Текст книги "Отцы Ели Кислый Виноград. Первый лабиринт"

Автор книги: Фаня Шифман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)

Вот мы и будем в нашей студии вместе их осваивать! Интересно, правда?!» Гилад улыбнулся: «Я надеюсь, что ребятам, которые придут к нам в студию, будет очень интересно».

Оба артиста застенчиво улыбнулись, потом огляделись кругом, явно выискивая кого-то глазами в толпе завороженных мужчин, парней и мальчишек. Наконец, Гилад подался вперёд и громко сказал: «А теперь мы просим подойти к нам родителей мальчиков-близнецов, которые так красиво подпевали нам. Мы ждём вас перед сценой, напротив главного микрофона».

Кто-то сзади подтолкнул Бенци, он покраснел от смущения, осторожно оглядываясь по сторонам. Ноам, покраснев, удивлённо посматривал то на отца, то на братьев.

Прожектора, освещавшие Малую Ракушку, погасли, осталось обычное вечернее освещение Парка. Публика начала потихоньку расходиться. Бенци оглянулся, но не увидел на обычных местах, где он их оставил, ни жены, ни дочерей. Он растерянно глянул на сыновей: «Наверно, мама и девочки уже пошли в «Шоко-Мамтоко». – «Да, они собирались… – подсказал ему старший сын Ноам. – И мне показалось, что ушли как раз до того, как Ронен начал говорить. Шофар они точно послушали… Наверно, Шилат устала, а мама решила, что речь Ронена не столь интересна, как его исполнение. Если бы она знала!..» – «Пап! Пошли и мы туда! А-а!» – заныли близнецы. Но Бенци, махнув им рукой, направился к сцене: «Погодите! Стойте тут… я сейчас!»

* * *

Гилад с улыбкой протянул Бенци обе руки: «Невозможно ошибиться – вы отец близнецов? Адони… простите?» – «Дорон, Бенци Дорон…» – улыбнулся Бенци и ответил на рукопожатие. Заговорил Ронен: «Адон Дорон, мы сейчас слышали, как пели ваши сыновья-близнецы. У вас очень талантливые мальчики, и грех не развить их талант! – он застенчиво улыбался, но тон разговора был серьёзен: – У вас вообще-то в семье кто-нибудь поёт, или играет?» – «Мы начали в этом году учить наших мальчиков играть на гитаре, ведь им уже 10 с половиной. Шмулик, кроме того, хочет учиться игре на флейте. Хотя они, вроде, маловаты для этого…» Бенци назвал имя учителя, который начал обучать мальчиков. Ронен просиял: «Да ведь это известный педагог, мы его пригласили в студию! Обучение мальчиков в студии вам обойдётся гораздо дешевле…» – «Вообще-то, у жены отец – раввин и кантор… – заметил Бенци. – Вот у кого голос! Может, слышали? – рав Давид Ханани, они с женой, рабанит Ривкой, уже больше 6 лет живут в Неве-Меирии. Там же и их два сына с семьями…» Гилад и Ронен восхищённо воскликнули хором: «Конечно! Кто же не знает рава Ханани! И его сыновей тоже!» – «Собственно, он и увлёк внуков музыкой, чтобы меньше шалили на пару… Такие шалуны были – спасу не было от их проделок! – Бенци ласково улыбнулся, потом прибавил: – Как уж ему это удалось, Б-г ведает… У нас в семье все любят музыку… А вообще-то я программист, жена – дипломированная медсестра…» – «Внуки рава Давида! – Гилад не сводил глаз с Бенци, и его лицо осеняла добрая улыбка. – Да мы сочли бы за честь учить внуков рава Давида! Надеюсь, вы согласитесь отдать их в нашу студию? У нас они шалить не будут, просто будет некогда!» Помолчав, Гилад заговорил на не менее важную тему: «Мы сейчас ищем спонсоров, которые согласятся субсидировать наш проект. Ведь мы-то знаем, что в многодетных еврейских семьях талантливых детей немножко больше, чем денег на их обучение.

Значит, необходимы спонсоры! Может, найдутся в Америке, в Европе, или в Австралии».

Бенци и артисты обменялись телефонами, он кликнул сыновей, и они направились в сторону кондитерской «Шоко-мамтоко». Ронен окликнул удаляющегося Бенци: «Только не злоупотребляйте мороженым и холодным питьём!» – «Берегите голоса ваших мальчиков! – проговорил и Гилад. – Вы себе представить не можете, какое это сокровище – их голоса!»

