Текст книги "Том 3. Восхождения. Змеиные очи"

Автор книги: Федор Сологуб

«Надо мною жестокая твердь…»

 
Надо мною жестокая твердь,
Предо мною томительный путь,
А за мною лукавая смерть
Всё зовёт да манит отдохнуть.
 
 
Я её не хочу и боюсь,
Отвращаюсь от злого лица.
Чтоб её одолеть, я стремлюсь
Расширять бытие без конца.
 
 
Я – царевич с игрушкой в руках,
Я – король зачарованных стран.
Я – невеста с тревогой в глазах,
Богомолкой бреду я в туман.
 

«Для кого прозвучал…»

 
Для кого прозвучал
Мой томительный голос?
Как подрезанный колос,
Я бессильно упал.
 
 
Я прошёл по земле
Неразгаданной тайной,
И как свет неслучайный
В опечаленной мгле.
 
 
Я к Отцу возвращаюсь,
Я затеплил свечу,
И ничем не прельщаюсь,
Ничего не хочу.
 
 
Мой таинственный голос
Для кого прозвучал?
Как подрезанный колос,
Я на землю упал.
 
 
Я не слышу ответа,
Одинокий иду,
И от мира не жду
Ни привета, ни света.
 
 
Я затеплил свечу,
И к Отцу возвращаюсь,
Ничего не хочу,
И ничем не прельщаюсь.
 

«Побеждайте радость…»

 
Побеждайте радость,
Презирайте смех.
Всё, в чём только сладость,
Всё – порок и грех.
Побеждайте радость,
Подавляйте смех.
 
 
Кто смеётся? Боги,
Дети да глупцы.
Люди, будьте строги,
Будьте мудрецы, –
Пусть смеются боги,
Дети да глупцы.
 
 
Мир над чем смеётся,
И зачем смешит?
Всё, что вознесется,
Запятнать спешит.
Тёмное смеётся,
Скудное смешит.
 
 
Побеждайте радость,
Презирайте смех.
Где одна лишь сладость,
Там порок и грех.
Подавляйте радость,
Побеждайте смех.
 

«Вечер мирный наступил…»

 
Вечер мирный наступил
День за рощею почил,
В роще трепетная мгла
И прозрачна, и светла.
Из далёкой вышины
Звёзды первые видны.
Между небом и землёй
За туманною чертой
Сны вечерние легли,
Сторожа покой земли.
 

«Живы дети, только дети…»

 
Живы дети, только дети, –
Мы мертвы, давно мертвы.
Смерть шатается на свете
И махает, словно плетью,
Уплетённой туго сетью
Возле каждой головы.
 
 
Хоть и даст она отсрочку –
Год, неделю или ночь,
Но поставит всё же точку,
И укатит в чёрной тачке,
Сотрясая в дикой скачке,
Из земного мира прочь.
 
 
Торопись дышать сильнее,
Жди, – придёт и твой черёд.
Задыхайся, цепенея,
Леденея перед нею.
Срок пройдёт, – подставишь шею, –
Ночь, неделя или год.
 

«Придёшь ли ты ко мне, далёкий, тайный друг?..»

 
Придёшь ли ты ко мне, далёкий, тайный друг?
Зову тебя давно. Бессонными ночами
Давно замкнулся я в недостижимый круг, –
И только ты один, легчайшими руками
Ты разорвёшь его, мой тайный, дальний друг.
 
 
Я жду, и жизнь моя темна, как смутный бред,
Толпятся чудища перед заветным кругом,
И мне грозят они и затмевают свет,
И веют холодом, печалью да испугом.
Мне тяжко без тебя, вся жизнь моя, как бред.
 
 
Сгорает день за днём, за ночью тлеет ночь, –
Мерцает впереди непостижимым светом
Гора, куда взойти давно уж мне невмочь.
О, милый, тайный друг, поверь моим обетам
И посети меня в тоскующую ночь.
 

«Ускользающей цели…»

 
Ускользающей цели
Обольщающий свет,
И ревнивой метели
Угрожающий бред…
 
 
Или время крылато?
Или сил нет во мне?
Всё, чем жил я когда-то,
Словно было во сне.
 
