Текст книги "Сватовство майора"

Автор книги: Фаина Раевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Отец Олеси, обрусевший поляк из Кракова Ладислав Бжезински, появился в их селе после окончания университета. Его как молодого специалиста приняли на работу в качестве агронома. Как-то в клубе он познакомился с молоденькой девушкой, ученицей восьмого класса местной школы. Маня – так звали девочку – была хоть и молодая, да бойкая. Она в два счета окрутила парня, и по осени, как водится, сыграли свадьбу. Маня наотрез отказалась брать фамилию мужа. «Не желаю быть Бжезинской! – твердила она. – Это ты у меня шляхтич, а я как была Кравченко, так и останусь!» Так и вышло, что у новорожденной девочки была фамилия матери. Ладислав обожал дочурку. Он вставал к ней по ночам, менял пеленки, гулял и, если б такое было возможно, кормил бы грудью. Целый год молодая семья жила счастливо, пока… Пока не появился в селе разбитной парень, бывший уголовник Василь Ковтун. Василь разгуливал по улице с папиросой в углу рта, в неизменной кепке и с закатанными рукавами. Разгуливал, демонстрируя всему миру сделанную на зоне шикарную наколку – церковные купола с крестом на маковке. Маня стала все чаще задерживаться на ферме. Односельчане поговаривали, что она «спелась с уголовничком», но Ладислав не верил в досужие разговоры. Все свободное время он посвящал Олесе. Однако жена являлась домой поздно, и от нее все чаще попахивало спиртным. Она тотчас же заваливалась на кровать и похотливо улыбалась. Прежней близости между супругами уже давно не было.

Каково же было удивление Ладислава, когда жена заявила о своей беременности. Все стало на свои места. Он понял причину поздних возвращений жены, блудливую улыбку на ее губах и какую-то томную усталость. Однако Ладислав понимал, что бросить жену – а тем более любимую дочурку – не в силах. Стиснув зубы, он продолжал ухаживать за Олесей и старался закрывать глаза на похождения жены. Вскоре Маня родила близнецов, Мишку и Гришку. Как и положено, Ладислав забрал жену из поселковой больницы. Пока они шли домой, встреченные односельчане поздравляли родителей с прибавлением в семействе, а сами прятали ухмылки. Дома Ладислав заявил жене, что за чужими детьми ходить не собирается. Маня хрипло рассмеялась и ответила, что у них в семействе баба – это он, а раз так, то ему и растить детишек, а уж чьи они – не его собачье дело. Сказав так, она куда-то ушла. Вскоре Василя, так и не признавшего близнецов, снова посадили, и Маня притихла на время. А потом началось то же самое, только на сей раз мужики менялись почти каждый день.

После долгих бессонных ночей Ладислав решился наконец на отчаянный поступок – ушел из дому. Гордость не позволила ему и дальше терпеть насмешки окружающих и презрение жены. Он ушел, не взяв из дома ничего, кроме запасного комплекта белья и фотографии Олеси. Оглушенная внезапно свалившимся на нее одиночеством, Маня взялась за ум, забросила все свои похождения и принялась в одиночку воспитывать детей. Про Ладислава она даже и не упоминала. Когда же Олеся задала вопрос о папе, Маня накричала на нее и заявила, что отец спился и умер. Что ж, объяснение вполне удовлетворило девочку, тем более что на селе таких случаев было несколько. Через какое-то время стали приходить письма из Москвы, но мать говорила детям, что это – от дальней родственницы, и прятала конверты в шифоньер.