* * *

Бенци, нежно приобняв за плечи Шмулика и Рувика, медленно шагал по аллее. Вдруг он услышал за спиной знакомый мягко рокочущий басок, говоривший на иврите с английским акцентом: «Ну, как, Максим, доволен, что я тебя вытащил на этот концерт? А то всё барды да барды!» Ему отвечал высокий мягкий голос с сильным русским акцентом: «Ну, моя любовь к бардам не исключает любви к другой хорошей музыке. Тем более к такой потрясающей! Спасибо тебе, Ирми, большое спасибо!

Разве мог я когда-нибудь представить, что попаду на такой прекрасный концерт? И что весь зал будет в нём участвовать?» Бенци замедлил шаги: он, не оборачиваясь, угадал, кому принадлежит знакомый басок, мягко и восторженно рокочущий: «А как тебе шофар? Сила, а? Я почему-то не представлял, что на нём можно исполнять мелодии, пусть и простенькие, что его возможности это позволяют. А ведь сам, будучи мальчишкой, ещё в Лос-Анджелесе, трубил в шофар. Но играть?..» – «А мне показалось, что он просто вёл что-то вроде аккомпанемента…» – «Держу пари, он что-то туда встроил. Тогда это не совсем шофар… С одной стороны, акустика позволяет, но для извлечения мелодий, даже таких простеньких, нужно, наверно, нечто вроде мундштука. Или есть какие-то другие технические приёмы… Интересно этот шофар в руках подержать, со всех сторон его осмотреть…» «Так и есть – это Ирмиягу Неэман!» – подумал Бенци, продолжая прислушиваться к разговору.

«В любом случае интересно получилось! Артисты просто молодцы! А как тебе мальчишечки, которые подпевали? Мне даже стыдно было на их фоне свой голос подавать… Какие голоса! Талантливые, чертенята!» – «Да это же близнецы Дорон, я с их папой Бенци вместе работаю в «Лулиании». Недавно, правда, всего месяц. Он же и помог мне туда устроиться после армии. А что до его близнецов, то… Если им голоса не испортить, могут вырасти отменными артистами!..» – «Вот только где их учить…» – «Ты что, не слышал, что они говорили? Если им и вправду удастся открыть студию… А знаешь, я бы сам с удовольствием занялся исследованием древних инструментов! Вот только с какого краю начать!» Бенци медленно обернулся и, действительно увидел своего самого молодого коллегу Ирмиягу Неэмана, парня 22 лет, который недавно демобилизовался из армии и которого он устроил на работу в «Лулианию», к себе в группу; его стол стоял напротив стола Бенци. Он знал, что Ирми семнадцатилетним парнишкой приехал в Арцену, поселился в Меирии, окончил школу, потом отслужил в армии. Когда он вернулся из армии, Бенци с ним познакомился и взял шефство над одиноким парнем, родные которого вот уже несколько лет собирались перебраться сюда из Лос-Анджелеса, но что-то их удерживало в Штатах.

С Ирмиягу рядом шёл, сияя восторженной улыбкой, как видно, ещё не погасшей после концерта, щуплый, бледный блондин. У него было приятное застенчивое лицо, на голове – чёрная вязаная кипа. Рядом с мощным Ирми он казался просто маленьким и выглядел гораздо моложе. Ирми, высокий и спортивный, как многие выходцы из Америки, с лохматой светло-пепельной гривой, увенчанной чёрной вязаной кипой, с такой же, как грива, лохматой бородой и яркими синими глазами, улыбнулся Бенци и поздоровался, потом поведал: «А мы тут с товарищем как раз концерт обсуждаем.

Ваши близнецы, Бенци, здорово поют! О Гиладе и Ронене мы уже наговорились. А о ваших мальчиках стоит поговорить особо!..» – «Спасибо, – засмеялся Бенци. – Я уж столько хороших слов о моих шалунах услышал за вечер… Как бы нос не задрали мальцы!» Ирми спохватился и быстро заговорил: «Да, я забыл вас представить друг другу: это мой шеф Бенцион Дорон, а это – мой новый сосед по квартире и друг, Максим Лев. Он из России, из Петербурга. Ему 21 год, недавно он вернулся к вере отцов. Сейчас учится со мной в йешиве (знаете, в той, которую посещают по утрам до работы) – там, собственно, мы и познакомились, – и в колледже по вечерам изучает компьютеры».

