Текст книги "Сестрички"
Автор книги: Фэй Уэлдон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)
«Дерзай, – услышала Джемма голос матери, – ну, смелей. Присоединяйся! Или ты хочешь предать меня? Всю жизнь оставаться машинисткой? Я оставила тебе в наследство все, что могла – внешность, женское честолюбие, роскошное тело, которое может служить оружием. Я не успела воспользоваться этим по-настоящему. А ты сумеешь, Джемма. Ну, вперед!»
«Джемма – зашипела совсем рядом старая Мэй. – Не смей! Вспомни, чему я учила тебя: целомудрие, смирение, самоотречение и покорность воле Божьей!»
Джемма перебирала искусственное ожерелье, которое в зеркале у Мэрион казалось вполне подходящим, а здесь стало просто жалким, и молчала. Джемма колебалась.
Престарелый юноша удивленно поднял брови, точнее тонкие нарисованные загогулины, которыми он заменил сбритые брови.
Мистер Фокс покинул вечеринку в компании двух богатых наследниц и светского фотографа.
Джемма чуть не взвыла.
Молодой человек заскучал и исчез.
Джемма возвращалась домой на метро. Да, она возвращалась восвояси, к бабке Мэй. Мать скребла мертвыми руками по стеклу, но тщетно. Всю ночь Джемме пришлось дрожать под французским пуховым одеялом. Этот последний континентальный привет в тонком полосатом пододеяльнике заменил столь привычные шерстяные одеяла. Как известно, пуховым одеялом укрываются все, кто идет в ногу со временем. Они, правда, еще и центральное отопление у себя в домах проводят. Родители Мэрион явно отстали от первого эшелона и ограничились сменой одеял.
Они, кстати, не спали, дожидаясь возвращения Джеммы. Им не терпелось услышать рассказ о жизни богемы. Но Джемма и вздохнуть спокойно не могла, не то что светскими новостями делиться.
Мэрион, которую никуда не приглашали, давно уже выпила снотворное и завалилась спать.
– Такая зануда и недотрога наша дочь, – замечает мама Мэрион. – Неудивительно, что у нее нет никакой личной жизни.
– Она выйдет замуж за похоронных дел мастера и опозорит нас, – вздыхает папа Мэрион.
Когда, наконец, Джемма оказалась в остывшей постели, когда съежилась под слоем пуха, пришли слезы. Она плакала от боли и унижения так, что завозилась во сне Мэрион и тоже поплакала, будто за компанию.
Мистер Фокс дней десять блистал своим отсутствием. Соответственно, не возникало разговоров о поездке в Танжер. А груди Джеммы продолжали ждать. Они лезли вперед, вверх, в стороны, стремясь натолкнуться на чьи-нибудь пальцы. Джемма могла поклясться, что грудь ее увеличилась в объеме сантиметров на пять и даже начала жить своей, отдельной жизнью. Грудь бездумно стремилась отдаться всему человечеству, невзирая на возражения хозяйки, которая отчаянно боролась с беспределом, заматывая свои прелести эластичными повязками, которые старая бабушка Мэрион наворачивала на коленки, и надевая на работу подвенечное платье тетки Мэрион, которая выходила замуж аж в 1928 году.
Мистер Ферст, злодей-сестроубийца, впервые увидев Джемму в таком виде, поднял брови и презрительно ухмыльнулся, после чего плотно закрылся у себя в комнате. Дела фирмы шли вяло. Кроме чистки птичьих клеток работы никакой не было.
В субботу Джемма получила свое недельное жалованье. Мисс Хилари была немного смущена. Наверное, ее тяготило, что она половину заработанного Джеммой берет в качестве комиссионных.
– Вам, юным девицам, хорошо, – как бы в оправдание сказала она. – У вас вся жизнь впереди. А у меня все в прошлом.
В воскресенье семейство Мэрион пригласило Джемму в ботанический сад. Однако самым большим впечатлением был пророкотавший над головами авиалайнер. Он шел на посадку в Хитроу. А азалии уже отцвели.
Воскресным вечером Джемма написала письмо бабке Мэй в дом престарелых, где сообщала, что она, Джемма, из родных мест уехала и начала новую жизнь в Лондоне.
Письмо она так и не отправила. Спустя несколько лет матушка Мэрион нашла его запихнутым в щель между диванными подушками, которые она собралась менять на полистироловые. Тогда никто еще не знал, что они не отвечают требованиям противопожарной безопасности.
