Текст книги "Восьмое чудище света"

Автор книги: Федор Гришанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

ШИЗО, да и вся зона – это круглосуточно работающее предприятие по производству физических и нравственных калек (в обеих противоборствующих партиях).

Все камеры находятся под видеонаблюдением, по подъему с утра зэк должен стоять в специально очерченном квадрате 30х30 см. и петь перед камерой гимн. Тех, кто не исполнял это художественное произведение, жестоко избивали с изрядной долей всяческих унижений и оскорблений. После проверки – раздевание до гола и приседания. Руки на затылке, считает зэк сам, пока не наскучит надзирателям. Потом до обеда прослушивание диких песнопений «Рамштайна». Все передвижения под увесистые пинки «воспитателей». После обеда и после ужина до вечерней проверки – опять изнуряющий музыкальный марафон. Перед отбоем – снова обязательный стриптиз… И так каждый день. А если ГБР (всеобщий шмон) заходил в ШИЗО, глумление над зэками вообще становилось беспредельным (со смертниками на особом режиме не обращались так, как на общем режиме 8-ки). Все поставлено было на ломке психике.

Увы, некому сейчас рассказать (для сравнения), как издевались немцы над нашими военнопленными в концлагерях. Но в ШИЗО русские над русскими хорошо изгаляются, прививая последним любовь к Родине! (Или ненависть?). Много ходило на зоне просто диких историй о «работе» таких внутрелагерных учреждений.

Яша, зная Сагита раньше, был очень удивлен тем, как сильно изменился Сагит, сидя в одиночке и воюя за свои права.

В ШИЗО вскрывались, кто стеклами, кто гвоздями, в любое время суток, чтобы все дошло вплоть до начальника колонии. После таких акций всем сотрудникам приходилось срочно сбегаться в колонию, в ШИЗО, покидать семьи во время своего законного отдыха. Администрация пила кровь своих заключённых, те старались отвечать тем же самым. Хорошо, что за всеь этот беспредел начальника управления «Рыжего» все же сняли, а то сколько ещё было бы пролито русской крови!

Кстати, в то время медработнику можно было попасть в ШИЗО, только предварительно договорившись с БОРом по телефону, или, в экстренных случаях, после какого-нибудь ЧП. Больному зэку вызвать врача в ШИЗО было практически невозможно. Да и не всё, что там происходило, можно было знать врачам.

Зато ремонты в ШИЗО проходили с невероятным успехом. Всё вокруг сверкало и блестело. Вся эта чистота и порядок, казалось, говорили о благополучии как сотрудников, так и их дружно распевающих гимн подопечных. Но за внешним фасадом всё было не так просто. Деньги на ремонт… вымогались у зэков. Есть такое безобидное слово – ГУМАНИТАРКА. Создаётся видимость взаимозаинтересованной работы, постороннему наблюдателю может показаться, что все охвачены братским порывом созидательного лагерного труда. А на самом деле, зэкам создавались просто невыносимые условия дя того, чтобы они тянули со своих родителей деньги ради ничтожных проблесков иллюзорного временного благополучия. Как только деньги, стройматериалы и т.д. оказывались в зоне, зэк становился таким же как и все, становился в общий строй, и всё начиналось сызнова.

Очень много хитроумных технологий было изобретено для изъятия лишних денег из карманов любвеобильных родителей. За всё приходилось платить. Хочешь уйти по УДО – плати 50 тысяч за год и… уйдешь. Но могут и обмануть. И так – везде. В том числе и в ШИЗО. Расторопные проныры создавшие такую систему по всему государству, заставляет зэков петь гимн, выбивая из них иллюзию патриотизма и втаптывая их в грязь своими начищенными подкованными ногами.

У Российского государства никогда не было лёгкого времени… и не будет. Незадачливые кормчие наши постоянно крутят руль государственного управления в разные стороны, и, с незапамятных времён, призывая народ к единству, сами делают всё для раскола единого народа.

Какие бесчисленные массы страдальцев прошли через так называемую «исправительную систему» даже за последние десятилетия! Неоправданно жестокое, бесчеловечное отношение к ним обязательно когда-нибудь вылезет гнойными язвами на прокаженном теле нашей государственности.

