Текст книги "Изгои (Часть 4)"

Автор книги: Федор Гришанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

– Начальник, завязывай, угомони своё блатное сердце. А то сейчас всем этапом вскроем себе вены, и ты на х… попадёшь.

Надзиратели поняли, что эти ребята шутить не будут.

– Ладно, ладно, успокойтесь. Забирайте свои вещи и давайте в камеру.

Тут же выдали матрасы, одеяла, простыни и кружки. Первый десяток потенциальных бунтарей повели в камеру. Но наглый надзиратель, рыжий детина, шилом бритый, вся рожа в оспинах, видимо в качестве реванша прокричал Арбалету:

– А с тобой мы позже займёмся!

– Ага, давай, рыжая бестия! – не остался в долгу Арбалет и зашагал прочь от профессионального провокатора.

Да ему и не особо хотелось с этим говнощупом ругаться. Давно известно, что зеки всегда не правы. Они для администрации – никто. Вот и стараются их всячески унизить, втереть в грязь. Зеки – это особая каста не принадлежащих себе людей. Попал – и всё. Но наш герой думал по-другому и никому не позволял себя унижать, даже если это и грозило ему побоями. Себя и свою честь всегда надо отстаивать. Если в тебе что-то осталось, хоть грамм человеческого достоинства, хоть крупица памяти о великих прапредках, надо всеми силами это сохранить. Но многие в этой жизни бессильно опускают руки и откровенно плюют на самого себя. Зекам, как и всему нашему народу, часто именно в решающие переломные моменты не хватает сплочённости (а может быть, их смущает свойственное нашему народу обилие козявок, назойливо лезущих на трибуну Вождей народных?). Конечно, в отдалённых местах имеются такие личности, которые могут объединить и сплотить зеков, это, в первую очередь, носители воровской идеи. Обычно административные органы таких людей, воров в законе, бродяг-философов и вообще всех, кто может влиять на людей, всячески стараются отгородить от остальной массы. Вот и содержат этих потенциальных лидеров в одиночных камерах и изоляторах. Конечно, эти люди нередко могли урегулировать почти любой вопрос внутри системы, но как им было далеко до Спартака, героическим образом которого с таким восторгом зачитывался когда-то наш герой!

А пока измотанных этапной толкотнёй, наших несостоявшихся спартаковцев под лязг засовов, под истошные крики надзирателей, под удары дубинок забивали в зловонные газовые камеры.

Тюрьма была очень ветхая и старая, наверное, ещё с екатерининских времён, своды потолков полукруглые. Весь вечер шмонали этап, для чего всех загнали в одну камеру. Этапная сутолока так вымотала Арбалета, что он решил хоть немного отдохнуть. Расстелил матрас, и сразу вырубился… Проспал он всего минут десять. Этого оказалось более чем достаточно. Он почувствовал вдруг, что его тело начинает гореть. Арбалет открыл глаза, посмотрел на матрас… и обомлел. Весь матрас был обсажен клопами, как потаённое таёжное болото клюквой. Считать их можно было даже не десятками, а сотнями. Арбалет никогда ещё не видел столько кровожадной дичи. Каждая тюрьма у нас имеет свои диковатые особенности. Эту сибирскую тюрягу вполне можно было назвать «клопиным царством». Может быть их там специально выращивали для каких-то совершенно секретных государственных целей, а зеков запихивали туда только в качестве дешёвого корма? – Вполне возможно. Во всяком случае, когда кто-нибудь из арестантов залезал в кабуру под шконарями для переговоров с соседями, уже через минуту он выскакивал оттуда: вся спина его была густо покрыта «совершенно секретными» российскими клопами. Уснуть ненадолго можно было только завернувшись плотно в простыни и держа обеими руками её концы. Если человек, не дай бог, во сне расслаблялся и отпускал эти концы, его сразу съедали заживо всесильные хозяева этого тюремного заведения…

Не успели ещё толком освоиться и разложить баулы в камере, от соседей раздался стук.

– О, братва, здорово! Деньги, хорошие вещи есть? Можем доставить наркотики, алкоголь. Всё для вас, братва уральская!

