Текст книги "Солдаты империи: Беседы. Воспоминания. Документы"

Автор книги: Феликс Чуев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 34 страниц)

– В 1942 году я был участником всех переговоров по второму фронту, и я первый не верил, что они это могут сделать. Я был спокоен и понимал, что это для них совершенно невозможная вещь. Но, во-первых, такое требование нам было политически необходимо, а, во-вторых, из них надо было выжимать все. И Сталин тоже не верил, я в этом не сомневаюсь. А требовать надо было!.. Для нас их бумажка имела громадное политическое значение. Ободряла, а это тогда много значило… От них ждать помощи в деле защиты социализма? Большевики были бы такие идиоты! А вот чтобы их прижать: вот вы какие подлецы, говорите одно, а делаете другое, это и перед их народом ставит их в трудное положение, народ-то все-таки чувствует, что русские воют, а они – нет. Потом, не только не воюют, но и пишут, и говорят одно, а делают другое, это их разоблачает перед народом: что же вы жульничаете? Веру подрывает в империалистов. Все это нам очень важно… Конечно, мы не верили в такой второй фронт, но должны были его добиваться. Мы втягивали их: не можешь, а обещал…

Подписать коммюнике об открытии второго фронта Черчилль наотрез отказался.

Другой важной задачей для Молотова было добиться заключения договора между СССР и Великобританией, и этого он добился.

Я подписал договор в Лондоне в присутствии Черчилля,– говорит Молотов.– Подписывал Идеи и я – о союзе, об организации союза стран для подготовки мира в будущем; о том, чтобы совместно кончить войну и совместно организовывать мир…

Жили в Чекерсе. Километров пятьдесят– шестьдесят от Лондона. И там я устроил обед в первый день приезда. Черчилль и Идеи были, я и мои. Какой-то небольшой сад. Небогатое старинное здание. Подарил, значит, какой-то старый дворянин правительству – пользуйтесь! Резиденция премьер-министра. Ванная есть, а душа нет. Вот я у Рузвельта был, я же ночевал в Белом доме. У Рузвельта устроено все по-настоящему, у него и ванна с душем… Черчилль в Москве умилялся, что у нас вода течет из кранов в изобилии и, когда умываешься, не принято затыкать раковину…

Мы настаивали на документе о наших послевоенных границах,– продолжает Молотов.– Деталей не помню, а сущность помню, конечно. Мы настаивали все время, я напирал на это. Сталин в 1941 году, потом я прилетел с проектом в 1942-м… Черчилль: «Это мы никак не можем». Я так и вертелся туда-сюда. Послал Сталину телеграмму. Отвечает: «Согласись без этого». Я – вперед. Все упиралось в признание за нами Прибалтики. Они не соглашались. А когда мы от этого отошли, – конечно, это было необходимо в тот момент,– они удивились. Черчилль был поражен. Идеи обрадовался очень, что мы пошли ему навстречу.

Когда Идеи приезжал, Сталин все время на самолюбие бил, что тот сам, без консультаций, не может решить этот вопрос…

Пришлось нам уступить. Оставить этот вопрос открытым. Открытым. Вот только теперь, в нынешнем положении, Англия и Америка впервые официально признали наши границы с Прибалтикой. Поздно, но признали…

Президент Форд сказал: «Безобразие, что Прибалтика до сих пор не имеет независимости, но политика требует не вмешиваться».

То, что американцы признали Прибалтику нашей,

большой шаг в нашу пользу. Они ни за что не хотели. Шаг вперед, большое дело.

