Текст книги "Сестрички"
Автор книги: Фэй Уэлдон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)
Фэй Уэлдон
Сестрички
Глава 1
У нас у всех есть друзья побогаче. В свою очередь они, уж будьте уверены, знают кого-то еще богаче. И так далее. Но в сущности, миллионеры от нас на расстоянии плевка.
Вот и плюньте – если вам на все наплевать.
Как бы то ни было, Эльза, у которой за душой ни гроша, если не считать остатков последнего жалования, знакома с Виктором. Он торговец антиквариатом и знаком с Хэмишем и Джеммой. Вот они-то миллионеры.
Однажды в пятницу вечером Виктор и Эльза сели в светло-голубой «вольво» и, на беду ли, к счастью ли, подъехали к воротам усадьбы Диттон, где обитают Хэмиш и Джемма. Подъехали и теперь ждут, когда же врата распахнутся и впустят их. Виктору сорок четыре. Эльзе девятнадцать Она его любовница. Год назад, когда Виктор еще работал в налоговой службе, он выудил Эльзу из машбюро. Она сначала немного поломалась, побарахталась, а потом затихла и раздвинула ножки.
Капризный механизм образумился, и раскрылись тяжелые створы. Виктор сразу жмет на газ, автомобиль трогается. Скоро перед ними вырастает величавый, новехонький, колоннами коронованный особняк. Катится за частокол леса огромный красный шар. Это закат.
– О, Боже, – говорит Виктор. – В страшном сне не приснится.
– А что? – спрашивает Эльза.
– Разуй глаза, – отвечает ей Виктор. Смотри да отвечай: что это за стиль? Викторианский или испанский? Тюдоры или регентство? Что это – ранчо, вилла или недостроенная гостиница на средиземноморском курорте?
– Все вместе, – говорит Эльза.
– Вот именно, – кивает Виктор, и Эльза расцветает. Она оказалась права! А уж как она любит это его «вот именно».
Эльза и Виктор поднимаются по ступеням к двери. Дверь массивная, медью обшитая, а на ступенях красуются ребята каменные, иначе говоря, фигуры диснеевские. Их холодные, стеклянные глаза следят за нашей парочкой.
– Обрати внимание на бетонный спуск, – произносит Виктор. – Зачем он здесь, отвечай!
– Для инвалидной коляски. Для Джеммы.
– Вот именно. И не вздумай пялиться на нее, Эльза. С инвалидом всегда веди себя как с обычным человеком.
– Хорошо, Виктор.
– И не пытайся заигрывать с Хэмишем.
– Ну что ты, Виктор.
– Но с другой стороны, не бросайся в противоположную крайность.
– Я постараюсь, Виктор.
Хэмиш, стремясь довести Диттон до совершенства и следуя совету Джеммы, частенько обращается к Виктору за консультациями. Надо же с выгодой избавляться от бесчисленных семейных реликвий. И вот Джемме пришло в голову на весь уик-энд пригласить Виктора. А с ним и Эльзу. Оба волнуются. А Эльза вообще впервые встретится с друзьями Виктора.
– Застегнулась бы, – морщится Виктор.
– Ой, – пищит Эльза. Она еще в машине расстегнула молнию, ради Виктора, конечно. Ему мало было гонки на запредельной скорости, ему захотелось всерьез пощекотать нервишки, и он пустил в ход свободную руку, чтобы пощипать и потискать Эльзу. А что, жалко что ли?
Эльза взялась было за молнию, но вдруг оступилась. Каблуки подвели. Она роняет свою дорожную сумку, и по ступенькам веером сыпется все ее добро: старые билетики в метро, щетки, бигуди, косметика, противозачаточные таблетки, пестрое белье и прочее барахло.
Виктор бросается помогать Эльзе. Он же любит ее.
Эльза несказанно хороша. Рост и вес находятся в идеальном соотношении, а пышная грудь и округлые бедра дают щедрые обещания. Кожа ее белая, щеки румяные, волосы густые и длинные, отливают темным золотом. Хороша! Личико, правда, немного тяжеловато, да и выражение на нем сонное, но достоинство это или недостаток, зависит от того, для чего понадобилась вам наша Эльза. А ее голубые глазки, конечно, если повезет увидеть их, уж так невинны! Сегодня вечером Эльза одета в лучший свой наряд: старые потертые джинсы, на которых знаком каждый стежок, и лиловая выцветшая кофточка, на которой оторвана пуговица.
