Текст книги "Том 3. Восхождения. Змеиные очи"

Автор книги: Федор Сологуб

«Много было вёсен…»

 
Много было вёсен, –
И опять весна.
Бедный мир несносен,
И весна бедна.
Что она мне скажет
На мои мечты?
Ту же смерть покажет,
Те же все цветы,
Что и прежде были
У больной земли,
Небесам кадили,
Никли да цвели.
 

«Безжизненный чертог…»

 
Безжизненный чертог,
Случайная дорога…
Не хочет жизни Бог, –
Иль жизнь не хочет Бога?
 
 
Опять встаёт заря,
Колышутся туманы,
И робко ждут Царя
Томительные страны.
 
 
Но лютый змий возник,
И мечет стрелы злые,
И грозен мёртвый лик
Пылающего змия.
 
 
Для смерти – здесь чертог,
Для случая – дорога.
Не хочет жизни Бог,
И жизнь не хочет Бога.
 

«Виденья злые, кто же вас…»

 
Виденья злые, кто же вас
Воздвиг над мрачной бездной
В неизречённый час,
Святой, но бесполезный?
 
 
И чей бессмертно-вечный сон,
О тени гибельные, вами
В недобрый час отягощен,
Как небо облаками?
 
 
То воля мудрого Творца,
Иль злобным вражеским соблазном
До вожделенного конца
Единый мир предстал мне разным?
 
 
О, как томительно не знать
Того, что сердцу вечно ясно,
И неустанно вопрошать, –
  И вопрошать напрасно!
 

«Изнемогающая вялость…»

 
Изнемогающая вялость,
За что-то мстящая тоска, –
В долинах – бледная усталость,
На небе – злые облака.
 
 
Не видно счастья голубого, –
Его затмили злые сны.
Лучи светила золотого
Седой тоской поглощены.
 

«Трепещет сердце опять…»

 
Трепещет сердце опять.
Бледная поднялась заря, –
Бедная! Пришла встречать
Злого, золотого царя.
 
 
Встал и пламенем лучей
Опалил, умертвил её.
Ропщет и плачет ручей, –
Усталое сердце моё.
 

«В дневных лучах и в сонной мгле…»

 
В дневных лучах и в сонной мгле,
В моей траве, в моей земле,
В моих кустах я схоронил
Мечты о жизни, клады сил,
И окружился я стеной,
Мой свет померк передо мной,
И я забыл, давно забыл,
Где притаились клады сил.
 
 
Порой, взобравшись по стене,
Сижу печально на окне, –
И силы спят в земле сырой,
Под неподвижною травой.
Как пробудить их? Как воззвать?
Иль им вовеки мирно спать,
А мне холодной тишиной
Томиться вечно за стеной?
 

«Объята мглою вещих теней…»

 
Объята мглою вещих теней,
Она восходит в тёмный храм.
Дрожат стопы от холода ступеней,
И грозен мрак тоскующим очам.
И будут ли услышаны моленья?
Или навек от жизненных тревог
В недостижимые селенья
Сокрылся Бог?
 
 
Во мгле мерцают слабые лампады,
К стопам приник тяжёлый холод плит.
Темны столпов недвижные громады, –
Она стоит, и плачет, и дрожит.
О, для чего в усердьи богомольном
Она спешила в храм идти!
Как вознести мольбы о дольном!
Всему начертаны пути.
 

«Грустные взоры склоняя…»

 
Грустные взоры склоняя,
Светлые слёзы роняя,
Ты предо мною стоишь, –
Только б рыданья молчали, –
Злые лобзанья печали
Ты от толпы утаишь.
 
 
Впалые щёки так бледны.
Вешние ль грозы бесследны,
Летний ли тягостен зной,
Или на грех ты дерзаешь, –
Сердце моё ты терзаешь
Смертной своей белизной.
 

«Ангел снов невиденных…»

 
Ангел снов невиденных,
На путях неиденных
Я тебя встречал.
Весь ты рдел, таинственный,
И удел единственный
Ты мне обещал.
 
 
Меркло, полусонное,
Что-то непреклонное
У тебя в глазах;
Книгу непрочтённую
С тайной запрещённою
Ты держал в руках.
 

