Текст книги "Повелитель звуков"

Автор книги: Фернандо Триас де Без

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Я остановился на пересечении улиц и принялся раздавать пинки направо и налево: уличным фонарям, урнам, забулдыгам, мирно дремавшим на обочине, лошадиному навозу, лежавшему на мостовой, собакам, осмелившимся попасться мне на глаза. Я колотил кулаками в двери, грохотал щеколдами, обдирал костяшки пальцев о стены. Меня душил гнев. Я кричал: «Вот вам! Вот вам!»

Я вернулся домой и бесшумно открыл дверь. Было темно. Я прокрался к серванту. Здесь стояла серебряная шкатулка, напоминающая маленький ковчег, в ней тетя Констанция хранила все свои сбережения. Никогда прежде мне не приходила мысль о воровстве, но в тот миг… Я открыл шкатулку и высыпал ее содержимое в руку. Я не знал, сколько в ней денег, но чувствовал, что их более чем достаточно. Вернув шкатулку на место, я снова вышел из дома и отправился в квартал, не понаслышке известный каждому мужчине в Мюнхене. Я был полон решимости. Любое промедление убило бы меня. Кто я, гений или злодей? Виновен я или нет? Я должен был докопаться до истины.

В квартале царил полумрак. За пеленой густого тумана едва угадывались очертания дверей. Где‑то вдали маяком запретного острова горел тусклый фонарь. До меня донеслись тихий плеск воды, натужные стоны, приглушенный шепот, смех. А потом все стихло, как будто тишина поглотила все звуки. Камни мостовой блестели как отполированные театральные кресла в каком‑нибудь захудалом оперном театре.

Я дошел до фонаря и открыл дверь под ним. Ворот пальто почти полностью скрывал мое лицо. Владелица борделя приветливо улыбнулась, обнажив ряд гнилых зубов. В ее глазах отражалась вся нищета мира, нехитрая житейская мудрость, рабская покорность перед судьбой, уже превратившаяся в привычку. Она повидала немало на своем веку и уже ничему не удивлялась.

Мне назвали цену, я заплатил. Ей не пришло в голову задавать глупые вопросы или заглядывать мне в лицо. Она вручила мне ключ и провела по коридору. За закрыты ми дверям и слышалось тяжелое дыхание усталости, которая пытается притвориться страстью. Скрипели матрасы, жадные руки искали наслаждений.

Я вошел в комнату. Повсюду висели зеркала. Мое отражение множилось в зеркалах, точно смеясь надо мной. Жесткая постель, тусклый свет газовой лампы, глиняный таз, колокольчик, чтобы в случае чего можно было позвать на помощь.

Через минуту появилась и сама жрица любви. Я оглядел ее с ног до головы, и во мне не колыхнулось ни жалости, ни сочувствия. Я не обмолвился с ней ни словом, даже не спросил имени. Видимо, она сочла меня отчаянным гулякой, который не любит тратить время на пустую болтовню. Она сняла одежду и опустилась на кровать, спиной ко мне.

«Не вздумай взглянуть мне в глаза», – потребовал я. Наверное, тогда она подумала, что я один из тех отпрысков благородных семей, которые больше всего на свете боятся запятнать позором свое доброе имя.

Я спустил брюки и вошел в нее сзади. Никогда в жизни я не делал ничего более бесстыдного и отвратительного, чем в ту ночь. Вместе мы напоминали локомотив: те же однообразные механические движения, то же натужное дыхание. Холод под маской страсти. Равнодушная тишина, стократно усиленная зеркалами. Мне долго не удавалось расслабиться, мыслями я был далеко оттуда. В глазах плясало белое, с кровавой нитью лицо, а из головы не шел вопрос.

Я принялся наращивать ритм, и вот мы оба понеслись в неистовой скачке, со лба градом катился пот, волосы взмокли. Все это время женщина молчала, сотрясаясь от мощных толчков. С ней молчала и ее душа. Наконец, я был близок к цели. Пять секунд, три, две…

В изнеможении я рухнул на кровать и повернулся к ней. Ее глаза закатились. Из носа и ушей хлынула кровь. Язык вывалился изо рта. Она издала протяжный стон, и все было кончено.

