Текст книги "Абхазские рассказы"

Автор книги: Фазиль Искандер

Соавторы: Георгий Гулиа,Алексей Гогуа,Мушни Папаскири,Владимир Дарсалия,Мушни Хашба,Самсон Чанба,Этери Басария,Иван Папаскири,Дмитрий Гулиа,Джума Ахуба
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Он был ребячлив, он был покладист, он был, был... Все это было тысячу лет назад.

– У тебя ведро наполнилось! – сказал Мард.

– Верно! – она взялась за холодную мокрую дужку ведра. Ну и глазастый, Мард, все замечаешь! Он удивленно посмотрел на нее.

– Так давно же льется через край! – подумал и добавил: Как ливень! – Точно! – обрадовалась Заира. – Как ливень! А теперь, давай, малыш, чайник поставим. Сполоснем и поставим.

– Сам знаю, что ополоснем! – невесть отчего он опять надулся, старательно поболтал воду в чайнике, вылил, заглянул во внутрь, проверил чисто ли и отвернувшись от Заиры, подставил его под желобок.

Заира вздохнула, положив руку ему на плечо. Он вытянул шею как индюшонок, напрягся. Она сняла руку.

Однажды, было это когда Мард едва научился ходить, они втроем приехали погостить дней на десять. Нодар предпочел бы все каникулы провести в Сухуме у своих родных, но перечить Заире не стал, только договорился с ней, что сам больше двух дней не останется, а она может и погостить подольше. Отец, как всегда, был молчалив. Мать суетилась и все больше вокруг зятя. И на дню по десять раз принималась хвалить мать Нодара, которая теперь месяцами жила в том северном городе, чтобы приглядывать за Мардом.

– Такой маме ноги надо мыть! – восклицала Гушка с несвойственным ей и потому особенно Заире неприятным умильным выражением лица. – Смотри, Заира, она родную мать тебе заменяет даже больше, чем мать. Разве я смогла бы из своей дыры выбраться и помочь тебе?

Нодар, улыбаясь, не раз говорил Заире:

– Если отец эти деньги, которые присылает матери, отдавал мне, то я на них десять нянек бы нанял, да еще нам осталось бы.

И отцу не пришлось бы на старости лет вести холостяцкую жизнь! Ехала бы мать приглядывать за ним. А мы, как ни тяжко, обошлись бы и без опеки. А? Он больше был привязан к отцу и часами мог рассказывать о нем. Родители Заиры знали, как он сильно почитает отца, хотя в доме тестя Нодар редко заговаривал о своем отце, то ли считал, что им все равно по достоинству не оценить его, то ли боялся выглядеть хвастуном.

Гушка радостно говаривала Заире:

– Тот, кто с почтением к своим относится, тот и твоих не станет обижать.

А Хакуца – Заира это услышала невзначай – однажды грубо кинул жене:

– Отчего ему отца не любить?! Нетрудно полюбить бездонную бочку, в которую за чем не сунешься, все готовенькое получаешь. Живи себе, забот не знай. Такой бочкой каждый непрочь бы обзавестись. Но, слава богу, не всем удается.

В тот день Заира так и не заставила себя поднять глаза на отца. Видно, углядел он в ней эту перемену. И на следующий день, оседлав недавно объезженного гнедого жеребца, кликнул дочь.

– Давно ты не вдевала ноги в стремя, неужто не тянет? З

аира вспыхнула. Школьницей она брала призы на районных скачках, и отец, как бы ни был молчалив, не мог при таких случаях удержаться: – Парнем бы ей родиться, парнем! Огонь!

И было яснее ясного: отец несказанно рад тому, что у него дочь, а не сын. Храбростью сына не похвастаешь, а трусости его будешь стыдиться, как тяжкого позора. Другое дело, когда дочь в смелости и ловкости мужчинам не уступает.

Как ни ругалась Гушка, Заира каждый день гарцевала на скакуне под одобрительным взглядом отца. Но так было, пока она училась в школе, да и то короткое лето перед замужеством. С тех пор отец даже не заговаривал с дочерью о лошадях и нехотя отвечал на ее расспросы – о том, как прошли районные скачки, вполуха слушал ее одобрительные замечания о новом скакуне, будто не доверял более ее мнению. А на этот раз caм позвал.

– Я не прочь! – сказала Заира, подбегая к отцу.