Да, конечно, исправляется, как правило, только тот, кто сам хочет исправится. Но существующая сейчас система УДО носит откровенно коммерческий характер, она глубоко несправедлива и порочна по сути своей. Принцип: чем больше украдешь, тем меньше отсидишь – соблюдается в ней свято.

Зачем ввозить в страну и оплачивать валютой огромные массы тех товаров, которые можно произвести внутри страны? Необходимо обеспечить каждого заключенного (да, оступившегося, но всё же соотечественника нашего), каждого – рабочим местом.

И освобождать людей не за липовые справки и взятки вороватым чиновникам, а за реальный труд на пользу всему обществу: 1 рабочий день – 2 дня отсидки, 1 ударно отработанный день – 3 дня срока. Польза будет и в том, что труд, в отличие от издевательств и побоев, действительно меняет людей в лучшую сторону.

После разговоров в Сагитом, у Якова созрела мысль описать всё происходящее, беспристрастно рассказать о лагерной жизни со всеми её плохими и хорошими сторонами. О Государстве в Государстве. О восьмом чуде света. Кстати, даже сами сотрудники называют эту колонию «8-ое чудо света».

Сагит пролежал на МСЧ всего неделю. За это время, не смотря на строгий запрет заходить к нему в палату и общаться с ним, Яша, имея свои ключи, каждый вечер заходил к нему. Бывали иногда и другие зэки. Проходили под «всевидящим» оком администрации – камерами наблюдения. Курсировали по МСЧ, не смотря на все запреты довольно свободно. В конце концов, Яша там жил, знал всю систему изнутри, имел ко всем и ко всему подход.

В отличие от самодовольных обитателей VIP-палаты, Сагит и те, кто находились в КИЧе, были другие, настоящие. Они не боялись испытывать жизнь на себе, старались исправить её в лучшую сторону, принести хоть какую-то пользу всем зэкам. Через 7 дней Сагита быстро собрали и через запасной выход, чтобы никто из колонии не видел, увели опять в ШИЗО. И впоследствии нормальных пацанов из ШИЗО стали ложить на МСЧ после вскрытий или ещё каких-нибудь инцидентов.

Ару из-за конфликта на зарядке так избили, что, испугавшись внезапно нагрянувшей прокурорской проверки, договорились с ним, и до конца срока он был переведен на МСЧ в трёхместную палату. Маленький щуплый армянин, с невозмутимым спокойным взглядом, выражавшим внутренне бесстрашие. На его теле не было живого места от порезов и гематом. Не человек, а сплошной шрам. Три месяца Яша и орден выхаживали и лечили его, пока он не освободился и не уехал в Москву. Обещал он предать гласности все происходящее в уральский застенках. Но кому всё это там нужно? Для столичных любителей тусовок самое маленькое личное дельце гораздо важнее любого наболевшего и важного государственно дела. Умеет эта публика уютно прижиться при любом, даже самом отъявленном полицейском режиме.

В течение месяца, пока Яша ждал новой комиссии на УДО, он ещё сильней замкнулся в себе, ушел в свой внутренний мир. Зачитывался литературными произведениями, беспрерывно подпитывая себя духовной пищей. Здоровье, благодаря врачам и помощи отца, интенсивно пошло на поправку. Угнетенное неволей сознание растворялось в работе и успокаивалось. Время пролетело незаметно. И вот снова наступил этот волнующий день, приближающий его к свободе.

На этот раз Яша пошел уже без Палыча. Утром, никому не сказав за комиссию, подошёл к Алёне, выпил лекарства и, стиснув зубы, спокойно ушёл на комиссию.

Народу много. Все суетятся, нервничают в ожидании своей очереди и участи. Начальник отряда Гитлер был в отпуске, но перед уходом пообещал, что передаст подготовительное дело начальнику 2 отряда, и тот представит Яшу как полагается.

