Текст книги "Ставленник"

Автор книги: Федор Решетников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

– Как же.

– Что вы читали?

– Я читала «Дух христианина».

– Знаете ли вы, что такое литература?

– Вам на что? – Надежда Антоновна начинала уже сердиться.

– Все, что печатается в книгах или газетах, называется литературой. «Дух христианина» называется духовной литературой. Светская литература состоит из светских журналов или книг, выходящих каждый месяц, как то: «Библиотека для чтения» и прочее.

– Я «Библиотеку для чтения» читала.

– Что вы читали?

– Я читала какой-то роман, – забыла…

– Знаете вы, что такое роман?

– Ах, боже мой, да вам на что?.. Могу ли я знать все!

– Конечно, вы бы могли знать очень много, если оы вас обучали хорошие учителя. Вас кто обучал?

– Папаша… папаша у меня очень строг.

– Вероятно, он запрещал вам читать светские книги.

– Да!

– Это-то вот и плохо… Еще один вопрос, Надежда Антоновна: как вы понимаете слова – муж и жена?

– Какой вы неотвязчивый!.. право. Ведь вы это знаете, зачем же меня-то спрашивать?

– Видите ли, в чем дело: завтра ваше просватанье, потом скоро свадьба, и вы знаете, с кем. А так как быть женой и быть мужем – вещи важные, то нам не мешало бы прежде брака серьезно обдумать наше будущее положение.

– Что же тут думать, коли папаше так угодно?

– Стало быть, вам не хочется выйти за меня замуж?

– Нет!

– Так вот что, я так и скажу отцу благочинному, что вы не желаете быть моей женой.

Надежда Антоновна замолчала и задумалась.

– Послушайте, Надежда Антоновна, что я вам скажу: человек я честный и добрый, это знает мое начальство, иначе бы оно не выдало мне свидетельство на брак. Сюда я ехал найти невесту потому, что здесь же и мое место будет… Несмотря на то, что я беден, я бы мог найти невесту в городе, у купца или у кого-нибудь другого; но вы мне понравились, и я решился просить вашей руки у благочинного не из каких-нибудь честолюбивых видов, а именно ради вас, не из того, что вы протопопская дочь, – я бы мог жениться на пономарской дочери, – но мне хочется дать вам свободу: со мной вы будете свободны, потому что, понимая женщин, я не хочу стеснять вас. Если вы не выйдете за меня замуж, вы выйдете все-таки за какого-нибудь приезжего студента. Может быть, вы полюбите кого-нибудь здесь, что очень может быть, – то наживете себе горе, потому что ваш папаша не выдаст вас за здешнего чиновника или кого-нибудь другого… Поверьте, что все наше сословие вступает в брак так, как и я с вами хочу вступить. Ваш папаша так же женился. Злобин тоже, все здешние священники и дьякона так же женились, и так же женятся у нас, в губернском. Что вы скажете на это?

Надежда Антоновна задумалась. После проповеди Егора Иваныча она уже иначе смотрела на него: он начинал нравиться ей. Не лицо его ей нравилось, а что-то такое, что она не могла понять. Отец ее и Злобин, по уходе Егора Иваныча, долго толковали об нем, называя его умным человеком, и дивились: какие нынче молодцы выходят из семинарии. За ужином благочинный сказал ей: «Ну, Надя, я хорошего жениха нашел тебе», – и как она ни дула свои губы за эти слова, однако, подумав, пришла к тому убеждению, что лучше выйти замуж за этого: хотя он и не протопоп, но ему будет почет от отца, со временем он сам будет протопопом. И она решилась выйти за Попова замуж. Несмотря на суровый нрав отца, она все-таки уважала его, боялась, думая, что отец что скажет, то и свято, он же, в некоторых случаях, особенно добр для нее. Но все-таки ей неловко было расстаться е своим намерением выйти замуж за красивого, и ей хотелось покапризничать над ним, самой узнать: «Умен ли хоть он на сколько-нибудь?»

– Поверьте, Надежда Антоновна, я буду вам хороший муж. Буду любить вас, и у нас не будет никаких неприятностей, какие бывают почти в каждом доме.

Надежда Антоновна молчит.

– Надежда Антоновна!

– Что?

– Согласны вы за меня замуж?..

– Ах, оставьте… – Она убежала в другую комнату.

«Дура! – сказал про себя Егор Иваныч. – Она ровно ничего не смыслит, а еще протопопская дочь, – ищет себе бог знает кого».

