Текст книги "Изгои (Часть 4)"

Автор книги: Федор Гришанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Арбалет уже не сожалел о прошлом, он смотрел в будущее, извлекая из прошлого бесценные жизненные уроки. На его счастье, тюремная библиотека изобиловала произведениями русских классиков.

Вскоре Арбалет начал замечать, что, когда ему через книги открывались какие-то прежде неведомые истины, ему казалось, что это Господь его не оставляет и как бы через эти книги разговаривает с ним и внушает ему вечные непреходящие истины. Ведёт его невидимой рукой в иной, лучший мир. Кто-то живёт в спортивном мире, кто-то в научном, кто-то горит на производстве, а он жил в своём, духовом мире. Видимо, в дальнейшем ему придётся развиваться и двигаться именно в том направлении. Значит Богу, небесам или кому-то ещё это нужно. Арбалет вновь и вновь убеждался, что ничего случайного в этом мире не происходит. И он благодарил Господа в душе своей, что именно на его долю выпали такие немилосердные испытания, после преодоления которых он как бы сближался с Господом. И даже в, казалось бы, невыносимой обстановке газовой камеры он постоянно чувствовал его присутствие рядом с собой.

По вечерам, когда все зеки, кто как мог, укладывались спать, они, глядя сквозь дымовую завесу на тусклый свет одинокой лампочки, вели долгие философские беседы. Думали и рассуждали, спорили и дискутировали. Эти выброшенные на обочину жизни, убогие и никому ненужные люди говорили о Боге, о высшем Разуме, о судьбах страны и народа, о своём месте в этом мире… А потом, убаюканные этими беседами, мирно засыпали, чтобы утром проснуться, встать и дальше нести свой крест по сумраку повседневности, не видя ни света белого, ни спасительного маяка вдали.

Два месяца пролетели незаметно, как один день. Осень вступила в свои права. Жара спадала. Арбалет всё больше приходил в себя, восстанавливая физическую форму. Сначала он заставлял себя, а потом это вошло в привычку, выходить на часовую прогулку, заниматься спортом и потом в камере обливаться холодной водой. Он уже строил планы на весь предполагаемый срок заключения. Конечно, спорт и книги, и чем больше, тем лучше. Тюрьма в этом смысле – идеальное место для духовной жизни. Материальный мир с его мелкими проблемами и постоянной бестолковой гонкой за миражами находился где-то далеко и не беспокоил его.

Приближался день его рождения, но Арбалет и позабыл об этом. Но именно этот день рождения он запомнил навсегда.

Пока Арбалет, не обращая никакого внимания на тяготы тюремного бытия, увлечённо читал очередную книгу, Коваль, оказывается, готовился к дню его рождения. Утром, проснувшись, он как обычно, начал с крепкого чая, потом посидел некоторое время в задумчивости, уставившись, как в трансе, в какую-то неведомую точку. О чём он думал, одному богу известно.

– Арбалет, брат, с днём рождения тебя, родной. – начал Коваль.

Вся камера сразу оживилась, и все стали подходить к герою дня с подарками. Каждый бедняк старался поздравить его от своей богатой души: кто носки подарил, кто ручку, чётки, нарды и много, много ещё разных милых вещиц. На свободе такие подарки стоят недорого, а тут, подаренные от души и с чистым сердцем, они были умилительно трогательны и могли растопить самую зачерствевшую душу.

Коваль подарил «Новый завет», даже подписав его на память.

– Брат, пусть эта мудрая книга всегда будет с тобой. Пусть она научит и поможет тебе в трудную минуту.

Каждый пытался подбодрить своих сотоварищей добрым словом. Настроение сидельцев было на высоте. Праздник получился для всей камеры. Все были трезвые и радовались от души. В обстановке искренней теплоты, братства и радости они и не обращали внимания на то, что, все они, восемнадцать человек, толпятся в маленькой прокуренной четырёхместной камере. Они уже знали, что все невзгоды в этой жизни – временные, надо только научиться крепко стоять на ногах.