Подойдя к кабинету, где заседала комиссия, Яша обратил внимание на список представленных к УДО осужденных… Яшиной фамилии в нем не было. Пересмотрев ещё раз весь список и убедившись, что его там нет, Яша похолодел. Не уяснив себе толком из всего этого ничего, он заглянул в кабинет и позвал «Маратыча» – отрядника и поинтересовался, почему его нет в списках. На что Маратыч невозмутимо ответил: «А я не знаю, где твое дело»… До начала работы комиссии оставалось несколько минут. Скачок и Яша стали докапываться конкретней и отправили Маратыча искать дело по кабинетам. Хотя отпускник Гитлер ранее убеждал Яшу, что оставил его дело Маратычу, поиски не принесли никакого результата: ни спецотдел, никто из сотрудников не знал, где дело. Всё, что сказали Яше, было: «Ваше дело потеряно»… Вот это новость! Человечный Скачок был вне себя о ярости и материл «проклятого Гитлера» по-черному так, как будто сам должен был идти на комиссию. Такое перенапряжение внутренних сил вызвало неизбежный стресс, и Яше только огромным напряжением воли удалось не сорваться. Он больше старался успокаивать своего верного друга, Скачка, чем самого себя. Вышли на плац, походили туда-сюда, освежаясь чистым, свободным воздухом. Из всего этого выходило: ещё месяц нужно ждать.

Наконец, разочарованный Яша, махнув рукой на всю эту затянувшуюся канитель, отправился на работу. Там все его понимали и всячески старались поддержать. Яша и сам себя успокаивал как мог: все нормально. Все, что ни делается, все к лучшему. На всё воля Господа.

Но деятельный Скачок не успокоился. Утром, он обежал всю верхушку администрации, возмущаясь несправедливым отношением к заслуживающему освобождения заключенному. В оперчасти ему даже дали позвонить начальнику отряда. Гитлер, как потом рассказал Скачок, был или спросонок или с похмелья. Перепугался звонка разъяренного зэка, отвечающего за его отряд, убеждал заикаясь, что всё отдал Маратычу… Из отпуска обеспокоенный Гитлер пришел на несколько дней раньше, и сразу всё нашлось. Дело, как он и говорил находилось у Маратыча. Но почему тот не мог его найти у себя в кабинете, для чего нужна была эта ирга в прятки – очередная лагерная тайна, покрытая мраком. Ещё месяц ждать. Ну ничего. Самому Батону почти год пудрили голову, а он – всего лишь Яша-регистратор. Придет и его время. Он знал, что все равно уйдёт. Рано или поздно. Терпению научила его жизнь. Надо и дальше терпеть, молчать и верить. А пока – работа.

Приехал с областной психиатрической больницы «Одноглазый» Женя. После драки с Сагитом его спешно отправили туда подлечится (вернее, просто избавились от него). Три месяца он там пробыл после памятного инцидента, но очень изменился. Нет, его не закололи аминазином, таблетки он там не глотал. Он просто съездил туда отдохнуть от КИЧа. Что с ним там произошло, Яша ещё не знал. По прибытию Одноглазого из дурдома, его должны были посадить в ШИЗО, но он сразу предупредил оперов, что всю кровь им выпьет, если его посадят в одиночку. Из шести своих законных лет 3 года он провел по изоляторам ШИЗО. За ним был не один десяток акций.

Был Одноглазый под 2 метра ростом, здоров как деревенский племенной бык, необычайно силён. Изрезан вдоль и поперёк. Косил на один глаз. В общем, отморозок первостатейный. При виде сотрудников приставал к ним с провокационными, нелепыми вопросами, типа: «Дяденька милиционер, дай хлебца покушать. Вы меня здесь голодом не уморите?» – или ещё с какой-нибудь каверзой. Сотрудники его избегали, старались поменьше говорить с ним. Они прекрасно знали, на что он способен. Нервов они взаимно помотали друг другу немало. Одноглазый прошел через все круги ада и вещи называл он своими именами.

Начальнику оперативной части в ШИЗО такой тип был не нужен, и они полюбовно договорились, что Одноглазый пока побудет на санчасти, до следующего этапа в психбольницу. Женя пообещал вести себя, как полагается. И вот привели его в палату и поселили рядом с Яшей (Старшина Юсуп всё равно на МСЧ не ночевал).

