Текст книги "Фантастика и фэнтези польских авторов. Часть 2 (ЛП)"

Автор книги: Феликс Крес

Соавторы: Мирослав Яблонский,Щепан Твардох,Роберт Шмидт,Рафал Косик,Якуб Чвек,Томаш Пациньский,Анджей Пилипюк,Адам Вишневский-Снерг,Анджей Земянский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

– А ведь вы, товарищ, всего не рассказали, – обратился к Шмарагдову секретарь гминной партийной ячейки.

Русский хмуро поглядел на него.

– Вы знаете все, что необходимо для выполнения задания, – буркнул он. – Вам его следует только схватить. Всем остальным мы займемся в Москве.

– Сорок лет назад люди говорили, что село посетил самый настоящий святой Николай…

– Товарищ, вам следует почитать работу товарища Иосифа Виссарионовича Сталина "Критическое осуждение религиозных предрассудков"^[66], – лицо москвича сделалось суровым.

Остальные не отважились пискнуть ни слова.

Несколькими километрами дальше святой Николай быстро ехал по просеке через лес. Неожиданно, из-за заснеженных кустов на гнедой лошади выехал какой-то тип

"Вот черт^[67], гитлеровец", – подумал Николай, увидав черный китель, но тут же узнал Якуба. И он облегченно вздохнул. Сочельник в отборной части СС – то было воспоминание, к которому он возвращался ой как неохотно… И что его искусило туда влезть? Глупые эсэсовцы приняли его за переодетого еврея, они ни за что не хотели поверить, что на самом деле – он грек из Миры^[68]. И ведь тогда удалось смыться, и даже целым и невредимым. Святой потянул вожжи на себя, и четыре оленя затормозили. Вендрович спрыгнул с лошади.

– Приветствую тебя, Николай, – серьезным тоном произнес он.

– Кубусь^[69], а точнее, теперь-то уже Якуб…

– Он самый.

– Ты зачем меня остановил? Что-то случилось?

– Ну, ты ведь наверняка знаешь, какая у нас ситуация? – заговорил экзорцист. – Коммунисты нас захватили. Образно говоря "в деревне москаль стоит"^[70].

– Выходит, ты все-таки научился читать, – усмехнулся святой.

– Да не нужно было мне читать, по радио "Свободная Европа" такие стишки передают… Николай, не надо ехать сегодня в Войславицы, – сделался он серьезным. – Они засаду приготовили.

– На меня? – обеспокоился тот.

– А как же…

– Ты извини, но ехать я обязан. Дети меня ждут, опять же взрослые. Долг взывает…

– Блин, – буркнул Якуб, но не решился использовать собственную силу против святого. Он достал из кармана штабную карту, еще из старых добрых времен партизанщины. – Ну ладно. Если ты так ставишь вопрос, ничего не поделаешь. Но погляди на план. Они сидят тут, тут и вот тут… – отмечал он карандашом посты. – Единственный шанс проскользнуть, это через луга возле болотца.

– Тогда заметят эти, что под кладбищем, – трезво оценил святой. – Слишком близко они.

– Я отвлеку их внимание, – пообещал экзорцист. – Садись на мою кобылу, а я возьму санки… Подожди где-то с полчасика и езжай прямо в деревню.

– Договорились.

Николай спустился с облучка.

Якуб снял с седла мешок с чем-то тяжелым, вместо него подвесил мешок с подарками и подержал Николаю стремя.

Через минут двадцать на посту под кладбищем товарищ Шмарагдов поднял голову.

– Слышите? – спросил он.

В воздухе разносился звон серебряных колокольцев.

– Едет, – буркнул гминный секретарь, перезаряжая пистолет.

– Не забывайте: по мере возможностей брать гада живьем, – еще отдавал распоряжения русский.

В бледном лунном свете на заснеженной дороге появились сани.

– Оленями запряжено, – шепнул инструктор из повята.

– Тоже мне, дело, – фыркнул Шмарагдов. – Наверняка из зоопарка украл.

Солдаты схватились на ноги.

– Пересеките шоссе и зайдите его сзади. Тихомнов, радист, вызывай остальные посты.

– Есть!

– Ну вот птичка и наша, – буркнул под нос русский. Двадцать лет на деда охочусь… Вперё-од!