А Джемма, не получив от старухи ответа, обиделась и рассердилась.
Ожерелье свое она бросила в помойное ведро, откуда его вовремя извлекла мама Мэрион. Она помыла его и хотела положить в ящик дочкиного комода, где та держала свои «сокровища», но открыть его не смогла.
– Надо же, заклинило! – сказала она. – Придется отцу посмотреть, в чем здесь дело. И вонь какая-то. Что она там держит, дрянная девчонка?
В один прекрасный день Джемма обнаружила возле себя мистера Фокса. Он, грациозно крутанувшись, внезапно куснул ее за белую шейку.
– Я похудел на три килограмма, – сообщил он, – но на двадцать два с четвертью процента стал ловчее физически. Смотри!
Он снова крутанулся, с налету вонзив в нее зубы еще раз.
Цап-цап. Вот и вернулся мистер Фокс. Грудь Джеммы вздыбилась, вспухла на глазах и вдруг с треском разорвала эластичные оковы.
Джемма вскрикнула и как-то однобоко присела.
– Потрясающе, – пробормотал Фокс и отправился проведать попугаев.
Джемма от стыда и отчаяния вся залилась краской. Но мистер Фокс был углублен в себя.
– Ты согласна, что это на пользу? – вдруг серьезно спрашивает он. – Я ведь не выгляжу изможденным?
– Нет-нет! – кричит Джемма.
Мистера Фокса волнует, что подумает Джемма. Его волнует, что подумает о нем каждый, но откуда это может знать Джемма.
Мистер Фокс маскирует недостатки под личиной презрительного равнодушия, как это многие делали до него и будут делать после, но Джемма не замечает этого.
– Я десять дней жил на воде и зеленом салате. Салат был вялый, а вода из крана. А как поживает в мое отсутствие ужасный мистер Ферст?
– Ужасно.
Какая умница ты стала, Джемма. Теперь ты думаешь, прежде чем ответить!
– Джемма, как же я скучал без тебя. Мистер Ферст у себя или его нет?
– Его нет.
– Отлично. Пошли наверх.
И Джемма последовала за Фоксом по лестнице. Вот так в одно мгновение может перевернуться мир. Вот так запросто скука оборачивается чудесными развлечениями.
В темном углу пентхауза в зарослях кадушечных кустов и комнатных лиан работала пожилая женщина – уборщица. На вооружении у нее были щетки, метелки, перьевые кисточки для обметания пыли, тряпки, ведра, пульверизаторы, дезодоранты для мягкой мебели, чистящие пасты и порошки… Она тихо трудилась, время от времени ругаясь себе под нос, когда колибри начинала свистеть над ухом или вцеплялась в седые волосы.
Мистер Фокс держался так, будто этой миссис Олсен вообще не было в помещении. Быстренько научилась этому и Джемма. В конце концов, старухе деньги платят. Чего ей еще надо?
Сочувствия? Признания? Понимания? Чтобы получить это, каждый доплачивает всю жизнь. И часто напрасно.
– А ты пополнела, – сказал Фокс Джемме.
– На один килограмм, – призналась она. – Это все родители Мэрион. Они так меня кормят.
– На убой откармливают?
Что это у него так сверкнули глаза? Хищный блеск волчьих глаз, высматривающих Красную Шапочку, или кровавый сполох в глазах Синей Бороды?
Джемма натянуто смеется. А мистер Фокс не смеется вообще.
– Надеюсь, Мэрион хранит при себе свои загадочные истории?
– Да.
– А ты?
– И я. Никому ни слова.
– Как здорово вновь оказаться дома. Оздоровительные учреждения до ужаса унылые места.
Мистер Фокс бросился на софу, покрытую леопардовой шкурой, и похлопал рукой по бархатистому меху: иди сюда, Джемма. Какая хищная грациозность в его движениях, какая угроза в этом сухощавом теле, утопленном в груде подушек. На Фоксе обтягивающие джинсы, свободная белая рубаха и кулон из лунного камня.
Джемма осторожно присаживается рядом. Мистер Фокс дергает ее за руку, и она валится навзничь, далеко не так грациозно, как ей хотелось бы. Фокс, приподнявшись на локте, изучает ее глазами, как Валентин свою возлюбленную.