Она разом счастливым благодарным взглядом охватила и сутулую спину отца и огненный бок высокого жеребца. Заира тотчас заметила, что на гнедом дамское седло с высокой лукой. Значит, отец оседлал коня специально для нее. Раньше Заира ездила в мужских седлах, могла вовсе и без седла обойтись, набросить на спину коня попону и лучшего не надо, но то было раньше... Нодар стоял поодаль и смеялся. Спустилась с крыльца Гушка, держа на руках Марда, недовольно заметила:

– Вечно что-нибудь затеешь!

– Ничего, пусть ветром обдует! – улыбнулся отец. – Дай я тебе стремя подержу, – предложил он ласково.

– Как можно! Словно ты мальчишка! – запротестовала Заира и, вдев ногу в стремя, легко вскочила в седло.

– Совсем как Петушкова! – засмеялся Нодар.

– Это наездница такая, всему миру известная! – наклонилась к отцу Заира.

– Я-то подумал какая-нибудь соседка по сухумскому вашему дому! – сказал отец.

Заира тотчас выпрямилась, дернула поводья.

– Осторожнее, жеребец с норовом! – предупредил отец.

– И почище коней видали! Отец молча отошел в сторону. Гнедой покосился на него, сделал нехотя несколько шагов и остановился. Он чувствовал, что Заира давно не ездила верхом и не торопился подчиниться ей.

– Плетка по тебе плачет! – пробормотала Заира.

– Дай ей меж ушей, ходко пойдет! – крикнул Нодар.

Краем глаз Заира заметила как отец, побагровев, круто повернулся к нему, но промолчал...

Нодар поднял с земли бамбуковый прутик и, держась на безопасном расстоянии за кончик, протянул Заире.

Гушка засмеялась:

– Оставь их, Нодарик, что дочь, что отец на конях помешались, будто лучшего не видели...

Заира схватила прутик и что есть мочи хлестнула по боку гнедого.

– С ума сошла! – услышала она окрик отца.

А гнедого как подменили. Он задрожал, будто впервые почувствовал ношу, изогнул шею и прямо понесся к высокой изгороди.

Гушка вскрикнула. Гнедой шарахнулся в сторону, Заира едва удержалась в седле. Туго стянула поводья! Конь тотчас встал на дыбы. Еще громче вскричала Гушка.

– Ослабь поводья, ослабь, – кричал отец. Но она и сама уже ослабила слева повод и заставила коня повернуть к настежь распахнутым воротам, пусть он вынесет ее на вольный луг, а там она справится, лишь бы гнедой не налетел на высокий забор...

К ней наперерез бежали отец и Нодар.

– Возьми под уздцы, под уздцы! – кричал отец Нодару, заметив, что зять обгоняет его.

На миг перед конем мелькнуло белое лицо Нодара, но тотчас он отскочил в сторону, взбешенный конь несся прямо на него.

Отец перехватил гнедого у самых ворот.

Заира просила:

– Не надо, я сама, не надо.

Опасалась, что гнедой собьет отца.

Но он уже висел на коне, туго стягивал поводья и крепко вцепился в холку.

– Спрыгни! – велел он, багровый от натуги. – Спрыгни! Не бойся.

– Нет, – твердо сказала Заира. – Прошу, отпусти поводья. Уж больше он не посмеет, дай мне выехать со двора, я справлюсь с ним. Отпусти, прошу тебя.

Во дворе на чем свет стоит ругалась Гушка, проклиная мужа.

На ее руках заливался смехом маленький Мард. Рядом с Гушкой стоял Нодар и издали наблюдал за ними.

– Отпусти! – повторила Заира. – Прошу тебя.

Гнедой, прядая ушами, дрожал, часто-часто перебирал ногами.

– Мать съест меня живьем, если отпущу! – улыбнулся отец. – Да и молодец твой... Видишь, потерянный... Испугался за тебя... Зла ведь тебе не желает, а еще меньше себе...

Первый раз отец заговорил с ней о Hoдape.

– Отпусти! – закричала Заира. – Отпусти! Больно ты его разбаловал! Через час приведу – не узнаешь! Шелковым станет! Отец молча отпустил. И она погнала коня к косогору далеко за воротами. Она знала, что отец из-под руки смотрит ей вслед, и старалась держаться прямо.

Мард поднял полный чайник, ладонью старательно обтер его выпуклые мокрые бока и, немного кренясь набок под тяжестью чайника, понес воду. Заира двинулась за ним, сдерживая шаг, чтобы он не заторопился, почувствовав ее нетерпение.