– Сейчас подумаем, – крикнул кто-то, отвечая на соблазнительное предложение.

– Можем и анашу достать, – искушали новоприбывший этап из соседней камеры.

У Арбалета, денег, слава богу, не было, да и вообще не хотелось мутить. Кто они, там за стенкой, можно ли им доверять? Но один шустрячок с этапа выпрыгнул на лестное предложение, полез в кабуру договариваться как затянуть контрабанду. Незнакомец с той стороны успокаивал его:

– Братан, давай деньги! Тут опера торгуют, у нас с ними всё нормально. Сейчас принесут.

Вася уральский намазался и загнал им на три грамма ханки.

И уже где-то через полчаса они узнали, кто у них сидит за стенкой. Вскоре распахнулась дверь и…

–Давай на шмон! А говорили, денег нет! – орали надзиратели.

Два часа они по-новой перевёртывали все баулы. Этапникам сразу стало понятно, что за соседи втягивали их подпольную торговлю. Когда дверь за надзирателями закрылась, стукнули в стенку – тишина. Только минул через 20 подошли к этой кобуре.

– А, браток, – начал обезденеженный Вася, – Ну, а что с ханкой?

– У нас тоже шмон был. Всё обшмонали. Ничего нет. – ответили из-за стенки.

Арбалет усмехнулся: всё понятно. Эти ребята из соседней камеры работают заодно с мусорами и просто разводят новоприбывшие этапы на бабло. А потом, когда наладили связь с другими камерами, всё окончательно прояснилось.

Им отписали: «Ваши соседи – это пресс-хата, и вас, братва, эти мрази обманули. Там на весь этаж через хату сидят прессовщики, всех неугодных закидывают к ним, и они ломают людей. На жизнях этих гадов кресты стоят. Им терять уже нечего, и мусора используют их в своих интересах: у кого явки выбивают, у кого – деньги. И ты ничего ему сделать не можешь. Он – за стенкой. Ты его даже в лицо не видел, а встретишь – не узнаешь».

Объегоренный Вася не мог успокоиться, был вне себя от ярости и пинал в стену ногами.

– Говори. – ответили в той стороны нагловатым голосом.

– Это, подтяни, кому деньги отдали, – Вася всё-таки хотел найти в этом гадюшнике хоть какую-то справедливость.

На той стороне что-то невнятно бормотали: ясно, что уже прокололи чужие деньги.

– Меня зовут Абрам. Ты знаешь, кто я? – переговорщик с той стороны сразу начал наезжать на Васю. – Я – самый главный прессовщик в этой тюрьме. И завтра ты, чёрт, превратишься в говно у меня в камере!

Вася негодовал от такой наглости.

– Я всю Россию проехал! Ещё ни в одной тюрьме меня так не дурили. А тут эти продажные суки обнаглели и творят, что хочется им, гадам, и мусорне поганой! Да я его завтра задушу, если только попробуют к ним перевести.

– Ну-ну, не дай бог. Ты не переживай. – успокаивал его Арбалет, – Пусть это будет всем нам уроком.

(Для того, чтобы прекратить эту подлую и позорную для нашей страны практику прессования (зачастую и совершенно невинных людей), практику, буквально калечащую наших, таких же как и все мы соотечественников, необходимо всего лишь одно жёсткое слово Руководителя государства… Но, глядя на то, как униженно и раболепно оправдываются непонятно в чём, наши руководители перед омерзительными в своей наглости европейскими геями и лесбиянками, становится понятно, что ждать нам жёсткого слова и решительного поступка просто неоткуда… Если только небеса от гнева не разверзнутся…).

Арбалет думал только о том, как бы побыстрее уехать в лагерь из этого клоповника, вернее, гадюшника. Ну бывают же на земле такие места!