Потом я оделся и еще долго смотрел на убитую проститутку. Я был еще пьян. Ни с того ни с сего я схватил ее за волосы, плюнул ей в лицо и заплакал. Ты хотел знать правду, Людвиг? Так вот она, твоя правда, говорил я себе. Прошло несколько минут. Молчание становилось подозрительным. Подняв ворот пальто, я спустился вниз и на негнущихся ногах прошел мимо хозяйки борделя. Она ничего не сказала, лишь послала мне полную лживой заботы улыбку, так, будто хотела убедиться, что клиент остался доволен.

Густой предрассветный туман облепил мое тело. Быстрым шагом я брел по улицам и вскоре оказался за городской чертой. Несколько километров я брел, не разбирая пути, а потом свернул на лесную тропу и углубился в чащу. Когда же я совершенно выбился из сил, я забрался на дерево и, сидя в ветвях, спел детскую песню. Спел почти шепотом, будто укачивая младенца. Так поют люди, которым уже нечего терять: безумцы или убийцы.

35

Всего за несколько недель я, сам не желая того погубил трех женщин. Смогу ли я когда‑нибудь снова испытать счастье плотской любви, не боясь стать убийцей? Моим телом овладела странная болезнь, и я должен был найти способ излечить ее. Прошло несколько дней, прежде чем я решился.

Вы же знаете, святой отец, в наше безбожное время место священника в сердцах людей прочно занял врач. Ему мы доверяем все свои сомнения и тревоги, испытывая почти мистический трепет перед его ученостью и опытом. Врач – первый, кому неверный муж сообщает о сифилисе или другой венерической болезни.

Следуя клятве Гиппократа, врач свято хранит тайны мужчин и женщин. Но одно дело признаться в неверности и совсем другое – в убийстве трех женщин. Что сделали бы вы, будучи врачом, услышав исповедь заматерелого убийцы? Стали бы молчать? Одним словом, я решил пока не раскрывать всей правды.

Мой выбор пал на доктора Шульца. Я уже упоминал о нем: он осматривал меня, когда я только появился на свет, и родители испугались, что их ребенок родился незрячим. Доктор Шульц был лечащим врачом нашей семьи, пока мы жили в Мюнхене. Его терпению, упорству, благоразумию мог позавидовать любой древний мудрец… Последний раз мы виделись за несколько месяцев до моего отъезда в Высшую школу певческого мастерства. Причиной тому послужили экземы, неожиданно образовавшиеся у меня на коленях. Заподозрив проказу, мать забила тревогу и немедленно вызвала врача. Доктор Шульц обследовал меня и прописал лечение мазями, которые изготавливались в Карлсруэ по его собственному рецепту. На всю жизнь я запомнил внимательный строгий взгляд за толстыми линзами очков, величавую осанку, уверенную неторопливую речь. Он был скуп на слова, но каждое слово его было исполнено самого глубокого смысла.

Доктор Шульц принимал на дому, в старинном особняке в самом центре Мюнхена. Я еще помнил это место.

Одним утром, через четыре дня после визита в бордель, я постучал в его дверь. Дверь мне открыл сам доктор Шульц. Он постарел, в волосах блестела седина, но взгляд его оставался все тем же – проницательным и исполненным благородства. Он не признал меня. Немудрено – с тех пор как мы виделись последний раз, прошло восемь лет. Тогда я был еще ребенком, а сейчас он видел перед собой юношу, повзрослевшего и возмужавшего. «Людвиг Шмидт фон Карлсбург», – представился я. Недоуменное выражение на его лице сменилось искренней радостью: «Людвиг?! Какой приятный сюрприз! Ну проходи, проходи».

Он провел меня в кабинет. За восемь лет здесь ничего не изменилось. Глядя по сторонам, я натыкался на предметы, которые осели где‑то на дне моей памяти: скелет, анатомические атласы, устройства из железа и мрамора, измерительные приборы, толстые корешки книг с неудобоваримыми латинскими названиями.

Он спросил меня о родителях, о моей жизни, о том, что я делаю в Мюнхене. С присущим ему тактом он то и дело замолкал, давая мне возможность самому обозначить цель визита. Объяснения не последовало. Наконец, доктор Шульц решил, что хватит ходить вокруг да около:

– Хорошо, Людвиг, чем я могу тебе помочь?

