Текст книги "Изгои (Часть 4)"

Автор книги: Федор Гришанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

На утренней оперативке Белый с заслуженной гордостью докладывал Начальнику колонии о вопиющем преступлении, которое он, добыв информацию у исправившегося осужденного, разоблачил и пресёк поставку крупной партии героина в колонию… и т.д. и т.п.

А также представить осужденного Ватика как исправившегося к условно-досрочному освобождению (то есть отпустить домой на вольные хлеба).

Всё присутствующее на оперативном совещании руководство удовлетворённо и одобрительно закивало головами. Никто не соизволил заглянуть в личное дело Ватика, где было сказано, что ему положено отсидеть не менее 2/3 назначенного срока. А мама Ватика томилась в это время в Бакальском КПЗ, ожидая этапа на тюрьму. Через три дня довольный Ватик вышел со свиданки в зону, а злосчастную маму Ватика увезли на казённом, пропитанном застоялым тюремным духом, воронке в тюрьму.

Вас интересует, чем закончилась эта мелкодраматическая история? – Как всегда, банально до смешного: Начальник опер.части Беляков был награждён медалью «За службу Отечеству», заключённый Ватик был отпущен по УДО на свободу, а злосчастная мама бесследно, для нас по крайней мере, исчезла в бездонных недрах «исправительной» системы.

Тяжело было описывать всю эту трудносмываемую грязь, рассказывая о недочеловеческих душах, о том, какие удивительные метаморфозы происходят порой с ними. Кому-то станет жалко маму Ватика, кому-то – его самого. Но это только один эпизод из жизни рядового СДПэшника, нашего современника, а следовательно, и нашей с вами, дорогие читатели, жизни. Кто-то, может быть, с возмущением скажет: «Фу, это же изгои!» – Нет, это мы с вами. Или виновных нет, или виновны все. Легко осудить звероподобную мразь, но не надо забывать и о том, что эта мразь – человек, то есть один из нас. Помните, как обожествлённый вами Иисус сказал толпе, хотевшей закидать проститутку камнями? «Пусть тот, кто безгрешен, первый бросит в неё камень». И никто не взял в руки камня. Так и в нашей печальной истории: Пусть каждый посмотрит вглубь своей души.

Колышется чёрное море,

Мутны горизонты вдали.

Не выплакать русское горе

На пядь просолённой земли.

Не спрятаться в тёмной пещере,

Не скрыться в глубоком тылу.

Поклоны вбивая химере,

Подвешенной в тёмном углу.

Отечество не обезлюдит:

Бессмертно её бытиё.

Никто ничего не забудет,

И каждый… схлопочет своё.

Да, забыли мы совсем с этим проклятым Ватиком о нашем главном герое.

Многоопытный Арбалет точно знал, что из вещей положено пропускать, а что запрещено. Но его новый спортивный костюм (в колонии это не запрещено для занятий спортом) приглянулся Индюку (вернее, индюшке), председателю секции СДП, самому главному козлу колонии. Это звучное прозвище он получил за безобразное строение своего тела. Был он здоровым, крупным, ширококостным, но широким не в плечах, а в нижней части своего тела. Эта часть: талия, зад, ноги были огромными как у взрослого слона, зато голова и плечи непропорционально малы, что в целом составляло впечатление крайне неблагопристойное. Вот этому Индюшке и захотелось примерить новый арбалетовский костюм, а если не подойдёт (что вероятнее всего), то продать или обменять с выгодой. Индюк начал что-то озабоченно деловито нашёптывать Рифу, склоняя его не пропускать костюм, а отправить на склад (Кладовщик свой – сам принесёт. Алчный Индюк успел уже везде посадить своих прихвостней на сытые должности, где можно было как-то крутиться, не голодать, жить безбедно, да ещё и УДО зарабатывать).

Арбалет всё это видел. Кровь закипела, раздражение было готово выплеснуться через край. Последние этапы совсем нервы вымотали, душа кормилась только злостью. И он начал:

– Эй ты, свинья! Костюмчик мой понравился?

У Индюка глазёнки на лоб полезли от такой наглости этапника. Привык он, что все молчат, окружённые прапорами и ими, СДП.

– Ты, ттты, это мне, этапная морда? Да ты знаешь, кто я такой?