Наверное, так бы и жила Олеся в глухом украинском селе, если б не появился Петро, новый супруг Мани. Терпеть его издевательства больше не было сил, и Олеся, прочитав письма отца, украла у матери деньги и отправилась в Москву. Помыкавшись с неделю в столице, она все-таки нашла отца. Ладислав теперь преподавал в сельскохозяйственной академии, защитил диссертацию, обзавелся новой семьей и жил в престижном районе Москвы. Увидев однажды на пороге своей квартиры Олесю, исхудавшую и уставшую, он заплакал от радости и жалости. Накормив, напоив и отмыв девушку, он усадил ее напротив и принялся расспрашивать о жизни в селе. Монотонным голосом, словно рассказывала не о себе, а о посторонней девочке, Олеся поведала свою историю. Ладислав пришел в ужас и заявил, что Олеся останется у него, что он устроит ее в лучшую школу, а потом, бог даст, и в институт. Уже лежа в постели, девушка плакала от счастья и благодарила судьбу. Впрочем, судьба оказалась не столь благосклонна, как сперва показалось наивной девочке. Новая супруга Ладислава категорически заявила, что не желает видеть его дочь у себя в доме, что это наносит моральную травму одиннадцатилетнему сыну. «Какую же травму?» – удивился Ладислав. «Твой сын с таких лет начинает общаться с проститутками! – воскликнула жена. – Представляешь, к чему это может привести?!» Однако отец Олеси был непреклонен и сказал, что девочка останется у них до тех пор, пока не окончит школу, а потом будет видно. Мадам Бжезинская поджала губы, но спорить не стала. «Ладно, – решила она, – я эту девку и так выживу!»

Отец действительно устроил Олесю в школу. Она с удовольствием училась и старалась как можно меньше находиться дома – слишком уж напряженная обстановка там была. Однажды вечером, когда Олеся возвращалась домой, она столкнулась возле подъезда с матерью. Та была пьяна и, завидев дочь, принялась кричать на весь двор о муже-прохиндее, который бросил ее с малолетними детьми на руках, и о дочери-проститутке, сбежавшей из дому. Мать наговорила таких гадостей и вылила столько грязи, что несчастная Олеся не знала, куда бежать, чтобы скрыться от противного материного голоса. На шум вышел Ладислав. Ему с трудом удалось утихомирить бывшую жену. Он дал ей денег, купил билет на поезд и лично проследил, чтобы она уехала. После этого случая все поняли, что оставаться в доме отца Олесе невозможно. Использовав свои связи, Ладислав выбил квартирку в доме гостиничного типа в ближнем Подмосковье, и Олеся переехала туда. Через некоторое время Ладислав погиб в автомобильной аварии. Девушка тайком, чтобы не дай бог не заметила мадам Бжезинская, приехала на похороны. Там она поняла, что осталась совершенно одна и теперь ей придется самой заботиться о себе. О продолжении учебы не могло быть и речи. Пришлось искать хоть какую-то работу. Олеся устроилась на почту, но доходы почтальона оказались таковы, что пришлось подрабатывать, торгуя своим телом. Однажды девчонки с почты рассказали о какой-то фирме, которая занимается устройством на работу за рубеж. Прекрасно понимая, о какой работе идет речь, Олеся все-таки решилась. В съемной квартире, где располагался офис фирмы, ее встретили приветливо, дали заполнить какие-то бланки, сняли ксерокопию с паспорта и велели прийти через месяц. Столь долгий срок работники «Феникса» объясняли тем, что для девушки необходимо выправить загранпаспорт и визу. За услуги они потребовали тысячу долларов – сумму совершенно невероятную для Олеси. Она долго думала, где ей достать такие деньги, и наконец решилась на преступление. Вечером она «сняла» богатого клиента, пошла с ним в ресторан, а оттуда – напрямик к нему домой. Там Олеся подсыпала в бокал с шампанским заранее припасенный клофелин и банально обворовала доверчивого дядю. Впрочем, она взяла только деньги – пятьсот долларов. Еще пятьсот у нее было отложено на «черный» день. Золото, бриллианты и прочие ценности брать не стала. На следующий день девушка отнесла тысячу долларов в «Феникс» и принялась терпеливо ждать. С почты Олеся уволилась, на улице почти не появлялась – боялась, что тот дядька случайно ее увидит и вместо Испании отправит в тюрьму. Некоторые постоянные клиенты навещали Олесю дома, приносили с собой продукты и давали кое-какие деньги. Провизию ей закупала соседка-пенсионерка.

– Ты запомнила кого-нибудь из фирмы? Кто с тобой работал? – спросила я, когда Олеся закончила свой рассказ.

– Да, запомнила, – кивнула девушка. – Наташа… Она такая красивая, что просто невозможно глаз отвести. Высокая, с каштановыми волосами. Она еще говорила, что мы с ней, возможно, встретимся в Испании. Я, говорит, замуж за испанца выхожу! Недавно подали заявление в загс.