Ах, хороша! Все на месте. Всего в меру. Отлетела еще одна пуговка и поскакала по ступеням.
– Смотри, не забудь, – говорит Виктор, вручая Эльзе розовый пакетик с контрацептивами. Довольно далеко упало это сокровище. Виктор нашел его у самых лап медведя Йоги[1]1
Медведь Йоги – Yogi Bear – персонаж американского мультфильма.
[Закрыть].
– Ну что ты! – отзывается Эльза. А ведь забыла бы…
Виктор звонит в дверь. Звучат органные аккорды. Виктор ждет, переминается на могучих ногах. Если Эльза бедная, слабая и юная, то Виктор богатый, сильный и старый. Не такой богатый, как хотелось бы, но, поймите, он ведь оставил службу, завел собственное дело и теперь ищет выгоды для себя, а не для других. Однако он определенно стал сильнее с тех пор, как взялся за Эльзу, гимнастику йога и диету долгожителей. Старый? Сорок четыре года – старый? Нет, это самый цветущий возраст, но Виктор, безусловно, стар по сравнению с Эльзой, которая до сих пор верит, что жизнь бесконечна, что ничто не имеет предела и что все сделанное сегодня завтра с утра можно переделать.
Такая вера – талант. Блаженство. Все мы через это прошли. Теперь в нас веры нет. Реально ли возместить ее чем-то? Нет. Спросите у Хэмиша, у Джеммы, у Виктора. Возместить нечем. И само присутствие юной Эльзы подчеркивает горечь такой утраты. Подступает грусть. Эльза молода – значит, Виктор стар. В Викторе метр восемьдесят три роста и восемьдесят восемь килограммов веса. Это крупный, сильный мужчина. У него слегка вытянутая голова; гладкая лысина, обрамленная мягкими волосами, смотрится вполне благородно. Эльза называет его лысину взлетно-посадочной полосой для интеллекта. Глаза у Виктора светло-карие, глубоко посаженные, нос длинный, с горбинкой; пенис тоже длинный, упругий, на подъем легкий. Здесь у Виктора нет проблем. У него нигде нет проблем, разве что насморк иногда привязывается или вскакивает на подбородке белоголовый прыщик. Но это даже пикантно.
Обшитые медью двери открывает горничная. Это вьетнамка средних лет. Взгляд вполне осмысленный. Она не улыбается. Но вот из глубины коридора навстречу гостям легко и бесшумно, как и положено дорогостоящим конструкциям, скользит коляска. На сцену выходит Джемма.
Издалека посмотреть – дитя: приветливая и полная ожиданий улыбка. Она приближается, и проносятся годы. Вот ей двадцать, вот двадцать пять, тридцать, тридцать пять… а она все ближе и все старше. Или это только игра света? Ведь она живет болью, она жаждет смерти. Ждать-то ей нечего.
Джемма первая протягивает для приветствия свою красивую руку – сначала Виктору, потом Эльзе. Черт возьми, она все-таки молода. Едва ли за тридцать.
– Виктор! – восклицает она чуть заунывно, с мягкой, кошачьей хрипотцой в голосе. Как мило вновь встретить живую человеческую душу.
Ее короткие светлые волосы густой шапкой лежат на голове. Челка спускается до самых глаз. Глаза светло-серые. Подбородок немного скошенный, крупные зубы выпячивают вперед верхнюю губу так, будто она надута. Джемма красива, но это изощренно-извращенная красота, питаемая лишь духом и волей несовершенного создания. Джемма бледна, как бледна хрупкая тепличная орхидея, которой любуются многие, но которая никому не нужна. Джемма улыбается. Она улыбается часто. В ее улыбке смесь любви, злобы и горечи; их потоки выплескиваются в мир, полный тех, кому жизнь и смерть достается легче, чем ей.
И вместе с этим Джемма умна. Виктор восхищается умными женщинами. Эльза для него скорее исключение из правил.
– Разве живые души здесь редко бывают? – осведомляется Виктор, принимая ее руку. Она дрожит в его ладони. Это трогает Виктора.
– По-настоящему живые вас сторонятся, – жалуется Джемма. – Если они любят меня, тогда с ними груб Хэмиш, а если они в восторге от Хэмиша, тогда невыносимой становлюсь я. Вот что значит супруги. Но ты сегодня привез Уэнди! Безумно рада встрече, Уэнди. Как успехи в гуманитарной области? Твой папа так беспокоится о тебе.