…Частично выполнив свою задачу в Лондоне, «мистер Браун» собрался лететь в Вашингтон. Англичане дали своего радиста, веселого толстяка Кэмпбела с большим желтым портфелем, где, как он выразился, у него «лежит все радио мира». Так у Пусэпа, честно говоря, вопреки желанию, появился новый, четырнадцатый член экипажа– радист, который впоследствии хоть и не всегда мог связаться по радио с нужным аэродромом, но сразу после знакомства начал свою деятельность с безмолвного, но понятного во всех концах земного шара жеста, и весь экипаж направился в бар…

Когда самолет подготовили к дальнейшему полету, в диспетчерской аэродрома появилась необычная надпись мелом на доске: «Самолет ТБ-7, командир Пусэп, прибыл из Советского Союза, направляется в Исландию».

Да, следующая посадка намечалась в Исландии, а конечный пункт маршрута английской службе движения знать было необязательно.

Дальнейший полет проходил над океаном, и «мистеру Брауну», как и другим пассажирам, пришлось надеть на себя «мисс Мэй» – спасательный воротник, который, когда его надували, оттопыривался на груди и, по утверждению знатоков, был очень похож на бюст голливудской кинозвезды мисс Мэй.

Дали нам резиновые лодки, скамеечки поставили,– вспоминал Молотов.

Мне рассказывал Пусэп,– говорю я Молото-ву,– что англичане, разрабатывавшие маршрут от Лондона до Америки, дали вам такую конечную точку, чтоб вы там не сели. Но во время промежуточной стоянки в Рейкьявике Пусэп познакомился с американским полковником Арнольдом, который, узнав, что русские собираются сесть на острове Ньюфаундленд, сказал: «Не летите туда. Вы там не сядете. Там все время меняется погода. Садитесь вот здесь.– И Арнольд отметил на карте аэродром Гус-Бей. – Только никому не говорите, что я вам посоветовал. Это наш секретный аэродром. Там еще идет строительство, условия спартанские, но виски и консервы имеются.

Я знаю, кого вы везете, – добавил американский полковник. – Не летите на Ньюфаундленд, куда вам предлагают англичане, вы там в тумане разобьетесь, а в Гус?Бее сядете нормально».

«Я, конечно, – признался Пусэп, – летел по трассе, утвержденной командованием – на Ньюфаундленд. Вдруг этот американец – провокатор? Но летел осторожно и убедился, что он прав. Отвернул от туманов и сел в Гус-Бее, что было полной неожиданностью для союзников. Когда американцы спрашивали нас, как мы нашли их аэродром, мы отвечали: «По сигналам радиовещательных станций». Никогда не забуду полковника Арнольда.

Вот этого я не знал,– говорит Молотов.– Да, англичане очень не хотели, чтоб я летел к Рузвельту.

Можно себе представить, что творилось на аэродроме Гус-Бей, когда приземлился невиданный бомбардировщик с красными звездами! Среди подбежавших к самолету оказались украинцы и русские аляскинцы, строительные рабочие.

На борту– народный комиссар иностранных дел Советского Союза, – сказал командир корабля.

Подъехал начальник базы и сразу пригласил всех за общий стол. Недостатка ни в спиртном, ни в консервах не было – ив этом оказался тоже прав полковник Арнольд. После многочисленных тостов за победу советско-американского оружия и за американо-советскую дружбу пошел обмен сувенирами.

«Пуговицы от мундиров, зажигалки, даже спички переходили из рук в руки,– вспоминал Пусэп.– Смотрю, один американский лейтенант уже пытается отвинтить с моей гимнастерки орден Красной Звезды».

Молотов заметил это и выручил Пусэпа:

Давайте мы запишем вас в нашу дальнюю авиацию, – сказал он американцу, – вы полетаете, как он, побомбите Берлин, и мы вам дадим точно такую же звезду и, может, даже не одну.

Лейтенант сразу стал серьезным, и у него пропала охота отвинчивать русский орден.

В это время в столовую вошли штурманы Романов и Штепенко, побывавшие на метеорологической станции, и сказали, что до Вашингтона по всей трассе яркая, солнечная погода. Взлет!