Ирми помялся, потом спросил: «Кстати, Бенци, а что, если поговорить с нашими боссами, может, можно его пристроить у нас на неполную ставку? Хотя бы лаборантом, а?» – «Я не обещаю, но… постараюсь. Как раз я слышал, что Мезимотес хочет расширять «Лулианию», может, будут набирать людей… Посмотрим.

Мне в принципе человек нужен, – с этими словами Бенци повернулся к Максиму, подал ему руку, которую тот робко пожал. – А что, у вас в России, в Петербурге не бывало таких концертов?» – спросил он Максима, на что тот, робко заикаясь, старательно подбирая слова, и отчаянно краснея, отвечал: «Ну, в последние годы всё было. Инструментальные и прочие ансамбли. Вот чего у нас не было – так это шофаристов. Это для меня новость!..» – «Для нас это тоже новость. Мы были готовы к тому, что ребята что-то интересное преподнесут, но не ожидали, что это будет так здорово! Но я не думаю, что Ронен чем-то, вроде мундштука, снабдил шофар, ну, вроде такого мундштука… Есть много всевозможных техник игры на духовых».

Максим понял, что новый знакомый слышал их с Ирми разговор, и робко улыбнулся.

К Бенци начали ластиться с обеих сторон оба близнеца: «Папа, нам очень понравилось! – заговорил Рувик: – Правда, здорово?» Бенци ласково сжимая плечи обоих, с восторженной улыбкой отвечал: «Здорово – не то слово! Кстати, познакомьтесь: это – мой коллега Ирмиягу, а это – Максим, его друг. А это мои близнецы – Шмуэль и Реувен». Мальчики смущённо кивнули и пробормотали свои имена.

Ирми хитро ухмыльнулся и, подмигнув сначала одному, потом другому, спросил: «М-да-а…

А как их различать?» – «У-у-у!!! Есть особые приметы, но мы их ни-ко-му не сообщаем. Сами угадайте!» – и Бенци улыбнулся, подмигнув Ирми, потом улыбнувшись смущённому Максиму.

Подошёл Ноам. Бенци указал на него Ирми и Максиму: «Вот это мой первенец, Ноам.

Он у нас, правда, не поёт и не играет, зато золотые ручки! Соберёт вам любой коркинет не хуже фабричного! Чинит скейтборды и велосипеды для всей улицы, даже пробует усовершенствовать их…» – «О, с таким рукастеньким парнишкой нам интересно и полезно сойтись покороче! Правда, Макси?» – неожиданно воодушевился Ирми. – «Он, конечно, не музыкант, но музыку любит и в ней толк понимает. А сейчас он ещё серьёзно осваивает компьютер. Ну, и… В общем, познакомьтесь!» – похлопал Бенци по плечу старшего сына и слегка подтолкнул к двум приятелям.

Вышли на живописную развилку, где в усыпанных крупными цветами зарослях скрывалась любимая молодёжью кондитерская «Шоко-Мамтоко». «А вы куда сейчас, ребята? Мы с мальчиками – в «Шоко-Мамтоко». Как я понимаю, жена и дочки уже там.

А может, пойдём с нами? Познакомитесь с моими девочками, а?» – предложил Бенци обоим парням. Они смущённо кивнули, и Ирми пробормотал: «О-кей… Спасибо…

Макс, пошли…» Максим и Ноам, оба почти одного роста (14-летний Ноам даже чуть повыше) несмотря на разницу в возрасте, сразу же проявили живой интерес друг к другу, и в кондитерскую вошли чуть впереди всей компании, беседуя о чём-то общем для них.

Разница в 7 лет нисколько им не мешала. После этого вечера трое: Ирми Неэман из Лос-Анджелеса, Максим Лев из Петербурга и Ноам Дорон, родившийся в Арцене, – стали большими друзьями.

* * *

Зайдя в «Шоко-мамтоко», они сразу увидели сидящих за одним из крайних столиков Нехаму и Ренану, уплетающих по второй порции горячего шоколада с взбитыми сливками. Прильнув к Нехаме, дремала маленькая Шилат, положив светло-русую кудрявую головку маме на колени.

