Текст книги "Сестрички"
Автор книги: Фэй Уэлдон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)
– Я рада, что она умерла, – жестко говорит Джемма. – Вся ее жизнь была мне упреком. Мэй была праведницей – и куда это привело ее? Что она получила при жизни? Десять лет полиартрита. А после смерти? Два человека на похоронах.
– А сколько, ты думаешь, придет на могилу к тебе, если ты и впредь будешь такой же?
– Я распоряжусь, чтобы каждому у ворот кладбища давали деньги. И ко мне придут сотни.
Об Эльзе они забыли. Она уходит, пока не всплыла катастрофа с майонезом, идет к себе, чтобы выпить, наконец, противозачаточную пилюлю – и не находит знакомого розового пакетика. Он же был здесь, в тумбочке, где кроме него ничего не лежало! Эльза ищет в сумке, по карманам, в столе – нет. И только теперь предстоящие события видятся ей совсем в ином свете.
Глава 9
– Все ясно, – мрачно говорит Виктор за ужином, – при первом порыве холодного ветра они включат центральное отопление, и всему настанет конец.
– В каком смысле? – спрашивает Эльза.
Они с Виктором ужинают вдвоем, едят гороховый суп-пюре, холодную дичь с картофелем и капустным салатом (под соусом винегрет, а ни в коем случае не майонез), а на десерт шоколадный мусс со сливками. Со своего места на сотрапезников взирает Будда, стоит у них над душой и Энни в позе любезно-услужливой, но с отрешенным взором. Она, как водится, размышляет о политике.
– Вся приличная мебель деформируется и потрескается.
– Но им же надо обогревать дом.
– В прежние времена умудрялись обогревать дома без центрального отопления. И в семнадцатом, и в восемнадцатом, и в девятнадцатом веках, и раньше. Кстати, тогда люди не столько заботились о произведениях искусства, сколько берегли себя. А что досталось нам? Ширпотреб и центральное отопление. Рассвет комфорта пришелся на закат творчества и фантазии.
– Не сомневаюсь, что ты прав, – говорит Эльза и тут же добавляет: – Может, нам домой уехать, пока никто не видит? Сядем в машину да уедем, а?
Виктор на эту тему уже размышлял. Библиотечную стремянку спокойно можно было бы припрятать под задним сиденьем «вольво». В наказание он, конечно, лишится дружбы с Хэмишем и обстановки биллиардной, зато сохранит себе Эльзу, Впрочем, машина заперта в гараже на секретные замки. Хэмиш, несомненно, все предусмотрел. Виктор выкладывает свои соображения Эльзе.
– К тому же, – добавляет он, – кровати здесь очень удобные, а мне что-то не светит ночевка в нашей лавке.
– Если бы ты разрешил, я давно бы сделала наше жилье удобным и уютным, – с жаром заявляет Эльза. – Мы могли бы ширмой выгородить кухонную нишу и поставить кровать, а не хлипкий диван.
Виктор смеется, хотя и мрачно.
– Тебе осталось только половики всюду расстелить, – замечает он. – Копни любую женщину, и на тебя выскочит очередная Дженис.
– Но ты же сам сказал, что жить в лавке неудобно.
– Да, но я не говорил, что жажду комфорта. – Виктор раздражен. Хэмиш перехитрил его. Виктору это совсем не нравится. – Завтра есть поезд в десять тридцать, – сообщает он Эльзе. – После завтрака я подброшу тебя на станции, потом окончательно договорюсь с Хэмишем о цене и к вечеру буду уже с тобой.
Эльза поднимает свои голубые очи.
– Виктор, я уеду отсюда с тобой, не раньше, – говорит она.