Однако дул сильный встречный ветер, и, если 3000 километров над океаном самолет преодолел за восемь часов, то теперь то же время потребовалось на ос-!авшиеся 2000 километров. К тому же спустился туман, и пришлось лететь на высоте всего нескольких сот метров над землей. Моторы настолько иерегре-иись, что на их обшивке, как говорят в таких случаях пилоты, можно было жарить картошку. Один мотор пришлось выключить, когда до Вашингтона оставалось 50 миль, на другом сбавили обороты. Оставалось два мотора, работавшие на полных оборотах, но Пу-сзп отлично посадил машину. По его выражению, самолет был похож на пирожок, который окунули в горячее масло…

Нашу правительственную делегацию встретили государственный секретарь США Корделл Хэлл и посол СССР М. Литвинов. «Мистера Брауна» повезли в Белый дом…

А вокруг летчиков собралась толпа американских офицеров– фотографировали, просили автографы… Наконец штурман Романов на ломаном английском объяснил, что они очень устали и хотели бы отдохнуть. Но американцы, видимо, неправильно его поняли и привели экипаж в помещение с огромным количеством бутылок… И только после тостов над гостями сжалились, и они проспали шестнадцать часов подряд…

Один из советских дипломатов, встречавших Моло-гова в Вашингтоне 29 мая 1942 года, отмечает, что Вячеслав Михайлович был очень бледен и показался нездоровым. Конечно, полет из Лондона через Исландию в Вашингтон был длительным и тяжелым. Но несмотря на усталость, Молотов в тот же день встретился в Белом доме с президентом Рузвельтом.

Переговоры шли четыре дня.

Расскажу о них подробнее.

После обычной церемонии представлений и приветствий Молотов с присущей ему краткостью поделился впечатлениями о перелете и сразу же перевел разговор в деловое русло. Он пожелал подробно обсудить военное положение, главным образом на советско-германском фронте, и принять конкретные решения.

Рузвельт согласился, что главным врагом является Гитлер, поэтому на Тихом океане следует занимать

только оборонительную позицию. Но как убедить в этом некоторых деятелей США? К тому ж неизвестно, куда японцы бросят скопление своих военных кораблей– на юг против Гавайских островов и Австралии или на север против Аляски или Камчатки? Молотов заметил, что Камчатка будет обороняться, но Красная Армия не сможет выделить для ее защиты необходимое количество войск и оружия.

А какими сведениями располагает господин Молотов об обращении нацистов с советскими военнопленными? – спросил Рузвельт.

Судя по данным, полученным не только от советских разведчиков, но также из польских и чешских источников, с русскими военнопленными обращаются жестоко, бесчеловечно. Об этом сообщили и 25 советских военнопленных, бежавших из Норвегии в Швецию. Немцы не считают себя связанными какими бы то ни было соглашениями, хотя Советский Союз, насколько мог, действовал в соответствии с Гаагской конвенцией.

Мы столкнулись с аналогичной проблемой в связи с американцами, попавшими в плен к японцам,– заметил президент.– Питание их ограничено японским армейским пайком, что равносильно для американцев голодному пайку.

«Если б наших хоть бы так кормили!» – подумал Молотов, но ничего не сказал.

А вы не заметили, что увеличилось число сообщений об ухудшении морального состояния Германии? – спросил Рузвельт.

Да, увеличилось,– согласился Молотов, но не высказался по поводу их значения.

Президент заговорил о Японии. Молотов сказал:

Японцы стараются всеми способами мешать переброске дивизий из Сибири на германский фронт, и будут продолжать угрожать Сибири, связывая там наши войска.

Рузвельт заинтересовался применением отравляющих веществ. Советский нарком сказал, что немцы перебрасывают на русский фронт большое количество таких веществ, но пока их не применяли…

В шесть часов вечера первая беседа закончилась. В кабинет вошел камердинер и увез сидевшего в коляс

ке президента. Рузвельт был в элегантном белом костюме, а ноги его, как всегда, были покрыты клетчатым пледом. Молотову показали приготовленную для него комнату в Белом доме…

А уже через час и сорок минут переговоры продолжились за обедом и затянулись до полуночи.

