Текст книги "Сын президента"
Автор книги: Фэй Уэлдон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)
17
– Она свихнулась, – сказал Джо, изучая последние распечатки с ЭВМ. – Я тебе говорил.
– Этого могло и не быть, – сказал Пит.
– Нельзя доверять шлюхе, – возразил Джо. – И та, которая отдается даром, худшая из них.
– Она не шлюха, – сказал Пит, – она не брала денег.
– Еще как брала, – сказал Джо, – все выгребла из бумажника Дэнди.
– Мы же нарочно оставили его у нее под носом, – сказал Пит.
– Она была шлюха, – сказал Джо. – Она использовала Дэнди в своих интересах, как все шлюхи. Только и смотрела, что бы с него содрать.
Они пили «Вдову Клико» со льдом, празднуя победу Дэнди на предварительных выборах. Теперь он был единственным, истинным, то, что надо, кандидатом от демократической партии. Торжества продолжались много дней. До сих пор Джо и Пит не брали в рот спиртного. В то время, как остальные кричали «ура», пели, размахивали знаменами и транспарантами, выкрикивали лозунги и носили своего героя по улицам на плечах, Джо и Пит оставались верны своим револьверам, своему долгу и минеральной воде. Пиппа Ди тоже ничего не пила и каждый вечер рано ложилась спать, поскольку приближались важные состязания.
Наконец радостная суматоха улеглась, и Джо с Питом позволили себе немного расслабиться. Задрали ноги на стол. Они были в офисе: у жены Джо собрались приятельницы. Жена Пита записалась на новые вечерние курсы.
Немного спустя им пришло в голову, что не плохо бы проверить девицу с грязными ногтями на ногах. Они поехали на машине в центр к ночному клубу «Вонючий кабан», где та работала и, дождавшись, пока она выйдет, последовали за ней домой. Обитала она, как они и подозревали и чего боялись, в международном лагере «краснокожих» – белых европейцев из средних классов Европы, живущих в подражанье индейцам в тяжелых нейлоновых «вигвамах», а летом каждый год перебирающихся на берега Потомака. Дети у них бегали где хотели, измазанные, полуголодные, в болячках.
– Святая Мария, – сказал Джо, когда его начищенные до блеска туфли погрузились в месиво из глины и гальки. – Теперь мне понятно, почему у нее такие ноги.
Между пальцами ног у Веры тоже виднелась желтая глина. Она сняла рабочую одежду и надела широкое вышитое платье, грузное от жира и грязи, наряд, бывший в чести у «краснокожих». Намазала волосы растительным маслом и туго стянула сзади веревкой. Она была в палатке одна: глаза ел дым от горящих поленьев.
– Держись подальше от этого дыма, – шепнул Пит, обращаясь к Джо. – Он канцерогенный. Опасней для легких, чем дым от сигарет.
Они наблюдали за Верой через узкую щель. Позади журчала река. Городские огни отбрасывали на небо желтое зарево, застилая звезды.
«Краснокожие», незамаранные работой, собрались вокруг костра и, распевая печальные песни, ели жаренный на вертеле куриный шашлык. Детям и собакам доставались обглоданные кости – если их удавалось схватить. Такова была традиция.
Пита и Джо, дети которых питались согласно рациональной диете: столько-то жиров, белков и углеводов, плюс все имеющиеся витамины, это привело в ужас.
Вера успокоила нервы одной-двумя затяжками марихуаны, сжевала пару таблеток и вышла из «вигвама», чтобы присоединиться к своим друзьям. Она числилась «сквау» Прокуренного Эла; хотя ему было семьдесят два года, он еще не потерял мужской силы. Вера разделяла этот статус со своей родной сестрой Мариэль. Они были из Голландии и сбежали сюда от гнета буржуазных родителей. Вере было двадцать четыре, Мариэль – двадцать два.
Пит и Джо схватили Веру на темном участке между «вигвамом» и костром и утащили в машину. Ни сопротивляться, ни кричать она не могла – слишком велики были ее удивление и их сила. Никто не заметил похищения.
– Мы не собираемся причинять тебе вред, – сказал Джо и солгал. – Нам просто нужно задать несколько вопросов.
– Святая Мария, как от нее воняет, – сказал Пит, нажимая на акселератор.
– Это пот, – объяснила Вера, словно оскорблением больше, оскорблением меньше, неважно при каких обстоятельствах, не имело для нее значения. – Я бы чаще мылась, да тут нет проточной воды. К тому же, если от человека пахнет, этого нечего стыдиться.
