Текст книги "Ставленник"

Автор книги: Федор Решетников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

– Ты посмотри, у него и сапоги-то с заплатами.

– Не твое дело. Уж коли сам отец ректор просит так, так уж я прекословить его воле не стану. А отца ректора владыка любит. Знаешь, что я через это вы играю?

– Делай как знаешь. Все бы не мешало подождать.

– Нет уж, матушка, ждать я не стану. Ты думаешь, что я ничего не замечаю? Я, матушка, вижу ее амуры с письмоводителем. А что, если, боже упаси, она развратится?.. Понимаешь?

– Понимаю.

– То-то и есть. Что тогда про меня скажут?.. Уж такая девка взбалмошная родилась: то ей дай, другое дай, в слезы сейчас. А ты думаешь, я стар, так меня так и проведешь! – дудки, сорока-то надвое сказала!.. Ономедни она любезничала с сыном отца Александра, да я промолчал. Я еще ей не такую поронь задам, если она будет противиться мне.

– Как знаешь, Антон Иваныч…

– Так ты согласна?

– А ты?

– Я тебя спрашиваю!

– Как знаешь.

– Я согласен. Он сегодня просил меня об этом.

– И ты согласился?

– Я ничего не сказал, потому что ждал письма. Мне смешно показалось его желание, а теперь, как получил письмо от отца ректора, я готов уважить отца ректора.

– Делай как знаешь.

– Много ли у Нади платьев?

Благочинный взял бумажку и карандаш.

– Шелковых семь, ситцевых восемь.

– Салопов?

– Летних три мантильи, домино из губернского выписано; два зимних: один соболий, другой беличий. Четыре шляпки.

– Я думаю, больше ей не надо шить?

– К венцу надо платье заказать.

– Пожалуй.

– Шляпку надо тоже купить.

– Ну уж, шляпку пусть муж купит… Вот подумаешь: копишь-копишь на них, а куда все идет? Подвернется какая-нибудь дрянь… Все для начальства делаешь. А ты думаешь, я так-то и отдал бы ее Попову?

– Нет.

– То-то. Теперь денег, я полагаю, будет с них и ста рублей. Рясы у меня и подрясники есть, есть и шляпы и пояса. Дам ему пока по одной штуке, да как поедет посвящаться, надо отцу ректору послать сколько-нибудь.

– Сколько ты думаешь?

– Это не твое дело. Попову на издержки дам сто рублей.

– Будет.

– Кольца у Нади есть?

– Есть одно, золотое с бриллиантовым камнем.

– Покажи.

Марья Алексеевна принесла ящичек с драгоценными вещами. Благочинный пересмотрел их, выбрал несколько колец, браслетов, сережек, завернул их в бумажку и сказал: «Это Наде, а эти пусть хранятся для Тани».

– Где же будет Попов жить?

– Во флигеле живет зять. Поместить, разве его сюда наверх, в три пустые комнаты, а Попова во флигель.

– Как знаешь. Надо бы с Надей поговорить, Антон Иваныч. А?

– Что с ней говорить-то?

– Неловко как-то… Пусть она знает, что у нее есть жених.

– Ну, позови ее сюда.

Пришла Надя.

– Послушай, Надежда Антоновна, – начал отец: – тебе уже двадцатый год; за тебя сватались многие, но я не хотел выдавать тебя, сама знаешь почему. А в девицах тебе сидеть неловко, да я уже стар и слаб становлюсь, того и смотри, что, грешным делом, помру. При мне-то тебе хорошо, а что будет без меня… Понимаешь?

– Понимаю, папаша.

– Ну, так вот что я тебе скажу: ты скоро выйдешь замуж.

– Я… за кого? – сказала дочь, дрожа.

– Видела ты сегодня учителя Васи?

– Видела.

– Ну, так за него.

– Тятенька!..

– Что еще?

– Он мне не нравится.

– А кто же тебе нравится? Ну-ко, скажи?

– Мне никто не нравится.

– В монастырь, что ли, захотела?

– Нет-с.

– Я уже решил: ты должна выйти замуж за Егора Иваныча Попова. Слышишь!

– Тятенька… – Надежда Антоновна заплакала.

– Это что за слезы?.. Знаешь каретник?

– Тятенька… Я не могу за него выйти…

– Марья, позови Егорка.

Дочь упала на колени в ноги отцу.

– Марья! тебе говорят!