И тогда я поведал свою историю, приписав ее некоему вымышленному другу. Он‑де совершенно отчаялся, но не осмеливается прийти сам, боясь разоблачения, так как он оказался замешан в ужасных событиях. Я предложил ему свою помощь и поэтому решил обратиться от его имени к лучшему врачу Мюнхена, человеку, которого я знаю с детства. Возможно, он сумеет помочь моему другу, не предавая дело огласке.

Доктор Шульц кивнул, как будто соглашаясь. Это означало, что пора переходить к разговору по существу. Он пообещал, что сохранит врачебную тайну, а также что отыщет способ лечения, буде таковой имеется.

– Нет, этого не может быть, – отрезал он, когда я рассказал историю моего мнимого друга. – В самом деле, есть болезни, которые передаются половым путем и, как, например, сифилис на определенной стадии запущенности, могут привести к летальному исходу. Но между заражением и смертью должно пройти несколько лет… Случаи же подобные твоему медицине неизвестны.

Потом он рассказал мне о клетке Лейдиха, открытой четыре года назад доктором Францем Лейдихом. Эта клетка, помещенная в яички, начинает вырабатывать гормоны, так называемые андрогены. Инфекции, которые передаются посредством этой клетки, хорошо изучены. «Но, – повторил он, – мгновенной смерти в результате семяизвержения нет никакого научного объяснения. Возможно, – продолжал доктор, – у вашего друга слишком развита фантазия или же он просто решил таким необычным способом привлечь к себе внимание окружающих». «Нет же, это не выдумка, – возразил я, – я хорошо знаю своего друга». «Тогда, – предположил доктор Шульц, – речь идет о невероятной случайности, о том, что происходит один‑единственный раз за всю историю человечества. С такими случайностями мы сталкиваемся ежедневно».

Говоря по правде, святой отец, он привел этот довод из вежливости. На самом деле, он счел меня простаком, который попался на удочку человеку с явными психическими расстройствами. Он проводил меня до двери и сказал напоследок: «Если у вашего друга вновь случится что‑то подобное, немедленно поставьте меня в известность. Но не беспокойтесь, это просто невозможно».

36

Прошло еще какое‑то время, и в моей душе созрело другое решение: если врачеватель тел был бессилен, возможно, мне следует обратиться к врачевателю душ. На эту мысль навела меня (сама не ведая того) тетя Констанция после того, как обнаружила пропажу денег:

– Красть – великий грех, Людвиг. Исповедуйся. Если Господь простит тебя, то и я прощу.

В этот момент меня словно осенило. Я почувствовал, что над моим телом довлеет некое заклятие, а все заклятия – промысел Сатаны. Может быть, служитель Господа знает заклинание, которое выведет из моего семени смертоносный яд. Тогда мне не показалось это бессмыслицей, ведь, если такое заклинание существовало, я должен был его узнать. Поймите, святой отец, я был одинок в своем отчаянии и нуждался в утешении.

Врач хранит тайны, следуя профессиональному кодексу чести, что же касается духовника, то, как вы и сами прекрасно знаете, он делает это под угрозой отлучения. Поэтому исповедь показалась мне тогда наилучшим способом выяснить, что со мной творится.

Я выбрал церковь подальше от моего квартала и почти целый день просидел на скамье, усердно изображая молящегося.

Мимо меня прошел молодой священник. Его открытое лицо располагало к доверию. В тот миг я подумал, что страдания вожделеющей плоти были ему вовсе не чужды. Но с другой стороны, молодым людям недостает опыта. Едва ли он мог дать мне совет. Я отказался от него.

Потом появился еще один, старик. Он должен был хорошо разбираться во всех церковных обрядах, хотя в таком возрасте трудно сохранить ясность ума. Нет, он не помог бы мне. Наконец, я увидел священника, который мог мне подойти. Это был мужчина лет пятидесяти, с проседью в волосах, живой и энергичный.

