла Виро, и он теперь погружен в тяжкие раздумья. Это стало для него большим потрясением, хотя нисколько не отразилось на его вере.

– А на вашей?

– Не вижу причин ее менять. Я никогда не считал создателей этого мира ни ангелами, ни демонами. Однако две истории, услышанные мною, содержат немало загадок. Самая интригующая и самая печальная из них касается участи, постигшей инопланетянина с корабля Клеменса – кажется, его звали Монат.

– Как? В первый раз слышу об этом. Геринг передал ему рассказ Миллера и спросил:

– Так вы говорите, что его спутник, Фрайгейт, тоже исчез?

– Тот Питер Джейрус Фрайгейт был агентом. Он не был точной копией Фрайгейта, о котором вы говорите, но очень на него походил. Он мог бы быть братом Фрайгейта.

– Возможно, когда вы попадете в башню – если попадете, – вы найдете ответ.

– Я нашел бы ответ еще скорее, если бы догнал агентов, ушедших на катере, – мрачно сказал Бёртон.

Поговорив с Герингом еще немного, он ушел, так и не сказав Герману, что означают новости о Монате и мнимом Фрайгейте. А означают они, что этик Икс, Таинственный Незнакомец, плавал на «Внаем не сдается». И что он избавился от Моната часов восемь спустя после своего появления на судне. Почему? Потому что Монат узнал бы его. Икс сменил свой облик, но Монат опознал бы его рано или поздно. Скорее рано. Поэтому этику пришлось действовать быстро. Хотелось бы Бёртону знать…

Итак, Икс плавал у Клеменса. Остался ли он в живых после боя? Если да, он должен быть где-то здесь, в горстке спасшихся с «Внаем не сдается».

Если только он не уплыл сразу вверх по Реке или не перебрался на другой берег.

Бёртон вернулся к Герингу и спросил, нет ли спасенных на той стороне озера и не ушел ли кто-нибудь по скальной тропе через пролив.

– Нет, – сказал тот. – Если бы были такие, я бы знал. Бёртон постарался не выказать своего волнения, но Геринг спросил с улыбкой:

– Вы думаете, что Икс здесь, не так ли? Близкий, но неузнаваемый?

– Вы чертовски догадливы. Да, я так думаю – если только он жив. Струбвелл и Подебрад были агентами – теперь об этом можно сказать, – но они убиты. Возможно, та же участь постигла и Икса.

– А видел ли кто-нибудь, как погибли Струбвелл и Подебрад? Да, знаю – Джо Миллер считает Струбвелла убитым, поскольку тот не вышел из рубки, когда она обвалилась. Но Струбвелл мог выйти и позже. А о Подебраде известно лишь то, что его никто не видел после столкновения судов.

– Хотел бы я заполучить их живыми. Уж я бы вызнал у них правду. Однако я все же думаю, что они мертвы. Веским доказательством служит то, что вы, местные жители, их не видели. Что же до Икса – не знаю.

Бёртон простился с Герингом и пошел к полуобгоревшему причалу, где стоял «Афиш не расклеивать», похожий на чудовищную черную черепаху. Круглый верх был панцирем, а длинный узкий нос – вылезающей из него головой. Дуло торчащего на носу парового пулемета было языком, а дуло, торчащее на корме, – хвостом.

Бёртон слышал от кого-то из команды, что катер имеет на борту большой батацитор и может разместить с удобствами пятнадцать человек, а если потесниться, то и двадцать. Он делает тридцать пять миль в час против десятимильного течения и десятимильного же ветра. На катере есть пятнадцать винтовок и пятнадцать пистолетов, стреляющих пороховыми патронами, десять пневматических винтовок и еще много разного оружия.

На причале стояли Джо Миллер, с ручищей в гипсе, несколько членов команды и несколько спасшихся с «Внаем не сдается». Бёртону описали нового капитана «Афиш», и он узнал Кимона без труда.

Кимон, невысокий, коренастый, смуглый, с внимательными карими глазами, был древним греком, чьи деяния Бёртон изучал и в школе, и после нее. Кимон, крупный военачальник, флотоводец и государственный деятель, был одним из создателей афинского государства после персидских войн. Родился он в 505 году до н. э., если Бёртон правильно помнил.

Консерватор Кимон стоял за союз со Спартой, что шло вразрез с политикой Перикла. Отцом его был знаменитый Мильтиад, победитель в битве при Марафоне, где греки обратили вспять орды Ксеркса. Кимон участвовал в морской битве при Саламине, в которой афиняне потопили двести вражеских судов, сами потеряв только сорок, и навсегда покончили с господством персиян на море.