– Бес ты покарябанный! – рявкнул Арбалет.

Он откинул свои вещи в сторону и приготовился вцепиться в горло Индюку. Опытные прапора сразу встали между повздорившими сторонами и предотвратили назревающую драку. Но Арбалет уже спустил своих собак. Он уже не сдерживал себя и злобно рычал на всех: и на СДП, и на прапоров. Устроил такой маленький кипиш на грани рукоприкладства, не стал молчать, но зато отстоял свои вещи.

А Индюк сбегал, куда надо и пожаловался дежурному оперативнику. Тот, особо не вникая в дело и полностью доверяя своему подопечному, распорядился:

– Давайте его до утра в ШИЗО. А там пусть опера разбираются с этим дерзким клиентом.

Пока шли в ШИЗО, Арбалет с Рифом всё-таки разговорились. Риф, явно смущённый происходящим, оправдывался:

– Да я тебя сразу узнал, сделал вид, что не знаю. Сам понимаешь. Заколебали эти СДПешники: чего углядят, всё утром – на доклад вышестоящим. И всё, жди выговора.

– Да, хорошо живёте. – улыбнулся, отходя от недавней стычки, Арбалет. Оказывается, красные зеки запугали даже Администрацию, все друг за другом следят и сдают по инстанциям. Весёленькое дело!

– Эх, быстрей бы доработать, да на пенсию. – продолжал ворчать Риф, человек простой и доброй души. – Год остался. На меня не серчай. За мной семья, дети, внуки. Только бы пенсию получить, а потом хоть куда отсюда: хоть в сторожа, хоть в пастухи…

– Да, ладно, Риф, не гони. Знаю я, какой ты нормальный мужик. А внуки, это – хорошо, это – продолжение нас.

Арбалета до утра закрыли в одиночку, куда обычно запирали тех, у кого не было ещё выписано суток. В этом холодном мешке со всех сторон был только голый бетон. Вместо окна была небольшого размера зарешёченная дыра, через которую в камеру залетал снег и укладывался на полу миниатюрными живописными сугробами. Ни скамейки, ни табуретки в камере не было. Из мебели в этом узилище было только грязноватое ведро, стоявшее в углу и напоминавшее исходящим из него едким запахом о возможности хоть какой-то человеческой жизнедеятельности и в этих преисподних условиях.

Утомлённый этапной суетой, Арбалет присел на корточки и задумался: «Вот и приехал в знакомый лагерёк, и в первый же день угрелся в изолятор. Ладно, хоть свои вещи сумел отстоять. Даже лагерную публику обуяла всеобщая алчность. Народ жиреет и теряет человеческий образ».

Тошно стало Арбалету от пережитого стресса. Несусветная тоска затуманила его, вообще-то приноровившуюся к постоянным страданиям, душу. Мысль улетела из скованного цепями тела и маялась от одиночества где-то в недоступных человеческому разуму далёких местах. Да, щедро одаривала непредсказуемая судьба нашего героя неожиданными подарками! Слабым утешением было то, что именно в таких ситуациях проверялась, закалялась и крепла душа.

Ну для чего человек приходит на эту землю? Арбалету казалось порой, что душа его попала в Ад на переделку, а суетящиеся вокруг него люди – это просто так, мелкие истопники, сами не понимающие смысл и цель своей бесполезной деятельности. А где же правда и справедливость? Есть ли они хоть где-нибудь на этом свете? Или прав предок когда-то, видимо, в крайнем отчаянии, написавший пессимистическое четверостишие:

Пришла пора умирать – подыхай!

Цепляться за жизнь не надо.

А впрочем, и жизнь наша – это не рай,

А слепок смердящего ада.

Нет, надо жить, страдать, идти дальше, чтобы хоть в самом конце разобраться и понять, где истина… или хотя бы где собака зарыта.

Увы, философскими измышлениями было совершенно невозможно согреться в этом собачьем морозильнике. Арбалет встал и принялся ходить туда-сюда по крошечной камере, периодически то приседая, то отжимаясь для кратковременного сугрева. Так, борясь с уральским морозцем, метался он в своей камере до утра. В 12 часов будут «крестины», сколько суток отвалят ему за скандал на этапе? Приходится страдать за своё же сало.

