Текст книги "Сестрички"
Автор книги: Фэй Уэлдон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)
– Не жадничай, – кратко молвила Мэрион, и на ее лице мелькнул ужас. Джемма удивилась. Чего бояться тем, кто служит сильным мира сего, будь то короли, церковники, миллионеры или модные ювелиры. Брадобрей переживет революцию, лакей пройдет любой переворот и квалифицированная машинистка найдет работу при любых режимах, даже если все кругом будет залито кровью. И Мэрион, которая своими глазками-пуговками смотрит на ряды цифр, триумфальным парадом возвещающих об успехах «Фокс-и-Ферст», найдет себе применение, пусть после лишений, унижений, обманов и оскорблений, но найдет.
Так чего же она боялась?
Джемма замолкает. Из дома стремительно выходит Виктор, судя по всему из библиотеки, и исчезает в парке.
– Какой красивый мужчина Виктор, – говорит Джемма. – Некоторые мужчины с возрастом становятся только привлекательнее. Я так понимаю, сверстники тебя не интересуют?
– Нет.
– Одобряю. Правда, это не совсем честно по отношению к старшим сестрам.
– Я старшая в семье.
– Я говорю не о твоей семье, а о человечестве в целом.
Эльза вспыхивает и от досады чуть не скрипит зубами. Сколько можно снисходить до нее, делать одолжения? В душе у Эльзы вспыхивает боевой задор. Если есть возможность затащить в постель муженька Джеммы, то, видит Бог, это надо сделать. Хотя бы в отместку.
– Не переживай, – говорит Джемма, похлопывая Эльзу по белой коленке. – Я прекрасно понимаю, что у тебя на душе. Да, я старомодна, порой сужу о людях ханжески. Но не забывай, что меня растили в глухие, темные годы, когда мужчина был единственным билетом в будущее. А ты росла уже при ярком свете самосознания. У тебя как у женщины масса преимуществ: ты свободна от страха забеременеть, ты свободна в выборе партнера, ты можешь на равных жить с ним, а можешь расстаться, ты можешь практиковать самый изощренный секс, а можешь не заниматься им вовсе, и никто не будет судить тебя. Ты стоишь на своих ногах крепко и сама за себя отвечаешь. Однако стоять надо на земле, а не у Дженис, например, на пальцах. Она не так проворна в жизни, как ты. И потом весовые категории у вас разные. Не совсем честная игра получается.
К большому облегчению Эльзы к ним подходит Виктор. Он в прекрасном настроении.
– Отличный у тебя шифоньер, Джемма. Тот, что в библиотеке, – говорит он. – Но зачем ты выкрасила его в алый цвет?
– Потому что я люблю алый цвет, – упрямится Джемма.
– Ты уже большая девочка, Джемма, – снисходительно улыбается Виктор. – Ты должна разбираться, что может нравиться, а что нет.
– Будешь советовать? Такие советы недешево обходятся.
– Только не мои.
– Хэмиш продаст тебе все скучное барахло из биллиардной?
– Похоже на то.
– Хорошо. Полагаю, барахло это не такое уж никчемное, а наоборот, ценное. Смеешься, наверное, над нами?
– До колик. Разве не заметно? Кстати, ты знаешь, что твоя гладильная доска из мореного дуба?
Джемма заливается веселым смехом.
– Эльза, – говорит она, успокаиваясь, – пожалуй, тебе стоит пойти в библиотеку. Хэмишу может понадобиться твоя помощь. А нам с Виктором надо кое-что обсудить.
– Ну, давай, беги, – торопит Виктор. Точно так же он говорил Уэнди, едва та встала на ножки. Уэнди с годами превратилась в прекрасную бегунью. В школе она была среди лучших спортсменов. – Беги, Эльза, беги!
Эльза встает и идет в библиотеку. Коленки подгибаются. Сердце болит. В желудке тяжесть плотного завтрака. Эльза чувствует, как за ней наблюдают две пары глаз, как пожирают они движения ее ягодиц под тугими джинсами. Еще рано утром, предвкушая жаркий день, Эльза до колен закатала штанины. Лучше бы она этого не делала.
Раздается громкий голос Джеммы. Эльза оборачивается.
– Эльза, сколько детей в вашей семье? Ты говорила, из них ты старшая.
– Семеро.
