Текст книги "Надувные прелести"

Автор книги: Фаина Раевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Клавка, оскорбленная пренебрежительным отношением Ульянки к собственной персоне, не преминула ехидно заметить:

– Спартанская обстановочка!

– Я творю, – с достоинством ответила хозяйка дома. – Мне некогда заниматься бытом.

– Да? А кофе гостям вы тоже не предложите? – продолжала издеваться Клавдия, ничуть не тушуясь под моим осуждающим взглядом.

Еще один уничижительный взгляд, брошенный Ульяной на мою говорливую сестрицу, яснее ясного информировал о том, что Клюквина для хозяйки дома прекратила свое существование. Однако кофе нам все-таки предложили. Сделав глоток светло-коричневой бурды, я пришла к выводу, что муж-контрразведчик несравнимо лучше, чем жена-поэтесса. Ульянка к пойлу даже не притронулась.

– Итак? – затянувшись сигаретой (довольно вонючей, к слову сказать), пророкотала дама.

Я старательно повторила версию, выдвинутую ранее Жанке. Ульянка снова затянулась сигаретой, некоторое время помолчала, а потом пробасила:

– Наверное, пару дней назад я бы согласилась на ваше предложение, но сегодня это невозможно. – В ответ на мой недоуменный взгляд поэтесса пояснила: – По совету мадемуазель Жаннет я оставила поэзию и переключилась на детективы, благо появился повод…

Вот как! Оказывается, это именно наша француженка посоветовала литературной даме бросить писать в стол стишата и заняться детективами? Впрочем, бог с ней! Сейчас важно разговорить Ульянку именно насчет детективов, а точнее, насчет повода. Я скроила на лице выражение бесконечной грусти и воскликнула:

– Что вы говорите! Неужели с поэзией покончено навсегда?! – уверена, поэзия от этого ничего не потеряла. Хоть произведений Ульяны я не имела чести читать, но в издательствах тоже не дураки сидят. Раз они не берут ее стихи, значит, в них нет ничего стоящего. – Может, вы все-таки поторопились? Разрешите почитать ваши произведения? Я, некоторым образом, имею отношение к литературе – преподаю в лицее вместе с Жанной, поэтому смогу оценить стихи по достоинству. Было бы совсем хорошо, если бы вы их продекламировали лично…

Ульянка не стала упрямиться. Она поднялась во весь свой немаленький, надо сказать, рост, закрыла глаза, несколько картинно отставила руку с длинным мундштуком, в котором дымился окурок, в сторону, и затянула речитативом:

– О да! Я жестока!

Я на многое способна!

Хочешь, я могу убить тебя?!

А потом умереть самой…

Ты прав! Я – Черный Ангел!

И я могу тебя убить…

А потом выть волчицей,

Страдать, и… убить себя…

А ты неглуп! Ты веришь мне!

В то, что я могу тебя убить.

А знаешь, почему?

Потому, что люблю тебя больше жизни!

Да! Поэтому я могу убить тебя!

Потому, что любовь важнее жизни…

Но я этого никогда не сделаю…

Ты так прекрасен, когда спишь…

По ходу декламации складывалось ощущение, что, пожалуй, убить Ульянка может: для этого ей достаточно всего лишь прочитать свои стихи. Вернее, от таких стихов хочется умереть в самостоятельном порядке, лишь бы только больше никогда их не слышать. Я улыбалась, очень надеясь, что улыбка получается не слишком кривая, и тихо радовалась темным очкам, прочно сидевшим на моем носу.

– Мощно! – крякнув, молвила Клавдия. В высокой поэзии сестрица не сильна, но думаю, на нее творение Ульянки произвело удручающее впечатление. Впрочем, автору было наплевать на впечатление, произведенное на слушателей. Ульяна сменила сигарету в мундштуке, глубоко затянулась, выпустив клуб дыма, по качеству и количеству сравнимый с дымом из всех трех труб «Титаника», и пояснила:

– Это из позднего. Ранние стихи менее совершенны.

Испугавшись, что поэтессе взбредет в голову подтвердить свои слова делом, то есть прочитать еще и свои ранние творения, я поспешила перевести разговор на более интересную для нас с Клавкой тему:

– Вы, несомненно, талантливы. Надеюсь, на детективном поприще вы тоже сможете себя проявить. Кстати, от Жаннет мне стало известно, что роман вы будете писать на основе реальных событий. Это так?

