Текст книги "Сестрички"

Автор книги: Фэй Уэлдон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Глава 14

– Мне было так одиноко, – из недр постели говорит Дженис. – Я пыталась развлечь себя, но чувствовала, что это неестественно.

– Я не в состоянии больше оставаться старьевщиком, – вторит ей Виктор. – Как хобби это приемлемо, но как образ жизни – невыносимо.

– Дома ужас что делается.

– Неважно. Что это за парень у Уэнди.

– Не знаю. Она только вчера его встретила. А что за девушка у тебя?

– За нее не беспокойся. В сущности, ей все равно – кто, где, с кем…

– Тогда она получит от жизни то, что заслуживает, – говорит Дженис, глядя на Виктора здоровым, ясным глазом и не глядя другим, больным.

Виктор засыпает. За ним и Дженис. А просыпается Виктор другим человеком. Он полон невероятного чувства покоя и облегчения, как человек, очнувшийся после дурного сна. Он смотрит по сторонам и видит знакомый реальный мир и прежде всего – Дженис. Они рядом. Виктор будит ее и они вместе спускаются по ложно-мраморной лестнице, идут по сумрачным коридорам через весь дом в кухню, выходят на хозяйственный двор, где за помойными ящиками Виктор находит многострадальную (одна перекладина уже сломана, морщится он) библиотечную стремянку и берет ее под мышку.

– Воруем потихоньку? – чуть виновато интересуется Дженис.

– Именно, – откликается Виктор.

Они идут вокруг всех построек к гаражу, где заперта машина. Виктор проникает сквозь маленькую дверь внутрь, открывает «вольво», достает одеяло и бережно заворачивает добычу. Затем садится за руль, включает двигатель и резко жмет на газ. Гаражные воротца – легкое препятствие. Как очень многое в доме миллионера Хэмиша, они сделаны из бросовых пластиковых панелей. Дженис усаживается рядом с Виктором, и они подкатывают к веранде. Французские окна открыты. За чайным столиком Уэнди. Виктор кивком подзывает ее. Она покорно забирается на заднее сиденье. За ней следует Ким. Направляется за ними и Джемма, но ее коляска через порожек французского окна проехать не может.

– Вам не удастся открыть ворота без моей помощи, – сообщает она.

Но Виктор уверен в себе. Рядом его семья; старинная лесенка в безопасности. Он направляет автомобиль прямо в ворота, и те распахиваются так же легко, как гаражные. Точно так же нежный – торт не способен сопротивляться острому ножу.

Эльза сидит, уронив голову на руки. Скоро к ней подплывает Джемма.

– Не тужи, Эльза, – говорит она. – Теперь я буду о тебе заботиться. У тебя ничего не осталось, сама посуди. Ни семьи, ни дома, ни работы. Даже одежды.

– Что говорить об этом…

– Вот видишь. Ты легка на подъем. Но и теряешь все легко. Все исчезло с Виктором. Ничего не осталось кроме воспоминания о любви. Что же, к такому концу приходим мы все, – говорит Джемма. Ее голос теряется в бескрайних просторах земной мудрости. – Ну съешь еще кусочек торта. Как все, однако, хорошо сложилось! Слава Богу, Элис ничего не испортила. А могла запросто. И какие отвратительные эти Рэмсботлы! Как отвратительно прошлое и его обитатели. Честное слово, не знаю, почему я продолжаю терзать себя воспоминаниями! Никто не ответит человеку на такой вопрос, а сам он и подавно.

Джемма начинает перебирать матушкино ожерелье.

– Как бы я хотела стать другой, Эльза, как бы хотела! – вздыхает она. – Но не знаю как.

И Джемма продолжает свой рассказ.

1966-й год.

Палец у Джеммы распух и побагровел. Кольца по-прежнему сидели намертво. Тем не менее, Джемма и Мэрион собрались на работу, покидав свое барахлишко в новомодные устрашающего вида пластиковые сумки. Джемма натянула перчатки, которые дала ей Мэрион особые медицинские перчатки, предназначенные для профилактики отеков, артритов и прочего кошмара.

До станции метро их подвез мистер Рэмсботл.

– Я все думал о вчерашнем разговоре, – по дороге сказал он. – Сдается мне, что не стоит Джемме вот так просто уезжать с мистером Фоксом. Можете считать меня старомодным, но к путешествиям и отдыху надо относиться с почтением. Какой смысл тащиться в какую-то дыру, когда можно роскошно провести время в Монте-Карло? На Средиземноморье столько райских уголков! Кстати, Джемма, ты можешь поехать с нами на Капри. Мы готовы даже заранее внести за тебя деньги.