Все выскочили из придорожной канавы и направились бегом к саням. Дорога была узкая, развернуться не успеет, не сбежит…

– Бли-ин, а чего этот Николай в черное одет? – удивился про себя гминный секретарь.

Тип на санках поднял ППШ.

– Ложись! – заорал Шмарагдов, но было уже поздно. Очередь загрохотала и через какое-то время вернулась в виде эхо. – Огонь!!! – завыл москвич, расплющиваясь во рву.

Притаившиеся с другой стороны дороги бойцы начали стрелять. Предполагаемый святой соскочил в снег и, прячась за бортом саней, вытащил из сумки пяток гранат…

Неподалеку рыкнул танковый двигатель. Остальные красноармейцы спешили на помощь.

И вдруг – ну как назло – с неба начал валить густой-прегустой снег. Несколько минут, и белый туман затянул собой все вокруг.

Русский гадко выругался и на ощупь направился в сторону саней. По дороге он споткнулся о лежащего на дороге инструктора из повята. Партийный деятель держался за простреленное бедро и тихо стонал.

– Спокойно, до свадьбы заживет…

– Так я уже женат, – простонал партийный.

– Сейчас я за тобой вернусь, нужно увидеть остальных.

Несколькими метрами далее он наткнулся на гминного секретаря. Тот тоже был жив, рана в плече была не смертельная.

– Бли-ин, и что оно было? – изумленно спросил он.

– Как это что? Фашистско-империалистическая ловушка, – буркнул русский. – А вам кажется, что клерикальные силы только идеологически народ размягчают? В каждом приходе, если хорошенько поискать, найдется радиостанция, динамит, автомат… Война с религией – это война за выживание коммунистического общества. Вот сам погляди: в святого Николая переоделся, но автомат на всякий пожарный имел…

Через пару минут он добрался до саней. В ходе огневого боестолкновения все четыре оленя погибли. Шмарагдов зажег фонарик, стал освещать их по очереди. У одного оленя нос был неестественно красным^[71]…

– Ты гляди… – буркнул про себя москвич.

У саней столпились парашютисты. Штыки в их руках мрачно блестели.

– Ни единого следа, товарищ Шмарагдов, – доложил один из них. – Сбежал…

– Далеко не уйдет, – лицо русского растянулось в гадкой усмешке. – В селе достанем.

Святой Николай толкнул несколько разболтанные двери и вошел в теплую хату. Это уже последняя… Обязательную норму отработаю, и можно будет возвращаться к себе…

– Добрый вечер, хозяин, – начал было он и замолк на полуслове.

Дюжина солдат целилась в него из ППШ. Сзади в спину уткнулись два пистолетных ствола.

– Вот ты и попался, – прошипел академик Шмарагдов. – Наручники…

Несколькими минутами спустя Николай уже сидел в подвале.

Поначалу его хотели посадить в здании Гражданской Милиции, но окончательно выбрали подвал банка, так как тот был снабжен толстой стальной дверью^[72]. На всякий случай. И сразу же первый допрос. В подвале собрались самые преданные, посвященные в операцию товарищи. В здании над ними на страже встало три десятка солдат. Кто его знает, а ну как поляки захотят отбить святого Николая? Бойцы положили на подоконники мешки с песком, стволы нацелили в разные стороны. Окна, правда, закрыли, потому что мороз кусался…

Якуб добрался до села огородами. Повсюду царило спокойствие, только из хат доносились голоса. Люди пели колядки. Вендрович осторожно поглядел в окно одного дома, потом другого. Николай точно здесь был… Иначе, откуда бы взялись радиоприемники «Филипс», бутылки с Джонни Уокером, банки с ветчиной и другие товары капиталистического производства, плотно покрывающие столы? Только вот, куда же он сам делся? Он еще кобылу должен отдать… Из-за памятника вынырнула тень. Сэмэн.

– Якуб, – серьезно сообщил он. – Коммунисты святого Николая схватили…

– Вот же черт, – тяжко вздохнул экзорцист. – Где его держат? Мы должны его вытащить…

– В банке. Тридцать русских его охраняет… Сами не справимся.

Экзорцист почесал голову.

– Бочку помнишь?

– Какую бочку?... А-а, ту… Ясное дело.

– Ее закопали у тебя, чтобы меня не искушать… Сто двадцать литров сорокалетней сливовицы. И как раз подходящий случай.

– Земля ж как камень. Ничего, у меня лом имеется. Поползли ко мне.