Бенци подошёл к столу и предложил остальным присаживаться вокруг. Он шутливо вполголоса обратился к полненькой, круглолицей старшей дочери: «Ренана, я бы на твоём месте не злоупотреблял… А впрочем, смотри сама…» Ренана отвечала певуче, неожиданно низковатым девичьим голосом: «А мне Шилат отдала свою порцию, а сама уснула. Нехорошо же оставлять!» – «Нехорошо, – согласился отец, но добавил: – Смотри сама, полезно ли это тебе…» Ирми с улыбкой прислушивался к разговору между Бенци и его дочерью. Он перевёл глаза с улыбающегося лица Бенци на лицо девочки, обратив внимание на живую мимику этого лица, удивительно похожего на лицо отца и братьев-близнецов.

Особенно ему понравились круглые щёчки с симпатичными ямочками и задорная улыбка, такая же, как улыбка Бенци. А до чего красят девочку пышные медно-рыжие волосы, заплетённые в толстую косу, с небрежным кокетством перекинутую через плечо! Каре-зеленоватые, как две огромные виноградины, глаза так же ярко блестят, такие же выразительные и на людей действуют, наверно, так же, как взгляд чеширского льва, его шефа.

Ренана случайно подняла глаза и заметила, какими глазами смотрит на неё огромный синеглазый «американец», пришедший вместе с отцом к их столу. В течение всего вечера девочка то и дело незаметно кидала на него любопытные взоры, изредка смущённо поглядывая на отца и мать: видят ли, куда направлен взор их дочери?

* * *

Бенци перезнакомил всех со всеми, и компания весело расселась вокруг стола.

Сидели, уплетая заказанные сласти и обсуждая концерт. Бенци рассказал Нехаме о намерении артистов открыть музыкальную студию и о предложении, сделанном ему лично артистами. Нехама радостно кивала и любовно поглядывала на своих близнецов:

«А папа-то как обрадуется!» Вспомнив совет Гилада и Ронена, Бенци строго, но с затаённой улыбкой, обернулся к близнецам: «А вам, мальчики, я закажу, что вы хотите, – кроме мороженого и холодного питья! Если, конечно, вы готовы ради пения и музыки пойти на такую жертву…» – «Готовы, пап, готовы!» – «А я вообще не хочу мороженого!» – заявил Рувик. – «Вот и молодец!» – улыбнулся Бенци, а Ренана за спинами родителей показала братишке язык.

Какое-то время над столом витали тихие разговоры. Ноам и Максим о чём-то переговаривались друг с другом, перебрасываясь техническими терминами, Ирми то и дело вставлял свои замечания. Ренана украдкой поглядывала на Ирми, а он усиленно делал вид, что смотрит куда-то в другую сторону, но взгляд скользил как бы по касательной сферы, в которой перемещались взгляды блестящих глаз девочки.

Вдруг Нехама предложила: «А что если мы пригласим ребят – кивком указав на Ирми и Максима, – к нам на ближайший шабат? Если им у нас понравится, станут нашими постоянными гостями…» Бенци радостно поддержал: «Отличная идея, дорогая!

Давайте, приходите!» Ноам повернулся к Максиму, а затем немного скованно – к Ирми: «Так я тебя… э-э-э… вас обоих… буду ждать. Непременно приходите.

Идёт? Запиши, Макси, мой телефон, а мне свой дай. Созвонимся…» Ирми растроганно благодарил старших Доронов: «Спасибо, адони, спасибо геверет Дорон, спасибо, Ноам. Напитки мы с Макси принесём, только скажите, какие у вас предпочитают…» Ренана просияла и благодарно посмотрела на отца, потом украдкой перевела глаза на Ирми.

* * *

Тут Бенци увидел своего соседа из дома напротив, Зяму Ликуктуса, который не так давно поступил на работу во вновь созданный отдел электронной акустики «Лулиании».

Зяма пришёл один. Бенци знал, что в его семье так было принято: жена в основном сидит дома с дочерьми, а он, «мужчина, тяжко трудящийся на благо семьи, зарабатывающий деньги», должен иметь возможность время от времени развеяться вдалеке от домашнего шума и суеты. Он как раз подходил к стойке, собираясь сделать заказ, и помахал рукой Бенци. Бенци окликнул его: «Сосед, привет!