– Вы очень любезны, – ответила Джемма со всей мыслимой благовоспитанностью, – но я не смею злоупотреблять вашей добротой.

Действительно, пристало ли Джемме, возлюбленной непревзойденного мистера Фокса, трястись по рядовому туристскому маршруту в окружении темных обывателей! Джемме, у которой на пальце кольцо императрицы Екатерины Великой! О другом кольце лучше не вспоминать. Ювелир снимет его. Джемма была уверена. Причем резать, конечно, нельзя. Это же произведение искусства, эротический символ работы самого Леона Фокса. Растянуть надо. Но не резать.

– Думаю, даже лучше оттяпать палец, чем появляться в офисе с этими кольцами, – высказалась Мэрион в тесноте вагона метро.

– Ничего, – отмахнулась Джемма. – В обед схожу к ювелиру. Мистер Фокс все равно спит допоздна. А от мистера Ферста я буду прятать руку.

Утро прошло спокойно. Джемма даже успокоилась немного.

Но, явившись в перерыв к ювелиру, она выяснила, что он собирается уходить. Как она ни умоляла его, он не сдавался. Сказал только, что вернется в пять тридцать, исключительно ради нее, заметьте, и все сделает. На кольца он, правда, взглянул, после чего его интерес к Джемме возрос.

– Откуда они у тебя, деточка? Ничего-ничего, в пять тридцать все и расскажешь. В принципе, такую работу я мог бы и не оформлять официально, – пропел ювелир.

– Надеюсь.

– В зависимости от того, как мы договоримся, конечно, – добавил он и удалился пить пиво, отдыхать и совокупляться.

Ну, с этим-то проблем не возникнет, подумала Джемма, вдохновленная любовью мистера Фокса на любые подвиги.

Днем выпорхнул со своего райского чердачка мистер Фокс, походя кивнул – как же затрепетало сердце Джеммы! – и был таков. Вскоре он воротился, но в этот раз притворился чрезвычайно занятым и на Джемму даже не взглянул.

Мэрион все время находилась в кабинете мистера Ферста. Появилась она лишь однажды, чтобы тут же уйти за кофе. Но вскоре вышел и сам мистер Ферст. Джемма улыбнулась ослепительно и фальшиво и проворно уселась на руки.

– Джемма мне улыбнулась! – проскрипел мистер Ферст. – Улыбнулась! Наверное, она приняла меня за кого-то другого, так, Джемма? Вижу, что так. Ты ведь ненавидишь меня, Джемма Джозеф?

– Нет.

Я боюсь тебя. При чем тут ненависть. Ненавидеть легко и просто. Даже приятно. А презирать еще приятнее.

– Значит, ненависти нет. Значит, что-то иное, – сказал мистер Ферст. – Интересно. Скажи, Джемма, какой образ возникает у тебя в мыслях, когда ты слышишь мое имя?

– Руки.

Мистеру Ферсту это очень понравилось.

– Да, руки у меня красивые. И очень ловкие. Между прочим, я великолепно печатаю на машинке. Честное слово. Я печатаю гораздо лучше тебя, хотя ты в этом деле не последняя.

– Мужчина! Печатает на машинке! – по-детски непосредственно изумилась Джемма. Мистер Ферст обеспокоился.

– Ты считаешь, что это не мужское дело?

– Пожалуй. Даже смешно. Вообще-то я думала, что кожа на ваших руках… она…

– Что?

– Старая.

– А ты, значит, молодая.

– Да.

– Май и Ноябрь могут жить вместе. Такие случаи известны. Один силен юностью, другой мудростью. Согласны ли вы стать моей женой, мисс Джозеф?

– Нет.

– Я задал этот вопрос, чтобы всего-навсего услышать твой голос. Как я и ожидал, он полон ужаса и омерзения. А ведь я, Джемма, одинок. Ты просто не умеешь себя вести. Могла бы капельку пожалеть меня. Я согласен даже, чтобы ты лишь из-за денег за меня вышла. Ты знаешь, перспективы неплохие. Даже если эта фирма рухнет, чему я нисколько не удивлюсь. Капитал строится на ширпотребе, а не на коллекционных изделиях. С ними одни убытки. Я, например, собираюсь начать цветочный бизнес – комнатные растения, керамика, пластмасса для интерьера. Ей-Богу, Джемма, ты не прогадаешь. К тому же многие девушки так поступают. Не все в результате счастливы, конечно, но в тебе я уверен.

