Текст книги "Очерки времен и событий из истории российских евреев. 1945 – 1970 гг. Книга 6"

Автор книги: Феликс Кандель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 37 страниц)

КНИГА ВРЕМЕН И СОБЫТИЙ

ТОМ ШЕСТОЙ

 

История евреев Советского Союза (1945 – 1970)

Научный редактор Марк Кипнис 

Автор благодарит всех, кто в разные времена помогал ему подбором материалов, советом, замечаниями или словами ободрения во время долгих лет работы над шестью томами «Книги времен и событий». Это – Т. Абрина-Кандель, И. Авербух, Д. Бейлина, Г. Бирин, М. Богомольная, Э. Валк, П. Гиль, А. Глузман, И. Гольденберг, Б. Деборина, проф. М. Занд, А. Зельцер, Б. Кандель, С. Кушнир, Л. Любарский, проф. Ш. Маркиш, И. Пинский, И. Светова, проф. И. Серман, А. Таратута, А. Торпусман, проф. В. Файн, М. Фербер, А. Фиглин, проф. Ш. Штампфер, проф. Ш. Этингер…

Эта книга – популярный рассказ об истории евреев Советского Союза – является хронологическим продолжением (и завершением) прежних работ автора на ту же тему. Книга охватывает период с 1945 по 1970 год: первое послевоенное время, усиление бытового и государственного антисемитизма, последние годы жизни И. Сталина, времена правления Н. Хрущева и Л. Брежнева – вплоть до того момента, когда стал возможным массовый выезд евреев из Советского Союза.

Следует непременно отметить: чем ближе повествование приближается к настоящему времени, чем больше очевидцев тех событий, тем больше опубликованных воспоминаний, которые нередко противоречат друг другу в датах, фактах и оценках. Человеческая память несовершенна, она подвержена личным пристрастиям со своими симпатиями и антипатиями, способными исказить общую картину, – а потому при использовании свидетельств современников невозможно избежать ошибок, которые автор надеется выявить и исправить в последующих изданиях этой книги.

Надо обратить внимание еще на одно немаловажное обстоятельство. В годы советской власти увидели свет воспоминания видных деятелей страны, располагавших уникальной информацией. Их книги проходили через строжайший цензурный контроль; содержание их мемуаров трудно считать достоверным, так как – по определению современника – "историки, партийные журналисты, военные… все наперебой учили… что и как должен вспоминать (мемуарист), о чем и каким образом размышлять".

Н. Мандельштам написала в конце 1960-х годов: "Как будут историки восстанавливать истину, если везде и всюду на крупицу правды наслоились груды чудовищной лжи? Не предрассудков, не ошибок времени, а сознательной и обдуманной лжи?.." Эта книга выходит в свет в начале 21 века, когда историки получили доступ во многие советские архивы, – но всё ли известно и сегодня, удастся ли, в конце концов, разгрести "груды обдуманной лжи", которые скопились за годы существования Советского Союза?..

Иерусалим, 2007 г.

ЧАСТЬ ПЯТНАДЦАТАЯ

Возвращение на освобожденные территории. Замалчивание Катастрофы. Еврейская жизнь в первые послевоенные годы

ОЧЕРК ШЕСТЬДЕСЯТ ДЕВЯТЫЙ

 Возвращение на освобожденные территории

1

А. Дубицкий (Рокитно, поселок Ровенской области, Украина):

"Всё, что было для меня так дорого и свято, – погибло, погибло навсегда и не воскреснет вновь.

Я завидую Ною, он погиб как герой вместе со своей женой. Он шел к яме вместе с Кларой, Люсечкой и Сусанночкой. Он громко произносил слова покаяния: "Ашамну, багадну, газалну…" ("Виновными были мы…"), а они повторяли за ним и с этими словами ушли из мира сего…

А я, ничтожный и ненужный человек, брожу вдоль разрушенных улиц Рокитно как тень. Влачу свое жалкое существование. Во имя чего?.. "

2

Еще шла война, которую во всем мире называли Второй мировой войной, а в Советском Союзе – Великой Отечественной; еще впереди были бои на фронтах, огромные жертвы и разрушения, а на освобожденных территориях уже подсчитывали потери, которые эта война принесла.