Два дня я не выпускал его из виду. Когда службы заканчивались, я шел за ним до самого дома, в некотором отдалении от него. Я изучил каждый его жест, каждый взгляд. Его манеры произвели на меня самое благоприятное впечатление. Приветствуя прихожан, он улыбался, и это выглядело вполне естественно. Его рукопожатие было крепким и решительным. Да, он подходил мне как никто другой. Как следовало из таблички на исповедальне, священника звали отец Кайзер.

На следующий день я зашел в викариат и спросил об отце Кайзере.

– Я желаю исповедаться. Передайте ему, я буду ждать его в исповедальне. Мне потребуется много времени, – сказал я помощнику викария, худощавому юноше, взглянувшему на меня с явным недоверием.

Я направился в предел церкви и зашел в исповедальню, на которой было написано его имя. Прошла почти четверть часа, и, наконец, я услышал приближающиеся шаги.

Отец Кайзер вошел в исповедальню, задернул занавеску и опустил деревянную решетку, чтобы скрыть мое лицо.

– Ave Maria, Пречистая Дева.

– Без греха зачавшая.

Когда я закончил исповедь, отец Кайзер тяжело вздохнул. Его дыхание, теплое, резкое, коснулось моего лица. Он спросил, известно ли властям о моем случае. Я ответил, что доверился лишь ему, рассчитывая на тайну исповеди.

– Господь испытывает тебя, – сказал он тогда. – Если ты говоришь правду, если корень зла и впрямь таится в твоем голосе и в твоем семени, заставь свой голос замолчать навсегда и избегай женщин до конца своих дней. Дай обет молчания и обет целомудрия. Господь испытывает тебя, сын мой. Пути Господни неисповедимы. Разве не он, желая испытать веру Авраама, потребовал от него принести в жертву своего собственного сына Исаака?[3]

На тебе нет заклятия, сын мой, и никакие заклинания тебе не нужны. Несомненно, ты избран Господом, и он дает тебе это понять. Он хочет, чтобы ты отрекся от плоти и никогда не использовал свой голос для совращения впечатлительных девушек. Иного объяснения нет. Только представь, сын мой, ты один из тех, кого Христос призвал пасти его стадо. Моя епитимья проста. Пятьдесят раз «Отче наш» и совет: уезжай из Мюнхена, отправляйся в любой другой город Германского союза. Поступай в семинарию. Неважно, какой орден ты выберешь. Францисканцы, иезуиты, доминиканцы – Господу все едино. Ты должен стать священником, а Бог укрепит тебя на твоем пути. Бог милосерден, он никогда не требует от рабов своих ничего, что было бы им не по силам.[4] Вот и все, что я могу тебе сказать…

Когда он повернулся, чтобы дать мне отпущение грехов, за деревянной решеткой уже никого не было.

37

Медицина, религия и магия – три земные премудрости. Я обращался к врачевателям душ и тел, но ни у кого не получил ответа. Оставался колдун. Но я не знал, где мне найти специалиста по черной магии, не вызвав подозрений, и поэтому на первый раз решил ограничиться визитом к знахарям. К их помощи прибегают многие: одним требуются растирания, другим – эликсиры, третьим – александрийские мази или французские соли.

У приятелей по консерватории, всегда живших в Мюнхене, я разузнал адрес самого известного в городе знахаря. Я объяснил им, что у меня сильно болит горло, и если я не раздобуду какое‑нибудь снадобье, то могу лишиться голоса.

Я посетил его в пятницу, под вечер. В доме знахаря повсюду были разбросаны кости всех сортов и размеров, на стенах висели шкуры неизвестных животных, по полкам пылились сосуды с этикетками на греческом, латыни и арамейском, валялись папирусы, изображавшие в картинках лечение мускульных болей.

Я не стал раскрывать ему, кто я, сказал лишь, что прибыл по поручению важного клиента, дворянина, который пожелал бы остаться неизвестным. Таким образом, я был всего лишь посредником. Знахари и колдуны падки на подобные заказы. Видимо, все они тоскуют по тем временам, когда к ним прислушивались сильные мира сего – папы, короли и бароны, когда наука еще не поколебала их авторитет, основанный на магии и секретных формулах. Я соврал, что сын моего клиента навлек на себя заклятие. Знахарь забеспокоился. «Смею вас уверить, юноша, – сказал он ледяным тоном, – что я не тот, за кого вы меня принимаете. Я ученый, а не колдун и услуг подобного рода не оказываю».