Почти трое суток он не спал. Клопы никому не давали покоя. При первой же попытке задремать или поспать человек сразу становился кровавым бифштексом. Спасались только крепким чифиром. Все с нетерпением ждали очередного этапа. С соседями (чертями мусорскими) больше не общались. Бог их накажет (или люди добрые глотки перережут). За всё в этой жизни приходится платить. И уж конечно за верную службу АДминистрации. Как всё у этих чертей продумано: загоняют человека в ад и издеваются над ним как над подопытным кроликом. Реконструировать эту систему поздновато, её можно только сломать. И ни в коем случае нельзя ей сдаваться и бояться этих отмороженных бесов, стоять до конца. Хватило бы только сил в этой неравной битве!

А может, только смерть освобождает человека от этого смердящего Ада, который все не хотят замечать и раскрашивают его, как дешёвый глянцевый журнал, в жалкое подобие жизни? Недаром же на могиле одного мудрого чернокожего американца написано: «Наконец-то свободен!»

…Да, маловато нужно нашему многострадальному человеку для счастья. Когда наши подопечные дождались, наконец, что их заказали на очередной этап, они радовались как дети, бегущие к праздничному торту. Вот они маленькие призрачные радости маленького человека, редкие мгновения иллюзорного покоя и счастья, когда его, этого живого ещё человека, гонят из одной кучи дерьма в другую! И бежит он не по своей воле, это безжалостная и неумолимая Система пинает его своими подкованными сапожищами, пытаясь окончательно сломать, смешать со своим дерьмом, растоптать и унизить гражданина великой страны!

Дай бог вам, молодые браться наши, не потерять в этом жестоком аду частицу божественного света, дарованного вам всевидящими небесными покровителями вашими, и достойно пройти через все предстоящие вам испытания.

К радости слабых духом у всех они – разные. Кого Господь больше любит, того и сильнее наказывает, тому и достаются самые сложные испытания, а слабосильным детям своим он не даёт непосильных испытаний. Фактически каждый на подсознательном уровне выбирает то, что он сможет унести. Арбалет выбрал свой нелёгкий путь, видимо полагая, что в поисках истины он должен пройти именно его…

Этап подъехал к колонии под номером 42, где отбывали наркоманы со стажем со всей страны. В этой колонии строгого режима собирались самые хищные отбросы нашего миролюбивого высокоморального общества. Вот и занесла сюда нелёгкая нашего Арбалета.

Перед воротами колонии зеки всегда испытывают лёгкий мандраж: одному богу известно, что ждёт каждого новоприбывшего за этими крепкими воротами. Когда зеки спрыгивают с воронка, у всех одна мысль: «Ну, с богом!» Можно, оказывается, у нас с одним и тем же билетом многократно проскакивать на любимый спектакль:

– Быстрей! Бегом! Руки за голову! Давай-давай, девочки, похватали свои косметички (это так остроумная охрана зековские баулы величает). Слушайте сюда! Называю фамилию, подрываетесь, и по полной доклад: фамилия, имя, отчество, статья, срок, начало срока и конец. Вы всё поняли? – орал заметно пьяный, практически бухой ДПНК (дежурный помощник начальника колонии). Вся ночная смена была на приёме этапа, в поддержку подскочили и конвойные из зоны – всего человек сорок.

– Ну всё, девочки, поехали. – и началось: Иванов Иван Иванович, статья 102, срок – 10 лет и т.д. и т.п.

Зеки перебегали из одной кучи, создавая в другом месте точно такую же, падали на корточки, держа руки за головой, и ждали своей дальнейшей участи.

Арбалет сидел, посмеиваясь над самыми перепуганными зеками, отчеканивающими дрожащим разноголосьем свои весьма содержательные доклады.

После этой дружеской встречи (вернее, не совсем приятной процедуры) весь этап построили и повели в КИЧу (ШИЗО), где, по всей видимости, находились камеры временного содержания. Когда этап, выйдя из шлюза, оказался в зоне, намётанный взгляд Арбалета увидел не совсем приятную для глаз картину. Пока шли до ШИЗО, все пытались рассмотреть свой новый дом. Здесь придётся отбывать свои немаленькие сроки.

Нравится, не нравится –

Спи, моя красавица.

Над тобой летают птицы,

Наши братья и сестрицы.