 
Замыкаются двери, –
И темнеет кругом, –
И утраты, потери,
И бессильно умрём.
 
 
Истечение чую
Холодеющих сил,
И тоску вековую
Беспощадных могил.
 

«Не стоит ли кто за углом?..»

 
Не стоит ли кто за углом?
Не глядит ли кто на меня?
Посмотреть не смею кругом
И зажечь не смею огня.
 
 
Вот подходит кто-то впотьмах,
Но не слышны злые шаги.
О, зачем томительный страх?
И к кому воззвать: «Помоги»?
 
 
Не поможет, знаю, никто,
Да и чем и как же помочь?
Предо мною темнеет ничто,
Ужасает мрачная ночь.
 

«Пышен мой город и свят…»

 
Пышен мой город и свят
Мраморным и золотым.
Нега роскошная вся
Так недоступна чужим.
 
 
Мимо суровых людей,
Мимо закрытых ворот,
Не подымая очей,
Отрок усталый идёт.
 
 
Рваное платье в пыли,
Ноги изранены в кровь.
Бедное чадо земли!
Скудная наша любовь!
 
 
Что же любовь призывать
По каменистым путям!
Дальше, туда, где трава
Тихо приникнет к ногам.
 

«Я верю в творящего Бога…»

 
Я верю в творящего Бога,
В святые заветы небес,
И верю, что явлено много
Безумному миру чудес.
 
 
И первое чудо на свете,
Великий источник утех –
Блаженно-невинные дети,
Их сладкий и радостный смех.
 

«Он тёмен и суров, – и взор его очей…»

 
Он тёмен и суров, – и взор его очей,
Пугая чистых дев и радостных детей,
Прельщает зрелых жён, и отроков порочных
Тревожит в сонной мгле мечтаний полуночных.
 
 
В очах его тоска, и бледен цвет лица.
Потупит очи он – похож на мертвеца.
Черты его лица смешны и безобразны, –
Но им волнуют жён и отроков соблазны.
 

«Она зарёй ко мне пришла…»

 
Она зарёй ко мне пришла, –
  Взглянула, засияла, –
Лаская нежно, обняла
  И долго целовала.
 
 
И повела потом она
  Меня из дома рано,
Едва была озарена
  Туманная поляна.
 
 
И всё пред нею расцвело,
  И солнце восходило,
И неожиданно светло
  И весело мне было.
 
 
Она показывала мне
  На небе и в долине,
Чего я даже и во сне
  Не видывал доныне.
 
 
И улыбаясь, и дивясь,
  Она ко мне склонилась.
Заря в лице моём зажглась,
  И сердце быстро билось.
 
 
Её созвучные слова
  Мне слушать было ново.
Шептали что-то мне трава,
  И воздух, и дуброва.
 
 
Ручьи у ног моих текли,
  И звучно лепетали,
И вихри пыльные вдали
  Кружились и плясали.
 
 
И весь лежащий предо мной
  Под солнцем круг огромный
Едва лишь только пред зарей
  Возник из ночи тёмной.
 
 
Приди опять ко мне скорей!
  Ты мне всего желанней.
В просторы новые полей
  Веди порою ранней,
 
 
Чтобы опять увидеть мне
  На небе и в долине,
Чего в окрестной стороне
  Я не видал доныне.
 

«Окно царица-небылица…»

 
Окно царица-небылица
Открыла в тереме своём.
Мелькнула быстрая зарница,
И прокатилась колесница.
Её возница – дальний гром.
 
 
Наводит птичий грай истому,
Докучный грай вороньих стай.
О, поспешай, как птица, к дому,
Гробниц и лиц не замечай.
 

«Любит ночь моя туманы…»

 
Любит ночь моя туманы,
Любит бледный свет луны,
И гаданья, и обманы,
И таинственные сны.
 
 
Любит девушек весёлых
Вдруг влюбить в свою луну,
И русалок любит голых,
Поднимающих волну.
 
 
И меня немножко любит, –
Зазовёт меня к луне,
Зацелует, и погубит,
И забудет обо мне.
 

«Давно стараюсь, и напрасно…»

 
Давно стараюсь, и напрасно,
Поработить себя уму.
Смиряться сердце не согласно,
Нет утоления ему.
 