Рузвельт говорил о своем желании после войны приступить к разоружению, сохранив оружие только для полицейских функций, в основном против Германии и Японии.

Мировое хозяйство долго не оправится, если мы снова будем вынуждены нести бремя вооружений,– сказал он. – Но на 25 лет мы сможем установить мир.

Молотов долго выслушивал рассуждения президента, а в конце беседы обратился к нему с предложением обсудить завтра вопрос об открытии второго фронта в Европе. Они еще недолго поговорили один на один, а на другой день, в 11 утра, переговоры возобновились.

На этот раз в Овальном зале кроме президента находились генерал Маршалл и адмирал Кинг.

Я хочу проинформировать вас,– обратился к ним Рузвельт, – о проблемах, поднятых господином Молотовым, который только что прибыл из Лондона, где он обсуждал с английскими властями вопрос об открытии второго фронта в Западной Европе. Нет никакого сомнения, что на русском фронте у немцев имеется такое превосходство в авиации и механизированных силах, что положение является неустойчивым. Советский Союз хочет, чтобы англичане и американцы высадили на континент такое количество войск, которое сможет отвлечь с советского фронта сорок германских дивизий. Мы сознаем трудности и считаем будущее достаточно серьезным. Мы считаем своей обязанностью помочь в меру своих сил Советскому Союзу, хотя возможность осуществления этой помощи в настоящий момент представляется сомнительной. В связи с этим встает вопрос: что мы можем сделать, даже если шансы на успех не особенно велики? Наибольшие трудности США испытывают в области океанского транспорта. Отправка каждого транспорта с конвоем через океан в Мурманск сама по себе уже является крупной военно-морской операцией…

Вопрос об открытии второго фронта, – сказал Молотов,– хоть и носит как военный, так и политический характер, все же преимущественно вопрос политический. Возможно, в 1943 году положение будет существенно отличаться от положения 1942 года. В 1942 году Гитлер является хозяином всей Европы, за исключением нескольких незначительных стран. Он главный враг всех народов. Правда, нужно надеяться, что русские смогут устоять и продолжать борьбу в течение всего 1942 года, однако следует проанализировать и другую возможность. Опираясь на свое господство на континенте, Гитлер может бросить в бой такие людские резервы и такую технику, что Красная Армия, возможно, и не устоит перед нацистами. Это создаст серьезную обстановку, которую нельзя не учитывать. В этом случае советский фронт станет второстепенным, Красная Армия будет ослаблена, а силы Гитлера соответственно возрастут, поскольку он будет иметь в своем распоряжении не только большое количество войск, но также продовольствие и сырье Украины, нефть Кавказа. В этих условиях война станет более тяжелой и затяжной. Открытие нового фронта в 1942 году осложнит положение Гитлера, и, стало быть, создание такого фронта не следует откладывать. Во всем этом деле решающим является вопрос, когда для Объединенных Наций открытие второго фронта будет выгоднее– в 1942 или в 1943 году?

Силы, сосредоточенные на советском фронте, очень велики, – продолжал Молотов,– и, говоря объективно, в отношении численности войск, авиации и моторизованных сил существует перевес в пользу Гитлера. Тем не менее русские уверены, что они смогут продержаться. Это в высшей степени оптимистические перспективы, и моральное состояние народов Советского Союза не подорвано. Но главная опасность заключается в том, что Гитлер попытается в этом году нанести Советскому Союзу мощный, сокрушительный удар. Если же Великобритания и Соединенные Штаты в качестве союзников создадут новый фронт и отвлекут с советской фронта сорок германский дивизий, соотношение сил настолько изменится, что Советский Союз либо сможет разбить Гитлера в этом же году, либо обеспечит в конечном счете его полное поражение.