Через несколько минут в дверь банка постучали два занесенных снегом туземца.

– Чего? – рявкнул изнутри командир.

– Пугу, пугу, козак с Лугу!^[73] – весело ответил Сэмэн. – Мы пришли к вам, товарищи, отметить ваш великий успех. Прикатили бочечку водочки от благодарных жителей села.

Командир пытался было протестовать, но его подчиненные, услышав про бочечку водочки, вытащили саперные лопатки. Командир сдался и открыл дверь.

Якуб с Сэмэном закатили бочку.

– Сливовица, сорокалетняя, специально для такого случая хранили, – расхваливал Якуб. – И колбаска на закусь найдется…

Он выбил пробку. По тесному фойе банка разнесся райский запах. Тут же появились и стопки.

– Давайте выпьем за ваши успехи с религиозным предрассудком, – предложил Сэмэн.

Выпили раз, потом снова… Неизвестно откуда появилась гармошка, из трех десятков глоток раздалась песня:

Вставай, страна огромная,

Иди, на бой святой^[74]…

Очередные порции булькали в измученных жаждой глотках. Колбаса исчезала метрами, в печке пеклась картошка на закуску.

– Ну что, гад, признавайся! – рявкнул русский. Святой Николай глянул на него с некоторым изумлением.

– В чем я должен признаваться? – удивился он.

– Ах ты… реакционер… – изошел слюной Шмарагдов. – Сейчас мы тебе покажем…

Святой легонько усмехнулся.

– Вы совершаете очень серьезную ошибку, – сказал он. = За святого Николая меня принимаете.

– А ты всего лишь выдаешь себя за него? – не выдержал гминный партийный секретарь.

– Ни за кого я себя не выдаю. Я – Дед Мороз.

– Чего? – не сдержал изумления инструктор из повята.

– А почему это ты пришел перед Рождеством, а не в Новый Год? – рявкнул Шмарагдов.

– Во-первых, после революции вы поменяли календарь, и теперь новый год наступает позднее, – пояснил святой. – А кроме того, товарищ академик, читали ли вы доклад товарища Сталина "О проблемах борьбы с католическими суевериями на оккупированных территориях"?

– Естественно, я даже сам его написал, – пожал тот плечами.

– Тогда вы должны помнить, что перемены следует внедрять постепенно? Сначала Дед Мороз станет ходить вместо святого Миколая, потом Сочельник передвинем на Новый Год, и только лишь затем отождествим содержание с формой…

– Че-ерт… Действительно. Я же сам это и придумал. Не думал только, что оно уже реализуется….

– А кроме того, обратите внимание на то, что святой Николай был епископом. А где, в таком случае, мой епископский посох – пастораль?

И правда, при задержанном никакой пасторали не было. Они не знали, что посох остался в санях.

– Так ведь Деда Мороза не существует, – робко запротестовал гминный секретарь.

Арестант на это лишь рассмеялся.

– Похоже, не читали вы работу товарища Ленина "Материализм и эмпириокритицизм" в отношении бытия, которое определяет сознание, – заявил он. – Это же совершенно ясно, что если соответственное количество народа во что-то верит, это "что-то" становится действительностью… Тезис – антитезис – синтез – диалектика… Вы же сами лучше всех знаете, что Ленин – он вечно живой, – обратился арестант по-русски к Шмарагдову.

– Откуда вы знаете? – не смог скрыть изумления академик. – Это ведь самая тщательнее всего охраняемая государственная тайна…

– Я – эманация веры миллионов советских детей, призванная к жизни творческим актом коммунистической партии, – с достоинством заявил схваченный. – Я являюсь материальным воплощением самого коммунизма. Вот не задумывались вы, почему у меня красная шуба? – Святой Николай с удовольствием отметил, что применяемый им метод промывания мозгов начинает приносить ожидаемые эффекты. – Я коммунист, гораздо лучший, чем вы! Мое мировоззрение врожденное, в то время как вы должны его в себе воспитывать…

– Ой… – вырвалось у инструктора.

– Под лесом же случилась стычка с реакционными силами, которые хотели прорваться в село, чтобы меня схватить и прикончить. Это уже не в первый раз… А вы, шляпы, вместо того, чтобы схватить того, схватили меня…

– Просим прощения, – русский снял с пленника наручники.