Накануне этого дня отец Арбалета приходил с передачей, тоже спешил, наверное, поздравить и порадовать своего непутёвого сына, от которого он никогда не отворачивался, которого ни разу не предал и всегда был его Ангелом-хранителем. Наши родители – это наши земные Боги. Вот и его отец всегда был для него кумиром, образцом для подражания. В тюрьме он никогда не был, но жил строго по каким-то своим понятиям. По-человечески!

Арбалет всегда гордился своими родителями. Их забота постоянно согревала его многострадальную душу и, как бальзам, лечила и оживляла её.

Внимательные сокамерники Арбалета вручную слепили праздничный торт на весь общак. Арбалету даже показалось, что ничего вкуснее этого кулинарного шедевра он никогда не ел. А может быть, каждый вложил в этот торт частицу своей тоскующей по дому души, своего уважения к товарищам по злосчастной доле.

Потом с большим удовольствием и замечательным аппетитом слопали этот торт, запивая его несколькими литрами крепкого тюремного чая.

Сидели на протёртых матрасах, дружески балагурили, смеялись, травили байки и анекдоты, похлопывали друг друга по плечам в знак взаимной приязни. Вся эта братская обстановка, эти бескорыстные отношения, уважение, теплота и забота о ближних своих создавали ощущение присутствия в их кругу чего-то невидимого, высшего. Как всем нам, живущим на свободе. Не хватает этого обаяния взаимной искренности и доброты!

Арбалет с улыбкой смотрел на эти светлые изнурённые лица, стараясь навечно запечатлеть их в своей памяти (Вы, наши читатели, может быть скажете: «Ну что может быть особенного в этих серых однообразных зековских физиономиях?!» Мы понимаем вас, идущих по другому жизненному пути. У каждого – свой путь). А наш многострадальный герой хотел на всю жизнь запомнить эти прекрасные одухотворённые лица, едва различимые в тумане тюремной камеры.

А под вечер со всех концов тюрьмы начали приходить по дороге, через кобуру, поздравительные малявы. Полночи ушло у Арбалета на ответы своим многочисленным знакомым, землякам и друзьям.

Отдавая дань уважения имениннику, загнали в камеру и анаши. Забили, покурили, и веселье продолжалось дальше. Не спали до утра. Их жизнерадостный гогот слышен был по всему продолу. Такая свежая, чудная, осенняя и, может быть, звёздная ночь! Вся камера веселилась от души.

Подошёл к двери заспанный корпусной, недоумевая про себя: «Чёрт знает, какие условия! Как они там вообще выживают!» Открыл кормушку, попытался успокоить неугомонную публику.

– Ну, ребята, хватить ржать! Вся тюрьма спит, а вы гогочете как гуси перелётные.

– Ладно, ладно, командир. Всё. Молчим. – и тут же взрыв хохота. – Иди спать, старшой. Мы тебя услышали. Сейчас будем спать.

Спать, конечно, никто и не собирался, просто убавили громкость, чтобы не привлекать к себе оперативного внимания. Только под утро усталость свалила всех на половые матрасы. Потихоньку братва разлаживалась и засыпала.

– Хороший получился у тебя день рождения, братан, – бормотал Коваль, засыпая рядом с Арбалетом, – будь здоров, родной! – вырубился сосед и присоединился к разноголосому хоровому храпу.

Только Арбалет долго не мог заснуть: он размышлял о жизни (Впоследствии это станет его любимым занятием: размышлять о жизни. И вы тоже, дорогие наши, отвлекитесь от чтения, подумайте о своей мимолётной жизни).

На душе было хорошо. Рядом с ним лежали его побратимы по духу и удовлетворённо похрапывали, не замечая тесноты, духоты и других временных узилищных неудобств. Ничего, братья, всё – временно.

