Текст книги "Том 3. Восхождения. Змеиные очи"

Автор книги: Федор Сологуб

«Прикосновенье сочных трав…»

 
  Прикосновенье сочных трав
К твоим ногам и ласково, и нежно.
Смиренный путь спасителен и прав,
  А ты бежал его мятежно.
 
 
  Теперь, спокойный и простой,
Ты вышел на простор и рад простору.
И небо так спокойно над тобой,
  И так вся даль доступна взору.
 

«Убитые камнем дороги жестоки…»

 
Убитые камнем дороги жестоки.
Лесная прохлада, обвей, очаруй.
Кто вброд переходит лесные потоки,
Тот знает, как сладки лобзания струй.
 
 
Омытые ноги высоко открыты,
Целуя колени, ликует волна.
От света, от ветра не надо защиты,
Смеяться не станет в лесу тишина.
 

«Вдали от скованных дорог…»

 
Вдали от скованных дорог,
  В сиянии заката,
Прикосновеньем нежным ног
  Трава едва примята.
 
 
Прохлада веет от реки
  На знойные ланиты, –
И обе стройные руки
  Бестрепетно открыты.
 
 
И разве есть в полях цветы,
  И на небе сиянье?
Улыбки, шёпот, и мечты,
  И тихое лобзанье.
 

«Люби меня ясно, как любит заря…»

 
Люби меня ясно, как любит заря,
Жемчуг рассыпая и смехом горя.
Обрадуй надеждой и лёгкой мечтой
И тихо погасни за мглистой чертой.
 
 
Люби меня тихо, как любит луна,
Сияя бесстрастно, ясна, холодна.
Волшебством и тайной мой мир освети, –
Помедлим с тобою на тёмном пути.
 
 
Люби меня просто, как любит ручей,
Звеня и целуя, и мой, и ничей.
Прильни и отдайся, и дальше беги.
Разлюбишь, забудешь, – не бойся, не лги.
 

«Настало время чудесам…»

 
Настало время чудесам.
Великий труд опять подъемлю.
Я создал небеса и землю,
И снова ясный мир создам.
 
 
Настало творческое время.
Земное бремя тлеет вновь
Моя мечта, моя любовь
Восставит вновь иное племя.
 
 
Подруга-смерть, не замедляй,
Разрушь порочную природу,
И мне опять мою свободу
Для созидания отдай.
 

«Жизнь проходит в лёгких грёзах…»

 
Жизнь проходит в лёгких грёзах,
Вся природа – тихий бред, –
И не слышно об угрозах,
И не видно в мире бед.
 
 
Успокоенное море
Тихо плещет о песок.
Позабылось в мире горе,
Страсть погибла, и порок.
 
 
Век людской и тих, и долог
В безмятежной тишине,
Но – зачем откинут полог,
Если въявь, как и во сне?
 

Змеиные очи

«Лес, озарённый луною…»

 
Лес, озарённый луною,
Ждёт не дождётся чудес.
Тени плывут над рекою.
Звёзды сияют с небес.
 
 
В поле, в одежде туманной,
Ходит неведомый сон.
В сон, непонятный и странный,
Лес, как душа, погружён.
 

«Под черёмухой цветущей…»

 
Под черёмухой цветущей
Я лежал в июльский зной,
И вероники ползущей
Цвет увидел голубой.
 
 
Стало весело. На небе ль,
На земле ли, – я не знал.
Я сорвал ползучий стебель,
И листки поцеловал,
 
 
И, покрыты волосками,
Были нежны те листки,
Словно я прильнул губами
К локтю девичьей руки.
 

«Плеснула рыбка под водой…»

 
Плеснула рыбка под водой,
И покачнулась там звезда.
Песок холодный и сырой,
А в речке тёплая вода.
 
 
Но я купаться подожду, –
Слегка кружится голова, –
Сперва я берегом пройду.
Какая мокрая трава!
 
 
И как не вздрогнуть, если вдруг
Лягушка прыгнет стороной,
Иль невзначай на толстый сук
Наступишь голою ногой!
 