– Это не Уэнди – начинает Виктор. Уэнди – дочь Виктора. Она отстает по всем гуманитарным дисциплинам.
– Нет? Прошу прощения. Здесь плохое освещение. Толком ничего не увидишь. Но Хэмишу нравится приглушенный свет. Ну, конечно же! Это Дженис! Дженис, которая выглядит просто потрясающе, так что ее можно спутать с дочерью. Однако ты немного поправилась, Дженис. Рада за тебя. Ты всегда была такой худенькой, что, казалось, тебя гложет нечто. А теперь все позади?
Дженис – это жена Виктора. Дженис смуглая, темноволосая, весит всего тридцать девять килограммов. Дженис считала мужа виноватым в неудачах Уэнди.
– Это и не Дженис, – смеется Виктор. – Это Эльза. Ты же сама просила привезти ее как-нибудь. И ты прекрасно помнишь это. Виктор позднее скажет Эльзе:
– Если бы я приехал с Дженис, она спросила бы, сколько знаков в минуту та делает на машинке. Ну хватит плакать! Джемма только забавляется. Играет. Богатые часто играют в других людей. Им больше нечем заняться.
– Все со мной забавляются, разыгрывают меня, – с тоской отвечает Эльза. Ее настроение улучшается при виде предоставленной ей комнаты. Здесь белоснежные ворсистые обои и даже потолок ворсистый, только другого цвета. На полу алый ковер (синтетический, правда, а не шерстяной, о чем говорит неприятное покалывание между пальцами ног). И шторы в тон – алые цветы по белому полю. Мебель черная, лакированная, кровать круглая, с пышной лилово-серой кисеей с оборками. Виктор опрокидывает Эльзу на кровать, собираясь завершить начатое в машине, но совокупление откладывается, ибо появляется вьетнамка-горничная Энни в сопровождении супруга своего, Джонни. Джонни носит очки и смотрит на Эльзу как педагог-наставник в колледже.
– Пожалуйста, извините, – говорит Джонни, – но произошла ошибка. Эта комната для мистера и миссис Доулиш. А комната мисс Секретарши в другом месте.
И вот Эльза, огорченная до слез (как водится, у нее все через край – слезы, эмоции, чувства, физиология; она вечно краснеет, ревет, заикается, у нее вечно тошнота, рвота, понос, цистит – на выбор, она то чихает, то кашляет, и если бы можно было еще что-то исторгать из себя, она бы исторгала), – так вот, уже всхлипывая, Эльза вынуждена тащиться за Энни и Джонни по бесконечным лестницам и коридорам в маленькую комнатенку окнами на хозяйственный двор. Отсюда прекрасно видна кухня, помойка, угольные кучи, компостная яма. Комнатенка эта так же скромна и убога, как роскошна и вычурна была предыдущая. Стены тускло-серые, рамы и дверь зеленые, кровать узкая, простыни целомудренно-белые, одеяло бурое. Тумбочка под умывальником, рядом тонкое белое полотенце на крючке, на полочке желтоватый кусок мыла. Даже зеркала нет, зато у окна стоит старомодный письменный стол. А на нем – пишущая машинка – простая механическая, а вовсе не электрическая. На столе лежат аккуратные стопки бумаги: вот для первого экземпляра – плотная, белая, вот копирка, вот для второго экземпляра – тонкая, папиросная. А вот ящик с пустыми папками – чем они должны заполниться? И корзина для мусора.
Эльза распахивает окно, высовывается. Четвертый этаж! Ее длинные волосы срываются с подоконника и падают вниз. Эльзе жутко.
Теперь она лежит на постели, ее бьет дрожь. Она не любит оставаться одна. Она выросла в многодетной семье. Машинистка она неважная. Старается, конечно, но… Если даже ошибок нет, то листы все равно выходят какие-то жеваные. А пишущая машинка глядит со своего стола с укором и вызовом. Ящик с папками насмехается, будто знает, что Эльза засыпется на этой контрольной. Безмолвной угрозой зияет окно.
Обезоконить бы себя!