Присоединяйся к нашей компании!» Зяма подошёл к их столику и сел между близнецами и Ноамом со своим кофе и пирожными: «А где вы были? На какой Лужайке?» Бенци недоумённо поднял брови: «Как на какой? На нашей, конечно!.. На «Цлилей Рина»…" – «А я – в «Цедефошрию» пошёл, – похвастался Зяма. – Потому-то моих и не взял, девочкам вовсе ни к чему бы пока что. Старшей, Керен, только исполнилось 14, средней Мерав – 12, а маленькая – вот как твоя малышка, ей 7-и ещё нет…» Ренана, отвернувшись, буркнула про себя, скривив губки: «Знаю я эту Мерав!.. мы её прозвали Мерива…» Бенци услышал и недовольно сверкнул глазами на дочь. Впрочем, Зяма ничего не заметил, он с аппетитом поглощал сдобную выпечку и разглагольствовал с набитым ртом: «Вот я и оставил жену с дочками дома. Меня-то уговорил мой новый шеф Тим Пительман». Бенци изумлённо уставился на Зяму: «Ты у Туми работаешь? Он же, кажется, не у нас…» – «У какого Туми? – удивлённо поднял Зяма брови. – Ты хотел сказать – у Тима Пительмана!» – «Ага… Я оговорился…» – «А что? Я давно с ним работаю, ещё в патентном бюро с ним начинал… – с важной небрежностью обронил Зяма и пояснил: – Очень приятный парень, мягкий, обходительный! А улыбка!..» – «Я думал, он работает в патентном бюро…» – «Бенци, у тебя устарелые сведения! – авторитетно заявил Зяма. – Тим раньше работал на какой-то акустической фирме у себя в кибуце, вот его опыт у нас и пригодился! Я даже не могу тебе рассказать, какие архиважные работы под его руководством мы делаем!» – «Ну-ну… Случайно я знаком и с… Тимми, и с его улыбкой. И сколько он тебе платит, улыбчивый ваш?» Зяма нахмурил свой невысокий лобик и наставительно произнёс: «Неприличные вопросы задаёшь, Бенци». – «Ладно… Прости… Не отвечай, если не хочешь. Но зачем ты туда пошёл, в эту… э-э-э… «Цедефошрию»?" Зяма удивлённо глянул на Бенци, как бы соображая, как лучше ответить: «Видишь ли… Шеф очень меня просил, говорил, что очень важно, чтобы там были и такие, как я… Ну, и… Ему важно, чтобы его сотрудники посещали «Цедефошрию». Это же наша группа Большую Ра… э-э-э… ладно… не будем от этом…» – «Ну, и как, много было таких, как ты? В кипе, в смысле?..» – невинным тоном осведомился Бенци. Зяма несколько замялся: «Если честно, то – нет… Из нашей группы я был один такой, и…» – «И как, понравилось?» – «Ой, не знаю… Бред какой-то, по-моему… Я поэтому раньше свалил. Но, может, я просто ничего не понимаю. Может, эта музыка…» – «Музыка???» – изумлённо спросил Бенци. – «Ну да – альтернативная музыка! Это устарелый термин, – махнул Зяма рукой и важно произнёс: – Сейчас это называется силонокулл!

Это новое течение, оно как раз вписывается в струю подобающей цветовой гаммы!

Понимаешь, что это значит?» Бенци удивлённо поднял брови, Ирми с Максимом пожали плечами и с усмешкой переглянулись, но Зяма ничего этого не замечал, или не хотел замечать.

Он с важностью продолжал, чуть не захлёбываясь от возбуждения: «Ты бы видел, как на неё реагировали молодые элитарии из Далета и Алеф-Цафона! Надо было видеть, как они себя вели! На мой непросвещённый взгляд, слишком разнузданно… Они это называют – раскованно!.. Но… я полагаю, мы просто чего-то не понимаем… Может, это новый раскованный стиль поведения второго-третьего поколения свободных от всяческих галутных комплексов людей!.. Надо бы постараться понять эту молодёжь, приблизиться бы к ним!..» – «А может, лучше постараться их приблизить к нам?» Зяма повысил голос и продолжал возбуждённо частить: «Но они же не хотят!.. Кто-то ведь должен бы положить начало шагам навстречу… Вот я и решил… И Тим – тут он резко понизил голос: – очень просил… Он как-то обмолвился, что ему было бы неприятно, если бы его сотрудники, игнорируя «Цедефошрию», ходили в «Цлилей Рина», которую ругает геверет Офелия! Он прав! Мы создали «Цедефошрию», значит, нам уж никак не подобало бы её игнорировать…» Бенци покачал головой, тихо поясняя Ирми и Максиму: «Цедефошрия» – это Ракушка счастья, то есть по определению что-то ограниченное и… некошерное… – затем повернулся к Зяме: «Ладно, Ликуктус! Кушай, давай!.. Тут вкусно готовят! Правда, Ренана?» – он обернулся к дочери и чуть заметно подмигнул друзьям.