 
Я не боюсь, но не пойму,
Зачем холодная трава,
И тёмный лес, и почему
Так закружилась голова.
 

«Как согласно сердце бьётся…»

 
Как согласно сердце бьётся
С полуночной тишиной!
Как послушно подаётся
Прах дорожный подо мной!
 
 
Ночь светла, мне сны не снятся,
Я в полях иду босой.
Тихо травы серебрятся,
Брызжут на ноги росой.
 
 
Речка плещет и струится
Там, за тихою горой,
Чтоб со мной повеселиться
Смехом, пляской да игрой.
 
 
Как отрадно окунуться,
Брызгать тёплою водой!
Только ты не смей проснуться,
Водяной, старик седой!
 

«Твоя печаль осенена…»

 
Твоя печаль осенена
Сосною мрачной да берёзой.
К тебе лесная тишина
Прильнула с ласковою грёзой.
 
 
Сегодня поутру лоза
Твоё лобзала жадно тело,
А здесь – последняя слеза
С твоей щеки сейчас слетела.
 
 
И жгучий стыд, и боль, и страх
Уже забыты понемногу, –
Ручей звенит, и луг в цветах,
На воле ты, – и слава Богу.
 

«Забелелся туман за рекой…»

 
Забелелся туман за рекой.
Этот берег совсем невысок,
И деревья стоят над водой,
И теперь я совсем одинок.
 
 
Я в кустах поищу хворостин,
И в костёр их на берег сношу,
И под ними огонь воскрешу,
Посижу, помечтаю один.
 
 
И потом, по теченью реки,
Потихоньку пойду босиком, –
А завижу вдали огоньки,
Буду знать я, что близок мой дом.
 

«Ночь усмирила меня…»

 
Ночь усмирила меня,
Нет голосов и огней.
Только желанием дня
Будит мечты соловей.
 
 
Только пред тем, чтобы спать,
Полная светит луна.
Лечь-то я лёг на кровать, –
Глаз не отвесть от окна.
 
 
Встал бы, пошёл поскорей
Там, по траве, по сырой.
Нет, на подушке моей
Сон над моей головой.
 

«В безмолвной пустыне…»

 
В безмолвной пустыне,
Где жаркий песок и гранит,
Где небо безоблачно-сине,
Где жгучее солнце блестит,
 
 
Стоит под скалой одиноко
Забытая арфа и ждёт,
Что ветер, примчась издалёка,
Тихонько в струнах запоёт.
 
 
Встречает пустыня нагая
Нагие, горючие дни.
Над арфой немой пролетая,
В ней звуков не будят они.
 
 
И ночи летят торопливо, –
На их молчаливый полёт
Молчание смотрит ревниво,
И струн им задеть не даёт.
 

Золушка

 
  Радостно-чистый
Образ простой красоты,
Милый, как ландыш душистый, –
Это, смиренная, ты.
 
 
  Вечно в загоне,
Вечно в тяжёлых трудах.
Сестры – ленивые сони,
Дом у тебя на руках.
 
 
  Чем тебе плотят?
Брань да попреки всегда,
А иногда поколотят!
Ты говоришь: «Не беда!»
 
 
  Только немного,
Если уж станет невмочь,
Плачешь, таясь у порога,
О, нелюбимая дочь.
 
 
  Ясные глазки,
Золушка, вытри скорей,
Верь в исполнение сказки,
Жди утешительных дней.
 
 
  Скоро хрустальный
Будет готов башмачок,
И повезут тебя в дальний,
Раззолочённый чертог.
 
 
  Радостно-чистый
Образ простой красоты,
Милый, как ландыш душистый, –
Это, смиренная, ты.
 

Выбор

 
На перепутьи бытия,
Томясь таинственной тревогой,
Стоял и долго думал я,
Какою мне идти дорогой.
 
 
И появились предо мной
Два духа: светлый дух мечтаний,
Сиявший горней белизной,
И строгий дух земных исканий.
 
 
Надежды радостный фиал
От духа нежного я взял,
И на фиале надпись: «Слава».
Не отрываясь, грёзы пью, –
И вот холодная отрава
Сгущает быстро кровь мою.
 