"В Бердичеве пылают пожары. При въезде в город стоит сожженный "Тигр". На Соборной площади кучи кирпича, битого стекла. Повсюду густой налет черной копоти. В уцелевших домах пусто, но кое-где уже появляются первые признаки возвращающейся жизни, начинают дымить трубы…"

"Мертвый одесский порт, темные улицы, электростанция взорвана… Страшные развалины: пустые коробки цехов, неровные, изгрызанные стены, груды кирпича, изогнутые балки перекрытий… кое-где струйки дыма…"

"И вот мы в Минске… Всё вокруг разрушено, много сожженных домов – остались лишь фундаменты да кирпичные трубы. От увиденного защемило сердце, хотелось плакать..."

"Тротуары города Ровно вымощены могильными плитами с еврейского кладбища, синагоги с зияющими дырами, без окон и дверей. Свитки Торы поруганные, изрезанные и изорванные на кусочки. Молитвенники, Библии, Талмуды свалены в кучу и загажены…"

"Еврейские дома в Серниках превращены в груды пепла. Оторванные двери, разбитые окна… Земля, на которой раньше возвышалась синагога, распахана и превращена в огороды…"

Е. Гехтман, из "Черной книги" (Браилов, Винницкая область):

"23 марта 1944 года в предвечерний час я увидел издали Браилов... Триста километров пришлось одолеть‚ пока я добрался сюда с другого участка фронта... На придорожном столбе мне бросилась в глаза табличка. По-немецки и по-украински было написано: "Город без жидов". Всё сразу стало ясно. Торопиться уже было некуда.

Я окликнул шустрого паренька‚ выглянувшего из хаты‚ велел ему взять топор и срубить столб с этой надписью.

– Разве можно это сделать‚ дядя?

– Не только можно‚ но обязательно нужно срубить‚ – сказал я. – Надпись не соответствует действительности. Видишь‚ я пришел в Браилов‚ значит один еврей там уже будет...

Я хожу по местечку‚ совершенно уцелевшему‚ во многих домах сохранились даже стекла в окнах‚ но не встречаю ни одного живого человека... Только одичавшие кошки изредка перебегают пустую улицу. Иду дальше‚ и мне страшно повернуть голову направо: там должен стоять дом‚ в котором я родился...

Подхожу к окнам, рассматриваю стены‚ сохранившие следы крови‚ свалявшийся пух из подушек на полу‚ и мне не о чем уже расспрашивать. Да и кого спросить? По соседству жил Иосиф Суконник‚ дальше работал шапочник Груцкин‚ вот квартира Лернера‚ Гольдмана‚ Лумера‚ Харнака – никаких следов жизни...

Вдруг кто-то окликнул по-еврейски:

– Товарищ Гехтман!

Ко мне бежало пять человек – трое мужчин‚ одна женщина‚ еще девочка-подросток... Это были чуть ли не единственные жители Браилова‚ оставшиеся в живых...

Мне пора было уезжать.

– У меня к вам большая просьба... – сказал портной Абрам Цигельман. – Я остался на старости совсем одиноким – без семьи‚ без друзей‚ без родных. Жить не для кого. Но у меня кипит злость в душе... Я не хочу‚ чтобы Браилов был без евреев‚ я останусь здесь. Пусть первое время даже один... Помогите вернуть мою швейную машину‚ я ее узнал в доме бежавшего полицейского. Можете не беспокоиться‚ портной Цигельман сумеет заработать на жизнь. А в свободные часы я буду сидеть там‚ на мельнице‚ у ямы. Там похоронено всё‚ что у меня было‚ там ведь и все ваши...

Через несколько часов швейная машина была водворена в дом Цигельмана. Когда я уезжал‚ в местечке слышался ее прерывистый стук. Единственный портной Браилова приступил к работе..."

3

Закончилась та война, и живые вернулись к живым, утешились, как смогли, наверстали упущенное, как сумели, а убитые так и остались лежать на необозримых погостах мира, и среди них – погибшие напоследок, в последние дни боев, словно где-то не сходился баланс и кому-то еще недоставало жертв для круглого счета.