Неужели мистер Фокс и впрямь настроен романтически? Неужели в его взгляде, которым он пожирает ее лицо, тело, ноги, искренний пыл? Или он снова шутит? Миссис Олсен нервным покашливанием пытается напомнить о своем присутствии, но Фокс не обращает на нее внимания. Вес его вполне ощутим, несмотря на недавнюю потерю трех килограммов, зато поцелуй так легок, что Джемма едва чувствует его на губах. Он скользнул по ее рту справа налево, затем слева направо – и исчез. Зато осталась рука, основательно занявшаяся грудью Джеммы.
– Забавное платьице, – сказал он. – Но какое-то комковатое… Или это ты такая? Нет, ну скажи, что этого не может быть.
Джемма открыла рот, чтобы объяснить ситуацию, но губы, похоже, как и груди, давно уже не признавали ее за хозяйку и не слушали. Губы ждали поцелуев и не хотели тратить время на слова. Если бы они заговорили, это было бы предательством любви. И Джемма молчала, крепко сжав рот.
– А я уверен, что ты любишь меня, Джемма, – заявил мистер Фокс. – И это совершенно естественно и правильно. Мэрион, между прочим, любит мистера Ферста, иначе она уже давно уволилась бы. И если ты любишь меня, то не станешь просить прибавки к жалованью, потому что это чрезвычайно огорчит меня. Но скажи, что у тебя надето под платьем и зачем?
Мистер Фокс поднял Джемму на ноги, стянул с нее платье, развернул сбившиеся эластичные повязки и швырнул их в мусорную корзину. Из зеленой беседки раздалось неодобрительное ворчанье миссис Олсен. Фокс взял платье, маленькие ножницы и распорол тугие вытачки на ее груди. Затем ловко, как на куклу, снова натянул платье на девушку.
– Так-то лучше, – заметил он. – Обычно легче подогнать одежду по фигуре, чем фигуру по одежде. И еще одно: никогда, слышишь, никогда не показывайся мне на глаза с прической, которую ты соорудила себе на моей вечеринке. Иначе я больше сюда не вернусь.
Мистер Фокс, ты это серьезно?
«Да, – в ухо Джемме кричит из небытия мать, – все это очень серьезно. Слушай да учись преподносить себя. Только так можно выжить».
«Джемма, – тревожится старая Мэй, – этот человек псих. Ненормальный. Твой папаша тоже был ненормальным, только матушка твоя никак не хотела мне верить. Все глазела да таращилась на сцену».
– Ты готова ехать со мной в Танжер? – поинтересовался мистер Фокс.
– Да, – молвили губы Джеммы, которые явно были на стороне ее матери.
– Ты девственница? – спросил Фокс.
– Да, – молвили губы.
– Такой коктейль может показаться слишком крепким, – вздохнул он. – Любовь, Танжер и девственность.
Миссис Олсен кашлянула настойчивее. Она даже вытянула вперед свою шишковатую, красную, грубую, старую руку. Все ясно, бабка Мэй. Теперь ясно, чего ты мне желаешь. Ты хочешь, чтобы у меня стали такие же руки. Я знаю. Ты не добра мне желаешь, а только несчастья. А мои руки, между прочим, для мыльной воды и швабры не созданы. Мои руки – для мужских, а не хозяйственных принадлежностей, и сжимать им надо не пестик, а пенис. Взгляни-ка на мои руки, возьми их в свои, мистер Фокс. Видишь, какие прохладные, нежные, ловкие у меня пальчики, какие розовые, пухлые ладошки. Положи свой большой палец на эти мягкие подушечки, сожми вокруг него мою ладонь. Понял? Вот какой девственницей я вышла в жизнь, вот какие фокусы знаю.
Эй, мать, ты так, что ли, делала, нет? В последнем ряду кинозала в городишке Мерипорт, графство Нортамберленд? Ну скажи, что делала, ну скажи, что я хоть не без мастерства была зачата, а, мать…
– Осмелюсь побеспокоить вас относительно своего жалованья, сэр. Уже три недели прошло, – сказала миссис Олсен.
– Насколько я знаю, вам платит мистер Ферст. – Фокс говорил раздраженно и холодно, его руки покинули девственные прелести Джеммы. Но сила и страсть передалась ее рукам, губам, мыслям, и теперь Джемма не пропадет.
– Мистер Ферст появится только после полудня.
– Вы что, не можете подождать, миссис Олсен?
– Нет. У меня муж инвалид. Он никуда не выходит и сам себя не обслуживает: Он ждет, когда я приду кормить его.
