Текст книги "Сын президента"
Автор книги: Фэй Уэлдон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)
8
– Доктор Грегори, – сказала Изабел по телефону. – Я бы хотела повидаться с вами, если у вас найдется свободный часок. Передо мной действительно стоит проблема, решить которую одна я не могу, и, хотя я не убеждена, что ее решение поможет Джейсону, возможно, это поможет мне. Я плохо сплю. Поздно засыпаю, рано просыпаюсь, а работа моя требует, чтобы я была в форме, так что, видимо, придется заняться собой.
– Миссис Раст, – сказал доктор Грегори, – или вы – мисс Раст?
– Мисс, – сказала Изабел. – Изабел Раст тоже сойдет.
– Не надо думать, будто каждая проблема имеет решение. Жизнь – не тест по арифметике, предложенный Богом. Тем не менее, я найду время, чтобы повидаться с вами завтра.
Изабел звонила из студии. Она чувствовала себя здесь увереннее, привычнее, менее уязвимой и подверженной панике, чем дома. Джейсон был благополучно доставлен в школу; друзья горячо приветствовали его, он отвечал с барственным спокойствием. Но тут же принялся кататься по полу под самым носом у миссис Пелотти.
– Я вижу, вы привели его вовремя, – заметила миссис Пелотти. – Встань с пола, Джейсон, стой прямо, как все остальные.
Джейсон встал и уставился на нее из-под нахмуренных бровей, выпятив пухлую нижнюю губу, точь-в-точь как Элвис Пресли.
– Кого он мне напоминает? – сказала миссис Пелотти.
– Меня? Хомера? – спросила Изабел.
– Нет, – сказала миссис Пелотти. – Он никогда не чуточки не казался мне похожим на вас или вашего мужа. Ни внешне, ни внутренне… Знаю. Этого красавчика политика из Америки. Дэнди Айвела.
– Лично я не вижу никакого сходства, – отрезала Изабел.
– Не задерживайтесь, когда придете за ним, – сказала миссис Пелотти, переходя к другим родителям, где ее ждали свои задачи. – Это его расстраивает. Он очень горд, понимаете, как маленький принц. Очень своеобразный ребенок, а я такими словами не бросаюсь. Он вызывает во мне особый интерес.
9
– В двадцать два года, – сказала Изабел доктору Грегори, – я была очень упрямая девица с трудным характером и воображала, что сама могу позаботиться о себе. Я умела ездить верхом, доить коров, могла застрелить змею. У меня была степень по экономическим наукам, полученная в Сиднейском университете. Я приучила себя – так я думала – обходиться без матери. Без отца я обходилась всегда. Мужчины считали меня привлекательной, с некоторыми из них я спала, большую часть – отвергала. Когда мне было двенадцать, я случайно оказалась свидетельницей того, как два белых пастуха изнасиловали туземную девушку. Я наблюдала, как моя мать позволяет, чтобы ее обманом лишали земли и денег. Я решила: раз власть и деньги в руках у мужчин, заводить подруг – пустая трата времени. Я была честолюбива. Я была намерена добиться успеха. Это вас шокирует?
– Звучат ваши слова не очень красиво, – осторожно произнес доктор Грегори, – но ничего криминального в них нет. Я встречал много молодых женщин такого рода.
– Я спала со своим руководителем в университете, – сказала Изабел. – Так я получила степень.
– Нет, – сказал доктор Грегори. – Вам нравится думать, что вы получили ее таким образом. Я не сомневаюсь, что вы получили ее по заслугам и хорошенько потрудились для этого, как всякий другой. Я знаком со многими профессорами, лекторами и подобной публикой. Они предпочитают спать со способными студентками, чтобы не было столкновения интересов.
Изабел с удивлением обнаружила, что у нее текут слезы, Почему?
– Продолжайте, – сказал доктор Грегори немного погодя.
– Я ни разу ни в кого не была влюблена, – сказала Изабел. – Я думала, я отличаюсь от других людей. Чего-то мне не хватало. Остальные девушки были влюблены в нашего руководителя. Все, кроме меня. Я понимала, что это пустой номер. Однако думала, что это может быть полезным.