Утром пришла другая смена. Открыв и осмотрев камеру, новый ДПНК с ходу ляпнул:

– Ну шо, блатуем, гражданин? Мы тебя отучим.

На эту многообещающую эскападу должностного лица Арбалет ответил презрительным молчанием. Единственное, о чём он мечтал, это быстрее сходить на «крестины», где начальник колонии раздавал нарушителям режима содержания сутки. Ему просто хотелось лечь и отдохнуть хоть немного: всё тело ныло от усталости ещё со вчерашнего дня (Этапы вообще всегда сильно изнуряют человека и физически и эмоционально). Но когда подошло время идти за «сутками», Арбалета не вывели из камеры. Выждав некоторое время, он постучал в броню (дверь):

– Командир, в чём дело?

Глазок с другой стороны зашевелился.

– Чё хотел?

– Я здесь уже почти сутки. Веди в камеру или выпускай.

– Ага, сейчас. Жди. Придёт ДПНК, ему и задашь вопрос.

Когда Арбалет под конвоем добряка Рифа маршировал в ШИЗО, тот успел сообщить доверительно, что у них в зоне есть одна «отмороженная» смена, в которой собрались одни хохлы, приехавшие на Урал с Западной Украины, видимо, из-за безработицы в тех местах. Сами себя они в шутку называли «бандеровцами». Они отличались от других смен какой-то небывалой жестокостью по отношению к зекам, не гнушались ничем, били и издевались над заключёнными в ШИЗО и на вахте. Творили, что хотели, явно беспредельничали. Сколько на них не писали жалоб зеки и родственники в разные инстанции, мер не принималось никаких. Поговаривали, что у них имелась широкая крыша в Управе. Может быть, и Начальник не связывался с ними из-за этого (Арбалет давно заметил, что в каждой колонии обязательно была своя беспредельная смена, видимо для того, чтобы постоянно держать в страхе своенравных зеков). Даже осмотрительный и осторожный Риф назвал своего коллегу ДПНК Фрола «конченой» мразью.

Когда смена Фрола совершала обход камер штрафного изолятора, Арбалет, сидевший в самом конце коридора, слышал издалека приглушённые удары, крики, невнятные, видимо сдерживаемые, стоны. Наконец, дошла очередь до нашего истомившегося от неизвестности героя.

Фрол оказался крепким рыжим мужиком с кривым носом хищной птицы, крепко сжатыми губами и ненавидящим взглядом светло-серых пустых глаз.

– Вопросы, жалобы.

– Гражданин начальник, я нахожусь здесь уже сутки, а это незаконно.

– А-а-а, ты у нас умный приехал?

– При чём здесь «умный»? Это предварительная камера. Здесь просто невозможно находиться. Здесь ничего нет.

– А мы здесь вас, блатных, перевоспитываем.

– Какие блатные? – возмутился Арбалет. – Я просто забрал свой костюм.

– Нет, врёшь, осужденный, – процедил сквозь зубы уже с угрозой Фрол. – В рапорте написано, как ты матом всех облаживал, кидался на Актив, мешал законному досмотру.

Арбалет понял, что доказывать что-то бесполезно. Пока они с Фролом разговаривали, камера постепенно наполнялась сотрудниками. Но Арбалет ещё надеялся быть услышанным и продолжал доказывать свою правоту.

– Это – беспредел, и ты, начальник, знаешь…

Первый, сокрушительный удар дубинкой по голове он получил сзади, потерял ориентировку и не смог оказать никакого сопротивления. Его просто зажали всей сменой в углу и забили дубинками (Позже в служебном рапорте было написано, что он кинулся с кулаками на ДПНК, поэтому были применены спец.средства).

Досталось Арбалету крепко. Хорошо ещё, что он сумел вовремя сгруппироваться. Когда всё закончилось, и броня за истязателями захлопнулась, он полежал в углу и отчётливо слышал, как весело гоготали, уходя по продолу, исполнившие свой «служебный долг» надзиратели.