Он накладывает себе изрядную порцию шоколадного мусса. С Дженис, вдруг вспомнилось ему, такие блюда он ел каждый вечер. И в животе не урчало от бесконечного бурого риса, полусырых овощей и орехов. Углеводы, грубая клетчатка, белки, все просчитано, все в строгой пропорции, все подчинено идеалу долгожительства и профилактике канцерогенных заболеваний… А нужно ли ему долгожительство с Эльзой? Может, лучше ранняя смерть с Дженис? Если бы я предлагал Дженис поехать завтра на станцию, она согласилась бы, думает Виктор. Дженис моя жена. А Эльза – машинистка.
– Ты что, стыдишься меня? – наступает Эльза.
– Не стыжусь, – осторожно говорит Виктор. Лгать он ненавидит. Для него это унизительный, недостойный акт. Но и отказаться ото лжи во спасение он не может, как не может причинить боль другому. – Дело в том, что Дженис и Уэнди относятся к жизни серьезно, а ты нет. Я не хочу, чтобы им было больно. Для женщины в возрасте моей жены ужасным ударом будет узнать, что кто-то занял ее место. У тебя впереди вся жизнь, а у нее все в прошлом. И для Уэнди будет переживанием выяснить, что у вас с ней совпадает день рождения. Я уж не говорю о фрейдистской стороне этого дела. Сам я как-то не сообразил, пока Джемма не сказала…
– Я к своей жизни отношусь вполне серьезно, – негодует Эльза.
– Эльза, дорогая, ты ошибаешься! – восклицает Виктор. – Я и люблю-то тебя за то, что ты несерьезна. Разве непонятно? Девятнадцатилетние девушки как раз и славятся своей беспечностью, даже безалаберностью и очаровательным индивидуализмом.
– А мне пока восемнадцать, – возражает Эльза. – Завтра еще не наступило. И прошу тебя, не мудри. Не порти мне день рождения.
– Не порти мне день рождения, – передразнивает Виктор. – Послушай сама, что ты говоришь! И ты еще будешь уверять меня, что относишься к жизни серьезно. Посмотри, с какой легкостью ты бросила родной дом – в порыве юношеского раздражения! Посмотри, как рассталась с работой – ни секунды не колебалась. И около меня ты оказалась по сиюминутной прихоти.
– Порывы, колебания, прихоти! – возмущается Эльза. – Это была любовь. Я полюбила тебя.
– Любовь прекрасно объясняет многое, но конкретным поводом для тебя была не любовь. Я же обратил внимание, что «любить» ты употребила в прошедшем времени. По крайней мере, у тебя хватило смелости и честности заявить об этом. Что же, все ясно. Мысли твои заняты Хэмишем. Тебе интересен этот похотливый толстосум. Секс для тебя тоже категория несерьезная, скорее азартная.
– Все, что тебя волнует, это твоя ветхая библиотечная лестница. Для тебя вещь важнее живой души.
Виктор берет свою чашку и выходит на открытую веранду. Он будет пить кофе здесь. Ему ни к чему такие пререкания. Дженис, кстати, крайне редко вступала с ним в перебранку.
Эльза идет звонить Марине, и скоро ей становится легче на сердце, потому что она всласть обсудила с подружкой сексуальные выверты Виктора и тем самым отомстила ему. Довольна и Марина: она поделилась переживаниями своей приятельницы, любовник которой склонен к вуаеризму.
– Знаешь, я бы с удовольствием окунулась в твои проблемы, Эльза, – в конце концов признается Марина. – Честное слово, завидую.
Вспыхивает цепь фонарей вокруг бассейна в парке, и мгновенно исчезает лунный свет. Там, где только что на фоне густо-звездного ночного неба серебрились остроконечные и округлые очертания деревьев, теперь зияет бархатная чернота, и на ее мягких складках – бриллиантово-голубой бассейн. Виктор уходит в дом, раздраженный таким кощунством по отношению к природе.
Элис катит Джемму к бассейну. За ними бредет Эльза. На Элис черный закрытый купальник, а Джемма завернута в белый шелковый балахон. Горячий воздух, который гонят кондиционеры у бассейна, нагревает и без того душную ночь.