«Неустанное в работе…»

 
Неустанное в работе
Сердце бедное моё, –
В несмолкающей заботе
Ты житьё куешь моё.
 
 
Воля к жизни, воля злая,
Направляет пылкий ток, –
Ты куёшь, не уставая,
Телу радость и порок.
 
 
Дни и ночи ты торопишь,
Будишь, слабого, меня,
И мои сомненья топишь
В нескончаемости дня.
 
 
Я безлепицей измучен.
Житиё кляну моё.
Твой тяжёлый стук мне скучен,
Сердце бедное моё.
 

«Есть тропа неизбежная…»

 
Есть тропа неизбежная
На крутом берегу, –
Там волшебница нежная
Запыхалась в бегу,
 
 
Улыбается сладкая,
И бежит далеко.
Юность сладкая, краткая,
Только с нею легко.
 
 
Пробежит, – зарумянится,
Улыбаясь, лицо,
И кому-то достанется
Золотое кольцо…
 
 
Рокового, заклятого
Не хотеть бы кольца,
Отойти б от крылатого,
Огневого гонца.
 

«Пламенем наполненные жилы…»

 
Пламенем наполненные жилы,
Сердце знойное и полное огнём, –
В теле солнце непомерной силы,
И душа насквозь пронизанная днём.
 
 
Что же в их безумном ликованьи?
Бездна ждёт, и страшен рёв её глухой.
В озарении, сверканьи и сгораньи
Не забыть её, извечной, роковой.
 

«В стране безвыходной бессмысленных томлений…»

 
В стране безвыходной бессмысленных томлений
Влачился долго я без грёз, без божества,
   И лишь порой для диких вдохновений
   Я находил безумные слова.
 
 
Они цвели во мгле полночных волхвований,
На злом пути цвели, – и мёртвая луна
   Прохладный яд несбыточных желаний
   Вливала в них, ясна и холодна.
 

«Безумием окована земля…»

 
Безумием окована земля,
Тиранством золотого Змея.
Простёрлися пустынные поля,
В тоске безвыходной немея,
Подъемлются бессильно к облакам
Безрадостно-нахмуренные горы,
Подъемлются к далёким небесам
Людей тоскующие взоры.
Влачится жизнь по скучным колеям,
И на листах незыблемы узоры.
Безумная и страшная земля,
Неистощим твой дикий холод,
И кто безумствует, спасения моля,
Мечом отчаянья проколот.
 

«Белая тьма созидает предметы…»

 
Белая тьма созидает предметы
  И обольщает меня.
Жадно ищу я душою просветы
  В область нетленного дня.
 
 
Кто же внесёт в заточенье земное
  Светоч, пугающий тьму?
Скоро ль бессмертное, сердцу родное
  В свете его я пойму?
 
 
Или навек нерушима преграда
  Белой, обманчивой тьмы,
И бесконечно томиться мне надо,
  И не уйти из тюрьмы?
 

«Нашу неподвижность бранью не клейми…»

 
Нашу неподвижность бранью не клейми:
Нам коснеть в пещерах, созданных людьми.
 
 
Мы не можем выйти, мы не смеем жить;
Много здесь предметов – нам их сторожить.
 
 
Чтоб не веял ветер, солнце бы не жгло,
Да воды проворной к ложу не текло.
 
 
С человеком долго мы вели войну, –
Человек ли скован, мы ль в его плену?
 
 
Весела ль, грустна ли вражеская речь, –
Надо ждать решенья – и врага стеречь.
 

«Рассвет полусонный, я очи открыл…»

 
Рассвет полусонный, я очи открыл,
Но нет во мне воли, и нет во мне сил.
 
 
И душны покровы, и скучно лежать,
Но свет мой не хочет в окне засиять.
 
 
Докучная лампа, тебя ли зажечь,
Чтоб взоры направить на мёртвую речь?
 
 
Иль грешной мечтою себя веселить,
Приникнуть к подушке и всё позабыть?
 
 
Рассвет полусонный, я бледен и хил,
И нет во мне воли, и нет во мне сил.
 