«Ну и суки, фроловские мрази!» Обидно было до слёз. Били-то его с каким-то садистским остервенением, как врага народа. Неужели он и вправду попал в плен к бандеровцам? – Уж лучше бы сразу в гестапо. Вспомнил Арбалет, как его бабушка, как-то, рассказывая о войне, с горечью промолвила: «А нашего Колю убили не немцы, а бандеровцы». Постепенно приходя в себя, избитый Арбалет, со сладкой горечью во рту, думал: «Дурдом какой-то. Вроде все русские, одной крови. А тут братья заколотили своего же брата и ушли, самодовольно посмеиваясь. Ладно, чёрт с ними. Надо приходить в себя».

Арбалет почувствовал, как у него ныло от побоев всё тело, при первой же попытке пошевелиться он понял, что у него сломано, по крайней мере, одно ребро. От пронизывающей боли ему стало всё безразлично, и он бессильно лёг на грязный и холодный бетонный пол. В воспалённую, гудящую голову лезла всякая ерунда, вплоть до мыслей о самоубийстве. Да, ему действительно в этот момент хотелось умереть. На матрасе, наверное, умирать легче, чем на холодном бетонном полу… И тут он вспомнил персидское четверостишие, которому научил его когда-то отец, и которое он всегда вспоминал вот в такие, трагические мгновения своей нелёгкой жизни.

«Сумей мечту свою согреть,

Сразись с судьбой!

Сумей себя преодолеть,

Чтоб стать самим собой».

«Да, надо вставать. Держись». – твердил Арбалету внутренний голос. – «Главное – не падать духом». Всю жизнь выручало Арбалета его спортивное детство. Вот и сейчас он начал потихоньку массировать болезненные места, приводить разными лёгкими упражнениями своё измудоханное тело в надлежащий, соответствующий обстановке, порядок… Ближе к отбою он уже снова ходил по камере, спасаясь от родного уральского холода…

Поздно ночью с угрожающим скрипом отворилась дверь камеры и два надзирателя затащили положенные на ночь матрас и одеяло. Бросив «постельные принадлежности» в ближний угол, надзиратели-гопники стали рядом и молча упёрлись бычьими взглядами на стоящего у противоположной стены Арбалета.

Это были надзиратели Тлущ и Деменчук, которые, по словам Рифа, отличались особо изуверской жестокостью. Кстати, именно эта дружная парочка стояла сзади Арбалета во время его «беседы» с ДПНК Фролом, и кто-то из них первым ударил Арбалета дубинкой по голове. Опытный боец Арбалет сразу понял: сейчас начнётся второй раунд и внимательно осмотрел своих будущих соперников.

Перед ним красовалась довольно живописная пара.

Тлущ – приземистый, дебёлый, с раскоряченными ногами, рыжеволосый пухломордый мужик лет тридцати производил, на первый взгляд, впечатление довольно миролюбивого человека.

Деменчук, напротив, был высоким, жилистым, с длинными обезьяньими руками, напоминавшими две кувалды, подвешенных на его могучих плечах. Под хищными блестящими глазами висел столь же хищный горбатый нос. Губы были плотно сжаты и кривились в насмешливой, плотоядной ухмылке.

Слегка пошатываясь, надзирательская пара продолжала молча стоять, как-то недоумённо уставившись на стоящего перед ними Арбалета (возможно, они ожидали увидеть своего поверженного врага по-прежнему лежащим на грязном камерном полу, но тот, к их немалому удивлению, стоял на своих ногах и спокойно смотрел на своих ночных гостей).

Арбалет сразу понял, что братья-бандеровцы успели уже хлебнуть какой-то сивухи местного розлива (о чём красноречиво говорил распространившийся крепкой волной по камере аромат немудрённых самодельных напитков).

Такой поздний визит не сулил уже поколоченному Арбалету ничего хорошего.

Первым начал беседу видимо более разговорчивый Тлущ (обладателю двух увесистых кувалд Деменчуку совсем незачем было ещё и ораторское искусство, именуемое в просвещённых столичных кругах просто «элоквенцией»).

– Ну, что, морда бузотёрская, будем дружить или воевать?

Да, видимо именно с этой «миролюбивой» целью и припёрлись они на ночь глядя в камеру нашего героя, которого осенила неожиданно пришедшая в голову мысль, и он ответил с некоторой долей озорства, на вопрос Тлуща… стихами.