– Антон Иваныч, полно… Что же, если она не хочет!

– Знать я ничего не хочу. Что мне, по вашей милости, прикажете без куска хлеба сидеть? Егорка!

Пришел Егорка.

– Позови дворника.

– Тятенька… Умоляю вас.

– Что за письмоводителя небось хочется?

– Нет…

– Встань, нечего рюмить… – Дочь встала. – Ну, какого же тебе жениха надо?

– Протопопа.

– А?!! – отец захохотал. – Послушай, Надя, что я тебе скажу: Попов тебе не нравится, потому что он некрасив. Но где же ты возьмешь хороших женихов?.. А ты прочитай вот письмо ректора… – Он подал ей письмо. Она взяла робко, робко прочитала и отдала отцу.

– Ну, что скажешь? – спросил ее отец.

– Тятенька, нельзя ли повременить. Я подумаю.

– Думать тут нечего… Я хочу, чтобы ты вышла, и все тут.

– Послушай, Надя, отец тебе не желает худа, ты будешь за священником.

– Когда ты выйдешь за него замуж, я попрошу владыку и сам к нему поеду, чтобы он назначил Попова в Егорьевскую церковь священником вместо Полуектова, которого попрошу перевести в другое место. Кроме этого, я сделаю его учителем в училищах, духовном и светском, в нашем он будет обучать грамматике, а в том закону божию. Ну, что, и этим недовольна?

– Воля ваша, папенька.

– Подойди ко мне.

Дочь подошла. Отец благословил ее и поцеловал; то же сделала и мать.

– Я тебя силой не выдаю, но желаю счастия с хорошим человеком.

– Только он мне очень не нравится.

– Понравится. Это вы всё так говорите до замужества. К завтрашнему дню ты, смотри, оденься получше.

– Хорошо. А он будет?

– Как же.

– А он, тятенька, очень некрасив… Обращение у него какое-то смешное такое.

– Что ты, шишки, что ли, у него на носу заметила?

Дочь улыбнулась.

– Ну, ничего… Ты с ним в губернский поедешь. Впрочем, и я поеду, а то он там денег много истратит. Смотри, Надя, помни все, чему я учил тебя. Если ты будешь ему худой женой и если он станет жаловаться на тебя, я вступаться не буду.

– Поэтому-то, папаша, мне и не хочется идти за него замуж.

– Тебе все академиста нужно… Ничего, матушка; уж коли сам ректор хлопочет, стало быть человек хороший. Ты так и думаешь, что я зря отдаю тебя?

После этого началось совещание при зяте и его жене: сколько истратить на свадьбу, кого пригласить, кого сделать шаферами, тысяцким и прочими. Тысяцким назначено было просить богатого купца Илью Афанасьевича Печужникова, старосту собора. В тех местах тысяцкий или болярин – главное лицо на свадьбе. На обязанности его лежит вся забота по венчанью: он должен нанять лошадей, которые, конечно, ничего не стоят, потому что хозяева их сами дают лошадей, для того что будто бы бывает счастье тому хозяину, который дал лошадей, на коих ехал свадебный поезд; должен зажечь паникадило, свечи на свой счет, из своего же кармана заплатить духовенству и певчим за венчанье. Шафером невесты назначен письмоводитель духовного правления Василий Иваныч Конев и учитель духовного училища Матвей Карпыч Алексеев. Послезавтра назначен вечер, или просватанье, а завтра семейный обед.

Егор Иваныч ничего об этом не знал. Невеста его, Надежда Антоновна, всю ночь не спала. Она большую половину ночи плакала. Сколь ни тяжела была ей жизнь с родителями, сколько она ни перетерпела от них разной брани, все же она была барышней; все люди заискивали ее расположения, в особенности богатая и чиновная молодежь судила об ней. С такой стороны, что она богатая невеста, но подступиться к ней трудно. Как я сказал выше, ей хотелось мужа протопопа, стало быть, вряд ли она согласилась бы выйти замуж за богатого и очень чиновного светского. Впрочем, по приказу отца она могла бы выйти замуж и за дьячка, если бы так приказал владыка, чего, конечно, со стороны владыки не могло бы быть, а если бы было, так разве наказанием для отца за его прегрешения… Она раньше никак не могла себе представить, чтобы она вышла замуж за простого священника, каким был муж ее сестры, которого она недолюбливала за форсистость; ей непременно хотелось мужа с камилавкой и наперсным крестом, о чем ей твердили раньше отец и мать. К этому она прибавляла то только, что этот господин должен быть непременно молод и красив. Поэтому не удивительно, что Егор Иваныч, которого она видела раз у отца и на которого с первого разу не обратила внимания и обозвала его при Васе бедным и голодным учителишком, ей очень не понравился. Каково же ей перенести то оскорбление, что сами родители приневоливают ее выйти замуж за это чучело! «Он только в огород и годится, дылда эдакая! – думала она ночью. – Зачем же это отец и мать твердили мне, что мне нужно держать себя как протопопской дочке, потому что мне следует выйти за протопопа; а потом, как выросла, они и отдают какой-то чучеле… Уж я таки постою на своем! Чтоб я стала любить его, уважать – держи! Если бить станет – убегу! Ишь, далась я им; делают что хотят со мной. Нет уж, теперь не бывать этому: я вольный казак буду, я муженька сама бить буду…»