– Да, – пыхнула Ульянка. – Буквально на днях мне довелось стать единственным свидетелем ужасного преступления. Если вы не торопитесь, могу рассказать…

Поскольку мы с Клюквиной никуда не торопились, даже более того, пришли сюда именно с целью узнать подробности происшествия, то с радостью выказали готовность послушать рассказ будущей звезды детективов.

…Вечер в тот день был не слишком удачным: слова казались пустыми, рифмы никак не хотели находиться – словом, стихи не слагались. От многочасового марафона за компьютером, а также от бесчисленного количества выкуренных сигарет слезились глаза. Ульяна сняла очки, чтобы дать им отдохнуть (в смысле, глазам), и решила выпить коньячку. Не пьянства ради, а пользы для: под действием горячительного мозг поэтессы начинал функционировать гораздо активнее и выдавать шедевры буквально на-гора. Однако на этот раз урбанистический пейзаж большого города не вдохновлял. Хотелось плюнуть с высоты пятого этажа на окружающую действительность и лечь спать. Скорее всего, Ульянка так и поступила бы, но тут во двор на приличной скорости влетела легковая машина – по виду иномарка, старая и довольно сильно потрепанная жизнью.

– Вот черти! – в сердцах произнесла Ульяна. – Гоняют, словно на ралли Париж – Дакар! А тут, между прочим, люди живут, детишки играют…

Обуреваемая праведным гневом, девушка посылала проклятия на голову несчастного водителя. Может, ее проклятия подействовали, может, какие-нибудь высшие силы были согласны с мнением Ульяны, но пассажирская дверца вдруг распахнулась, и оттуда вывалился человек, а буквально через мгновение машина врезалась в фонарный столб. Тусклый свет, источаемый фонарем, тут же погас.

– Ни фига себе! – очень нелитературно выругалась Ульянка. – Водитель – труп. Это надо отметить!

Странное желание, согласитесь, но поэтесса немедленно привела его в исполнение, после чего схватила телефонную трубку и, поглядывая одним глазом в окно, принялась звонить в милицию и в «Скорую». Тем временем события приняли неожиданный оборот. Откуда-то из-под подворотни выскочила молодая женщина, очень неудачно замаскировавшаяся под бомжиху. Но Ульянка-то своим наметанным глазом сразу определила в ней коварную преступницу! Она сперва подскочила к человеку, валявшемуся на снегу. Ульяна заметила, как женщина вытянула вперед руку, удлиненную пистолетом с глушителем, и произвела контрольный выстрел в голову бедолаге, который, несомненно, скончался именно от него. Потом убийца проверила состояние водителя, на всякий случай пальнула и в него и скрылась с места преступления. Кстати, в руках у женщины был чемодан, довольно внушительных размеров… В нем, скорее всего, лежали орудия убийства – на тот случай, если пистолет даст осечку.

– Можете не сомневаться, авария подстроена, а эта дама – главарь мафии! – закончила рассказ Ульянка.

– А вы не заметили, дама пришла… м-м… добивать несчастных уже с чемоданом? – обеспокоенно поинтересовалась Клавдия.

Поэтесса погрузилась в раздумья, впрочем, ненадолго.

– Не знаю, – призналась она. – Я не помню. В этот момент меня как раз соединили с дежурным по городу… Да разве в чемодане дело?!

– Ага, ага… – кивнула Клавдия, и лицо ее затуманилось, что всегда означало только одно: у Клавки начался активный мыслительный процесс. Одному богу известно, какая революция свершалась сейчас в ее голове!

Мои мысли были гораздо прозаичнее:

– Скажите, а между исчезновением дамы и приездом спецслужб на месте аварии никто не появлялся?

Ульянка не стала упрямиться:

– Было дело. Как только дамочка сбежала, так сразу же возле разбитой машины бомж местный нарисовался.

– Бомж? – переспросила я.

– Ну… Бомж – не бомж… Сантехник это наш был. Его жена выгнала из квартиры, так он в подвале соседнего дома обосновался. Думаю, они с убийцей заодно. По сговору действовали!