В 475 году Кимон изгнал пиратов со Скироса, нашел и перевез в Афины кости Тезея, легендарного основателя аттического государства, убившего Минотавра в лабиринтах Кносса. Кимон был в числе судей, давших Софоклу первый приз за его трагедию на состязаниях в Дионисии в 468 году.

В 450-м Кимон возглавил экспедицию против Кипра и погиб во время осады Китиума. Его тело отвезли в Афины и похоронили там.

Сейчас он был вполне живой и очень вредный. Он громко спорил с группой людей Клеменса. Бёртон, изображая из себя вироландца, стоял и слушал.

Спор, видимо, шел о том, кого катер возьмет в дальнейшее путешествие вверх по Реке, а также о старшинстве. Кроме одиннадцати членов команды «Афиш» в живых остались еще десять человек с корабля Клеменса. Трое из них были старше Кимона по званию, но Кимон настаивал на том, что командир катера он и каждый, кто взойдет на борт, будет ему подчиняться. Кроме того, он не возьмет в рейс больше одиннадцати человек, и ими станет команда «Афиш». Впрочем, он готов взять и посторонних, если кто-то из его людей не пожелает плыть дальше.

Кимон и остальные вскоре ушли на катер, но их громкие голоса доносились сквозь открытые иллюминаторы.

Титантроп не пошел внутрь. Он стоял на месте, тихо бормоча что-то себе под нос. Глаза у него были красные, и видно было, что он в глубоком горе.

Бёртон подошел к нему и представился.

Джо Миллер густым басом пророкотал по-английски:

– Да, я злышал про ваз, мизтер Бёртон. Зэм говорил мне. Как вы здезь оказализь?

– Я плыл на «Рексе», – неохотно сознался Бёртон.

– Какого черта вы там делали? Ведь вы – один из людей этика, так?

– Да. Но я не знал до вчерашнего дня, что и на «Внаем не сдается» есть его рекруты. Хотя, по правде сказать, подозрения у меня были.

– А кто зказал вам вчера?

– Сирано де Бержерак.

– Зирано! – просветлел Джо. – Так он жив? Я думал, нет. Где он?

– Нет, он убит. Но он узнал меня и сказал, что к нему и Клеменсу тоже приходил этик.

Бёртон счел за благо умолчать о том, что это его женщина убила де Бержерака.

Титантроп, казалось, переживал какую-то внутреннюю борьбу. Потом он успокоился, едва заметно улыбнулся и протянул Бёртону свою здоровенную лапу.

– На, держи. Я на тебя зла не держу. Взе мы хороши. Превратнозти войны, как говаривал Зэм.

Рука Бёртона исчезла в ладони титантропа. Джо с умеренной силой пожал ее и отпустил.

– Не надо бы тут разговаривать, – сказал Бёртон. – Слишком много народу. Пойдем со мной, и я представлю тебя людям, которые знают про этика.

Они пошли к холму за храмом, где Алиса и остальные строили хижины. Бёртон отозвал в сторону ее, Фрайгейта, Нура и Афру Бен. Представив им Миллера, Бёртон попросил Джо рассказать все, что ему известно об Иксе и его рекрутах. Рассказ получился длинный, часто прерывался вопросами и закончился, лишь когда ужин давно прошел. Не достроив свои хижины, пятеро улеглись спать в портике храма, укрывшись одеждой.

После завтрака они снова занялись стройкой, и к вечеру две хижины были готовы. Миллер ненадолго спустился к катеру посмотреть, что там происходит. Когда он вернулся, Бёртон стал рассказывать свою историю. Рассказ пришлось прервать ради погребальной церемонии – хоронили тех, кто не потонул. До похорон их держали в спирту, а теперь уложили на деревянный помост. Миллер оплакивал Сэма Клеменса и свою подругу огромную рыжую древнюю киммерийку.

Когда Бёртон, представляющий «Рекс», и Кимон, представляющий «Внаем не сдается», произнесли несколько слов в память о своих павших товарищах, Ла Виро сказал краткую, но страстную речь о бесполезности их гибели. После этого мертвых возложили на огромный костер и сожгли.

Лишь к шести утра, когда пошел дождь, Бёртон и его спутники досказали свое.