 
А было время, – простодушно,
Хоть и нелепо, жизнь текла,
И сердцу вольному послушна
Мысль раболепная была.
 
 
Ты втайне зрела, возрастала,
Ты извивалась, как змея, –
О, мысль моя, ты побывала
На всех просторах бытия.
 
 
И чем меня ты обольстила?
К чему меня ты увлекла?
Ты ничего мне не открыла,
И много, много отняла.
 
 
Восходит солнце, как и прежде,
И светит нежная луна,
И обаятельной надежде
Душа бессмертная верна,
 
 
И ясен путь мне, путь мой правый,
Я не могу с него свернуть, –
Но неустанно ум лукавый
Хулит единый правый путь.
 
 
О, если б бурным дуновеньем
Его коварство разнесло
И всепобедным вдохновеньем
Грозу внезапную зажгло!
 
 
О, если б огненные крылья!
О, если б в буйстве бытия,
Шипя от злобы и бессилья,
Сгорела хитрая змея!
 

«В его саду растёт рябина…»

 
В его саду растёт рябина.
В его дому живёт кручина.
На нём изношенный кафтан.
Глаза окутаны туманом,
Как будто налито шафраном
Лицо, и согнут тощий стан.
 
 
Надежда милая убита,
И что от бед ему защита?
Терпеть судьба ему велит.
Перед его печальной хатой,
Враждебной властию заклятой,
Рябина горькая стоит.
 

«Чего недоставало…»

 
Чего недоставало
Судьбе моей доныне,
Отныне близко стало,
И ярко засияло
В моей немой пустыне.
 
 
На россыпях песчаных
Цветут внезапно крины,
И в одеяньях рдяных
Гонцы из стран багряных
Примчались на долины.
 

«Какая тягостная встреча!..»

 
Какая тягостная встреча!
Какая грусть и суета!
Зачем, судьбе противореча,
Ты всё борьбою занята?
 
 
Нерасторжимы эти звенья.
Тебе навеки быть рабой.
Лежат же тяжкие каменья
Покорно в гулкой мостовой, –
 
 
Не прекословят же ступени,
Когда, всходя от сени к сени
Иль нисходя, по ним идут, –
Не прекословит лист дрожащий,
Когда рукою злой и мстящей
Его с другими с ветки рвут.
 
 
О, покорись, пока не поздно,
Пока не минул ясный день,
Пока на дол не пала грозно
Всеусмиряющая тень.
 

«На улицах пусто и тихо…»

 
На улицах пусто и тихо,
И окна, и двери закрыты.
Со мною – безумное Лихо,
И нет от него мне защиты.
 
 
Оградой железной и медной
Замкнулся от нищих богатый.
Я – странник унылый и бледный,
А Лихо – мой верный вожатый,
 
 
И с ним я расстаться не смею.
На улицах пусто и тихо.
Пойдём же дорогой своею,
Косматое, дикое Лихо!
 

«Исхудалый и усталый…»

 
Исхудалый и усталый
Он идёт один в пустыню.
Ищет, бледный и усталый,
Сокровенную святыню.
 
 
Знает он, – в пустыне скудной
Есть источник говорливый.
Он поёт пустыне скудной
О стране, всегда счастливой.
 
 
Возле самого истока
Положил пророк скрижали.
Струи светлого потока
Много лет их целовали.
 
 
Над скрижалями поставил
Он сосуд священный с миром.
Он тому его оставил,
Кто придёт с душевным миром,
 
 
Склонит радостно колени
И рукою дерзновенной
На себя, склонив колени,
Изольёт елей священный.
 

«Белый ангел надо мною…»

 
Белый ангел надо мною,
И бескровные уста
Безмятежной тишиною
Исповедуют Христа.
 
 
Ангел жжёт полночный ладан
Я – кадило перед ним.
И в цепях моих разгадан
Дым кадильный, тихий дым, –
 
 
Возношенье, воздыханье
У спасающих икон,
Свеч отрадное мечтанье,
Утешительный канон.
 

«Томленья злого…»

 
Томленья злого
На сердце тень, –
Восходит снова
Постылый день,
Моя лампада
Погасла вновь,
И где отрада?
И где любовь?
 