«Я жил как зверь пещерный…»

 
Я жил как зверь пещерный,
Холодной тьмой объят,
Заветам ветхим верный,
Бездушным скалам брат.
 
 
Но кровь моя кипела
В томительном огне, –
И призрак злого дела
Творил я в тишине.
 
 
Над мраками пещеры,
Над влажной тишиной
Скиталися химеры,
Воздвигнутые мной.
 
 
На каменных престолах,
Как мрачные цари,
В кровавых ореолах
Мерцали упыри.
 
 
Безумной лаской нежить
Во тьме и тишине
Отверженная нежить
Сбиралася ко мне.
 
 
И я как зверь скитался
В кругу заклятых сил
И скверною питался,
Но смерти не вкусил.
 

«Не трогай в темноте…»

 
Не трогай в темноте
Того, что незнакомо,–
Быть может, это – те,
Кому привольно дома.
 
 
Кто с ними был хоть раз,
Тот их не станет трогать.
Сверкнёт зелёный глаз,
Царапнет быстрый ноготь,–
 
 
Прокинется котом
Испуганная нежить.
А что она потом
Затеет? Мучить? нежить?
 
 
Куда ты ни пойдёшь,
Возникнут пусторосли.
Измаешься, заснёшь.
Но что же будет после?
 
 
Прозрачною щекой
Прильнёт к тебе сожитель.
Он серою тоской
Твою затмит обитель.
 
 
И будет жуткий страх,–
Так близко, так знакомо,
Стоять во всех углах
Тоскующего дома.
 

«Суровы очи у дивных дев…»

 
Суровы очи у дивных дев,
На бледных лицах тоска и гнев.
В руке у каждой горит свеча.
Бренчат о пояс два ключа.
Печальный, дальний путь избрав,
Они проходят средь влажных трав,
Среди колосьев, среди цветов,
Под тень надгробных крестов.
Пророчат что-то свеч лучи,
Но что пророчат, о том молчи.
 

«В село из леса она пришла…»

 
В село из леса она пришла, –
Она стучала, она звала.
Её страшила ночная тьма,
Но не пускали её в дома.
И долго, долго брела она,
И тёмной ночью была одна,
И не пускали её в дома,
И угрожала ночная тьма.
Когда ж, ликуя, заря взошла.
Она упала, – и умерла.
 

«Холодная, жестокая земля!..»

 
Холодная, жестокая земля!
Но как же ты взрастила сладострастие?
Твои широкие, угрюмые поля
Изведали ненастье, но и счастие.
 
 
Сама ли ты надежды родила,
Сама ли их повила злаками?
Или сошла с небес богиня зла,
Венчанная таинственными знаками,
 
 
И низвела для дремлющей земли
Мечты коварные с обманами,
И злые гости облекли
Тебя лазурными туманами?
 

«Я живу в тёмной пещере…»

 
Я живу в тёмной пещере,
Я не вижу белых ночей.
В моей надежде, в моей вере
Нет сиянья, нет лучей.
 
 
Ход к пещере никем не иден,
И не то ль защита от меча!
Вход в пещеру чуть виден,
И предо мною горит свеча.
 
 
В моей пещере тесно и сыро,
И нечем её согреть.
Далёкий от земного мира,
Я должен здесь умереть.
 

«О сердце, сердце! Позабыть…»

 
О сердце, сердце! Позабыть
Пора надменные мечты,
И в безнадёжной доле жить
Без торжества, без красоты;
 
 
Молчаньем верным отвечать
На каждый звук, на каждый зов,
И ничего не ожидать
Ни от друзей, ни от врагов.
 
 
Суров завет, но хочет Бог,
Чтобы такою жизнь была
Среди медлительных тревог,
Среди томительного зла.
 

«Есть правда горькая в пророчестве…»

 
Есть правда горькая в пророчестве:
Ты должен вечным быть рабом.
Свобода – только в одиночестве.
Какое рабство – быть вдвоём.
 
 
Свершить ли хочешь пожелания, –
Свободные всегда одни.
Венчай тиарою молчания
Твои отторженные дни.
 