– Хочешь, в субботу возьмем и сбежим в Сухум? Покупаемся вдоволь, мороженым полакомимся!

– Ерунда мороженое! – сказал Мард, не оборачиваясь. – Забава и только.

– А что не забава, что именно для тебя не забава?! Расплескивая воду, она обогнала его и заспешила к дому. Но поднявшись к калитке, не удержалась, оглянулась.

Мард стоял посреди тропы, рядом с ним, как кузнечик, зеленел чайник. Мард не торопился, отдыхал. Он не устал. Отдыхал нарочно, чтобы Заира поскорее ушла, и сердился. Ему хотелось в Сухум... Он всего два раза был в Сухуме. Дед возил. Но купаться не купались. Некогда было. Они ведь по делу ездили.

И мороженого хотелось. Дед говорит, что всю жизнь прожил без мороженого и ничего... Может так, но все равно мороженого хотелось. Возможно он и поехал бы с Заирой, если бы она была не такой приставучей. А то станет его выспрашивать: это тебе нpaвится, да как то?.. Не понимает она, не следует мужчине пялить на все глаза и ахать. Почему она у деда не спросит, он бы ей pacсказал... В последнюю поездку в Сухум Мард видел мороженое не только в стаканчике – такое он много раз ел, а на палочке.

Коричневое такое, как конфета, плоское. Еще оно было в капельках, как в росе... Вкусное, наверно. Все равно, ерунда, инжир вкуснее. И за него денег не надо платить. А денег дед не печатает...

– Скоро ты, Мардик? Я пошла!

Он промолчал. Обогнала вот, а теперь спрашивает – скоро ли, раз обогнала, так пусть бы уходила...

Заира открыла калитку и, высоко неся голову, пошла к дому.

Вода выплескивалась из ведра.

– Заира! – позвала Гушка, виновато посматривая на Мысу. Умереть мне раньше нее, старается втихомолку все мои дела переделать, – объяснила она. – Потому и минуты не посидит с тобой.

Каждый день к вам собирается зайти, но в доме работе – конца не видно, замучили ее совсем.

– Оставлю тебя на минуту, Мыса...

– Да и мне пора! – сказала Мыса. – Засиделся...

– Куда торопишься? Сейчас хозяин вернется. В такую жару только отцу Заиры могло прийти в голову отправиться в лес.

Прутья ему, видите ли, нужны для плетня. Ну, думаю, жара и его скоро из лесу выгонит.

– Работой не пренебрегает, потому дом – полная чаша! – лукаво улыбаясь, сказал Мыса.

Сам он не перетруждался и других, кто без устали обрабатывал землю, не понимал, хоть при случае всегда похваливал рачительных хозяев. «Кто рот нам дал, тот что-нибудь в него положит!» – добродушно усмехаясь, думал он. – Чего суетиться?» Теперь Мыса с улыбкой смотрел вслед Гушке. Неспокойно у нее на душе, хоть и старается виду не подать. У него нет своих детей, но понимает, как за них душа может болеть. Не удалась жизнь дочери Хакуца... Учись не учись на доктара, старайся не старайся, а захочет счастье выскользнуть из рук – не удержишь, особенно, когда его больше привалит, чем полагается. И странно это вышло с Заирой-то! Вначале все вроде правильно пошло. Родичи Заиры повели себя как надо. Как только узнали, что муж Заиры лишает ее ни за что ни про что своего дома, будто она сирота какая-нибудь, за которую и заступиться-то некому, так тотчас показали, что даром ему это не пройдет; мол, пусть вначале объяснит, чем она ему не угодила, а потом расстается. Правда, слух прошел, будто бы сама Заира ушла. Но кто поверит в это! Где это видано уходить самой из щедрого, всеми уважаемого дома? Родичи об этом слышать не хотели. И про ребенка сказали, мол, раз на то пошло, так пусть ребенка родня отцовская и воспитывает, чью фамилию носит, те пусть и воспитывают. И отец Нодара не возражал. Оказывается, заявил, что в его доме десять внуков безбедно могут вырасти, не только один. Спина-то крепкая у него, достаток свой чувствует, потому и говорит такое. А Хакуц возьми да и замни все дело. Никогда он ни от кого самой малой обиды не терпел, тут же его как подменили... Слова никому сказать не дал. И Заира ушла от мужа и даже платьев своих не взяла. Не собаки ведь ее в тот дом загнали, чтобы так вот с пустыми руками уйти. И все нажитое добро – сын – одни заботы. На старости лет Хакуцу его на ноги поставить надо, нелегко это... Не хотели родичи Хакуца с такой несправедливостью мириться, правильно не хотели. Но Хакуца разве переспоришь? Он по пустякам хорохориться не станет, а как заупрямится, так с места не сдвинешь, хоть осла заставь над ухом кричать. «Дочка сама разберется!» – сказал он. Слышали такое? Будто каким-то необычным умом она наделена... Был бы ум необычныЙ, так и не позволила бы собой пренебречь... Внук у Хакуца растет замечательный, что правда, то правда. Умно, совсем по-взрослому рассуждает, любо-дорого слушать. И деду помощник. Такой малый, а уже помощник. Впрочем, попробуй у Хакуца не стать помощником...