Однако мне удалось выведать кое‑что про одну женщину, венгерскую цыганку, которая была знакома со всеми колдунами и ведьмами Германии и Австро‑Венгрии. Если и был в этом мире кто‑то, кто смог бы снять заклятие, то, если верить колдуну, об этом следовало спросить у нее. Та венгерская цыганка продавала знахарю кости и лапы страуса, незаменимые, как он уверял, при лечении болей в спине и недостатке кальция в позвоночнике. Он не знал, где она живет, знал только, что каждую субботу она появляется в трактире «Гроздь винограда».

38

На следующий вечер я отправился в «Гроздь винограда», грязное заведение с закопченными и покрытыми плесенью стенами. Там всегда околачивался всякий сброд, там можно было сбыть краденое, найти женщину на ночь, купить по сходной цене рецепт приворотного зелья.

Повсюду распространялся запах прокисшего вина и немытых тел. У трактирщика не хватало левого глаза. Вместо того чтобы прикрыть увечье повязкой, он носил орлиный глаз, который был в два раза меньше, чем здоровый. Что же касалось второго глаза, то он глядел не мигая – у него не было века. Половина головы сверкала лысиной, на другой половине волосы росли так густо, что вздымались серым хохолком и спадали на спину. Ужасное зрелище! Казалось, будто передо мной мифическое существо – наполовину человек, наполовину орел.

За столами сидели вперемешку пьяницы, грабители, фальшивомонетчики, контрабандисты, доносчики, ростовщики, ученики колдунов, чернокнижники, шарлатаны. Нарочитый смех, взгляды исподлобья, подозрительные разговоры появлялись из темноты и вновь исчезали.

Трактирщик подошел ко мне, и я заказал вина, чтобы оправдать свое присутствие в этом месте. Пока он наливал вино в почерневшую от времени деревянную кружку, я спросил его о цыганке.

– Цыганка? Здесь бывает много цыганок, – ответил он, не оборачиваясь.

– Но мне говорили, что цыганка из Венгрии лучше всех.

Он согласился и кивком направил меня в самый дальний угол. Там сидела старуха в красном плаще. Ее голову покрывал серый платок. Я подошел к ней и спросил, где можно найти самого лучшего во всей Баварии волшебника. Старуха отвернулась, сплюнула на пол и пробормотала пару фраз на ужасном немецком, не только коверкая произношение, но и путая времена глаголов и падежи. Потом она повернулась и уставилась в пустоту над моим плечом, точно не замечая меня. Я повторил вопрос. Она снова сплюнула, отпустив несколько ругательств на каком‑то балканском наречии, которого я не понимал. Я вернулся к трактирщику, думая, что, вероятно, он сможет хоть что‑нибудь разобрать в этой тарабарщине.

Трактирщик внимательно выслушал меня, а потом, сверкнув орлиным глазом, сказал:

– Бы, верно, спятили. Не знаю, какого черта вы здесь забыли, но будьте осторожны! Кодекс чести колдунов запрещает брать деньги за советы. Старуха знает всех, но от помощи вам она ничего не выгадает. Какой толк ей помогать вам задаром? Попросите погадать по руке, заплатите ей, и она расскажет все что нужно.

– Но я не хочу знать свое будущее, – возразил я.

– Она тоже, тупица вы этакий. Но если ее обвинят, что она взяла деньги за то, что просто направила вас к колдуну, пострадает ее репутация.

Я вернулся к цыганке и протянул ей руку. Та удовлетворенно улыбнулась, обнажив ряд гнилых зубов. Она запросила слишком много, почти половину того, что присылал мне каждый месяц отец, но я заплатил не торгуясь и в благодарность получил еще одну улыбку. Мгновенно сменив гнев на милость, она назвала меня драгоценным и заскользила грязными ногтями по линиям моей ладони.

– Взгляни‑ка сюда. Линия жизни у тебя короткая, это значит, проживешь ты недолго, но не расстраивайся… – сказала она, сверля меня маленькими хищными глазками, которые горели в темноте далекими звездами. Внезапно цыганка нахмурилась и округлила глаза. Царапая мою ладонь шероховатыми подушечками пальцев, она поднесла ее к самому лицу, удивленно взглянула и вдруг резко отпрянула назад, будто коснувшись раскаленных углей. – Уходи, уходи! Ты проклят. Прочь!