Это уже кое-что! Если Наташа подавала заявление в нашем загсе, то через мою подружку можно узнать, кто эта красотка.

– А еще? – не унималась я.

– Ну… – Олеся задумалась. – Там еще одна женщина была. Она еще вздохнула и сказала, что, мол, везет тебе, Наташка! У нее-то, как я поняла, в семье не все в порядке.

– А как звали эту женщину, не помнишь? – Вопросы задавала только я, потому что стажер Дуська утирала слезы, обильно выступившие у нее во время грустного рассказа Олеси.

– Валя… Галя… Н-нет, не помню. – Олеся виновато посмотрела на меня.

– А как она выглядела, помнишь?

– Да, конечно. Полненькая такая, с короткой стрижкой, почти под мальчика. У нее волосы так интересно покрашены… Снизу будто бы темные, а сверху – светлые.

– А куда они твои деньги положили? – Дуська наконец справилась с эмоциями и задала разумный, на мой взгляд, вопрос.

– В шкафчик. В комнате стоял, рядом с ксероксом. Наташа туда же и ксерокопию моего паспорта убрала, когда я в первый раз к ним приходила.

К сожалению, больше ничего существенного Олеся нам сообщить не могла. Когда мы неторопливо шагали по тротуару, Дуська все время бросала на меня недоуменные взгляды. Потом наконец спросила:

– Жень, ты чего это такая молчаливая? Ведь как мы ушли от этой Олеси, ты еще ни слова не сказала! Ты нормально себя чувствуешь?

– Дусь, понимаешь, что получается… Во-первых, обе описанные женщины убиты – и Наташа, и эта Гадя-Валя. Во-вторых, никаких денег в шкафу не было! Ты улавливаешь? Ксерокопии имелись и еще какие-то бумаги, а денег – ку-ку! Но ведь, судя по всему, сумма там должна была лежать приличная!

– Ну и что? – Дуська из стажера опять превратилась в обыкновенную, туго соображающую девушку.

– А то! – Я подняла вверх указательный палец. – Это, Евдокия, значит, что мы можем выдвинуть аж целых три версии убийства!

– Да ну? Так много?! А какие?

Я снисходительно посмотрела на старшую сестру. Эх, к ее бы формам да мои мозги! Вовка давно бы уже перестал путаться под ногами!

– Первая версия – деньги! Кто-то знал, что в этом шкафчике хранятся доллары. Пришел, чтобы по-тихому их изъять, а тут народ… Ну, он их и убрал.

– Вот ирод, весь потолок изгадил! – воскликнула Евдокия.

– Не перебивай! – сказала я. – Теперь вторая версия. Наташа. В тот день, когда Олеся сдавала деньги, она подала заявление в загс. Мы можем выяснить, что это за Наташа и кто ее жених.

– Как? – Дуська округлила глаза.

– У меня в загсе одноклассница работает. А много ли в нашем городе женщин, которые собираются замуж в Испанию? То-то…

– А как это связано с убийством?

– Зависть, Дуся, это первое, а второе – ревность! Представь себе, что у Наташи был страстный поклонник. Узнав, что она решила выйти замуж за темпераментного мачо, он дико взревновал и решил: раз уж мне не достается, так пускай не достанется никому! Пришел и убил.

– Ой, страсти-то какие! – поежилась Дуська. – Тебе, Жень, надо любовные романы писать! Прямо Шекспир!

– Сейчас речь не об этом! – заявила я. Хотя, не скрою, мне было приятно. – Версия третья: Галя-Валя…

– А она здесь при чем?

– А ты подумай, – прищурилась я. – У нее нелады в семейной жизни и…

– И она всех убила! – просияла Дуся. – Из зависти и ревности!

Я с сочувствием посмотрела на сестру.

– Да, Дусь, Пери Мейсона из тебя не получится. – Немного помолчав, я с усмешкой добавила: – Ты права, дорогая. Сначала эта леди убила всех присутствовавших, а потом ее загрызла беспощадная совесть, и она несколько раз ткнула себя ножичком, да так, что лезвие сломалось!

Евдокия почесала в затылке.

– Да, Жень, нескладно получается.

– Это у тебя нескладно, а у меня все путем! – воскликнула я.

– Как так? Ты же сама говорила…

– Ой, Дусь, ты давно ела? – Я со вздохом опустилась на ближайшую скамейку.