– Какая прелесть! Вот это плодовитость! Наверняка и у тебя это в крови. А наша ветвь тупиковая. У нас с Хэмишем нет детей. Печально, но зато мы сами живчики хоть куда. Природа берет свое.
Эльза собирается ответить, но царственным кивком Джемма отсылает ее прочь. Прячет глаза Виктор, и Эльза молча тащится в библиотеку.
Хэмиш сидит у стола в громоздком якобинском кресле с высокой спинкой. Хэмиш сегодня в свободной рубашке с открытым воротом, которая должна подчеркнуть неофициальный характер этой встречи, но жесты его по-прежнему скованы, а на лице смесь досады и смущения. Он нервно поигрывает ножичком с резной рукояткой из слоновой кости, но соблюдает при этом должную осторожность – нож острый. Улыбка его вымученная. Он и в лучшие времена не умел толком улыбаться, но видел, как это делают другие, и теперь следовал их примеру.
– Значит, ты все же соблаговолила прийти?
Голос у Хэмиша резкий, неприятный.
– Меня к вам послали. – Эльза переминается с ноги на ногу. Вот так, бывало, стояла она перед директрисой, которая тоже улыбалась с трудом и говорила таким же неприятным голосом, стараясь показаться доброй.
– Девушки все одинаковы. Вы не хотите брать на себя ни капельки ответственности за свои поступки, – говорит Хэмиш, слово в слово повторяя давнюю сентенцию директрисы.
– Если мы все одинаковы, почему выбор пал на меня?
Сказала это Эльза или только хотела, да побоялась?
Хэмиш уже не улыбается. Муки закончились. Жестом он велит Эльзе сесть рядом.
– Итак? – спрашивает она, когда его молчание становится невыносимым.
– Непохоже, чтобы я тебе очень нравился, – жалуется Хэмиш. – Кстати, твой Виктор имел нахальство предложить мне за этот стол всего две сотни. Две сотни за настоящий шедевр! Где еще увидишь такой дуб? У Сотби я однажды встретил нечто подобное, так цена была выше четырех тысяч.
– Возможно, это современная копия. Они довольно часто встречаются. – Уж Эльза-то знает.
– Вздор, – возражает Хэмиш. – Взгляни, какое дерево… старое, тронутое временем.
Он уже теряет уверенность.
– Есть такие «мастера» Что угодно состарят.
– Люди вроде Виктора?
– Нет, конечно! – кричит Эльза. – Виктор самый надежный и порядочный на свете. У него бывают заскоки, даже чаще, чем я думала, но в отношении мебели он никогда не обманывает клиента. Он любит все это старье так, как он любит… – Эльза замолкает. А что еще Виктор любит?
Хэмиш снова выдавливает улыбку.
– … как он любит жизнь, – заявляет девушка.
– А тебя он любит? Любит? – скрежещет Хэмиш.
– Он ради меня готов на все, и я для него все сделаю, – говорит Эльза, но голос ее постепенно теряет уверенность и силу. Все эти откровения вчерашние. Сегодня царствует иная правда. Вчера Эльза любила Виктора, как безоговорочно любит ребенок отца. Сегодня она заглянула в лицо настоящего Виктора, а слова говорит вчерашние. По привычке. Из глаз выбегают робкие слезы.
– Ты плачешь, – произносит Хэмиш, отворачиваясь. Заметны ли будут его слезы за этими толстыми стеклами очков? Точно так же отворачивался от всех отчим Эльзы, когда на него находили приступы самоуничижения. «Люди меня не любят, – говорил он, – я для них пустое место. Единственное, что они видят во мне – погоны и нашивки на рукаве».
– Ты не должна плакать, – продолжает Хэмиш. – Такие красивые женщины не плачут. А я люблю красоту. Всю жизнь я тянусь к красоте, а она ускользает. Понимаешь? Я калека.
Эльзе интересно, и она прекращает плакать. Что же он имеет в виду?
– Мои возможности не совпадают с желаниями.
О сексе он что ли говорит?
– Вы из ничего делаете деньги, – утешает его Эльза.
Хэмиш отмахивается. Он раздражен.