– Так.
– У меня странное лицо. Возможно, вы и сами это заметили. Меня лягнула лошадь. Удар судьбы. Я всегда полагала, что мужчины спят со мной из жалости, или потому, что они с приветом. Да что это со мной? Я рассказывала про все Хомеру: старая история. Почему же я плачу? Завтра вечером я должна появиться на экране. Что будет, если я до тех пор не перестану плакать?
– Какие странные причины для переживаний придумывает для себя человек, – заметил доктор Грегори. Это рассердило Изабел и остановило ее слезы.
– Когда мне было двадцать два, – продолжала Изабел, – я улетела в Англию, твердо решив пробить себе дорогу в журналистике. Я взяла с собой свои книги и оставила на две тысячи фунтов стерлингов долгов, в которые я влезла, зная, что никогда их не отдам. Не понимаю, зачем. Возможно, чтобы сделать возвращение невозможным. Я прекрасно выглядела, несмотря на свое лицо. Я выработала такую походку, пружинистую, от самого бедра, что люди смотрели мне вслед. Я могу произвести любое впечатление, какое захочу.
– В этом ваша беда.
– Еще до отъезда я брала уроки, чтобы избавиться от австралийского акцента. По-моему, это самое низкое, из всего, что я сделала. Я даже Хомеру в этом не призналась. Окончательное отречение от моего отца, так я на это смотрю. Полагаю, он оказался замешан в политике в Северном Вьетнаме.
– Вас не интересует политика?
– Не в том смысле. Господи, нет. Игра для мужчин.
– Понятно, – его голос звучал обиженно.
– Перелет был длинный. Мы приземлились в Сингапуре. Что-то случилось с мотором. Говорили, будто в него затянуло чайку. Нас поместили на ночь в довольно приличный отель. Я переспала с одним из пассажиров первого класса. Понимаете, я была напугана – нас сильно кидало, не говоря уж о чайке. Я была рада, что осталась жива. Все мы были рады. Он заплатил разницу и остаток пути я летела в первом классе. Это обошлось ему в тысячу монет, а может и больше. В первом классе чувствуешь себя в большей безопасности. Трудно представить, что все остальные пассажиры могут умереть, а когда летишь туристическим, представить это проще простого. Он был симпатичный мужчина.
– Что вы под этим понимаете?
– Он давал много взамен немногого. Он желал мне добра и заботился обо мне.
– Как отец?
– Пожалуй. – Пришла ее очередь фыркнуть и принять обиженный вид. Ей не очень по вкусу было соединение эротики и дочерних чувств. Это обесценивало и то, и другое.
– Когда мы приземлились в Хитроу, его встречала жена. Ничего не поделаешь, кем бы он для меня ни был. Он дал мне несколько полезных имен и адресов и сделал несколько телефонных звонков, в результате чего я была избавлена от компании австралийцев с их жмотством и поденной репортерской работы и вскоре очутилась в качестве любовницы, проживающей по месту службы, в доме промышленника, стареющего вундеркинда, преуспевшего в области электронных игр. Понимаете, мужчины этого рода передают девушек один другому. Вечно оказывают друг другу услуги. Им приятно делиться благами жизни, но, конечно, не на глазах у менее привилегированных людей. Секс для них тот же капитал. Капиталисты до мозга костей. Они и жен передают с рук на руки. Леди такая-то становится леди такой-то. И наоборот. Но, если она убежала с садовником, ей конец.
– Значит, вы ждете революции?
– Разумеется. Но в то время старая система вполне меня устраивала. Огорчало лишь одно: хотя я делила с ним постель, он не делил со мной стол. Если он устраивал званый обед, я не должна была попадаться на глаза. В театр, на оперные фестивали и подобные места он приглашал других девушек. Я знала, что я умней, образованней, красивей и привлекательней, чем все они, но я не шла в счет. Он стыдился меня. Я была реальной жизнью, они – мечтой, я была под боком, в пределах досягаемости, они – вне этих пределов, никогда по-настоящему до конца не завоеванные. Они могли раздобриться и позволить мужчине вторгнуться в их изнеженное тело за бриллиантовое кольцо или модные сапожки, но они никогда не теряли головы, как я, их не толкала на это страсть или необходимость.