Эльзе на память приходит старая-старая сказка о том, как нерадивую девчонку, которая кичилась своим мастерством пряхи, один король посадил в темницу, и заставил из соломы прясть золотые нити. Вот и Эльза попалась: выдавала себя за секретаря-машинистку, а сама и страницы без помарок напечатать не может… Теперь она будет наказана за такую наглость? Но где же ее Румпельштильхен, тот карлик, который приходит по ночам и выполняет невыполнимую работу, требуя взамен ее не рожденного еще первенца? Но ведь надо угадать имя этого карлика, иначе… Вот она, расплата. И Румпельштильхена жалко – его использовали и забыли. Сколько же горьких сказок, подобной этой, может рассказать Эльза своим братьям и сестрам?
А может быть, она напрасно приуныла? Может, пишущая машинка здесь случайно? Может, по ночам вместо карлика будет приходить к ней принц, на которого, правда, лучше не смотреть. Вдруг обернется жабой. Лучше вообще никуда не смотреть. Лучше смириться.
А вдруг, раз уж злобная ведьма Джемма вырвала Эльзу из мягкой постели и объятий Виктора и заточила в башню, вдруг прекрасный принц придет ей на выручку? Косы, соскользнувшие с подоконника, послужат ему веревкой… Чем кончилась эта сказка? Увы, ведьма столкнула принца с башни, колючие ветви кустарника выколола ему глаза, и он никогда больше не видел своей красавицы.
Эльза вздрагивает. Негоже гордиться своей красотой, да Бог простит.
Приоткрывается дверь. Принц? Карлик? Жаба-оборотень?
Это всего лишь Виктор. Ему приходится склониться, чтобы пройти в низкую дверь, однако лысиной он ударяется о притолоку и вскрикивает от боли. Ранка кровоточит. Эльза смеется. Но у Виктора в руках папка для бумаг. Он уже успокоился. Он деловит и краток.
– Джемме нужно это в трех экземплярах, Эльза, – говорит он. – Это опись того, что она задумала продать.
– Так это не выходные, а сверхурочные? – Эльза печальна. Она промокает ранку на взлетно-посадочной лысине Виктора. – Я думала, что приглашена в гости.
– Ну… э-э…
– Дженис они не заставляли бы печатать.
– Дженис не умеет печатать. У женщин должны быть практические навыки в руках. У тебя они есть. Это комплимент.
Эльза немного утешилась.
– Я ей такого понапечатаю… Я так устала.
– Это должно быть готово к утру.
– Сяду после ужина.
Эльза говорит и не может избавиться от ощущения, что привычный ход событий вдруг надломился и замер в причудливом изгибе, и теперь все, что ни скажет или ни сделает она в этом доме, будет подчинено чужой воле, но никак не ее собственной. Или это всколыхнулся старый детский страх оказаться задавленной? Мать лупила за каждое «Потом сделаю». Нет, нет, этот страх глубже. Это страх перед судьбой, благоговение перед непреложным главенством рока.
– А перед ужином чем займешься? – спрашивает Виктор и сразу предлагает ответ, наваливаясь на Эльзу, стаскивая с нее джинсы, блузку и заполоняя ее тело, чувства и душу.
Вскоре Виктор собирается идти переодеваться к ужину, но перед этим выглядывает в окно.
– Хозяйственное крыло. Ясно. – Раздается его короткий смешок, затем улыбка медленно тает. – Если я не ошибаюсь… – вдруг произносит Виктор, чей талант видеть красоту и историю там, где другие видят лишь пыль и старье. И, к изумлению Эльзы, он лезет через подоконник, спускается, невзирая на опасность, по водосточной трубе и начинает рассматривать предмет, который беспечная Эльза приняла за сломанную штангу для штор, предполагая, что в свое время маляры выбросили ее за ненадобностью в эту кучу мусора.
Разумеется, Виктор не ошибся. Он не ошибается. Он находит на штанге потайные задвижки – и через мгновение в его руках складная лестница с изящными перекладинами.
– Так я и думал, – восклицает он. – Библиотечная лестница. Конец восемнадцатого века.
О том, чтобы забираться снова по водосточной трубе, нет и речи. Виктор складывает лесенку, берет образовавшуюся штангу под мышку и через двор и кухню идет в дом, даже не взглянув наверх, где бледным пятном светятся в сумерках длинные женские косы.
Глава 2
Каких только не бывает столов! У Джеммы стол круглый, из красного дерева. Вокруг него садятся двенадцать человек. Стулья тоже красного дерева – викторианские. А вот столовое серебро – это уже начало девятнадцатого века. Регентство. Хрусталь исключительно уотерфордский. В альпийских мотивах ковры. Гобелены на стенах, напротив, изображают эпизоды гаитянской истории. Краски сочные, яркие, в оранжево-красной гамме.