На другой день Егор Иваныч, получив родительское благословение, с трепетом шел к благочинному. Он никак не думал, чтобы благочинный отдал за него свою дочь, и шел просить его присутствовать при венчании его с Лизаветой Алексеевной. «А дочка его хороша, надменна немножко, но после бы обтерлась. Только благочинный не согласится, а если согласится, что я стану говорить с ней?» На нем надеты сюртук, брюки, жилетка и сапоги Андрея Филимоныча, и все это, как говорится, мешком сидело на нем.

– Здравствуйте, Егор Иваныч, – сказал приятельски благочинный в кабинете. Он приказал Егору, чтобы Попов шел прямо к нему в кабинет.

Егор Иваныч подошел под благословение.

– Садись, мы будем говорить дело. – Егор Иваныч сел.

– Скажите, пожалуйста, это ваши вещи, что на вас?

– Мои-с, – соврал Егор Иваныч.

– Еще что у вас есть?

– Больше ничего нет, потому что мой отец бедный человек.

– Я знаю многих семинаристов, у которых отцы беднее вашего отца; они богатые.

– Не знаю, отец благочинный… Певчие архиерейские – богатые люди, а из остальных разве имеют деньги те, которые кондициями занимаются, то есть учат детей.

– А вы не обучали раньше?

– Я не имел времени: я все занимался своими лекциями… Уверяю вас, если бы не отец мой, я бы был или в академии, или в университете.

– О, в университете! Избави бог! Если мой сын захочет в университет, я его и ногой не пущу в свой дом.

– Оттуда, отец благочинный, как и из академии, можно хорошую должность получить.

– Знаю, каковы эти должности. Вон у нас судебный следователь в университете учился, а что он сравнительно с нашим братом?.. Наш брат и священник – много значит. Я очень сожалею, что выдал свою дочь за лекаря. Пьяница такой, прости господи! – благочинный плюнул.

– Зато он образованный человек. Говорят, что все кончившие курс в медицинской академии образованные люди.

– Это я знаю и эту академию больше уважаю, чем университет… Но вот что, Егор Иваныч… Вчера вы просили невесту…

– Точно так-с.

– Я нашел.

Егор Иваныч встал, поклонился и сказал:

– Покорнейше благодарю, отец благочинный.

– Этого мало. Я вам должен сказать, чтобы вы уважали вашу жену, а иначе я могу сделать с вами – что хочу. Тогда вы погубите и себя и свою жену. Я отдаю вам свою дочь, Надежду Антоновну.

Егор Иваныч остолбенел.

– Поняли вы это?

– Очень вам благодарен.

– Смотрите, чтобы жалоб не было. Я это делаю из любви христианской, из уважения к отцу ректору, который ходатайствовал у меня за вас. Поняли?

– Покорнейше благодарю, отец благочинный.

– Подите, занимайтесь.

Егор Иваныч, как вышел в зал, перекрестился: «Слава тебе, господи. Ай да отец ректор!»

В той же комнате, где он занимался вчера, он застал детей за играми и подошел к Васе.

– Здравствуйте, братец! – сказал Вася.

– Это почему? – спросил удивленный Егор Иваныч.

– Братец, братец! – кричали остальные дети и окружили Егора Иваныча.

– Я ничего не понимаю.

– А гостинцев принесли? Жених!

– Какой жених?

– Дайте гостинцев, скажем.

– Господа, мне заниматься надо с Васенькой.

– Жених, жених! Надин жених!..