Это была поистине великая победа, оплаченная невероятным количеством жертв. Советский Союз потерял на фронтах и в тылу 26‚6 миллионов человек (без учета людских потерь от снижения рождаемости во время войны и повышенной смертности в послевоенные годы). Войска противоборствующих сторон прошли с ожесточенными боями от западных границ СССР до Москвы и Сталинграда, затем в обратном направлении, что привело к огромным потерям среди гражданского населения страны.

Погибло почти 18 миллионов мирных жителей, в два раза превысив потери Красной армии на всех фронтах. Это были убитые от бомбежек и артиллерийских обстрелов, умершие на каторжных работах в Германии, замученные в лагерях уничтожения, расстрелянные во время карательных акций на оккупированных территориях. К этому перечню следует добавить партизан, павших в боях, жителей блокадного Ленинграда, умерших от голода, граждан в тылу, не выдержавших испытаний военного времени, а также погибших в лагерях ГУЛАГа и в результате депортаций немцев Поволжья, калмыков, чеченцев, ингушей, крымских татар и других высланных народов.

Убыль населения страны после той войны составила почти 14% от довоенного его количества; в Белоруссии погиб каждый четвертый житель республики, огромны были потери населения на Украине и в западных районах РСФСР. В Краснодарском крае население сократилось на 18%, в Ставропольском крае – на 22,4%, в Воронежской области – на 28%, в Курской – на 24,3%, в Сталинградской – на 30,1%, в Ростовской области – на 31%.

За годы войны были полностью или частично разрушены и сожжены 1710 городов и поселков Советского Союза, более 70 000 сел и деревень, 32 000 фабрик, заводов, электростанций; взорваны мосты, плотины и 65 000 километров железнодорожных путей; уничтожены школы, театры, музеи, библиотеки, больницы, без крова осталось 25 миллионов человек.

В РСФСР оказались разрушенными около 3 миллионов зданий. На Украине лежали в развалинах почти все города и поселки, пострадало более 28 000 сел и деревень, около 10 миллионов человек оказались без крыши над головой. В Белоруссии были уничтожены около 200 городов и 9200 деревень, 3 миллиона жителей лишились своих жилищ. В Молдавии пострадали от бомбардировок, пожаров и уличных боев Кишинев, Бельцы, Тирасполь, Бендеры; в Латвии – Рига, Даугавпилс, Резекне; в Литве – Вильнюс, Клайпеда, Шяуляй; в Эстонии – Таллин, Тарту, Нарва.

Немцы увозили в Германию иконы, фарфор, бронзу, картины, редкие книги, рукописи и другие ценности из церквей, библиотек и музеев. Были уничтожены или повреждены сотни памятников истории и культуры Ленинграда, архитектурные ансамбли его пригородов – Павловска, Петергофа и Царского Села. В Новгороде пострадали памятники древнерусской архитектуры; в Софийском соборе сняли кресты, содрали золоченые листы с купола, увезли в Германию старинные иконы и рукописи. Нацисты разгромили усадьбу Л. Толстого в Ясной Поляне, разрушили музей П. Чайковского в Клину, в поселке Полотняный Завод сожгли дом-музей А. Пушкина, в Калуге – дом-музей К. Циолковского.

Были уничтожены или вывезены из страны архивы многих городов. Книги из библиотек отправляли на переработку на бумажные фабрики, книгами отапливали помещения и мостили дороги, чтобы автомобили не застревали в грязи. В Калинине сгорела областная библиотека – 500 000 томов; в Одессе уничтожили библиотеку, в которой было 2 миллиона книг.

4

27 января 1945 года части Красной армии вошли в лагерь уничтожения Освенцим. 11 апреля американские войска освободили узников Бухенвальда, еще остававшихся в живых. 15 апреля англичане заняли Берген-Бельзен. 5 мая американцы вошли в Маутхаузен, а 8 мая заключенные Терезиенштадта увидели солдат Красной армии. Война в Европе закончилась, подошло время подсчитывать общие потери и потери еврейского населения.

Примерно 6 миллионов евреев погибло от рук нацистов и их помощников‚ среди них – более одного миллиона детей. Их уничтожали в Польше и Советском Союзе, в Румынии, Венгрии и Чехословакии‚ в Германии и Австрии‚ Греции‚ Франции‚ Югославии, в странах Северной Африки.