Благочинному он ничего не сказал про свой разговор… В этот день благочинный заставил его сочинять рапорт владыке.

– Ну, как дела? – спросил Егора Иваныча отец.

– Как сажа бела. Ни тпру, ни ну. Я всяческими манерами подделывался к ней: с одной стороны начнешь речь – не понимает, с другой – скажет слово и молчит.

– Не сердится?

– Нет, в глаза смотрит.

– Хочется, значит…

– А впрочем, она, кажется, дельная, – прихвастнул Егор Иваныч.

– Ну, и слава богу, Егорушко. А я, брат, вчера у Коровина был, там и ночевал, сегодня только после обеда пришел. Ну, наделал же ты там кавардак!

– Чего им там недостает?

– Эта Лиза сердится, плачет; мать ее тоже. А сам Коровин ругает тебя всячески.

– Ну, и пусть их.

Когда пришел Андрей Филимоныч, то Егор Иваныч рассказал ему свой разговор с Надеждой Антоновной.

– Теперь вам пока надо молчать. Вы ее ничем не урезоните, она ничего не поймет; а вы начните образование ее после.

На обрученье собрались Злобины, Егор Иваныч с отцом, который напомадил свои уцелевшие волосы помадой, городничий, исправник, почтмейстер, городской голова, письмоводитель и учитель Алексеев. Надежда Антоновна была разодета и сидела с матерью, около которой сидели Поповы. После обрученья, при чем жених и невеста по приказу родителей поцеловались, вечер тянулся скучно; говорили много, но тихо; все вели себя чинно, хотя и выпивали. Даже Иван Иваныч выпивал меньше обыкновенного. Он все поддакивал Марье Алексеевне. Свадьба назначена в воскресенье.

Дни до свадьбы шли хорошо. Егор Иваныч блаженствовал, невеста уже не косилась на него. Иван Иваныч скучал и ходил к протопопу редко, потому что тот не говорил с ним.

* * *

В воскресенье утром все было готово. Судья обещался прислать двух лошадей с коляской Егору Иванычу, а исправник четыре лошади с двумя колясками для невесты, городничий тоже хотел прислать лошадей. В субботу Егор Иваныч сходил к Будрину и попросил жену его, Матрену Степановну, быть его посаженой матерью – она согласилась; также согласился быть шафером семнадцатилетний брат ее, Иван Степаныч Морозов, обучающийся в словесности.

В воскресенье Егор Иваныч не пошел к обедне. После обедни за ним прибежал Егор от благочинного. Егор Иваныч взял напрокат у одного чиновника – знакомого очень хорошо Андрею Филимонычу – только что сшитый сюртук, брюки, жилетку, фуражку; манишки и галстуки были у Соловьевых.

– Вы готовы? – спросила его Марья Алексеевна при входе его в зал.

– Совсем.

– Смотрите, не ударьте лицом в грязь; чтобы у вас венец не спал; свечка чтобы ровно с Надиной свечкой горела.

– Хорошо. А Надежду Антоновну можно видеть?

– На что вам?

– Да нужно бы сказать кое-что.

– Скажите мне, я ей скажу.

Егору Иванычу хотелось только посмотреть на невесту, и он не думал любезничать с ней.

– Что же?

– Да нет уж, я после скажу.

Марья Алексеевна ушла. Немного погодя вошла невеста в шелковом голубом платье с кринолином, с распущенными волосами.

– Здравствуйте, Надежда Антоновна, – Егор Иваныч подошел к ней и подал руку.

– Мое почтение. Что нужно?

– Вы уж готовы?

– Да. А вы?

– Как видите.

– В этом-то? Ах, страм какой! Неужели вы в этом будете стоять со мной в церкви?

– Что же тут худого?

– Я не хочу, чтобы вы в этом венчались. Иначе я убегу из церкви.

– Дело не в этом, а я хочу спросить вас: охотой вы идете замуж или нет?

– Мне некогда, – сказала невеста и ушла.

– Вот те и раз! – сказал про себя Егор Иваныч. – Комедия не комедия, а черт знает что такое. Жаль, что я не поехал с Троицким… Ну, да была, не была – женюсь.