Много чему позитивному научила камера нашего героя за эти три долгих месяца. Он не только приспособился достойно переносить тяготы тюремного быта, он в корне изменил своё отношение к людям, стал больше уважать и ценить их, заботиться обо всех, не ставя кого-то выше, кого-то ниже. Именно здесь он увидел воочию подтверждение мудрому изречению: «Все люди – братья». После длительного наркотического анабиоза душа его жила новыми чувствами, вернее возрождающимися старыми, просто давно позабытыми. Каждое неожиданное переживание, каждое новое впечатление как бы наполняли новыми чувствами его душу, оживляя её и возрождая к новой жизни. Он смотрел на окружающую его ужасную обстановку… и не видел её. Он благодарил Бога за то, что он просто жив, что он – для чего-то необходимая частица этого неразгаданного мира! С каждым днём всё больше восстанавливал силы и оживал наш герой. От всего ему было хорошо, всё его радовало, ему хотелось быть.

За чтением книг время летело незаметно. Он научился жить жизнью своих книжных героев, мыслить и чувствовать вместе с ними, улетая в мечтах в далёкое сказочное прошлое… Он был один. Ночную тишину даже не нарушало сладкое похрапывание сокамерников, сморённых круглосуточной духотой. Время вообще пролетает быстро. Настал и день суда.

Суд его не пугал, тем более на этот срок он въехал добровольно и своевременно с мыслью, что судьба на этот раз спасла его тюремным наказанием от самого худшего, от преждевременной смерти. Он хотел быстрее осудиться и, сколько бы не дали, идти дальше за своей причудливой судьбой, которую он, как это ни странно, начинал понимать.

Он был уверен, что сейчас именно здесь его место, радовал его и его нелёгкий жребий со всеми испытаниями и мытарствами, доставшимися ему, а не кому-то другому. А так как Арбалет считал себя воином Духа, он понимал, что самые трудные испытания, которыми щедро одарил его Отец духовный, ещё впереди.

Неутомимый внутренний голос настойчиво шептал ему: «Победи себя. Одолей свои слабости. Воин должен быть сильнее наркомана. Это – твой путь, каждый день сражайся на нём и не думай, что ты в безопасной тюрьме и уже одержал победу. Нет, это любящий тебя Господь дал тебе только временную передышку. А пока цени время, отпущенное тебе, ищи силу в самом себе, потому что сражаться тебе придётся всю свою жизнь. Я могу открыть перед тобой пути, но выбор ты должен сделать сам. Думай и готовься к следующим испытаниям».

Арбалет после таких диалогов со своей собственной душой (которая, возможно, напрямую связывает человека с Богом) был рад, что Всевышний всё же дал ему искупительный шанс. Он верил в себя, верил в силу своего духа, верил, что сможет победить в себе свою греховную суть. В таком боевом приподнятом настроении он и поехал на суд, по-прежнему концентрируя всё своё внимание именно на внутреннем диалоге.

После краткой обвинительной речи прокурора и невразумительных прений слово предоставили и нашему герою.

– Да, я виновен. – сухо и лаконично отчеканил Арбалет. – Вину признаю. Срок прошу назначить по усмотрению суда.

Вся эта судебная канитель была ему без разницы, он был уверен, что по его статье много не дадут. Да и мысли его были о другом, он находился как бы в другом, невидимом измерении.

Он видел перед собой постаревшую заплаканную маму, которая всегда мечтала о лучшей судьбе для своего сына. Ему хотелось закричать: «Мамуленька! Это – моя судьба, мой путь. И не страдайте вы за меня. Люблю и благодарю вас за всё. Вы всегда рядом со мной, мои ангелы-хранители». Отец, как всегда, держался бодро и непоколебимо. Вот истинный пример для подражания, настоящий Воин Духа. «Отец, я смогу, я пройду достойно свой путь. Как вас люблю!» В душе Арбалета творилось что-то невообразимое, ему хотелось закричать на весь зал суда: «Я свободен! Я – воин Духа!»

Но безразличный голос Фемиды прервал его внутренние переживания:

– Три года лишения свободы.

Арбалет слышал только обрывки стереотипных судейских фраз. За его спиной весело щёлкнули трудолюбивые наручники. Вот она, всесильная рука судьбы. Но его дух был свободен даже в зале суда, даже в наручниках. Он видел вокруг себя другой, невидимый мир, в котором он начинал жить.