 
Рабом недужным
Пойду опять
В труде ненужном
Изнемогать.
Ожесточенье
Проснётся вновь,
И где терпенье?
И где любовь?
 

«В моей лампаде ясный свет…»

 
В моей лампаде ясный свет
  Успокоенья,
Но всё грехам прощенья нет,
  Всё нет забвенья.
 
 
Нисходит в сердце тишина,
  Мне чужды битвы,
И жизнь безрадостно ясна,
  Но нет молитвы.
 
 
Я на тебя с тоской гляжу,
  Моя икона,
И невнимательно твержу
  Слова канона.
 
 
О, помолись же за меня,
  Моя усталость,
Ко мне молитвой преклоня
  Господню жалость!
 

«В глубокий час молчания ночного…»

 
В глубокий час молчания ночного
Тебе я слово тайное шепну.
  Тогда закрой глаза и снова
  Увидишь ты мою страну.
 
 
Доверься мне опять, иди за мною,
На здешний мир не поднимая глаз,
  Пока, объятый тихой мглою,
  Полночный светоч не угас, –
 
 
И всё, о чём душа твоя томится,
И для чего не надо слёз и слов,
  Перед тобою загорится
  В ночной стране безмолвных снов.
 

«Торжественной праздности чадо…»

 
Торжественной праздности чадо,
Утеха лачуг и палат,
Смеяться и плакать ты радо,
Созвучья бы только да лад.
 
 
Тебе ль не дарована сила!
Тебе ль не покорна весна!
Ты все зажигаешь светила,
А ночь холодна и темна.
 

«Я умираю не спеша…»

 
Я умираю не спеша,
Предсмертной тешусь я истомой.
Подобна грешная душа
Святой, на злую казнь влекомой.
 
 
Её пытали палачи,
С неё совлекши все одежды,
Но их жестокие бичи
Не умертвили в ней надежды,
 
 
И в смертный путь она идёт.
Спокойны все её движенья.
Небесный вестник ей несёт
Венец последнего мученья.
 

«Не плачь, утешься, верь…»

 
  Не плачь, утешься, верь,
Не повторяй, что умер сын твой милый, –
Не вовсе он оставил мир постылый.
  Он тихо стукнет в дверь,
 
 
  С приветными словами
Войдёт к тебе и станет целовать
Тебя, свою утешенную мать,
  Безгрешными устами.
 
 
  Лишь только позови,
Он будет приходить к тебе, послушный,
Всегда, как прежде, детски-простодушный,
  Дитя твоей любви.
 

«О полночи с постели…»

 
О полночи с постели
Молиться ты сошла.
Лампады пламенели,
В углах дрожала мгла.
 
 
И ангел легкокрылый
С таинственной судьбой,
Неведомою силой
Повеял над тобой.
 
 
Склонила ты колени,
И ангел осенил
Тоскующие тени
Отрадной сенью крыл.
 

«День туманный…»

 
День туманный
Настаёт,
Мой желанный
Не идёт.
  Мгла вокруг.
На пороге
Я стою,
Вся в тревоге,
И пою.
  Где ж мой друг?
 
 
Холод веет,
Сад мой пуст,
Сиротеет
Каждый куст.
  Скучно мне.
Распрощался
Ты легко,
И умчался
Далеко
  На коне.
 
 
По дороге
Я гляжу,
Вся в тревоге,
Вся дрожу, –
  Милый мой!
Долго стану
Слёзы лить,
В сердце рану
Бередить, –
  Бог с тобой!
 

«Если б хотел я любить…»

 
Если б хотел я любить,
Если бы мог я желать, –
В мире кого полюбить,
В жизни чего пожелать?
 
 
Только Отец мой да я,
Больше и нет никого.
Жизнь без хотенья – моя,
Воля без жизни – Его.
 

«Туманный день глядит в окно…»

 
Туманный день глядит в окно,
В душе и пасмурно, и строго.
Воспоминания давно
Стоят угрюмо у порога
Изнемогающей души,
Не появляясь, не скрываясь, –
О днях, когда в немой глуши
Я жил, восторгами питаясь,
Далёкий призрак возлюбя,
Мечтою обнимая тени,
И жизнь недужную губя
Под гнётом страстности и лени.
 