«Ты нэ моя дивчына молодая,

И нэ мэни краса твоя,

Выщуе думонька смутная,

Што ты, дивчына, не моя.

Ты нэ моя, и лычко харнэ

Милуе иншый, а нэ я,

Мои же лита проходят марнэ,

Бо ты дивчына нэ моя!»

Пришедшие «довоспитывать» Арбалета «служители закона и порядка» были явно озадачены таким неожиданным, небывалым в этих казематах ответом. Конечно, только нашему герою могла прийти в голову мысль продекламировать это классическое произведение окружающим его бетонным стенам и чугунным лбам. Тлущ сразу подошел ближе к Арбалету и спросил:

– Это что, Шевченко?

Арбалет только усмехнулся милому невежеству задубелых бандеровцев. Тлущ не заметил усмешки. Его просто распирало любопытство.

– Так что ж ты молчал, бисов сын!? Ты, выходит, тоже украинец?

– Нет, я – не украинец.

– А кто? Москаль?

– Нет.

– Значит, русский?

– Нет.

– Так кто же ты, чёрт тебя, буйного хлопца, побери?

– Я – рус-ариец.

– А что это значит? – осведомился молчавший до этого верзила Деменчук.

– Пока ещё это значит очень мало, но скоро это будет значить всё.

Словоохотливый Тлущ, не обратив особого внимания на это вселенского масштаба предсказание осуждённого зека, продолжал беседу с возрастающим интересом.

– Так кто ж тебя, ирода, нашей мове обучил?

– Отец. Он у меня много знает. Мне кажется, он знает даже, откуда летающие тарелки вылетают.

– И откуда они вылетают?

– Летающие тарелки, как и всё, вылетают из умных голов.

– Ты что, лагерный отсидок, намекаешь, что у нас башки плохо варят? – начал нагреваться на драку застоявшийся без любимого дела Деменчук.

– Погодь, Мыкола, дай с интересным хлопцем погутарить, – успокоил приятеля явно заинтересованный в продолжении беседы Тлущ, – так ты, может быть, ещё что-нибудь знаешь? Например:

– Я иду багряным садом… – и вопросительно-насмешливо посмотрел на Арбалета, который, к его немалому изумлению, тут же продолжил:

Туман ляга на лыст опалый,

Тут колысь ходылы рядом,

А навкручи вэсна буяла.

………………………….

Ой вы очи волошкови,

Мов троянды пэлюстки уста

Стан твий нижный, смэрэковый,

Ты вэснянка моя чаривна…

– Ну, бисов сын! – воскликнул поражённо Тлущ, – может быть, ты и «Черемшину» знаешь?

– А як же! – невозмутимо улыбаясь, ответил наш герой и пропел своим надтреснутым баритоном (особенно колоритно получалось у него задненёбное горловое «г»):

Знов зозули голос чуты в лиси,

Ластивки гниздэчко звыли в стриси,

А вивчар жэнэ отару плаем,

Тьохнув писню соловэй за чаем…

– Ну ты даёшь, отморозок! – весело рыгнул сивушным перегаром Тлущ, – Ты – украинец, земляк наш!

– Нет, хлопцы, – с напускной печалью ответил Арбалет улыбающемуся Тлущу, – Я никак не могу быть украинцем.

– Это почему?

– Потому что такой национальности, как «украинец», просто нет.

– Ты что мелешь, гад? – взревел дичающий всё больше Деменчук.

– Погодь, Микола, – вновь успокоил своего звереющего напарника Тлущ, – нэхай хлопэц объяснится.

– Вы, шановны хлопцы, – начал явно претендующий на профессорскую кафедру Арбалет, – вы, так же как и я, являетесь потомками Русов-арийцев. Древние арии, скифы, сарматы, этруски, троянцы, венеды, анты, гунны, булгары, авары, словене, русские, немцы, якуты, чеченцы, сербы, поляки, чехи, словаки и многие другие народы, в том числе и называющие себя «украинцами», являются потомками Русов. У всех нас одинаковая кровь, у всех имеется хромосома AR1A, передающаяся по мужской русской линии. Все мы – кровные братья. Все мы – один народ.