Так как этап приехал ночью, ничего особо рассмотреть не удалось. Но две пятиэтажки заметно бросались в глаза на общем сероватом фоне. Странно, везде бараки для зеков в один или два этажа, а тут такие пятизвёздочные отели для проживания такой закоренелой и отъявленной публики.

Всех новобранцев-добровольцев загнали в ШИЗО.

– Вы здесь до утра!

Опять огромная холодильная камера, без света, над головами – всего одна решётка… и чистое, звёздное сибирское небо наших далёких предков.

На улице – минус пятнадцать, в камере, кажется, – и того меньше. Ну ничего, до утра дожить можно. Запасливые зеки деловито доставали чифиртаки, дрова. Сразу человек пять начали варить чай. О, этот волшебный запах чая, сваренного «на дровах» (т.е. на тонко порванных простынях)! Арбалет не забудет его никогда. Как он ему нравился! А как вкусен был крепкий чай-чифир на освежающем сибирском морозце, когда только далёкие звёзды слегка освещают колеблющиеся в тумане лица заключённых-побратимов! Образовалось пять кучек зеков. Все сидят довольные вокруг своих «чаёв», очередной получает горячую кружку, делает два хапка и тут же передаёт её дальше. Кто-то высыпал конфет, кто-то достал сигареты. И начался ритуальный процесс традиционного зековского чаепития. Это ни с чем не сравнимое удовольствие. В Японии веками существует искусство чаепития, у наших зеков – это тоже настоящее искусство самого чистого, братского розлива. И как эта бывалая закопчённая кружка объединяет совершенно разных людей в истинное, подпольное братство! Каждый участник ночного языческого пиршества после двух своих хапков издавал благодарственное кряхтение. В каждой импровизированной чайхане велись задушевные разговоры, и никто не замечал, что в камере холодно, как в ледяном доме.

Все пребывали в прекрасном настроении: кто морил анекдоты, кто рассказывал свои жизненные истории. У всех был за плечами богатейший, незаурядный опыт, и каждому было что порассказать…

(Жаль, нет сейчас в нашей оскудевшей литературе фигур масштаба Достоевского, Шаламова, Солженицына… Какие захватывающие эпохальные произведения создали бы они из этих поучительных рассказов! Разве загонишь современных авторов в тюремную камеру! Придётся нам, самонадеянным любителям, в поте лица своего потрудиться над этими тяжёлыми (в любом смысле) творениями, вместо того, чтобы спокойно и беззаботно, веселя разбойничью варяжскую кровь, потрошить барыг-наркоторговцев и грабить распухших от наворованного жира банкиров).

После того, как выпитый чифирчок разгонит по телу застоявшуюся было на холодке кровь, становится нужна и сигарета. Какое это удовольствие (правда за отсутствием других удовольствий) – курить сигареты после нескольких «хапков» крепкого чая! Как они согревали преступные души на покусывающем уши и носы морозце!

Не успели ещё докурить первые сигареты, дверь камеры открылась.

– Здорово, братва! Я – Жёлудь, старшина изолятора. Вот принёс вам общак. Братва передаёт. Так у нас встречают каждый этап. Водки и наркотиков нет, но чай и курево всегда имеются. Лагерь на чёрном ходу. За лагерь отвечает Птаха. Если у кого есть вопросы, или у кого по жизни не ровно… Есть такие?

В ответ – тишина. Народ в карантине собрался бывалый и битый.

– Ну и ладно. Утром – баня, карантин, а потом – по отрядам.

Тут же на старшину посыпались вопросы:

– Братан, ну а как тут с запретом? Алкоголь, наркотики?

– Выйдете в зону, всё узнаете. Достать всё можно.

Некоторые, самые нетерпеливые зеки с плотоядным предчувствием своего «удовольствия» уже потирали руки. Арбалета запрет не интересовал. Для себя он принял твёрдое решение: никаких наркотиков и никакого алкоголя. Всё, хватит, только спорт и чтение. Надо отходить от прежнего, приводить себя в порядок, возвращаться к жизни, которая, увы, так трагически и несправедливо коротка. Поэтому и держался Арбалет в стороне от любопытствующих и неисправимых своих коллег.