«В молчаньи звёзд, в дыханьи ветра с полуночи…»

 
В молчаньи звёзд, в дыханьи ветра с полуночи
   Улики явственные есть.
   О, духи зла! Закройте очи
И не мешайте мне безропотно отцвесть.
 
 
Меня и вас одна объемлет неизбежность,
   Ненарушим всемирный строй.
Всё должно быть: для жизни – радость и мятежность,
   Для смерти – тленье и покой.
 

«Недотыкомка серая…»

 
  Недотыкомка серая
Всё вокруг меня вьётся да вертится, –
То не Лихо ль со мною очертится
Во единый погибельный круг?
 
 
  Недотыкомка серая
Истомила коварной улыбкою,
Истомила присядкою зыбкою, –
Помоги мне, таинственный друг!
 
 
  Недотыкомку серую
Отгони ты волшебными чарами,
Или наотмашь, что ли, ударами,
Или словом заветным каким.
 
 
  Недотыкомку серую
Хоть со мной умертви ты, ехидную,
Чтоб она хоть в тоску панихидную
Не ругалась над прахом моим.
 

«Был широкий путь к подножью…»

 
Был широкий путь к подножью
Вечно вольных, дальних скал, –
Этот путь он злою ложью,
Злою ложью заграждал.
То скрывался он за далью.
То являлся из могил,
И повсюду мне печалью,
Он печалью мне грозил, –
И над бедной, тёмной нивой
Обыденных, скучных дел.
День тоскливый и ленивый,
День ленивый потускнел.
 
 
В полумраке я томился
Бездыханной тишиной.
Ночь настала, и раскрылся,
И раскрылся мир ночной.
Надо мной у ночи крылья
Вырастали всё темней
От тяжёлого бессилья,
От бессилья злых огней.
И печально, и сурово,
Издалёка в мертвый край
Повелительное слово
Веет, слово: «Умирай».
 
 
Месяц встал, и пламенеет
Утешеньем в сонной мгле.
Всё далёкое светлеет,
Всё светлеет на земле.
Отуманенные дали
Внемлют сладкой тишине,
И томительной печали,
Злой печали нет во мне.
Всё томленье, всё страданье,
Труд, и скорбь, и думы все, –
Исчезают, как мерцанье,
Как мерцанье на росе.
 

«На распутьи злом и диком…»

 
На распутьи злом и диком
В тёмный час я тихо жду.
Вещий ворон хриплым криком
На меня зовёт беду,
А на небе надо мною
Только грустная луна,
И тоскует ночь со мною,
И томится тишина.
 
 
От луны мерцанье в росах,
И белеет мгла вокруг.
Тихо чертит верный посох
По земле волшебный круг.
Сомкнут круг, – и нет печали
В тесной области моей, –
Позабыты все печали
Утомленьем горьких дней.
 
 
Он из мглы выходит, – друг ли
Мне он тайный, или враг?
У него глаза, как угли,
Тёмен лик и зыбок шаг.
Я за дивною чертою
Для него недостижим, –
И стоит он за чертою
Тёмный, зыбкий, весь как дым.
 
 
Он смеется и не хочет
В тёмный час признать меня.
Он томленья мне пророчит,
Взор свой пламенно склоня, –
И во мглу с недобрым словом
От меня отходит он, –
Я его зловещим словом,
Вражьим словом не смущён.
 
 
Мне под солнцем горе мыкать
День за днём не привыкать.
Ночь придет, – я буду кликать
В тёмный час его опять,
Чтоб за дивною чертою
Погадать, поворожить, –
Только здесь лишь, за чертою,
Мне, усталому, и жить.
 

«Мне сегодня нездоровится…»

 
Мне сегодня нездоровится:
Злая немочь ли готовится
   Одолеть меня?
С торопливой лихорадкою
Поцелуюсь ли украдкою
   На закате дня?
 
 
Но не страшно мне томление, –
Это лёгкое кружение
   Я уж испытал.
Забывается досадное,
Вспоминается отрадное,
   Кроток я и мал.
 