– Я не зобиралзя плыть дальше, – сказал им Джо. – То езть хотел проплыть еще немного, чтобы найти звоих и озтатьзя з ними. Хотя я не уверен, что был бы зчазтлив з ними теперь. Я злишком много видел, злишком много зтранзтвовал, зтал злишком цивилизованным, чтобы мне там было хорошо. Но взе равно к башне я плыть не хотел. Зачем она мне? А теперь, когда я взтретил ваз, я, пожалуй, поплыву. Иначе и гибель Зэма, и зтрадания, и гибель взех этих людей будут напразны. И еще я хочу узнать, кто такой этик. Езли он нас дурачил, как подозревали мы з Зэмом, я его на кузочки разорву, шкуру здеру полозками.

– Полосками? – спросил Бёртон. – Это как же?

– Так говорят в моем племени. Что тут непонятного?

– Кто еще с вашего судна знает об этике?

– Один маленький француз, Маршелен, или барон де Марбо. Зэм ему раззказал. Зэм зчитал, что ему можно доверять. Потом еще этот бедный китаец Тай-Пен – по-назтоящему его звать Ли По. Потом чернозадый вышибала Том Терпин – он еще здорово бацает по клавишам. К Тому этик не приходил, но Тай-Пен как-то брякнул ему по пьянке, что, мол, небожитель, наверно, давным-давно помер от цирроза печени, поэтому нам пришлозь принять и Тома. Но он хороший мужик. Еще Эли Паркер – к нему этик тоже не приходил, но Зэм зказал ему, потому что на Земле Эли был хорошим другом генерала Улизза Гранта и злужил в его штабе в Гражданзкую войну. На пароходе Эли злужил механиком. Он индеец, ирокез из племени зенека. И еще древний шумер, Гильгамеш.

– Гильгамеш?

– А я что говорю. Зэм говорил – кто знает, может, он назтоящий царь города Урука, который жил в третьем тызячелетии до нашей эры. Вряд ли нам мог взтретитьзя кто-то, кто знал настоящего Гильгамеша, поэтому точно мы не знали. Ну и еще древний майя, Ах-К'ак. Он ужазно зильный, хотя и коротышка.

– Ах-К'ак на языке майя значит «огонь», – заметил Бёртон.

– Ага. Но от огня в нем ничего нет, он больше змахивает на колобок. Жирный, как звинья. Но очень зильный, как зказал. Зтреляет из лука дальше взех, кого я знаю, кроме меня, конечно. Дальше даже, чем жители каменного века, которые з нами плавали. У него на верхней губе татуировка – узы, как у дикаря з Борнео.

– Значит, Кимон и все прочие ничего не знают об Иксе и агентах? – спросил Бёртон.

– Езли бы знали, я бы так и зказал.

– Однако среди них могут быть агенты, – заметил Нур эль-Музафир.

– Мне бы хотелось поговорить со всеми, кого ты назвал, – сказал Бёртон. Помолчав, он добавил: – Если бы все мы, знающие об этике, сели на катер, остальным бы пришлось остаться здесь, уступив нам место. Как ты думаешь, возможно это?

– А как же, – ухмыльнулся титантроп, показав огромные зубищи, – Очень даже возможно. Взе равно что найти ледышку в козтре.

– Тогда нам придется захватить катер. Угнать его.

– Я так и думал. И почему это мы делаем зтолько неэтичных вещей, чтобы помочь этику?

Глава 40

В группе было одиннадцать человек. Пятерых из них завербовал сам этик-ренегат. Это были Ричард Фрэнсис Бёртон, Нурэддин эль-Музафир, Тай-Пен, Гильгамеш и Ах-К'ак. Так они, по крайней мере, утверждали. Но Бёртон мог быть уверен только в самом себе. В группе могли быть и агенты, и даже этики.

Джо Миллеру об Иксе рассказал Сэмюэль Клеменс. Алисе – Бёртон. Афра Бен не знала об этике до вчерашнего дня, но горела желанием участвовать в экспедиции. Ей рассказал о Незнакомце де Марбо, слышавший о нем от Клеменса. Поскольку эти двое когда-то были любовниками и опять стали ими, все остальные согласились взять с собой Афру.

Эли Паркер, сенека, тоже узнавший об Иксе от Клеменса, сначала собрался с ними, но передумал.