Гушка нашла дочь на кухне. Она стояла, ссутулившись, у лавочки и крепко держалась за край мокрого ведра.

– Уснула, что ли? – окликнула Гушка.

Заира распрямила плечи и промолчала.

Гушка глубоко вздохнула, уперла руки в бока и задумалась.

Вспомнилось ей возвращение Заиры. В доме ждали приезда дочери и зятя не раньше августа. Правда, это не мешала Гушке с наступлением лета все чаще поглядывать за ворота, а не распахнутся ли они, впуская долгожданных гостеЙ. Марда они с шутливой почтительностью пропустят вперед. Теперь он безо всякой посторонней помощи может преодолеть расстояние от ворот до дома. Ясное дело, материнское сердце Гушки прежде всего потянется к дочери, но она и виду не подаст, кинется вначале навстречу Нодару, едва достанет до его упругой щеки, поцелует, попытается обойти вокруг него – мол, пусть перейдут все твои горести на меня – но он теперь не дастся. Это раньше он покорно стоял перед ней, видимо полагая, что главное – не перечить. А теперь не дается, возьмет в свои мягкие как у юной девушки, ладони ее руки и будет с улыбкой просить: «Не надо, прошу, это лишнее».

Должно быть, Заира объяснила ему, что нельзя допустить, чтобы твои горести принял на себя другой. И все равно у него все получается умело и красиво... Потом Гушка подхватит на руки тяжелого, крепко сбитого Марда. Наконец, подойдет и к дочери, поцелует, почему-то смущаясь присутствия Нодара. Но задолго до этого приметит хорошо ли, покойно ли на душе у дочери. Хотя и Заира и ее отец считают, что умеют глубоко прятать свою тревогу и людям даже невдомек об их печалях, Гушка насквозь их видит...

А тот день был не очень жаркий, несмотря на разгар лета. Накануне прошел ливень и земля была влажной, сырой, поэтому-то и дышать было тяжело, казалось, воздух разжижен и приходится его глотать как воду. Гушка подметала во дворе, то и дело утирая пот лица, когда едва слышно звякнула калитка. Она распрямила спину и на миг то ли от духоты, то ли от того, что долго работала согнувшись, почувствовала, как в глазах потемнело, словно внезапно наступили сумерки и в этом неверном свете Гушка увидела дочь. Заира шла от калитки, ведя Марда за руку, а другую руку оттягивала большая сумка. Вначале Гушка подумала, что ей показалось, но в следующее мгновение в глазах прояснилось и она отчетливо увидела и Заиру, и Марда. Она радостно ахнула, кинулась им навстречу.

И тотчас – чует все материнское сердце – поняла: стряслось неладное. Заира улыбалась ей и на тревожныЙ вопрос, не случилось ли беды, спокойно ответила, что волноваться незачем, а Гушка все не могла унять тревоги.

– Почему не дала знать, отец встретил бы. Измучилась, наверно, одна с ребенком и ношей, – упрекнула она дочь.

– Верно, устала, – сказала Заира и покраснела, будто призналась в чем-то стыдном.

– И как не устать в такую жару, с ребенком, с грузом...

– Да нет, мама, не от ноши, я налегке жить устала.

Сказала и усмехнулась.

Гушка опешила от ее усмешки, а пуще всего от непонятных слов дочери, но предпочла не допытываться, что да как.