– Другими словами, невропатическая потребность.
– Правда? Я-то думала, что выбиваюсь в люди, иду в гору, благодаря своим постельным успехам. Если не считать того, что меня отпихивали в сторону эти наглые сучки в крикливых шарфах и твидовых юбках, которые приходили к нему на банкеты в таких коротких платьях, в каких я бы и в гроб не легла; этого я понять не могла. Но затем я получила работу в «Стар», в отделе светской хроники. В благодарность за то, что я продала газете кое-какие сплетни, мне разрешили написать пару кратких сообщений; в результате мне дали целую колонку: то, что для них было сложно – нанизывать слово на слово, – для меня не представляло труда. Оттуда меня перевели на подготовку текстов к набору и, поскольку я была неглупа и прочитала несколько книжек, и у меня была степень по экономике, и мой руководитель писал стихи, я по крайней мере могла разобраться в сообщениях и поместить их в надлежащий контекст. К двадцати трем годам мои дела шли прекрасно. У Эль Вино мне уступали дорогу. И все же в доме, где я жила, меня по-прежнему не приглашали к обеду. Поэтому я выехала оттуда. У меня сердце разрывалось на части оттого, что придется самой платить за квартиру – я питала истинно австралийское отвращение к напрасным тратам. Если бы я могла подцепить кого-нибудь, кто взял бы на себя расходы, я бы не задумалась это сделать. Какое значение имело бы то, если бы мы в результате рассорились? Я бы двинулась дальше и выбросила все из головы – мы же больше не встретимся. Я не понимала, естественно, как мал наш мир, как немного в нем людей, не понимала, что мы двигаемся по отдельным, но перекрещивающимся рельсам, как на детской железной дороге, подаренной Джейсону. В реальной жизни нам никогда не удастся ничего скрыть; мы едем мимо друг друга, наши пути пересекаются; мы машем один другому рукой. И так без конца. Джейсон, конечно, мал для этой игрушки, но Хомер ее обожает. Я иногда думаю, что Хомер ведет себя, как типичный отец из американских комиксов.
Так или иначе, я оказалась наконец в собственной берлоге, полагалась только на себя и сама зарабатывала себе на жизнь. Я думала, Отважный Дэн, Король полупроводников, последует за мной, но нет. Вместо этого он женился на Мелинде. Ее действительно звали Мелинда, и у нее были родители, чтобы это подтвердить – у многих из этих девиц их нет, как я обнаружила, когда работала на светскую хронику, – а обо мне ему напоминали лишь одна-две сломанные пружины в матрасе. Почему бы и нет. Я получала не меньше удовольствия, чем он, к тому же – даровой кров и стол, и я не вышла бы за него, если бы он даже меня попросил. Я его не любила. Почему же ожидать любви от него? Отважный Дэн обанкротился в 1976 году; Мелинда с ним развелась и вышла за титулованную особу. Это позволено. Возможно, она была более искусной шлюхой, чем я. Возможно, она сосредоточивалась на том, что делала, а я нет. А возможно, если видишь широту мира, как я видела даже тогда, это связывает тебе руки и мешает его завоевать.
Так или иначе, в двадцать три года я считала себя безнравственной и неудачливой. Мало того, какая-то частица моей души упорно твердила мне, что, несмотря на все материальные доказательства противного, лишь хорошие поступки приводят к достойным похвалы результатам, а плохие наказываются не только на небе, но и здесь, на земле.