– У меня еще есть гордость, – сказала Джемма – само высокомерие.

– Гордость! Ты вспомни сестричек в красных башмачках! Они отняли у матери последний кусок хлеба и бросили его в грязь, чтобы не испачкать нарядной обуви! А он, хлеб-то, проваливаться начал и провалился аж до самой преисподней. И тогда сестричкам пришлось перед сатаной плясать, плюхая красными туфельками по грязи да по дерьму. А почему ты сидишь на своих ладошках, Джемма?

– Такая у меня привычка.

– Проси чего хочешь, чаровница. Снизойди. Умоляю. Сжалься.

– Никогда.

– Ну хоть ручку левую покажи.

– Нет.

Сердце у Джеммы неистово колотилось. Никогда ей еще не было так страшно, а ведь она не из трусливых.

Мистер Ферст потянулся к ней своей сухощавой лапой, схватил за руку. Джемма содрогнулась. С чего бы ей дрожать от его прикосновений?

Ферст улыбнулся.

– А ведь у нас с тобой могли бы быть чудные детки, Джемма.

Да, именно так испокон веков говорили с женщинами мужчины, движимые грубым животным инстинктом, готовые ради его удовлетворения на насилие и принуждение.

– Ты была бы прекрасной матерью моим деткам, Джемма. Выходи за меня замуж, выходи.

Унизили Джемму. Желчью и злобой преисполнился ее взгляд.

Гнусный безумец. Слизняк. Плати другим за своих выродков. Все, что есть у тебя – только деньги. Вот и живи с ними. А мне не нужно детей. Ненавижу детей.

Ах, Джемма, Джемма! Как же у тебя язык поворачивается! – Это старая Мэй скрипит над ухом, отворачивается в печали и горечи. – Иди, иди по стопам матери, Джемма. Она никогда не хотела иметь дочь. Разгоревалась бабка. Теперь помощи от нее не дождешься. Мистер Ферст тоже разгневался, будто заразился девичьей ненавистью и негодованием. Он даже дернул Джемму за руку… она поддалась, но не его силе, а своей интуиции, своей женской природе, которая отдала приказ: сложить оружие.

– Два колечка! – вкрадчиво заметил мистер Ферст. Гнева его как не бывало. – Жадная Джемма.

– Я не могу снять их.

– Это я вижу. Бедный, бедный маленький пальчик.

Его сухие пальцы змейками ползали по руке Джеммы.

– Это Мэрион дала их мне.

– Только сказки не надо рассказывать. Напрасный труд. Я вырос в приюте, бит-перебит много раз, и знаю, как порой тяжело жизнь дается. То, что ты видишь у себя на пальчике, Джемма, это перстенек Екатерины Великой, место которому в банке, в сейфе, за семью печатями. И это колечко мне знакомо. Я его на массовое производство перевел. Давно уже.

– Работу мистера Фокса! На массовое производство! – ужаснулась Джемма.

– Вот и сам он так реагировал, – заметил мистер Ферст. – А колечко-то, оригинал то есть, с некоторых пор исчезло. И вот – нате! Нашлось. Так что искать более не нужно. Вот я его и заберу. Сию же минуту.

И в руке у мистера Ферста возник пресловутый нож-красавчик, а на губах улыбочка. Ласковая такая. Тут Джемма и похолодела. Конец, поняла она. Сначала глотку… потом палец…

– Как ты побледнела, – протянул мистер Ферст. – Ничего удивительного. Ты, Джемма, негодная, глупая, бессовестная девочка. Ты играешь в очень опасные игры.

Она уже совсем обмякла от ужаса, но мистер Ферст ножичек положил, резко повернулся и на ходу бросил:

– Сиди и не шевелись. Я скоро вернусь.

И он начал карабкаться по винтовой лестнице к Фоксу.

Джемма сидела. Ничто не держало ее в этом кресле, за этим столом, ничто не заставляло ее ждать расправы и смерти, ничто, кроме той самой женской природы. А дверь была рядом. Надо было лишь встать и выбежать отсюда навстречу свободе и жизни.