По приблизительным подсчетам, погибло не менее 2 миллионов 700 000 евреев на территории СССР; это составило более 50% еврейского населения, находившегося в стране к первому дню войны. На Украине уничтожили 60% еврейского населения, в Белоруссии – до 80%, в Литве – 95% довоенного количества; большие потери понесли евреи РСФСР, Молдавии, Латвии и Эстонии.

Уцелела часть евреев в румынской зоне оккупации на юге Украины, уцелели евреи в партизанских отрядах, а также скрывавшиеся по поддельным документам, прятавшиеся у местных жителей и те немногие, которым удалось выжить в гетто, рабочих лагерях и лагерях уничтожения.

Исследователи подсчитали, что на захваченных территориях СССР погибло не менее 13,7 миллионов советских граждан разных национальностей. Из них преднамеренно истребленных – 7,4 миллионов, умерших на принудительных работах в Германии – 2,2 миллиона, погибших от жестоких условий оккупационного режима – 4,1 миллиона. Среди преднамеренно истребленных евреи СССР составили не менее 35%, среди общего количества жертв на оккупированных территориях – около 20%. (Повторим сказанное прежде: народы СССР потеряли на фронте, в оккупации и в тылу 26,6 миллионов человек. Евреи составили среди них более 10% общих людских потерь, насчитывая перед войной 2,5% населения страны).

Жертвами нацистов оказались граждане разных национальностей, но лишь еврейское население убивали повсюду планомерно, систематически, беспощадно – за то, что они родились евреями. Спасения не было никому. Каждый еврей, даже принявший иную веру, считался врагом от рождения и был приговорен к уничтожению.

Александр Куперман (Бершадь, Украина): "Мы с мамой подсчитали погибших среди самых близких и родных на фронтах, в гитлеровских концлагерях и гетто – 93 человека…"

Елизавета Бруш (Бар, Украина): "Всего в гетто погибло наших родных – 106 человек, на фронте – 38…"

Ефим Давидович (Минск): "В этой могиле лежат мой отец и моя мать, три брата, 78 близких родственников. Моей матери было 39 лет, а братья – совсем мальчишки. Мертвые остаются молодыми…"

Ефим Зайденберг: "Кроме меня бежали из гетто и остались в живых Поля Кантор, Эстер Гольцман, Фишл Шмайгер, его сестра Аня Шмайгер-Кияновская и Боря Шраер. Еврейское местечко Любар исчезло, дома разобрали и уничтожили…"

"Товарищ, – останавливаю кого-то, – не знаете ли вы, где здесь можно встретить евреев?" – "Жидов? – В меня упирается пристальный, изучающий взгляд. Затем указательный палец тычет в небо: – Они все там…"

Из писем И. Эренбургу:

"Я – солдат, защищал Ленинград и воевал за Харьков, форсировал Днепр и дрался за Днестр. Я побывал в родном местечке. Горе, великое горе! Вместо жителей я нашел яму возле железнодорожной насыпи, где расстреляно и живьем закопано 1700 человек. Все, кто остался в живых… две обезумевшие от ужаса женщины и несколько детей…"

"Я проехал почти всю Эстонию, Литву и Польшу, и нигде не встретил ни одного еврея, только домики в городах и местечках будто плачут по своим обитателям… За что нас везде преследуют? Почему мы вечно гонимы?.. Неужели мы хуже других народов?.."

5

Ружка Корчак (Вильнюс, первые дни после освобождения):

"Как и прежде, на рынке полно народу. Торговки завертывают селедку в страницы, вырванные из книг Танаха. Под лотками свалены разодранные тома из знаменитой еврейской типографии братьев Ромм…

После освобождения города вынырнули прятавшиеся евреи… Некоторые из них почти год прятались в канализационных трубах в уверенности, что на поверхности нет ни одного живого еврея и все уцелевшие – в подземелье… Их лица, обтянутые зеленоватой кожей, кривит улыбка, смахивающая скорее на гримасу, когда они представляются: "Мир зейнен ди иден фун ди канален" ("Мы – евреи из канализации")…

Позади меня идет женщина с мальчиком; я внезапно улавливаю, что мать разговаривает с сыном на идиш. Стою посреди улицы и плачу – сподобилась увидеть живого еврейского ребенка…"