– Вы Наденьке какое платьице сошьете?

– А мне, братец, лошадку хорошенькую купите.

Вошла Надежда Антоновна. Увидав Егора Иваныча, она косо взглянула на него. Егор Иваныч поклонился ей. Она отвернулась.

– Петя, Таня, пошли к мамаше!

– Не хочем. Мы с братцем посидим.

– С каким братцем?

– А с Егором Иванычем.

Надежда Антоновна ушла, а Егор Иваныч покраснел – и бог знает, что бы он сделал в это время с детьми.

Пришла Марья Алексеевна. Он поклонился ей.

– Мое почтение… как вас звать-то?

– Егор Иваныч.

– Егор Иваныч… Прошу любить и жаловать. – Она очень строго глядела на Егора Иваныча.

Егор Иваныч поклонился.

– Пошли вон! пошли! – сказала она детям и прогнала их из комнаты подзатыльниками. Потом подсела к Егору Иванычу. Егор Иваныч стал заниматься с Васей, а Марья Алексеевна молча смотрела на него, подперши подбородок правой рукой. «Чтоб те провалиться», – думает Егор Иваныч.

– Вася, ступай к детям, – сказала мать.

Вася ушел. Егор Иваныч остался один на один с протопопшей. Протопопша молчит. Егор Иваныч поклонился ей и сказал: «Прощайте».

– Куда же вы?

– К отцу благочинному.

– Он теперь занят.

– Так я домой пойду.

– Вам протопоп говорил что-нибудь сегодня?

– Насчет чего-с?

– Насчет Нади?

Егор Иваныч покраснел и тихо сказал: «Да».

– Вы напрасно не в свои сани садитесь.

Егор Иваныч молчит и переминается с ноги на ногу.

– Надя вам не пара: она протопопская дочь, как бы то ни было, а вы сын диакона.

– Я, матушка (он забыл ее имя), кончил курс по первому разряду.

– Знаю, что кончили, все-таки дочь моя вам не пара.

– Я, матушка, силой не напрашиваюсь; это воля отца благочинного.

Минут пять молчание.

– Ведь мы много вам не дадим приданого; на наши карманы не надейтесь.

– Я, матушка, не прошу ничего.

– Все-таки кое-что надо. Вам надо и ряску получше, так как вы не священническую берете; ну, кое-что еще дадим, а об остальном и не заикайтесь.

Егор Иваныч не знал, что лучше сделать: сказать ли ей: покорнейше благодарим, – или поклониться. Он промолчал.

Опять молчание.

– Вы мою дочь берегите как зеницу ока. А будете обижать, не сдобровать вам! Помните, что вам бы следовало жениться на дьяконской дочери; а если мы и отдаем вам дочь, так только из уважения к отцу ректору, потому что он начальник наш. – Марья Алексеевна ушла.

Егора Иваныча зло взяло. Он вышел в залу, стал ходить и думать: «Что они важничают-то! Я же ведь не напрашивался, сами суют. Ишь, отец ректор им дался!.. Уж лучше, кажется, отказаться от этой барской невесты».

В приемную, а потом в зал вошли Павел Ильич Злобин и его жена. Павел Ильич был худой, бледный господин, с коротенькими волосами и маленькой рыжей бородкой; они поклонились Егору Иванычу очень важно.

– Если не ошибаюсь, вы Егор Иваныч Попов? – спросил Злобин.

– Точно так.

– А я Павел Ильич Злобин, а это моя жена Александра Антоновна, урожденная Тюленева.

Егор Иваныч поклонился.

– Папаша дома? – спросил Павел Ильич Егора Иваныча.

– В кабинете.

Зять с женой вошли в кабинет; немного погодя они вышли с благочинным. Благочинный представил их Егору Иванычу и им Егора Иваныча, сказав: мой нареченный зять, – потом с дочерью ушел в другие комнаты.

Через несколько минут вошел благочинный с женой, за ним разодетая и нарумяненная Надежда Антоновна и дети с Александрой Антоновной. Благочинный взял правую руку дочери и повел ее к Егору Иванычу.

– Знаешь ты его? – спросил он дочь.

– Нет, – отвечала она робко и гордо.

– Тем лучше для тебя. Вот твой жених, – сказал благочинный. Дочь ничего не сказала.

– Что же ты молчишь?

– Что мне говорить прикажете?

– Согласна ты или нет выйти за него замуж?