Джемма сидела. Вот так же она в свое время окаменела в кабинете доктора, а ведь и там дверь, докторша и добродетель были совсем близко. Не презирайте Джемму. Все мы порой выдерживаем напрасные мучения: учителя нас бьют, родители наказывают, жирная пища терзает наше чрево, чья-то похоть оскверняет наше тело, а мы терпим. Хотя дверь всегда рядом и часто даже приоткрыта. Но нечасто мы выходим в нее. Джемма сидела и ждала, когда свершится кара. Явилась Мэрион, красная, потная, но без кофе. Зато с разбитым керамическим горшком, в котором кудрявились длинные, зеленые локоны.

– Меня чуть не убило сейчас, – выдохнула она. – Кто-то бросил на меня горшок с балкона пентхауза.

– Случайно уронил… – начала было Джемма, но поняла, что лукавит. – Нас ждет смерть, – продолжила она спокойно. – Нас обеих ждет скорая смерть. Ферст сейчас наверху. Он убьет нас обеих. Он узнал от Фокса о том, что ты видела в страшном сне. Он уже сделал первую попытку убить тебя – вот этой кудрявой лианой.

– Да не Ферст, а Фокс! Это Фокс! – взвизгнула Мэрион.

– Ты так говоришь, потому что влюблена в Ферста! – взвизгнула Джемма.

Их крики взбудоражили попугаев; птицы тоже раскричались, захлопали крыльями. При виде птичьего беспорядка внутри забились с улицы чайки, одна вломилась в форточку, разбив ее, и сразу попалась к попугаям; они клевали ее, а Мэрион истошно кричала:

– Да, я люблю мистера Ферста. Да, это мой секрет. Только не вздумай говорить мамаше с папашей. Я уважаю мистера Ферста, а он уважает меня и мое чувство. Он бесконечно добрый человек. Он и Фоксу потакает, только потому что тот талантлив. Он даже с безумием его мирится. А тот безумен. Кровожаден до невменяемости. Мистер Ферст даже хотел сделать мне ребенка. Мы даже совокуплялись на полу… было жестко, неудобно, но ему так нравится. Он забавный, милый, чудный, у него было такое тяжелое детство.

Попугаи вдруг бросили глупую чайку, собрались стайкой и, повинуясь вечному инстинкту, вылетели в зубастую разбитую форточку. А ведь две тысячи фунтов стоили, мерзавцы. Ошалевшая чайка кивала, глядя им вслед.

Во внезапно наступившей тишине раздался шепот Джеммы:

– Твой Ферст убийца. Он пытался убить меня. Он безумец. Он, а не Леон Фокс. И если хочешь, ребенка твой Ферст хотел сделать и мне. Только что предлагал.

Мэрион онемела. Огромные слезы покатились из ее припухших щелочек-глаз.

– О нет, о нет, – только и могла глухо повторять она. И наконец разревелась бесстыдно, безудержно, по-бабьи. Ей нечего было больше скрывать. Джемма подошла к ней, погладила по волосам (грязноватые, надо сказать, были волосы. Мэрион чуть ли не через день приходилось их мыть). Джемма жалела ее искренне. Кольца поблескивали. Что обещал их блеск – счастье, успокоение, достаток? Как знать. Увы, не удержать такое мгновение, когда счастьем кажется печаль. Это бывает только в юности. А Джемма и Мэрион были молоды, очень молоды. Джемма бормотала какие-то слова сочувствия, и Мэрион потихоньку успокоилась. Судорожно вздохнула разок-другой и затихла.

– Что за дивная картина, – донесся голос сверху. – Что же здесь происходит? По кольцам лестницы струился голубовато-перламутровый мистер Фокс. Его улыбка освещала весь мир. Как легки и плавны были его движения! Как ясны и пронзительны глаза!

Джемма спрятала за спину левую руку. Ее предали? Он все видел? Ему все известно?

Вроде нет. Во всяком случае Фокс улыбался, и во взгляде его не было гнева. Наоборот – нежное участие.

– Кто-то уронил горшок с лианой прямо мне на голову, – доложила Мэрион.

– Но это растение несказанно уродливо. Я не мог позволить ему осквернять мои пенаты. Эта чертова лиана оскорбила меня. Как она была хороша в цвету! И вдруг начала чернеть и сохнуть.

– Вы могли убить невинного прохожего.