Но Пит и Джо были другого мнения. Они привезли ее в одно местечко, знакомое по старым временам, где если и задавали вопросы, то они сами, а не им, и где, ради прежней дружбы, их ждал радушный прием; там при ярком свете ламп они устроили Вере допрос.
Они удостоверились, что она не находится ни у кого на жалованье, ни у Каддафи, ни у КГБ, ни у одного из множества американских отделений службы безопасности, и что легла она в постель с Дэнди просто потому, что он ее об этом попросил.
– Ты всегда так делаешь, если тебя попросят?
– Да, – ответила Вера.
Они били и стращали ее, сорвали с нее одежду и насмехались над ней, но до изнасилования дело не дошло. Вера думала, что они ненормальные, что их довел до этого их образ жизни. Пит напоминал ей отца. Она не очень сильно испугалась. Она столько раз падала, спотыкаясь о камни преткновения, что могла с таким же успехом одурманиться безвредной затяжкой дыма, как чем-нибудь еще. Веру больше пугал ход собственных мыслей, чем оружие, угрозы и побои. Почему они так поступают, а не сами их поступки, вот что доконало ее. Правда, Прокуренному Элу тоже доставляло удовольствие щипать и колотить ее.
– Послушайте, ребята, – сказала Вера. – Я расскажу все, что хотите, только дайте мне время раскрыть рот.
Они перестали ей угрожать и стали слушать.
Она сказала, что привела Дэнди в «вигвам» потому, что он ей понравился. Ей не нужны были его деньги, только он сам. Вернее не ей, а Элу при ее посредстве. Прокуренный Эл любит, когда она трахается по вечерам с молодыми парнями. Он считает, что это поддерживает его половую потенцию. Что это, по правде сказать, путь в бессмертие. Ей не трудно подцепить любого мужчину в «Вонючем кабане», подмигнув ему из гардероба.
– Святая Мария Богородица! – воскликнул Джо в ужасе от того, как был использован мужской тонус Дэнди.
Но эпизод закончился не так, как она ожидала. Дэнди при всей его энергии и смазливой роже оказался, говоря без прикрас, не на высоте. Она старалась изо всех сил, но кончилось тем, что он облил ее слезами, не переставая твердить о какой-то рыжей австралийке, которую он любил и потерял.
– Теперь таких парней хоть отбавляй, – пожаловалась Вера, – импотенты. На Прокуренного Эла хоть можно положиться.
Джо и Пит удалились в ванную комнату, чтобы обсудить, как быть дальше. Здесь было очень грязно. Ванну не мыли уже полгода. Кто-то плевался кровью в раковину. Безопасность требовала, чтобы женщины сюда не заходили – во всяком случае, по собственному почину, – а мужчины, которые заходили сюда, были из числа тех, кто считает уборку женским делом, унизительным для себя, так что тут почти никогда не убиралось. Когда Джо открыл кран, чтобы заглушить их голоса, полившаяся оттуда вода была красная от ржавчины.
Разговор их был коротким.
– Ты или я? – спросил Джо.
– Ты, – любезно ответил Пит.
– Точно, – сказал Джо. – Нет ничего хуже получить специальную подготовку и не иметь возможности ее применить. Наконец-то для этого пришло время.
Джо застрелил ее, и куртка его распахнулась, как надо, благодаря зашитому в подкладку грузу, и не помешала ему стрелять. Вера умерла быстро и чисто, наконец-то взаправду, как они выразились, протянула ноги, что на деле случалось не раз, когда она нюхала или глотала какую-нибудь отраву. Оружие, подарок жены, сработало хорошо и эффективно; этого Джо и ждал.
Как заметил Пит – Джо после акции не мог найти себе места, словно ему было не по себе, а Пит-то полагал, что он будет испытывать блаженное спокойствие и удовлетворение, – не могли же они допустить, чтобы Вера шаталась по Вашингтону, заявляя всем встречным и поперечным, что кандидат на пост президента от демократов – импотент. Если бы она осторожно выбирала слова, показала, что может владеть собой и хотя бы к чему-то относится с должным уважением, она, возможно, осталась бы в живых. Они могли бы припугнуть ее, убедить, даже изменить ее воспоминание о встрече с Дэнди, будь у них на то желание, деньги и время: сказать по правде, имелось множество способов заткнуть ей рот. Но было куда легче, и добрее, и благородней просто прикончить ее, избавить от мучений, нераздельных с такой жалкой и позорной жизнью. Ей бы ни за что не удалось вновь подняться по крутой, изнурительной, но благотворной тропе, которая ведет к браку и детям, свободе и счастью. Грязь между пальцами ног осталась бы на всю жизнь.