– Браво! Диалектическое мышление – это основа, – одарил его тот улыбкой.

Только теперь все заметили, что часть зубов у него – по русской моде – золотые.

– Мне пора, – сказал человек в шубе. – Беседа приятная, но, сами понимаете, дети ждут…

Он забрал брошенный в углу мешок. До сих пор тот казался совершенно пустым, но сейчас предполагаемый Дед Мороз извлек изнутри двенадцать толстых томов, оправленных в позолоченную кожу.

– Сочинения Сталина, издание люкс, только для высшего руководства и членов политбюро, – похвалился он. – С автографом автора. Это для вас, товарищ Шмарагдов… И скромнаая помощь на развитие Института Развития Диалектического Материализма… – достал он из того же мешка двадцать пачек сторублевых банкнот. Пачки были обернуты банковскими бандеролями. – Только, пожалуйста, распишитесь в получении, – подсунул он бланк. – А для вас, – обратился "Дед Мороз" к гминному секретарю и инструктору из повята, – по бутылке "столичной"…

Бутылки были двухлитровые, с украшенными и золоченными этикетками по случаю очередной годовщины Октябрьской Революции.

– Бывайте, – усмехнулся он и неспешно посеменил по ступеням наверх.

А пьянка в банковском фойе как раз подходила к концу. Советские десантники валялись без сознания. Якуб с Сэмэном с трудом держались на ногах, но тяжкое испытание они выдержали с честью – не так ведь легко перепить три десятка русских солдат.

– О, так вы тут? – удивился Николай, выходя из ведущего в подвал коридорчика.

– Мы пришли тебя спасать, – пояснил Якуб.

– Знаю. – Святой запустил телепатический зонд и мгновенно оценил ситуацию. – На тебя, Якуб, всегда можно положиться… Точно так же, как и на твоего отца, помню, как вместе мы уходили от облавы агентов охранки… Вот только рисковали вы напрасно. Как видите, я и сам спокойно справляюсь.

– Твоих оленей перестреляли, – буркнул экзорцист.

– Что поделаешь, новых достану…

Все трое вышли на мороз. Вендрович вручил гостю литровую бутылку сливовицы.

– Только столько на дне бочки и осталось, – оправдывался он.

– Спасибо. Обязательно выпью за ваше здоровье. А мне пора, – сообщил святой. – Но за сегодняшние труды кое-что вам подарю.

Он сунул руку в мешок и достал новенькие непромокаемые сапоги до колена.

– Рижский "Проводник"? – удивился Якуб. – Дореволюционные. Это же лет тридцать таких не производят….

– Ну, ты же понимаешь, какую-то дешевку я бы тебе дарить не стал, – усмехнулся Николай. – А это тебе, Сэмэн. – Он вытащил на свет полное белогвардейское мундирное довольствие. – Только помни, надеть можешь только лишь в православный Сочельник, 6 января…

– Так я сейчас надену, религию давно уже поменял. – Старый казак был тронут до слез.

– Так что, снова увидимся только через сорок лет? – насупился Якуб.

– Ничего не поделаешь. Таковы принципы.

Академик Шмарагдов сидел в черной «волге». Возбуждение не позволяло ему спокойно размышлять. Выходит, Дед Мороз и вправду существует! Русский уже составил черновой рапорт для Института, теперь же, со слезкой на глазах, погладил кожаные корешки толстых книжищ. Красивое издание! Эксклюзивное! Вся Академия Наук будет завидовать. Да еще автограф самого Автора! Рядом лежали ровненькие пачки советских банкнот. Автомобиль притормозил. Граница. Проверка, нужно было выйти из машины и зайти в здание. Ученый подал паспорт таможеннику.

– Из Польши возвращаетесь? – сотрудник окинул подателя хмурым взглядом.

– Да.

– Откройте чемодан, товарищ, – приказал тот.

Академик спокойно поставил чемодан на столе, обитом листами оцинкованного железа, открыл крышку. Таможенник, только лишь глянул вовнутрь, тут же схватил винтовку и перелернул затвор. Черный, оксидированный ствол он прижал к груди ученого.

– Под стену, гад! – рявкнул он.

– Да в чем дело? – испуганно проблеял Шмарагдов.

А таможенник уже схватил трубку телефона.