Эльза ощущает запах раскаленного масла. В воздухе появляется дымчатая пелена. Лампы… В некоторых фитилек горит еле-еле, в других – слишком сильно. Эти беды освещения хорошо знакомы Эльзе. Ее мать, Шейла, пользовалась масляными лампами, когда экономии ради отключала в доме электричество. Эльза встает, чтобы поправить фитили. Хэмиш в изумлении наблюдает за нею.
– Я все напечатал за тебя, – вдруг заявляет он. – Это не расположило тебя ко мне?
– Нет. Это жутковато.
– Сегодня будет еще работа. Джемма уже приготовила опись.
– Сегодня я все сделаю сама.
– Ей не понравится. Ты ведь скверно печатаешь.
Эльза колеблется. Она хочет, чтобы Джемма была о ней хорошего мнения. И не только Джемма, а все. Некоторые молодые девушки не могут без этого. Эльза знает, что такая блажь чревата неприятностями.
– А я люблю печатать, – говорит Хэмиш. – Я люблю, когда на белом листе бумаги появляются стройные, четкие ряды букв. Для меня это своего рода творчество… Впрочем, творчество присутствует всюду – кто-то рисует, кто-то пишет книги, кто-то вершит человеческими судьбами… Ты смеешься надо мной.
– Нет, – качает головой Эльза. Она действительно не смеется. Хэмиш снимает очки и трет усталые глаза. Она смотрит на него спокойно, ибо уверена, что сейчас превосходит его хотя бы в зоркости. Его лицо без очков совсем беззащитно. И какая усталость и печаль в глазах… Да, я могу помочь ему, думает Эльза, я могу дать ему восторг и радость, я могу доставить этим удовольствие Виктору и Марине, а Джемме лучше остаться в неведении. И неважно, получу ли удовольствие я сама, убеждает себя Эльза.
Был случай, когда Эльза из-за нейлонового белья, тугих джинсов и обилия антибиотиков заработала тяжелейший кольпит. Всевозможные лечебные промывания и присыпания на глазах целой оравы студентов-практикантов подорвали ее романтические представления о красоте любви. Оказалось, есть у любви и другая сторона. Но если Эльза прошла через те испытания физиологией, неужели она не переживет совокупление с Хэмишем? К тому же отказываться от такой возможности просто глупо.
– Хорошо, – говорит она. – Хочешь вместо меня печатать – милости просим.
– Я ведь жду нашей встречи искренне. Медицинские показания для меня второстепенны.
– Медицинские показания? – переспрашивает Эльза уже на пути к солнцу. Впереди веранда, сад, бассейн.
– У меня не совсем в порядке предстательная железа. Возрастные изменения. Доктор прописал активную сексуальную жизнь.
Эльза вздрагивает – то ли от яркого света, то ли от удивления.
Глава 5
– Хэмиш начинал карьеру стенографистом, – говорит Джемма. Они с Эльзой сидят у бассейна в ожидании ланча. У Джеммы вновь прекрасное настроение. Виктор продолжает жаркие переговоры с Хэмишем. Эльза держится свободно, но на сердце у нее печаль. У нее теперь есть личная боль, и ей не нужно чужое бремя страданий. – Он тогда служил в армии. Там и научился этому ремеслу. Демобилизационное пособие пустил в дело – основал агентство «Услуги секретарей, машинопись, стенография». Потом расширил его, потом открыл филиал, потом по всей стране стали появляться региональные бюро. Он очень редко улыбается. Ты заметила? Это заставляет людей относиться к нему почтительно и серьезно. Человек он деятельный. На каком-то этапе совершил крутой поворот и открыл сеть дешевых диетических закусочных для девушек, которые работали секретаршами, машинистками, библиотекарями во всех районах города. Через несколько лет он сделал следующий шаг, и сеть цветочных магазинов, где эти же девушки могли покупать цветы для своих подоконников, переросла в огромное производство с миллионной прибылью. Были на его жизненном пути и другие коммерческие затеи. Но мой муж всегда оставался верен красоте. Он бесконечно любит все красивое. Ты заметила?
– Да.
– Он предпочитает неживую красоту живой. Он любит управлять своим делом. Девушки, их аппетит, их вкусы – материя слишком ненадежная, привыкшая возникать и исчезать без видимых причин и без всякого графика. Истинным его призванием стали пластмассовые цветочные горшки, кашпо, вазы. Эти вещи необходимы людям для творчества, для создания и выращивания красоты, пусть даже недолговечной. Любая красота рано или поздно умирает, как ты ее ни береги. Иногда мне кажется, что именно это со мной сейчас и происходит.