На Жёлудя, этого крупного мужика из приморской глубинки, один за другим сыпались деловые вопросы.

– Братва, да выйдете в зону и всё узнаете. – его, таёжного человека, заметно начинала утомлять эта импровизированная пресс-конференция для избранной публики, он старался побыстрее закрыть за собой двери камеры. – Ну, всё, братва, до завтра. Я здесь человек маленький.

Это говорил на прощание человек двухметрового роста и богатырского телосложения, совсем, кстати, непохожий на наркомана. Впоследствии Арбалет узнал, за что Жёлудь отбывал свой немаленький срок.

Он организовал у себя в деревне, где-то в глухом лесу, плантации с анашой, бережно выращивал и собирал урожай на ладони или раздевался догола и бегал по своему анашиному полю, а потом стирал прилипшую пыльцу в план. Этим жила и его родная деревня, да и все близлежавшие. Выращивали анашу, собирали её и сбывали городским и всяким прочим приезжим, охочим до чудодейственного таёжного снадобья, любителям побаловать себя выращенным в экологически чистых условиях планчиком.

Но однажды он не сумел разглядеть в городских приезжих обычных оперов, организовавших ему контрольную закупку. Он просто не ожидал такого разворота. Сколько он себя помнил с раннего детства, столько он и занимался этим: выращивал и курил план. Вся деревня выращивала и курила… А тут налетели работники Госнаркоконтроля, о существовании которого он даже и не подозревал, и сцапали его, как говорится, прямо на месте преступления. Заказали ему усердные опера много – целый мешок. Вот и дали таёжному промысловику Жёлудю сразу и надолго строгача. Но он, уже в лагере, так и не смог осознать, за что же он сидит. Он же всю жизнь этим занимался. Занимался этим и его дед, а потом и отец. Именно заботливый отец и обучил его всем премудрым тонкостям выращивания урожая, сбора и сбыта его. А теперь этому здоровому безобидному мужику приходилось отбывать свой немаленький шестилетний срок. А когда он отбухает этот срок, выйдет на волю и… сразу начнёт заниматься тем же самым. Зона таких богатырей никогда не исправляет, а Жёлудь – потомственный растаман (пожизненный травокур). Только теперь он будет заниматься своим ремеслом более осторожно; научит его зона распознавать ушлых оперов с первого взгляда.

Утром весь этап повели в карантин. Пятиэтажки, казавшиеся ночью пятизвёздочными отелями, при дневном свете оказались весьма убогими обшарпанными строениями. Окон почти не было, кое-где оконные проемы были затянуты целлофаном или забиты одеялами… Да, бытовая сторона жизни налажена была в колонии явно не образцово. Это Арбалет сразу подметил.

А когда они зашли в карантин, никто и не подумал выдать им фуфайки, робы, матрасы, простыни… В чём приехали, в том и ходи, а многие ведь беззаботно прибыли на это постоянное место жительства в летней одежонке. Наркоманов, как людей безнадёжных, родственники грели ещё меньше, чем обычных зеков. Почти никто не получал ни посылок, ни передач. Вот и крутились все, кто как мог.

В карантине – единственный, первого образца, ламповый, сломанный навеки телевизор, редко на каких шконарях валялись матрасы. Везде непролазная грязь. Видимо, помещения убирались только к самым великим праздникам… Ну вот, теперь из 20-го переехали в 19-й век. Арбалета обрадовал только турник в локалке. Больше ничего, радующего самый неприхотливый взгляд не было. Раньше на литературном языке всё это называлось «мерзостью запустения».

Когда этап вроде как бы разместился в карантине. Всё продолжалось по заведённому ритуалу: весёлый смех, шум, чаепитие… и снова знакомство. Вроде бы вместе ехали в столыпине, потом несколько дней пробыли в одной камере, но всё равно знакомство продолжалось… (Надо откровенно признаться, наши вольные – потому и редчайшие – читатели, что у каждого зека, в отличие от законопослушных граждан, богатейшие и интереснейшие биографии. Но если бы вы знали, как дорого им пришлось заплатить за такие «богатые» биографии! Так что завидовать тут, прямо надо сказать, нечему).