– Ты сбежала, – с укоризной заявляет Джемма. – Испортила майонез и сбежала. Юные девицы не охотницы отвечать за последствия своих действий. И с Элис ты толком не познакомилась. А ведь я с ней возилась, когда она еще была маленькой девочкой. Теперь она со мной возится. Элис – первоклассный психотерапевт. Она собирается вновь поставить меня на ноги, правда, Элис?
– Тебе надо только убедить себя, что ты можешь ходить, и ты пойдешь, – громко чеканит Элис. – Ты просто ленива, эгоистична и избалована.
– У меня истерический паралич, – объявляет Джемма, – вряд ли это моя вина, Элис. Как ты все-таки старомодна.
Эльза разевает рот. Джемма сияет.
– На самом деле у меня нет никакой патологии, – говорит Джемма, – кроме, пожалуй, того, что я больше десяти лет не могу ходить.
Она звонко хлопает в ладоши, после чего предлагает Эльзе стакан молока, а себе с Элис берет два виски. Пригубив, Элис начинает разворачивать шелковый балахон.
– Сняла бы ты эти дурацкие бусы, – говорит она.
– Их носила моя мать, – возражает Джемма, цепляясь за ожерелье.
– Одна из немногих ее заслуг, – замечает Элис, опуская Джемму в воду. Загорелые сильные руки с легкостью держат белое нагое тело. Джемма в восторге начинает барахтаться. Ее стан строен и гибок, руки тонки, а ноги хоть и неподвижны, но совершенны по форме.
Элис спрыгивает в бассейн, подхватывает Джемму за талию и осторожно переворачивает ее на спину. Джемма бьет по воде белыми руками, устраивая фонтаны брызг, а ноги безжизненно болтаются на поверхности.
– Толкайся ногами, Джемма, – командует Элис, – толкайся что есть сил!
– Не могу-у, – стонет Джемма.
– Вернее, не хочу-у, – передразнивает Элис, – я вот сейчас отпущу тебя! Греби, толкайся или пойдешь на дно.
Она действительно убирает руки, но Джемма, похоже, намерена утонуть всерьез, поэтому Элис приходится не только ее схватить, но и голову поддерживать над водой.
– Это ожерелье, – уверяет Джемма, – оно тянет меня вниз.
– Тогда сними его.
– Не сниму.
Джемма как поплавок выныривает наружу, радуясь тому, как щекотно стекает с нее вода.
Лобковые волосы у нее сбриты, что придает телу одновременно порочный и невинный вид. Кажется, что оно принадлежит ребенку, хотя признаки возраста налицо. Тело Джеммы, избавленное от разрушительных сил беременности, похоже, начало увядать, не созрев окончательно, как стерилизованное молоко, которое тухнет и портится, но никогда не превращается в пышную, бодряще-кислую простоквашу.
– Я оставила тебе работу для перепечатки, – сообщает она Эльзе, когда Элис снова усаживает ее в кресло. – Видела?
– Видела, – отвечает Эльза. – Сделаю утром.
– Эльза – превосходная машинистка, – с фальшивым восторгом поясняет Джемма, и Элис без особого интереса оглядывает Эльзу.
– Вы как противоположные концы цветового спектра, – говорит Джемма, глядя на девушек. – Воплощение противоположных форм женского существования. А я, между прочим, рассказываю Эльзе историю моего недолгого секретарства.
– Да? Какую же версию ты избрала для нее?
– Послушай, сама узнаешь.
1966-й год.
Через все круги лестницы прошла Джемма, чтобы записать под диктовку мысли мистера Фокса. Если бы она оступилась… если бы она упала… Нет, конечно, она поднялась.
Влюбленные девушки не так часто падают на пути к своему «предмету»; на ногах у девушек вырастают крылья, им все нипочем.
Джемма постучала в дверь, и ее сразу открыл мистер Фокс, разодетый в белый кафтан и увешанный золотыми цепочками.