У Эльзы до боли сжимается сердце, и она не выдерживает. Плачет.
– Неужели ты плачешь обо мне? – заунывно произносит Джемма. – Как это трогательно…
– Я плачу обо всех и о каждом, – говорит без лукавства Эльза. Она плачет о том, что у нее в жизни нет, не было и не будет многого.
– У тебя такая щедрая душа, – изрекает Джемма, – даже, на мой взгляд, слишком щедрая. Но скажи, что же тяготит тебя?
– Не знаю.
– Может быть, тебя тревожит предстоящая встреча с Дженис? Может быть, ты хочешь, чтобы я позвонила ей и отменила приезд?
– Нет.
– Может быть, Хэмиш сказал тебе что-нибудь неприятное? Порой он бывает бестактен. Я очень люблю мужа, но не закрываю глаза на его недостатки. Неужели он раскритиковал твою машинописную работу? Ты сделала великолепный текст! Завидую. Мне в жизни так и не удалось заняться машинописью. Так что сказал Хэмиш?
– Ничего.
– Действительно, ты и была-то с ним в библиотеке совсем недолго. Не переживай, Эльза. Мы с Виктором просто немножко побеседовали. Он от тебя без ума. Кстати, что ты намерена дальше делать с Виктором?
– Что ты имеешь в виду?
– Нельзя позволять эксплуатировать себя. Ты ради него от всего отказываешься, а взамен ничего не получаешь.
– Мне ничего не надо. Главное – есть Виктор.
Вчерашняя правда, Эльза, вчерашняя! С душком.
– О, конечно! Какая я глупая. У тебя есть Виктор, читай – семья, работа, дом, будущее, – усмехается Джемма.
– Разве есть смысл в семье, работе, в доме, в будущем, если нет Виктора! Без него нет ничего. Я хочу все начать с нуля. Я хочу стать чем-то, достичь чего-то…
– Да-да, он говорил… что-то о ступенях, по которым ты идешь завоевывать мир.
– Виктор так говорил? – Эльзу начинает бить дрожь.
– Стесняться здесь нечего. Я была точно такая же.
И Джемма продолжает свою историю. Рассказанная с опозданием на несколько лет, она, конечно, теряет драматизм, приобретает развлекательный характер и кое-где низводится просто до житейского анекдота. Но Эльзе как никому полезно слушать это повествование о забавах и тяготах госпожи Удачи и госпожи Беды, которые веками шествуют рука об руку.
1966-й год.
Джемма сняла материно «жемчужное» ожерелье и надела крестик. Что-то уж больно хорошо все складывается. Быстрее, чем Земля обернулась вокруг Солнца, Джемма сумела вырваться из железных вдовьих рук, найти интересную работу, обрести надежную подругу и влюбиться. И если не подходить к окнам, то и падать не придется, подумала мудрая Джемма. Теперь оставалось лишь подыскать жилье. Об этом настойчиво напоминал коричневый фибровый чемодан с разболтанными замками. Может, и в этом повезет, как везло до сих пор, надеялась Джемма, теребя крестик. Не сменить ли его на бусы?
Мэрион с сомнением посмотрела на багаж новой сотрудницы и тотчас же задвинула его за штору, вытканную серебристой нитью.
– Негоже, чтобы мистер Фокс видел такое, – заметила она. – Мистер Ферст, конечно, может увидеть, но это не имеет значения. Мистер Ферст – обычный человек. Вроде меня. Его тоже нельзя допускать в демонстрационный зал. У него перхоть, у меня прыщи. А покупатели все как на подбор – гладкие и красивые. Совсем как ты.
– Как я?
– Да. Вот ты и займешься продажей, а главное «обработкой» клиентов. Если честно, я их на дух не переношу. Ходят, ходят часами, да ни черта не покупают.
– Но я никогда ничего не продавала. Я училась на машинистку-стенографистку.
– Все учились, – отрезала Мэрион. – Продавать – дело нехитрое. Главное, следи за руками покупателя и никогда не принимай чек, не сверившись предварительно с банком. Вообще я бы хотела работать в адвокатской конторе. Или еще лучше в больнице или в школе…
– Ну и работала бы.