Поэтому я хочу спросить: могут ли союзники предпринять такие наступательные действия, которые отвлекут сорок германских дивизий? Если ответ будет утвердительный, исход войны решится в 1942 году. Если же он будет отрицательный, Советский Союз будет продолжать борьбу в одиночестве, делая все, что в его силах, и никто не вправе ожидать от него чего-либо большего. В случае создания второго фронта англичанам придется нести главную тяжесть операций, но роль Соединенных Штатов и влияние этой стороны на вопросы стратегии будут внушительны.

Я не преуменьшаю риска, сопряженного с открытием второго фронта этим летом, но от имени своего правительства хочу услышать откровенный ответ на вопрос о том, какую позицию занимают США в вопросе о втором фронте и готовы ли союзники открыть такой фронт. Прошу дать прямой ответ.

В 1943 году трудности будут нисколько не меньшими. В настоящее время шансов на успех фактически больше, поскольку русские прочно держат фронт. Если вы отложите ваше решение, вам в конечном счете придется нести на своих плечах все бремя войны, а если Гитлер станет безраздельным хозяином континента, то в следующем году положение будет, несомненно, серьезнее, чем в этом.

Выслушав Молотова, Рузвельт обратился к генералу Маршаллу:

Достаточно ли ясно вам положение дел, и можно ли сказать Сталину, что США готовят второй фронт?

Да, – ответил Маршалл.

Прошу вас, господин Молотов,– сказал президент, – уведомить господина Сталина, что США надеются открыть второй фронт в этом году.

Мы прилагаем все усилия, чтобы добиться такого положения, – добавил генерал Маршалл, – при котором открытие второго фронта станет возможным. Как военный, я понимаю всю серьезность нынешнего положения и необходимость быстрых действий. Меня весьма радует сопротивление, оказываемое русскими, и ваше контрнаступление на Южном фронте.

– – Прошу вас, адмирал Кинг, изложить свою точку зрения,– сказал президент.

Доставка транспортов в Мурманск и Архангельск для нас серьезная проблема, – сказал Кинг, – ввиду наличия в Нарвике и Тронхейме крупных германских кораблей, а также авиабаз в Северной Норвегии. Германские разведывательные самолеты следуют за американским транспортом от Исландии до Мурманска и, когда транспорт приближается к цели, наводят на него подводные лодки и корабли. Было бы полезно, если бы советская авиация оказала американским конвоям дополнительную помощь своими налетами на германские авиабазы и базы подводных лодок в Нарвике и Киркенесе.

Господин Молотов,– заметил Рузвельт,– в Хартуме у нас есть 24 тяжелых современных бомбардировщика, и как посмотрит на это Советский Союз, если они вылетят на север для бомбардировки румынских нефтепромыслов, а затем приземлятся где-нибудь в районе Ростова? Передавать эти бомбардировщики вместе с теми 200 самолетами, которые мы вам поставляем ежемесячно, думаю, нецелесообразно по той единственной причине, что для обучения экипажа бомбардировщика требуется два месяца.

Считаю это предложение вполне приемлемым, – сказал Молотов,– и наше правительство ничего не имело бы против соглашения, по которому советские бомбардировщики могли бы также совершать челночные операции на Германию при условии заправки горючим и пополнения запаса боеприпасов в Англии.

Говорили о поставке американских истребителей из Аляски в Сибирь и дальше на запад…

Беседа прервалась на время завтрака, на котором кроме Рузвельта и Молотова присутствовали вице-президент Уоллес, государственный секретарь Хэлл, Маршалл, Кинг, Форрестол, сенатор Конэлли, член конгресса Блум, генерал Бирнс, Гопкинс, Кросс, морской адъютант президента, переводчик Павлов, советские военный и морской атташе и посол Литвинов, которого Молотов не приглашал на официальные беседы.

За завтраком разговоры были иными. Президент рассказал Молотову, что приобрел новый портрет Линкольна, и напомнил, как близка была линия конфедератов к Вашингтону в начале гражданской войны, но тем не менее северяне победили.