Я сделалась штатным политическим корреспондентом – только такая, с позволения сказать, газета, как «Стар», могла серьезно считать, будто девица вроде меня подходит для этой роли, однако так оно и было. Я работала с матерым газетчиком старой школы; говорили, будто он случайно выдал Че Гевару властям и один, без посторонней помощи, выпустил воздух из мировой революции. Флит-стрит крайне привержена к теории о роли заговоров в истории и придерживается того взгляда, что общественный строй меняют великие люди, а не массы, частные события, а не мощные движения «простых людей». Я делила комнату, а частенько и постель с этим героем – у меня не было другого выбора, поскольку администрация «Стар» не любила тратить лишние деньги; к тому же гостиницы, где собирались газетчики – в основном мужчины, – бывали переполнены, и, если нам доставался хотя бы один номер на двоих, мы считали, что нам повезло. Кроме того, когда спишь вместе, это требует меньше умственных усилий, избавляет от долгих разговоров и не ставит в неловкое положение, как в том случае, когда спишь врозь.
– Любовь? Как я уже вам говорила, я считала, что это случается с другими, но не со мной. Я знала, что такое отказ, унижение, стыд, все эмоции, сопровождающие любовь без взаимности, отвергнутое чувство, но у меня не бывало ни одного положительного симптома, как у прочих женщин – блестящих глаз, потупленного взора, вспыхивающих румянцем щек и вообще, парения в эмпиреях под аккомпанемент вздохов и хихикания, что является характерным для состояния влюбленности.
– Секс? Повторяю, это было достаточно приятно, без сомнения, полезно, и помогало добиться успеха в жизни. Я спала с женатыми людьми, не испытывая смущения и чувства вины, и, поскольку сама не была ревнивой, не понимала, почему другие женщины могут ревновать. Собственнический инстинкт, рассуждала я с высоты своей слепой и бесчувственной юности, старомоден и смешон, если не сказать преступен. Все должны быть свободны. Особенно, я.
– Мне было нечего терять, но я этого не знала. Я полагаю, большинство людей до конца жизни остаются в этом неведении.
Случилось так, что однажды я, как обычно, делила номер в гостинице Эдинбурга со своим коллегой, но на этот раз не делила постель, так как у него была мигрень: мы должны были дать материал относительно предоставления Шотландии автономного управления – очень скучная тема. Зазвонил телефон, звонили из «Стар». Им был нужен Джерри. На следующий день должен был состояться первый рейс «Конкорда», и его просили об этом написать; ходили слухи, что другие авиатранспортные компании вступили в сговор, если и не сорвать полет, то, во всяком случае, свести на нет надежды компании на экономический успех.
«Джерри уехал на север: он где-то в горах, разыскивает военный завод. Я не могу до него добраться», – сказала я. Джерри лежал в затемненной комнате и слушал мое вранье. Он не стонал, не жаловался. После Кореи у него остался осколок в ноге, а на лбу – белый шрам, там, где скользнула вьетнамская пуля; такие мужчины, как он, не стонут. Они лежат и молча ждут. Если бы он хотел воспротивиться, он бы это сделал. Он не сказал ни слова; он дал мне солгать.
– Я хотела попасть в Вашингтон. Я хотела попасть за границу. Я хотела участвовать в первом полете «Конкорда». Джерри сдавал, выдыхался, я, способная и энергичная, шла вверх. Но, по правде говоря, я думаю, он просто не желал иметь со мной дела – я слишком раздражала его. Честолюбие мое казалось ему жалким, ложь – смехотворной. Теперь Мне тоже так кажется. Мне стыдно об этом вспоминать. Теперь я знаю, что ни постель, ни ложь, ни пробивная сила, ни предательство, ни убийство не помогут добиться успеха, под конец важно одно: чувство собственного достоинства.
Я вылетела из Эдинбурга в Хитроу на самолете местной линии. Нас задержал туман. Когда я наконец спустилась по трапу на терминал один, из динамика донеслось мое имя: меня уже ждал автокар, который тут же с грохотом помчался к терминалу три, где стоял «Конкорд». Я взбежала по трапу, сломав по пути каблук, это называется посадка. Шампанское и тосты с икрой я пропустила.
– Что вы пытаетесь мне внушить? – спросил доктор Грегори. – Что вы не та, какой кажетесь? И это вызывает у Джейсона реакцию? Если это все, можете не продолжать. Правда забавная штука. Чтобы до нее добраться, приходится снимать слой за слоем; уж если вы начали, назад пути нет. Иногда лучше мириться с существующим положением вещей. Нет гарантии, что правда принесет счастье или душевный покой. Она может оказаться опасной. Она даже не всегда поддается определению. Она похожа на гору, куда пытается взобраться тот, кто не боится высоты.