– Сколько мы вам должны?
– Шестнадцать фунтов плюс дорожные.
– Шестнадцать фунтов? Невероятно. А что за дорожные? Откуда вы ездите?
– Из Уайтчепла.
– Но туда можно пешком дойти!
– Я не могу, сэр.
– Неужели? А я в оздоровительном центре ежедневно шагал по тридцать километров и не замечал этого расстояния.
– Могу я получить сегодня деньги, сэр?
– Я запишу вашу просьбу. Постарайтесь и вы не забывать, что я не люблю, когда меня беспокоят. И еще: традесканции и лианы вы залили. Излишняя влага не дает им зацвести вовремя.
– Прошу прошения, сэр. Всего не упомнишь. Кстати, уход за цветами мне вообще не оплачивают.
– Это элементарное дело, с которым справится любое разумное существо. На этом разговор и закончим.
Получив нагоняй, миссис Олсен удалилась. Без денег.
– Покруче с ними, – сказал довольный мистер Фокс, сохранив энную сумму. – Покруче, они это любят. А теперь, когда антракт позади, Джемма, надо немного поработать на офис, который приспособлен не только для развлечений. Деньги ты будешь зарабатывать, демонстрируя мои модели. Пожалуй, попробуем. Раздеться можешь вот у того розового куста. Сладость его запаха доставит тебе несравненное удовольствие. Снимай все, ибо даже самый малый клочок ткани на теле отвлекает внимание и искажает пропорции.
Пока Джемма раздевалась, мистер Фокс облачился в белый нейлоновый халат, напялил беретик, как у французских рыночных торговцев, и начал снимать мерку с белых рук Джеммы, чтобы свить браслеты, усыпанные самоцветами. Мистер Фокс работал вдохновенно и красиво. Эх, если бы мог он двадцать четыре часа в сутки отдаваться творчеству, не было бы ему цены!
Наконец он остался доволен собой, отложил инструменты, вздохнул, отрешенно глядя перед собой. Не сразу осмысленно засветились его глаза, а лишь тогда, когда в поле зрения попалось обнаженное тело Джеммы. Он будто все вспомнил и молвил:
– Как же, как же. Танжер.
После этого он подошел к комнатной кокосовой пальме и снял с ее верхушки двойной сросшийся орех, который Джемма сначала приняла за натуральный. Но это была ловко замаскированная шкатулка. Раздвинув отвратительную растительность на ее поверхности, мистер Фокс открыл крышечку и извлек на свет старинное кольцо в форме змеи, зажавшей в пасти крупный кроваво-красный камень.
Рубин! Даже Джемма поняла, что это рубин, а не красное стеклышко. У миссис Хемсли было тяжелое позолоченное ожерелье, чьим единственным назначением было служить пристанищем для крошки рубина. Джемму несколько раз посылали в Мерипорт с секретной миссией: она то отдавала его в заклад, то выкупала оттуда.
Миссис Хемсли? Миссис Хемсли, между прочим, не писала Джемме со дня ее отъезда. И никто из девчонок не писал, даже Элис, которая при расставании клялась в вечной верности. Все потому, что точного адреса у них не было, их обращения в молодежные и женские организации оставались без ответов. Они огорчались и обижались на Джемму. А она злилась на них. А потом они вообще перестали писать друг другу.
– Подними левую руку, – сказал мистер Фокс.
Джемма послушно выполнила команду. Мистер Фокс надел ей на средний палец змеиное кольцо. Оно было очень маленькое, либо палец ее был слишком большой. Джемма даже вскрикнула, когда кольцо проходило сустав.
– Что такое? – удивился мистер Фокс.
– Палец немеет, – сказала Джемма. – Похолодел прямо.
– Не обращай внимания, – отмахнулся Фокс, – посмотри лучше, как красива твоя кисть с этим кольцом на пальце. У тебя руки идеальной формы – они настолько совершенны, насколько способна к этому природа. Искусный художник, конечно, ее перещеголяет. В этом его задача, смысл его творчества. Кольцо, которое сейчас на тебе, принадлежало русской императрице Екатерине. Во всяком случае, так утверждали при его продаже. Порочная была дама. Порок и грехи обходятся дорого. Добродетель ценится гораздо дешевле. Удивительный феномен, но исторически давно доказанный.