Выходя из зала суда, он ещё успел улыбнуться родным: «Я вас люблю», и пошёл за железные засовы. Это был его выбор. Он уже знал, как и чем будет жить эти три года, подаренные ему Господом. Он про себя шептал слова благодарственной молитвы… Пришёл он в себя только в темноте воронка, безучастно увозившего его от родных и близких. Теперь необходимо было посмотреть на самого себя, правильно использовать предоставляемое судьбой время и достойно пройти свой путь. Держись, Арбалет!

В «родную» камеру он вернулся уже в весёлом, приподнятом настроении: три года – это не десять лет без права переписки. Всю первую ночь после суда он не спал и думал, строил планы на будущее, заглядывал в глубины своей таинственной души, искал то слабое место, которое допустило в его жизнь наркотики. Он скрупулёзно анализировал причины, выискивая своего врага, с которым ему ещё придётся сражаться.

Он вспоминал своих стареющих родителей, дивился их терпению и их силе духа. Как он был благодарен им за их любовь, за мужество и силу их прощения! Они любят его таким, какой он есть, со всеми его недостатками. Он молился за них, за их здоровье, за их долголетие и счастье. Он чувствовал какую-то неразрывную связь между ними и собой, и через этот невидимый портал посылал им свои переживания и добрые чувства… И они отвечали ему: «Держись, сынок. Мы с тобой».

Из областного суда пришло утверждение приговора, и Арбалет стал ожидать со дня на день свой этап. На суде ему вменили также 62-ю статью о наркотической зависимости, режим строгий. Лагерь строгого режима для наркозависимых далеко от дома: на Кузбассе, в городе Ленинск-Кузнецкий. Вот туда Арбалет и ждал этапа. Опять поедет познавать мир, но уже в восточном от родного Урала направлении. Жаль только, что он выбрал не самую светлую сторону этого мира, а самую тёмную и жестокую. Но люди живут везде. Арбалет и не расстраивался: найду своих.

Все находятся на своих местах и своими мыслями создают свой мир. В своё время и он построил свой, жестокий и грязный, наркотический мир. Мир боли и страданий, мир, уходящий во тьму. Но у него – свой путь. Главным было то, что он верил, что всё пройдёт, всё познает и найдёт ускользающую от него, но спасительную Истину. Может быть, он и пришёл в этот мир для того, чтобы найти сокрытую от людей, завалявшуюся где-то в придорожной грязи жемчужину. Порой ему казалось, что ещё немного, и вот-вот ему всё откроется…

Началась этапная суета: крики, вопли, кипиш, мелькающие озабоченные лица. Приговор утвердили, и отношение надзирателей, соответственно, становится другим. Уголовник сразу становится никем. Он не принадлежит самому себе, его тасуют туда-сюда, из камеры в камеру, гоняют через превратки (камеры предварительного заключения). В них толкутся разные люди, происходят случайные встречи: кто на Сахалин идёт этапом, кто – в Иркутск, а некоторые – и в Москву. Разные человеческие судьбы, но у всех на лицах – серый отпечаток печали, горя и страдания. Арбалет давно уже заметил, что основная масса сидельцев – совершенно случайные люди, посаженные за разную ерунду: кто по-пьяни, кто из-за наркотиков, кто запутался в личной жизни, кого голод толкнул на преступление, а кого и зависть или жадность одолели. Вот с такой разношёрстной публикой и приходилось общаться, пока доберёшься до места назначения.

В этот раз Арбалет заодно и научился ездить по этапу с комфортом.

В камеру зашёл седовласый дедушка. Арбалет тут же встал, уступая ему своё место, так как народу в ожидании этапа накопилось довольно много. Арбалет любезно поинтересовался:

– Дед, по какой статье?

Но дед, спокойно усевшись на предложенное место, поблагодарил, но на вопрос не отвечал. Немного позже он деловито вытащил из ушей вату и, удовлетворяя любопытство окружающих, объяснил Арбалету:

– Сижу уже 17 лет. Надоел этот вечный гул и шум во время этапа. Заткну уши ватой, и ничего не слыхать. Тело везут куда-то, а я в глубоком трансе общаюсь сам с собой. Достал книжечку и, не замечая окружающей суеты и назойливого шума, спокойно общаешься с любимыми авторами, а не с какой-то малокультурной шантрапой. Ты уходишь в себя, и как бы улетаешь от этого назойливого мира, от пустой суеты, от надоедливого мелькания постоянно меняющихся людей, от одинаковых глупых вопросов. Ты просто уходишь глубоко в себя.