После одного-двух звонков к прежним сослуживцам прибыла машина «скорой помощи», и тело забрали. Никто не заметил, что Вера исчезла. Бродячие девицы без обручального кольца и имущества, выгнанные из дому, чьи друзья занимают слишком неопределенное или слишком высокое положение, чтобы задавать вопросы, исчезают каждый день по куда менее важным поводам.
На обратном пути в офис Джо несколько раз прочитал «Аве Мария». Он перестал дергаться, но посетовал, что не чувствует в себе никакой разницы, хотя лишил человека жизни.
– Да разве это человек? – отозвался Пит. – Так, пустое место.
– Возможно, потому, – сказал Джо.
В следующий раз, когда увидят Дэнди, решили они, скажут, чтобы он прекратил знакомиться с кем попало. Раз и навсегда. Ему от этого мало пользы, им тоже – конечно, насколько мало, они, естественно, говорить не станут.
– Уроки Уотергейта, первый, второй и третий, – сказал Пит. – Держите тех, кто наверху, в стороне.
Вызывая карету «скорой помощи», они воспользовались именем Максуэйна. Он уже должен знать достаточно о том, что произошло, чтобы не хотеть узнать еще больше: Что у новой Иезавели с берега реки псы отгрызли руки…
А теперь они считывали с компьютера кодированный текст, касавшийся Изабел, и то, что они увидели, не доставило им удовольствия. Изабел сделала то, что они считали несбыточным, – выкарабкалась по скользкой дорожке из трясины морального упадка и отвращения к самой себе на высокие чистые склоны респектабельности. Мало того, она общалась с влиятельными и известными людьми.
– Классная оказалась дамочка, – сказал Пит осторожно. – Мы, видно, недооценили ее.
– Да, спору нет, положение щекотливое, – согласился Джо.
Они составили множество сценариев на выбор для будущего употребления. Среди них был один, по которому Дэнди разорвал помолвку с Пиппой Ди, Хомер развелся с Изабел из-за ее романа с Энди Элфиком, Дэнди признал Джейсона своим сыном, Дэнди и Изабел поженились, и она вошла в Белый дом в качестве Первой Леди, что привело в дальнейшем к улучшению торговых связей с Австралией. Ну и хохотали же они! Единственная загвоздка была в том, что в этом случае ейпришлось бы самой стать Первой Леди президентшей, так как ему– это уж как пить дать – президентства не видать, как своих ушей.
К полуночи оба были полны сил и бодрости. От пистолета под мышкой у Джо исходили тепло и энергия, которых раньше он не замечал. Он постеснялся сказать об этом Питу, но прочитал про себя благодарственную молитву непорочной Деве Марии, чистой, как лилия.
Пит поставил карточку Изабел, Хомера и Джейсона – единственную, которая у них была, – на картотечный шкафчик. Они ничем не рисковали, она не могла попасться Дэнди на глаза. Во время редких визитов в здание Эванса он поднимался на лифте для ОВП [6]6
Особо важные персоны.
[Закрыть]прямиком в апартаменты на крыше, минуя все остальные этажи.
– Этого мальчика следует постричь, – заметил Пит.
– Христос с тобой! – сказал Джо. – Если бы его постригли, мы не говорили бы о нем, мы бы действовали, и в темпе.
Он прикрыл волосы Джейсона карточкой – сходство с Дэнди было поразительным.
– И все же, – сказал Пит, – мне не нравится, что она делает из него «девчонку».
– В Сан-Франциско всем заправляют девочки, – сказал Джо.
– Мы – в Вашингтоне, – сказал Пит, – благодарение Господу.
Они частенько упоминали Святое Семейство, в той или иной форме; в конце концов, человеку естественно обращаться к Высшей власти, особенно если земные власти слишком уж часто ошибаются.
– Уроки Уотергейта, четвертый, пятый, шестой: полагайтесь на Бога, человек может оплошать, – как заметил Джо.
Пит немного надоел Джо вопросами, не могла ли Вера, подобно Изабел, выбраться из трясины, если бы они ее не трогали. Джо считал: нет, слишком она безмозглая. А Изабел, это еще тогда было видно невооруженным глазом, продувная бестия – пальца в рот не клади. Вера слишком сильно истаскалась; так порой кусок материи истончается от носки до такой степени, что и заплатку не поставишь. Они все сделали правильно – по отношению к Вере, самим себе, своему кандидату, Богу, Иисусу, Святой Марии и Америке.