Еще шли бои на фронтах, а в освобожденные районы уже возвращались евреи из эвакуации, возвращались и уцелевшие в лагерях, лесах и укрытиях. Они торопились в надежде, что их родные уцелели и тоже вернутся; они ждали месяцами, но никто не появлялся – в их домах жили чужие люди, ели за их столами, спали в их кроватях, носили их одежды, чужие дети пользовались игрушками их погибших детей. Стены вокзальных помещений были испещрены надписями с именами и адресами; возле них стояли люди и читали эти надписи в надежде узнать хоть что-нибудь о пропавших родных и друзьях.

Ида Осиновская: "В начале 1944 года опухшие от голода, без вызова, где на подводе, где в теплушках с солдатами – добрались до Каховки. Дом наш был разбит. Мы жили у соседей, мама помогала копать картошку…"

Нисан Пейсах (местечко Новоселица, Бессарабия): "Наш дом стоял одинокий, пустой, без окон и дверей. Повсюду были горы мусора, неубранный хлам. На чердаке среди мусора я нашел старую фотографию моей бабушки Гитл. И это всё…"

Днепропетровская область: "Нас‚ еврейских колхозников‚ вернувшихся из эвакуации‚ встретили очень враждебно и отказались впустить в наши дома..."

Давид Стародинский (прошел через гетто, лагеря смерти, совершал неоднократные побеги вплоть до возвращения в Одессу):

"В дом, где я родился и прожил восемнадцать лет, меня не пустили. Квартира была занята…. Мебель, одежда и прочее – разграблено. Никого из родных, ни матери, ни отца. Голодный, в жалких лохмотьях…

Жилье мне не вернули. Скитался, где придется. Чтобы не умереть с голоду, работал сторожем в столовой, где меня немного подкармливали... Рассчитывать на чью-либо поддержку было бессмысленно. Всё пришлось создавать своими силами..."

Евреи присылали письма и телеграммы в Еврейский антифашистский комитет (ЕАК), С. Михоэлсу и И. Эренбургу о невыносимых условиях существования в освобожденных районах‚ просили немедленной помощи.

Из города Полонного на Украине: "Спасите нас от голода. Пришлите посылку с одеждой и продуктами. Стыдно просить‚ но выхода нет..."

Из Одессы: "Три года был в эвакуации‚ недавно вернулся в родной город. Вещи и мебель в моей квартире разграбили‚ квартиру заняли. У меня два сына–офицера защищают родину‚ а я семь дней валялся в парадном‚ пока сосед не пожалел и не впустил меня в свою квартиру..." – "Вернулась в Одессу из гетто… в лохмотьях, совершенно нищая, и ничего не нашла из своих вещей… Мерзну целый день, мерзну и всю ночь, так как я совершенно раздета, и постелью служит только то, что на мне. Всё время простуживаюсь и болею…"

Из Могилева-Подольского: "Требуется срочный приезд представителей Еврейского антифашистского комитета. Срочный! Промедление для многих смерти подобно..."

В мае 1944 года руководители ЕАК направили докладную записку В. Молотову, заместителю председателя Совета народных комиссаров СССР:

"Изо дня в день мы получаем из освобожденных районов тревожные сведения о чрезвычайно тяжелом моральном и материальном положении оставшихся там в живых евреев‚ уцелевших от фашистского истребления. В ряде местностей (Бердичев‚ Могилев–Подольский‚ Балта‚ Жмеринка‚ Винница...) многие из спасшихся продолжают оставаться на территории бывшего гетто. Жилища им не возвращаются. Не возвращается им также опознанное разграбленное имущество..."

В. Молотов направил это письмо наркому НКВД Л. Берия‚ и тот предложил "принять необходимые меры помощи" в освобожденных районах – "по трудовому и бытовому устройству… евреев‚ подвергшихся особым репрессиям со стороны немецких оккупантов".

6

Узники гетто и лагерей, вернувшись в родные места, вновь повстречались с бывшими полицаями и с теми соседями, которые в годы оккупации вели себя не лучшим образом по отношению к евреям.