– Согласна, тятенька, – сказала дочь нерешительно.

– Ну, и делу конец. Возьмите руки.

Егор Иваныч конфузится, конфузится и дочь благочинного.

– Что же вы? – говорит строго отец.

– Надя, возьми руку Егора Иваныча, – говорит мать.

Надя строго смотрит на мать и сердито берет руку Егора Иваныча.

– Смотри у меня! – кричит отец.

– Садитесь рядом.

Все сели. Егор Иваныч сел около Надежды Антоновны. Семейные начали говорить о непокорстве дочери, жених и невеста слушают. Егор Иваныч смотрит на невесту, невеста смотрит в сторону. Так они просидели до обеда. За обедом то же самое. После обеда жених и невеста пожали руки. Завтра воскресенье, и по этому случаю Егор Иваныч показал благочинному сочиненную им и сказанную при архиерее проповедь. Благочинный велел ему сказать ее в соборе и после обедни прийти к нему, Просватание отложили на три дня.

– Ну, что? – спросил Егора Иваныча отец, как только он вошел домой.

– Хорошо. Сегодня благочинный представил меня зятю и невесте, а через три дня и просватанье.

– Ну, и слава тебе царю создателю! Как же теперь, Алексея-то Борисыча мы обманули, выходит?

– Разве вы давали ему слово?

– На вот! А зачем мы вчера у него были?

– Я же ведь вам говорил, что торопиться нечего.

– Ну, ничего… Как же ты, Егорушко, дела-то обделал?

Егор Иваныч рассказал все, с некоторыми прикрасами, а именно: что невеста девушка смирная, послушная и что ректор приказал благочинному отдать за него дочь.

– Слава богу, слава богу!.. Уж я непременно молебен отслужу. Свечку рублевую поставлю. А что же он меня-то не звал?

– На просватанье, должно быть, позовет.

– Экой гордый! Ну, да где мне с благочинным дружбу водить! так-тось…

– А вы, тятенька, если вам случится быть у благочинного, ведите себя скромнее.

– Уж я знаю. Да что я, разве не отец тебе? а, Егорушко?

– Через вас я могу лишиться невесты.

– Полно-ка ты толковать-то… Разве невест-то мало?

Егор Иваныч рукой махнул и пошел на улицу. Отец остановил его.

– Ты куда?

– Пойду прогуляюсь.

– Пойдем вместе.

– Я один.

– Ну, бог с тобой!.. Вот они, Анна Пантелеймовна, каковы ныне сынки-то!.. Ты их воспитывай, обучай, а они, как вылупятся на свет божий, и знать тебя не хочут.

Егор Иваныч обиделся этим.

– Тятенька, на что тут сердиться? Мне хочется одному заняться самим собой…

– Ну, и занимайся. Ты ведь священником будешь, протопопа получишь, а я так заштатным и умру… Куда уж мне! Ступай, ступай, бог с тобой, я пойду спать…

На другой день утром Егор Иваныч прочитал проповедь о блудном сыне. Когда он прочитал ее, она ему не понравилась, потому что тут почти ничего не было действительного, а написаны цитаты, тексты и разные фразы. На сарае крыша была высокая, и свет проходил сквозь отверстие, сделанное в простенке. Егор Иваныч встал, сделал важную позу, посмотрел вперед, направо к налево, как будто представляя народ, постоял немного и начал спокойным голосом читать. Прочитав вслух немного, он остановился. «Ей-богу, никто ни одного слова не поймет… Как тут лучше сделать? Постой… Проповедь благочинный не читал, я расскажу историю блудного сына, применяясь к нынешней, введу тут один рассказ из нашей современной жизни… Ловко ли будет? Нет, рассказ из нашей современной жизни в церкви неловко говорить, а расскажу историю блудного сына как можно яснее, без тетрадки, как говорят у нас приезжие профессора. Надо сказать так, чтобы их всех ошеломило… Конец об начальстве я выкину, а заменю другими словами… Вот она, наука-то! Четыре человека сочиняли, четыре головы работали, а написали очень плохо… Впрочем, и писали-то про начальство». Он начал опять читать с начала. Позу он выдержал. «Только бы в церкви не сконфузиться. Я думаю, что будут слушать, тем более что здесь еще молодые люди не говорили проповедей».