– Нет. Какой же смысл? Я коплю деньги на следующий отпуск. А как же? Ведь мы отдыхаем всей семьей три раза в год. Конечно, я всякий раз после отпуска собираюсь подать заявление об уходе, но духу не хватает. Семья довольна моей работой. Это выгодно и престижно. Здесь таких людей можно встретить… закачаешься! Элизабет Тейлор, например, заходила. Да, на все глаза не закроешь.
Джемма слушала ее и только головой покачивала. Так быстро и так далеко убежать из Кумберленда!
– На твоем месте, не в обиду будет сказано, я бы сняла этот крестик, – неожиданно заявила Мэрион.
– Почему?
– Дешевый слишком.
– Ну… в общем да…
– Принцесса может появиться с таким крестиком на людях, ты – нет.
Некрасивая, но отчаянная Мэрион говорила с легкостью и уверенностью опытного экономиста, который, выбирая кусок говядины получше, нравоучает темного, необразованного мясника.
Джемма быстро сняла крестик.
– Это бабушка мне подарила. Точнее, двоюродная бабушка. Она моя единственная родственница. Живет в Кумберленде, в доме престарелых.
– Славное местечко – Кумберленд, – сказала Мэрион. – Однажды мы проезжали через него. Наша семья первый и второй отпуск в году проводит в путешествиях, а третий – дома.
Джемма бросила крестик в мусорную корзину, замаскированную под огромный лимон.
– Я не говорила о том, чтобы выбрасывать его, – запротестовала Мэрион.
– Но он дешевый и некрасивый.
– Тебе дала его твоя бабушка – на счастье…
– Это уже в прошлом, – решительно заявила Джемма. – А меня волнует только будущее.
– Но это же крестик! Распятие! – заволновалась Мэрион. – Выбрасывать его – дурной знак. Сама подумай. К тому же об этом я читала в приложении к еженедельнику «Оккультизм». У нас дома хранится годовая подшивка.
Джемма пожала плечами и положила неугодный крестик в левый ящичек письменного стола, который поначалу удивил ее своей яйцевидной столешницей и лимонно-желтым цветом. В этом же ящичке она обнаружила следы пребывания своей предшественницы: голубой лак для ногтей и серебряный лак для волос, пакетики с чипсами и пакетики с шоколадками, крем от мозолей и фигурку-талисман.
– Офелия забыла свой талисман, – сказала Джемма.
– Она с такой скоростью смылась отсюда, что неудивительно, – сухо отозвалась Мэрион и скороговоркой (совсем как малышка Гортензия, которая отрицала, что это она намочила кроватку, и перекладывала вину на некоего чужого мальчика) добавила: – Она хотела уйти, потому что была слишком квалифицированна для этой работы. Знаешь, сколько ударов в минуту она делала? То-то. Хорошая девочка, но здесь ей было не место. Все, я пошла за кофе. Каждый день я мелю определенное количество и сразу варю. Только так сохраняется аромат и вкусовые качества. Во всяком случае, это мнение мистера Фокса. А он жутко привередливый.
Вдруг на ее лице появилась тревога. Она замешкалась в комнате.
– Мэрион, – удивилась Джемма, – что с тобой?
– Ничего, – соврала Мэрион тоном, каким слово «ничего» говорила Ханна, возвращаясь из школы в синяках и слезах.
– Тебе не будет страшно, если я уйду? – спрашивает Мэрион.
– Нет, конечно.
– Не подходи к окнам. Услышишь шум – не пугайся, это в окна бьются скворцы и чайки. Тупые создания, я тебе скажу. Не обращай на них внимания.
– А если покупатель придет?
– До полудня редко кто появляется. Эта публика спит чуть ли не до обеда. Знаешь, здесь порой бывает такая тишина. И пустота. Я рада, что ты пришла работать, Джемма, честное слово, рада. Не хотелось бы, чтобы ты бросила это место.
Мэрион взяла десятишиллинговую бумажку из дымчато-стеклянного ящичка на столе и отправилась покупать лучший сорт кофе.
С грохотом сбежал по лестнице мистер Фокс, теперь облаченный уже в кремовый костюм-тройку. Пулей пронесся по офису, на ходу приветственно свистнул птицам, отчего те взорвались истошным щебетом и кудахтаньем. А на Джемму даже не взглянул.