Западная Белоруссия: "В Пружанах кое-кто испугался, увидев меня, пришедшую с того света, свидетельницу темных дел некоторых людей…"

Винницкая область: "На нас (узников гетто) часто нападали наши нееврейские сверстники и издевались как могли. А после войны мы ходили с ними в одну школу. И хоть теперь они вышли в люди, забыть это невозможно…"

Виктор Файнштейн, Харьковская область:

"Сын хозяйки, у которой мы снимали квартиру (Иван Мандрык, по уличному прозвищу Кривой)… выгнал нас из квартиры ("Гэть з хаты, щоб у мэнэ нэ воняло жидивськым духом!..")

Полицай Михайловский… застрелил маму выстрелом в спину. Соблазнился кавказской пуховой шалью, подарком моего старшего брата, сделанным перед войной… Мама долго лежала на снегу, потом ее засыпало снегом, потом, вероятнее всего, снесло в половодье…

После войны Михайловский работал охранником на заводе. На его совести еще несколько жизней… В 1950 году мы с группой ребят решили его повесить, но старика дома не оказалось, а повесить старуху я не дал…

С Иваном Мандрыком я тоже встретился через несколько лет после войны. Он пытался заговорить со мной, но я испугался, что не сдержусь, и отошел…

Все они уже умерли…"

С. Боровой, историк (после возвращения в Одессу): "Спрашиваю, как жилось? Она ответила, что только первые дни оккупации были тревожными, потом жилось на так плохо и было спокойно… "Очевидно, после того, как убили всех евреев". Она смутилась, и мы потеряли взаимопонимание…"

Полина Пекерман (Чуднов, Житомирская область):

"Что я видела? У меня не было ни детских, ни девичьих лет, ничего не было. Прошло пятьдесят лет, и нет ни одного дня, чтобы весь пережитый ужас не стоял перед моими глазами – как нас вели убивать, как полицаи убивали, закапывали живыми… В Чуднове есть колодец в парке. Там, в этом колодце, лежали только маленькие дети, которых живыми бросали в него, а потом засыпали хлоркой. Живыми…

В парке было четырнадцать ям. Я знаю, где третья яма, там моя мама… Еще помню: на дереве сидел мальчик лет восьми-девяти. Полицай его тоже увидел… как в птенчика, выстрелил в мальчика, он камнем упал вниз, а полицай кинул его в яму, уже полную…

Больше зверствовали полицаи. Когда эти молодые бандиты, головорезы, что с нами за одной партой сидели, убивали, так даже немец, что там стоял, отворачивал голову… А потом они уехали в Америку, в Канаду. Сейчас они приезжают сюда – большие люди с большими деньгами…"

7

14 марта 1945 года в Московской хоральной синагоге – при огромном скоплении публики – провели панихиду по жертвам Катастрофы. В зале висел транспарант со словами на иврите "Народ Израиля жив", и певец М. Александрович вспоминал:

"В ту пору Всемирный совет раввинов… принял решение почтить память шести миллионов евреев, загубленных нацистами, специальными траурными богослужениями во всех городах, где жили евреи. Желая сохранить лицо перед Западом… Сталин разрешил московским евреям провести траурный молебен в синагоге. Меня пригласили петь "Эль мале рахамим…" (заупокойную) и некоторые другие молитвы…

В синагогу явились маршалы, генералы и прочие высокие чины. Пришла жена Молотова Полина Жемчужина. Почтили своим присутствием представители ЦК партии и Совета министров… Журналистам разрешено было фотографировать. Очевидно, это и было главным для советского правительства… показать Западу равенство всех наций и свободу вероисповедания в Советском Союзе…

Двадцать тысяч человек собралось на поминальную службу, синагога же вмещает не более тысячи шестисот. Остальные стояли на улице – служба транслировалась по радио. Движение транспорта в районе синагоги закрыли, дежурила конная милиция.

Передать, что творилось в синагоге, я не берусь. Не хватает слов. Женщины падали в обморок, бились в истерике, многих выносили на улицу, где поджидали машины скорой помощи. Да что женщины! Не выдерживали и мужчины. Рыдания заглушали службу.

Я закончил молитву почти без пения, задыхаясь от слез… Мы оплакивали не только своих близких. Мы оплакивали свой народ…"

В апреле 1946 года в московской синагоге повторили поминальную сужбу по евреям, погибшим в Катастрофе, но через год этого уже не произошло.