– Почему это вы без моего Нодара приехали? – улыбнулась дочери. – Не будет вам сегодня к обеду индюшки и не надейтесь, подожду, пока мальчик приедет.

Дочь даже улыбкой не поддержала шутку матери, молча прошла на кухню.

Гушка следовала за ней с Мардом на руках, который беспокойно вертелся, пытаясь сползти на землю.

– Где отец? – спросила Заира.

– Придет скоро. Ты лучше скажи, когда Нодара ждать. Ведь он в этом году намеревался в нашей больнице поработать.

– Разве? – рассеянно удивилась Заира.

– Говорил ведь, если ничего не подвернется другого, то поработает здесь.

– Значит подвернулось другое... И, вообще какой толк всю жизнь среди больных проводить.

– Вот видишь! – сказала Гушка довольно. – Говорила же я тебе, когда ты на доктора учиться собралась, говорила, иди, Заира, в учителя. Доктором стать оно, конечно, почетно, но сама понимаешь, нелегко это в чужих болячках разбираться. Если даже кто-то из своих долго хворает и то устаешь, а уж с чужими больными дело иметь... Говорила я тебе... ты и слышать не хотела. Теперь, оказывается, мать была права. Она чаще бывает права, мать-то, чем кажется вам, молодым.

– Может так, – с несвойственной ей покорностью, согласилась Заира. – Твой зять непременно тебя поддержал бы.

– Умный, потому и согласился бы...

Заира стремительно схватила ведро с ковшиком и быстро вышла.

– Ноги помою, запылились, – сказала она с порога.

Мыла она ноги долго, старательно. Гушка вышла к ней, предложила слить воду, но она не дала.

– Когда все-таки Нодар к нам выберется? – Лучше бы он никогда к нам не выбирался, мама.

Заира рывком подняла голову. Лицо ее пылало неровным pyмянцем, будто в жару сидела у очага.

– Где же отец?

– Где, где! Изгородь вокруг поля чинит, где ему быть, председательского места еще никто не удосужился предложить.

– Я сбегаю к нему...

– Зачем? Кликни, сам придет, не привязан же он там на самом деле.

– Лучше к нему пройду! – заторопилась Заира, пряча глаза от матери.

Мард потянулся за ней, но Гушка подхватила его на руки.

– Пойдем, день мой ясный, пойдем, покажу котенка. Смотри, где он сидит, под лавочкой...

Забавляла Гушка внука и так и этак, старалась его подбросить повыше, щекотала лицом его нежный гладкий живот, мяукала вместо упрямо свернувшегося в клубок котенка, а думала только об одном: неладно у дочери. Чует сердце: пришла беда, среди ясного дня открыла дверь и вошла в дом... Отец и дочь вернулись усталые, изнуренные, будто пришлось им, прежде чем добраться до дома, осилить нелегкую дорогу. Гушка услышала, как Хакуц угрюмо сказал дочери: «Не дай себе озябнуть, Заира...» Это в летний день-то? Хакуц издали поглядел на внука и не заходя в дом, прошел к алыче посреди двора и уселся в ее тени. Заира рядом прислонилась спиной к стволу и, задрав голову, смотрела на белые стремительные облака, что неслись по жаркому небу.

Обидно стало Гушке, да и кому не было бы обидно на ее месте.

Она громко с порога велела дочери сходить в огород, собрать свежих помидоров. А как только дочь ушла, приступила к мужу.

На этот раз она не стала его щадить и потребовала, чтобы он выложил напрямик, что стряслось у дочери.

– Не тревожься, старуха, – сказал он неожиданно мягко. – Крепкие кости у Заиры, не согнешь!

– Что не сгибается, то ломают! – напомнила Гушка, поражаясь гордости, прозвучавшей в его голосе.

Чувствовала она и как верно чувствовала: гордиться нечем.

– Не тревожься, – повторил Хакуц, но объяснять ничего не стал.

– Долго ли ты будешь вокруг да около ходить! – рассердилась вконец Гушка. – Скажи прямо, что за напасть свалилась на нашу голову.

– Видишь ли, Заира решила вернуться домой.

– Это что, учебу бросить?

– Учебу она не бросит, – решительно сказал Хакуц. – Но кроме нашей хибарки, у нее нет больше дома.

Он сердито отвернулся от нее и, задрав голову, принялся рассматривать ветви алычи в желтых, как янтарь, перезрелых плодах.