 
Я вижу, – выбор был ошибкой, –
И кубок падает, звеня,
А гений жизни от меня
Летит с презрительной улыбкой.
 

«Живи и верь обманам…»

 
Живи и верь обманам,
И сказкам и мечтам.
Твоим душевным ранам
Отрадный в них бальзам.
 
 
И жизни переменной
Нектар кипучий пей,
Напиток сладкопенный
Желаний и страстей.
 
 
За грани жизни дольной
Очей не устремляй,
И мыслью своевольной,
Природы не пытай.
 
 
Вещают тайну тени.
Для смелого ума
В них смертные ступени,
Предсказанная тьма.
 
 
О, смертный, верь обманам,
И сказкам, и мечте,
Дивись мирским туманам,
Как вечной красоте.
 

«Навек налажен в рамках тесных…»

 
Навек налажен в рамках тесных
Строй жизни пасмурной, немой.
Недостижимей звёзд небесных
Свободной жизни блеск и зной.
 
 
Одной мечтою в час досуга
Я обтекаю вольный свет,
Где мне ни подвига, ни друга,
Ни наслаждений бодрых нет.
 
 
Томясь в завистливой печали,
Слежу задумчиво тогда,
Как выплывают из-за дали
Деревни, степи, города,
 
 
Мелькают лица, платья веют,
Смеются дети, солнце жжёт,
Шумят стада, поля пестреют,
Несутся кони, пыль встаёт…
 
 
Ручья лесного нежный ропот
Сменяет рынка смутный гул.
Признания стыдливый шёпот
В базарных криках потонул.
 

«Уйдёшь порой из солнечной истомы…»

 
Уйдёшь порой из солнечной истомы
  В лесной приют, –
Но налетают жалящие гномы,
  И крови ждут.
 
 
Лесной тиран, несносная докука,
  Комар-палач!
Твой тонкий писк томителен, как скука,
  Как детский плач.
 

«Голос наш ужасен…»

 
Голос наш ужасен
Нашим домовым;
Взор наш им опасен, –
Тают, словно дым.
 
 
И русалки знают,
Как мы, люди, злы, –
Вдалеке блуждают
Под защитой мглы.
 
 
Нечисть вся боится
Человечьих глаз,
И спешит укрыться, –
Сглазим мы как раз.
 

«Небо жёлто-красное зимнего заката…»

 
Небо жёлто-красное зимнего заката,
Колокола гулкого заунывный звон…
Мысли, проходящие смутно, без возврата,
Сердца наболевшего неумолчный стон…
 
 
Снегом занесённые, улицы пустые,
Плачу колокольному внемлющая тишь…
Из окошка вижу я кудри дымовые,
Вереницы тесные деревянных крыш.
 
 
Воздух жгучим холодом чародейно скован.
Что-то есть зловещее в этой тишине.
Грустью ожидания разум очарован.
Образы минувшего снова снятся мне.
 

«Вот у витрины показной…»

 
Вот у витрины показной
Стоит, любуясь, мальчик бедный.
Какой он худенький, и бледный,
И некрасивый, и больной!
 
 
Блестят завистливо и жадно
Его широкие глаза.
Порой сверкнёт на них слеза,
И он вздыхает безотрадно.
 
 
Вот нагляделся он, идёт.
Вокруг него шумит столица.
Мечтаний странных вереница
В душе встревоженной растёт.
 

«Я ждал, что вспыхнет впереди…»

 
Я ждал, что вспыхнет впереди
Заря, и жизнь свой лик покажет
   И нежно скажет:
     «Иди!»
 
 
Без жизни отжил я, и жду,
Что смерть свой бледный лик покажет
   И грозно скажет:
     «Иду!»
 

«Вчера в бессилие печали…»

 
Вчера в бессилие печали
Я был угрюмо погружён, –
Слова докучные звучали,
И чьи-то тяжкие шаги.
 
 
Из-за угла за мной следили
Глаза неутомимых жён,
За мной по улицам ходили
Неумолимые враги.
 