Вечером Яша пришёл в палату без настроения, очень устал после движухи напряжённого рабочего дня. Сели напротив друг друга, Женя уперся в Яшу своим единственным глазом. Тогда Яша спросил:

– Ты что, гипнотизер?

– Нет пока.

– А что так вперился, изучаешь?

Посидели, поговорили. Вспомнили недавнее прошлое. Яша спросил:

– Из-за чего вы с Сагитом так крепко пободались в камере?

– А так, вата. Надоело всё, накипело в душе. Нужна была разрядка.

– Эх, вы, богатыри крепколобые. – съёрничал веселеющий Яша. И вот потихоньку начали обтираться, знакомиться. Одноглазый тоже знал за Яшу не мало: земля слухами полнится. Знал он о работе Яши, знал что делал тот на своём уровне, какую пользу приносит зэкам. В разговоре коснулись и дурдома. Женя курсанул за положение, за обстановку, в самом элитном учреждении нашего отечества, то есть в дурдоме:

– Ну, там положение более или менее на должном уровне. Это же областная психбольница. Отдохнул там хорошо и обратно поеду. Из вскрывшейся десятки 4 пацанов увезли на дурдом, остальных на Ешку, в областной БУР. В дурдоме клиентов берегут и ценят.

Вообще-то свирепый отмороженный вид Одноглазого отпугивал многих, но не Яшу, который замечал в нем больше достоинств, чем недостатков. Этот известный своим разбойным характером Женя, никогда в разговоре не произносил матерных слов. Был сдержан в телодвижениях, спокоен, рассудителен. Никогда не курил. Имел хороший аппетит и кушал хорошо. Очень внимательно относился к своему здоровью. И, как скоро догадался проницательный Яша, глубоко внутри был очень гуманным, добрым человеком.

Они подолгу разговаривали на разные темы. О месте человека на земле. О душе. О жизни. О суровых жизненных испытаниях, громоздящихся на пути каждого нестандартного, одаренного человека. Конкретных примеров у таких бурно поживших разбойников, как Одноглазый и Яша, было немало. И так они как-то незаметно прилипали душой друг к другу. Одноглазый отличался от большинства зэков тем, что когда возникали серьезные, взрывоопасные ситуации в лагерной среде, между зэками и сотрудниками, он всегда выступал на стороне… справедливости. Он не молчал, как многие. И в этом пришлось Яше убедиться не один раз.

Осташонок приехал в зону из больницы после операции. В Карантине активисты-козлы подкаблучные (даже не козлы, а козявки поганые) стали заставлять его мыть пол, а тот просто не мог (у него только что вырезали геморрой). Активисты позволили себе рукоприкладство. Осташонка с инсультом принесли на МСЧ старшина карантина и дневальные. Он не шевелился, не говорил, был без сознания. Врачи диагностировали: оторвался тромб. Активисты стали оправдываться, говоря, что он упал сам.

Но у Осташонка весь лоб был в синяках, и отчётливо видно, что с его лица кто-то стирал кровь. Яша и Одноглазый не верили ни одному слову активистов.

– У, скоты, угробили человека! – выпалил Одноглазый, и давай проверять их на вшивость. По их неумелым оправданиям сразу было видно, что эти ублюдки избили Осташонка, взрослого мужика, который им в отцы годится.

Врачи, в скудных условиях МСЧ, ничего не могли поделать самостоятельно. Вызвали скорую. Пока ехала скорая помощь, Яков и Одноглазый пытали расспросами явно перетрусивший актив карантина до тех пор, пока сбежавшиеся оперативники не выперли разъярённого Женю в палату. Но он успел всё-таки вольному доктору высказать своё мнение об этом деле.

Молодой Парацельс, в больших роговых очках, со снисходительной улыбкой на лице, не спеша приступил к выполнению своих священных обязанностей. Видимо, перед лицом администрации он хотел блеснуть не только своим профессиональным талантом, но и основательным знанием замысловатых лагерных уловок. Щупал он, щупал лежащего в полном беспамятстве Осташонка, и выдал: «Вставай!» (Ну, слава Богу, на воле дураков не меньше, чем в зоне!)… Увезли Осташонка на скорой обратно в областную больницу.