– Товарищ^[75] капитан? Докладываю, что я тут какого-то шпиона поймал. У него целый чемодан сочинений Троцкого. С автографом и посвящением! Тьфу! Ага, и половина кубометра американских долларов…

Гминный секретарь и его приятель налили себе еще по стакану водки из сувенирной бутылки от Деда Мороза.

– Блин, что-то перед глазами темные пятна поплыли, – пожаловался инструктор из повята.

– Пьем поскорее, это затемнение…

Сорок лет спустя

Якуб с Сэмэном как раз сидели возле кади для браги и пробовали – дозрела та или еще нет. Полнейшее желание ничегонеделания охватило их достаточно скоро, и уже после второго стакана они решили, что самогон гнать в принципе даже и не нужно, раз можно пить десятипроцентную бражку.

– И ты понимаешь, в той фантастической книжке, что я читал, была у них такая искусственная ласточка, а внутри у ней камера и маленький моторчик, – пояснял Сэмэн. – Такой шпионский самолетик.

И в этот же миг на заснеженном подоконнике сарая приземлился грач.

– Мусора самолетик шпиёнский прислали! – заорал экзорцист и шесть раз выпалил из револьвера.

Сквозь разбитое стекло подуло холодом, так что приятели завесил окно тряпкой и выпили еще по одной.

Якуб пришел в себя утром на изгрызанном мышами полу сарая.

– Вот те на, – сказал он сам себе. – А так если подумать, то мусорского грача я еще не видел… Ладно, камеру выколупаем и загоним, а птичку – в кастрюлю.

– Так он же не настоящий, а искусственный, – пробормотал старый казак..

Необработанная бражка приятно глумилась над ним.

Якуб вышел и, бредя через снег, добрался под окно. Птица, а точнее – что от нее осталось после шестикратного попадания пулями из нагана, все еще валялась здесь. На удивление экзорциста, камер в средине не было.

– Блин, – разочарованно прокомментировал он.

Вдруг на его двор вскочил милицейский "тарпан". Заныла сирена. Якуб был настолько подавлен делом с птицей, что даже не бросился бежать. Из "тарпана" браво выскочил Бирский.

– Обыск! – громовым голосом заявил он.

У экзорциста хватило инстинкта незаметно выбросить оружие в сугроб. Мусора же шустро взялись за дело.

– Сто двадцать литров браги в бочке, – доложил Ровицкий, выходя из сарая.

– Вы, гражданин Вендрович, неисправимым грешником являетесь, – сурово произнес участковый. – А готового самогона не нашли?

– Ни капельки. Но там валяется Сэмэн. Похоже, ночью самой бражкой нажрались… Этот тоже едва на ногах стоит…

– За бражку вы ничего мне сделать не можете, – возмутился Якуб.

– Нет, но если бы мы завтра заскочили, то была бы не бражка, а самогон? – поинтересовался мусор.

– Ничего мне не докажете…

Участковый слегка усмехнулся.

– Это когда у нас Сочельник? Послезавтра? Ребята, а вылейте-ка эту бочку в канаву и хлоркой хорошенько присыпьте. Новой бражки он поставить уже не успеет. Так что здесь, на Майдане, в этом году праздники будут сухие.

– А чтоб тебя всего скрутило, борзой…! – заныл Якуб. – А кстати, кто меня заложил?

– Юзеф Бар… Что это, Вендрович?! Хотите, чтобы я служебную тайну выдал?!

Часом позднее оба старика сидели на лавке, мрачно глядя на замерзающую лужу бражки.

– А с хлоркой уже не удастся выгнать? – заговорил Сэмэн.

– Да ты чего, я ж бы людей потравил… Ничего не поделаешь, придется поить село из резервов… А этим слугам закона я еще покажу, – погрозил он кулаком в сторону милицейского участка.

– А что мы им можем сделать? – вздохнул Сэмэн. – Разве что у тебя еще остался тот ящик динамита от отца?

– У меня всегда чего-нибудь найдется, только… – И тут его глаза нехорошо блеснули. – Это какой у нас год? – спросил он.

– Год? Кажется, 1988, – буркнул в ответ Сэмэн. – Ну да, это ж недавно мы мне девяносто пять праздновали. А ты чего спрашиваешь?

– Это же год святого Николая, – напомнил ему приятель. – Во всяком случае, он обещал.