И далее, из воспоминаний М. Александровича: "В 1947 году представление отменили. Я получил письмо из Комитета по делам искусств, гласившее, что мне, заслуженному артисту РСФСР, негоже выступать в синагоге".

Катастрофа смела цивилизацию восточноевропейских евреев, которая существовала до этого сотни лет, сохраняла религию и традиции, образ жизни, будничные и праздничные одежды, блюда еврейской кухни, мелодии и легенды, а главное, сохраняла веру в духовные ценности, ту преемственность поколений, которая позволяла выживать в окружении враждебных порой властителей и недружелюбного окружения.

Циля Сегаль (из книги "Утерянные ключи"):

"Уходя из Витебска в ночь накануне падения города, папа взял с собой ключи от квартиры, в которой оставалось почти всё нажитое родителями немудреное добро… Эти ключи "провоевали" с отцом четыре года: уходя на фронт, он надеялся, что ему доведется освобождать Витебск… и сохраненным ключом он откроет дверь нашей квартиры…

Папе не повезло: не довелось освобождать родной город. Но повезло в главном: он вернулся с фронта. Вернулся и… привез с собой ключи… А летом 1947 года поехал в Витебск.

Город встретил его руинами. На месте нашего дома зияла большая воронка, в груду мертвых развалин превратился обжитой, дружелюбный двор. В немногих уцелевших домах были уже другие, незнакомые жители. Они ничего не знали о бывших хозяевах квартир. Знали только одно: евреев выгнали из домов и где-то за городом расстреляли…

Отец возвратился мрачный, какой-то опустошенный. Тяжело вздохнув, он горестно сказал: "Нет больше Витебска" и бросил ключи на стол. Потом они куда-то затерялись…"

***

Ир. Эренбург, журналистка (Одесса, март 1945 года):

"Веселое беспечное население недовольно приходом советских войск: при румынах была частная торговля, полно товаров, а какая мануфактура! Евреев они, правда, расстреляли, но сделали это под нажимом немца, а сами никому зла не делали. И за хлебом не надо было стоять в очередях…

Поместили меня в гостиницу "Красная". Вечером рассказ горничной: "Румыны изящные, чудесно одетые. Наши сразу переняли моду, завили надо лбом кудряшки. Румынки наших презирали, а их мужья жили с нашими девушками… Базар был замечательный, сидит баба, а рядом стопки яркого ситца по 60 марок. Такого мы не видели"…"

***

Нюма Анапольский, Украина (спасся во время расстрела, бежал из гетто, прятался в лесу, голодал, пережил зиму с сильными морозами):

"В феврале 1944 года местечко Корец было освобождено Красной армией. В неполных восемнадцать лет мы пошли на фронт. За долгие годы впервые получили возможность помыться в бане, надеть чистое солдатское белье, одежду, обувь. Стали есть солдатскую кашу с солью и хлебом, вкус которых мы уже забыли, пили сладкий чай и, конечно, наибольшей радостью было то, что нам дали в руки автомат и повели в бой.

Минуты первого боя для меня и моих друзей стали незабываемыми – до этого мы были беспомощными, гонимыми мальчишками, а теперь настал тот счастливый момент, когда я смог выпустить первую автоматную очередь по своим мучителям, заявить о своей непокоренности…"

***

Яков Хейфец, Витебская область: "Я перешел линию фронта, был проверен в двух спецлагерях и вернулся в действующую армию (автоматчик-десантник). Приходилось брать в плен фашистов и на Украине, и в Белоруссии, в Латвии, Литве, но я не расстрелял ни одного. И это после всего пережитого…"

***

Феодосия, Крым (после освобождения):

"В дощатом мезонине во дворе гестапо лежала груда одежды… В кармане детского пальтишка я нашел свернутую в трубочку общую тетрадь, на каждой странице которой наклеены почтовые марки. Это была, очевидно, самая необходимая вещь, которую захватил с собой отправлявшийся "на переселение" неизвестный еврейский мальчик.

Когда-нибудь… я пошлю этот альбом на международную филателистическую выставку, чтобы никто и никогда не мог и не смел забывать о гитлеровских убийцах…"