«Настроений мимолётных…»

 
Настроений мимолётных
Волны зыбкие бегут
И стремлений безотчётных
Пену мутную несут.
 
 
Сменой их нетерпеливой
Как душа утомлена!
Как тревогою ревнивой
О промчавшемся полна!
 
 
Лаской, негой, песней звучной,
О, волшебница любовь!
Задержи полёт докучный
Исчезающих часов.
 
 
Оборви рукою нежной
Ту связующую нить,
Что из сердца в мир безбрежный
Я, безумец, вздумал свить!
 
 
Отгони своим дыханьем
Звуки жизни, жизни сны,
И повей очарованьем
Расцветающей весны.
 
 
Очаруй мой дух унылый,
Утомлённый и больной,
Грёзой девственной и милой,
Небледнеющей мечтой.
 

«Не рождена притворством…»

 
…Не рождена притворством
Больная песнь моей тоски:
Её жестокие тиски
Ни трудовым моим упорством,
Ни звонкой радостью весны
Не могут быть побеждены.
 
 
Её зародыши глубоки,
Её посеяли пороки,
И скорбь слезами облила,
И солнце правды беспощадной
Дарует жизни безотрадной
Довольно света и тепла.
 

«Цветы роняют вешний аромат…»

 
Цветы роняют вешний аромат,
Слова теряют смысл первоначальный,
Сменился юный пыл досадою печальной,
И песни прежние докучливо звучат, –
 
 
И лишь позор нагого преступленья
  Заманчив, как всегда,
И сладко нам немое исступленье
  Безумства и стыда.
 

«Полон дикими мечтами…»

 
Полон дикими мечтами,
Устремил я взоры в твердь,
Где лазурными очами
И блестящими лучами
Улыбается мне смерть.
 
 
Там прозрачно тучи тают,
Там покорно и мертво,
Там багряно умирают
Грёзы сердца моего.
 
 
На лицо моё упали
Беспощадные лучи,
Как могучий вопль печали,
Безотрадно горячи.
 
 
Укоризненно и строго
Ими смерть мне шлёт отказ:
«Жди, – не кончена дорога,
Не настал ещё твой час».
 
 
Вся горит и вся сверкает
Залитая солнцем твердь,
Где в пустой дали сияет
Утешительница-смерть.
 

«Сладко мечтается мне…»

 
Сладко мечтается мне,
Слабо мерцает лампада,
Тени скользят по стене.
Тихо мечтается мне
Тайная сердцу услада.
 
 
Рядом со мной ты опять, –
Я ль не отдамся отраде?
Сладко с тобой мне мечтать,
Сердце трепещет, – опять
Радость в потупленном взгляде.
 

«В пути безрадостном среди немой пустыни…»

 
В пути безрадостном среди немой пустыни
    Предстала предо мной
Мечта порочная, принявши вид богини
    Прекрасной и нагой.
 
 
   Рукою нежной разливала
    Из тонкого фиала
   Куренья дымные она,
   И серебристо обвивала
   Её туманная волна.
 
 
   И где она ногою голой
   Касалася сухой земли,
  Там грешные цветы толпой весёлой
  Бесстыдные, пахучие цвели.
 
 
  И предо мной склонившись, как рабыня,
Она меня к греху таинственно звала, –
И скучной стала мне житейская пустыня,
  И жажда дел великих умерла.
 

«Нет, не любовь меня влекла…»

 
Нет, не любовь меня влекла,
Не жажда подвига томила, –
Мне наслаждения сулила
Царица радостного зла.
 
 
Окружена прозрачной дымкой
Порочных снов и злых страстей,
Она сошла к душе моей
Ожесточённой нелюдимкой,
 
 
И научила презирать
Людские скучные забавы,
И чары тайные вкушать,
Благоуханные отравы.
 
 
Восторгов тщетных, грёз ночных
Струи кипучие так сладки, –
Но в сердце копятся от них
Противно-горькие осадки.
 

«Мы поздно встретились. Весёлости чужда…»

 
Мы поздно встретились. Весёлости чужда
Моя душа, пропитанная ядом
Порочных дум, и чувств, и тайного стыда,
И жажды злых страстей с позором их и чадом.
 