А бесстрашный Женя прямо высказал своё возмущение операм: «Что это за безобразие? Опять ваши уроды руки распускают!» Опера оправдывались, желая заглушить резонанс от этого беспредела: «Да он упал, Женя». Но Одноглазый всех предупредил: «Правда откроется – пиздец вашим козявкам!»

Чтобы избежать лишнего шума, старшину карантина сняли, но перевели его не в зону, а в адаптацию, а уже оттуда по-быстрому отправили на УДО. Всё. И никаких концов. Крайний вышел – Огурцов.

Через три недели Осташонок снова вернулся в зону. После пережитого инсульта, передвигался с большим трудом. Его положили на МСЧ. Он рассказал все о жестоких побоях, нанесенных ему в карантине. А бдительный БОР приказал установить за ним слежку: как себя чувствует, ходит ли сам, кто его посещает и т.д. Операм мерещилось, что Осташонок «косит». Ну, и для чего всё это было нужно спецслужбам? Для спокойствия, что ли? Но Яша смог убедить начальника МСЧ и докторов, что Осташонок действительно очень болен и ходить едва может только с посторонней помощью. Многое зависело от настойчивости Яши. Пока он был на МСЧ, Осташонок находился там же, по крайней мере, оставался живым.

И снова вскрылись пацаны. Зашиваться не стали, и все 9 человек сидели у палат в лужах крови. Женя сварил им чаю, принёс сигарет. Старшина Юсуп завозмущался было таким нарушением порядка. «Слышь, ты, конь порядочный, сейчас же сам ляжешь в эту кровь, если будешь ещё базарить» – просверлил его единственным глазом Женя. Юсуп всё понял, благоразумно ушёл на тумбочку дневального и больше не показывался. А Одноглазый и дальше рычал за пацанов, теперь уже на сотрудников, которые были очень недовольны этой акцией. Понять их, конечно можно было: опять отписки до утра, опять начальник поставит всех на особое положение. Женя горой стоял за пацанов и успокоился только тогда, когда их увели в опер часть, для дальнейшего расследования.

Яша очень уважал Одноглазого и нередко говори ему: «Жека, вот с тобой я бы пошёл в разведку». Женя отвечал ему взаимностью.

Вот так они и сдружились. Какие-то невидимые нити связывали этих двух беспокойных воителей угасающего мира.

Женя знал, что Яше приходилось очень много работать. Вроде и рядом, а виделись днем мельком. Поговорить можно было только вечером. Женя сварит чаю и кричит, или зайдет в кабинет к своему лечащему врачу Кэт и детским голоском пропоёт: «Катюша, отпустите Яшу чаю со мной попить, а то я хулиганить буду», – и подарит ей какую-нибудь безделушку, открыточку, например. Устрашающий вид этого детины не позволял медикам в чём-нибудь ему отказывать. Женя был рад, когда Яша уходил с ним и они чаёвничали вместе. Он постоянно заботился о Яше, как младший брат, правда, на голову выше старшего. В ежедневных хлопотах Яша и забыл, что его бортанули на комиссии. Зато был рад, что познакомился с таким интересным человеком, как Одноглазый.

Гроза бандитской сферы Ставропольского края показал, что несмотря на весь ужас, боль, оскорбления, можно остаться человеком и не сломаться. А испытаний у Одноглазого было предостаточно. Три года его ломали. Но все эти испытания делали его только сильней, а горести – очищали душу.

Жека Одноглазый – Косой – Циклоп, дай Бог тебе преодолеть эти суровые испытания до конца!

Сидел Женя в чужой области, писем практически не получал, поддержки от родни никакой не было. С Яшей они крепко подружились, но и Яше надо было скоро освобождаться. Никогда не пожалел Яша, что судьба свела его с этим человеком. И поблагородней Сагита оказался: ни одного плохого слова о нем не сказал.

Когда правдоборец Женя в очередной раз спорил с кем-то из администрации, а Яша оказывался случайным свидетелем этого, то он старался успокоить его, чтобы Женю не выписали и не посадили в ШИЗО.