Благочинный наговорил Егору Иванычу очень много: что он выдает дочь единственно из уважения к ректору, и поэтому он не должен выходить из послушания благочинного, как начальника и как отца невесты; что жену он должен уважать, как дочь благочинного; что она делает большую жертву, выходя за него; что отец его, Иван Иваныч, должен вести себя чинно и знать только свою комнату и к нему, благочинному, не должен соваться, иначе благочинный прогонит его, как лишнего человека; что он, если будет учителем, должен учить так, как будет приказывать благочинный, и проч. Свадьба назначена в семь часов вечера.

К семи часам вечера народ толпами валил в церковь. По распоряжению тысяцкого-головы городничим были посланы казаки, чтобы в церковь пускать только одних чиновников, а прочих гнать вон. Поэтому народа около церкви много терлось Егор Иваныч сидел дома с своим шафером и отцом, расфранченный и надушенный. Сердце его билось. Ему почему-то страшно казалось ехать в церковь, он, пожалуй, готов был отказаться от женитьбы.

– Что, Егорушко, запечалился? не на смерть ведь готовишься, – сказал отец, тоже напомаженный.

– Тяжело, тятенька, с холостой жизнью расставаться.

– Полно глупить-то!

– Скверно, что я свою невесту не узнал хорошенько.

– Ну, не тужи…

Приехали лошади. Отец благословил сына иконой.

– Ну, с богом, Егорушко. Дай бог тебе счастья. – Старик прослезился.

Сын сел с шафером в коляску.

– Ну, с богом. Я побреду к благочинному.

– Не рано ли, тятенька?…

– Я там в саду посижу.

– Смотрите, не усните только.

У церкви была страшная давка. Лишь только подъехал Егор Иваныч к церкви, народ взволновался. «Жених, жених!» – говорили вслух.

Говорить про венчанье не стоит, потому что нет человека, который бы не был знаком с этим предметом. Невеста, одетая в белое, стояла печальная и на Егора Иваныча не глядела.

Когда муж и жена сели в карету, Егор Иваныч сказал:

– Вот, Надежда Антоновна, мы и обвенчались.

Жена молчит.

– Теперь уже не воротить.

Она все молчит.

– Что же вы, Надежда Антоновна, молчите?

– Что же говорить мне?

– А ведь сегодня великий для нас день.

– Может быть, для вас, но не для меня.

– Почему?..

– Так; воля папаши…

– Стало быть, вы отдаетесь мне бессознательно, единственно из уважения к вашему отцу?

– Да.

– Глупо! Но, Надежда Антоновна, ведь вы жена мне.

– Жена.

– А обязанность жены знаете?

– Неужели я стану работать на вас?

– Нет. Будете ли вы любить меня?

– Не знаю.

Егор Иваныч обнял ее и поцеловал. Жена толкнула, его, сказав: «Отстаньте!»

Начался пир. Благочинный с женой веселились, гости тоже, молодые скучали, хотя и сидели рядом. Молодым нечего было говорить друг с другом, и на поздравления они отвечали поклоном или словами: «Покорно благодарим». Гости увеселялись органом и под музыку его танцевали в честь молодых, хотя благочинный терпеть не мог никаких плясок и светских песен. Больше всех веселился Иван Иваныч. Никто так не был весел, как он. Он ко всем лез.

– Что же вы-то? – обратился он к судье, показывая рукой на стол, на котором стояли вино и закуски.

– Я уже пил.

– Ах, дуй те горой! Пей, и я выпью.

– Не могу, отец дьякон.

– А я на тебя наплюю… А ты не хочешь пить за моего Егорка. А?

– Да говорят вам, пил.

Старик к другому подходит. Андрей Филимоныч тоже скучал.

– Эх, Иван Иваныч, скучно! То ли было на моей свадьбе!

– Нельзя, вишь ты… Все знать собралась.

– А мы попляшем.

– Давай. А напредки выпьем, ведь за вино-то не деньги платить. – Выпив водки, Иван Иваныч с Андреем Филимонычем пустились плясать, припевая: «Ах вы, сени мои, сени…» Гости хохочут.

– Уж не посрамлю себя! – и старик снова пляшет.

– Иван Иваныч, ноги отшибешь! – говорит благочинный, хохоча.

– «Ты лети, лети, соколик, и высоко и далеко…» – поет старик и пляшет. Потом подходит к сыну и целует его.

– Ах ты, золото мое!

– Ах ты, пушечка моя! – целует он молодую: – кралечка! Вырасти-ко экова сына – вырасти, матка… – И он не знает, какую любезность сказать молодой.