– Никогда не стучи в двери, – сказал он. – Это вульгарно. Открывай и входи. Даже дворецкий не стучит в дверь.
– Чего только не повидали дворецкие! – позволила себе пошутить Джемма. Ее реплика не произвела впечатления на Фокса.
– Ты опоздала.
– Мэрион задержала меня. Извините.
– Никогда не извиняйся. Если виновата, наступай еще. Что, Мэрион тебя заговорила? Она частенько болтает.
– Да. Я даже не думала, что она такая непосредственная.
– Правда? По мне она слишком уж в теле. – Мистер Фокс кивнул, указывая Джемме на стул в форме орхидеи. Сидеть на нем было не очень удобно.
– Не разевай рот и не глазей по сторонам. Это раздражает. Учись ничему не удивляться и ничем не восхищаться.
– Но эта комната… это что-то…
Крошка-колибри запуталась в волосах у Джеммы, и Фокс бережно освободил ее из ловушки. К кому тянулось его сердце – к хрупкой пташке или к Джемме? Трепетала птичка, трепетала и девушка от близости рук мистера Фокса.
– Нам надо написать пару писем. Среди моих клиентов леди Сильвия Как-Там-Ее. Она только что сделала пластическую операцию, желая, чтобы на ее ушах эффектнее смотрелись мои изделия. Однако она жалуется, что золото слишком тяжело, и спрашивает, нет ли у меня какого-нибудь нового сплава, из которого можно было бы плести украшения.
– Рабочему человеку всегда дело найдется, – оживленно заметила Джемма. Так сказал слесарь-водопроводчик, когда Гортензия в четвертый раз с помощью самодельного лука и стрел пробила бак с водой.
– Я не рабочий человек, – возразил мистер Фокс. – Я, художник. Я, творец. Двенадцатилетним мальчиком я зашел к отцу на работу и увидел за одним столиком супругу Ага Хана. Сияние ее драгоценностей будет преследовать меня до конца дней. Я подумал тогда: сколько же она тратит сил, чтобы сотворить свой образ! Но дело того стоило. Ее успех был очевиден. Куда бы она ни ступила, все взгляды следовали за ней. Мой отец был официантом. Фигура незаметная. Я говорю это тебе, потому что знаю, что Мэрион все о моем происхождении уже тебе доложила. Ничтожество всегда стремится принизить того, кому завидует. Я угадал?
– Да.
– Как бы то ни было, я личность значительная, и намерен остаться ею. Мое творчество открывает все двери. Диктовать сейчас ничего не буду, передумал. Это очень скучно. Пусть этим займется мистер Ферст. Он обожает скучные занятия. Вот уж кто неприметен. Если не брать, конечно, его слабость к юным девицам, из-за которой он порой навязчиво выходит на первый план. Сегодня у меня небольшая вечеринка для близких друзей: немного поедим вкусной еды, покурим немного душистой травы, повитаем немного. Уверяю, никаких излишеств! Ты присоединишься к нам?
Приглашение на вечеринку!
Ну, мистер Фокс…
Джемма была околдована звучным, распевным голосом мистера Фокса. Она подняла на него глаза и утонула в зеленовато-голубой бездне. Фокс пугал ее взглядом сверху вниз и снизу вверх. Глаза его были пусты, но Джемма увидела в них неприкрытую страсть. Он любит меня, подумала она, он думает, что я принцесса, переодетая секретарем-машинисткой, что если меня уложить на сотню тюфяков, я почувствую под ними горошину.
Мистер Фокс провел пальцами по щеке девушки, вдоль шеи, ощупал грудь. Движения его были вполне профессиональны, но об этом Джемма не догадывалась. Кстати, никто с точностью не может сказать, где кончается профессиональный интерес и начинается чувственный.
– Прелестно, – сказал мистер Фокс. – Красивая, правильная форма. Одно время я увлекался витыми ободками для грудей – так, в порядке развлечения. Но немногим нравилась жесткость конструкции, заказов стало мало, и я забросил это дело. Выходит, жизнь продолжается, а искусство умирает?