 
Мы поздно встретились. Отрадные слова
Я позабыл давно, как детский сон неясный,
К душе коснувшейся едва,
К душе и суетной, и страстной.
 
 
Ты – юная, ты – резвая, – но ты
Смутишься пред моей томительною страстью.
Ты не поймёшь моей мучительной мечты,
К иному устремишься счастью.
 

«О смерть! Я – твой. Повсюду вижу…»

 
О смерть! Я – твой. Повсюду вижу
Одну тебя, – и ненавижу
Очарования земли.
Людские чужды мне восторги,
Сраженья, праздники и торги,
Весь этот шум в земной пыли.
 
 
Твоей сестры несправедливой,
Ничтожной жизни, робкой, лживой,
Отринул я издавна власть.
Не мне, обвеянному тайной
Твоей красы необычайной,
Не мне к ногам её упасть.
 
 
Не мне идти на пир блестящий,
Огнём надменным тяготящий
Мои дремотные глаза,
Когда на них уже упала,
Прозрачней чистого кристалла,
Твоя холодная слеза.
 

«Сад чародейных прохлад…»

 
Сад чародейных прохлад
  ароматами сладкими дышит.
Звонко смеётся фонтан,
  и серебряный веер колышет.
Зыблется тихо гамак,
  призакрытый отрадною тенью.
Дева, качаясь, лежит,
  убаюкана счастьем и ленью.
 
 
Прутья решётки стальной
  над кремнистой дорогою блещут.
Пыльные вихри встают
  и полуденной злобой трепещут.
К прочной решётке прильнул
  и задумался юноша кроткий.
Грустен и труден твой путь
  перед сомкнутой крепко решёткой.
 

«Багряный вечер в сердце воздвигал…»

 
Багряный вечер в сердце воздвигал
  Алтарь кручины,
И флёром грусти тихо обвивал
  Простор долины.
 
 
Стояли клёны в тяжком забытьи,
  Цветы пестрели,
С травой шептались ясные ручьи,
  Струясь без цели,
 
 
Над нивой, над рекой обрывки туч,
  Скользя, бежали,
И золотил их коймы поздний луч
  Зарёй печали.
 

«Уныло плавала луна…»

 
Уныло плавала луна
В волнах косматых облаков,
Рыдала шумная волна
  У мрачных берегов,
 
 
Уныло ветер завывал,
Качая ветви гибких ив, –
На мягких крыльях сон летал,
  Тревожен и пуглив.
 

«Васильки на полях ослезились росой…»

 
Васильки на полях ослезились росой, –
Васильки твоих глаз оросились слезой.
 
 
Пробежал ветерок по румяным цветам,
Пробежала улыбка по алым губам.
 
 
И улыбка, и слезы, – и смех, и печаль,
Миновавшей весны благодатная даль!
 

«Мы устали преследовать цели…»

 
Мы устали преследовать цели,
На работу затрачивать силы, –
  Мы созрели
  Для могилы.
 
 
Отдадимся могиле без спора,
Как малютки своей колыбели, –
  Мы истлеем в ней скоро,
  И без цели.
 

«О, царица моя! Кто же ты? Где же ты?..»

 
  О, царица моя! Кто же ты? Где же ты?
По каким заповедным иль торным путям
Пробираться к тебе? Обманули мечты,
Обманули труды, а уму не поверю я сам.
 
 
Молодая вдова о почившем не может, не хочет скорбеть.
Преждевременно дева всё знает, – и счастье её не манит.
Содрогаясь от холода, клянчит старуха и прячет истёртую медь.
Замирающий город туманом и мглою повит.
 
 
Умирая, томятся в гирляндах живые цветы.
Побледневший колодник сбежавший прилёг, отдыхая, в лесу у ручья.
  Кто же ты,
  Чаровница моя?
 
 
О любви вдохновенно поёт на подмостках поблекший певец.
Величаво идёт в равнодушной толпе молодая жена.
Что-то в воду упало, – бегут роковые обломки колец.
  Одинокая, спешная ночь и трудна, и больна.
 