– Я буду продолжать, – сказала Изабел.
Доктор Грегори неизвестно почему вздохнул.
10
Cris de joie. «Defense d'emettre cris de joie» [3]3
Сладострастные крики. «Сладострадные крики запрещены» (фр.).
[Закрыть], как пишут иногда французы на небольших объявлениях, висящих в спальнях отелей в разных уголках страны. Не тревожьте остальных обитателей нашего мира, не напоминайте голодным, что существует еда. Не будем привлекать внимание к необузданности мужчин, к неуправляемости их животной природы. К мужчинам мы, естественно, причисляем и женщин – cris de joie в устах женщины звучат еще более странно и тревожно, чем в устах менее сдержанных мужчин.
Я слышу их по всей Уинкастер-роу благодаря моим новым великолепным ушам. Их заглушает штукатурка и кирпич, занавеси и ковры, но я все равно слышу их, или думаю, что слышу.
Вскрики Изабел, когда она была с Хомером, звучали тихо и благовоспитанно. Я слышала их.
Вряд ли выбранный мной предмет отвечает хорошему тону. Теперь, когда я заговариваю об этом, Хоуп, Дженифер и Хилари приходят в замешательство. Все мы предпочитаем думать, что способны более или менее держать себя под контролем, а когда нет, нас по крайней мере никто не слышит.
Но если мы хотим понять историю Изабел, которую я теперь передаю им в том виде, в каком она передала ее мне, передаю с ее разрешения – вернее, по ее великодушному приказанию – мне не обойтись, я полагаю, без того, чтобы не порассуждать, пусть сумбурно, о наших временах и о нашей жизни.
Cris de joie. С тех пор, как я потеряла зрение и вернула мужа, мне кажется, что они разносятся по всему свету. В них нет ничего хорошего, ничего плохого, просто они все время звучат вокруг меня. Когда я была зрячей, я их никогда не слышала… И все долины огласятся хвалой тебе, Господи! Что еще мог иметь в виду псалмопевец? Блеяние овец на желтых месопотамских холмах? Нет. Думаю, он тоже слышал cris de joie, которые почти всегда, хоть и не совсем, осушают слезы, вызванные мукой и страхом, которые за ними следуют.
11
Посмотрим, как все это выглядело. «Конкорд» – огромная, белая, когтистая птица, прямо из мифов и легенд, выкатившийся из ангара на бетонированную площадку. Вокруг него толпятся газетчики, служащие авиалинии, заправилы авиапромышленности, сотрудники рекламных агентств, фотографы и кинооператоры. Все они считают, что птица эта, так сказать, их личный голубь, и удивляются присутствию остальных. Пассажиры собрались в сконструированном по последнему слову техники салоне-люкс; потягивая напитки и грызя сухарики, они стараются скрыть свой страх (в большинстве случаев) и (гораздо реже) естественное волнение. Женщины сделали свежие прически, мужчины надели новые костюмы с иголочки, чтобы соответствовать новой эре сверхзвуковых полетов и поздравить с успехом британскую авиационную индустрию. Французы претендовали на долю в этом достижении, но их претензии остались без внимания. Солнце сияет, небо покрыто прозрачной дымкой, жарко, выхоленные лица раскраснелись и блестят от пота.
Среди пассажиров находится Дэнди Айвел, сенатор от Мэриленда, самый молодой член сената Соединенных Штатов за последние двадцать два года. Он уже много лет занимается изучением англо-французских военных отношений после второй мировой войны и нашел время слетать в Лондон, в библиотеку палаты лордов, чтобы познакомиться с перепиской Джо Кеннеди и Бивербрука, которая там хранится. Сейчас он возвращается домой.