Она, одновременно задетая и успокоенная, проводила мистера Фокса глазами и склонила свою хорошенькую головку над картотекой, тщетно пытаясь вспомнить главу пятую общего курса делопроизводства. Вскоре за спиной у себя она уловила чье-то леденящее дыхание, лишь отдаленно напоминающее вдохи и выдохи живого существа. Джемма от неожиданности вскрикнула, даже подскочила, но тут же осознала, что перед нею мистер Ферст – серолицый, тускловолосый человек без возраста, в очках без оправы. Его бескровные губы были искривлены уродливым изгибом, на нем будто застыла маска телевизионного графа Дракулы – унылая, искусственная, безжизненная маска.
– Кто такая? – спросил он грозно, как хозяин, изловивший в своих угодьях браконьера.
– Я здесь работаю, – ответила Джемма.
– Вижу, что не покупательница. Имя есть? Или ты сирота без рода и племени? – Он хохотнул.
Так частенько называли Джемму в школе, обращаясь к ней со снисходительным сарказмом. Что же, к таким вещам ей не привыкать, хотя она всю жизнь надеялась, что с возрастом старшие будут ее обижать и шпынять все реже и реже, пока не перестанут совсем. Увы, нет.
– Я Джемма Джозеф, – заявила она уверенно и с достоинством. – Новая сотрудница.
– О Боже, – простонал Ферст и закатил глаза. – Ладно, подшей это. В картотеку клиентуры. Я что, по-твоему, целый день должен таскаться с ними?
В руках у него была пачка больших конвертов.
– Но это фотографии! – забеспокоилась Джемма.
В главе восьмой общего курса «Досье и картотека» ни слова не говорилось о фотографиях.
И Джемма, как всякая старательная ученица, ужаснулась несовершенству этого мира: разве могут быть ошибки и пробелы в Его величестве Общем Курсе?
– Подшивай по алфавиту. Кто изображен, как фамилия. Подшивай по первой букве, дура.
– Но на этих фотографиях по несколько человек…
– Кто изображен на первом плане! Ты в своем уме? Тебя чему учили? Ничего не поделаешь с агентством, которое присылает непроходимых дур. Но присылать душевнобольных – это уж слишком. Мы подадим иск.
– На всех снимках есть мистер Фокс. Может, не всегда он ближе всех к камере, но вид у него самый солидный. Я подошью фотографии на букву «Ф».
Мистер Ферст выхватил у нее конверты и прошипел:
– Оставь, это сделает Мэрион. Передашь ей, пусть зайдет ко мне, когда вернется. Мистер Фокс здесь?
– Думаю, да.
– Тебя не спрашивают, о чем ты думаешь. Отвечай на вопрос. До чего же вы бестолковый народ, Женщины.
Джемме показалось, что мистер Ферст поглядывает на витую лестницу, ведущую в апартаменты мистера Фокса, с тревогой и неуверенностью и что его грубость по отношению к ней – следствие этого. Точь-в-точь так же бранилась и топала ногами Гермиона, когда что-то тяготило ее. Гермиона, кстати, меньше всех из детей Хемсли нравилась Джемме. Любимицей, разумеется, была Элис.
– Нет его здесь, – вдруг сказал мистер Ферст и чуть ли не вздохнул с облегчением. А Джемма, которая в те годы внешне была довольно апатична, вдруг улыбнулась ему – щедро, великодушно и почти ласково, так что мистер Ферст покраснел. Точнее побагровел. Его серая кожа не умела нежно розоветь. Но это неважно.
– Улыбаться надо чаще, – пролаял он и выбежал из комнаты, блеснув на прощание очками, в которых отражались причудливые изгибы сияющей люстры и ярко-красные крылья попугая. Выражения его глаз Джемма не увидела.
После исчезновения мистера Ферста Джемма стала изучать электрическую пишущую машинку, застывшую перед ней. Машинка оказалась без шнура и вилки. Решение пришло быстро. Взяв пять шиллингов из уже известной ей коробочки, Джемма отправилась в магазин за шнуром (следуя главе одиннадцатой общего курса «Личная инициатива сотрудников»). А вот про отвертку она забыла. Пришлось использовать пилку для ногтей, чтобы отвинтить боковую панель. Этого правила, разумеется, не было в главе одиннадцатой.