На следующий день Пиппа Ди уверенно обыграла свою противницу со счетом: 6–2, 6–2, гейм, сет, матч. Выиграла она честно, настолько честно, насколько можно выиграть, если одной из участниц игры предстоит стать Первой Леди в Белом доме и на ней теннисный костюм от Диора, а вторая – бывший капитан болельщиков из Орегона, костюм на ней – самый обыкновенный, хотя и практичный, куплен в магазине «Адидас», и зрители хлопают всякий раз, что она теряет очко.
18
– Я не знаю, почему другие заводят детей, – сказала Изабел доктору Грегори на Следующей неделе, – но почему это сделала я – знаю. Это была попытка стать крепче на землю, не дать себе больше плыть по течению, поставить перед собой цель, выполнить обязательство. Можно то же самое сказать по-иному. Я чувствовала, что я стираю чуть посеребренную поверхность моей жизни самыми жесткими щетками из стальной стружки: сумятица в чувствах, печаль, секс, участившийся пульс, участившийся круговорот мыслей, все это не спаянное одно с другим – всюду острые углы и края, – протерло меня до покрытой ржавчиной жестяной основы, и стоит потереть еще разок-другой, и меня ждет пустота, черное небытие. Мне надо было заполнить себя изнутри до краев. Я это знала. Мне надо было стать крепкой, восстановить постепенно то, что я потеряла. Знаете, как тампонируют рану в больнице? Вкладывают марлю слой за слоем, чтобы там не образовался струп и рана заживала от самой глубины. Каждый день марлю вынимают и кладут новую, всякий раз немного меньше, пока наконец рана не проходит, и теперь этому месту можно затянуться коркой. Очень длительный и очень болезненный процесс. Если хочешь по-настоящему вылечиться, иначе нельзя, я думаю. Даром ничего не получишь.
Доктор Грегори нашел возможность назначить визит Изабел на пять часов два дня подряд. Это несколько нарушило их с Хомером расписание дежурств, но они с этим разобрались. Стрижку Джейсона пришлось отложить. Им обоим, и Хомеру и Изабел, нравилось то, какой длины у сына волосы, но миссис Пелотти сказала: «Вам, видимо, все равно, мальчик Джейсон или девочка, но, полагаю, сам он предпочитает быть кем-то одним. Сделайте одолжение, подстригите его».
Однако они оба сошлись во мнении, что миссис Пелотти никто не дал права указывать, что и как им делать. И раз Джейсон требовал, чтобы в парикмахерскую его вела только мать, придется ему еще походить с длинными волосами, пока Изабел не закончит беседовать с доктором Грегори – о себе, о Хомере и о нем самом.
– Отказываться от ребенка ради карьеры, на мой взгляд, нелепо. Искать удовлетворения в одном ребенке равно нелепо. Да, карьера может дать известный общественный статус, и досуг – вещь приятная, но те, кто стремится «организовать» счастливую жизнь, редко находят счастье. А ребенок, стоит ему родиться, уже самостоятельное существо и требует массы труда, и в равной мере может как опозорить родителей, так и сделать им честь. Чем больше вы стремитесь вылепить ребенка по своему образу и подобию, тем больше он ускользает из ваших рук.
– У меня есть соседка. Хилари. Она феминистка. Ее маленькой дочке всего три года. Она пробирается ко мне в комнату, и стоит нам на секунду спустить с нее глаз, как она размалевывает себе лицо моей косметикой. Подкрадывается потихоньку к мужчинам и трется о ноги, как котенок. Наши надежды редко сбываются.
– Мы разговариваем о вас, – сказал доктор Грегори, – не о ваших соседях.
– Именно, – сказала Изабел. – Разрешите мне войти в некоторые медицинские тонкости. Когда я встретилась с Хомером в самолете, менструация задерживалась у меня на неделю. Это могло произойти по двум причинам: потому, что я была беременна, или просто потому, что у меня нарушился менструальный цикл. Это вполне возможно при сильных душевных переживаниях. Я легла в постель с Хомером дня через два после нашей встречи. Через четыре недели месячные так и не пришли, и я сделала вывод, а врач его подтвердил, что я действительно в положении.