– Пусть черти возьмут башню, этиков и все прочее, – сказал он Бёртону. – Я останусь здесь и попробую поднять «Внаем». Он лежит на глубине каких-нибудь сорока футов. Подниму его, починю и уплыву вниз по Реке. Что толку гибнуть, пытаясь доказать то, что доказать нельзя? Этики не желают, чтобы мы совали нос в их дела. По-моему, все несчастья произошли как раз из-за нашего вмешательства. Пискатор мог что-то напортить в башне. А Подебрад говорил Сэму, что правобережную линию могли повредить люди, которых он оставил в Нова Бохемуйо. Его офицеры собирались подрыться под питающий камень и посмотреть, нельзя ли использовать его как постоянный источник энергии. Подебрад не велел им это делать и, когда улетал, взял с них слово. Но опасался, что они нарушили обещание и каким-то образом повредили цепь. Если так, вся та местность должна была взлететь на воздух и получиться такая дыра, что справа от Реки образовалось бы новое озеро. Нова Бохемуйо исчезла бы с лица земли. Там были залежи ископаемых – но, если правда то, что говорил Подебрад, теперь конец и рудникам, и новым богемам. Короче, мне неохота связываться с этиками. Я не трус, и все, кто меня знает, подтвердят это. Просто я считаю неправильным вмешиваться в то, в чем мы ничего не смыслим.

Кроме того, подумал Бёртон, тебе хочется стать капитаном парохода и зажить на широкую ногу.

– От местных большой помощи тебе не видать, – сказал он Паркеру, показывая на берег, откуда одни лодки отчаливали, а другие готовились к отплытию. – Через месяц тут почти никого не останется. Ла Виро отсылает всех вниз – поддержать веру во второй шанс, внести поправки в учение и привести в Церковь новообращенных. События последних лет пошатнули веру многих.

– Угу. – Паркер скривил широкое бронзовое лицо в сардонической ухмылке. – Ла Виро и сам пошатнулся. Он, сдается мне, все время молится, стоя на коленях. Он теперь уже не так уверен в себе.

Бёртон не стал уговаривать индейца идти с ними и на прощание пожелал Паркеру удачи, хотя никакой удачи ему не будет. «Внаем не сдается» останется там, где лежит, пока течение не столкнет его с мели и он не уйдет на дно, на глубину трех тысяч футов.

Когда же и «Афиш не расклеивать» потонет или износится, настанет конец всей технике мира Реки. Металлические инструменты и оружие со временем тоже износятся, и хорошо, если у жителей долины останутся каменные орудия. Вся планета вернется в деревянный век.

То, что рассказал Паркер о Подебраде, конечно, интересно. Виновна Нова Бохемуйо в разрыве линии или нет, Подебрад определенно был агентом или этиком. Лишь будучи одним из них, мог он знать, где залегают металлы. Или что попытки подключиться к линии чреваты катастрофой.

Но Подебрад, или как там его звали по-настоящему, умер.

Кто знает, может он-то и был Иксом?

Услышав позади знакомый голос, Бёртон обернулся. Его догнал Герман Геринг, сильно похудевший, хотя и прежде был худ, с мрачным выражением на широком лице и с темными кругами под глазами.

– Синьоро Бёртон!

– Хотите сопровождать меня? Но почему?

– По той же причине, которая движет вами. Мне необходимо знать, почему у нас все разладилось. Я всегда хотел это знать, но мне казалось, что гораздо важнее поднять этический уровень наших ка. А теперь… не знаю. Нет, знаю! Кроме веры мы должны обладать и знанием. То есть… только вера может поддержать нас, если мы чего-то не знаем. Но теперь… быть может, мы сумеем узнать?

– А что думает об этом Ла Виро?

– Мы с ним поссорились – не думал я, что такое возможно. Он настаивает, чтобы я отплыл вниз по Реке. Сам он намерен доплыть до устья, хотя бы на это ушло триста лет, и все это время проповедовать. Хочет восстановить пошатнувшуюся веру…

– Почему он думает, что ее необходимо восстанавливать?

– Ему известно, что происходит за сто тысяч миль ниже нас. А что происходит там, то, вероятно, происходит повсюду. И разве вы сами не замечали по пути сюда, сколько в людях сомнений, сколькие отошли от Церкви?

– Замечал, но не слишком об этом задумывался. Этого, в сущности, следовало ожидать.

– Да. Даже некоторые вироландцы усомнились, а ведь у них есть Ла Виро, способный поддержать их. И я верю, что лучший выход – это добраться до башни и выяснить, что же там случилось. Тогда всем станет ясно, что Церковь права; ни у кого больше не останется сомнений, и все как один примкнут к ней.