Однако в ее отсутствие вернулась Мэрион и незамедлительно выразила свое недовольство.
– Никогда и ни при каких обстоятельствах нельзя днем оставлять офис пустым.
– Но делать было совершенно нечего.
– Тебе повезло. Скажи спасибо, – фыркнула Мэрион.
– Заходил мистер Ферст и негодовал ужасно, – сообщила Джемма, надеясь вызвать к себе сочувствие. Не сработало.
– Это в порядке вещей, – заявила Мэрион. – Безобразные мужички всегда негодуют при виде красивых девушек. У меня есть одна подружка. Она фотомодель. Ты бы видела, как нападают на нее почтенные невзрачные мужики средних лет, когда мы выходим на улицу в мини-юбках. Я даже боюсь находиться рядом с ней, но она просит – для контраста. Каждой хорошенькой девушке нужна тихая и некрасивая подружка вроде меня.
Если Мэрион ждала от Джеммы бурных возражений, то напрасно. Джемма лишь спросила, как следует подшивать фотографии.
– По названию мероприятия, конечно, – пожала плечами Мэрион и грохнула электрочайник об стол с такой силой, что из него выплеснулась вода и растеклась по пестрому лугу кухонного покрытия. Затем Мэрион набросилась на горстку кофейных зерен и смолола их с таким рвением, что задрожали тонкие стекла и взвились с карниза потревоженные птицы.
Джемма вернулась на свое рабочее место и принялась внимательно изучать фотографии. В основном там были запечатлены группы молодых мужчин и женщин. Расстегнутые рубашки открывали стройные торсы мужчин, распахнутые блузки – гибкие станы женщин. И все ради того, чтобы явить миру украшенные каменьями Фокс-и-Ферста пупки. На всех фотографиях хуже или лучше виден был мистер Фокс, неизменно застегнутый на все пуговицы и облаченный в белоснежные сорочки. Держался он исключительно по-королевски, улыбался уверенно и снисходительно как монарх, у которого палач всегда под рукой.
Машинисткам и секретаршам смотреть на короля разрешается. И сироте без роду и племени это не возбраняется. Джемма подшила в папку одну фотографию, другую, третью, после чего замешкалась.
– Мэрион, кто на этом снимке? Похожа на кухарку, случайно завернувшую с кухни в элегантную гостиную.
Так и было: из-за плеча мистера Фокса пялилось какое-то лицо; оно могло принадлежать созданию без пола, без возраста и без среды обитания, но все же в нем угадывались черты сорокалетней женщины, чьи отвислые губы, глаза навыкате и бесконечные жировые складки внушали ужас. Фигура у женщины отсутствовала; платье, казалось, было натянуто на огромный кусок сала. И это тело прижималось щекой к щеке мистера Фокса и хищно скалилось.
А мистер Фокс улыбался.
Мэрион оторвалась от кофейного ритуала, взяла фотографию и разорвала в клочья. Руки ее тряслись.
– Зачем ты это сделала? – удивилась Джемма. – Я только хотела узнать, на какую букву это подшивать.
– Ни на какую.
– В картотеку могут быть внесены любые сведения. Так говорится в главе шестой. Если можно подшивать документы, можно и фотографии, – сделала для себя открытие Джемма.
– Это никому не нужно, слава тебе, Господи.
– Почему?
– Неважно.
– Это чья-то родственница?
– Ага. Любопытная Варвара. Сестра мистера Ферста.
– На тебе! – воскликнула Джемма. – Кто бы мог подумать. Он такой тощий, а она такая жирная.
– Гормоны! – развела руками Мэрион. – То ли щитовидка, то ли гипофиз дают такие нарушения. Не удивлюсь, если мистер Ферст страдал в юношестве акромегалией. Это склонность к великанству.
– Как ты много знаешь, – восхитилась Джемма. Льстить, оказывается, просто.
– Век живи, век учись, – пробормотала Мэрион. – У моего отца есть пособие «Сам себе диагност». Он по вечерам читает его вслух. Послушай, Джемма, сделай одолжение, избавь меня от этой темы. Давай забудем эту женщину и наш разговор.
– Почему?
– Хотя бы потому, что ее нет в живых.
– Я могла бы этот снимок положить на букву «П» – покойник.