Так будет и теперь на русском фронте! – воскликнул Рузвельт.– Господин Молотов, вы позже всех присутствующих виделись и беседовали с Гитлером и, может быть, согласитесь поделиться впечатлениями об этом человеке?

Молотов задумался. Потом сказал:

В конце концов, договориться можно почти со всеми. Гитлер, чувствовалось, старался произвести на меня хорошее впечатление. Но мне еще ни разу не приходилось иметь дело с более неприятными людьми, чем Гитлер и Риббентроп.

Говорят, Риббентроп раньше занимался торговлей шампанским? – спросил президент.

Не сомневаюсь, что там он был больше на своем месте, чем на дипломатическом поприще, – сухо заметил Молотов.

Узнав, что сенатор Конэлли является председателем сенатской комиссии по иностранным делам, Молотов спросил его, какую дипломатическую проблему из стоящих сейчас перед Соединенными Штатами он считает самой серьезной.

Виши, – ответил Конэлли.

Правительство Виши является насквозь фальшивым и представляет собой досадную помеху, – заметил Молотов.

К концу завтрака президент завладел разговором и сказал:

Я рад приветствовать выдающегося гостя, родина которого внесла столь важный вклад в успешное ведение войны. Наши беседы носят дружественный и откровенный характер и, надеюсь, приведут к благотворным результатам. О наших переговорах в печати не должно быть никаких сведений, поскольку сообщение о визите Молотова будет опубликовано только после его благополучного возвращения в Москву.

В самом конце трапезы заговорили о Румынии.

Мы не объявили войну Румынии, потому что считали это излишним, – сказал президент.

Это, может быть, и так, – отреагировал Молотов,– но Румыния сражается против Советского Союза и доставляет нам известные неприятности своей помощью нацистам.

После этого президент спросил сенатора Конэлли и конгрессмена Блума о возможной позиции возглавляемых ими комиссий в вопросе об официальном объявлении войны Румынии. Конэлли и Блум высказались, что возражений не будет.

Тогда давайте в течение недели примем соответствующее решение, – закруглил завтрак президент.

Во время дальнейших переговоров Рузвельт вручил Молотову спецификацию на 8 миллионов тонн материалов, которые США обязывались изготовить по ленд-лизу в течение года, начиная с 1 июля 1942 года. Однако президент сказал, что из этого количества американцы смогут перевезти только 4 миллиона 100 тысяч тонн.

Помимо поставки сырья и товаров по ленд-лизу, советский представитель настаивал на следующем:

посылка одного транспорта в месяц из американских портов в Архангельск под эскортом американских военных кораблей;

ежемесячная поставка 50 бомбардировщиков Б-25 путем перегонки их через Африку с передачей в Тегеране или Басре;

доставка 150 бомбардировщиков Бостон-3 в порты Персидского залива и сборка их в этих портах;

ежемесячная доставка в порты Персидского залива трех тысяч грузовых автомобилей и сборка их в этих портах.

Рузвельт пообещал выполнить эту просьбу. Но он попросил Молотова изучить вопрос о сокращении поставок по ленд-лизу, что высвободило бы большое число судов, которые можно использовать для отправки в Англию, ускорив тем самым открытие второго фронта.

Молотов настаивал на поставке металла и железнодорожных материалов. Рузвельт, подчеркивая, что США приложат все силы для открытия второго фронта в этом, 1942 году, говорил, что для этого американцам крайне необходимо иметь как можно больше судов.

Второй фронт будет крепче, если первый фронт будет стойко держаться,– парировал Молотов. – Но если Советский Союз сократит свои заявки и его фронт не выдержит, то тогда не нужно будет никакого второго фронта.

Мы еще раз обсудим этот вопрос со своими помощниками, – сказал Рузвельт.