Егор Иваныч напомадил волоса, надел белую манишку и пошел в церковь уже во время херувимской и там сквозь густоту людей гордо пробрался в алтарь, так что многие стали в недоумение: кто это? Полгорода уже знали, что приезжий семинарист, жених протопопской дочери, будет сегодня сказывать проповедь. Поэтому народу собралось более обыкновенного. В этот день должен быть царский молебен, и потому священники изо всех церквей собирались в собор.

Вышел Егор Иваныч в стихаре, в белом галстуке, с причесанными волосами. Он прошел важно, по-протодьяконски, к налою, окинул глазами весь народ и у правого клироса увидал Марью Алексеевну с Надеждой Антоновной. Сердце екнуло у Егора Иваныча, но он взглянул на налой, помолчал, вытащил тетрадку, поправил ее, перекрестился и начал проповедь громко и спокойным голосом, ударяя на каждом слове. Из церкви никто не шел, а народ лез вперед, к налою, к молодому проповеднику. Он читал почти наизусть, изредка поглядывая в тетрадку, а прочие слова говорил, смотря то вправо, то влево. Он замечал, что все смотрели на него, даже невеста с матерью впились в него глазами. Егор Иваныч здесь выдержал проповедь: он говорил, как ни один в этом городе не говорил такой проповеди, – именно, он рассказывал спокойным, ровным голосом. Даже пришедшие из других церквей на молебен дьякона и священники вышли из алтаря, слушали его. Но вот он остановился, облокотился правой рукой на налой и начал рассказ о блудном сыне, примешивая изредка кое-что из современного. В народе шептались, потому что Егор Иваныч не смотрел в тетрадку; шептались и Тюленевы. Когда он стал кончать проповедь, то объяснял тексты священного писания без тетрадки. Он видел, что Марья Алексеевна утирала платочком глаза, а Надежда Антоновна улыбалась.

Когда Егор Иваныч вошел в алтарь, его окружили священники: «Славно! славно вы сказали слово! великолепие какое!..» Протопоп, радуясь, улыбался.

По окончании обедни протопоп был очень любезен и весел. Егор Иваныч подошел к Марье Алексеевне и Надежде Антоновне, поздоровался с ними.

– Ах, как хорошо вы сказали! Я никогда не слыхала такой проповеди, – сказала Марья Алексеевна. – На что Надя не охотница до проповедей, и той понравилось.

– Неужели, Надежда Антоновна…

– Да. Я в первый раз слышала, как вы без тетрадки сказывали. Я думаю, трудно?

– Гораздо легче, чем по тетрадке, – похвастался Егор Иваныч.

– А вы прежде сказывали проповеди? – спросила его Марья Алексеевна.

– В семинарской церкви часто сказывал. Нас пробовали сказывать на рассказ… Эта проповедь, по-моему, не очень хороша, да я не успел составить другую, потому что у меня нет под руками книг, какие мне надо: тетрадки, по которым я сказывал в семинарии и крестовой, я роздал на память товарищам.

Подошел Иван Иваныч. Егор Иваныч рекомендовал его Тюленевым:

– Это мой папаша, Иван Иваныч.

– Очень приятно познакомиться, – сказала Марья Алексеевна.

– Вы, должно быть, любите петь? – спросила старика Надежда. Антоновна.

– Страсть моя!

– Пожалуйте к нам, вместе с Егором Ивановичем, – пригласила старика Марья Алексеевна.

– Покорнейше благодарю. Куда уж мне со старыми костями!..

– Ничего, приходите, – сказала Надежда Антоновна.

«Ну, дело идет на лад», – подумал Егор Иваныч.

Подошел благочинный в рясе и с тростью. Егор Иваныч представил ему отца. Отец подошел под благословение благочинного. Благочинный пригласил его к себе обедать. По выходе из церкви благочинный с женой сел в коляску.

– Папаша, я с вами! – сказала Надежда Антоновна.

– Пройдись пешком с Егором Иванычем.

Надежде Антоновне не хотелось идти пешком, и притом с женихом, но надобно было идти, потому что благочинный уехал. Егор Иваныч в первый раз шел с девушкой, и притом барышней-аристократкой. Он не знал, как занять ее. Однако он начал:

– Надежда Антоновна!

– Что?

– Вы на меня не сердитесь?

– Я… за что?

– За то, что я просил вашей руки.

– Это воля папаши…

– А вы что скажете?

– Я ничего не могу сказать… Воля папаши.