Мистер Фокс согнул немного ее руку в запястье, будто она дрогнула под тяжестью старинного кольца. Полюбовавшись эффектом, он заявил:
– Замечательно. Старые мастера знали толк в своем деле. Как бы ни было беззащитно обнаженное тело, кольцо придает ему силу, символизирует власть. И, как необходимое следствие, – должное количество темных страстей и зла. Итак, Джемма, ты надела кольцо Екатерины Великой, легендарной русской императрицы.
– Наверное, оно жутко дорогое?
Губы Джеммы выдали этот непосредственный вопрос, от которого мистер Фокс поморщился, если так можно назвать слабое движение его лицевых мышц, ибо он смертельно боялся появления складок на лбу.
– Об этом и говорить нечего, – едко отозвался он. – А теперь изволь взглянуть на себя в зеркало.
В центре просторной комнаты стояло огромное толстое дерево с ярко-зеленой нейлоновой листвой. Мистер Фокс повернул нижний сук… и ствол распахнулся на две стороны. Это был гардероб мистера Фокса! На внутренней стороне одной дверцы было укреплено серийное длинное зеркало.
Джемма стала смотреться в него. Рядом с ней был Фокс, который тоже не отрывал глаз от зеркала.
– Лобковые волосы надо сбрить, – сказал он. – Темная поросль притягивает взор и портит общий эффект. Мэри Куант бреет лобок в виде сердечка и красит в зеленый цвет, но это хорошо, когда в центре внимания должна быть ты. В иных случаях это исключается.
Джемма поднесла к зеркалу свою тяжелую руку.
«Это рука никогда больше не примется за черную работу, – подумала она с ужасающей пророческой ясностью. – Эта рука не прикоснется больше к грязи, к примитивным вещам».
И она вздохнула.
– Да, вздыхать есть о чем, – сказал мистер Фокс. – Каждый раз, когда ты, начиная с сегодняшнего дня, будешь смотреться в зеркало, ты будешь видеть на своем теле легкие, сначала едва заметные, отклонения от идеала. Двадцать лет – предел для женской красоты. Но сейчас ты в расцвете своего великолепия, и я восхищаюсь тобой. Я всегда преклоняюсь перед совершенством.
Он подхватил ее руку и прижал к губам, но слишком уж театральным жестом, если не дурачась.
– Кольцо можешь оставить, – сказал Фокс.
– Как?! Кольцо Екатерины Великой?
– Пока можешь оставить…
– О, спасибо, спасибо!
Ох, как непросто было угодить мистеру Фоксу.
– Ты не маленькая девочка, чтобы на каждом шагу благодарить и извиняться, – упрекнул он Джемму. – Я ведь не угощаю тебя сладостями, я оказываю тебе честь.
– Прошу прощения.
– Ничего страшного. Но будь осторожна с кольцом, Джемма.
– Конечно.
– Не вздумай умываться с ним.
– Умываться? Ни в коем случае!
– Не вздумай лупить по щекам своих воздыхателей, как бы назойливы и гнусны они ни были. Камень может вылететь от удара.
– Не буду ни в коем случае.
– И, Джемма, не показывай его мистеру Ферсту.
– Почему?
– Потому что мистер Ферст истерически дрожит над любыми ценностями. А ведь красивые вещи принадлежат тем, кто способен ценить их, а не тем, кто платит за них. Ты не согласна?
– О да, конечно, согласна. Я сразу положу его в сумку.
– Можешь носить его дома, Джемма. Оно принадлежит тебе так же, как мне. Но уйти домой ты должна до возвращения мистера Ферста. Пусть Мэрион проводит тебя. Я щедрый человек, я не буду вычитать стоимость кольца из твоего жалованья. Но сейчас я хочу остаться один. Мне необходимо насладиться тишиной и одиночеством. А ты, Джемма, дома держи кольцо в надежном месте, пока я не попрошу вернуть его.
– Конечно, конечно. – Джемма порывисто поцеловала Фокса в холодные сухие губы. А он сухо и холодно улыбнулся.
Мистер Фокс, Джемма тебя любит. Да, разумеется – что и требовалось доказать.
– Джемма, не забудь одеться перед уходом, – окликнул ее Фокс.