Я вскочил, схватил ее за ворот плаща и притянул к себе. Наши взгляды встретились. Она опустилась на место, не сводя с меня испуганных глаз.

– Я не могу предсказать твою судьбу… Линия жизни заходит на холм Сатурна и превращается в крест! Это… невозможно. Ни в одной книге я не видела ничего подобного. Жизнь и смерть в тебе – одно!

– Меня не интересуют твои глупые бредни! Назови мне имя самого мудрого волшебника, знающего, как снять заклятие. Назови имя или умрешь.

Говоря так, я откинул полы пальто и показал ей маленький нож, спрятанный у меня за поясом. Она дернулась и плюнула мне в лицо. А потом сказала:

– Полкилометра на запад от озера Штарнберг, хижина, старый Тюршток. А теперь уходи! Прочь! Прочь! – прокаркала она, одновременно разжимая пальцы.

39

На следующей неделе я взял напрокат лошадь и, следуя указаниям венгерской цыганки, отправился к озеру Штарнберг. Я без труда нашел хижину старого Тюрштока, небольшой глиняный домик с деревянной черепичной крышей. Из трубы вился дымок, у двери на ржавой подставке стоял каменный вазон, чуть поодаль находилось небольшое стойло. Во дворе залаяла собака, и старик вышел из хижины. На нем была мешковатая блуза, напоминавшая балахон. Длинная белая борода, видимо призванная подчеркивать то, что ее владелец – знаменитый волшебник, опускалась на грудь. При ходьбе он опирался на длинный – в три раза длиннее его самого – посох. Солнце светило ему прямо в глаза, и он поднес ладонь к лицу, желая рассмотреть меня.

– Вы Тюршток, волшебник? – спросил я.

– Да, это я, – ответил он тихим голосом, словно взвешивая каждое слово.

Когда я сообщил ему, что хотел бы получить совет, он пригласил меня пройти в хижину. Внутри было темно. От больших восковых свечей и раскаленной печки шел нестерпимый жар. Повсюду – на полу, на стеллажах, на столе с деревянными ножками – возвышались стопки старинных книг.

Он предложил мне чаю, поставил маленький котелок на очаг и раздул пламя. Потом взял небольшую жестянку, вынул из нее ароматные травы и бросил их в огонь, пояснив:

– Травы из Индии.

Волшебник подождал, пока закипит вода, молча глядя на потрескивающие угли, а потом разлил отвар по двум грязным чашкам, поставил одну из них передо мной и уселся напротив. Скользнув по мне изучающим взглядом и, видимо, решив, что мне можно доверять, он, медленно попивая дымящееся пойло, принялся рассказывать.

Речь Тюрштока показалась мне убедительной. Я выяснил, что когда‑то он слыл самым известным волшебником во всей Германии. Он исцелял буйных и сумасшедших, возвращал голос немым, ставил на ноги немощных. Старый Тюршток служил толкователем снов у самого Людвига I. Он знал более двухсот языков и более трех тысяч заклинаний. Он уверял меня, что хранит копии сочинений Арнаута Вилановы, прозванного Каталонцем. Виланова был первым учителем чернокнижия, средневековым врачом, который вылечил папу Бонифация VIII с помощью волшебного амулета, но тот, неблагодарный, приказал бросить его в темницу за то, что Виланова предсказал пришествие Антихриста. Тюршток уверял, что провел два года на той самой парижской Флер де Лис, в доме Николы Фламеля, и убедился, что тот открыл философский камень и эликсир вечной жизни. Он сказал, что одно время заседал в подпольных судах любви Фландрии и Шампани, что в его библиотеке хранится двадцать тысяч стихотворений трубадуров Аквитании, Русильона, Лангедока и королевства Арагон, что у него есть список всех участников секты ассасинов, уничтожившей ислам в Европе, что ему известно более пятисот различных заклинаний против демонов и ангелов. Если верить ему, ангелы также вселяются в людей и причиняют им зла не меньше, чем бесы. А еще он убил в Маж де Агва женщину с удивительным взглядом: всякого, кто имел неосторожность взглянуть ей в глаза, она утаскивала с собой в пучину. А еще он поймал в водах Сантьяго‑де‑Компостела знаменитого человека‑рыбу. А еще в 1810 году отловил золотой сетью последнего кентавра, обитавшего на Крите, и с помощью заклинаний вернул кентавру человеческое обличье. А еще, путешествуя по Греции, спас целую область от вампира, прожорливого существа со зловонным дыханием, который бродил в окрестностях и питался людской кровью. Все это рассказал мне за чаем старый Тюршток.