А слово «украинец» произошло от слова «окраина», то есть, «украинец» – это пограничник, человек, живущий на границе государства. И для польского короля, и для русского царя земли, на которых вы живёте, и многие другие территории были окраинами. В царских указах так и писалось: «Повелеваем нашим окраинам…»

Поскольку явно озадаченные «хлопцы» молчали и, не прерывая его, слушали это, видимо, небезынтересное для них выступление безбашенного Арбалета, последний продолжил, прямо глядя в просаленные, постепенно наливающиеся звериной злобой, лица.

– Есть много других стран и народов, страстно мечтающих о том, чтобы рассорить русские племена и загребать себе жар чужими руками. Вот многие из ваших дедов и прадедов во время войны помогали Гитлеру…

– Не помогали Гитлеру, а воевали за свободу Украины. – вставил политически грамотный Тлущ.

– И они так думали, но их дивизия «Галитчина» воевала против Красной Армии всего сорок минут, была разбита в пух и прах, а её остатки использовались хитроумными немцами только в карательных операциях. И сейчас ваши предки остаются крайними за зверства на русской и польской земле. Кстати, когда ваш кумир Бандера только заикнулся о «нэзалэжности Украины», немцы тут же отправили его отдохнуть от трудов праведных в благоустроенный концлагерь. И самое главное, братья мои по крови, ваши «герои»-предки ничего не знали о приказе Гитлера, в котором прямо говорилось, что «после победоносного завершения войны оружие в руках останется только у этнических немцев». То есть после войны все ваши прославленные «борцы за свободу» тоже становились побеждённым народом и подлежали разоружению, а если бы сопротивлялись, то были бы просто ликвидированы. Так что ваши геройские деды не воевали за свободу своей страны, как они думали, а были дешёвым пушечным мясом, которого, как известно, никому и никогда не жалко…

– Врёшь, собака! – зарычал уже совсем теряющий самообладание Деменчук.

«Да, прав был Семён: не стоит метать бисер перед поросятами» – подумал Арбалет, но благоразумно остановиться уже не мог (Истина, она дороже всего!), и с максимальной любезностью продолжил:

– Можете сделать запрос одному из ваших сегодняшних покровителей и подстрекателей, канцлеру Германии, он откроет архив, и вы узнаете, наконец, как высоко ценили своих приспешников немецкие хозяева.

Откровенно говоря, это по нашей глупой, русской доверчивости удалось западным пройдохам развалить могучее государство. Многих крупных деятелей наших они прикармливают и помогают им воровать. Страну развалили, а результат? Прочитал я однажды одно стихотворение об этой нашей общей беде:

Россия с Украиной как зверьки

Грызутся за союзные останки.

Дывиться, хлопцы, хто у вас царки,

Допричь того, як рынуться пид танки!

– Ах ты, мерзавец, дрань воровская, – возопил уже и казавшийся таким миролюбивым Тлущ, – Да откуда ты это всё берёшь? Или сам сочиняешь?

(Кстати, умудрённый трагическим и горьким лагерным опытом Арбалет давно уже догадывался, чем примерно закончится этот камерно-философский диспут, и заранее готовил себя к фактически смертельной для него схватке, просчитывая в уме все возможные варианты).

– Всё берётся от людей. Они всё знают. Ну, действительно, не везёт нашему народу последние столетия с «царьками». Посмотрите хотя бы на недавних правителей России: Николай второй (кстати, немец), Ульянов-Бланк, Троцкий-Бронштейн, Сталин-Джугашвили, Хрущёв (извиняюсь – хохол), Горбачёв и Ельцин – вообще такие ничтожества, что и говорить тошно о таких негодяях русской земли. И всех этих горе-правителей наивный народ встречал сперва восторженными аплодисментами, а провожал свистом и ненавистью общенародной…

– Насрать нам на ваших правителей! У нас в Украине свои вожди. Вот их народ любит и почитает, а не ваших москальских паразитов! – взорвался казалось бы нелюдимый и молчаливый Деменчук.