Глава 12
Джемма делает паузу в своем повествовании. В дверях комнаты стоит Виктор. Румянец на его щеках сгустился, а подбородок, напротив, побелел. Так Виктор выглядит во время болезни или тяжелых переживаний. Голова его вдруг кажется особенно лысой и особенно лоснящейся. Лысина заметно продвинулась к ушам. Трагическая встреча недалеко. Этим утром во время мытья головы в ядовито-зеленой раковине (Виктор хотел только освежиться после ночи) он увидел в воде, как ему сначала показалось, нити морских водорослей. Пристальное их изучение подтвердило его наихудшие опасения – это были волосы. Потеря их лишала Виктора всякой возможности маскировать если не уже имеющуюся лысину, то хотя бы поредевшие виски и затылок. Открытие это было сродни ночному кошмару, страх от которого остается даже в разгар дня.
Вот вам, пожалуйста – стресс. Сегодня удар пришелся по волосяным луковицам, завтра по сердцу, по сосудам, и будьте любезны – инфаркт, инсульт, геморрой…
Осторожно, Виктор. Слишком сильно ты разогнался. Организм тебя предупреждает. Но куда же прикрепить ярлык «виновен»? Возможно, состояние здоровья нарушила резкая перемена в диете. Метания от дозированного стола долгожителей к деликатесам и яствам не проходят даром. Или все дело в резкой перемене погоды? Отец Виктора утверждал, что на переломах погоды его пациенты всегда отмечали ухудшение хронических недугов. Еще Вольтер говорил, что при северном ветре все население туманного Альбиона впадает в тяжелую депрессию, так что чашки кофе нигде не допросишься. Или причина была более серьезной – может, он утратил любовь к Эльзе, может, эта любовь хранила его от наказания возрастом, болезнями, физической деградацией? И вообще, действительно ли он разлюбил Эльзу или просто подавил свои чувства под действием ее внезапного влечения к Хэмишу, этому жалкому миллионеру, которому, кроме всемирно известных цветочных горшков и счета в банке, хвастаться нечем. У него, правда, есть Джемма. Виктор не знал, что ответить себе. Если бы вчера его спросили, что такое любовь, он, не задумываясь, ответил бы: «То, что я испытываю к Эльзе. И моя привязанность к жизни вообще». А нынче, глядя на паутину волос, осевшую на стенках раковины, он говорит: «Не знаю. Безумие, наверное. То, чем живут молодые». А вдруг это дело рук Джеммы? Вдруг это она распалила Эльзу, заманила в ловушку Хэмиша, высосала его, Виктора, жизненные силы, истерзала его разум, иссушила соки в его теле?
При виде Эльзы в обществе Джеммы Виктор недоумевает. Вот так же он беспокоился, когда видел, как Дженис и Уэнди, его жена и дочь, сидят бок о бок за кухонным столом. Сразу возникали мысли о заговорах и интригах.
– Эльза, – говорит он, – ты до сих пор не одета? Твой поезд уходит через сорок минут.
Если бы я только мог уехать с тобой, Эльза. Если бы я мог забыть гордость, амбиции и свой искаженный образ. Если бы я мог никогда не встречать Хэмиша, а особенно Джемму. Если бы я мог отказаться от своего пристрастия к старине, если бы мне было наплевать на какую-то стремянку, пусть она хоть в щепки на улице превратится. Если бы я мог принять сам факт бытия, если бы я отрекся от извечных его символов. Если бы я согласился с теми, кто твердит, что важна сама жизнь, а не ее образ. Эльза, меня затянуло в мелководные, мутные притоки человеческого существования, выбросило на илистый берег, но я все еще бьюсь за себя, а ты плывешь в чистых, прозрачных водах, плывешь по течению, мощными гребками, плывешь по направлению к бескрайнему морю. Постарайся понять меня, Эльза.
Обе женщины смотрят на Виктора.
– Если бы только мы, женщины, могли учиться друг у друга, – замечает Джемма. – Вот Виктор. Он говорит, что тебе следует делать. Ты послушаешь его? Полагаю, что да. Я надела кольцо Екатерины Великой и в тот самый момент приняла «вероисповедание» мистера Фокса. Любовь – это лень души. И брак, разумеется, тоже. Жены приносят чай палачам, армейским и полицейским генералам, пустоголовым чиновникам. Во имя супружества отменяются моральные критерии, не говоря уж о том, что жена не смеет осудить дурной поступок, который любого, кроме ее мужа, превратил бы в чудовище. Кстати, нужда в жене возникает только в связи с физиологией. Так что послушай дружеский совет, Эльза, – не уезжай на поезде.
– Но ты мне враг не меньший, чем друг, – возражает Эльза. – Почему я должна верить тебе?