Ребенком Эльза повидала немало столов, только редко садилась к ним. Ее отчим был сержантом военно-воздушного флота. В семье было девять человек. За столом всем места не хватало. Часто стульев не хватало. А Эльза, как старшая, подавала к столу.
Приходилось.
Эльза вообще любила помогать по дому и сама в обслуживании не нуждалась. Напротив.
Сейчас ее желудок набит тыквенным и шпинатным пюре, говядиной по-бургундски, лапшой в пряной подливе, салатом, профитролями со взбитыми сливками и шоколадным кремом. Все это запито и залито джином, мятным ликером, «Либфраумильх» и «Кот де Бон»[2]2
Сорта сухих вин.
[Закрыть].
Эльза с трудом сдерживает отрыжку. От ее блузки отскакивает еще одна пуговица. Выступающий в роли официанта Джонни все замечает, хотя его профессорские очки и слепит блеск хрустальной венецианской люстры. Он выуживает пуговицу из-под ног Будды в натуральную величину и вежливо кладет ее рядом с Эльзиной тарелкой, на которой дожидается своего часа бисквит и сыр, настойчиво предложенный Джеммой.
Съест Эльза бисквит? Нет. А сыр?
– А сыр? – почти с тревогой спрашивает Джемма. Она вся в белом шелку. Щеки чуть подрумянены. Джемма ест мало, а пьет еще меньше. Нечестная игра.
– Я не могу…
– Ничего-ничего, – ласково улыбается Джемма и в очередной раз оглядывает своих гостей, как ребенок смотрит на свой именинный торт, прежде чем распатронить его.
Хэмиш и Виктор с наслаждением ведут словесную битву о судьбе библиотечной лесенки. Бой начался давно, сразу после шпината и тыквы.
Хэмиш! Тот самый Хэмиш. Супруг Джеммы, миллионер, создатель гвардии цветочных горшков – и при этом недоволен своим жизненным жребием. Всю трапезу Эльза потихоньку посматривает на него. Видит он ее через свои очки с хрустальными линзами или нет, сказать трудно. Держится, во всяком случае, так, будто Эльзы тут и вовсе нет. Хэмиш – тощий, сухопарый немолодой человек. Кадык у него выпирает. Ест он торопливо, даже жадно, будто в последний раз перед ним обильный стол.
Если к нему обращаются, он дергается или подскакивает. Но, похоже, общество Виктора ему нравится. Виктор мало того, что в два раза больше Хэмиша, Виктор идет по жизни с легкостью, держа в руках вечные ценности – красоту, искусство, историю.
С другой стороны, банковский счет Хэмиша раз в сто больше, чем у Виктора. Этот факт беспокоит обоих. Напрасно было бы думать иначе. Но все же Хэмиш с удовольствием позволяет Виктору задираться.
– Но я не хочу продавать ее, – говорит Хэмиш, щедро намазывая маслом кусок чеддера. – Она мне так дорога. Принадлежала моей матушке. Она, правда, на чердак по ней лазила. За яблоками.
– Тогда что эта реликвия делала на помойке? – вопрошает Виктор. Он наелся до тошноты. Он уже давно не ест мяса, но сегодня без разговоров принял из рук Джеммы двойную порцию. Виктор вообще придерживается «диеты долгожителей», но до абсурда это не доводит. Чем плоха изысканная говядина по-бургундски? Увы, желудок подводит. Желудку не поспеть за капризами хозяина.
– Почему на помойке? – возражает Хэмиш. – Она ждет реставратора, правда, Джемма?
– Конечно, Хэмиш, – мурлычет Джемма так, что всем сразу ясно – лжет.
Виктор поднимает брови.
– Я заменю этого реставратора, – заявляет он. – Кем бы он ни был, это халтурщик.
– До сих пор он работал безукоризненно, – говорит Хэмиш.
– Вот именно. Безукоризненно – до безобразия.
Повисает тишина. Джонни убирает посуду. Может быть, Виктор зашел слишком далеко?
Нет.
– Наверное, ты прав, – хмуро говорит Хэмиш. На носу у него висит капля шоколадного крема, куда он случайно угодил. – Вкус иногда меня подводит. Надо признаться в этом.