 
Но бойся, бойся воплощения
Твоей надежды и мечты:
Придут иные вожделения,
И сам окаменеешь ты.
 

«В первоначальном мерцаньи…»

 
В первоначальном мерцаньи,
Раньше светил и огня,
Думать-гадать о созданьи
Боги воззвали меня.
 
 
И совещались мы трое,
Радостно жизнь расцвела.
Но на благое и злое
Я разделил все дела.
 
 
Боги во гневе суровом
Прокляли злое и злых,
И разделяющим словом
Был я отторжен от них.
 

«Что мы служим молебны…»

 
  Что мы служим молебны,
И пред Господом ладан кадим!
  Всё равно непотребны,
Позабытые Богом своим.
 
 
  В миротканной порфире,
Осенённый покровами сил,
  Позабыл он о мире,
И от творческих дел опочил.
 
 
  И нетленною мечтою
Мировая душа занята,
  Не земною, иною, –
А земная пустыня – пуста.
 

Пилигрим

 
В одежде пыльной пилигрима,
Обет свершая, он идёт,
Босой, больной, неутомимо,
То шаг назад, то два вперёд, –
И, чередуясь мерно, дали
Встают всё новые пред ним,
Неистощимы, как печали, –
И всё далек Ерусалим…
 
 
В путях томительной печали,
Стремится вечно род людской
В недосягаемые дали,
К какой-то цели роковой.
И создаёт неутомимо
Судьба преграды перед ним,
И всё далек от пилигрима
Его святой Ерусалим.
 

Лихо

 
Кто это возле меня засмеялся так тихо?
Лихо мое, одноглазое, дикое Лихо!
Лихо ко мне привязалось давно, с колыбели,
Лихо стояло и возле крестильной купели,
Лихо за мною идёт неотступною тенью,
  Лихо уложит меня и в могилу.
Лихо ужасное, враг и любви, и забвенью,
  Кто тебе дал эту силу?
 
 
Лихо ко мне прижимается, шепчет мне тихо:
«Я – бесталанное, всеми гонимое Лихо!
В чьём бы дому для себя уголок не нашло я,
Всяк меня гонит, не зная минуты покоя.
Только тебе побороться со мной недосужно, –
  Странно мечтая, стремишься ты к мукам.
Вот почему я с твоею душою так дружно,
  Как отголосок со звуком».
 

«Я тёмным иду переулком…»

 
Я тёмным иду переулком,
Где в воздухе пыльном и гулком
  Тревога,
И чужд я больной укоризне, –
Теперь мне осталось от жизни
  Немного.
 
 
Не знать и не ждать перемены,
Смотреть на докучные стены
  Досадно,
Мечтать же о дне неслучайном,
Навеки запретном и тайном,
  Отрадно.
 
 
Да, он никогда не настанет, –
И кто моё сердце обманет
  Гаданьем!
Не мне утешаться и верить,
И тёмные пропасти мерить
  Желаньем.
 

«В предутренних потьмах я видел злые сны…»

 
В предутренних потьмах я видел злые сны.
  Они меня до срока истомили.
Тоска, томленье, страх в работу вплетены,
  В сиянье дня – седые космы пыли.
Предутренние сны, безумной ночи сны, –
  На целый день меня вы отравили.
 
 
Есть белый нежный цвет, – далёк он и высок,
  Святая тень, туманно-голубая.
Но мой больной привет начертан на песок,
  И тусклый день, так медленно ступая,
Метёт сухой песок, медлительно-жесток.
  О жизнь моя, безжалостно-скупая!
 
 
Предутреннего сна больная тишина,
  Немая грусть в сияньи Змия.
Святые ль наизусть твердишь ты имена,
  Ты, мудрая жена седого Вия,
Предутреннего сна больная тишина,
  Но где ж твои соперницы нагие?
 
 
Иль тусклой пеленой закроется закат,
  И кто за ним, то будет Тайной снова,
И, мёртвой тишиной мучительно объят,
  Сойду к Иным без творческого Слова?
Мучительный закат, безжалостный закат,
  Последний яд, усмешка Духа Злого.
 

«Воля к жизни, воля к счастью, где же ты?..»