– Знаете ли, Надежда Антоновна, – начал опять Егор Иваныч: – иду я вчерась вечером мимо Егорьевской церкви. Прошел два, три квартала, завернул в переулок. смотрю, повидимому, кажется, дьячок или пономарь ругается из своего дома через улицу с какой-то бабой. «Ты, – говорит дьячок, – бесстыдница, воровка…» Та говорит: «Ты сам вор». – «Кто, говорит, я вор! подойди сюда…» Я прижался у заплота и слушаю, что дальше будет. Что же бы вы думали? Вдруг выбегает на улицу дьячок, перебегает улицу и подходит к тому окну, из которого ругалась баба. Только что он подошел к окну, как оттуда ему что-то вылили в лицо. Дьячок заругался, а стоявшие на улице люди, вероятно мещане, человек с двадцать, такой хохот подняли, что срам, да и только.

– Это у нас часто бывает.

– Ну, у нас в губернском этого сделать нельзя.

– Еще бы в губернском!

– А вы были там?

– Нет.

– А побывать не мешает.

– Что же там хорошего? Там, говорят, есть хорошего много, но, может быть, не лучше нашего.

– Там театр есть; гулянья, река. Удовольствий пропасть, только надо деньги.

– Я сколько раз просила папашу свозить меня туда, да он не соглашался.

– Там удовольствия даются только для светского общества, и поэтому ваш папаша, судя по себе, думал, что и вам там делать нечего.

– Может быть, мне и нельзя.

– Кто вам сказал? Женщина везде имеет право быть. Когда вы выйдете за меня замуж, я вас везде повожу раньше посвящения.

– А вы думаете, что я выйду за вас?

– А вам не хочется?

Надежда Антоновна посмотрела на него и сказала: «А отчего это у вас шишки на носу?» – Она захохотала.

– Это от природы.

– Как от природы?

– Таким родился.

– Вам который год?

– Мне двадцать третий.

– Неправда, вам сорок.

– У меня есть метрическое свидетельство.

Вошли в дом благочинного. Надежда Антоновна пошла в свои комнаты, а Егор Иваныч с отцом остались в зале.

Разговор пошел насчет проповедей и продолжался до обеда. В это время старик, успевший выпить две рюмки хересу, разговаривал с детьми благочинного. Он понравился детям, и они лезли к нему на колени, щипали его бороду. Надежда Антоновна толковала с сестрой Александрой. Обед прошел весело. Говорили все. Благочинный говорил что-то про отца Феодора, Марья Алексеевна про городничиху, Александра про Лизу Коровину, Егор Иваныч говорил с Павлом Ильичом и благочинным, больше отвечая на их вопросы; старик толковал детям, как он любит ловить на сеннике мух. Все были заняты, казалось, все родные, и в будущем не ожидалось никакой перемены.

После обеда все распрощались любезно. Егор Иваныч был приглашен Марьей Алексеевной на чай. Он попросил почитать книжки, ему дали книжку «Дух христианина».

Когда ушел Егор Иваныч и Злобины, благочинный спросил Надю:

– Ну, что ты скажешь: понравился ли тебе жених?

– Нет, папаша.

_– Я удивляюсь, какой тебе дьявол вбил в голову разной дичи! Ну, чем он худ? Правда, он некрасив, беден, но зато умен; а дело не в красоте, а в уме. Пример ты можешь брать со Злобина… О чем вы давече толковали, как шли дорогой?

– Право, забыла.

– Послушай, Надежда, если ты будешь так отвечать мне, я откажу этому жениху, напишу ректору, что ты не хочешь идти замуж, а с тобой знаешь что сделаю?

– Воля ваша.

– Я тебя в монастырь пошлю. Слышишь!

Надежда Антоновна заплакала.

– Что, губа-то не дура!.. Выбирай одно из двух: монастырь или иди замуж. Слышишь?

– Папаша, дайте мне подумать.

– Нечего тут думать. А знай, что послезавтра будет просватанье. Сегодня будет он сюда, займи его.

Благочинный с этим словом вышел, оставив дочь в слезах.

– Ну что, Егор Иваныч, каковы дела? – спросил Егора Иваныча Андрей Филимоныч, как он пришел домой.

– Да досада страшная! Никак не могу поговорить с ней наедине. Только скажешь ей слово, то Злобин подойдет, то отец с матерью пристанут.

– Ну, когда женишься, успеешь наговориться, – заметил отец.