– Вкуса вообще не существует! – радостно восклицает Виктор. – Тебе нравится вещь – значит, она хороша, тем более, если ты готов платить за нее. Но я не выношу, когда превосходную библиотечную лестницу выбрасывают на помойку. Я дам за нее пятьдесят фунтов.
Хэмиш смеется.
– Лесенка принадлежала моей матушке. Она не продается.
– Семьдесят пять.
– Две сотни, по меньшей мере, – вступает в торг Джемма.
– Помолчи! – одновременно рявкают мужчины.
– А потом, вдруг она мне понадобится, – продолжает Хэмиш. – Лесенка-то библиотечная. Я в эту библиотеку двенадцать тысяч вложил.
– Не прикидывайся, что любишь читать, Хэмиш. Когда это ты лазил по лестнице за книгой?
Хэмиш улыбается. Он всячески приветствует грубое обращение.
– Да-да, ты опять прав, – вздыхает он. – Читать я предоставил Джемме. Она у нас образованная. А я просто делаю деньги. Разве она не чудо сотворила с этим домом?
– Чудо, – соглашается Виктор. «Чудо», эхом вторит ему Эльза, но никто не слышит ее.
– Я только шла навстречу твоим пожеланиям, Хэмиш, – приторно-сладко поет Джемма. – Надеюсь, не переусердствовала. Но почему бы тебе не уступить бедному Виктору? Ему так приглянулась эта лестница… А я вряд ли буду когда-нибудь лазить по ней…
– Это верно, – кивает Хэмиш.
– Значит, по рукам! – торжествует Виктор. – Немедленно выписываю чек на пятьдесят фунтов.
– Ты сказал семьдесят пять.
– Разве? Вот это я зря. – Виктор достает чековую книжку.
– А как насчет стульев? Восемь стульев из столовой. – Хэмиш медлит. – Я ведь приглашал тебя в надежде, что ты избавишь меня от них. У Сотби за них предложили пятьсот фунтов.
– Так положи их в карман.
– Глупейшее предложение. Даже я это понимаю. Меня все дурят направо и налево, но я-то знаю, что эти стулья стоят не меньше тысячи двухсот. На Бонд-стрит видел точно такие же. А ты еще дороже сможешь продать их. Неплохой навар будет, а, Виктор?
– Ерунда. Мне не нравятся твои стулья.
– Зачем они должны тебе нравиться? Ты продай их.
– Я продаю только то, что мне нравится. Закон антиквара. Закон торговли.
– Мне мои цветочные горшки не нравятся, – возражает Хэмиш, – но я продаю их миллионами.
– Тебе не надо смотреть покупателю в глаза. А мне приходится. Вот что я скажу, послушай: шесть сотен за стулья – и лестницу в придачу.
– Стулья останутся у меня, – произносит Хэмиш и прикрывает глаза, но успевает перед этим выпустить на Виктора ядовитую стрелу взгляда. – И лестница тоже.
– Напрасно я заговорил о лестнице, вздыхает Виктор. – Надо было просто швырнуть ее в машину. Никто и не заметил бы.
И он тоже прикрывает глаз. Хочет скрыть огорчение.
Тупик.
– А что если нам попить кофе в библиотеке? – бодро восклицает Джемма, обращаясь к Эльзе. – Пока мужчины снова не начали торговаться! Ты расскажешь мне о себе. Я умираю, так хочу узнать, как живет молодежь сегодня…
Эльза в отчаянии бросает взгляд на Виктора, но помощи от того не предвидится. Ей ничего не остается, кроме как догонять Джемму, которая в своем кресле развила такую скорость, что приходится бежать за ней по светлым коридорам в библиотеку, где на полках рядами стоят книги, оптом купленные, по размеру подобранные, нераскрытые, непрочитанные… и где мерцает за стальной решеткой искусственный огонь в электрокамине.
Следом бежит Джонни с пуговицей. Эльза так и оставила ее в россыпях бисквита и сыра. Чтобы взять из рук Джонни пуговицу, Эльза отпускает поясок своей юбки, который теребит постоянно; поясок расходится, и юбка чуть не соскальзывает на пол. Юбка старомодная, с запахом, из искусственного шелка, легко мнется, быстро пачкается.
Джонни и Энни пересаживают Джемму из каталки в мягкое кожаное темно-вишневое кресло. Она в нем как котенок на подушечке. Эльза сидит рядом на стуле с высокой резной спинкой. Из «удобств» в нем только гобеленовая накидка.