Наконец он замолк. Поймав на себе его вопрошающий взгляд, я поведал ему ту же историю, что неделей ранее рассказывал знахарю: якобы я послан неким дворянином, желающим во избежание скандала и ненужных сплетен сохранить свое имя в тайне. Я рассказал, что у этого дворянина есть сын. У мальчика исключительный слух. Кажется, будто звуки живут в его теле. Как только ребенок научился говорить, продолжал я, то обнаружил, что в его коллекции звуков недостает одного – самого совершенного звука. Он поклялся найти его, отец забеспокоился и…

Волшебник вскрикнул и вскочил на ноги, залив чаем папирусы и книги, лежавшие на столе:

– О, горе мне, горе! Этот мальчик, он… О, ради всех богов!

– Говорите! – воскликнул я вне себя от волнения. – В чем дело?

Волшебник издал протяжный вздох:

– Поиски совершенного звука… О, как давно никто не напоминал мне об этом заклятии! Я‑то подумал было, что перевелись уже на земле наследники Тристана… Сын вашего доверителя – наследник Тристана. Уж поверьте мне. О, судьба его будет ужасна!

– Наследник Тристана? Какого Тристана? – не отступался я.

– Слышали ли вы историю о Тристане и Изольде?

Эту историю я слышал, но уже успел позабыть. Старый Тюршток понял это и начал рассказывать:

– Тристан был рыцарем, племянником Марка, короля Корнуолла. Это очень древняя легенда, ей более семисот лет. Она дошла до наших дней благодаря любовным песням трубадуров. Ах, традиции, традиции! Это сейчас мы можем узнать обо всем из книг, а в те незапамятные времена, когда книг почти не было, истории сохранялись лишь в песнях и поэмах. Одним из первых поэтов, запечатлевших это предание, был Кретьен де Труа, но его рукопись была утрачена. Существуют версии XII века, Бероула из Нормандии и некоего Фомы, обе на англо‑нормандском диалекте, а также версия Эйлхарта фон Оберга, на немецком. Но лучше всего известна нам поэма Готфрида Страсбургского. Подождите, сейчас я вам ее принесу…

Он дошел до книжного шкафа и, пробежавшись пальцами по пожелтевшим, покрытым пылью корешкам, извлек книгу с золотым тиснением: «Легенда о Тристане и Изольде».