– Эх, тятенька, не понимаете вы, что такое женитьба…

– Ну, и врешь. Я тридцать один год прожил с женой… – Отец обиделся.

– У вас совсем был иной взгляд на женщину. Вам нужна была женщина и только, а о чувствах ее вы не заботились. Прежде на любовь так смотрели, как бык смотрит на корову.

Иван Иваныч плохо понял.

– Чего же еще тебе недостает?

– Знаете ли, тятенька: мне наперед нужно узнать от самой невесты, может ли она быть мне женой.

– А отчего же она не может?

– А если она меня не любит?

– Женишься, полюбит!

– Нет уж, тогда поздно будет. Я понимаю женитьбу так: жена моя должна быть другом мне, а никак не рабой, то есть она может иметь полную свободу во всем, и была бы моим утешителем.

– Дурак ты, Егорушко.

Егор Иваныч ничего не стал говорить больше с отцом. Он заговорил с Андреем Филимонычем на латинском языке. Старик осердился и ушел к Коровину.

– Вы, Егор Иваныч, поговорите с ней о любви.

– Неловко говорить-то. Ведь я знаком с нею только два дня.

– Как жених, вы можете поговорить. Скажите, я, мол, люблю вас. Скажите по совести, полюбили ли вы ее?

– Нет, я женюсь по необходимости.

– Отец ваш отчасти прав. Я сам женился на Аннушке для того, чтобы скорее получить место. Сначала, как шел я смотреть невесту, меня холодом как будто обдавало; когда я увидел ее, мне стыдно стало. Она мне нравилась и не нравилась, любви настоящей не было, судя по вашему. Ну, вот прожил уж полгода, теперь полюбил. Ведь наша женитьба заключается в получении местов. Не женишься, места не получишь, а полюбишь девушку – места не найдешь.

– Да, это правда: мы женимся для местов, а о любви и дела нет. Гадко. После этого, знаете ли, что мне хочется сделать? мне хочется в светские выйти.

– Полноте вы дурачиться. Поверьте, что из тысячи браком сочетавшихся людей нашего сословия разве десять обоего пола венчаются полюбив друг друга.

– Все-таки мне хочется поговорить с ней о любви.

– Напрасный труд. Как провинциальная барышня, не читавшая того, что мы читали и поняли, она любовь понимает по-своему. Ведь вы же говорите, что вам кто-то сказал, что ей надо жениха протопопа.

– Ну, я все-таки попытаюсь узнать ее способности.

– Попробуйте. Только знайте, что вам теперь от нее отказываться поздно. Отец ее обидится, и вы, пожалуй, лишитесь места.

На другой день Егору Иванычу привелось быть наедине с Надеждой Антоновной в комнате.

– Вы, Надежда Антоновна, читаете что-нибудь? – спросил Егор Иваныч Надежду Антоновну,

– Читаю.

– Что читаете?

– Большею частию: духовные проповеди Филарета, жития святых, «Дух христианина».

– Я думаю, вы наизусть все это знаете?

– Много очень книг, всего не запомнишь.

– Наш брат целые четырнадцать лет учится всякой премудрости.

– Недаром вы и мужчины.

– И женщины могут знать всё, только, конечно, при различных условиях.

– При каких же?

– Это зависит от родителей: если родитель будет заботиться об умственных способностях девушки, сам будет доводить истинные идеи, а не старые идеи, и если он сам умный, современный человек, то из девушки выйдет умная женщина, равная по уму мужчине. А надо вам заметить, что мужчины не все умны. Пример этот мы можем видеть в чиновниках здешнего города.

– Это точно: народ здесь такой глупый, что ужас.

– Конечно, не все глупы, есть между ними и умные, только эти умные люди скоро гибнут здесь.

– Нет; здесь ни одного умного нет.

– А муж вашей сестры, Павел Ильич?

– О, дурак набитый!

– Полноте, пожалуйста! Я с ним говорил, мы разрешали некоторые вопросы. Он неглупый, но человек несовременный. Знаете, что такое современный человек?

– Знаю… А по-вашему, что такое?

– Нет, вы наперед скажите!

– Нет, вы!

– По-моему, человек нынешнего времени – человек, проводящий идеи настоящие, настоящего вред мени.

– Какие же идеи?

– Мало ли у нас идей! Идеи бывают различные. Главная идея теперь проводится – это идея правды и равенства между всеми людьми и полами, без различия. Вы знакомы с светской литературой?