Вечером, после отбоя, уже успокоившийся Одноглазый втолковывал своему защитнику Яше:

– Прекрати ты свою миротворческую деятельность, Яша. Почему я, Женя-Одноглазый, должен их уважать и пресмыкаться перед ними, а тем более боятся и молчать? Ты что, забыл, сколько горя было с этими ломками, сколько пролито крови? Эти облечённые властью уголовники в форме безвинно гноят молодых русских парней в КИЧе, осознанно издеваются над ними! А сколько человек они угробили, а потом списали на самоубийства или припадочные болезни? Да, я не скрываю, что я – угол. А кто они? Посмотри-ка, Яша, на их рожи. Чем они отличаются от наших? Правильно, только тем, что толще. Да опознавательные знаки на мундирах, чтобы с нами, зэками не перепутать.

Они находятся под защитой государства, действуют от имени государства, значит и преступления творят тоже… То-то, Яшенька. И, слава Богу, что я нахожусь на своём месте, а не в их узаконенной преступной банде. Я не зря прошел все испытания. Теперь я знаю, куда мне идти, и кто есть кто в этой жизни. Не будет у меня к легавым уважения. Напялили форму и творят, под приказы, что хотят, а коснись их серьезное дело, сразу побегут стучать друг на друга, или за кордон, Родину продавать.

– Жека, но без правоохранительной системы как бы страна совсем не развалилась. – попробовал возразить, обескураженный таким натиском Яша, но Одноглазый тут же прервал его:

– Не называй ты, Яшенька, их правоохранительными органами. Правоохранительные органы – это те, кто защищает законность и порядок, сами действуют строго в рамках законов, и работают в интересах простых граждан. Ну, есть у нас такие? – Нет. Судейская система, прокуратура, милиция, давно прогнили насквозь. Почти каждый на своем месте не думает ни о чём, кроме взяток. Вот это – настоящие преступные банды, да ещё и финансируемые за счёт лохов-налогоплательщиков.

Ну, представь себе, что в каком-нибудь районе целый год не будет ни одного преступления. Что эти обмундированные ополоски сделают? Правильно, найдут лоха и будут бить его до тех пор, пока он не признается в покушении на товарища Сталина и ограблении Центрального банка! Лох – на отсидку, а у них – должности, премии и награды! Так что, единственный способ сократить преступность в стране в 3 раза, это сократить количество судей, прокуроров и ментов (да и адвокатов) в 3 раза! Работать эти лодыри, конечно не будут, пойдут к нам в подсобники. А вот «десятка без права переписки» их бы хорошо бы вразумила! Я думаю, что правительство кормит их для других целей…

– Конечно, для охраны порядка и в случаях войны… – защищался Яша, будучи противником всякой смуты в стране.

– Нет, Яша, это – не главное, – прервал его вдохновлённый своей же язвительной речью Одноглазый, – когда выйдешь на волю, посмотри внимательно вокруг, сколько у нас развелось чиновных паразитов! Все жрут из государственной кормушки и плодятся, как кролики. А власть всё время ломает себе голову над тем, какие ещё создать нелепые и громоздкие структуры, чтобы пристроить туда всех своих нагловатых чиновных недорослей!

Нет, власти никогда не будут сокращать чиновный аппарат, потому что чиновники – это единственная (пусть и ненадежная) опора любой государственной власти. Часто власть у нас меняется под радостное улюлюкание толпы, а чиновники и в ус не дуют и преспокойно продолжают сидеть в своих кабинетах. Народ тоже изменился. Безвозвратно канули в прошлое времена, когда наивные граждане с именами своих верховных правителей бросались в атаки на траншеи противника (а кто такие эти «верховные правители», граждане всегда узнают только после смены власти). Ну, кто будет сейчас воевать за кремлевских обитателей, излюбленных олигархов и их общие шкурные интересы?

– Ну, Жека, это уж ты явно гнешь куда-то не туда. Если настучат, могут и срок добавить за такие проповеди.

– Нет, Яша, сейчас не 37-й год.

– Жека, год-то не 37-й, а ослиные уши торчат из каждой щели. Люди у нас конечно, разные, но ты пойми, Жека, что все они нашего роду-племени, и любить их всех надо одинаково. На любви и доброте все держится в этом мире, а не на злобе и ненависти.