– Да знаем мы и ваших правителей: Выговский, Дорошенко, Хмельницкий, Мазепа, Скоропадский, Петлюра, Бандера, Шухевич, Кравчук, Кучма (Не удивляйтесь, дорогие читатели, такой необыкновенной для простого разбойника эрудиции. Напоминаем вам, что в тюрьме всегда много свободного времени, а герой наш был страстным книгочеем. И если вы захотите повысить свой культурный и образовательный уровень, забегайте к нам, в тюремные застенки. – Здесь есть чему поучиться любому добропорядочному гражданину. В зону ведь можно войти и рядовым лохом, а выйти общепризнанным академиком).

– И кстати, обожаемый вами Бандера действительно слепил марионеточное государство Украина, которое немцы терпели всего 18 дней, а его последователей заставили всякие там Хатыни и Волыни жечь. И знаете ли вы, что ваш кумир был коротышкой ростом 159см, да ещё и с подпольной кличкой «Баба»?

– Врёшь, собака! – взревел окончательно уже теряющий всякую способность что-либо соображать Деменчук.

Арбалет попытался всё же склонить негодующих «хлопцев» к миролюбивому завершению этой политико-этнографической дискуссии.

– Ещё раз напоминаю вам, что мы являемся кровными братьями. Мы – один народ, и если мы будем грызть друг друга, то доставим этим радость только нашим американским и европейским псевдопартнёрам, которые спят и…

– Молчать!!! – хором взревели уже оба, окончательно выведенные из себя «блюстители казематного порядка».

Они медленно приблизились к Арбалету уже с явно не с миротворческой миссией.

– А эту песню ты знаешь, чёртов москалюга?! – заверещал Тлущ с надрывом:

– Хто нэ скачэ – той москаль!

К Тлущу немедленно присоединился не совсем уклюжий Деменчук.

Они прыгали перед хладнокровно стоящим и улыбающимся Арбалетом и с патриотическим упоением горланили свою, видимо, любимую речёвочку.

– Ну, пой и прыгай с нами, иначе… – пригрозил захлёбывающийся от «украинского» патриотизма Деменчук.

И тогда, глядя в упор на красные, трясущиеся перед ним пьяные рожи, Арбалет… присоединился к их хоровому пению:

Хто нэ скачэ – той москаль,

А хто скачэ, той – баран!!!

(Поскольку напряжение в камере предварительного заключения достигло своего апогея, мы считаем необходимым порадовать любителей батальных сцен очередным отступлением:

Несколько позже, в гораздо более спокойной обстановке, наш несомненно талантливый герой доработал этот свой поэтический экспромт, и получилось следующее:

Харных хлопчыков нэ жаль

Псакам из заморских стран.

Хто нэ скачэ – той москаль,

А хто скачэ, той… баран!!!

Тогда же, умеющий докапываться до скрываемых, замаскированных истин Арбалет нашёл чёткое, ясное и верное наименование для наших «американских и европейских коллег и партнёров». Он стал называть их – американские псаки и европейские пяшки. И вы, дорогие читатели, впредь всегда обращайтесь к этим извечным зложелателям России только так.

И никогда ничего не бойтесь. Пусть боятся вас, гордых и непобедимых Русов!).

Когда Арбалет увидел, как быстро и понимающе переглянулись Тлущ и Деменчук, он резко, с полного разворота, изо всех сил, ударил ногой в пах выпрямившемуся в этот момент Деменчуку. И сразу присел. Над его головой просвистел пухлый кулачище «миролюбивого» Тлуща. Но Арбалет продолжал стремительно заниматься главным, согнувшимся от удара соперником. Последовали сокрушительные удары в висок и челюсть оседающего всё ниже Деменчука (его напарник Тлущ слишком широко размахнулся, но, промахнувшись, потерял не только равновесие, но и те доли секунды, которые решили исход схватки).

И действительно, Тлущ, привыкший «работать» в паре, нерешительно засуетился, пропустил несколько ударов и мирно улёгся радом со своим более сильным напарником.

Арбалет прикрыл плотнее дверь, скрутил матрас, присел на него и, корчась от резких болей по всему телу, печально задумался: «Что дальше? Сгноят в одиночке и, что ещё хуже, добавят срок! И добавят много». – размышлял взволнованный и пригорюнившийся герой нашего романа. – «Кстати, чёрт побери, почему на шум никто не прибежал? Где другие-то вертухаи?» (Как выяснилось позднее, смена хорошо отметила день рождения своего любимого начальника – Фрола).