Джо Мэрфи и Пит Сикорски сидели в зале ожидания первого класса панамериканской линии; их не допустили на «Конкорд». – Минувшие три месяца они всюду сопровождали Дэнди и были занесены в платную ведомость все еще засекреченного комитета, развернувшего кампанию за избрание Айвела президентом. Даже Дэнди не знал, что он существует. В этой кампании участвовали владельцы скаковых лошадей, бизнесмены, политики, адвокаты и бухгалтеры, объединенные мыслью, что Дэнди, – тот самый человек, которого они желают видеть президентом. Не просто возможный кандидат, или наименее неугодный, или имеющий шансы быть избранным, нет, они испытывали искреннее желание, чтобы президентом стал Дэнди, и никто другой. Он отвечал их моральным правилам и поднимал их дух. Вселял в их сердца радость. У него был шарм. Когда он шел по улице, все глаза устремлялись ему вслед.
Дэнди был из тех людей, кого молодые хотели бы иметь отцом, а старые – сыном. Видный, надежный, умный, целеустремленный, честный, приверженец евангелической церкви – с ним просто приятно быть в одних рядах. Обведет вокруг пальца, если нет другого выхода, но только в таком случае. Возможно, ему недостает хитрости, порой он опрометчив, порой упрям, – но разве это не говорит о том, что он настоящий лидер?
Все это было преподнесено Питу и Джо Гарри Максуэйном, главой комитета Айвела. Кандидат в президенты, – сказал он, – должен быть похож на носовой платок, только что из стирки. Как его ни поверни, он должен оставаться чистым и свежим. Органы безопасности в Америке, – сказал Максуэйн, – имеют лучшие в мире способы надзора; они могут смешать с грязью кого угодно, хоть папу римского. Пит и Джо обязаны следить, чтобы к Дэнди не пристала никакая грязь и не причинила ему вреда. Пит и Джо опытные агенты, они сообразят, что надо делать. В конце концов, Пит работал в ФБР в последние безумные дни правления Гувера, Джо раньше служил в ЦРУ. Оба входили в лобби, завалившее законопроект о запрещении носить оружие. Каковы именно их обязанности в отношении Дэнди, не уточнялось: это оставляли на их усмотрение. Таков был метод работы организации, которая поддерживала Дэнди. Она тщательно подбирала своих членов, а затем предоставляла им инициативу. Людям с хорошей репутацией и добрыми намерениями можно дать возможность самим принимать решения, не так ли?
– Вы – «создатели царей», – сказал Гарри Максуэйн, глядя в окно на уходящие вдаль холмы и грозовое небо – красота, которой такие, как он, имеют возможность владеть единолично и не выпускать из рук. – Это все, что вы должны помнить. Перед нами великая задача. От нас зависит, кто займет президентский пост. Народ Израиля пришел к пророку Самуилу и сказал: «Дай нам царя». Так он и поступил. Люди думают, что им нужен президент, но на самом деле им нужен царь. Это сказано в Библии. Быть по сему!
На том разговоры кончились. Пит и Джо покрепче зажали под мышкой кобуру и взялись за дело, создав для себя целый новый мир, бросающий им вызов, – ведь куда бы они ни глядели, они видели опасность; поэтому работы у них было по горло. Дэнди относился к ним с уважением, хотя они и забавляли его. Они были полезны: подносили чемоданы, всегда имели при себе наличные деньги, резервировали номер в гостинице, вводили его речи в компьютер, чтобы проверить, насколько они приемлемы, давали молниеносные характеристики новых мест и людей, не пропускали к нему психопатов и вычитывали его статьи. Относили его белье в прачечную и разыскивали ботинки. Они пытались встать между ним и женщинами, ним и выпивкой. Это им не удалось.
Пит и Джо на целых восемь часов теряли Дэнди из вида. Их самолет вылетал через четыре часа после «Конкорда», которому понадобится в два раза меньше времени, чтобы покрыть то же расстояние. Мысль об этом вызывала у них тревогу.
– Возьми еще вина со льдом, – сказал Джо. – Расслабься. С чего вы поцапались?
– Какой это лед, – проворчал Пит. – Это битое стекло.