 
Что велят мне, то и сделаю:
То сиделка ль с банкой целою
   Горького питья,
Или смерть у изголовия, –
Всем готов без прекословия
   Покоряться я.
 

«Всё почивающее свято…»

 
Всё почивающее свято,
В смятеньи жизни – зло и грех.
Томила жизнь меня когда-то
Надеждой лживою утех.
 
 
Её соблазны были многи,
И утомленья без числа.
В великолепные чертоги
Она мечты мои звала,
И на жестокие дороги
Меня коварно увлекла.
 
 
Но близость кроткой смерти чуя,
Уснули гордые мечты.
Я жду смиренно, не тоскуя,
Благой и вещей темноты.
 
 
И если жить мне надо снова,
С собой я жизни принесу
Успокоения святого
Невозмутимую красу.
 

Ангел благого молчания

 
Грудь ли томится от зною,
Страшно ль смятение вьюг, –
Только бы ты был со мною,
Сладкий и радостный друг.
 
 
Ангел благого молчанья,
Тихий смиритель страстей,
Нет ни венца, ни сиянья
Над головою твоей.
 
 
Кротко потуплены очи,
Стан твой окутала мгла,
Тонкою влагою ночи
Веют два лёгких крыла.
 
 
Реешь над дольным пределом
Ты без меча, без луча, –
Только на поясе белом
Два золотые ключа.
 
 
Друг неизменный и нежный,
Тенью прохладною крыл
Век мой безумно-мятежный
Ты от толпы заслонил.
 
 
В тяжкие дни утомленья,
В ночи бессильных тревог,
Ты отклонил помышленья
От недоступных дорог.
 

«Преодолев тяжелое косненье…»

 
Преодолев тяжелое косненье
  И долгий путь причин,
Я сам – творец и сам – свое творенье,
  Бесстрастен и один.
 
 
Ко мне струилось пламенное слово.
  Блистая, дивный меч,
Архангелом направленный сурово,
  Меня грозился сжечь.
 
 
Так, светлые владыку не узнали
  В скитальце и рабе,
Но я разбил старинные скрижали
  В томительной борьбе.
 
 
О грозное, о древнее сверканье
  Небесного меча!
Убей раба за дерзкое исканье
  Эдемского ключа.
 
 
Исполнил раб завещанное дело:
  В пыли земных дорог
Донёс меня до вечного предела,
  Где я – творец и бог.
 

«Любовью лёгкою играя…»

 
Любовью лёгкою играя,
Мы обрели блаженный край.
Вкусили мы веселье рая,
Сладчайшего, чем Божий рай.
 
 
Лаская тоненькие руки
И ноги милые твои,
Я изнывал от сладкой муки,
Какой не знали соловьи.
 
 
С тобою на лугу несмятом
Целуяся в тени берёз,
Я упивался ароматом,
Благоуханней алых роз.
 
 
Резвей весёлого ребенка,
С невинной нежностью очей,
Ты лепетала звонко, звонко,
Как не лепечет и ручей.
 
 
Любовью лёгкою играя,
Вошли мы только в первый рай:
То не вино текло играя,
То пена била через край,
 
 
И два глубокие бокала
Из тонко-звонкого стекла
Ты к светлой чаше подставляла
И пену сладкую лила,
 
 
Лила, лила, лила, качала
Два тельно-алые стекла.
Белей лилей, алее лала
Бела была ты и ала.
 
 
И в звонах ласково-кристальных
Отраву сладкую тая,
Была милее дев лобзальных
Ты, смерть отрадная моя!
 

«Блаженный лик Маира…»

 
Блаженный лик Маира
Склоняется к Ойле.
Звенит призывно лира, –
И вот начало пира
В вечерней полумгле.
 
 
По мраморной дороге,
Прекрасны, словно боги,
Они выходят в сад.
У старших наги ноги
И радостен наряд,
 
 
А те, что помоложе,
Совсем обнажены,
Загар на тонкой коже,
И все они похожи
На вестников весны.
 

«У мальчиков цевницы…»

 
У мальчиков цевницы
Звенят, поют в руках,
И голые девицы
Весёлые в полях.
 