* * *

У входа в Парк на скамейке сидела Рути, а рядом с нею, положив ей голову на колени, сладко спала Ширли.

Подошли Моти и близнецы. Рути вопросительно глянула на мужа, и он ответил на её немой вопрос, устало проговорив: «Слава Б-гу! Эта вакханалия для нас, – подчеркнув эти слова: – закончилась! А там действо ещё продолжается… Уф-ф-ф!..

Еле увёл наших сыновей оттуда…» – «А что это было?» На это ей ответил Галь, по её мнению, чересчур возбуждённым тоном: «Мам, раз уж daddy не понял…» Тут Моти резко оборвал мальчика: «Я тебе уже сказал, чтобы ты не называл меня так! Мы сейчас не в Австралии!» Смутно он догадывался, что ему неприятно, что сын так его называет только потому, что так говорит Тим, но не хотел заострять на этом своё внимание. Галь виновато потупился: «Ну, прости, не буду… – и снова возбуждённо заговорил: – Ты себе не представляешь, мама, что это за сила! Ты понимаешь? Эта музыка выше мелодий, ритма и прочей ерунды! Полнейшая безграничность и бесконечность!» Рути осведомилась холодновато-удивлённым тоном:

«То есть как? – музыка выше мелодий, ритма и прочей, как ты называешь, ерунды?» – «А вот так!!! Мелодия ограничивает восприятие. А ритм – это вообще оковы! Ты почитай, что пишет об этом Офелия! А силонокулл – наоборот: безгранично расширяет восприятие! В этой музыке всё: и космическая мощь, и бесконечность пространства, в котором всё едино, все имеет смысл – и одновременно не имеет его!» Тут уж Моти решился перебить сына: «Вот именно: не имеет никакого смысла то штукарство, что эти странные типы нам сейчас выдали. Представь себе, Рути: один… по имени Куку… понимаешь?.. э-э-э… Бакбукини… всё время со страшной силой бьёт бутылки! Много-много бутылок!.. – рассказывая об этом, он устало плюхнулся на скамейку рядом со спящей Ширли, – …а другой, которого нам представили – сахиб Ад-Малек… играет на электронном гибриде электропилы с электродрелью – и звук соответствующий. Это у них называется музыка? А наша жутко гениальная Офелия Тишкер им поёт гимны и оды слагает! У неё это оч-ч-чень складно выходит, куда как доступнее, нежели объекты её описаний… Ну, естественно, Тим… э-э-э… за нею повторяет, а наши умные сыновья – за Тимом…» Рути вполголоса прошелестела: «Ад-Малек… – странное имя… Неудивительно, что Туми повторяет за Офелией Тишкер все её… Не знаю, как назвать поприличнее… Только бы наши сыновья не повторяли…» Моти укоризненно и с горечью покачал головой: «То-то и беда, что повторяют!..» Но мальчики не слышали беседы родителей, они наперебой упивались воспоминаниями о концерте.

Моти, вставая со скамейки, чётко и резко проговорил: «В общем, мальчики, как вы хотите, но в ближайшее время я вам не советую посещать «Цедефошрию», особенно такие концерты. Вот подрастёте – и на здоровье… А пока… Моей же ноги на этих концертах не будет! Когда у меня есть время для музыки, я хочу получить удовольствие, но не удар по мозгам и нервам!.. Между прочим, – он повернул голову к жене: – этот жуткий силонофон, из которого непонятно, как он звуки извлекает… в общем, он берёт вовсе не повышенной громкостью, а… не знаю даже, как сказать… Я попытался проанализировать: громкость как раз там не такая уж сумасшедшая, он звучит… как бы это поточнее выразить… негромко, как бы обволакивающе, вкрадчиво… даже не влезает в тебя, а – проскальзывает в самое нутро, как червем каким-то, ужом…» – «Не волнуйся, если у него появятся подражатели, они постараются достичь нужного им эффекта именно громкостью…» – тихо и опасливо заметила Рути. – «Да, подражатели – это почти всегда карикатура на оригинал…» Рути погладила спящую Ширли и ласково прошелестела: «Доченька, папа с мальчиками пришли, мы домой едем!» Девочка, вздрогнув, подняла голову, сонно щурясь.