Джемма, отдав свои груди в умелые руки мистера Фокса, стояла подле мужчины так близко, как никогда прежде – кроме, пожалуй, визитов к врачам – и ощущала кожей его дыхание. Теплая, мягко-мятная пелена скрывала глубинное зловоние, и Джемма наслаждалась приторно-дурманящим духом разложения. Избегать безукоризненного совершенства научила ее старая Мэй, которая всю жизнь выбирала себе что похуже. И миссис Хемсли так говорила Джемме, и жена дантиста всю жизнь следовала этому.
Они уверяли, что так написано в Библии, в Книге Судей. Не бойся дурного и гниющего, ибо из него исходит сладость; так было с пчелами, которые угнездились в трупе убитого Самсоном льва. Вот и гонялись всю жизнь за дурным и миссис Хемсли, и супруга дантиста. После смерти, кстати, обе вдовы стали жить вместе, сначала чтобы не скучно было, а потом уж привыкли и не могли расстаться. Дети выросли и разъехались, оставалась с ними только Элис, когда-то малышка, а теперь взрослая женщина. Супруга дантиста со временем переквалифицировалась в хорошего зубного врача, и с легкой своей руки давно уже запломбировала рты всей округе. Буфет миссис Хемсли, вечно пустой, хоть шаром покати, быстро заполнился консервированными крабами, лососем, сливками и прочими деликатесами, которые можно было раздобыть в местной торговле. В свою очередь унылая лавка, где Джемма покупала чечевицу, овсянку и четверть фунта масла, тоже преобразилась. Здесь выросли кассовые аппараты, прилавки с электронными весами, позволяющие взвешивать хоть капельку копченого лосося, хоть мешок зерна. Здесь теперь все было в угоду клиенту, хоть состоятельному, хоть бедному. И пара пожилых дам из отдаленного коттеджа всегда встречала здесь доброжелательные улыбки. Вообще все изменилось! Нашлись желающие приобрести домишко несчастной миссис Дав. Там сделали капитальный ремонт, провели воду и электричество, а кровавые пятна на полу отерли новейшим абразивно-циклевочным аппаратом, после чего текстура деревянного пола заиграла.
Элис получила образование, стала дипломированным психотерапевтом и неохотно рассталась с родным домом. Однако ее место давно заняла вдова дантиста. Вот как несправедлива бывает судьба! Бедная малышка Элис учится не смыкая глаз, работает не покладая рук, чтобы воздать за раннюю смерть отца, чтобы стать отрадой и спасением для матери… и оказаться в конце концов ненужной! Но сознание собственного превосходства в конце концов уступило место прагматическому расчету. К тому же жизнь бежала так быстро, и вдова дантиста со своими консервами (и вишня в сиропе, и даже хайнцовская горчица!) стала неуязвима. Даже еженедельные денежные переводы, которые отправляла Элис матери, казались каплей в финансовом потоке, который бурлил профессиональными стараниями вдовы дантиста.
А Элис бороздила юг страны на своем мотоцикле, имея в багаже спальный мешок, вольный диплом психотерапевта и гору энергии. Она готова была служить бедным, слабым, одиноким, старым.
Грубовато-ласковая Элис. Красотка наша, доброе сердце. Впрочем, это о дне нынешнем, а мы говорим о минувшем.
Джемма была одурманена дыханием мистера Фокса, околдована прикосновением его пальцев, непринужденно перебирающих гроздья грудей под блузкой.
– Что-нибудь еще поведала тебе Мэрион? – неторопливо поинтересовался мистер Фокс.
– Нет.
– Совсем ничего?
– Она говорила немного о сестре мистера Ферста.
– Этого я и боялся. Как это низко – кормиться за счет чужой трагедии.
Мистер Фокс, что-то вы совсем не жалуете Мэрион. Мэрион моя подруга. Впрочем, подружкам положено исчезать, когда появляется дружок. Таков один из законов природы.