Мне показалось, что настало время задать очень личный вопрос. Я некоторое время мялась, как барышня на выданье, а потом не без смущения поинтересовалась:

– Ульяна, а… Я заметила, что у вас проблемы со зрением, извините. Как же вы умудрились разглядеть подробности происшествия? Дамочка, маскирующаяся под бомжиху, сантехник, тоже бомж практически… Пятый этаж все-таки, а вы без очков.

– Кто сказал, что я с пятого этажа наблюдала? Я вызвала, кого надо, и бегом бросилась на улицу. Так что, можно сказать, я – самый главный свидетель!

– А бомж-сантехник? – удивилась Клавка.

– Так он пьяный был. Наверняка ничего не помнит, а когда протрезвел, решил, наверное, что сон видел. Его милиционеры (это слово Ульянка произнесла с легким оттенком презрения, что-то вроде «милиционэры») даже допрашивать не стали – бесполезно!

– А с вами мен… милиционеры говорили? – полюбопытствовала я.

– Ну, разумеется, – снисходительно ухмыльнулась Ульяна. – Очень симпатичный мужчина в форме. Капитан, кажется, я в званиях не разбираюсь. Между прочим, он оказался тонким ценителем поэзии. Я ему тоже свои стихи читала!

Бедный капитан! Честно говоря, мне с трудом верится, что сотрудники правоохранительных органов разбираются в лирике, тем более, как выразилась Ульянка, являются тонкими ее ценителями. А прослушивание Ульяниных стихов наверняка отбило у мента любовь к литературе в принципе.

Что ж, вечер встречи можно считать оконченным. Выразив надежду, что поэтесса добьется несомненных успехов и на детективном поприще, мы покинули Ульяну, чему и я, и Клавдия были несказанно рады – по двум причинам. Во-первых, от дыма дешевых сигарет уже першило в горле и слезились глаза, а во-вторых, совершенно очевидно, что назревал момент, когда Ульянке пришло бы в голову заняться чтением вслух своих ранних творений.

– Ну, что скажешь? – приплясывая от мороза на трамвайной остановке, спросила Клавка.

– Фантазия у девушки богатая, – повторила я мысль, высказанную ранее Жанке.

– Это понятно, а по делу? – не унималась сестрица.

– Хм! Внимательно выслушав Ульяну, я лишь утвердилась в этом.

– Думаешь, ей нельзя верить?

– Почему же? Хронологию событий, во всяком случае, она изложила вполне толково. И знаешь, что? Нам надо исправить досадный промах, допущенный ментами.

– Первый раз, что ли? А что за промах?

– Они не стали говорить с сантехником-бомжем, а мы не побрезгуем…

– Фу! – сморщила нос Клавка.

– И ничего не «фу»! Беседовать будем завтра с утра, пока он еще не опохмелился. Такие люди, знаешь ли, очень разговорчивы по утрам, особенно если явиться к ним с «лекарством».

Клюквина равнодушно пожала плечами, что, должно быть, означало: нынче вечером ты начальник – я дурак, тебе и карты в руки.

Поздно вечером позвонил Брусникин. Я сперва подумала, что Салтыков уже доложил супругу о нашем нездоровом интересе к базе данных, но нет, обошлось. Димка пожаловался на тоску, одолевшую его вдали от меня, выразил надежду на скорую встречу и, пожелав спокойной ночи, отключился.

– Спать, – велела я сама себе и с удовольствием отправилась выполнять приказание.

Ночью мне снились чемоданы. Большие и маленькие, старые и новые, дорогие и не очень… Они буквально преследовали меня по пятам, я убегала, но, как это часто бывает во сне, ноги плохо слушались, и в конце концов пришлось проснуться, чтобы прекратить этот кошмар.

Оказалось, что проснулась я ни свет ни заря. Даже Клавдия, всегда встававшая с первыми петухами, еще сладко спала в своей девичьей кроватке, чему-то блаженно улыбаясь во сне.

– Жалко будить, но надо, – вздохнула я, с сочувствием глядя на сестру. – Иначе сантехник успеет опохмелиться, и тогда от него не добьешься ни слова.

Клюквина долго не хотела просыпаться. Она мычала, ворчала, брыкалась, ругалась матом, но все-таки после многих пинков и уговоров открыла глаза:

– И отчего тебе не спится? Вроде и на работу сегодня не надо, а вскочила раньше меня.