«Ну, а у вас как было?» – наконец, спросил Моти. – «Как всегда, хорошо и приятно…

Ширли потанцевала с ровесниками, а я посидела, поглазела на весёлых, радостных детей, послушала очень приятные мелодии песен, потом мы пошли в «Шоко-Мамтоко».

Ну, как и собирались. Никаких неожиданностей… Ах, да… В кондитерской, когда мы уже доедали, и Ширли устало ковыряла ложкой в бокале, к нам за столик подсели Нехама и две её дочки – одна постарше Ширли, крупная, полненькая такая… другая маленькая, 5 или 6 лет. Я почему-то думала, что у них первенец сын…» – «Ну, да, он старше наших мальчиков. А как Нехама?.. А где Бенци и остальное потомство?» – «Нехама сказала, что Бенци и мальчики ещё в «Цлилей Рина», а её девочки затащили сюда, особенно малышка тянула, захотелось шоколад со взбитыми сливками, боялась, что кончится или кафе закроют… Нехама всё такая же худенькая и стройная…

Пятерых родила…» – и Рути, которая с молодости очень переживала из-за своей полноты, вздохнула. Помолчав, она снова заговорила: «Вот ей бы брюки очень подошли, а она… – и вдруг оживилась: – И знаешь, на них, на троих, и на малышке тоже, сарафаны-джинс с прекрасной вышивкой. Я только успела подумать, какие дорогие вещи они носят, и даже малышке покупают дорогое. А Нехама, словно мои мысли угадала, тут же поведала мне: и сшила, и вышила эти сарафаны старшая девочка. Её свекровь, – известная в Меирии мастерица… А я и не знала, что знаменитая геверет Шошана – мама Бенци! Мне-то в молодости дорого было у неё одеваться, я её и не видела ни разу… на их свадьбе – впервые. Вот она и научила внучку всему, что умеет сама. Девочка и шьёт, и вышивает для себя, мамы и сестры, вяжет отцу, братьям. А как она похожа на Бенци! Ты бы видел! Такие же огромные сверкающие глазищи, только без очков, и волосы почти такие же, только в пышную косу заплетённые, а не лохматой гривой. У меня, помнишь, была такая же коса, только светло-русая. Если бы не полненькая и не эта рыжая коса, то… настоящая юная ведьмочка. Правда, добрая ведьмочка. Слишком бойкая девчонка, не чета нашей нежной и тихой Ширли. Нехама говорит: эта девчонка прирождённый командир, братьями, особенно близнецами, которые на полтора года младше неё, командует так, что родителям то и дело приходится её одёргивать. Даже были случаи, что давала им тумаков, а те боялись её больше, чем отца. Я так поняла, что Нехама не очень довольна такой не девчоночьей активностью своей дочери.

Представляешь, Ширли даже не захотела с нею знакомиться!.. Наверно, застеснялась, или от усталости. А маленькая – ну, просто копия Нехамы, только что светленькая, как бабушка Ривка. Красивая девочка…» Моти ласково прикоснулся к руке жены: «Ну, пошли к машине…» Спустя несколько минут, когда машина, тихо шурша шинами по запылённому асфальту, неслась по проспекту, Моти услышал, как Галь пробормотал сонным голосом: «Папа, а ты знаешь, Ад-Малек играл самую гигантскую и самую красивую ракушку, бурей выброшенную на берег, вот что он играл. Поэтому всем и понравилось…» Гай откликнулся таким же сонным голосом: «Ракушка – это самое красивое в мире!»

* * *

Рассказ Рути о встрече с Нехамой и о младшей дочери Бенци вызвал новую волну воспоминаний. На память пришло, как 6 лет назад на полуденной, раскалённой от летнего зноя шумной улице Эрании он случайно встретился с Бенци.

Моти захлопнул дверь своей новенькой «Субару», привычно проверил, хорошо ли закрыты остальные двери, и направился вдоль по шумной улице. И вдруг увидел своего старого армейского приятеля Бенци, который нёсся навстречу, поглощённый своими мыслями. Его медно-рыжая грива, прикрытая кипой, полыхала огненной короной под яркими солнечными лучами. На его добродушном лице, всё так же напоминающем лик улыбающегося льва, лежала печать усталости и забот.

Моти воскликнул удивлённо и радостно: «Шалом, Бенци!» – ему и впрямь было приятно видеть старого друга, да ещё и после стольких лет, что они не общались.