Гушка была так ошарашена, что и слова вымолвить не могла. Но потом она взяла себя в руки.

– Что за молния ударила между ними, скажи! – потребовала она.

– Дороги у них разные, вот что...

– Какие такие разные дороги? Чего еще надо твоей дочери? Могла ли она мечтать, когда месила деревенскую грязь, о нынешнем достатке. Могла ли? Хорошей жизни она не знала, теперь понять не может своего счастья, вот что... Или... – тут Гушка похолодела от одного предположения, – может, Заира, не угодила чем-нибудь его родне или ему самому? Легко ли угодить...

Хакуц обернулся к ней и посмотрел тяжелым взглядом:

– Бедность не всегда в прорехах встречается, бывает и в богатом уборе. Ее не сразу различишь, но если ты все-таки зрячий – увидишь, а увидев, что толку закрывать глаза и прятать голову? Да и какой зрячий захочет ослепить себя?

– О чем ты? – спросила Гушка испуганно.

Она всегда пугалась, когда Хакуц начинал говорить запутанно, неясно, правда, многое она умела угадывать и по намекам, но теперь ничего не понимала. О какой это бедности он толковал? И какое это могло иметь отношение к Нодару, щедрому, не знавшему нужды, Нодару? И тут ее осенило: должно быть, и сам Хакуц знает не больше, чем она, вот и пытается запутанными речами скрыть свое незнание.

– Если вышла у детей размолвка, так прикрикнул бы на дочь, постарался бы уладить все миром, чем попусту языком молоть! сказала она и, завидев Заиру, которая шла с миской, полной багровых помидоров, поспешила на кухню.

Перебранка с мужем, а главное его неопределенные слова успокоили Гушку. Решила, что поссорились дети из-за пустяка, так помирятся, а что дочь сильно переживает, так понятно: любит, потому и переживает... Не думала тогда Гушка, что Заира разом вырвет как неокрепшее деревцо свое счастье и бросит его сохнуть... Думала, обойдется... Не обошлось. И ведь не знает до сих пор Гушка, какая пропасть пролегла меж дочерью и зятем. Не знает даже как людям объяснить, что произошло... стыд один. Разве кто-нибудь поверит, если скажешь, что Заира взяла на руки ребенка и молча ушла из дома, где всего вдоволь, где никто грубого слова ей не сказал, а наоборот все одаривали ее, сколько одних колец ей подарили. Ушла, а причины, хоть плачь, никакой нет. Как объяснишь такое людям? До сих пор Гушка не может поверить, что все кончилось... А Хакуц сказал: «Не могла же она всю жизнь спать, выросла и проснулась». Пойми теперь из этого что-нибудь! Болит у Гушки по Нодару сердце – лучшего родственника она самым близким людям не пожелала бы – и знает она, что есть тут вина Хакуца. Если бы он не поддержал тогда дочь, возможно, сложилось бы все иначе. Ведь не стала же Заира перечить отцу, когда он сказал, что надо будет оставить дома Марда, пока Заира закончит учебу. Как вначале она упрямилась, мол, уеду непременно с Мардом, перебьемся.

Гушка втолковывала ей, что не следует мыкаться с ребенкам в чужих краях, будто в отцовском доме ему места не нашлось.

Объясняла ей, что стыдно будет людям в глаза смотреть, если отпустит дочь с малым ребенком одну.

«Что подумают люди!» – в который раз говорила Заире Гушка. – Решат ведь, что поленилась за единственным внуком смотреть. Хочешь, чтобы меня бессердечной посчитали?» И все попусту. Дочь стояла на своем. Хакуц же сказал одно, мол, невправе Заира брать сейчас с собой Марда, она едет учиться трудному ремеслу и чтобы был толк, надо отдать этому делу все силы. Ничего ведь такого не сказал, а Заира подчинилась, не захотела против отца пойти... Если бы с Нодаром отец повел себя умнее... Нет, не забудет этого ему Гушка, не забудет...

– Оставили калитку открытой, поросята весь двор изрыли! О чем только думаешь!

– Да не о чем, мама, о чем мне думать?!

– Не знаю о чем, но перед соседями стыдно за твой вид...

Подумают еще, ополоумела вдали от дома. И что прячешься? Человек в гости пришел, могла бы и внимание уделить.

Заира промолчала.

– Где сорванец? Накорми его, видишь, мне некогда.

Заира согласно кивнула и прошла к выходу.