 
Воля к жизни, воля к счастью, где же ты?
Иль навеки претворилась ты в мечты,
И в мечтах неясных, в тихом полусне,
Лишь о невозможном возвещаешь мне?
 
 
Путь один лишь знаю, – долог он и крут, –
Здесь цветы печали бледные цветут,
Умирает без ответа чей-то крик.
За туманом солнце скрыто, – тусклый лик.
 
 
Утомленьем и могилой дышит путь, –
Воля к смерти убеждает отдохнуть,
И от жизни обещает уберечь.
Холодна и однозвучна злая речь,
Но с отрадой и с надеждой внемлю ей
В тишине, в томленьи неподвижных дней.
 

«Я спал от печали…»

 
Я спал от печали
Тягостным сном.
Чайки кричали
Над моим окном.
 
 
Заря возопила:
«Встречай со мной царя.
Я небеса разбудила,
Разбудила, горя».
 
 
И ветер, пылая
Вечной тоской,
Звал меня, пролетая
Над моею рекой.
 
 
Но в тяжёлой печали
Я безрадостно спал.
О, весёлые дали,
Я вас не видал!
 

«Не отражаясь в зеркалах…»

 
Не отражаясь в зеркалах,
Я проходил по шумным залам.
Мой враг, с угрюмостью в очах,
Стоял за белым пьедесталом.
 
 
Пред кем бы я ни предстоял
С моей двусмысленной ужимкой,
Никто меня не замечал
Под серой шапкой-невидимкой.
 
 
И только он мой каждый шаг
Следил в неукротимом гневе,
Мой вечный, мой жестокий враг,
Склонившись к изваянной деве.
 
 
Среди прелестных стройных ног,
Раздвинув белоснежный камень,
Торчал его лохматый рог,
И взор пылал, как адский пламень.
 

«Шум и ропот жизни скудной…»

 
Шум и ропот жизни скудной
  Ненавистны мне.
Сон мой трудный, непробудный,
  В мёртвой тишине,
 
 
Ты взлелеян скучным шумом
  Гордых городов,
Где моим заветным думам
  Нет надёжных слов.
 
 
Этот грохот торопливый
  Так враждебен мне!
Долог сон мой, сон ленивый
  В мёртвой тишине.
 

«Поклонюсь тебе я платой многою…»

 
Поклонюсь тебе я платой многою, –
Я хочу забвенья да веселия, –
Ты поди некошною дорогою,
Ты нарви мне ересного зелия.
 
 
Белый саван брошен над болотами,
Мёртвый месяц поднят над дубравою, –
Ты пройди заклятыми воротами,
Ты приди ко мне с шальной пошавою.
 
 
Страшен навий след, но в нём забвение,
Горек омег твой, но в нём веселие,
Мёртвых уст отрадно дуновение, –
Принеси ж мне, ведьма, злое зелие.
 

«Грустен иду по дороге пустынной…»

 
  Грустен иду по дороге пустынной
Вслед за вечернею тенью, угрюмой и длинной.
 
 
  Сумрачный город остался за мною
С чахлою жизнью его и с его суетою.
 
 
  Пусты просторы, томительно-жёстки.
Никнут ветвями во сне непробудном берёзки.
 
 
  Грустны вокруг меня сжатые нивы.
Чудится мне, что враждебно они молчаливы.
 

«Злой, золотой, беспощадно ликующий Змей…»

 
Злой, золотой, беспощадно ликующий Змей
В красном притине шипит в паутине лучей.
 
 
Вниз соскользнул и смеётся в шипящем уже.
Беленьким зайчиком чёрт пробежал по меже.
 
 
Злая крапива и сонные маки в цвету.
Кто-то, мне близкий, чёрту замыкает в черту.
 
 
Беленький, хитренький, прыгает чёрт за чертой
Тихо смеётся и шепчет: «Попался! Постой!»
 

«Проходит она торопливо…»

 
Проходит она торопливо
На шумных путях городских,
Лицо закрывая стыдливо
Повязкой от взоров людских:
Пожаром её опалило,
Вся кожа лица сожжена,
И только глаза защитила
Своими руками она.
 