– Утром, а что? – Дуська уселась рядом.

– Да так, ничего. – Я пожала плечами. – Ты, когда голодная, сильно напоминаешь моего Ромку – ни о чем, кроме еды, думать не можешь! Убить всех присутствовавших мог муж этой Вали-Гали. Ну решил мужик избавиться от надоевшей жены! Такое бывает сплошь и рядом! Пришел свести с нею счеты, а тут и коллеги под горячую руку подвернулись…

– Да-а… – протянула Евдокия, погладив себя по коленке. – Что дальше будем делать?

– В загс пойдем. – Я поднялась со скамейки.

Однако Евдокия осталась сидеть. Вместо того чтобы последовать за мной, она пунцово покраснела и вцепилась обеими руками в спинку скамьи. Такое поведение меня, признаться, насторожило. Я, конечно, помнила, что она довольно часто посещала это заведение, но чтобы загс вызывал паралич у женщины, пусть даже трижды замужней и разведенной…

– Ты чего, Евдокия? – Я ухватила сестренку за руку. – Пошли!

Дуська вырвалась и заявила:

– Не пойду! Никуда не пойду!

– Почему?!

– Примета плохая, – объяснила сестра и снова ухватилась за скамейку.

– Какая примета?! – закричала я. – Визит в загс – примета?! Это к дождю или, может, к землетрясению?!

– Жень, – чуть не плача, проговорила Дуся, – сходи одна, а? Ты же замужем, и тебе ничего не будет…

Я без сил рухнула рядом и пробормотала:

– Хорошо, только объясни мне, что это за примета такая…

Через некоторое время выяснилось следующее. Как вы помните, моя сестра трижды выходила замуж и столько же раз разводилась. Так вот. Когда Дуся переходила из разряда просто девушек в касту невест, она первым делом мчалась в загс узнавать, как учреждение работает, сколько надо платить государству за то, что она станет женой, и так далее… Будущий супруг приходил в контору по охмурению только дважды: первый раз – подавать заявление, второй – жениться. Затем следовало замужество, а потом – развод. Теперь же, после произошедшего этой ночью, Дуська снова посчитала себя невестой и твердо решила: нынешнее замужество будет последним. Поэтому без Вовки идти в загс она категорически отказывалась.

– Сама посуди, Жень, – говорила сестра, – мне уж на пенсию скоро, а я все незамужняя, да и деток, слава богу, пока нет. А тут Вовка подвернулся! Ну и что, что следователь?! У всех свои недостатки. Твой Ромка тоже гаишником раньше был, но ведь ты же его воспитала! А у меня, между прочим, педагогическое образование!

Это правда. Евдокия даже целых два года проработала воспитательницей в детском саду, так что Вовку перевоспитать сможет запросто.

– И потом, четвертый раз все-таки… – продолжала объяснять сестра. – Что люди обо мне подумают?

– Да уж, – давясь смехом, закивала я, – народ тебя не поймет! Ладно, Дуся, иди готовь жениху ужин. А я пойду дальше преступление расследовать.

Моя одноклассница Ленка Пономаренко, имея высшее университетское образование, трудилась в городском отделе загса в должности заместителя заведующей. Именно она почти год назад поженила нас с Алексеевым. Ленка с веселой улыбкой объявила нас мужем и женой, заставила поцеловаться и шлепнула штампы в паспорта. Потом с явным удовольствием выпила вместе с нами шампанского, еще раз поздравила, на этот раз не от имени всей Российской Федерации, а от себя лично, и пожелала Ромке побольше терпения. Что она имела в виду, я выяснить не успела – ее уже ожидали другие желающие охмуриться.

– О, Роджер! – радостно воскликнула Ленка, едва я переступила порог ее персонального кабинета.

Роджер – это моя школьная кличка.

Все просто: Зайцева – заяц – кролик – Роджер.

– Здорово! – продолжала радоваться Ленка. – Какими судьбами? Разводиться пришла? Так это мы запросто! Без суда, как говорится, и следствия. Не выдержал?

– Кто? – не поняла я.

– Супруг твой. Ромка, кажется?

– Чего не выдержал?