 
Сколько странных видений и странных, недужных тревог!
  Кто же ты, где же ты, чаровница моя?
Недоступен ли твой светозарный чертог?
  Или встречу тебя, о, царица моя?
 

«Утро ласковое звонко…»

 
Утро ласковое звонко.
Веет лёгкий воздух тонко
У склонённого чела,
И тоска души пугливой
В этой ласке шаловливой
Лучезарно умерла.
 
 
Ты воскреснешь скоро, злая.
Минет краткий праздник мая,
Яркий змей на небесах
Надо мною в полдень станет,
Грудь мне стрелами изранит, –
Ты придёшь в его лучах.
 

«Думы чёрные лелею…»

 
Думы чёрные лелею,
Грустно грежу наяву,
Тёмной жизни не жалею,
Ткани призрачные рву,
 
 
Ткани юных упований
И туманных детских снов;
Чуждый суетных желаний,
Умереть давно готов.
 
 
Грустно грежу, скорбь лелею,
Паутину жизни рву
И дознаться не умею,
Для чего и чем живу.
 

«Многоцветная ложь бытия…»

 
Многоцветная ложь бытия,
Я бороться с тобой не хочу.
Пресмыкаюсь томительно я,
Как больная и злая змея,
И молчу, сиротливо молчу.
 
 
У подножья нахмуренных скал,
По расселинам мглисто-сырым
Мой отверженный путь пролегал.
Там когда-то я с верой внимал
Голосам и громам роковым.
 
 
А теперь, как больная змея,
По расселинам мглисто-сырым
Пробираюсь медлительно я.
Многоцветная ложь бытия,
Я отравлен дыханьем твоим.
 

«Ландыш вдали от ручья…»

 
Ландыш вдали от ручья,
Сердце твоё томится и вянет.
Знай, дитя, что улыбка твоя
Не обманет.
 
 
Поздних цветов аромат,
Леса осенние краски.
Грустят улыбки, и грустят
Светлые глазки.
 
 
Отнята от раздолья морей,
Морская царевна на суше.
Душа твоя света светлей,
Изранена о грубые души.
 

«На серой куче сора…»

 
На серой куче сора
У пыльного забора
На улице глухой
Цветёт в исходе мая,
Красою не прельщая,
Угрюмый зверобой.
 
 
В скитаниях ненужных,
В страданиях недужных,
На скудной почве зол,
Вне светлых впечатлений
Безрадостный мой гений
Томительно расцвёл.
 

«Дорогие наряды…»

 
  Дорогие наряды,
Искромётные камни и розы,
Но какие суровые взгляды
И какие в них злые угрозы!
 
 
  В эту ночь опьяненья
Ты опять, ты опять предо мною
С непреклонным укором презренья,
С недосказанной былью больною.
 
 
  Для чего истомила
Ты загадкой меня невозможной
И желанья мои отравила
Ворожбой непонятной и ложной?
 
 
  Проклинаю немую
Безучастность лица неземного,
И смотрю на тебя, роковую,
Ожидая последнего слова.
 

«Былые надежды почили в безмолвной могиле…»

 
Былые надежды почили в безмолвной могиле…
Бессильные страхи навстречу неведомой силе,
Стремленье к святыне в безумной пустыне,
И всё преходяще, и всё бесконечно,
   И тайна всемирная ныне
    И вечно…
 
 
В тяжёлом томленьи мгновенные дети творенья.
Томятся неясным стремленьем немые растенья,
И голодны звери в лесах и пустыне,
И всё преходяще, и всё бесконечно,
   И муки всемирные ныне
    И вечно.
 

«Нет, не одно только горе…»

 
Нет, не одно только горе, –
Есть же на свете
Алые розы и зори,
И беззаботные дети.
 
 
Пусть в небесах догорают
  Зори так скоро,
Пусть наши розы роняют
  Скоро уборы,
 
 
Пусть омрачаются рано
Властию зла и обмана
  Детские взоры, –
Розы, и зори, и дети
Будут на пасмурном свете.
 