– Значит, ты у Виктора вроде референта, – говорит Джемма. – Интересно, должно быть. Можно столько всего узнать об антиквариате. Хэмиш постоянно покупает старинные вещи, просто устоять не может. Детей у нас нет – боюсь, моя вина – вот нам и приходится как-то занимать себя.
– Я не очень хорошо разбираюсь в антиквариате, – говорит Эльза. – Я только пыль в салоне вытираю. А работаю в основном как секретарь.
– Да, Виктор так и говорил. Надеюсь, ты не возражаешь, что я подсунула тебе эту опись? Я люблю во всем порядок. Когда-то, кстати, сама работала секретарем… давно это было, в те дни я еще на своих ногах ходила и все пальцы были при мне.
Она вытягивает вперед левую руку. Безымянного пальца нет до основания. Шрам очень аккуратный, гладкий, кожа белая, на вид здоровая, но Эльзу все равно мутит. Начинает кружиться голова.
Неужели она упадет в обморок?
Нет. Джемма предупредительно наливает ей глоток бренди.
– А ты живешь с родителями, Эльза?
– Нет. Я поссорилась с ними.
– Почему?
– Из-за Виктора.
– О, Господи!
– А живу я с Виктором. У нас квартирка в глубине салона. Мы любим друг друга. Он замечательный человек и совсем не старый. Отказался от всего – от семьи, от дома, от прежней работы, вообще, всю жизнь начал сначала. Ради того, чтобы вести собственное дело, и сейчас отказывает себе во всем.
– Ты тоже?
– Нет.
Джемма задумывается, потом произносит:
– Для человека, который во всем себе отказывает, у него слишком большая машина.
– Она нужна ему для работы.
– Я просто процитировала слова бедняжки Дженис, которая даже такие простые вещи, как выплата кредита, переживала ужасно, – щебечет Джемма и без перехода спрашивает: – Ты останешься на весь уик-энд, Эльза?
Эльза готова сию секунду помчаться домой, биться в дверь родительского дома, молить мать о прощении. Она готова бежать в квартирку Виктора и прятаться под атласными подушками, или под стеганым старомодным покрывалом, или даже под диваном, который им с Виктором служит постелью. Пылищи поднимется, однако! Эльза постоянно шмыгает носом и чихает. Всю жизнь она живет в пыли. И с Виктором она тоже живет в пыли, но лучше в пыли с ним, чем в пыли без него в машбюро. Стены машбюро были оклеены пленкой, полы устланы синтетическими коврами, которые создавали статическое электричество в таких масштабах, что девчонки-машинистки раз десять на дню вскрикивали, вздрагивали, взвизгивали от его разрядов.
В других офисах ковровое покрытие обрабатывали антистатиком, но для машбюро это считали непозволительной роскошью. А девчонки за пишущими машинками по-прежнему вскрикивают и вздрагивают. Есть от чего.
– Я думала, меня пригласили… – бормочет Эльза.
– О, дорогая, пригласили, конечно, пригласили. Ты же референт Виктора. Мы собираемся оценить дом вместе с содержимым. Без его помощи не обойтись. Виктор отлично во всем разбирается. Хэмиш всегда препирается с ним, хотя они прекрасно ладят. Но я не подозревала, что вы с Виктором так близки… Дженис в воскресенье привезет к нам Уэнди. У нее день рождения – восемнадцать лет.
– И у меня в воскресенье день рождения. Мне будет девятнадцать, – добавляет Эльза.
– Вот это совпадение! Родиться в один день с дочерью любовника! Не кажется ли тебе, что это рука судьбы?
– Да, – кивает Эльза.
– И Виктору так кажется?
– Да.
– Разумеется, если ты хочешь остаться и Виктор не возражает, я распоряжусь подать два именинных торта.
– А Виктор знает, что приедет Дженис?
– Об этом ты сама у него спроси. Уверена, Виктор никогда не обидит никого сознательно.
– Нет, конечно! – горячо соглашается Эльза. – Он самый добрый на свете.
– Ну и что, теперь вы собираетесь пожениться?
– Пожениться? – изумляется Эльза. – Он даже не разведен. Да и к чему эта суета? Главное, мы любим друг друга. А брак и развод – категории, скорее, юридические.
– Это кто же сказал?