Так и Арбалет научился уходить в себя и быть в себе (т.е. быть на Вершине одиночества).

Маршрут заканчивался: Новокузнецк, Ленинск-Кузнецкий. Глубокой ночью столыпин прибыл к месту назначения. Разгрузки пришлось ждать долго. Теснота в вагоне была неимоверная. Народу натолкали плотнее, чем жареную кильку в банку. Все устали от разговоров и ожидания. Почти никто не спал. Одни дремали наверху, другие сидели, сгорбившись и пригорюнившись. Арбалет долго лежал, укрывшись с головой фуфайкой. Потом решил посчитать, сколько же их набито в этом тюремном купе. – Двадцать три человека: «Ха, двадцать три – моё число. Это знак. Но какой?»

Число действительно совпадало с днём его рождения, но в знаках и приметах он не разбирался, в символы не верил, но в том, что человек связан невидимыми нитями с окружающим миром, не сомневался. Арбалет отвернулся к стене, вспоминая последние события…

В день этапа вся камера провожала Арбалета. Обычно спали посменно: одни днём, другие – ночью, так как спальных мест на всех не хватало. Но в проводах Арбалета участвовали все. Надзиратель открыл кормушку.

– Десять минут на сборы.

Арбалет был, как говорится, всегда готов. А вот ребята сразу начали суетиться, собирать его в дальнюю сибирскую дорогу. Общак собирался постоянно, и на этап все уезжали достойно упакованными. Обеспечивали всем: чаем, куревом, консервами. Если была нужда, давали и мыло, пасту, сменное бельё. В общем, зеки помогали зекам, обеспечивая отъезжающих всем необходимым на первое время. Дай бог здоровья и удачи этим бескорыстным людям, придерживающимся суровых, но справедливых Воровских понятий, тем, кому небезразлична судьба любого арестанта.

Да, это – особый мир. И многие талантливые и мужественные люди держатся за Идею, отстаивают её и страдают за неё, проходя по жизни через ломки, пытки и унижения, жертвуя своими жизнями и погибая в тюремных казематах. Воровская Идея – это организованный порядок, за который держатся люди, чтобы избежать всеобщего хаоса и беспредела.

Дай Бог вам всего хорошего, и низкий поклон вам, наши братья по Духу!

(Просто смешно смотреть на экраны телевизоров, когда собираются на всякие шутовские форумы бывшие комсомольские шестёрки и начинают рассуждать и трезвонить о какой-то «национальной идее». Да вы, вечные холуи, всегда подрабатывавшие на побегушках у «старших товарищей», когда-нибудь думали самостоятельно? Признайтесь честно, что вам даже во сне никогда никакая мысль в головы не приходила! Нет у вас ничего в головах. Но вы можете принять на вооружение с нашего барского плеча… Воровскую идею. Дарим вам её на вашу духовную бедность… Или вы её давно уже сами приняли?... Нет, не доросли вы ещё до «идей», наркоманы, сидящие на нефтяной игле!).

Как привык Арбалет к этим замечательным людям, с которыми, увы, приходилось расставаться! И не только ужасные, прямо скажем, нечеловеческие условия содержания в этой убогой конуре сблизили их. В каждом из этих отвергнутых обществом страдальцев именно в этих условиях обнаружились вдруг высокие благородные чувства и лучшие человеческие качества. Арбалет увидел и оценил их непростой внутренний духовный мир: их безжалостно ломала жизнь, но они, несмотря ни на что, оставались людьми.

Всем было грустно, никто почему-то не хотел расставаться с нашим героем, каждый хотел что-то подарить, поддержать чем-то своим самым лучшим. Арбалет уже начал и сопротивляться.

– Хорош, братва! Ну как я повезу все эти баулы?