– Ты гляди, точно! – обрадовался Сэмэн. – Я совершенно забыл… А интересно, кто еще в него верит… Может ведь случиться, что он только к ним придет…

– Нет, он всегда ко всем приходил, – вспомнил Якуб. – Ничего не поделаешь, надо письмо писать.

– Святому Николаю? Ему только дети пишут.

– А мне – как? Нельзя? – разозлился экзорцист. – Каждый может…

Как только Сэмэн посеменил в свою халупу, Якуб устроился за столом. Перед тем он перетряхнул ящик и достал ручку-вставочку, еще от деда, и чернильницу с остатками еще довоенных чернил. С чердака он стащил пакет, хорошенько обернутый восковой бумагой. Он тщательно заслонил окно и вытащил из пакета… букварь. Память его не подвела.

На одной из последних страниц был изображен весь алфавит и даже рисунки: как следует вырисовывать, когда пишешь от руки.

Якуб отрезал кусок упаковочной бумаги и, послюнив перо, начал сосредоточенно калякать. Около полуночи закончил. Письмо вышло замечательное, целых четыре строчки. После этого он добавил подпись, чтобы Николай знал, от кого письмо поступило. Письмо положил на подоконник. Конечно, было бы лучше отослать по почте, но адреса он не знал. Впрочем, конверта у него тоже не было.

А утром Сочельника перед домом Якуба остановились санки, запряженные четверкой оленей. Святой Миколай спрыгнул с козел и зашел в халупу.

– Якуб, сколько лет, сколько зим, – поздоровался он.

Они пожали друг другу руки. Экзорцист выставил бутылку сливовицы. Выпили, налили по новой, потому что после первой ведь не закусывают… Потом выпили по третьей, ведь Бог троицу любит, потом по четвертой: дом ведь с четырьмя углами, а у коня четыре копыта. Затем по пятой, оно же на руке пять пальце, а в танке – три поляка, грузин и собака, потом по шестой: ведь раньше в неделе шесть рабочих дней было, а потом и по седьмой: в неделе все же таки семь дней, а клад вечно лежит в семи шагах от места, в котором его ищешь…

– То, о чем ты просил, противоречит всем предписаниям, – сказал Николай после восьмой. – Только, блин, раз ты и твой отец дважды спасли меня от гибели, то, думаю, мы прикроем глаза на параграфы.

– Мы же говорим не о том, что законно. Говорим о том, что возможно, – обрадовался Якуб.

– Короче, мешок действует так: суешь руку вовнутрь…

Бирский мрачно торчал в участке. Один-одинешенек. А что тут поделаешь? Бросали монету, кто будет дежурить в Сочельник, выпало ему. Народ в округе спокойный, скандалов не будет, но милиция на вский случай должна быть настороже… В принципе, следовало бы Вендровича арестовать до выяснения – вот сидел бы он сейчас в камере, было бы с кем поболтать, они даже могли бы, хотя это и против правил, выпить по рюмашке… А тут еще эти идиотские сплетни, что, вроде как, святой Николай появится. Самый настоящий. Он давно уже об этом слышал. Народ в округе ужасно суеверный…

Неожиданно кто-то постучал в дверь.

– Входите, – бравым голосом пригласил Бирский.

Подуло стужей, и в двери появился Святой Николай. Причем, самый настоящий, совсем не такой, каких рисуют на почтовых открытках. Алый плащ из расшитой золотом парчи, епископская митра на голове, в руке пастораль, на спине – мешок. Правда, в его фигуре было нечто до беспокойства знакомое…

– Привет, мусор, – произнес гость. – Желаю всего самого лучшего.

– Ты кто такой? – схватился Бирский за оружие.

– Не обманывай себя коммунист-атеист. Ты прекрасно знаешь, кто я такой… И подарочек тебе имеется… – Николай сунул руку в мешок. – А пожалуйста, – выложил он на стол новехонький автомат "Узи". – Со своей ржавой тэтэшкой можешь в ухе колупаться, а не гоняться за преступниками…

– Но такого же не бывает…

Милиционер ощупал оружие. Оно было самым настоящим: пальцы в металл не проваливались. А Николай выставил на стол бутылку шоколадного ликера.

– А тут: чтобы было чего почитать в свободную минутку, – положил он на стол стопку книжек. – И помни, чтобы мне не трогать Якуба Вендровича, потому что розгу получишь^[76], – погрозил святой пальцем и направился к выходу.