 
В пожаре порочных желаний
Беспомощно дух мой горел,
И только усладу мечтаний
Спасти от огня я успел.
Я жизни свободной не знаю,
В душе моей – мрачные сны,
Я трепетно их укрываю
Под нежною тканью весны.
 

«Мечта души моей, полночная луна…»

 
Мечта души моей, полночная луна,
Скользишь ты в облаках, ясна и холодна.
 
 
Я душу для тебя свирельную настроил,
И войны шумные мечтами успокоил.
 
 
Но мне ты не внимай, спеши стезёй своей,
И радостных часов над морем не жалей.
 
 
Твоя минует ночь, поникнет лик усталый, –
Я море подыму грозою небывалой.
 
 
Забудет океан о медленной луне,
И сниться будет мне погибель в глубине,
 
 
И, полчище смертей наславши в злое море,
Я жизнью буйною утешусь на просторе.
 

«Я без цели, угрюм и один…»

 
Я без цели, угрюм и один,
Посреди облетелых куртин
И поблеклых деревьев иду
В бездыханном и жёлтом саду.
 
 
Облака надо мною скользят,
И к закату торопится день.
Безнадёжный и близкий закат,
Не твоя ли колышется тень
 
 
Над моею туманной душой?
В ней тяжёлой и горькой слезой
Упованье моё сметено,
В ней мечты облетели давно.
 

«Ветер тучи носит…»

 
  Ветер тучи носит,
  Носит вихри пыли.
  Сердце сказки просит,
  И не хочет были.
 
 
Сидеть за стеною, работником быть, –
О, ветер, – ты мог бы и стены разбить!
 
 
Ходить по дорогам из камней и плит, –
Он только тревожит, он только скользит!
 
 
И мёртвые видеть повсюду слова, –
Прекрасная сказка навеки мертва.
 

«Цветик белоснежный…»

 
  Цветик белоснежный
  У тропы тележной
Вырос в месте незнакомом.
Ты, мой друг, простился с домом,
  Ты ушёл далеча, –
  Суждена ль нам встреча?
 
 
  Цветик нежный, синий
  Над немой пустыней
Вырос в месте незнакомом.
Ты, мой друг, расстался с домом,
  От тебя хоть слово
  Я услышу ль снова?
 

«Птицы чёрные толпою…»

 
Птицы чёрные толпою
Вдруг собрались надо мною,
И в зловещей тишине
Неотвязчивый их причет
Надо мною гулко кичет.
Возвещая гибель мне.
 
 
Над душой моей нависли
Неотвязчивые мысли
О судьбе моей больной,
И надежды заслоняя,
Череда их роковая
Веет страхом и тоской.
 

«Там, за стеною, холодный туман от реки…»

 
Там, за стеною, холодный туман от реки.
Снова со мною острые ласки тоски.
Снова огонь сожигает
Усталую плоть, –
Пламень безумный, сверкая, играет,
Жалит, томит, угрожает, –
Как мне его побороть?
Сладок он, сладок мне, сладок, –
В нём я порочно полночно сгораю давно.
Тихое око бесстрастных лампадок,
Тихой молитвы внезапный припадок, –
Вам погасить мой огонь не дано.
Сладкий, безумный и жгучий,
Пламенный, радостный стыд,
Мститель нетленно-могучий
Горьких обид.
Плачет опять у порога
Бледная совесть – луна.
Ждёт не дождётся дорога, –
И увядает она,
Лилия бедная, бледная, вечно больная, –
Лилия ждёт не дождётся меня,
Светлого мая,
Огня.
 

«Окрест – дорог извилистая сеть…»

 
Окрест – дорог извилистая сеть.
Молчание – ответ взывающим,
О, долго ль будешь в небе ты висеть
Мечом, бессильно угрожающим?
 
 
Была пора, – с небес грозил дракон,
Он видел вдаль, и стрелы были живы,
Когда же он покинет небосклон,
Всходили вестники, земле не лживы.
 
 
Обвеяны познанием кудес,
Являлись людям звери мудрые.
За зельями врачующими в лес
Ходили ведьмы среброкудрые.
 