– Давай, давай затаривайся. Дольше нас вспоминать будешь. – юморил неунывающий Коваль.

– Ну, а сигареты зачем? Я не курю уже две недели?

– Ничего, пригодятся. Отдашь нуждающимся.

– Ну, братва… – сердце Арбалета переполняло чувство благодарности и любви к этим отверженным и несгибаемым людям.

– Давай, садись на дорожку.

Все сели и помолчали, пока Коваль не прервал эту трогательную, сентиментальную тишину.

– Ну всё, брат. Дай бог тебе удачи в пути. Всем достойным – привет. Давай, не грусти. Даст бог, увидимся.

Каждый подходил и по-братски обнимал Арбалета.

– Давай, брат, держись…

…А сейчас Арбалет лежал в тесном купе «пассажирского» поезда, думал и вспоминал уральскую братву, которая может быть, и сама не осознавая этого, всегда учила его правильной жизни. Даже сейчас его согревала теплота, с которой провожали на родине его друзья.

Жизнь – везде жизнь. И достойные люди всюду найдутся, для этого достаточно самому быть достойным человеком. Так устроен этот мир. Кому-то суждено жировать и веселиться, а кому-то – задыхаться в промозглых камерах, ездить по этапам в тесных удушливых вагонах, корчиться от боли в ШИЗО под ударами беспредельных служак, скрипеть зубами и молча погибать, через постоянные страдания понимая и осознавая что-то такое, что недоступно пониманию других, добродетельных и добропорядочных, граждан. Истины открываются человеку только через страдания, только от необыкновенных людей, только в трагических ситуациях. Главное, чтобы на душе оставался след, такая приятная теплота от ошеломляющей новизны.

Арбалет ни о чём не жалел, он, наоборот, благодарил Бога за то, что он идёт этим, своим путём. Он никому не завидовал. Он знал, что самая плохая своя судьба лучше любой чужой судьбы… Полусонное бдение этапа продолжалось до самого утра, пока не приехали за зеками воронки, чтобы увезти их в ленинск-кузнецкую тюрьму.

Разгрузка началась крикливо и шумно. Надзиратели были явно навеселе, но почему-то злые, как собаки.

– Давай, быстрей!

Истошные крики и злобный лай резко пробуждали заспанную публику, открывая ей блестящую перспективу новой, лагерной жизни. Этап по обычным меркам был небольшой – всего сорок человек. Всех вытаскивали из вагона и рассаживали прямо на снег напротив трёх воронков. Вокзал был плотно оцеплен.

– Руки – за голову! Головы – вниз! Не разговаривать! Сидеть тихо! – как оглашенный орал начальник конвоя. – Не переговариваться! Шаг в сторону – стреляю!

Он стоял, покачиваясь, перед зеками в новом дублёно казённом полушубочке, а вдалеке деловито спешили куда-то мирные обыватели со своими житейскими заботами, не обращая никакого внимания на этапный гомон (Привыкли, наверное. «Привычка свыше нам дана…»).

Раннее утро. Снег, грязь, слякоть, невыспавшиеся серые лица, злобный лай и истерические крики… Арбалет поднял глаза и увидел на крыше вокзала хорошо узнаваемый портрет Владимира Ильича Ленина! «Ага! Попал из 21-го века в 20-й». – юморил про себя, разумеется, Арбалет. – «Вот это – настоящий гений. Его давно уже нет в живых, а тут, на ленинск-кузнецкой крыше, вовсю живут ещё его идеи».

Рассвет угрюмый. Стоны. Вой.

Собачьи рыки. Злой конвой.

Здесь Богом брошена земля.

Здесь коммунисты у руля.

Начальник конвоя горделиво переминался с ноги на ногу, стоя перед сидящими на снегу зеками. Ему подавали личные дела сразу по несколько штук, он зычно зачитывал очередную фамилию. Зек соскакивал и скороговоркой орал во всю глотку: «Иванов Иван Иванович, 05.05.65 года рождения, статья 105, начало срока, конец…» Всё надо говорить быстро и чётко. Потом зек, не поднимая головы, бежал с баулом через шеренгу конвойных, которые (ясное дело: ретивые служаки) пытались кого пнуть, кого ударить. Вокруг приученные кидаться на зеков собаки. Когда кто-нибудь чуть-чуть тормозил, проговаривая срок и статью, не справлялся со своей речью и от испуга начинал заикаться, его тут же, нагоняя страху подгоняли конвойные:

– Давай, короче!