– Вставай, труба зовет! Пора в подвал, к сантехнику!

– Могла бы и без меня сходить, – пробубнила себе под нос Клюквина.

– Не могла бы. Без твоей моральной поддержки я ни шагу не могу ступить…

Моя доброта нынче зашкалила за абсолютный максимум: пока Клавка плескалась в душе, я приготовила завтрак. Впрочем, приготовила – сильно сказано. Кофе, бутерброды с колбасой и по пластиковой бутылочке питьевого йогурта – вот и все удовольствие, но я все равно чувствовала себя героем дня. Оценка моего трудового подвига в устах Клавдии звучала примерно так:

– Хм… Ого! Прогресс налицо. Глядишь, скоро научишься и омлет жарить. Вот пупсику твоему будет радость!

– Будешь язвить, насыплю тебе в кофе стрихнину! – прошипела я.

Неразборчивое мычание послужило мне ответом.

…Всю дорогу до подвала, в котором обитал бомж-сантехник, Клавдия употребила на воспитательный процесс. Надо признаться, много нового я услышала в свой адрес, а также в адрес самых великих педагогов. Наверное, они переворачивались в гробах, слушая нелестные отзывы потомков, ярким представителем которых являлась моя сестрица, совершенно не почитавшая авторитетов, о своей деятельности. Впрочем, все обошлось: нам не явились призраки на Макаренко, ни Песталоцци, ни Ушинского, ни даже Медынского. По дороге мы приобрели лекарство для сантехника. Разумеется, не в аптеке, а в круглосуточном супермаркете. Пол-литровая бутылка водки должна была облегчить пробуждение «объекта», а также развязать ему язык.

Ступеньки, ведущие в подвал, обледенели. Нельзя было спуститься по ним, не сломав себе шею. Мы с Клавдией на миг замерли в замешательстве, но зоркий глаз Клюквиной обнаружил ведро с песком неподалеку от крыльца. После нехитрых манипуляций, призванных облегчить нам путь, мы уперлись носами в полуоткрытую дверь. Открыть ее, впрочем, как и закрыть, было невозможно, потому что между косяком и собственно дверью образовался довольно значительный сугроб. Оставалось загадкой: как человек нормального телосложения может проникнуть внутрь помещения? Нам это удалось лишь потому, что мы с Клавкой отличались повышенной субтильностью.

В нос сразу ударил дух затхлости, повышенной влажности и еще чего-то непонятного, но свойственного всем подвалам нашей родины. Под огромными трубами центрального отопления, источавшими тепло, на куче тряпья скукожилась какая-то фигура. С первого взгляда определить, кому она принадлежит, было проблематично.

– Кому водки?! – громко крикнула Клавка.

Услыхав знакомое и наверняка дорогое сердцу слово, фигура под трубами зашевелилась:

– Бесплатно?

– Не совсем. Нужна информация, – уведомила сестрица.

Тряпки полетели в разные стороны, и пред нами предстало нечто… Иными словами, описать то, что возникло перед нами, было почти невозможно: мелкий полудохлик, в засаленных лохмотьях и в вязаной шапке, именуемой в народе, простите, «пидоркой». Зубы у существа росли исключительно в шахматном порядке. Вот так, с первого взгляда, определить, кто перед нами, мужчина или женщина, поверьте, было очень проблематично… Признаюсь, меня немного обрадовал тот факт, что у существа оба глаза были фиолетовыми. Это против-то наших с Клавкой двух из четырех!

– Где водка? – прохрипело нечто.

Клава извлекла из сумки поллитровку и, помахав ею в воздухе, выдвинула условие:

– Сперва информация.

– Базар те нужен?!

Базар нам, безусловно, был не нужен, а вот понять, согласно ли это нечто вступить с нами в переговоры, я не смогла. Поэтому ловко выхватила бутылку из рук Клюквиной и, подняв ее над головой, потребовала:

– Адрес сантехника! Живо!

– Леньки, что ли? – затуманилось существо.

– Вам видней…

– Значит, Леньки. Он у нас один такой, интеллигент хренов…

После продолжительных и чрезвычайно утомительных переговоров с Луизой – так представилось то, что возникло из кучи тряпок, – стало ясно: интеллигент Ленька переехал в соседний подвал. Там, конечно, холоднее и не так просторно, но Леонид, как истинный джентльмен, уступил элитное койко-место даме.