Совершенно обалделый участковый осматривал оружие… Вот это была штука, дружки с других участков будут только завидовать. Но ведь… Так нет же, Николай ушел! Холера, но ведь "узи" не исчезал. Или, все-таки, Николай существует? Бирский выпил стакашку ликера. Напиток был божественным на вкус. Бирский налил себе еще порцию…

А где-то через час перед участком с писком шин остановился патрульный автомобиль: летучая бригада из Люблина. Два инспектора вошли в помещение без стука.

– Проверка, – сообщил один из них, – предъявляя удостоверение.

– Участковый Бирский докладывает…

– Вольно. А это что за холера? – инспектор глядел на импортную волыну, все еще лежащую на столе.

– Докладываю, что это автомат.

– Вижу. И что он тут делает? В ваше снаряжение он никак не входит.

– Это святой Николай принес, – улыбаясь, доложил милиционер.

Инспектор как-то не разделял его веселья.

– Святой Николай? – процедил он сквозь зубы. – А ну дунь-ка в трубочку. Ха-а-арошие дела: левый ствол и больше трех промилле. Поедете с нами.

Второй же просматривал оставленные святым Николаем книжки.

– Сочинения Януша Корвина-Микке^[77], – буркнул он под нос. – Напечатанные в какой-то незаконной подпольной типографии. Так это что же, участковый, прямо рабочем месте против государства агитируете?

И он со злостью хлопнул книжкой по шкафу. Из шкафа на пол вылетел членский билет "Союза Реальной Политики" и – словно бабочки – два десятка банкнот по сто долларов.

Приближался Новый Год, так что зал в пивной был заполнен до краев. Якуб с Сэмэном сидели за своим личным столиком в углу. Их сопровождал какой-то приезжий, одетый в обширное пальто из верблюжьей шерсти. Ковбойская шляпа с широкими полями заслоняла лицо, богатая седая борода пряталась под галстуком, надетым на клетчатую фланелевую рубашку.

– Здаровье! – Якуб поднял кружку, и все выпили уже в седьмой раз. Дверь, ведущая на улицу, распахнулась, в пивную ввалился Бардак.

– Юзек, да что же это с тобой приключилось? – спросил кто-то из пьяниц, увидав дружка.

И правда, видок у Бардака был невеселый: рожа в синяках, сам весь помятый...

– По морде получил, – ответил он.

– И кто же это тебе так приложил?

– Святой Миколай розги мне принес, – пожаловался стукач. – Так еще сразу же их и испробовал...

Трое посетителей за угловым столиком с трудом сдерживали смех.

После довольно смешных (хотя, по сути своей, повторяющихся) похождений Якуба Вендровича предлагаю «нырнуть» в атмосферу Рождества военного, невеселого. Честно говоря, здесь нет ни святого Николая, ни Деда Мороза, ни даже Санта-Клауса. Но вот волшебство (языческое) имеется.

Написал этот рассказ замечательный автор Щепан Твардох (на русском, к огромному сожалению, не переведено ничего; хотя и не знаю, как можно адекватно перевести роман «Вечный Грюнвальд»?). Одна из его книг, «Морфин» (вместе с «Щепотью истины» Зигмунта Милошевского) была номинирована на премию Prix du Livre Européen / European Book Prize.

ЩЕПАН ТВАРДОХ

STILLE NACHT

(Szczepan Twardoch – Stille Nacht,

сборник «Deszcze niespokojne...»)

Две минуты восьмого. Фрицек подтянул повыше второе одеяло и глянул на кровать, стоящую рядом. Feldfebel еще спал. Тулуп, которым прикрылся командир, поднимался и опускался в ровном ритме. Парню уже не хотелось лежать в постели, но в домике было так холодно, что перспектива отбросить несколько одеял, чтобы в кальсонах и нательной рубахе добежать до ледяного мундира, казалась до такой степени неприличной, что он решил подождать, пока Шлиебекс встанет и прикажет разжечь печку. Когда глаза уже привыкли к темноте, Фриц увидел ёлку, которую еще вчера они поставили в углу комнаты и украсили вырезанными из цветной бумаги фигурками, цепочкой из фольги в которую мама завернула присланные на праздники бараньи колбаски и корейку.