– Мард! – позвала с порога. – Где ты, Мард?!

Он не отозвался!

Она сбежала к роднику. Чайник стоял на тропинке, сына не было.

– Мард! – закричала она во весь голос и поежилась, будто от ее крика отступила изнуряющая жара, оставив ее холоду.

– Нельзя так! – зло сказала она себе. – Пора уже привыкнуть. Не впервые ведь он убегает. Вот и в прошлый раз чуть не надорвалась, выкликая его имя, а он сидел неподалеку, в лесочке, что сразу за лугом начинается, и кромсал острым дедовским ножом какой-то чурбанчик. Сколько раз говорила ему Заира: «Не смей с ножом уходить!» А ему бы только улучить минуту и ищи ветра в поле. Главное, разрешает же ему Заира мастерить дома сколько угодно, лишь бы на глазах был. А он дома даже палочки не обстругал.

Отыскала его Заира, а Мард и головы не поднял, пока она не подошла вплотную и не сказала мягко, не давая волю гневу:

– Раз тебя кличут, надо отозваться! Он выскочил с места, вытаращил на нее глаза и неожиданно улыбнулся, растворив всю ее обиду в этой дружеской улыбке.

– Так ты, пожалуйста, для другого раза запомни, зовут подай голос! – сказала она весело и даже заговорщицки подмигнула.

– Я не слышал, – он посмотрел на нее не таким сумрачным, как обычно взглядом, наверно, чувствовал вину.

– Не слышал, что зову?

– Не...

– Ну и врун же ты, Мард!

Он тотчас сердито сдвинул брови и отчеканил:

– Мужчины никогда не врут!

Она собралась было улыбнуться его забавной торжественности.

Но Мард быстро обошел ее и кинулся бежать к дому.

– Осторожнее, споткнешься! – закричала Заира и зажмурилась. Ведь нож в руках – острый нож, долго ли упасть и напороться на него?! – Осторожнее! – Когда она открыла глаза, Мард был уже далеко: входил во двор. Она смотрела, как он тщательно закрывает за собой калитку, вплотную к ней подвигает доску, полощенную у ворот, чтобы поросята не пролазили, и неожиданно поверила, что он действительно не слышал ее. Вечером она попыталась сказать Марду об этом.

– Зайчик, ты меня не слышал из-за ветра, он дул мне в лицо и унес голос в другую сторону.

В ответ сын фыркнул и побежал к деду, который за домом рубил дрова. А Гушка сказала Заире:

– Что ты ему сказки рассказываешь? Он этого не любит.

Должно быть и сейчас Мард затаился где-нибудь в укромном месте и не отзывается. Назло не отзывается... Почему только Заира поверила тогда, что он ее не слышал? Нарочно не отзывается, паршивый мальчишка... Но сегодня такой жаркий день... И змея могла выползти на тропинку, а он босиком...

– Мард! Где ты, Мард?! Заира бегом кинулась к лесу.

– Эй, эй! – отозвался отец. – Слышишь, Заира, мальчик со мной.

Добежав до опушки леса, Заира прислонилась к молодой шаткой ольхе.

– Скажи ему, пусть на глаза не попадается, уши надеру! – крикнула, глотая слезы.

Из-за глубины леса торопливо вышел отец, потный, сутулый, со слипшимися волосами. Он треважно оглядел дочь, улыбнулся.

– Знает парень, где работаю, вот и прибежал помогать.

– Мог бы сказать, а то бросил чайник на полпути...

– Он ненадолго, – примирительно сказал отец. – Думал, наверно, обернуться, пока вы его хватитесь. Да и я уже собрался передохнуть, пошли.

Она замешкалась.

– Велел ему прутик выбрать, чтобы козлят загонять, выберет и придет...

– И долго мне его ждать?

– Подожди, Заира, – тихо и серьезно сказал отец. – Сама знаешь, не краткий путь к тебе ему выпал, но придет, только не торопи, и сама навстречу не беги, надорвешься ведь. Долгий путь терпением преодолевают.

– Обедать пора, – стараясь взять себя в руки, сказала Заира.

– Так идем, мальчонка нагонит, ноги у него быстрые...

Она молча пошла рядом с отцом и ни разу не обернулась. Все равно знала: сын издали следует за ними, похлопывая по босым ногам тоненьким прутиком и глаз не сводит со спины деда. И все равно, конечно, видит Заиру.