– Не все прохожие невинны. Многие из них заслуживают смерти. А с такой высоты они все как насекомые. Огорчен, что напугал тебя, Мэрион, но я ужасно, ужасно расстроен. Мистер Ферст расстроил меня. У него просто страсть ставить все на поток. Он давно зарился на эту лиану, представляешь? Разводить в инкубаторах такую гадость! Нет, я обязан был вырвать у него из рук этот шанс. О, я вижу, попугаи нас покинули! Что же, следовало ожидать – крикливые, бестолковые, неблагодарные твари. Сколько я сделал для них! Пожалуй, теперь мы заведем рыбок. Или рыб. Акул, например. Эти создания еще скажут свое слово в истории человечества. Джемма, пойдем со мною наверх. Сейчас же.

Джемма молчала. И не двигалась. Любовь и страх вели в ее сердце очередное сражение.

– Что такое? Ах, Ферст! Ужасный Ферст, мерзкий Хэмиш? Так он ушел по черной лестнице, – успокоил Джемму мистер Фокс. – Тебе нечего бояться. Ты слишком хорошая секретарша, чтобы пренебрегать тобою. Потом ты же знаешь, что я не дам тебя в обиду.

Позади Джеммы была дверь. А напротив – любовь, которой уже покорились ее полные, нагие груди, которой отдался живот, пуп, вечная метка матери на теле человека. И Джемма шагнула вперед. А как же иначе? Ее, как и мистера Ферста только что, тянет примитивный инстинкт. Выбрать бы – Фокс или Ферст? Подумаешь, один из них убийца! Кто такой убийца, как не жертва?

А сейчас жертвой была назначена Джемма.

– Я хочу капустный салат на ужин, – сказал мистер Фокс. – Мне нужно, чтобы кто-нибудь нашинковал капусту тончайшими нитями. Уверен, что ты превосходно справишься с этим скучноватым делом. А в качестве вознаграждения я разрешу тебе перемешать салат. Это делается только руками, чтобы не нарушать структуру листьев. Позволь взглянуть на твои руки, Джемма. Салат нельзя перемешивать с кольцами на пальцах. Пострадают и кольца, и блюдо. Золото и серебро тускнеют от соуса винегрет, а салат приобретает дурной привкус.

Джемма протянула руки. Фокс, улыбаясь, поднес к губам левую и поцеловал, но не пальцы, а кольца. А потом попытался снять их своими холодными, ловкими перстами. И не смог. Только теперь сузились его глаза и участилось дыхание. Мэрион сдавленно вскрикнула и выбежала за дверь. Джемма слышала, как топотала она по лестнице, устремляясь на волю, подальше от злого рока. Ах, коварная Мэрион! А еще подруга…

Но, мистер Фокс, Джемма любит тебя. Ты можешь пронзить ее кинжалом или острием своей мужественности, ты можешь оставить на ее теле багровые следы любви – или побоев, ты поможешь осчастливить ее сожительством или скорой кончиной – ей все едино. Она ждет. И чему быть, того не миновать. Она уже в твоей власти. И вы знали друг друга всю жизнь, если не дольше. Так что мистеру Фоксу шагать с Джеммой по райским кущам и по всем кругам ада…

– Произошло нечто ужасное, – быстро сказала Джемма. – Я не хотела показывать вам, пока не сниму его… Я думала, вы рассердитесь. Вы ведь не велели надевать перстень русской императрицы в офис, чтобы мистер Ферст не увидел, но – это ужасно – он заметил, и теперь мы должны быть крайне осторожны, потому что он сумасшедший. Он убил свою сестру и, боюсь, убьет всех нас. Надо немедленно обратиться в полицию.

– Идем наверх, – прервал ее мистер Фокс, – я покажу тебе, как правильно готовить соус винегрет. И спокойно, дитя мое, спокойно. Если ты обвиняешь человека в убийстве, делай это с шиком, играючи, невзначай. Таково мое мнение, хотя большого опыта в этом, признаюсь, не имею. А где ты нашла это колечко?

– На пальце.

– Как, на пальце без руки?

– На пальце-бродяге, – отважилась на образ Джемма, поднимаясь за Фоксом по всем кругам лестницы.

Упадет ли, оступится ли? Нет, влюбленные девушки не спотыкаются. Магическая сила бережет их.

– Вот-вот, уже лучше, – закивал мистер Фокс. – Похоже на изысканный стиль разговора. Так значит, сон Мэрион – не сон, а явь?

– Да.

– Я рад, что могу предоставить тебе безопасное место, – сказал он, плотно закрывая за собою дверь. – Мои кольца должны быть под присмотром. Так что тебя, моя красавица, я не выпущу… пока.