Через час Иван Иваныч скрылся. Об нем так и позабыли. Гости разошлись. Молодых повели спать. Смотрят, Иван Иваныч спит на полу около кровати, свернувшись кренделем, и подушки нет.

– Ах, бесстыдник какой! – сказал один шафер.

– Невежа! – сказала молодая.

– Тятенька, пойдемте в другую комнату, – сказал сконфуженный Егор Иваныч.

– Зачем?

– Здесь наша спальня.

– А я что? Я разве не отец тебе?

– Тятенька, уйдите, мне спать хочется.

– Экая фря… А я хочу здесь остаться.

Вошел благочинный.

– Иван Иваныч!

Старик ушел спать в сад.

. . . . .

Есть, впрочем, счастливцы, которые блаженствуют хотя в первые дни супружества, женившись и вышедши замуж, – вроде Егора Иваныча и Надежды Антоновны.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В Столешинске Егор Иваныч прожил с женой целый месяц. Благочинный уступил ему на время три комнаты в своем доме, а Ивану Иванычу отдали прихожую к этим комнатам, но он в ней не жил, а устроился в первой комнате, рядом с прихожей. Отношения молодых были такие, что со стороны можно было думать, что они живут как знакомые и что каждому чего-то недостает. Егор Иваныч мучился с женой, стараясь развить ее на сколько-нибудь, допытываясь, любит она его или нет; говорил ей любезности, как умел; жена только говорила: «Отстань, бесстыдник» – и пр., или: «Я мамаше пожалуюсь». Вставали они поздно; пили чай все вместе, то есть с благочинным, женой его и Иваном Иванычем; потом благочинный, поручал ему перебрать разные бумаги или прочитать донесения, сочинить предписания, рапорты. За обедом сходились все, после обеда спали, потом чай, после чаю какие-нибудь разговоры, касающиеся семейной жизни, потом ужин и ложились спать. Надежда Антоновна большую часть дня проводила с матерью или в своей комнате. С матерью она что-нибудь перебирала, что-нибудь говорила; в своей комнате сидела или лежала, о чем-то думая. Егору Иванычу хотелось дать ей какую-нибудь работу, чтобы она не скучала, но он никакой работы не мог приискать ей, да она и не хотела ничего делать. Достал он и светских книг ей, она возьмет книгу, начнет читать и положит. Стал Егор Иваныч сам читать книги вслух; она или дремлет, или спросит его о каком-нибудь постороннем предмете, или уйдет. Егор Иваныч скучал, скучая более оттого, что не умел говорить, не знал, как развлечь жену; он даже шутить не умел. Пойдут они гулять по городу, говорить нечего, и ходят молча. Придет Злобин или жена его, и тут не весело. Злобин хочет показаться умным, спорит; Егор Иваныч находит, что он человек отсталый и ему не пара; жена его сплетничает и наказывает Надежде Антоновне, как нужно обращаться с мужем, то есть не уважать его. Егор Иваныч пробуждался рано. Пробудится он, жена спит. Он полежит и пойдет к отцу, который сидит на улице у ворот. Поговорит с ним и пойдет в спальню, жена все спит. Поспел чай, он разбудит жену, она говорит: «не хочу» – и опять спит. Встанет она поздно и просит чаю; если чай не готов, она сердится на мужа: отчего нет чаю теперь.

– Да ведь я же будил тебя!

– Мало ли что будил; я хочу теперь пить.

– Самовар поставлен.

– А я не хочу дожидаться. – И не станет пить и капризится целый день. Хотел Егор Иваныч проучить ее, то есть лишить чаю на целый день, но ему жалко было жены. «Пусть покрасуется, надоест», – думал он. Надежда Антоновна жила барыней и ровно ничего не делала. Скажет ей Егор Иваныч:

– Надежда Антоновна, вам скучно?

Она молчит.

– Надежда Антоновна!

– Да что вы пристали ко мне?

– Зачем же вы вышли за меня замуж?

– Зачем вы сватались?

– Вы бы могли отказаться, тем более что я вас раньше спрашивал: охотой ли вы выходите за меня? Мало ли что ваш папаша приказывает вам.

Надежда Антоновна начинает плакать.

– Об чем же вы плачете?

– Отстаньте, Егор Иваныч. Уйдите!

Егор Иваныч отойдет от жены и смотрит на нее.

– Надежда Антоновна, разойдемтесь на время.