…Последняя беседа, носившая итоговый характер, состоялась в понедельник 1 июня в 10 часов 30 минут утра. Здесь присутствовали также Литвинов, Гопкинс и оба переводчика – Павлов и Кросс. Решались некоторые технические вопросы, связанные с транспортировкой грузов по ленд-лизу, говорили о театре военных действий на Тихом океане…

Представительная группа известных деятелей Финляндии, – сказал Рузвельт, – обратилась к правительству США с просьбой выяснить возможность заключения сепаратного мира с Советским Союзом. Если правительство СССР согласно начать эти переговоры, то правительство Соединенных Штатов готово предложить для этой цели свои услуги.

Может ли эта группа официально представлять Финляндию? – спросил советский нарком.

Обещаю вам это уточнить.

А мы со Сталиным обсудим этот вопрос,– сказал Молотов.

В конце беседы он поблагодарил президента за быстрое рассмотрение всех вопросов и оказанную помощь.

Соединенные Штаты Америки могут быть уверены,– сказал Молотов, – что вооружение, доставленное в Советский Союз, будет эффективно использовано против немцев и что на Россию можно положиться в том, что она будет продолжать войну до полной победы.

…И американские, и советские дипломаты отмечали, что визит Молотова сыграл огромную роль не только в решении вопроса дальнейшей американской помощи по ленд-лизу, но и в установлении более дружеских отношений с союзниками, которые и привели в конце концов к открытию второго фронта, правда не в 1942-м, а на два года позже. Все понимали, что советский представитель ведет переговоры в тяжелейшее для СССР время, когда Красная Армия терпела неудачи на фронте. Дипломат Молотов вел переговоры твердо, мужественно и держался с высоким достоинством, подчеркивая престиж нашей страны в глазах всего мира…

Повторяю, этот визит был настолько засекречен, что даже сотрудники Белого дома, не говоря об аккредитованных корреспондентах, считали, что президент проводит переговоры с неким господином Брауном.

Один из американских дипломатов спросил нашего сотрудника посольства:

Почему вы назвали своего министра иностранных дел «мистер Браун», по-английски – коричневый, а не «мистер Рэд» – красный, что было бы правильнее?

Наверно, потому что фамилия Браун в Америке так же распространена, как Иванов в России,– ответил наш дипломат.

…Нынешние наши «демократы» сумели объединить эти два цвета в один – красно-коричневый. Но это так, к слову…

Я считал нашей громадной победой мою поездку в 1942 году и ее результаты,– говорит Молотов,– потому что мы ведь знали, что они не могут пойти на это, а заставили их согласиться и подписать. Сталин давал еще указания, чтоб мы требовали от них оттянуть 30-40 дивизий на себя. И когда я к Рузвельту приехал и сказал, в душе подивился тому, что он ответил: «Законное, правильное требование». А сам он видел только доллары и думал, наверное: «И все равно вы к нам придете кланяться».

Рузвельт подписал и коммюнике об открытии второго фронта в Европе, и договор, и соглашение о поставках по ленд-лизу – убежденный, что Черчилль в Лондоне сделал то же самое…

Американский президент тепло принимал второе лицо Советского государства. Подарил свой портрет с надписью: «Моему другу Вячеславу Молотову от Франклина Рузвельта. Май 30, 1942».

По традиции Рузвельт устраивал приемы для всех летчиков, впервые перелетевших через Атлантический океан. Был приглашен и советский экипаж.

«Я сразу обратил внимание на то, что президент Рузвельт был одет довольно скромно, – пишет в своих воспоминаниях Э. К. Пусэп. – Белоснежная рубашка под серой курткой из грубого полотна, брюки из того

же материала. На ногах легкие матерчатые туфли. Его открытое лицо и приветливый взгляд выражали теплую сердечность».