– Мистер Фокс, надо что-то решить насчет Ферста. Если он убил свою сестру, то…

– Погоди, погоди. Он мой партнер. Уверен, он не способен на убийство собственной сестры. Все-таки родня.

– Хватит дразнить меня!

– Как эффектно ты возвела к небу руки, Джемма! У меня сразу возникла одна идея. Можно носить браслет-шнуровку вот здесь, выше локтей. В Германии это будет иметь бешеный успех. Джемма, душа моя, освободи от одежды грудь и плечи, а я пока подберу мерный инструмент.

Джемма покорно обнажилась.

– Взгляни на себя в зеркало, красавица. Ни в коем случае нельзя оставаться в юбке, если больше на тебе ничего нет. Запомни это раз и навсегда. Разве твой парень не научил тебя этому?

– У меня нет и не было парня.

– Бедная, одинокая моя Джемма, неужели никто не ждет тебя и не вспоминает?

– Только Мэрион и ее родители.

Мистер Фокс нахмурился и тут же смягчился. Что-то в этом роде он и предполагал. Он измерил ее руки.

Джемма разделась донага.

Как ты дерзка, Джемма!

Мистер Фокс измерил окружность ее шеи, после чего надел тяжелый золотой «воротник» с резным изображением налившейся в оргазме пары.

– Хочу взглянуть со стороны на это изделие, – сказал он. – По-моему, тяжеловесно и грубовато…

– Да, горло давит ужасно.

Фокс начал снимать его, сокрушаясь о своей неудаче, но вдруг молвил:

– О небо! Замок заклинило. Как же мне теперь снять его?

Где заканчивается чувственное вожделение и начинается жажда крови? Где граница между похотью и убийством? Несчастный, одинокий Леон Фокс, с печальными, холодными глазами! Он потерян в грубом, жестком мире. Где его почитатели? Где клиенты? Иных уж нет… смерть забрала многих, вооружившись дурманом, ядами, истощением, недугами. А те далече… в заботах о детях, о закладных, о жалованье… Куда податься бедному Леону Фоксу? Его не радует самоубийство – он личность творческая, одухотворенная…

Мистер Фокс взял топор. Маленький такой топорик, с розовой резной рукояткой и сияющим лезвием.

– О, мистер Фокс! О, мистер Фокс! – взвыла Джемма.

– Не вопи. Это неблагозвучно. Капустные листья не выносят форсированных звуков. А их мне, между прочим, доставили спецрейсом из Алжира. К тому же у тебя нежный, сладкий голосок. Не насилуй его.

– Так это ты убил сестру Ферста! Кольцо застряло у нее на пальце, и ты… – в ужасе беззвучно орет Джемма.

– Не надо столько жрать. Она сама во всем виновата. И тебя я предупреждал, Джемма.

– Но тучность – это не смертный грех! Нельзя выносить за такой недостаток смертный приговор.

– Можно. И нужно.

Грациозно, как хищник, наступал Фокс на Джемму, белотелую, нагую, трепещущую лань, сжавшуюся у подножия тепличной пальмы.

Наконец, не выдержав, она взвизгнула, вскочила, рванулась к двери… подергала – не открывается, еще раз, еще… удалось! Она побежала вниз, закруженная адской спиралью; но магическая сила любви более не берегла ее – этот Фокс псих, маньяк, а кто же станет любить такого? – и она споткнулась. Споткнулась и рухнула через пару витков лестницы.

Красивое женское тело неподвижно лежало на полу; руки раскинуты, и блестят на пальце перстеньки – дружки-подружки – бриллиантовая Белоснежка и рубиновая Красная Шапочка. Кто спасет их, кто выручит? Где добрый охотник, а где злобный серый хозяин лесов? Кто там глухо рычит – в гневе ли? В ярости ли?

Мистер Ферст, Хэмиш – добрячок, неуклюжий, нескладный зверь – это ты? Мистер Фокс, Леон – хищник, острые зубы, длинные когти, коварный оскал – это ты? Ты. Ты готов пронзить слабую жертву излюбленным своим оружием…

Джемма, Джемма, не стоило тебе влюбляться в мистера Фокса. Посмотри, как он приплясывает около тебя, держа наготове розово-стальной топор и длинный, острый, беспощадный сама-знаешь-что… и говорит:

– Я мог бы предпочесть твою любовь твоей смерти, но суровая нужда владеет мною.