– Видите, здесь говорится, что этот текст был написан между 1200 и 1220 годами… Ах, легенда легенд! – вздохнул волшебник. – История о любви Тристана и Изольды обошла всю Европу: Австрию, Италию, Арагон, Кастилию, Ирландию, Англию, Францию… Неудивительно, ведь она повествует о любви, которой еще не видел мир, а такие истории невозможно стереть из памяти. Тристан был храбрым, искусным рыцарем. Он одинаково хорошо сражался на мечах, пел, играл на лютне, слагал прекрасные лэ. Он был не только любимым племянником, но и самым верным другом короля. Таков был Тристан, лучший воин, которого когда‑либо рождала земля. Король пожелал взять себе жену, дабы продолжить свой род, и Тристан пообещал привезти ему девушку несравненной красоты, которая была бы достойна руки его дяди и короля. Одним утром две ласточки принесли на окно короля Марка прядь золотых волос, и Марк объявил, что женится на обладательнице золотых волос. Тристан проведал, что речь идет о красавице Изольде, дочери короля Ирландии, и уверил дядю, что привезет Изольду в Корнуолл. Он отправился в Ирландию, в доблестной битве сразил свирепого дракона и в награду за свой подвиг получил от короля Ирландии его дочь Изольду. Счастливый от того, что ему удалось сдержать обещание, данное королю Марку, он с красавицей на корабле возвращался в Корнуолл. Но перед самым отплытием мать Изольды дала дочери волшебный напиток, эликсир любви. Почему она это сделала? Да потому, что Изольда выходила замуж не по своей воле, за человека, которого она не любила, а ее мать хотела, чтобы дочь была счастлива в браке. Итак, она снабдила дочь эликсиром и сказала, чтобы та и король Марк выпила его в первую брачную ночь, когда возлягут вместе. Эликсир обладал чудесным свойством соединять сердца тех, кто его отведал. Испив эликсира, король Марк и Изольда стали бы неразлучны, сила любви и волшебства навсегда переплавила бы их сердца в одно. Но случилось нечто ужасное. В дороге Тристан и Изольда решили выпить немного вина, чтобы утолить жажду. Брангена, служанка, перепутала кувшины и налила им эликсира любви… чары подействовали, и в тот же миг Тристан и Изольда на корабле, по дороге в Корнуолл, влюбились друг в друга без памяти. Слепая любовь, не знающая сострадания, сметающая все преграды на своем пути, поселилась в их сердцах. Пути назад не было, над ними довлела сила вечной любви. Всего один кувшин… Проклятый кувшин… Любовь, неотвратимая как смерть… Отныне Тристан и Изольда были обречены любить друг друга до скончания дней. Их корабль приплыл в Корнуолл, и Изольда, как и предполагалось, вступила в брак с королем Марком. Но каждую ночь, даже в первую ночь после свадьбы, она покидала супружеское ложе и приходила к Тристану, чтобы втайне предаться с ним страсти. Можно ли представить себе большую измену? Добродетельнейший из рыцарей спит с женой своего короля! Влечение презрело условности, страсть завладела разумом. Неверность, ложь, уловки, разоблачение, бегство в лес, позор… Чаша сия не минула рыцаря Тристана и королеву Изольду. Сила любви, жившая в их сердцах, неотвратимо влекла их друг к другу. После бесконечной череды удач, несчастий, странствий и поединков Тристан, защищая честь возлюбленной, был ранен в схватке. Рана оказалась смертельной, и Тристан скончался у нее на руках, четырежды воскликнув: «Изольда! Изольда! Изольда! Изольда!» Видя, как он умирает, Изольда не смогла пережить потерю любимого. Да и как могло быть иначе, если тот, ради кого билось ее сердце, отошел в мир теней. Вечная любовь Изольды жила в Тристане, поэтому она умерла в тот же день от скорби и печали, заключив мертвого рыцаря в свои объятия. Эликсир любви привел их к загробным вратам, потому что смерть – единственное место, где обитает вечная любовь. О, смерть! Момент искупления и высшего блаженства!

Неразлучные при жизни, они не разлучались и после смерти. Их похоронили вместе, и через некоторое время на могиле Тристана выросла виноградная лоза, а на могиле Изольды – розовый куст. Так они росли, переплетаясь друг с другом. Говорят, стоило кому‑нибудь срезать их, как они вырастали снова, и снова переплетались. Любовь между Тристаном и Изольдой, рожденная силой волшебного напитка, была вечной.

– И какое отношение имеет эта история к моему поручителю?

– Этот мальчик… отведал эликсира любви. Не могу сказать точно, как это произошло, но… Поговаривают, лет через двести один юноша, подозреваю, трубадур, оказался в тех краях, где упокоились тела Тристана и Изольды. Утомившись, юноша сел отдохнуть у могил. Ему захотелось пить. Оглянувшись по сторонам, он увидел виноградную лозу на надгробии Тристана. С нее свешивались тяжелые гроздья. Несчастный странник сорвал гроздь и съел ягоды. Сок винограда проник в него, смешался с кровью и растекся по венам. Эликсир любви, два века назад сгубивший Тристана и Изольду, вновь овладел телом смертного. Говорят, с тех самых пор трубадур обрел голос, прекраснее которого не было во всей вселенной, ведь в нем пела сама любовь. Этот юноша стал первым наследником Тристана. И вот уж несколько столетий по странной прихоти судьбы рождаются на свет другие наследники Тристана, мужчины, обладающие даром повелевать звуками.