«В беспредельности пространства…»

 
В беспредельности пространства
Где-то есть земля иная,
И на ней моя невеста,
К небу очи подымая,
 
 
Как и я же, ищет взором
Чуть заметного светила,
Под которым мне томиться
Участь горькая судила.
 

«На гулких улицах столицы…»

 
На гулких улицах столицы
Трепещут крылья робких птиц,
И развернулись вереницы
Угрюмых и печальных лиц.
 
 
Под яркой маской злого света
Блестит торжественно глазет.
Идёт, вся в чёрное одета,
Жена за тем, кого уж нет.
 
 
Мальчишки с песнею печальной
Бредут в томительную даль
Пред колесницей погребальной,
Но им покойника не жаль.
 

«Вдали, над затравленным зверем…»

 
Вдали, над затравленным зверем,
Звенит, словно золотом, рог.
  Не скучен боярыне терем,
  И взор её нежен и строг.
 
 
Звенит над убитым оленем,
Гремит торжествующий рог.
  Коса развилась по коленям,
  А взор и призывен, и строг.
 
 
Боярин стоит над добычей,
И рог сладкозвучен ему.
  О, женский лукавый обычай!
  О, сладкие сны в терему!
 
 
Но где же, боярин, твой кречет?
Где верный сокольничий твой?
  Он речи лукавые мечет,
  Целуясь с твоею женой.
 

«Вывески цветные…»

 
Вывески цветные,
Буквы золотые,
Солнцем залитые,
Магазинов ряд
С бойкою продажей,
Грохот экипажей, –
Город солнцу рад.
 
 
Но в толпе шумливой,
Гордой и счастливой,
Вижу я стыдливой,
Робкой нищеты
Скорбные приметы:
Грубые предметы,
Тёмные черты.
 

«Невнятною, тёмною речью…»

 
Невнятною, тёмною речью
Мне кто-то коварно открыл
И злобную ложь человечью,
И правду таинственных сил.
 
 
Страшна мне неправда людская,
Страшны и вершины святынь, –
Иду я один, убегая
В безмолвие тайных пустынь.
 

«Из-за тумана ночного…»

 
Из-за тумана ночного
Встал, подымаюсь я снова
Тихой и бледной луной.
На землю сею сиянья,
Чары, и сны, и мечтанья,
Всем утомлённым покой.
 
 
За день устал я смеяться,
Солнцем к земле разливаться,
Всё веселить и живить.
Кроткою буду луною
Всех к тишине и покою,
Сам засыпая, манить.
 

«Усмиривши творческие думы…»

 
Усмиривши творческие думы,
К изголовью день мой наклоня,
Погасил я блеск, огни и шумы,
Всё, что здесь не нужно для меня.
 
 
Сквозь полузакрытые ресницы
Я в края полночные вхожу,
И в глаза желанной Царь-Девицы
Радостно гляжу.
 

«Во мне молитва рождена…»

 
Во мне молитва рождена
  Полночной тишиною,
И к небесам вознесена
  Томительной луною.
 
 
Молитва тихая во мне
  Туманом белым бродит,
И в полуночной тишине
  К моим звездам восходит.
 

«Какой-то хитрый чародей…»

 
Какой-то хитрый чародей
Разъединил моё сознанье
  С природою моей, –
И в этом всё моё страданье.
 
 
Но если дремлет он порой,
  И колдовство оставит, –
Уже природа не лукавит,
Не забавляется со мной.
 
 
  Послушна и правдива,
Она приблизится ко мне.
В её бездонной глубине
Я вижу девственные дива.
 

«Блуждали молитвы мои…»

 
Блуждали молитвы мои
По росистым тропинкам земли,
И роптали они, как ручьи,
И кого-то искали вдали.
 
 
И думы мои холодели,
Как грёзы в монашеской кельи,
И грёзы, как звёзды, блестели,
В лазурном и ясном весельи.
 

«Помню я полдень блаженный…»

 
Помню я полдень блаженный
В тихом преддверьи весны, –
В сердце моём загорелось
Солнце нетленной страны.
 
 
Пали докучные грани, –
Я восходил до небес,
Был несказанно прекрасен
День торжества и чудес.