– Знаю, знаю откуда ветер дует, – проворчал Одноглазый. – вижу, как ты, Яшенька, толстые книжечки каждый вечер почитываешь. А пока ты тут в лагерной тишине, библейскими сказочками наслаждаешься, по стране нашей неистовствует самая гнусная-религиозная-реакция.

– Ну, Жека, это ты уж совсем хватил. У нас – светское государство.

– А ты уверен? – насмешливо спросил Яшу неукротимый Одноглазый и продолжал:

– А зачем эти ряженные бородатые черти в школы лезут? Но самое гнусное то, что педагоги наши (все – с высшим образованием) вместо того, чтобы гнать этих мордастых сладкоголосых паразитов взашей, ещё и в очередь становятся за благословением и лапы лижут этим прохвостам.

– Да я и сам, Жека, много думаю над этими духовными вопросами…

– Много думаешь, пора и результатам быть, – опять оборвал Яшину попытку вступить в разговор разбушевавшийся Одноглазый, и неожиданно спросил:

– А скажи-ка мне, Яков Григорьевич, какая разница между коммунистами и попами?

– Ну, это же совсем разные идеологии… – начал было Яша, но пришлось слушать напористого Женю-Одноглазого:

– Разница, Яша, есть. И хоть небольшая, но существенная: коммунисты сдуру пообещали создать материальную базу коммунизма, даже сроки конкретные называли, и клятвенно уверяли трудящиеся массы: будет рай на земле. Но то, что твориться на земле, легко проверить. Проверили: нет ни материальной базы, ни коммунизма, ни равенства и братства, а только слышно сытое чавканье из-за высоких заборов обкомовских дач. Всё, до свидания, господа коммуняки!

А вот христианские и прочие проповедники поумней коммунистов. Они обещают рай человеку не на земле, а на небе. Но чтобы проверить эти щедрые обещания, верующему человеку надо предварительно сдохнуть, прости Господи. А пока плати деньги на «восстановление духовности», целуй лапы долгогривым и жди обещанного. Может быть и повезет.

– Нет, вот тут ты Жека, друг дорогой, глубоко не прав, – решительно прервал Яша от души богохульствующего Одноглазого. – Человек на этой земле должен жить, да и умирать, с надеждой. А что, кроме религии, может вселить в душу человеческую надежду? Пусть верующие спокойно молятся в своих храмах. Кому мешают их молитвы?

– Мне, – решительно ответил Одноглазый и продолжал настойчиво:

– Ну что у нас за народ такой: и дня прожить не могут, что бы не посадить себе на шею каких-нибудь паразитов. Не успели все эти комсомольские обкомы и райкомы ликвидировать, как тут же на каждом углу храмы норовят построить. Кстати, Яков Григорьевич, не помнишь ли ты хоть одного случая, что бы в какой-нибудь затхлой деревушке, какой-нибудь деревенский поп сказал: «Миряне, давайте лучше вместо богатого храма построим в нашей деревне несколько домов для многодетных семей»?

– Ну…

– Вот именно. И я не помню. А это значит, что все они не о людях, а о своем сале пекутся.

Кстати, Яков Григорьевич, ты у нас известный книжник. Знаю я, что народ здешний крепко тебя уважает. Скажи честно, при какой религии простым людям живется лучше? Что им ближе, ну скажем, иудаизм, ислам или христианство?

– Конечно, христиане (с практической жизненной точки зрения) находятся в наиболее невыгодном положении. Но они же мученики, страстотерпцы, страдальцы!

– А на земле, Яшенька, надо жить, а не страдать. И в религии тоже нет никакой справедливости. Как и на воле, и здесь, и в зоне.

Вот ты приехал в лагерь и по какому-то поводу имеешь свое собственное мнение. Всё, родной, будешь о демократии в ШИЗО рассуждать и не выйдешь оттуда со своим мнением, пока тебя не сгноят. И каждый день тебе в голову будут вдалбливать: «Ага, попался, голубчик! Теперь играй в нашу игру и молчи, падла!»