 
Но всё обман, – дракона в небе нет,
И ведьмы так же, как и мы, бессильны.
Земных судеб чужды пути планет, –
Пути земные медленны и пыльны.
 
 
Страшна дорог извилистая сеть,
Молчание – ответ взывающим,
О, долго ль с неба будешь ты висеть
Мечом, бессильно угрожающим?
 

«Обольщения лживых слов…»

 
Обольщения лживых слов
И обманчивых снов, –
Ваши прелести так сильны!
Утомителен летний зной.
На дороге лесной
Утешения тишины.
 
 
Позабудешься ты в тени, –
Отдохни и засни.
Старый сказочник не далёк.
Он с дремотою подойдёт.
Вещий лес оживёт, –
И таинственный огонёк.
 
 
Чего не было никогда,
Что пожрали года,
Что мечтается иногда, –
Снова молодо, снова здесь,
Станешь радостен весь,
В позабытую внидешь весь.
 

«От солнца льётся только колыханье…»

 
От солнца льётся только колыханье,
Небесных сил безжизненно дыханье,
Но отчего ж оно животворит?
Иль на земле источник нашей жизни,
И нет путей к заоблачной отчизне,
И не для нас небесный змий горит?
 
 
Не мёртвая, не скудная пустыня,
Своих судеб царица и богиня,
От праха ты стремишься к божеству, –
А я – одна из множества ступеней
Из царства сил в святую область теней,
Не тщетно жизнью призрачной живу.
 
 
И до конца пребуду терпеливым:
Что было прахом и страданьем лживым,
Что сквозь мои томления пройдёт, –
Во мне святыне вечной приобщится,
И в ликованьи нежно истончится,
Божественной природой оживёт.
 

«Мой ландыш белый вянет…»

 
Мой ландыш белый вянет,
Но его смерть не больная.
Его ничто не обманет,
Потому что он хочет не зная,
 
 
И чего хочет, то будет,
Чего не будет, не надо.
Ничто его не принудит,
И увяданье ему отрада.
 
 
Единая Воля повсюду,
И к чему мои размышленья?
Надо поверить чуду
Единого в мире хотенья.
 

«Иду в смятеньи чрезвычайном…»

 
Иду в смятеньи чрезвычайном,
И, созерцая даль мою,
Я в неожиданном, в случайном
Свои порывы узнаю.
 
 
Я снова слит с моей природой,
Хотя доселе не решил,
Стремлюсь ли я своей свободой,
Или игрой мне чуждых сил.
 
 
Но что за гранью жизни краткой
Меня ни встретит, – жизнь моя
Горит одной молитвой сладкой,
Одним дыханьем бытия.
 

«Давно мне голос твой невнятен…»

 
Давно мне голос твой невнятен,
И образ твой в мечтах поблёк.
Или приход твой невозвратен,
И я навеки одинок?
 
 
И был ли ты в моей пустыне,
Иль призрак лживый, мой же сон,
В укор неправедной гордыне
Врагом безликим вознесён?
 
 
Кто б ни был ты, явись мне снова,
Затми томительные дни,
И мрак безумия земного
Хоть перед смертью осени.
 

«Восходит Змий горящий снова…»

 
Восходит Змий горящий снова,
И мечет грозные лучи.
От волхвования ночного
Меня ты снова отлучи.
 
 
Труды подъемлю, – на дороги
Пойду безумен, зол и мал,
Забыв полночные чертоги,
Где я словам твоим внимал.
 
 
Но из земли возникнут снова
Твои холодные ключи, –
Тогда меня, всегда земного,
Ты в тихий сумрак заключи.
 

«Ты в стране недостижимой…»

 
Ты в стране недостижимой, –
Я в больной долине снов.
Друг, томительно любимый,
Слышу звук твоих шагов.
 
 
Содрогаясь, внемлю речи,
Вижу блеск твоих очей, –
Бледный призрак дивной встречи,
Привидение речей.
 
 
Расторгают эвмениды
Между нами все пути.
Я изгнанник, – все обиды
Должен я перенести.
 
 
Жизнью скучной и нелепой
Надо медленно мне жить,
Не роптать на рок свирепый,
И о тайном ворожить.