– Он, блин… – Луиза размазала по грязному лицу скупую слезу, – нехороший человек, бросил меня! А я, девочки, нахожусь в интересном положении!

– В каком?! – обалдела я, разом нарисовав себе страшную картину обездоленных детишек, явившихся на свет в результате преступной связи Луизы и проклятого Леньки-сантехника.

Луиза шмыгнула носом и охотно пояснила:

– Голова просто разрывается, а денег нет! Этот гад прекрасно знал, что я буду утром страдать, и все равно ушел. А чего обещал?! Ох, бабоньки, не верьте мужикам, никогда не верьте! Подлые они!

Женская солидарность сыграла со мной скверную шутку – я расчувствовалась и потребовала у Луизы:

– Давай стаканы!

Как по волшебству, перед нами возникли пустые емкости из-под консервов, которые даже больной разум назвать посудой не решился бы и под страхом смертной казни.

Я наполнила «стаканы» примерно наполовину.

– Афонька, неужто и нам пить придется?! – тихо ахнула Клавдия.

– Ни за что! Это Луизе на завтрак, обед и ужин.

– Скорее уж на завтрак. Не думаю, что она станет растягивать удовольствие, – хмыкнула сестрица. – Ты только не увлекайся – Леньке оставь.

Едва лишь первые капли водки дробно громыхнули по дну жестянки, как Луиза забыла о нашем существовании, чем мы с Клавдией не преминули воспользоваться и ушли, оставив даму «завтракать» в одиночестве.

Вход в соседний подвал мало чем отличался от предыдущего, разве что отсутствием сугроба при входе, поэтому нам не составило труда проникнуть внутрь. Подвальчик был тесноват, конечно, зато внутреннее убранство помещения поражало «роскошью». Несколько пустых пластмассовых ящиков, сложенных вместе и накрытых обрывком дорогих обоев с неровными краями, несомненно, служили столом бродяге. На «столе» стояли два пустых пластиковых стакана, лежал обкусанный с обеих сторон батон хлеба, аккуратно завернутый в прозрачный полиэтиленовый пакет, и тарелка со сколотым боком, в которой доживали свой век несколько кусков заветренной вареной колбасы. Натюрморт дополняла бутылка из-под пива, в которой стояла хилая сосновая веточка – наверное, в преддверии наступающего Нового года. Отсутствие мусора, пустых бутылок, лохмотьев и прочих атрибутов вольной жизни наводило на мысль, что обитатель данных апартаментов не чурается порядка и чистоты, а также помнит о народных традициях: Новый год без елки – все равно что водка без закуски: вроде и приятно, а душу не греет!

– Президентский номер! – ворчливо заметила Клавдия.

– Все лучше, чем каморка Луизы! – прокряхтела я в ответ, ловко уворачиваясь от ржавых подтекающих труб.

Откуда-то из угла послышался сиплый мужской голос:

– От япона мать! Видать, оскудела Россия мужиками! Проходите, барышни, не смущайтесь. Я вас ждал.

Интересно, черт возьми! Оказывается, мы в этом богом забытом месте желанные гости? Впрочем, может, хозяин «президентского номера» ждал кого-то другого? Мои сомнения были немедленно разрешены, едва мы с Клавкой предстали перед очами невысокого мужчины средних лет, чью физиономию украшали редкие усы-щеточки пшеничного цвета. По рукам, в которые въелась грязь, а также по валявшейся в некотором отдалении старой авоське, из которой выглядывали непонятные железки, я поняла, что перед нами не кто иной, как Ленька-подлец, сильно обидевший своим невниманием бедную Луизу.

– Вот и и говорю: кончились, видать, в государстве мужики, раз в ментовку баб на работу принимают! Хотя… Может, оно и к лучшему. Бабу не обманешь – она сердцем видит! – Ленька поднялся навстречу нам с Клавкой с деревянного настила, прикрытого рваным одеялом. – А я все удивлялся: почему это ко мне никто не заглядывает из ваших коллег? Свидетель, как-никак… Мне, между прочим, кое-что известно… Вы же по поводу недавнего происшествия?

От сантехника нестерпимо разило перегаром.