Яша внимательно слушал поучительные речитативы Одноглазого, его почти сократовские монологи, но думал он уже о другом…

Третий раз шёл Яша на комиссию уже без всяких чувств и волнений. Что будет, то и будет. Был спокоен за свою дальнейшую судьбу. Гитлер, вышедший из отпуска, деловито суетился, как бы извиняясь за свои промахи, успокаивал и обнадёживал. И вот наступил этот долгожданный день, день желанного освобождения.

Утром, приняв холодный душ, чтобы успокоить себя и охладить свои чувства, он пошёл.

Зайдя на комиссию, бодро отчеканил: «Я, осужденный, Яков Григорьевич Саманов, статья 162, часть первая, срок – три года 6 месяцев, начало срока 3 мая 08 года, конец срока 23 мая 11 года, пятый отряд, бригада пятьдесят третья.

На комиссию по условно-досрочному освобождению прибыл»

Первому слово дали начальнику отряда Гитлеру. Яша толком и не слышал, что он говорил. Больше рассматривал присутствующих. Потом кто-то что-то ещё говорил (видно что так, для проформы). Вся комиссия единогласно проголосовала «за». Яша представлялся на суд в течение месяца с поддержкой администрации. Спасибо за внимание, господа. И Яша в приподнятом настроении пошёл на своё рабочее место.

Но чувство радости, как-то незаметно сменилось тихой грустью. Придя на МСЧ, Яша хотел поговорить с Алёной, но она была занята работой – выдавала медикаменты. Да и в последнее время он как-то старался отдалиться о нее, чтобы чувства не захватили разум в свой сладкий плен. Яша отправился к Ёлочке, своему благодарному слушателю. Ёлочка сразу начала поздравлять его, но взглянув в его грустные глаза, спросила с тревогой:

– Ты, что не рад?

– Да, нет, вроде рад. Но понимаешь, Ёлочка, как-то грустно на душе. Скоро мне придется со всем этим расстаться: со своей работой, с вами, мои очаровательные феи.

Ёлочка заулыбалась, но упрекнула его:

– Ну ты это брось, на свободу ведь идёшь.

– А что такое свобода, Ёлочка? Я уже давно, даже находясь здесь не чувствую себя в заключении. Моя жизнь приобрела смысл. Я нашёл свое место. У меня интересная работа, прекрасный коллектив, я занимаюсь любимым делом. Всё рядом: книги, спортзал. Я свободно хожу по зоне. Здесь мои друзья, мой орден («да и Алёна только здесь»– подумал про себя Яша). Только здесь не надо думать, где взять деньги на еду или одежду, Здесь человек свободен ото всех этих житейских хлопот. Эту бесценную внутреннюю свободу ты можешь разумно использовать в поисках истины, заниматься духовным образованием. Ты идёшь вперёд, а не топчешься на месте в гонке за сытой жизнью и эфемерным благополучием. Что на свободе? Каждый день нужно преодолевать искушения материального мира, чтобы не стать таким же как все, чтобы в суете и заботах не забыть о своем истинном предназначении.

– Яша, истинное предназначение человека – создать семью, найти хорошую работу и обеспечить эту семью, растить и воспитывать детей, радоваться внукам, просто жить и радоваться каждому дню своей жизни, – благоразумно (и справедливо, дорогие читатели!) заметила Ёлочка, но Яшу сейчас волновало другое:

– Милая Ёлочка! Я освобождался уже, страшно сказать, четыре раза! И всегда возвращался на «круги своя». Какой-то замкнутый порочный круг, как круги ада, который невозможно разорвать. Кажется, что освобождаешься, а на самом деле переходишь из одной тюрьмы в другую. В тюрьму забот житейских. На свободе тоже везде тюрьмы. Люди живут в постоянном страхе за свое нажитое имущество или уворованный капитал. Посмотри на наши первые этажи. Они все в решетках. Люди сами создают себе тюрьмы и всю жизнь живут в них. Да разве можно в тюрьме радоваться какому-то счастью? А разве редко они горят в этих своих тюрьмах? Как они мечутся со своим добром, а решетки не выбить и замки заклинило. Так и сгорают посреди своего тлеющего добра.