 
Под мирный рокот лирный
Работа весела,
И ясный свет Маирный
Золотит их тела.
 
 
С весёлой песней смешан
Машины жнущей стук,
И ход её поспешен
Под властью нежных рук.
 
 
Часы работы краткой
Над нивой пролетят,
И близок отдых сладкий
Под сводами палат.
 

«Догорела свеча…»

 
  Догорела свеча,
  И луна побледнела.
Мы одни, – ты светла, горяча, –
Я люблю твоё стройное тело.
 
 
  К загорелым стопам
  Я приникнул устами, –
Ты ходила по жёстким тропам,
Проходила босыми ногами.
 
 
  Принесла мне цветы
  Из высокого края, –
Ты сбирала святые мечты,
Над зияющей бездной играя.
 

«Грустное слово – конец!..»

 
Грустное слово – конец!
Милое слово – предел!
Молотом скован венец,
Золотом он заблестел.
 
 
Ужас царил на пути.
Злобно смеялась нужда.
Злобе не льсти и не мсти, –
Вечная блещет звезда.
 

«Чем недоступней, тем прекрасней…»

 
Чем недоступней, тем прекрасней,
Чем дальше, тем желанней ты, –
И с невозможностью согласней
Твои жемчужные мечты.
 
 
Земное тягостное тело
Твоей святыни не одело,
Тебе чужда земная речь, –
Недостижимая богиня!
Земля – темница и пустыня, –
И чем бы ей тебя привлечь?
 

«Забудь, что счастье ненадежно…»

 
Забудь, что счастье ненадежно,
   Доверься мне,
И успокойся безмятежно
   В блаженном сне.
 
 
Мгновенья сладкие сгорели, –
   Но что тужить!
Для тайной и высокой цели
   Нам надо жить.
 
 
В обманах счастия земного,
   В кипеньи сил,
Ты прелесть таинства иного
   Уже вкусил.
 

«Как часто хоронят меня!..»

 
Как часто хоронят меня!
Как часты по мне панихиды!
Но нет дня меня в них обиды,
Я выше и Ночи, и Дня.
 
 
Усталостью к отдыху клонят,
Болезнями тело томят,
Печалями со света гонят,
И ладаном в очи дымят.
Мой путь перед ними не понят,
Венец многоцветный измят, –
Но, как ни поют, ни хоронят,
Мой свет от меня не затмят.
 
 
Оставьте ненужное дело,
Направьте обратно ладью, –
За грозной чертою предела
Воздвигнул я душу мою.
Великой зарёю зардела
Любовь к моему бытию.
Вселенское, мощное тело
Всемирной душе создаю.
 
 
Ладью мою вечно стремите
К свершению творческих дел, –
И если найдёте предел,
Отпойте меня, схороните!
 

«Никто не убивал…»

 
Никто не убивал,
Он тихо умер сам, –
Он бледен был и мал,
Но рвался к небесам.
 
 
А небо далеко,
И даже – неба нет.
Пойми – и жить легко, –
Ведь тут же, с нами, свет.
 
 
Огнём горит эфир,
И ярки наши дни, –
Для ночи знает мир
Внезапные огни.
 
 
Но он любил мечтать
О пресвятой звезде,
Какой не отыскать
Нигде, – увы! – нигде!
 
 
Дороги к небесам
Он отыскать не мог,
И тихо умер сам,
Но умер он как бог.
 

«Иду в лесу. Медлительно и странно…»

 
Иду в лесу. Медлительно и странно
Вокруг меня колеблется листва.
Моя мечта, бесцельна и туманна,
  Едва слагается в слова.
И знаю я, что ей слова ненужны, –
  Она – дыхания нежней,
  Её вещания жемчужны,
  Улыбки розовы у ней.
    Она – краса лесная,
    И всё поёт в лесу,
  Хвалою радостной венчая
    Её красу.
 

«О лихорадочное лето!..»

 
О лихорадочное лето!
То ветра холод, то солнца зной.
Холодной мглою земля одета,
Ручей смеётся в тени лесной.
 
 
Он притаился в долине тесной.
Ему забавно, что много туч.
Ему противен Змей небесный, –
Как меч разящий, – блестящий луч.