Я громко чихнула, отчего темные очки сползли на нос, явив на всеобщее обозрение мой заплывший глаз. Клюквина незаметно, но очень чувствительно наступила мне на ногу: дескать, будь здорова, дорогая сестренка, но лучше делай вид, что ты – глухонемой сотрудник наших доблестных внутренних органов, а сама поспешила ответить сантехнику, обладающему, несомненно, дедуктивными способностями:

– Вы удивительно проницательны! Мы в самом деле пришли кое-что уточнить. Наши коллеги очень… э-э-э… невнимательно провели дознание. Вот нам и приходится исправлять недочеты в их работе. Очень надеемся на вашу помощь, дорогой Леонид…

– Павлович. Леонид Павлович Иванов.

– Ну-у… – недоверчиво нахмурилась Клюквина.

– Но я правда Иванов!

– Что, и паспорт имеется?

– Я же не спрашиваю у вас удостоверений! – хмыкнул сантехник, на что Клавка с гордостью ответила:

– Удостоверения у нас имеются – вот!

В подтверждение сказанного Клавдия водрузила на импровизированный стол бутылку с остатками водки. Леонид уставился на бутылку задумчивым взглядом. Помнится, кто-то из философов разделил всех людей на оптимистов и пессимистов по весьма оригинальному признаку: оптимист, видя бутылку, наполненную наполовину, тешит себя мыслью, что тара наполовину полная, а пессимист в сходных условиях приходит к выводу, что бутылка наполовину пуста. Любопытно, наш новый знакомый пессимист или оптимист? Судя по остекленевшему взгляду скорее второе, ибо желание выпить читалось в его глазах даже без сурдоперевода. Но затянувшаяся пауза, а также следы раздумий, застывшие на лице

Леонида, свидетельствовали об обратном: жажда победила. Господин Иванов схватил бутылку, торопливо припал к ее горлышку и на какое-то время выпал из реальности. Мы с Клюквиной завороженно следили, как водка судорожно перетекает в исстрадавшийся организм сантехника.

– Сразу видно, опыт у человека богатый! – не то с уважением, не то с осуждением прошептала сестрица и немедленно меня удивила: извлекла откуда-то из кармана своей необъятной куртки бутерброд с колбасой, припасенный, видно, с завтрака, и молча положила его перед Леонидом. Тот с фантастической скоростью расправился с водкой и, не теряя достоинства, приступил к закуске.

– Да-а-а! Стало быть, вы интересуетесь аварией, – с уверенностью констатировал сантехник. Бутерброд закончился, Леонид аккуратно вытер усы, стряхивая с них крошки, и поднял на нас враз покрасневшие глаза: – Как говорят в Одессе, у меня есть что сказать.

Мое терпение к этому моменту перевалило за абсолютный максимум, оттого я не сдержалась и прошипела:

– Так говори, партизан-герой, блин!

– Не спеши, девушка! В вашей профессии терпение – главная добродетель. А как же? Без терпения в засаде сидеть никак невозможно! Вот я, помнится, дамочке одной трубы менял канализационные – два часа на спине провалялся!

Далее последовал обстоятельный рассказ о тяжелых сантехнических буднях. Мой мозг автоматически выхватывал из повествования, щедро снабженного отнюдь не парламентскими выражениями, (знакомые слова: прокладка, муфта, шаровой кран… Судя по непрестанно сжимавшимся и разжимавшимся кулакам Клавдии, и у нее уже кипел «возмущенный разум»: мы пришли по делу, напоили, накормили мужика, а он нам какую-то фигню молотит! Когда терпение сестрицы упало ниже критической отметки, она грозно рявкнула:

– Ну, хватит, боец канализационного фронта! Говори по делу! Иначе мы тебя сию минуту в отделение оформим!

Леонид хитро прищурился, при этом его пшеничные усы смешно встопорщились:

– Не за что меня в отделение оформлять!

– Так уж и не за что? – усомнилась Клавка. – Хотя бы за бродяжничество…

– Так у меня ж паспорт имеется! С подмосковной пропиской, между прочим! – В подтверждение своих слов сантехник извлек из кармана засаленной телогрейки «краснокожую книжицу». Я растерялась, а вот Клавдия, наоборот, обрела уверенность в наших силах.