– Господи, да ты поглупела, – усмехнулась Пономаренко. – Характера твоего, чего ж еще?! Дети есть? А имущественные претензии?.. Предупреждаю, если есть – то это в суд. А там такая очередь! Но для тебя… – Ленка протянула руку к телефону. – Алло, Света? Привет, это Пономаренко из загса… Нормально… Да нет еще, все выбирает… Ладно, Свет, об этом потом. К тебе сейчас подруга моя придет… Ага… По разводу… Ты уж ее куда поближе вставь… Лады? Все, пока, привет семье!

Ленка положила трубку и уставилась на меня.

– Вот и все! – воскликнула она, точно фокусник, вытащивший из шляпы кролика. Впрочем, сравнение с кроликом мне не слишком нравится. – Сейчас пойдешь в городской суд, а там – прямиком к секретарю. Светка ее зовут. Скажешь, что от меня, и она устроит все в лучшем виде…

От бурной деятельности Ленки Пономаренко у меня закружилась голова. Зато теперь я знала: стоит мне только задумать разводиться с Алексеевым – Ленка со Светкой устроят это в лучшем виде.

– А пока ты не ушла, – продолжала Ленка, – давай кофейку попьем! Я помню, ты со сливками обожаешь! Сейчас все будет! – Она щелкнула кнопочкой на электрочайнике. – Ну, рассказывай!

Мне не хотелось разочаровывать подругу, затратившую столько энергии на мой развод, но пришлось…

– Лен, я, собственно, вот по какому вопросу…

– Так ты не разводишься, что ли? – удивилась подруга.

Я отрицательно покачала головой.

– А что ж ты молчала-то?! Я тут, понимаешь, всех на уши поставила… – Пономаренко снова ухватилась за телефон. – Алло, Света? Это опять я! Все отменяется!

Она передумала разводиться. Ну, может, в следующий раз, я не знаю…

Ленка положила трубку и заварила кофе. Налив в одну из чашек сливок, вопросительно посмотрела на меня:

– Ну, рассказывай…

– Лен… – Я сделала глоток кофе. – Лен, ты не помнишь, у вас примерно месяц назад не подавали заявление о браке испанец и наша девушка?

– А тебе зачем? – прищурилась одноклассница.

– Да понимаешь, если я ничего не путаю, этот самый испанец был любовником моей двоюродной сестры…

– Дуськи, что ли? – удивилась Ленка.

Я кивнула и продолжала врать:

– Она неожиданно обнаружила, что забеременела, вот… Испанец исчез, а Дуське донесли, что он якобы собирается жениться на другой… Дуська плачет, а я решила с ним разобраться по-нашему, по-русски…

– Понятно… – протянула Ленка. Что ей было понятно, я, честно говоря, не знаю, потому что из своего вранья я сама не поняла ничего. – Сейчас посмотрим…

Пономаренко включила компьютер, пощелкала клавишами и заявила:

– Вот! Я же помню! Значит, так: восьмого августа сего года гражданин Испании Антонио Мурильос и гражданка России Спицына Наталия Федоровна подали заявление на регистрацию брака. Бракосочетание должно было состояться восьмого сентября, но брачующиеся не явились… Все…

– Адрес, – простонала я.

– Чей? – Подруга деловито защелкала клавишами.

– Обоих!

– Так, вот они, записывай… Спицына Наталия Федоровна, Лермонтовский проспект, дом 18, квартира 66. Теперь гражданин Мурильос… Испания, город Валенсия…

– Стой-стой, ты хочешь сказать, что этот самый Антонио живет в Испании? – спросила я.

– Ну конечно, раз он испанец. Не в Китае же! – Ленка досадливо поморщилась.

– Следовательно, мне нужно ехать в Валенсию, чтобы разобраться с ним?

– Ты, конечно, можешь поехать хоть в Гвинею, только этот Мурильос там вряд ли появится! Вопросы еще есть? – Одноклассница пристально посмотрела мне в глаза.

– Да, есть, – с готовностью кивнула я. – Например, такой: товарищ Антонио должен же был где-то остановиться, чтобы встретиться со своей невестой?

– Да, должен был, – подтвердила Пономаренко.

– И где же?

– Что где?