Арбалет устал сидеть в неудобной позе и постоянно посматривал по сторонам, интересуясь, где и что творится, посмеивался над всякими недоразумениями и казусами, происходящими между зеками и конвоем, и ожидал своей очереди. А смеялся он, прежде всего, над самим собой. Он сам был заикой и представлял, какое это будет кино! Заикание сопровождало и преследовало его всю жизнь (В детстве сбили с ног и напугали собаки вроде интеллигентных, самовлюблённых собачников). Сколько было драк из-за этого! Именно из-за этого своего недостатка не поступил он и в лётную школу…

Решил стать военным лётчиком и пришёл с мамой поступать. Их всех, будущих, юных пилотов, построили в шеренгу и скомандовали: «Рассчитайсь!» Арбалет был в строю пятым, но разволновался и слова «пятый» выговорить не смог.

– П-п-п-п-п-п-п-пя-пя…

Раздался дружный издевательский смех остальных кадетов, а стоящий рядом, то есть четвёртый, загоготал пренебрежительно:

– Ха-ха-ха! Заикоша!

Арбалету было так стыдно, он хотел крикнуть им всем: «Не смейтесь надо мной!» Он покраснел, сжал кулаки и со всего маху врезал «четвёртому», сбив его с ног. Тут все подбежали к нему, подымая и успокаивая пострадавшего и ревущего без умолку насмешника. Потом с криками набросились на расстроенного Арбалета, всячески оскорбляя и понося его. Арбалет понял, что он не поступил в лётную школу, и никогда не будет летать. Ну и бог с вами!

– Пошли, мам! – он взял её за руку. – Нас не приняли.

Мать всё понимала, она всегда старалась поддержать своего ущемлённого прихотливой судьбой сына, чтобы он не переживал из-за своего недостатка. Но это давно уже стало его неотвязным комплексом.

Учителя в школе тоже старались избавить его от заикания, заставляя читать вслух перед всем классом. Класс при этом, естественно, не сдерживался от весёлого и заразительного детского хохота. Всё заканчивалось очередной дракой. Арбалет бил очередного весельчака и уходил из этого враждебного ему и ненавистного людного места, где он чисто по-детски осознавал себя человеком, которых хуже других. Зато в драке ему не было равных, и тут он уж отрывался по-полной. Вот так постепенно он и становился изгоем. Общество само высокомерно отвергало его за незначительный, в сущности, физический недостаток. Он всё чувствовал и болезненно страдал, когда его били кнутом по его открытой людям детской душе… «Ну что ж, смеётся тот, кто смеётся последним». – уже со злостью и ненавистью смотрел на окружающих юный Арбалет. – «Ну-ну, смейтесь. Пощады вам не будет!» Это были его первые шаги в другой, добрый мир, мир преступный, где никто и никогда не насмехался над его недостатком.

Да, он ненавидел всех тогда, в детстве, когда всё было так ярко и оставляло такие глубокие, незаживающие раны в его неокрепшей и впечатлительной детской душе! Потом он повзрослел и научился справляться со своими эмоциями. Сколько бедная мама ни водила его по логопедам, пыталась спасти своего сына от заикания, никто так и не помог. А он очень хотел вылечиться, страдал от бессилия, загоняя всё глубже свой комплекс…

Но всё это было в далёком и счастливом прошлом. А сейчас он явственно представлял себя, не дай бог, забуксующим перед этим, величественным, как сфинкс, и крутым, как цирковой дрессировщик, Начальником конвоя. Он уже предчувствовал эту забавную картину и заранее посмеивался над предстоящим весёлым цирковым представлением…

Но когда назвали его фамилию, он спокойно встал и чётко без запинки, как по бумажке, прочитал начальнику всё о себе: фамилию, имя, срок и прочее. Он, конечно, ожидал совсем другого, но ещё раньше не раз замечал, что стрессовые ситуации почему-то наоборот, собирают его в форму и возвращают душевное равновесие. Чувствовал он себя прекрасно, и сразу позабыл о всех своих недостатках.