– А вдруг вы узнаете нечто такое, – протянул Бёртон, – что разобьет вашу веру на куски?

Геринг содрогнулся и закрыл глаза.

– И такое возможно. Но моя вера так сильна, что я готов рискнуть.

– Буду с вами откровенен. Вы мне не нравитесь. И никогда не нравились. Вы изменились, это верно. Но я не могу простить вам того, что вы сделали со мной и с моими друзьями. Точнее, простил, но не забыл. И полагаю, что оба Геринга по сути своей одинаковы.

Геринг умоляюще протянул к Бёртону руки:

– Да, это мой крест. Я заслужил его и буду нести, пока каждый, кто знает о моих злодеяниях, не простит меня от всего сердца. Но сейчас не в этом дело. А в том, что я могу быть очень полезен вам. Я человек быстрый, сильный, решительный, к тому же неглуп. Притом…

– Притом вы шансер, пацифист. Что, если нам придется сражаться?

– Я не поступлюсь своими принципами! – с жаром сказал Геринг. – И не стану проливать людскую кровь! Однако я очень сомневаюсь, что вам придется драться. Местность выше по Реке мало населена, и ее населенность становится все меньше. Вы ведь видели, сколько лодок идет через пролив? Распространился слух, что вироландцы уезжают и жители верхних областей покидают свои холодные края, чтобы обосноваться здесь.

– Однако бой все же возможен. Вдруг мы догоним агентов и надо будет заставить их говорить. И кто знает, что ждет нас в башне? Возможно, нам придется бороться за свою жизнь.

– Вы согласны взять меня?

– Нет. Это решение окончательное, и я не намерен более его обсуждать.

Геринг прокричал вслед Бёртону:

– Если вы меня не возьмете, я отправлюсь один! Бёртон оглянулся. Геринг, весь красный, потрясал кулаком.

Бёртон улыбнулся: даже этически развитые священники Церкви способны злиться.

Оглянувшись еще раз, он увидел, что Геринг быстро и решительно шагает к храму. Подался, наверно, к Ла Виро – сказать, что не подчинится приказу и не поедет вниз по Реке.

Ночью все одиннадцать с Бёртоном во главе обезоружили часовых катера. Они тихо подплыли от берега и взобрались на катер с левого борта. Двое часовых сидели на поручнях правого борта и разговаривали. Налетчики схватили их сзади, заткнув им нос и рот, пока те не потеряли сознания. В тот же миг Джо Миллер проник на судно с берега, окликнул оставшегося часового, схватил его, утащил, как тот ни брыкался, на нос и швырнул в воду.

– О гозподи! – сказал он своей вопящей жертве. – Мне очень неохота это делать, Змит, но долг зовет! Передай Кимону, что зожалею.

Разделавшись с часовыми, группа Бёртона перенесла на катер свои граали и прочие пожитки, а также связки веревок и разный инструмент, добытый ныряльщиками с «Внаем не сдается». Афра Бен включила свет и, как только весь багаж загрузили на палубу и отдали концы, увела катер от причала. Скоро он уже шел на полной скорости, а позади пылали факелы и слышались вопли.

Лишь когда катер прошел через пролив, Бёртон ощутил, что они в самом деле вступили в предпоследнюю стадию своего долгого, долгого путешествия.

Бёртон мельком подумал об Иксе. Судя по словам Сирано, Икс сказал, чтобы рекруты год ждали его в Вироландо. Но ни Бёртон, ни его спутники ждать не желали. Теперь или никогда.

Двигаясь против прибрежного течения при тридцати милях в час и останавливаясь только на два часа в день, катер проходил в сутки около шестисот шестидесяти миль. Когда путники покинут катер, им останется самая трудная часть пути. А до этого нужно наловить и закоптить рыбы, напечь желудевого хлеба и насобирать бамбуковых побегов.

Но их рацион не ограничится этим. Они везли с собой двадцать «свободных» граалей, отчасти принадлежавших им, отчасти похищенных. И собирались наполнить их у последнего камня, создав добавочный запас провизии. Скоропортящиеся продукты они поместят в холодильник или положат в ящик и потащат за собой на буксире.

По мере продвижения на север Река становилась шире. Очевидно, ее расширили этики, чтобы сюда поступало больше скудного в этих местах солнечного света. Температура днем была терпима – день здесь был длиннее, чем в оставшихся позади областях, – и достигала шестидесяти двух градусов по Фаренгейту. Но чем дальше на север, тем холоднее будет. Кроме того, здесь долго держится туман.