– Мне нужно знать, – принялась объяснять я, – где остановился Антонио Мурильос…

– Откуда ж мне знать?! – Ленка всплеснула руками. – В заявлении указывается только постоянное место жительства! Он мог остановиться хоть в Хацепетовке, а заявление пришел подавать по месту жительства невесты! Вот у нее и спроси!

– Не могу, – пробурчала я.

– Почему? – удивилась Ленка.

– Ее убили.

– Не может быть! – воскликнула Пономаренко. – Так вот почему они браковаться не пришли… То есть я хотела сказать, брачеваться, в смысле расписываться. Ты думаешь, это Дуська ее убила?

– Почему Дуська? – обалдела я.

– Ну… ты же говорила, что она беременна от Мурильоса. Вот и приревновала…

Я представила Дуську в роли глупого мавра – и громко рассмеялась. Сестра, конечно, дама ревнивая, но чтобы убивать… В крайнем случае может огреть чем-нибудь тяжелым. Представив, какая жизнь ждет Вовку, я снова засмеялась.

– Ладно, Лен, спасибо. На нет, как говорится, и суда нет! Не ехать же в Испанию! Пойду я…

– Да-да, конечно, – закивала Пономаренко. – Ты, Жень, заходи, если что… – Она проводила меня до двери и с таинственным видом прошептала: – А Дуську уже посадили?

– Пока нет, – ответила я, едва удержавшись от смеха. – Но, наверное, скоро… Я тебе сообщу.

Попрощавшись, я вышла на улицу и расхохоталась. Надо же! Дуська из пострадавшей и потерпевшей превратилась в убийцу! Прохожие уже начали обращать на меня внимание. Я успокоилась и посмотрела на часы. Ого, полшестого… Завтра надо будет дойти до этой самой Наташи, благо адрес у меня есть. Поговорю с родителями, с соседями, глядишь, что и прояснится. А сейчас нора домой. Дуська, наверное, уже и ужин приготовила!

Я как в воду глядела. Едва мои ноги переступили порог, появился смущенный следователь.

– О, Евгения! Здорово! – преувеличенно бодро воскликнул он. – Где пропадаешь?

– В загсе, – отмахнулась я и прошла в комнату.

Гостиная, как высокопарно называли мы с Ромкой большую комнату, блестела чистотой. На журнальном столике стояла бутылка шампанского – причем открытая и уже наполовину пустая. Имелся и торт, тоже, кстати, объеденный. Посередине же возвышалась хрустальная ваза с шикарным букетом роз.

Окинув взглядом натюрморт, я мгновенно сообразила, в чем дело, и многозначительно ухмыльнулась.

– Вова, в следующий раз, когда будешь предложение девушке делать, замени стандартный набор Казановы на что-нибудь более оригинальное.

– Не понял! – опешил Вовка.

– Хотя бы вот такой вариант… Вместо шампанского – легкое вино, желательно красное. Торт замени на фрукты, только не на арбуз. Розы же – на белые хризантемы. А это, – я указала на стол, – чересчур банально. Хотя, не спорю, романтично. Кроме того, шампанское с тортом – слишком тяжело для желудка! Двигаться мешает…

– Где? – пролепетала Дуська.

– Везде! – отрезала я. – Теперь дальше…

– Подожди! – перебил следователь. – Кто тебе сказал, что я… что мы… Словом… ну…

Решительность Ульянова таяла, словно снег в апреле. Я с усмешкой посмотрела на следователя. Ишь, как разобрало болезного! Приятная перемена! А то все время: «Гражданка Зайцева! Как тебя Ромка терпит?! Да с твоим характером…» Собразив, что помощи от меня не дождаться, Вовка махнул рукой и вышел из комнаты. Я уселась на диван и, налив себе бокал шампанского, лукаво посмотрела на сестру.

– Понимаешь, Жень… – пробормотала Дуська.

– Значит, женится? – перебила я.

Сестра зарделась и кивнула.

– Слава богу! – Я широко перекрестилась. – Завтра же свечку поставлю. Самую дорогую! И когда сие знаменательное событие произойдет?

Дуська мечтательно закатила глаза.

– В понедельник заявление пойдем подавать. А там кольца покупать надо, платье…

– Почему не завтра? – удивилась я.

– Ну ты даешь! Завтра же суббота!

– Хм, а жених до понедельника не передумает? – осторожно поинтересовалась я.