Об этом мне говорил и Молотов, но для него, конечно, было важно другое:

А Рузвельт мне все подписал, и я решил с этими документами снова лететь к Черчиллю. Тут он удивился не на шутку…

Из Вашингтона Молотов по плану полета должен был возвращаться в Москву, но он приказал лететь в Лондон для возобновления переговоров. И когда Черчилль снова отказался подписывать коммюнике, Молотов показал ему подпись Рузвельта. Тут-то у него и выпала сигара изо рта… Он попросил сутки на раздумье.

С моей точки зрения, Черчилль наиболее умный из них как империалист,– говорил мне Молотов.– Он чувствовал, что если мы разгромим немцев, то и от Англии понемногу полетят перья… Но и если Англия не будет нам помогать, то после разгрома Германии может остаться ни с чем.

И на другой день Черчилль подписал коммюнике. Правда, при этом вручил Молотову письмо, содержавшее большое количество поправок и оговорок, по сути сводивших эту подпись на нет. Но советскому представителю это уже было не столь важно: он держал в руках три документа, подписанные Англией и Америкой.

Заставили в одной упряжке бежать,– говорил он много лет спустя. – Иначе нам было бы тяжело.

Черчилль пишет о вашей встрече в Лондоне, – говорю я Молотову: – «Лишь однажды я как будто добился от него естественной человеческой реакции. Это было весной 1942 года, когда он остановился в Англии на обратном пути из Соединенных Штатов, мы подписали англо-советский договор, и ему предстоял опасный перелет на родину. У садовой калитки на Даунинг-стрит, которой мы пользовались в целях сохранения тайны, я крепко пожал ему руку, и мы взглянули друг другу в глаза. Внезапно он показался мне глубоко тронутым. Под маской стал виден человек. Он ответил мне таким же крепким пожатием. Мы молча сжимали друг другу руки. Однако тогда мы

были прочно объединены, и речь шла о том, чтобы выжить или погибнуть вместе…»

…Но подписанные документы– еще не все. Надо доставить их на родину. Англичане предложили не рисковать и обратный полет совершить через Африку. Молотов посоветовался с Пусэпом и не согласился на «африканский вариант».

Тогда Черчилль сказал советскому наркому, что немецкая разведка якобы пронюхала о том, что он находится в Лондоне, и сейчас возвращаться в Москву – самоубийство.

Молотов поступил так: из Лондона пошло указание в Москву напечатать в газетах сообщение о визитах и благополучном возвращении на родину советского наркома иностранных дел. После этого Молотов вылетел из Лондона и прежним, рискованным маршрутом 12 июня 1942 года вернулся в Москву, на центральный аэродром. Правда, под Рыбинском бомбардировщик был обстрелян и чуть не сбит по ошибке своим же истребителем – Пусэп еле от него отвязался. Виновника так и не нашли, да, видать, генерал Голованов и не очень-то его искал, потому что так удачно, ловко и везуче завершилась уникальнейшая миссия «мистера Брауна»…

Черчилль отправил Сталину послание:

«Мы были очень признательны Вам за то, что Вы пошли нам настолько навстречу относительно наших затруднений в связи с договором. Я уверен, что это вознаградится в сильной степени в США и что отныне наши три великие державы смогут идти вперед в ногу и сообща, что бы нас ни ожидало. Мне доставило большое удовольствие встретиться с господином Молотовым, и мы сделали многое в смысле сокрушения преград между нашими двумя странами. Я очень рад, что он возвращается этим путем, ибо осталась еще благоприятная работа, которую необходимо выполнить… Так как мы взаимно обязались быть союзниками и друзьями в течение двадцати лет, то я, пользуясь случаем, посылаю Вам свои искренние добрые пожелания и даю Вам заверение относительно убеждения, которое я питаю в том, что победа будет за нами».

Сталин отвечал, оценивая:

«…договор, который обеспечит тесное сотрудничество наших стран после победоносного окончания войны. Я также надеюсь, что Ваша встреча с Молотовым при его возвращении из США даст возможность выполнить работу, оставшуюся еще невыполненной…»