– Как разойдемся?

– Вы спите в спальной, а я здесь. Мы не будем сходиться к обеду, чаю и ужину, не будем видеться друг с другом.

– Зачем? – она опять плачет.

– Наденька! Зачем ты плачешь? – а дальше не знает, что сказать ей.

Раз Егор Иваныч подслушал разговор жены с матерью.

– Ну, Надя, каков твой муженек?…

– Урод, мамаша.

– Полно, Надя. Он смирный такой; он уважает тебя.

– Он все по-своему хочет делать. Никакого покоя нет от него.

Мать за обедом напустилась на Егора Иваныча:

– Мы, Егор Иваныч, не для того отдали вам свою дочь, чтобы вы ее мучили.

– Я Наденьку не мучу. Надежда Антоновна, чем же я мучу вас?

– Всем вы меня мучите.

– Смотри, Егор Иваныч, чтобы это было в последний раз! Слышишь? – сказал строго благочинный. Егор Иваныч не мог оправдаться и не стал трогать жену.

Наконец нужно было ехать в губернский. Егор Иваныч стал звать с собой жену, она не соглашается ехать. Однако, по резонам и приказу отца, согласилась. Благочинный написал два письма, одно к ректору, в котором он благодарил за Попова, а другое секретарю консистории, в котором просил, чтобы Егора Иваныча поскорее отправили в Столешинск. Благочинный дал Егору Иванычу рясу, подрясник, шляпу и сто рублей деньгами и наказал как нужно вести там дела, также дал Егору Иванычу свою повозку, и они, то есть Егор Иваныч с женой и отцом, отправились в губернский город.

Летом в губернском городе у мещан квартиры стоят пустые, потому что семинаристы уезжают к отцам, а других постояльцев не находится, вероятно потому, что эти комнаты слишком нехороши. Квартиры занимаются семинаристами в первых числах сентября, а так как Егор Иваныч приехал уже в конце сентября, то его квартира была отдана двум философам. Троицкий, как сказал хозяин, уехал в какой-то университет, и его комната тогда была отдана под постой семинаристов. Егор Иваныч нашел квартиру рядом, у мещанина Удавина, Василья Михайлыча. Он нанял на месяц за четыре рубля две комнаты. Надежде Антоновне квартира эта показалась слишком грязною.

– Я, Егор Иваныч, не могу жить в такой берлоге.

– Ничего, Наденька. Другие квартиры слишком дороги, а здесь мы проживем не больше как недели две.

– Лучше дороже заплатить, чем в этой жить.

– Надо, матушка, деньги беречь: здесь расходов много будет.

Сколько ни ворчала жена, а Егор Иваныч не переменил-таки квартиры.

На другой день Егор Иваныч отправился в семинарское правление. Письмоводитель Василий. Кондратьевич сказал, что ректор переведен в другую семинарию и назад тому пять дней уехал.

– Куда уехал Троицкий?

– Он уехал с Кротковыми в Петербург. Старший Кротков в медицинскую академию хочет попасть, а младший в духовную. Один только Троицкий в университет хочет.

– А где живет секретарь Крюков? – Василий Кондратьич рассказал.

Секретарь, прочитав письмо благочинного со вложением нескольких ассигнаций, любезно принял Егора Иваныча.

– Не беспокойтесь, Егор Иваныч, теперь все будет зависеть от меня. Завтра я пойду к преосвященному и доложу об вас. А как только посвятят вас в священники, я тотчас же велю написать указ, и этот указ вы можете с собой взять. Да! Антон Иваныч прислал сюда рапорт, и при нем прошение Полуектова, священника Егорьевской церкви. Полуектов просит, чтобы его перевели в Знаменскую церковь, а ваш тесть – чтобы вас назначили в Егорьевскую. В Егорьевской вы будете один священник.

– Да, мне Антон Иваныч советовал.

– Я завтра скажу преосвященному. А вы все-таки к нему завтра явитесь.

На другой день Егор Иваныч явился к преосвященному.

– Что тебе надо?

– Я Попов.

– Место просишь?

– Я, ваше высокопреосвященство, тот самый Попов, которого рекомендовал вашему высокопреосвященству отец ректор.

– А, я и забыл. Женился?

– Точно так.

– На ком?

– На дочери благочинного Тюленева.

– Хорошо. Кто в нынешнее воскресенье назначен к посвящению? – спросил преосвященный письмоводитель.