Да-а, дорогая миссис Хемсли, не зря вы расстались с Джеммой. Главное, вовремя.
Мэрион побелела и не ответила.
– А как она умерла?
– Неважно. – Мэрион залила крутым кипятком только что смолотый кофе.
Из фаянсового кофейника – настоящая французская глазурь! – пошел сногсшибательный аромат. Он усилился, когда Мэрион стала помешивать кофе деревянной ложечкой, предназначенной, судя по всему, исключительно для этой цели.
– Так что с ней случилось? – продолжала интересоваться Джемма.
– Ничего.
– От ничего не умирают.
Даже мистер Хемсли умер от сердечного приступа, а вовсе не от огорчения, что у него родилась дочь Элис. Пятая дочь. Снова дочь.
– Если ты настаиваешь – пожалуйста, – взорвалась Мэрион. – Она покончила с собой.
– Как?
– Не хочу говорить об этом.
– И все-таки?
Вот так же Джемма всегда пытала Гермиону, у которой была привычка обзаводиться в школе деньгами из неизвестных источников. Задачей Джеммы было вытрясти из нее всю информацию.
– Она выбросилась из окна. – Вот так же нехотя, сквозь зубы цедила и Гермиона свои признания.
– Почему?
– Так уж у нее жизнь сложилась, наверное.
– Из какого окна? – спросила Джемма, хотя уже вся похолодела, ибо знала ответ.
– Вот из этого окна, которое прямо у тебя за спиной, и если ты такая любопытная, случилось это всего неделю назад, и именно поэтому Офелия молниеносно бросила работу, так что даже маникюрный набор свой забыла. А он стоит немалых денег.
– И все как ни в чем не бывало продолжают работать в офисе?! Мистер Ферст ходит мимо окна, из которого его родная сестра… Но это ужасно.
– Глупости. Если кто-то умирает, ты продолжаешь жить как жил. Иначе нельзя. А если кто-то идет на самоубийство, то не заслуживает ни жалости, ни уважения. Кстати, она умерла не здесь, а внизу. Поэтому мистер Ферст пользуется теперь дальним переходом. Впрочем, меня это не касается. И я не собираюсь бросать хорошую работу, особенно перед отпуском. Ты даже не представляешь, сколько денег хозяева вложили в это здание. Лондонская богема причисляет его к местным достопримечательностям. Так что о переезде и речи быть не может.
Джемма села за пишущую машинку. Но что-то не клеилось: шнур теперь был на месте, контрольная красная лампочка горела, а каретка не двигалась. Не по себе стало Джэмме. С устройством электрической пишущей машинки она была знакома только теоретически, по главе десятой «Оргтехника и оборудование офиса». Как там писали? «Добросовестный секретарь как всякая хорошая домохозяйка умеет пользоваться» и так далее.
– Ну что там еще? – встрепенулась Мэрион. Голос у нее резкий, раздраженный, совсем как у бабки Мэй, когда та сердится.
– Меня не учили пользоваться электрической машинкой, – растерянно сказала Джемма.
– Никто не просил тебя печатать.
– Тогда что мне делать?
– Отнести мистеру Фоксу кофе.
– Я не горничная.
– Если ты не горничная, то кто же? Слушай, не хочешь работать – не надо. Возвращайся в агентство, пусть подыщут тебе другое место, а нам пришлют не такую привереду. Мне все равно, кто будет здесь сидеть. А ты можешь стучать в машбюро, пока руки не отвалятся. Хочешь?
– Нет.
Джемма послушно взяла серебряный поднос, поставила на него горячий кофейник, чашку с золотым ободком, под нее – блюдце. Руки у Джеммы всегда были красивыми, в них изысканная посуда казалась просто шедевром.
– Но ведь мистер Фокс ушел! – ахнула Джемма и опустила поднос.
Миссис Хемсли, вы помните, что с Джеммой такое не раз случалось? Она дожидалась, пока вы соберете пять детских купальных костюмов, пять резиновых шапочек, пять полотенец, и только после этого сообщала, что в школьном бассейне уже неделю как спустили воду. Да, бывало такое с Джеммой. Она просто забывчивая.
Не успела Мэрион разразиться гневной речью, как распахнулась дверь и на пороге своего кабинета возник мистер Ферст. Вид у него был самый свирепый. Мэрион побледнела.