– Не передумаю! – В комнату вошел Вовка.

– Вот и славно! Благословляю вас, дети мои, от своего имени, от имени всех родственников, а также от имени МВД, прокуратуры и Российской Федерации в целом! – Мы допили шампанское, и я спросила: – А поесть в этом доме что-нибудь найдется?

Евдокия умчалась на кухню, оставив нас с Вовкой наедине. Какое-то время он настороженно молчал, ожидая, видимо, подвохов и шуток с моей стороны. Не дождавшись, вздохнул и проникновенно произнес:

– Мы, Жень, вроде как родственники теперь. Так что хочешь ты этого или не хочешь, а дружить нам придется!

Я внимательно посмотрела на Вовку. Вроде бы ничего необычного в нем не наблюдалось – то же самое глуповатое выражение лица, легкая небритость, шрам через всю левую щеку… Даже в серых глазах не было недовольного выражения, к которому, признаться, я уже привыкла. Только где-то глубоко-глубоко сидели маленькие чертята и строили нахальные рожицы.

– Ну, что ж… давай, – согласилась я.

Мы скрепили устный договор крепким рукопожатием и родственным троекратным поцелуем. Вошла Евдокия. Зная о нашей давней «любви» друг к другу, она очень удивилась, заметив нежные лобызания. В руках у нее была тарелка настоящего украинского борща темно-бордового цвета с белым островком сметаны посередине. От тарелки исходил умопомрачительный запах, поэтому я, вспомнив, что давно уже ничего существенного не ела, оторвалась от Ульянова и уселась за стол.

– Приятного аппетита! – вежливо улыбнулся следователь.

– Угу… – Я склонилась над тарелкой.

Какое-то время все молчали. Первым заговорил Ульянов.

– Ну и как далеко продвинулось твое расследование? – словно невзначай обронил он.

Наконец-то! Все встало на свои места! Коварный Ульянов не оставил своих попыток влезть в мою работу. Он хотел выведать все секреты, быстренько ими воспользоваться, раскрыть убийство, отрапортовать начальству и получить от него устную благодарность! Возможно, что и фокус с женитьбой – заранее запланированный ловкий ход. Борщ моментально сделался невкусным – чересчур жирным и слишком острым, а сметана – и вовсе кислой. Однако выдержка мне не изменила. Я спокойно доела, очень вежливо поблагодарила сестру и, глядя прямо в глаза следователю, негромко спросила:

– А у тебя?

Ответить Вовка не успел – раздался телефонный звонок.

– Алло, – проговорила я в трубку.

– Евгения? Здравствуй, – раздался голос Макарова. – Это Андрей Павлович.

– Здравствуйте, я вас узнала.

– У тебя есть что-нибудь новое?

– Да так, кое-что… – Я скосила глаза на Вовку. Он напряженно прислушивался.

– Говорить можешь? – спросил сообразительный Макар.

– Н-не знаю… Не совсем, – пробормотала я, терзаясь угрызениями совести.

– Добро, – сказал Андрей Павлович. – Тогда слушай меня. Фирма «Феникс» занималась продажей девушек за рубеж. Официально они поставляли танцовщиц в ночные клубы, рестораны и кафе. А неофициально – сама понимаешь. Работали в основном по Европе, но были случаи, когда девчонок продавали и в Азию, и на Ближний Восток. Точное количество проданных девушек уточнить пока не удалось. Ребята сейчас выясняют…

– А дамы знали, чем им предстоит заниматься?

– Догадывались, но им обещали высокие заработки, а контракт – всего на год, – ответил Макаров. – Проверить не удалось, фирма существует всего полгода. Это пока все. Могли бы больше узнать, да менты под ногами путаются!

Я покосилась на следователя и пробурчала:

– Это всегда так, работа у них такая.

– Ты вот что, Евгения… Как только сможешь – позвони мне. О Ленке что-нибудь есть?

– Еще нет, но будет скоро, – пообещала я.

– Ладно, звони! – Макаров отключился.

Я тоже нажала на кнопочку отбоя и внутренне сжалась – сейчас что-то произойдет.

Первым начал Вовка, так что вины моей в случившемся нет, вернее – почти нет.

– Да-а, – протянул он, – хорошо у вас, Евгения Андреевна, все налажено… «Папа» города лично докладывает о проделанной работе!