– Диакон Егоров во иереи и кончивший курс семинарии Крестовоздвиженский во диаконы.

– А в покров?

– Кончивший курс семинарии Карионов во диаконы.

– В следующее воскресенье за покровом назначить Попова.

– Слушаю-с.

– Ты будешь посвящен через две недели.

Эти две недели прошли скучно для мужа и жены. Главное, у них ни в чем не было согласия: захочет Егор Иваныч купить чего-нибудь, жена денег не дает, позовет ли он жену пройтись, она нейдет: мне неловко, совестно, говорит она. Егор Иваныч почти каждый день ходил то в семинарию, то к своим товарищам; товарищи поздравляли его с женитьбой и с получением места, просили водки; он покупал; ходили к нему первую неделю, пили, целовались, кричали и пели, жена сердилась.

– Что это, Егор Иваныч, за сумасброды такие! Зачем это они ходят сюда? – говорит Надежда Антоновна мужу после гостей.

– Это мои товарищи.

– Хороши товарищи!

– Это всё умные люди.

– А я не хочу, чтобы они ходили к нам. Если они будут ходить, я уеду к папаше.

Егор Иваныч никак не мог уговорить жену, чтобы товарищи его ходили к нему хотя так, поговорить. Она ни за что не соглашалась, и семинаристы не стали ходить к нему.

Егор Иваныч все-таки находил развлечение, но Надежде Антоновне не было никакого развлечения. Встанет она поздно, спросит самовар у Егора Иваныча, Егор Иваныч сам принесет самовар, за чаем разговаривают или о посвящении, или о городе, вспоминают Тюленева, после чаю она сидит дома, больше одна, скучает. Придет хозяйка, заговорит что-нибудь, Надежде Антоновне тошно слушать хозяйку. После обеда спит, там чай, опять скука после чаю. Она теперь скучала даже, что нет долго Егора Иваныча.

– Как ты, Егор Иваныч, долго. Я ждала, ждала. И скука такая, что не приведи бог.

После этого Егор Иваныч просиживал с ней целый день; полдня она была веселая, остальное время скучала.

– Надя, пойдем в театр, – сказал Егор Иваныч однажды вечером.

– Зачем?

– Там ты людей посмотришь. Богатых людей увидишь, главное, ты увидишь, как изображают жизнь.

– Можно ли нам?

– Теперь можно еще.

– Пожалуй.

Они пошли в амфитеатр. Играли какую-то комедию. Надежде Антоновне все понравилось в театре: и музыка, и люди, и представление.

– Ну что, Надежда Антоновна, хорошо?

– Хорошо, Егор Иваныч.

– Мы часто будем ходить.

И стали они ходить в театр. Теперь она начинала любить Егора Иваныча.

Наступил четверг. Егор Иваныч пошел к преосвященному. Он благословил Егора Иваныча, велел ему сходить к эконому и протодиакону, чтобы те приготовили его к посвящению, а накануне посвящения прочитать за всенощной шестопсалмие.

Эконом сказал Егору Иванычу, чтобы он пришел к нему для исповеди в субботу, а протодиакон дал записку, на которой написано было, что ему делать при посвящении.

– Вы, Егор Иваныч, не робейте. Закусочку только хорошую сделайте.

– Подрясник надевать или нет, отец протодиакон?

– Нет, можно и так. Впрочем, утром, после молитв, можете надеть подрясник.

Егор Иваныч радуется и боится, что его будут посвящать при народе. Жена тоже радуется и не верит.

– Ты, поди, все обманываешь? – говорила она.

– Нет, Надя, скоро…. Все сердце издрожало. – Он чуть было не сказал, что оно не дрожало так перед свадьбой.

– Не тужи, Егорушко, бог не без милости, – заметил отец.

После посвящения в дьяконы и священники Егор Иваныч делал обеды. На последнем обеде у него народу было много. Тут были и кафедральные священники и дьякона разных церквей, секретарь и столоначальник консистории Попов. Веселились и пили много. Иван Иваныч плясал и целовал то Егора Иваныча, то Надежду Антоновну. Надежда Антоновна тогда была весела, несмотря на буйство гостей.

Егор Иваныч ходил по городу уже в рясе и в очках.

Жена его долго смеялась над очками, но потом привыкла к физиономии Егора Иваныча, который очень важничал в своем наряде.

– Вот, Надя, и я священник.

Жена говорила только: «Да».

1864