– Липа! – презрительно фыркнула она. – Представь себе: «закроем» тебя в СИЗО суток на пятнадцать за… ну, к примеру, за оскорбление должностного лица, находящегося при исполнении. Плюс ко всему – фальшивые документы. В общем-то, я допускаю, что паспорт настоящий, но ведь на проведение экспертизы потребуется время, которое за решеткой тянется, как жвачка… Так что, гений водопроводных труб, кончай философствовать, говори: что видел или слышал на месте аварии?

Леонид обсосал усы, задумался, а потом принялся разглагольствовать:

– В тот вечер мы с Луизкой поругались. Стерва баба, чего тут скажешь?! Впрочем, все ваше племя такое…

Я предпочла промолчать, несмотря на то, что подобные высказывания, которые мне довелось слышать довольно часто за последние дни, меня уже порядком достали. Сантехник тем временем, заглянув одним глазом в бутылку, с сожалением вздохнул и скорбно замолчал. Клавка грозно потрясла в воздухе кулачком:

– Ща как врежу!

Вероятно, угроза возымела действие, потому что Ленька еще раз глубоко вздохнул и вновь заговорил:

– Ну, только я, значит, здесь обосновался: лежаночку себе справил, стол накрыл – тогда-то у меня было две бутылки, одну, правда, мы к тому времени с Луизкой прикончили, колбаска, хлебушек… А как же? Дамочка та, которой я трубы менял, прониклась и раскошелилась, хоть по виду она сквалыга, почище дяди Скруджа. Так вот я и говорю, – встрепенулся сантехник, заметив сурово насупленные брови Клавдии, – только я прилег, как грохот со двора раздался. Сперва я не придал значения, думал, пацаны местные шухер наводят, а потом все же решил вылазку совершить: а ну как случилось что? Менты, к примеру, нагрянули… Мне лишние разбирательства с властями не нужны. Выбрался, стало быть, я из подвала, гляжу: «Волга» всмятку, неподалеку от нее мужик с простреленной башкой отдыхает, а метрах в пяти Ульянка наша стоит, поэтесса. В руках трубочку телефонную тискает, дрожит вся… Я, говорит, уже вызвала и милицию, и «Скорую», а ты бы, Леонид, пока глянул хоть одним глазком в салон, вдруг там кто жив еще? А чего ж не глянуть-то? Самому ведь интересно! Ох, доложу я вам, много мне в жизни видеть доводилось, но такого… Короче говоря, в салоне был только водитель. С первого взгляда – мертвее не бывает. Руль в грудь аж до середины вошел! Кровь прямо струйкой текла на пол. Голова у парня тоже вся в крови была, живого места не найти! – совершенно неожиданно Леонид широко перекрестился на грязный угол, тонувший в полумраке, и добавил: – Спаси, господи, наши души грешные!

При упоминании всевышнего Клавдия сложила пальцы щепоточкой и тоже осенила себя крестом. Мне ничего не оставалось делать, как последовать ее примеру, хотя причин тому я не видела. Ленька, вдохновленный воспоминаниями, блеснул глазами:

– Я ткнул пальцем в парня, а он вдруг открыл глаза и прохрипел, знаете, так, словно у него ангина жесточайшая: «Джокер!» Два раза повторил: джокер, джокер! Ну, тут менты на «козлике» подъехали… Мне ведь с ними встречаться совсем не хотелось, вот я и притворился пьяным, как сантехник! – довольный своей шуткой, Леонид рассмеялся: – Хороший каламбур, правда?

– Да… – рассеянно подтвердила я, с головой погружаясь в собственные мысли. Выходит, Леонард говорил правду: шофер «Волги» умудрился остаться в живых, как бы абсурдно это ни звучало. Тут я досадливо сморщилась: почему мне в голову не пришло потыкать парня пальцем? Может, он сказал бы мне чего-нибудь более значимое, чем «джокер»? Что, интересно, это значит? Насколько мне известно, джокер – это самый главный козырь при игре в покер. Он подходит ко всем мастям, ко всем картам, Получить на руки джокер – практически выиграть кон. Но что имел в виду бедняга-водитель, прохрипев это слово пьяному Леониду? Можно, конечно, предположить, что парень – Толян, кажется, – бредил и принял слесаря-сантехника за этот самый джокер. Но и тут не срастается. Я раньше Леонида заглянула в кабину «Волги», и Толян вполне толково описал Леонарду мою прекрасную внешность, значит, он все-таки не бредил.