– Но почему мисс Ферст сделала такой страшный шаг? Она что, действительно выпрыгнула, а не упала случайно? Я бы никогда не пошла на самоубийство. Я постоянно хочу знать, а что же будет дальше: полетят люди на Луну, например, или нет. А если я умру, то ничего не узнаю.
– Ты молода. Ты любознательна к жизни. А она была старая. Лучше умереть.
– Но старость – не преступление.
– Разве?
– Это произойдет с каждым из нас.
– Когда-нибудь, но не сейчас. Кроме этого, Джоанна Ферст была уродлива.
– Люди не сводят счеты с жизнью из-за уродства.
– И напрасно.
Джемма распахнула очи. Мистер Фокс засмеялся, внезапно обнажил левую грудь Джеммы и принялся задумчиво поглаживать невинно-розовый нежный сосочек.
– Секретарь-машинистка, значит… Не засиживайся в этой роли долго, Джемма, – сказал он и обнажил правую ее грудь. – Какая симметрия! Это редкость, – заметил Фокс. – Ты будешь моей лучшей моделью, Джемма. Мисс Хилари вновь не ошиблась в козырях.
Он застегнул все пуговицы на блузке. Его интерес, увы и ах, действительно ограничивался профессиональной сферой. Джемма, которую обнажившийся плотский инстинкт звал броситься в руки Фокса, прижаться ртом к его чувственным губам и напиться страстным поцелуем, стояла слегка качаясь. Незнакомая сила вожделения вскружила ей голову. Девушка была донельзя озадачена. Над нею бесшумно покачивались перистые пальмовые опахала. Постепенно Джемма пришла в себя.
– Джоанна Ферст умерла себе во благо, – сказал мистер Фокс, неожиданно вынырнувший из зарослей комнатных кустарников. – Она была глупая, жирная, уродливая и, исключая то, что ее богатство позволило создать несколько рабочих мест, она была совершенно никчемной. Она не говорила, а скрежетала, не ходила, а передвигалась. Она была жадной. Конечно, все мы жадные, но в ее жадности не было шика. Она гребла все подряд. Она забирала самые красивые мои изделия, с поросячьим визгом унизывала драгоценными кольцами свои пальцы-сосиски, обсыпала самоцветами свои арбузные груди; мои изящные творения просто терялись в складках жира, в дебрях вонючих волос исчезали изысканные подмышечные и лобковые украшения. Мои работы вообще не предназначены для таких как она. Это казалось кощунством, глумлением над красотой и искусством. Она умудрялась все лишить очарования и тайны.
– Но ведь таков и ее брат, мистер Ферст.
– Мистер Ферст нам необходим, Джемма. Так же, как нам не обойтись без Мэрион, без ее пишущей машинки и досье. Но мы не должны подпадать под их влияние. Так, а что еще рассказывала тебе Мэрион?
– О каком-то дурацком сне.
– Попробую угадать. Думаю, это будет нетрудно. Все мэрион в этом мире видят во сне своего шефа. Я надеюсь, что ты, Джемма, не грезишь обо мне ночами.
– Нет, конечно, нет.
Старая бабка Мэй не зря подозревала в Джемме склонность к лживости.
– Мэрион приснилось, что мистер Ферст убил свою сестру, вот и все, – беззаботно сказала Джемма. – Ей привиделось, что он отрубил ей палец, а затем выбросил ее в окно.
– Мистер Ферст, значит? Отвратительно! – Мистер Фокс, казалось, был удивлен. – Но есть в этом нечто фаллическое. А что произошло с пальцем?
– Она спрятала его в ящике комода, – сообщила Джемма и хихикнула.
– Не сняв кольца?
– Но это же просто сон, – возразила Джемма. Но Фокс уже не слушал ее. Он сел за стилизованный письменный стол и принялся листать альбом с эскизами. Он не пригласил Джемму присоединиться. Девушка осталась под сенью пальм, будто заблудшая в джунглях душа, и раздумывала, не стоит ли ей уйти.