Геринг верно говорил о малонаселенности этих мест. На квадратную милю здесь приходилось около ста человек, да и это число постоянно сокращалось, о чем свидетельствовало множество лодок, плывущих вниз по Реке.

Джо Миллер, стоя на носу, с тоской глядел на береговых титантропов. Когда катер остановился для подзарядки, Джо сошел на берег поговорить с ними. Беседа шла на эсперанто, поскольку наречия Джо никто не знал.

– Ну и ладно, – сказал Джо. – Взе равно я его почти забыл. Ах ты, гозподи! Неужто я не увижу больше звоих родителей и друзей, взе мое племя?

К счастью, здешние титантропы отнеслись к нему доброжелательно. Теперь их тут жило гораздо меньше, чем пигмеев, и почти все они приняли веру во второй шанс. Бёртон с Джо пробовали завербовать кого-нибудь, но потерпели неудачу. Великаны не хотели иметь ничего общего с живущими в башне.

– Они все боятся дальнего севера, – сказал Бёртон. – И ты, наверное, тоже боялся. Как это ты решился пойти с египтянами?

Джо выпятил свою мощную, как у гориллы, грудь.

– Это потому, что я храбрее других. И умнее. Хотя, езли по правде, я чуть не обделалзя, увидев башню. Но это изпытал бы любой на моем мезте. Погоди, позмотрим, что ты зкажешь, когда зам ее увидишь.

На десятый день пути они устроили стоянку, продлив ее на несколько суток. Население здесь, с небольшой примесью титантропов, состояло из скандинавов – древних, средневековых и современных. Были здесь, однако, люди также из других времен и стран. Мужчины с катера, не имевшие подруг, тут же принялись приискивать себе компанию на ночь. Бёртон расхаживал повсюду и расспрашивал, не видел ли кто здесь мужчин и женщин, угнавших с «Рекса» катер, а затем бросивших его. Видели их многие, и все утверждали, что они снова отправились вверх по Реке в украденных лодках.

– А не проходили здесь другие люди, говорившие, что они с «Внаем не сдается»? Это такой же, как «Рекс», гигантский железный корабль с колесами, которые движут электрические моторы.

– Нет, таких тут не видали.

Бёртон и не ожидал, что дезертиры станут объявлять, кто они такие. Однако, судя по описаниям тех, кто отправился на север за последние несколько недель, среди них были и дезертиры с «Рекса», и дезертиры с «Внаем не сдается» – последних опознал де Марбо.

– Скоро мы их догоним, – сказал Бёртон.

– Если повезет, – заметил француз. – Мы можем пройти мимо них ночью. Или они услышат о нашем приближении и спрячутся, пока мы не пройдем мимо.

– Во всяком случае, в башню мы попадем первыми.

Прошло двадцать дней. Теперь агенты с обоих пароходов наверняка должны были остаться позади. Хотя Бёртон останавливал катер через каждые двадцать миль и расспрашивал местных, след агентов пропал. Тем временем Бёртон изучал свою команду. Только двое, благодаря своему плотному сложению и чертам лица, могли бы быть этиками Танабуром и Логой: Гильгамеш и Ах-К'ак. Однако оба они были темнокожи, с темно-карими глазами. У Гильгамеша были вьющиеся, почти курчавые волосы, а у Ах-К'ака – слегка раскосый разрез глаз, точно его ближайшие предки были монголы. Каждый бегло говорил на своем будто бы родном языке. Не то что агент Спрюс, выдававший себя за англичанина двадцатого века и разоблачивший себя в глазах Бёртона легким иностранным акцентом. Бёртон не слишком хорошо знал шумерский или язык майя, но чуждое этим языкам произношение и интонацию различил бы.

Это означало одно из двух: либо один из них, а возможно, и оба в совершенстве овладели своими языками, либо они невинны и действительно являются теми, за кого себя выдают.

На двадцать второй день пути в местности, где на один питающий камень приходилось не более пятидесяти человек, к Бёртону подошла высокая костлявая женщина с большими глазами и большим ртом. На черном африканском лице сверкали белые зубы.

Она говорила на эсперанто, густо приправленном захолустным акцентом штата Джорджия. Звали ее Блессид Грумз, и она желала проплыть как можно дальше на север на катере. А там она пешком пойдет к истокам.

– Туда ушла моя мать, Агата Грумз. Я ищу ее. Должно быть, она обрела Господа и теперь, сидя по правую руку от него, ожидает меня! Аллилуйя!