Клюквина, уважая работу моей мысли, молчала, Леонид опять уставился на пустую бутылку – его, видать, мучили совсем иные проблемы. Занятая размышлениями, я потащилась к выходу из подвала, за спиной раздавалось нетерпеливое поскуливание Клавдии, семенившей следом.

– Ну что, Спиноза? – не выдержала сестрица, едва мы оказались на свежем воздухе. – Есть какие-нибудь мысли?

– Полно, только все они какие-то путаные. Никак не могу понять, при чем здесь карты?

– Карты? – переспросила Клавдия.

– Ну да. Водитель сказал Леньке только одно слово – джокер. А джокер, как ты знаешь, карточная фигура…

– Совсем не обязательно, – решительно тряхнула головой сестрица. – Может, это кличка? Или, к примеру, название какого-нибудь игрового клуба? Есть же «Джек Пот», почему бы не быть «Джокеру»?

От внезапности и простоты выдвинутой Клавкой версии я даже остановилась. Надо же, и в клюквинской голове иногда бродят гениальные мысли!

В приливе нежных чувств я обняла Клавку за шею и пробормотала ей в самое ухо:

– У тебя не голова, а кладезь премудрости! Как же я сама не догадалась?

– Просто ты зациклилась на картах. Нет бы хорошенько раскинуть мозгами… Да отцепись же ты! Ну, чисто репей! В своей сообразительности я, между прочим, никогда не сомневалась. Ты лучше подумай, что для нас лучше: чтобы Джокер оказался человеком или названием клуба?

Почесав шапку на затылке, я ответила:

– Лучше, конечно, чтобы это был клуб. Легче найти. Да и потом: помнишь, Салтыков говооил, что господин Крутых «крышевал» несколько клубов? Может, среди них удастся отыскать и «Джокер»?

– Ну, если такой клуб имеется, мы его найдем! – убежденно произнесла Клюквина. Занятно, откуда у нее такая уверенность? Впрочем, выяснять это немедленно я не стала – время покажет.

Время показало, причем очень скоро. Мы возвращались домой, предварительно заглянув ко мне в школу, где я предупредила начальство, что беру на сегодня отгул. Начальство в лице завуча Чекистки пыталось проникнуть рентгеновским взглядом сквозь темные очки, прикрывавшие синяк под глазом. Я стойко выдержала этот взгляд, чем вызвала явное недовольство завуча. Она принялась было выяснять причину, заставившую меня брать отгул в последний день перед каникулами, но я кратко ответила: мол, по семейным обстоятельствам. На это начальство ничего не могло возразить, и отгул был получен.

При подходе к дому Клавка повела себя очень странно: начала вертеть головой по сторонам, точно флюгер на ветру. Некоторое время я терпела, стараясь не придавать данному факту особого значения, но, поскольку Клавка не унималась, пришлось призвать ее к порядку:

– Ты привлекаешь к нам внимание. Будь сдержаннее, ради бога!

– Отстань, – отмахнулась Клюквина. – Нам , же надо найти этот чертов клуб!

– И ты думаешь, он затаился где-то в нашем дворе? – хмыкнула я.

Сестра не удостоила меня ответом, вместо этого она бросилась наперерез черному «Мерседесу», в эту минуту отъезжавшему от соседнего дома. Раздался скрип тормозов, я заверещала, зажмурилась… а когда «отожмурилась», то увидела целую и невредимую Клавку, а возле нее хозяина «Мерседеса» – того самого Юрку, в которого некогда сестрица была влюблена. Надо признаться, что с тех самых пор, когда Клавдия «ворожила» на суженого, пытаясь отгрызть фирменный значок «мерина», Юрка всерьез считал ее немного с приветом, оттого сейчас не вопил возмущенно, а, смиренно склонив голову, слушал, что Клюквина ему говорит. Лопотала Клавка горячо и, судя по всему, убедительно, потому что бедный Йорик кивал, не переставая. Я предпочла сделать вид, что мирно прогуливаюсь независимо от своей непутевой сестрицы, а то, чего доброго, Юрка решит, что безумие заразно. До сего дня он, завидев меня, кивком головы здоровался и торопился пройти мимо как можно быстрее. Что ж, его можно понять: вдруг возьму да и оттяпаю у него полпальца?