– Ты умеешь готовить? – отовсюду и ниоткуда раздался голос мистера Фокса.
– Картофельную запеканку с мясом, – гордо ответила Джемма.
Миссис Хемсли обожала это блюдо. По субботам Джемма покупала бутылочку кетчупа «Хайнц». К воскресному вечеру не оставалось ни запеканки, ни кетчупа, но девчонки всегда были довольны. И сейчас Джемме приходилось признать: их жизнь была не без светлых минут.
– Хотя картофельная запеканка, наверное, не совсем то, то вы имеете в виду, – поразмыслив, добавила Джемма.
– Верно. Однако это подойдет для специализированного мероприятия, которое я назову «Традиционная английская кухня». Если, разумеется, фарш будет из филейной части, а грибы свежими. Я имел в виду, конечно, другое. Я говорил о средиземноморской кулинарии, в которой изобилует чеснок, томаты, свежая зелень и оливковое масло.
– О! Таких вещей в Кумберленде не купишь.
– Что ты говоришь? Неудивительно, что ты покинула те края. А теперь пойдем на кухню.
И остаток дня Джемма провела в пересечении стальных и стеклянных кухонных плоскостей, которые скрывались за живой зеленой стеной из дикого винограда. Джемма оказалась полезной: она чистила и резала чеснок, открывала банки с томатами, промывала вареные бобы, нарезала копчености, поджаривала во фритюре баранину, в то время как мистер Фокс колдовал над особым блюдом, следуя диковинному рецепту.
Хотел ли он Джемму как женщину? Или она устраивала его как кухарка? И сердце Джеммы отстукивало в мольбе: как женщину, как женщину, как женщину!
– А Мэрион в своем сне не запомнила, где она стояла, когда в комнате происходили те страшные события? – как бы невзначай поинтересовался Фокс у Джеммы, которая старательно скребла сковородку. – Или она витала невидимкой?
– Мэрион сидела в углу между архивным шкафом и стеной. Там все черно-серое, лучше места не найдешь для укрытия.
– А лицо мистера Ферста она отчетливо видела?
– Такое лицо трудно перепутать.
– Мэрион стоит поменьше болтать о своих сновидениях. Это неразумно. К тому же мистер Ферст может рассердиться.
– Даже очень.
– Полагаю, ты могла бы подсказать ей это.
– Конечно, если вы хотите.
– Чего еще ты готова сделать, если я заходу?
– Все, – просто ответила Джемма.
Мистер Фокс помедлил, вчитываясь в кулинарную книгу.
– В субботу я еду в Танжер на встречу с клиентом. Он хочет, чтобы я подобрал размер золотой шнуровки для его сандалий. Ты поедешь со мной?
– В субботу? В какое время?
– А по субботам ты выезжаешь только в определенные часы, Джемма?
– Нет, просто в субботу я должна получить жалованье в агентстве. С десяти до одиннадцати утра.
– Ах, я забыл! Как же я забыл!
Мистер Фокс театральным жестом приложил ко лбу свою холеную белую руку.
– Они платят мне двадцать фунтов. А сколько переводите им вы?
– Сорок.
– Это эксплуатация! – В негодовании Джемма даже вспыхнула.
– Жизнь – сплошная эксплуатация, – заметил мистер Фокс, которого этот факт, похоже, совершенно не волновал. – И если тратить время на переживания по этому поводу, то все равно ничего не добьешься. Наш самолет в полдень. Ты успеешь получить жалованье до отъезда.
Приглашение на вечеринку! Теперь на уикэнд! О!
– Да, Джемма, – добавил мистер Фокс, – пожалуйста, не рассказывай никому о сне нашей Мэрион.
Джемма обещала.
Она улыбается Эльзе и желает доброй ночи. Элис увозит ее в дом.