Он только что закончил неприятный спор с метрдотелем, который указал, хотя никто его об этом не спрашивал, что «Вдова Клико» не нуждается во льде. Метрдотель был расстроен, так как «Конкорд» захватил лучших его клиентов. Снял сливки.
– Господи! – сказал Пит, доказывая свою правоту. – Кому интересно, в чем нуждается питье? Важно, в чем нуждаюсь я. Я плачу. Питье должно быть мне по вкусу. Все они психи, в этой стране.
Он, естественно, настоял на своем, но метрдотель как следует над ним поизмывался, и впоследствии Пит вел дела с англичанами с особой строгостью. Джо никогда не любил британцев. Мать его была из Дублина. Один из его дядьев был убит британцами и два двоюродных деда тоже. «Конкорд» выкатился на посадочную площадку. Пассажиры поднялись по трапу. Перед глазами Пита и Джо промелькнул Дэнди.
– Не может он попасть в беду, пересекая Атлантический океан, – сказал Пит.
– Мик Джеггер попал же, – сказал Джо. – И об этом знает весь свет.
– Так то был аэробус. В «Конкорде» слишком узкие сиденья, – возразил Пит. – По два с каждой стороны от прохода. И мы проверили список пассажиров. А в Далласе его встретит Гарри Максуэйн.
– Бедняга, – сказал Джо, имея в виду Дэнди. Он думал, Дэнди боится поэзии, как он сам, и ошибался.
– Кончается посадка пассажиров, участвующих в первом полете «Конкорда» в Вашингтон, – донеслось из репродуктора. – Мы вызываем мисс Изабел Раст. Просим мисс Изабел Раст немедленно подойти ко входу номер одиннадцать.
Это обеспокоило Пита и Джо. В последнем списке пассажиров, полученном ими два дня назад, никакой мисс Изабел Раст не было. Кто-то, какая-то особа женского пола, неизвестная им, которой предстояло провести четыре часа по соседству с Дэнди, вышедшим из-под их контроля, опаздывала на посадку, действовала не по правилам. Вот так и начинаются неприятности. У них был на это нюх.
Изабел поднялась по трапу. Перед ними мелькнули рыжеватые волосы, стройные ноги в тугих джинсах. Ничего утешительного.
Посмотрим, как все это выглядело: Щелкают камеры, шелестит пленка, провожающие ликуют. «Конкорд», как по волшебству, поднимается в воздух и исчезает вдали. Остается лишь шум моторов. В зале ожидания первого класса панамериканской компании стоят двое мужчин, глядя вслед улетевшей птичке. Они хорошо одеты, хорошо обуты, хорошо выбриты и наманикюрены. У них нет никаких денежных затруднений. У них удачные браки, жены верны им и прилежны. У Пита широкий лоб, впалые щеки и заостренный подбородок. Он высокий, худой и сутулый. Его дед и бабка приехали из Польши. Джо более приземистый и смуглый. У него нависшие брови и черные пронзительные глаза. Его мать-ирландка вышла замуж в Калифорнии за человека, в жилах которого частично текла индийская кровь.
«Конкорд» исчезает в облаке черного тумана, унося с собой Дэнди и Изабел. Дед Дэнди с материнской стороны был русский князь, а прадед по отцу был сицилиец. Мать Изабел была англичанка, а дедушка и бабушка по материнской линии – кельты; отец ее был австралиец – потомок викингов, живущий теперь в Северном Вьетнаме.
Как мы можем понять друг друга, если не при помощи любви, у которой нет слов.
Одно утешало Джо и Пита: оружие, которое пряталось у них под мышками. Джо получил свой револьвер в подарок от жены на Рождество. «Лучший страховой полис, который я могу тебе дать», – сказала она. Джо еще не приходилось пускать его в ход, но такое время, несомненно, наступит. В нижний шов его куртки была зашита дробь, когда он прицелится, пола ловко отлетит назад – как плащ у тореадора, в который зашивается для тяжести песок, – и не помешает ему выпустить пулю. Любящая жена зашила ее собственными руками. Она не была такой красивой, как жена Пита, но она готовила и шила, и не ходила на вечерние курсы. Думать она предоставляла Джо.