Я в ответ только неопределенно хмыкнула. Ульянов же продолжал:

– То-то, я смотрю, братва засуетилась! И вот что примечательно: где мы, там и они! Ну, думаю, видать, над одним делом голову ломаем. А в некоторых местах они даже раньше нас оказываются. Да все вежливые такие: «Скажите, пожалуйста! Будьте любезны!» Прямо институт благородных девиц! И не подумаешь, глядя на них, что почти у каждого срок за плечами. Стало быть, это вы, гражданка Зайцева, братков мобилизовали! Похвально, похвально! Ваши бы организаторские таланты на дело употребить, цены бы вам не было!

– Конечно, – не выдержала я, – ваши-то ментовские методы работы всем известны! Хрясь «демократизатором» по почкам – и весь сказ!

Зря я это сказала! Вовка побагровел, поднялся во весь свой немалый рост и заорал:

– Молчать! Под арест! Немедленно!

Дуська тихонько ойкнула и на всякий случай прикрыла голову руками. Я крепче вжалась в кресло и заявила:

– Не имеешь права! Родственников сажать, а также давать против них обвинительные показания ты просто не имеешь права! А ты, Евдокия, наблюдай и соображай, что за семейная жизнь тебя ждет! Пересолишь, к примеру, супругу омлет, а он тебя раз – и в ШИЗО, на хлеб и воду! Зато похудеешь, Дусь! Ну а коли в постели не угодишь, хана! Сразу в Соловки… или где там у нас сейчас пожизненное отбывают? Прямо-таки тридцать седьмой год!

Вовка подскочил ко мне, рывком поднял в воздух и принялся трясти, приговаривая:

– Я тебе устрою тридцать седьмой год! И ШИЗО, и карцер, и пожизненное заключение!

Болтая ногами, я добавила:

– Превышение служебных полномочий, физическое воздействие, угрозы… Вовчик, сидеть будем вместе!

Ульянов отпустил меня, и я рухнула обратно в кресло, пребольно ударившись пятой точкой о подлокотник.

– Плюс нанесение телесных повреждений, повлекших стойкую утрату трудоспособности потерпевшего, – проворчала я, потирая ушибленное место. – Дуська, свидетелем пойдешь!

Вовка со вздохом опустился на диван, закрыл глаза и задышал по методу Бутейко. Немного отдышавшись, прохрипел:

– Уголовный кодекс выучила… крестная мать! Ладно, извини, Жень, погорячился!

Вот это был шок! К бешенству Ульянова я уже привыкла. За все время нашего знакомства он раз пятнадцать взрывался и собирался упрятать меня за решетку в общей сложности лет на девятьсот – девятьсот пятьдесят. Но вот извинение от него я слышала впервые. Поэтому моментально забыла про ушиб, открыла рот и вытаращила на следователя глаза. Немая сцена длилась всего несколько секунд. Потом я быстренько сообразила, какую выгоду можно извлечь из сложившейся ситуации, захлопнула рот и забилась в конвульсиях, пытаясь зарыдать. Хотя, по правде говоря, плакать мне совсем не хотелось, скорее наоборот… Глядя на растерянную физиономию Владимира Ильича, хотелось смеяться. Но в данный момент смех казался совершенно неуместным и мог быть неправильно истолкован. Пришлось напрячь память, чтобы вспомнить какой-нибудь очень грустный эпизод из моей жизни. Как назло, грустные эпизоды вспоминаться не желали. Можно подумать, что у меня не жизнь, а сплошная кинокомедия! Разозлившись, я прибегла к абсолютно надежному средству слезовыжимания – быстренько припомнила самую душераздирающую сцену из бразильского телесериала и зарыдала в голос.

– Жень, – обеспокоился Вовка, – я же извинился! Ну что надо сделать, Жень?! Не реви! Мне твои слезы, что нож острый! Хуже бандитской пули, честное слово! Никогда не видел, чтобы ты плакала! А тут так убиваешься! Может, водички?

– Не-а-а… – икая, ответила я.

– А что тогда?

– П-поговорить!

– Ну да?! – поразился Вовка. – И все?

– Н-не в-все! Об убийствах п-погово-рить! – Я всхлипнула еще разок и замерла в ожидании второго взрыва.