Дверь камеры была не заперта, но Арбалет благоразумно решил не выходить из неё, чтобы не прилепили ещё и «попытку побега», и предпочёл дожидаться решения своей участи, сидя в камере и охраняя покой отскакавших своё «патриотов».

Когда кто-нибудь из них делал попытку пошевелиться или приподняться, наш добросердечный Арбалет хладнокровно и расчётливо успокаивал его мощными ударами ног в уязвимые места. Дать очухаться этим «героям» нельзя было ни в коем случае. Арбалет понимал, что, если они придут в себя, ему – не миновать беды.

Так и просидел он, не смыкая глаз, всю ночь над телами «нэзалэжных и самостийных» героев междоусобных разборок непутёвого русского рода.

(Ну князья, понятно, за добычу вечно грызутся, а рядовые-то с какого перепою друг друга за чубы дёргают?).

Утром снова заскрипела дверь и в камеру вошли надзиратели (Слава Богу!) уже другой смены.

– Ну и ну! Все с ног сбились. Мы их везде ищем, а они тут дрыхнут преспокойно. Чего они тут у тебя делают?

Не догадавшийся заранее продумать ответ на подобный вопрос Арбалет брякнул первое, что пришло ему в голову:

– Зашли, повздорили о чём-то между собой, вроде бабу не поделили и улеглись тут храпеть.

Когда потерпевших первое в своей вертухайской карьере поражение бойцов «исправительного» фронта под руки выводили в коридор, они что-то мычали, плевались кровью и махали руками в сторону Арбалета, который с немалым интересом наблюдал за происходящей на его глазах трагикомедией.

Дверь камеры захлопнулась. Теперь оставалось только ждать. Ждать пришлось недолго, но очень уж утомительно.

Когда Арбалета вывели из камеры, он ещё гадал, куда его поведут: к ДПНК или в опер.часть, но вели его к самому Хозяину.

Двое надзирателей ввели Арбалета в просторный, уставленный изящной дорогой мебелью хозяйский кабинет. Хозяин сидел за широким столом и внимательно рассматривал какие-то бумаги.

Старший надзиратель доложил о доставке осужденного. Хозяин строго посмотрел на вошедших, вышел из-за стола и бросил надзирателям:

– Можете идти. Подождите в приёмной.

Старший надзиратель замялся вроде, но всё же выложил:

– Он – буйный, товарищ подполковник.

На что тут же получил достойный ответ от своего руководителя:

– Я – тоже буйный. Идите.

Надзиратели вышли, а Арбалет, цепляясь за последнюю соломинку, подумал: «Остроумный мужик. Может быть, судьба вывезет и на этот раз».

– Ну, осужденный, рассказывай, как ты умудрился избить наших лучших надзирателей, передовиков, можно сказать, пенитенциарного производства?

А что оставалось делать загнанному в угол Арбалету? И, под насмешливым взглядом Хозяина, он продолжил гнать всю ту же случайно подвернувшуюся ему версию:

– Они занесли в камеру матрас. Всё время о чём-то спорили, потом начали кулаками махать... Как я мог вмешиваться, я – заключённый, а они…

– Покажи-ка руки, осужденный! – прервал Хозяин откровенную арбалетовскую туфту.

Арбалет вытянул руки, но счёл необходимым пояснить:

– Я спортом занимаюсь. А в камере – холодно, приходится приседать, отжиматься, чтобы согреться…

– Врать не надо, я и не таких вралей перевидал. Но тебе, осужденный, сказочно повезло. Уж очень много жалоб накопилось на эту парочку. Родственники и наверх уже ворох жалоб настрочили. Поэтому садись и пиши объяснительную.

– Не могу, гражданин начальник, мне по рангу не положено.

– Ну и чёрт с тобой, у нас и без тебя на них целая жалобная книга слезами исписана. А кстати, что ты за типок такой: уж больно много ходатаев пекутся о твоём освобождении из ШИЗО в зону?... А, что молчишь?

– Не знаю, гражданин начальник, я – простой российский заключённый.

– Не юмори. Ты не простой заключённый, простых наши волкодавы бьют, а чтобы надзирателей побили… Бумагу писать не хочешь, иди досиживай положенное. А кстати, за что сидишь?