– Все из-за того, что я провела ночь с Виктором, а ты с Хэмишем? – весело восклицает Джемма. – Поэтому мы стали врагами? Вздор! Наоборот, у нас появилось что-то общее.
Эльза разевает рот, демонстрируя очаровательное несовершенство маленьких, острых зубок и сочно-розовые, влажные глубины глотки.
– Черт побери, – рявкает Виктор, – закрой рот и одевайся.
– Сиди как сидела, – говорит Джемма. – Торт ждет. Сегодня у нее день рождения. Поздравляю, Эльза.
Эльза чуть не забыла об этом.
– Я не поеду на поезде, – говорит она, бледнея от усилия, с которым принимает решение. – Я останусь, пока ты не соберешься домой.
– Но я могу никуда не ехать. Вот-вот здесь будут Уэнди и Дженис. Они огорчатся, если я уеду, не повидавшись с ними. Я и так причинил им немало страданий.
– Тогда мне придется встретиться с Дженис и Уэнди, – заявляет Эльза.
– Уверена, вы прекрасно поладите, – радостно восклицает Джемма. – Не вешай нос, Виктор. Мы ведь рассчитываем на тебя. Кто же еще поддержит в нас хорошее настроение. Я, кстати, просила Хэмиша уступить тебе лестницу. Думаю, он пойдет тебе навстречу.
– Благодарю покорно, но сделку я обговорил с ним сам.
– Ах, Виктор, – вздыхает Джемма, – какой ты неблагодарный. Я старалась для тебя. У Хэмиша так много всего, а у тебя – нет. И ты оказал мне услугу, а я, к слову сказать, не гордилась, а приняла ее. Что касается Эльзы, то она просто делает мне огромное одолжение. Она уже говорила тебе?
Джемма, вероятно, имеет в виду машинописные работы, думает Эльза. Ее так и подмывает признаться, что все напечатал Хэмиш, но она сдерживается. Приписать себе чужие услуги, пожалуй, не лучше, чем переспать с чужим мужем. А здесь и заслуги, и муж в одном лице. Поэтому Эльза держит рот на замке.
– Эльза родит ребеночка от Хэмиша, – говорит Джемма с материнским (откуда что берется?) энтузиазмом, – а мы его усыновим и вырастим. Идут же мужья ради своих жен на искусственное осеменение. Не понимаю, почему бы женам не идти мужьям навстречу – с такой же целью.
Эльза снова разевает рот.
– Эльза, – спокойно говорит Виктор, – ты ведь не забыла принять вчера пилюлю?
– Прости, – вздыхает Эльза, – прости, ради Бога, Виктор, но я забыла.
Виктор поворачивается и уходит. Румянец отхлынул от его щек к шее, а лысина заблестела еще ярче. Виктор забыл пригнуться в дверях и вторично поцарапал себе макушку. Но при этом даже не выругался.
– Давай-ка вернемся к нашему рассказу, – с самодовольной улыбкой говорит Джемма. – С этим все ясно. По-моему, переживать особо он не будет. Если ему ничего не стоило одолжить тебя Хэмишу, то он одолжит тебя и мне. Не такой уж он ранимый человек. Твоя беременность от другого человека не выбьет его из колеи, правда же? Чтобы выбить из колеи твоего Виктора, надо хорошенько постараться.
Джемма улыбается плачущей Эльзе.
– Итак, на чем мы остановились? – продолжает она. – Ах да, конечно. Понедельник, утро. 1966-й год. Кольцо Екатерины Великой на пальце. Мэрион в припадке ревности и негодования в связи с этим. Папаша Мэрион направо и налево щелкает новым «Полароидом»…
…Джемма сидела в плюшевом кресле, листала «Вог», то и дело проваливаясь в дремоту, постоянно чувствовала тяжесть кольца, курила новые тонкие сигаретки, которые папаша Мэрион накануне притащил из своей лавки, и думала о мистере Фоксе. Голоса Рэмсботлов совершенно не мешали ей.
А тем временем мама Мэрион сказала:
– Эти новые блюда я совершенно не умею готовить. К тому же они так тяжелы для желудка. Возможно, даже по средам мы вернем на наш стол добрые английские сливки и суфле. Как в старые времена. Что скажешь на это, Джемма? Эй, Джемма! Вся во власти грез. Турецкий табак действует, что ли? Надеюсь, думы твои светлые, Джемма. Так что ты скажешь насчет сливок и суфле по средам?