Большинство – люди старше тридцати лет, с богатым жизненным, да ещё и с наркотическим опытом. А когда человек в кайфе, он постоянно попадает в разные приключения (это ещё классик наш А.П.Чехов заметил). Наркоман постоянно идёт по краю, по лезвию ножа, ему неизвестно, что ждёт его даже в течение ближайшего часа. Ежедневный лихорадочный поиск длится у некоторых годами и десятилетиями. А тут на 42-й зоне, собрались все заходники, ранее судимые, те, кто уже побывал на Бакале в колонии общего режима, где проходили первые всесоюзные сборы наркоманов по обмену уголовным опытом. А это была единственная в стране колония строгого режима для наркоманов. Свозили сюда зеков со всех самых дальних уголков нашей необъятной родины, многие встречались здесь уже по второму разу, а самые неугомонные и по третьему. Как-то странно одновременно и стремительно началась в своё время распространяться наркомания в нашей стране, будто по общему плану или чьёму-то заказу. Вскоре началась борьба с ней по заимствованному западному опыту. Но у нас в России свои особенности и другое понимание жизни, поэтому мы, как и обычно, испытывали всё на своей драной шкуре…

Арбалет аккуратно раскладывал своё имущество в тумбочке. Его соседом оказался один очень интересный, нетипичный в общей массе зеков, тип, откуда-то из Подмосковья. Человек уже в серьёзных годах с приятной интеллигентной внешностью. Имел высшее образование. Хвастался своей феноменальной памятью, которая действительно производила внушительное впечатление. Он мог прочитать небольшое стихотворение один раз и тут же запоминал его практически безошибочно. По виду – обыкновенный очкарик, но чувствовалось, что он обладает какой-то скрытой от глаз внутренней силой, да и ходил он постоянно с двумя ручными эспандерами. Знал он всё о китайской дыхательной гимнастике «Цыгун» и о корейской «Су-джок». Арбалету показалось удивительным, что человек, обладавший столь позитивными качествами, оказался вдруг наркоманом.

– Почему? – спросил его Арбалет.

– Таков был выбор судьбы. По долгу службы часто выезжал в Голландию, ну и решил попутно заработать перевозкой кокаина, а затем и сам увлёкся.

Потом, явно по наводке доброжелателей-сослуживцев, его слили органам.

– Семён, ну ты же знал, какое это зло? Как ты с таким образованием мог клюнуть на это?

– Ну, как сказать… Смотря в каких руках вещь находится: в хороших руках – всё добро, в плохих руках – всё зло. Конечно, плохо, когда человек доведён до кумара, и болезнь заставляет идти его на криминал. Тогда он всё делает, как говорится, без башки. Алкоголь, шмаль, кокс, герыч – любую крышу могут снести. Но если всё в меру, не злоупотребляя, тогда можно всё. Наркомания имеет тысячелетнюю историю, и никуда не делась, и всегда будет, и всегда будут люди, которые будут прибегать к допингам. Когда душа болит, а хочется жить как все и радоваться, но жизнь не радует, вот тогда и прибегают к лекарствам, чтобы создать для себя хоть временную иллюзию радости. – рассуждал по-московски словоохотливый Семён (Кстати, рассуждал он весьма поверхностно, очевидно мало зная ещё о трагических последствиях применения этого «лекарства для души»). – Большинство считает наркоманию порицаемым явлением, а нас – изгоями. Они не хотят принимать наш индивидуальный выбор, так что придётся нам за это отбывать. – тут он саркастически расхохотался и продолжал тему. – Наркоманы – это особая порода людей…

– Ага, особая масть, – вмешался сидевший рядом Гурам из Тбилиси, вор-карманник, все свои сроки получивший за чужие пухлые кошельки и сопровождавший свою плодовитую деятельность опиумным дурманом. – Это так, брат. При нашей нервной работе, опиум просто необходим. Все наши карманники на нём держатся. Деньги всё время нужны, чтобы наркотики были, ну и так, время хорошо провести. Это – такой образ жизни. Все наши такого мнения: Хочу жить так, как я хочу, а не так, как мне навязывает общество. Это скажет любой из наркоманов…