– Виктор. В идеальном государстве вообще не должно быть института брака.
Джемма задумывается.
– А ты всегда думаешь то, что думает Виктор? Или свои мысли тоже возникают?
– Он всему учит меня. Он раскрывает передо мной мир. До встречи с ним я была жутко темная.
– Глядя на тебя, вспоминаю свою юность. И себя, – говорит Джемма. Она уже не придирчива, она дружелюбна и благодушна. Или притворяется такой. – Ничего дурного нет в том, что вы с Дженис встретитесь. А с Уэнди, смею надеяться, вы отлично поладите. У вас очень много общего.
Эльза кивает покорно и робко. Но это не так. Внутри у нее все ожесточилось. Она рвется в бой, она готова идти на конфликт, она жаждет победы. Она уже чует запах триумфа. Она на губах ощущает сладкий вкус секса, который дает ей силу. Из недр ее души вырывается на поверхность нечто безжалостное и могучее. Теперь она сознает, что все женщины – это враги. Союзников надо искать среди мужчин. Мужчины выведут ее наверх, мужчины обеспечат ей полную и безоговорочную победу над миром. Тогда она сама и ее дети будут жить в покое и роскоши. (Интересно, как еще можно добиться этого, будучи машинисткой или стенографисткой?) Эльза украдкой поглядывает на Джемму и думает, что стоит ей только захотеть, она и Хэмиша приберет себе. Вот тогда и посмотрим на это личико… Что она будет делать в своем кресле, со своими уродливыми ногами и искалеченными руками? А то сидит, видишь ли, снисходит.
Джонни подливает Эльзе еще бренди. Его темная голова склоняется так низко, что почти касается ее белой груди.
И ты туда же? Стоит мне только захотеть!
– Полагаю, ты не собираешься всю жизнь печатать на машинке, – тем временем говорит Джемма.
– Нет, – отвечает Эльза.
– Будь осторожна! – внезапно и резко говорит Джемма. – Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, и знаю, куда это может привести. Распутничать – а ты распутница, да-да, – играть со своей жизнью, сексуальностью, со своим будущим – опасное дело. Ты одновременно жадна и беспечна, ты делаешь себя глупее, чем ты есть, в сотни и сотни раз. Да, женщины поступают так, им приходится, раз они позволили мужчинам хозяйничать в мире и до сих пор боятся заглянуть этим мужчинам в глаза, а себе – в сердце.
Эльза собирается что-то сказать, но…
– Тихо! Я знаю, что слушать меня неприятно. Я знаю, что самопознание – процесс болезненный. Я знаю, ты видишь себя принцессой. Конечно, обнаружить, что ты нищенка – горько. Я знаю, что посмотреть на принца и увидеть, что он обернулся жабой – ужасно. А также я знаю (ты, скорее всего, сама не сможешь убедиться в этом), что самое страшное – думать, что ты нищенка, а потом превратиться в принцессу.
Эльза только моргает.
– Я вижу тебя насквозь, Эльза, потому что насквозь вижу себя. Есть одна история. Даже сказка. Я люблю сказки, а ты?
– Люблю.
– Так я и думала. Принцы, жабы, принцессы, нищенки – каждый выбирает себе роль получше. Итак, слушай. Это сказка о леди Мэри и мистере Фоксе. Леди Мэри была помолвлена со знатным господином. Звали его мистер Фокс. В ночь перед свадьбой леди Мэри пробралась в дом своего суженого, желая узнать, что ждет ее там. На воротах огненными буквами начертана была надпись «Дерзай!» И она вошла. Огненными буквами «Дерзай» начертано было и на двери в дом. И она вошла. Комната оказалась просторной и тихой. «Дерзай» было написано и на двери в следующую комнату. И вновь – тишина и покой. «Дерзай, но знай меру!» увидела леди Мэри на двери в последнюю комнату, увидела – и все же вошла. Пред нею предстала страшная картина: то была не комната, то был склеп, где пировал ее возлюбленный вместе с разбойниками. Они поедали человечье мясо. Леди Мэри метнулась в темный угол, спряталась там, и вдруг на колени ей упал отрубленный палец. А на нем кольцо. Леди Мэри сдернула его, выбралась потихоньку на белый свет и побежала что было сил к братьям и все им рассказала. В день бракосочетания, когда к алтарю пришел красавец-жених, братья набросились на него и убили. И восторжествовала справедливость.