Ну да – праздники! Сегодня Сочельник. Потому-то он все еще валяется в кровати, вместо того, чтобы уже час быть на ногах. Тем не менее, вспомнив про Сочельник, Фрицек загрустил. Первое Рождество без родных. Без младшего братишки, сестры, без деда и бабки, не увидит он и уйка^[78] Рудольфа, который живет в Берлине, и который всегда привозил своему крестнику замечательные подарки.

Еще год назад он и думать не думал об армии, когда сидел с родными за вечерей. Конопётка, вигилийная капуста, макувки и мочка^[79], которую терпеть не мог. Потом подарки, уек Рудольф привез ему духовое ружье, "люфтбиксу", как называют это оружие-игрушку в Силезии. Мама злилась, ведь шла война, мало того, что более серьезные вещи, так еще и ружье под ёлку – это плохой знак – а что станется, если его от армии не отмажут? Фрицеку на все эти бабские печали было наплевать, и перед пастеркой они в тайне отправились с уйком и батей пострелять из окна в видимый при тусклом свете фонаря пенек.

А сегодня духовое ружье лежит себе спокойненько, завернутое в промасленную тряпку на шранке^[80] в родительской спальне. Фрицек запретил младшему брату касаться его, разве что с отцом. Когда самого Фрицека мобилизовали, мама с ума сходила и при виде всего, что ассоциировалось у нее с армией, начинала хлюпать носом. Батя спрятал даже свои армейские штаны и куртку, которые он надевал, спускаясь в небольшую мастерскую в подвале.

Как же все это было давно! Фрицу казалось, будто он живет в этом домике с самого начала времен. Фельдфебель Шлиебекс никак не давал забыть, как Фрицеку повезло. "Слушай, Мушол, я свое отслужил четыре года в окопах первой войны". Шлиебекс не мог правильно выговорить фамилию "Мусёл", впрочем, в Soldbuche^[81] у парня было записано «Musscholl». Начиная свою тираду, которую Фрицек знал на память, унтер-офицер тыкал пальцем в висящий у левого кармана мундира Железный Крест, полученный им за какой-то геройский поступок во время окопной войны. «Это ж какая тебе везуха. Ровесники твои дохнут как мухи в России, а ты сидишь себе здесь, как у Бога за пазухой. Тепло, еда имеется, никто в тебя не стреляет. Эх, вот увидел бы ты хоть раз настоящую железную бурю, Мушол, обосрался бы так, что говно только в сапогах бы осталось», – бубнил Шлиебекс. И он был прав. Когда Фрицека призвали, мать заходилась от плача. Ничего удивительного – молодых силезцев, как правило, посылали на восточный фронт. Из класса Фрицека троих уже не было в живых, один числился среди пропавших без вести, шестеро сражалось в степях Украины, в Центральной России и под Ленинградом. Но у Фрицека имелся крестный. Как только парню пришло мобилизационное предписание, отец выслал брату телеграмму. Уек приехал через несколько дней, закрылся с отцом в кухне, и они долго разговаривали. Призывник с материю подслушивали под дверью, но братья беседовали очень тихо. Рудольф обладал в НСДАП^[82] определенным весом, работал в министерстве. К утру мать уже заметно успокоилась.

Только лишь когда Фриц приехал домой после первой учебки, мама проговорилась, что все устроили – он отправляется в Норвегию. В учебном лагере парень немного столкнулся с армией и не мог успокоиться – так хотелось драться! Он мечтал перевестись к танкистам, сам видел себя храбрым командиром с Рыцарским Крестом на груди. Тем временем, в Норвегии он не получит даже боевой нашивки. Ведь там ничего не происходит! В этом он винил родных. Из-за них он не станет героем. Но тут в отпуск с восточного фронта приехала пара ребят из его класса. Карлик^[83], наш красавец, спортсмен и храбрец Карлик... Встретились они возле костёла. У Карлика на мундире была прикреплена орденская ленточка, только Фриц на нее не глядел. Вместо этого он глядел на искалеченное лицо школьного товарища, на которого в свое время поглядывала не одна девчонка – сейчас у Карлика не было носа, а все лицо было покрыто шрамы от обморожений. Алоиз, с которым они сидели за одной партой, не сказал Фрицеку ни словечка. Они стояли перед входом в церковь. Лойзик схватил дружка за пуговицу мундира, покачал головой и ушел. Алоиз, самый верный приятель, с которым когда-то делился любыми тайнами! С того времени Фриц уже без печали думал о своем назначении на службу.