– Вы сами понимаете, доктор Грегори, что отцом ребенка мог быть как Дэнди, так и Хомер. Большинство молодых женщин моего сорта и рода, даже если бы они хотели ребенка, оказавшись в подобной неизвестности, прервали бы беременность и начали все сначала с тем, кого легче опознать. Думаю, сейчас я бы так и сделала. Нет, я ничего не имела против аборта, как такового. За свою жизнь из двадцати в среднем беременностей, которые она могла бы ожидать, живи она, как дикарка, современная женщина, сделав выбор, позволяет себе своевременно разрешиться от бремени не более двух-трех раз. Метод отказа, при помощи которого она выбирает, кому жить, кому нет, обычно болезнен и всегда противоестествен, неважно, держится ли она за свою девственность, или прибегает к сексуальным отклонениям, противозачаточным средствам и аборту. Я знала, что аборт – отвратительная штука, но жизнь моя последнее время была не менее отвратительной. После возвращения из Америки я тенью бродила по квартире Хомера, словно боялась, что моя нога оставит отпечатки на ковре и мне это поставят в вину. Я чувствовала себя выброшенной на берег по воле случая и судьбы; нечто вроде выбеленного водой плавника. Я чувствовала себя неудачливой проституткой, которая предлагает себя всем подряд и не находит желающих.
И вдруг – я беременна, для чего-то годна; какое-то забытое чувство, вроде радостного волнения, вновь предъявило на меня свои права. Дитя Дэнди. О, безусловно, это дитя Дэнди. Рассудок говорил мне, что его отцом мог быть и Хомер, но я уже знала, на чем стоит мир, знала, какие узоры вышивает судьба, как размашиста кисть случая. Дитя Дэнди! Та его часть, что любила меня, та моя часть, что любила его, воплотившиеся в живое существо, в чудо.
– Вы когда-нибудь крали в детстве? Помните, с каким волнением, радостью, страхом и мучительным восторгом в одно и то же время вы хватали горсть конфет с прилавка в магазине Уолворта? Я чувствовала себя в точности так же. Дитя Дэнди! Выкраденное, выхваченное из-под носа у Пита и Джо. Тайная победа, о которой никто никогда не узнает.
Легче легкого было сказать Хомеру, что ребенок – его. Легче легкого поверить – более или менее – в это самой. Легче легкого убедить себя, что дружеская ласковая рука на моих плечах, поддерживающая и охраняющая меня в то время, как я со стоном корчусь от рвоты, принадлежит тому, кого я люблю, что он – духовный отец моего ребенка.
– Но теперь произошли две вещи, доктор Грегори. Первая – сам Джейсон тревожен и несчастлив. Мать так легко забывает, что младенец не плод ее фантазии и не порождение ее любви и заботы, но личность, стоящая в центре собственной вселенной, а не на окраине ее мироздания. Однако это так, и по мере того, как ребенок растет и становится таким большим, что мать не может, взяв его на руки, пробежать с ним больше, чем несколько шагов, ей приходится признать этот факт. Джейсон имеет свои права в этом вопросе. И второе – по мере того, как он растет, он все больше становится похож на отца, и скоро даже Хомер увидит это, сам или кто-нибудь ему намекнет.
И третье, поскольку это тоже надо принять во внимание. Если я на службе у государства, если я обращаюсь к миллионам людей и направляю их чувства и мысли по тому или иному руслу, не следует ли мне самой быть хотя бы относительно честной? Не следует ли мне самой служить правде?
Вы удивлены, доктор Грегори, но средства массовой информации, как их теперь называют, это современный храм, алтарь общественного блага, и, помимо Хомера, Джейсона и моих личных трудностей, существует более важная обязанность, более важный долг.
Не спеши. Делай шаг за шагом. Как я теперь вижу, так я и поступала с самого начала.
Первым шагом на пути к этой страшной, грозной вершине – правде, было рождение ребенка. Мотивы у меня были самые разные, это естественно, глупые, серьезные, предосудительные, похвальные – форменная каша! Однако когда нянчишь младенца, сама природа этого занятия, скучного, монотонного, однообразного, действует очищающе. Плохое отсеивается, хорошее остается. Вторым шагом было построить свой дом, семейный очаг. Даже когда ты просто платишь налоги, ты этим признаешь окружающее тебя общество и твой долг перед ним. Третий шаг, который осталось сделать, – рассказать правду Хомеру.
В комнате повисла тишина. Терлось о стекло фиговое дерево.
– Понятно, – сказал наконец доктор Грегори.
– Другими словами еще больней наказать своего мужа за то, что вы считаете нарушением отцовского долга со стороны своего отца.
Изабел рассмеялась.
– Победить не удастся, верно? – сказала она.
– Нет, – ответил он, – поскольку это не битва, а гражданская война, которую вы ведете сами с собой, а в гражданской войне нет победителей.
– Значит, вы советуете не говорить Хомеру?
– Советовать вам делать то или иное, нарушение врачебной этики. Я могу только помочь вам разобраться в ваших мотивах.
– При всем при том вы советуете мне именно это.
Он ничего не ответил, и Изабел сочла его молчание согласием.