Тот остановился, вгляделся через очки, – что это за знакомый голос его окликнул по имени? – и они заулыбались друг другу, бросились навстречу, принялись с силой хлопать друг друга по спине, радостно смеясь… Разговорились.

Оказалось, Бенци работает в какой-то крохотной фирме, создаёт какие-то маленькие программы, неинтересно, да и денег негусто… У них с Нехамой совсем недавно родился 5-й ребёнок, дочурка Шилат, и зарплаты явно не хватает, чтобы содержать семью с пятью детьми. Моти спросил заинтересованно: «Так кто у тебя? Я знаю только о первенце…» – «Ну, через 2 с половиной года после Ноама родилась Ренана, потом через год и несколько месяцев – мальчишки-близнецы, Шмуэль и Реувен, а теперь вот – ещё доченька!..» Моти широко улыбнувшись, удивлённо поднял брови: «Как, и у тебя тоже близнецы?» – «То есть как это – у меня тоже?» – «Ну, как же, и у нас с Рути близнецы, наши первенцы. Есть ещё дочка!..» – «А, ну да, ну да… Я и забыл… Наши Шмулик и Рувик, они у нас третьи…» Бенци заулыбался, и его лицо осветилось такой добродушной и открытой улыбкой, как в те давние дни их тесной дружбы, что у Моти потеплело на душе.

Моти вгляделся в утомлённое лицо своего армейского приятеля и вдруг решился: «Смотри, я работаю в «Лулиании». Сейчас наша фирма активно развивается, и у неё отличные перспективы. Недавно мне дали отдел, назначили главным специалистом. Ты бы не хотел ко мне перейти? Интересную работу и хорошую зарплату гарантирую! Кстати, с нами и Туми Пительман начал сотрудничать. Надеюсь, помнишь? Правда, сейчас он не Туми, а Тим…» – «Как же, как же! – иронически скривился Бенци. – Так тянулся к нам с тобой, когда вместе были в учебке, когда мы ему были нужны! Моя кипа тогда его нисколько не смущала. Зато наверх он пробился быстрее и ловчее нас. А как появился после офицерских курсов, так и оказалось: такой наш Туми борец с религиозным засильем! Мы с Нехамой для него вообще – люди второго сорта… Так он всё-таки поменял имя, которое ему шутник Лулу присвоил? Почему к исконному не вернулся? Почему не Томер, а Тим?» – «Я спросил, он дал понять, что мой вопрос не по делу…» – «В этом он весь!» Моти примирительно возразил: «Ну-ну-ну…

Уверен, Бенци, ты преувеличиваешь!.. В принципе он парень неплохой, просто неудачник. А ведь по-своему очень талантлив!..» – «А чего это он неудачник? В личном плане? Ну, так это судьба!.. И потом… Я не думаю, что он совсем уж один…

Зато карьеру он себе сделал лучше всех! В этом он действительно талант!.. Не мне чета, это уж точно!» – «Ладно, я не о Тиме хотел. Хотя мы с ним сотрудничаем…

Слушай – ведь ты специалист по финансовым программам, не так ли?» Бенци усмехнулся: «Смотри ты, помнишь! Ты знаешь, я должен подумать, с Нехамой посоветоваться… В принципе дело хорошее…» Моти сказал деловитым тоном: «Вот тебе мой телефон. Позвони, как решишь. Но не тяни, сейчас есть вакансия. «Лулиания» – фирма растущая, работа у нас интересная!

А потом… поди знай… Ну, и деньги тебе нужны уже сейчас!» – «Спасибо, Моти, – благодарно заулыбался Бенци. – Созвонимся!.. Ну, я побежал. Рути привет!» – «Спасибо, привет Нехаме, если она ещё не забыла меня…» Бенци насмешливо заулыбался, хлопнул Моти по плечу и, махнув ему рукой, скрылся в толпе.

* * *

Моти с самого начала совместной работы понял, что в лице Бенци Дорона он приобрёл прекрасного, инициативного, трудолюбивого и скромного, аккуратного, наконец, просто очень способного коллегу. Все программы, разработанные Бенци, отличались оригинальностью, яркостью и особой изюминкой. А ведь, казалось бы, что такого особо оригинального можно выжать из финансового блока! А вот ведь Бенци мог! Его программы неизменно сверкали самыми яркими гранями его незаурядной личности. Моти знал, что программы Бенци – его оригинальное творчество, а не вариации, пусть и очень талантливые, чьих-то программ.