– Оставь девочку в покое. Дай ей помечтать, – сказал папаша Мэрион.
– Притащить такое кольцо домой! Какое нахальство! Мистер Ферст будет просто уничтожен! – в который раз простонала Мэрион. – Это самое серьезное нарушение! Драгоценности не должны покидать стен офиса без документов об оплате.
– Тише, Мэрион! – в негодовании воскликнула миссис Рэмсботл.
– Экая ты строгая! – подхватил мистер Рэмсботл.
– Да я ведь за Джемму переживаю. У нее будут неприятности с мистером Ферстом, – гнула свое Мэрион.
– Правила созданы для того, чтобы нарушать их, – сказала миссис Рэмсботл.
– Не так часто к нам в дом попадает кольцо императрицы Екатерины, – заметил мистер Рэмсботл. – Потрудись не портить нам удовольствие.
Дочь зловеще смотрела на родителей.
– Это ведь не единственное кольцо в доме, – шепотом сказала Мэрион. – И вы прекрасно знаете об этом.
Рэмсботлы разом вскочили на ноги.
– У нее приступ, мамочка, – озабоченно заявил мистер Рэмсботл.
– Надо дать ей таблетку, папочка. Что говорил доктор? Надо дать самую сильную.
– Я не стану пить ваших таблеток! – завопила Мэрион. – Так вы и до шоковой терапии доберетесь.
– Значит, доберемся, если будет необходимо, если ты не прекратишь своих выходок, гадкая девочка.
– Смотрите, – воскликнула Джемма, желая разрядить обстановку, – «Вог» поместил фотографию мистера Фокса!
Родители Мэрион тут же забыли о дочери и уставились на глянцевые страницы журнала.
– Он улыбается! – с восхищением заметила Джемма. – Не так уж часто он улыбается. В душе его живет глубокая печаль.
– Ты у нас поэт, Джемма! – воскликнул папаша Мэрион и повернулся к дочери: – Если бы ты училась получше, то смогла бы и голове своей найти толковое применение. Тогда ты не дошла бы до такого состояния, как сейчас.
– Это вы виноваты, что я отставала по английскому языку. Потому что с раннего детства я слышала какую угодно речь, кроме нормальной. А ты, Джемма Джозеф, ты просто дура.
Папаша Мэрион закрыл ладонью рот дочери.
– Иди вымой рот от брани. Возьми дезинфицирующий лосьон, – отчеканила мама Мэрион.
– Не нужно грубить, – нравоучал дочь отец, – мягкость и доброта делают чудеса. И нельзя так говорить с нашей жилицей. Она нам все равно как родная дочь.
– Оно и видно – в отличие от меня, – горько заметила Мэрион. – Сомнений не остается. Однако что вы скажете, если я соберусь в Танжер, чтобы потрахаться на выходные – вот как она собирается, а?
Наступила тишина. Старшие Рэмсботлы взяли тайм-аут.
Наконец за двоих заговорила мать:
– Какая ты все-таки старомодная девушка, Мэрион. Откуда что берется? Разумеется, женщина должна иметь опыт в личной жизни.
– Джемме следует быть осторожнее, – упрямилась Мэрион.
– Джемма – счастливая девушка, – миролюбиво заметил папа Мэрион. – Ты не должна осуждать ее. Сегодня миром правят именно такие, как ее мистер Фокс. Раньше первенство принадлежало финансовым и промышленным магнатам, теперь – героям светской хроники, звездам и знаменитостям. Правда за стилем жизни, за шиком. А революцией ничего не добьешься. Не политика диктует законы жизни, а стиль. Богема, если хочешь, определяет, как жить, что думать, что говорить, что делать. Посмотри, как перевернула жизнь телереклама! Как преобразился Лондон – свобода секса, свобода стиля, люди раскрепощены, правила допускают многое, если не все. Оглянись – Кэрнеби-стрит. Битлз. Я теперь обожаю смотреть на иностранцев, которые таращат глаза на славные английские женские ножки и пупочки. А чем еще, с нашим-то климатом, мы можем похвастаться! В нефти и мазуте все пляжи, и с каждым приливом грязи все больше и больше. Конечно, нынче, как и всегда, существуют финансовые проблемы, но английские красавицы, такие как наша Джемма, оживляют межконтинентальное обращение денежной массы. Вот так-то, дочь моя Мэрион. Ты только глянь на это колечко на пальчике. Танжер дрогнет!