Вот так они и знакомились, рассказывая друг другу с преувеличенной гордостью о своих явно незавидных судьбах. Они пили чай и свободно рассуждали, ограждённые от свободного общества, упрямо считая себя неотъемлемой частицей этого общества. Некоторые мирно выясняли, кто из них блатней. Только Мирза не мог успокоиться: ему не хватило места на нижней полке этого несущегося под откос поезда… Он тут же организовал катран, заманивая лохов, затягивая их разыграть шконарь на первом, престижном ярусе. Он считал ниже своего достоинства спать на верхней полке. Вот и устроил этот неуместный, но весёлый розыгрыш… Кстати, жизнь у нас не останавливается, как, может быть, думают временно свободные граждане, но даже наоборот, кипит и бурлит в никогда не пустующих, гостеприимных казематах…

Потихоньку все адаптировались на новом месте (понятное дело, всем – не впервой).

Вечером, к великой радости Арбалета, к нему пришли уральские земляки. Пришли вчетвером, и в каждом – родственная душа. Хоть и город у них весьма немаленький, но люди преступного мира знали друг друга. Пришёл Димыч, его друг с детства, друг по воле, по Питеру, по первому бакальскому сроку… и тут опять такая встреча. Они по-настоящему были рады снова видеть друг друга. Говорили и говорили обо всём, что где и как. Обговорили все животрепещущие новости. Димыч всегда был для Арбалета как родной брат. Сколько незабываемого времени они провели вместе, но судьба постоянно сводит их, даже и на этой, далёкой земле… На Бакал Арбалет приехал раньше Димыча, а потом встречал его и помогал обжиться на новом месте, а теперь судьба распорядилась так, что Димыч встречал его в этом шахтёрском крае.

Мы – уральские, хоть и не на родине сидим, но землякам помогаем всегда, это у нас в крови. Парни принесли чай, курево, еду, тёплое одеяло.

– Здесь, – рассказывал Димыч, – по этапу тебе ничего не дают: ни белья, ни робы, ни матраса. Крутись сам. Есть деньги – покупай, есть авторитет – помогут земляки, нет ничего – играй, если умеешь. Но за тех, у кого ничего нет, никто не суетится. Администрации насрать, где, в чём и как ты будешь ходить. Лишь бы на поверку выходил вовремя.

Позднее Арбалет с изумлением, почти с ужасом открыл, что в этой зоне существовала среди зековских чертей особая масть – масть слоника… Они спали… стоя! Когда вообще не было свободных мест, многие заключённые-бедолаги становились «слониками». Одной рукой они держались за кровать (шконарь) второго яруса, голову укладывали в другую полусогнутую руку и в таком положении… спали. Другие коротали лагерные ночи на голых пружинах без матрасов… Да, не нужны нашему, занятому лихорадочным накопительством, обществу какие-то убогие наркоманы-изгои! Здесь, на 42-й, Арбалет понял, что для процветающей публики наркоманы – это неприятное жёлтое пятно на отутюженном к выходу в свет парадном смокинге (безусловно, некоторые упитанные столичные господа подумают: «И поделом им, этим уголовникам-наркоманам!» Но мы всё же осмелимся возразить этому безапелляционному мнению нашей самодовольной и самонадеянной публики. Мы хорошо знаем и уголовников-наркоманов и вас, «упитанные» господа. Никакого значительного различия между этими, на первый взгляд столь далёкими друг от друга категориями (слоями) общества, нет. Существенное различие только одно: наркоманы больше страдают. Но тот, что больше страдает, больше и думает. – А это уже не мы, а М.Ю.Лермонтов и Ф.М.Достоевский говорят вам!).