Он нагрузил на себя четыре баула, собранные челябинской братвой, и спокойным неспешным шагом преодолел эту пятидесятиметровку до своего воронка. Вокруг была тишина. Все замолчали перед каким-то многозначительным внутренним спокойствием Арбалета. Но когда он залез в воронок и уселся на своё место, крики возобновились с новой, небывалой силой. Конвой ещё громче и жёстче забивал всех в воронки… Ну вот, все на местах. Давай, друг-воронок, вези своих почётных пассажиров в очередную тюрягу!

Ну а тюряга и на самом деле оказалась тюрягой в полном смысле этого слова. Когда их привезли в новокузнецую тюрьму (видимо для того, чтобы перековать их в законопослушных граждан) и всех забили в одну камеру, где грязь не убиралась ещё с царских времён, а вонь не выветривалась с начала перестройки, Арбалет саркастически подумал: «Ну что же. Нас, ребят с Урала, этим не напугать». Но надзиратели неистово надрывали глотки, яростно махали дубинками, стараясь сразу запугать этап, деморализовать его и ввести в ступор.

Только разместились в камере, хотели чаю сварить «на дровах». Старые, опытные арестанты всегда так варят, имея в запасе и кружку положняковую и разорванные простыни, это – «дрова». Их поджигали, кружка накалялась, и через 5 минут чифирчок готов… но уже через несколько минут дверь вновь открылась, и стало не до этого.

– Давай, мрази, по десять человек на шмон. Бегом! – зачем-то орали придурковатые ребята в форме.

Арбалет, чтобы не томить себя ожиданием, пошёл в первой десятке. Ему, как юмористу-любителю, уже начинал нравиться этот балаганный и, очевидно, напускной ажиотаж, который вызывал на его лице только саркастическую улыбку, но страха не было ни капли. Иногда, правда, попадались среди арестантов и такие, кто боялся, на кого производил впечатление этот дурацкий крик. Попадались и такие, кто от страха обсирался или ссал в штаны. Этого, видимо, и добивались шкодливые надзиратели, костяк и квинтэссенция наших «правоохранительных органов». Они, как шакалы, чувствовали исходящий от зеков запах страха и как вампиры питались им, то есть получали желаемый результат.

И вот зеки, все десять человек, в шмон-комнате. Вопрос:

– Деньги, наркотики, запрещённые вещества есть?

У Арбалета, кроме дозволенных вещей никакого запрета не было, поэтому он был невозмутим и спокоен. А вот один дядя сдуру засуетился, глазки забегали… Поднаторевшие в своём ремесле легавые тут же, как клещи вцепились в него. Пара ударов дубинкой, и дядя раскололся, рассказал, что у него в заднем проходе денежки припрятаны. Его сразу увели в туалет для изъятия драгоценных билетов российского Банка… Немного погодя вернулся он крайне расстроенным: денежек, видимо, жалко. Зато надзиратели вернулись довольные, даже радостные от получения внеочередной премии: деньги они, конечно, забрали себе. Даже пахнущие говном бумажки доставляли им возвышенную… холопскую радость. Им, очевидно, нравилась такая работа: ковыряться в чужом говне.

Потом всех обшмонали, грубо раскидав вещи по грязному полу.

– Давай, быстрее поворачивайтесь, мрази! Собирайте, девочки, своё барахло!

И тут Арбалет не выдержал и, глядя в глаза самой наглой рожи, выпалил:

– Ты сама мразь, кукла казённая!

От такой неожиданной отдачи «кукла» несколько секунд ошеломлённо сидела, распялив свой блудливый рот, а потом немного очухалась.

– Ты что базаришь? Да мы тебя сломаем!

Но парни с этапа, уральские ребята, все как один поддержали Арбалета.