Друг Димыч продолжал подробно рассказывать Арбалету обо всём, происходящем в этом уникальном лагере:

– Тут, братан, всё держится на наркоте. Ханка – 25 рублей. Все смены мусоров торгуют, вся движуха – вокруг наркоты. Да, бля… даже в лагере от этого не спрячешься. Все разборки происходят вокруг этого. Мусорам – прибыль, а в наши ряды – раскол. За эту наркогрязь они готовы поубивать друг друга. Всё время выясняют, кто из них блатней. Поедом сжирают сами себя. Гниль на гнили. С бытовухой плохо, зато с эти дерьмом – прекрасно! Постоянные интриги, частенько – драки и поножовщины…

– Ну всё, как мы любим, – саркастически добавил Кулан, – Но мы, уральские, для себя решили, что здесь не употребляем и держимся вместе, друг за друга. Ну, и спортиком помаленьку занимаемся, чтобы не сожрали эти бесы. Вот так и живём. Короче, выйдешь в зону, братан, сам всё увидишь. А пока, давай, держись. Уже скоро отбой, мы пойдём в отряд. Давай родной, обживайся. Мы рады, что именно ты пополнил наши малочисленные ряды. Видел бы ты, как Димыч ликовал, когда узнал, что ты тоже приехал в эту забытую богом дыру.

Да, Димыч знал, на что способен Арбалет, проверенный и закалённый во многих переделках боец теневого мира.

Визит друзей значительно поднял авторитет Арбалета в глазах всего вновь прибывшего этапа. Да и нашему герою стало гораздо веселее на душе. Хорошо, когда есть братья по духу, когда всегда найдёшь похожих на себя, родственных и надёжных товарищей.

Только к отбою Арбалет почувствовал некоторую усталость. Целый день в заботах и хлопотах. Хорошо бодрит адреналин на новом, тем более таком, месте. Арбалет расстелил постель и в десять часов лёг… Но карантин не спал до утра, гудел как улей на новом месте. А завтра рано вставать на проверку. Надо спать, беречь силы перед скачком в неизвестность.

Раннее утро. Прозвучал «подъем». Деловитый Семён встал задолго до подъёма, сварил уже крепкий чай и ждал, когда строгий режим поднимет с кроватей его более молодых и беззаботных соседей. Арбалет и Семён как-то сразу сдружились, пока добирались до лагеря, и в зоне поддерживали отношения. Они попили чайку и пошли на поверку.

Весь лагерь собирался на плацу. У каждого отряда, как и положено по уставу, своё место. Арбалету непривычно было видеть такую пёструю, одетую кто во что горазд, толпу. В других лагерях все зеки, как братья-близнецы, ходили в одинаковых робах. Уже одно это создавало видимость порядка, а здесь все щеголяли кто в чём как коллеги легендарного героя гражданской войны Попандопуло.

Холодное утро. Тысяча человек на лагерном плацу ожидает конца проверки: кто курит, кто на корточках сидит. Только при приближении ДПНК создаётся кое-какая видимость строя, чтобы легче было пересчитать поголовье зеков. Тут же на плацу Арбалет узнал забавную историю, недавно случившуюся в этом колоритном заведении.

Оказывается, раньше на поверке зеки даже не вставали. Их прямо так, сидящих на кортах, пересчитывали, а сейчас создавали видимость строя. А связано это было с недавним… дерзким побегом.

Несколько хитроумных и изобретательных зеков сделали подкоп из зоны и потихоньку ходили в город развлекаться, гонимые, конечно, тоской по вольной жизни. Продолжалось это довольно долго, пока круг посвящённых был узок и ограничен. Повеселившись в городе, хитрецы мирно возвращались в любимую зону. Но постепенно круг любителей культурного отдыха расширялся… В общем, когда в город вылезли двадцать шесть человек, их спалили. Многие просто одурели от свободного воздуха: кто-то бросился пить как перед объявленным сверху гарантированным светопреставлением, кто ринулся на поиски столь же сомнительных и чреватых вполне ожидаемыми последствиями удовольствий… Всех их переловили в течение суток. Да и бежать-то, совершенно очевидно, никто и не собирался (Зачем наркоману куда-то бежать, если в родной зоне всё, что надо, есть). Вот в связи с этим «побегом», даже говорить смешно, и подкрутили немножко режим. Теперь на поверках все стояли, а не сидели скопом на корточках.