Текст книги "Надувные прелести"

Автор книги: Фаина Раевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

– И? – нетерпеливо повторила я свой вопрос.

– В чемодане обнаружилось двойное дно… – сообщила Клавка и опять замолчала.

– Если ты немедленно не расскажешь мне все по порядку, я тебя убью! – Для убедительности я схватила в руку чайную ложечку, которой только что размешивала сахар в кружке. – И никакие статьи УК РФ меня не остановят, а любой суд оправдает: я нахожусь в состоянии аффекта, вызванного любопытством и твоим непонятно откуда взявшимся упрямством!

Угроза подействовала. Впрочем, наверное, Клюквина и не испугалась вовсе, а просто поняла, что пришло время поделиться новостью.

– Там дискета.

– И все?

– И все.

– Это ты из-за какой-то дискеты едва не довела меня до инфаркта?! Ну, знаешь, даже для тебя это чересчур. – Я сделала вид, что обиделась.

– Не вникаешь, Афоня. У тебя, наверное, по утрам низкая мозговая активность. – Клавка с сожалением покачала головой. – Хорошо, объясняю популярно: на дискете – важная информация.

– Так уж и важная? – усомнилась я.

– Конечно. Если бы там была какая-нибудь компьютерная игра, стали бы ее так тщательно прятать? Но самое главное мне не удалось узнать: что именно записано на дискете. В нашем ноутбуке дисковод не предусмотрен.

– Не проблема. Я возьму дискету на работу, скопирую информацию на диск, а вечером ты ее просмотришь.

– Ты с ума сошла! – возвысила голос Клавка, но тут же, вспомнив, что Димка еше спит, перешла на конспиративный шепот: – По-твоему, я должна до вечера маяться в неизвестности? Да у меня крышу снесет!

– Крыше твоей уже давно ничто не угрожает. Впрочем, можешь предложить другой вариант, если он у тебя есть, конечно…

Судя по муке, разлившейся по лицу Клюквиной, иных вариантов у нее не было.

«Пожалуй, я сегодня во всех классах устрою письменные опросы, – решила я по дороге на работу. – Голова – что твой кочан: ни мыслей, ни идей… Скорее бы уж каникулы начались». Я прекрасно понимала, что дело вовсе не в каникулах и не в той вполне понятной усталости, которая накапливается к концу каждой четверти. Дело было в проклятом чемоданчике и в дурных предчувствиях, с ним связанных. Ко всему прочему, прихваченная из дому загадочная дискета не давала мне покоя.

На пороге школы меня встретил наш Василич. Вид он имел загадочный, а местами даже таинственный. Причина столь необычного поведения охранника вскоре стала ясна: по школе разгуливали люди в серой форме. Особо шустрые детишки присмирели, обычной беготни по коридорам не наблюдалось.

– Что это они, Василич? – готовясь с минуты на минуту хлопнуться в обморок, слабым голоском поинтересовалась я у охранника.

Он важно поднял вверх крючковатый указательный палец и, не меняя таинственного выражения лица, полушепотом произнес:

– Свидетелей ищут. Почитай, с раннего утра тут шныряют…

– Свидетелей чего? – в эту минуту я как никогда была близка к кончине.

– Убийства!

После этого сообщения я тихо пискнула, закатила глаза и принялась оседать на пол. Василич подхватил меня под руки:

– У Галины Петровны такая же реакция наблюдалась. Она как узнала, на кой здесь менты пришвартовались, так и ослабла. Я хотел было «Скорую» вызвать, да у химички нашей корвалол нашелся. Вроде обошлось.,. Эй, Бубен! А ну, помоги Афанасии Сергеевне!

Бубен, а в миру – Сашка Бубнов, один из моих великовозрастных оболтусов, как раз показался на пороге своей альма матери. Верзила под два метра ростом, тощий, как селедка, но жутко умный. Вот и сейчас Бубен быстро сообразил, что преждевременная смерть любимой учительницы не за горами, зацепил меня за воротник шубейки и, рыкнув: «Разойдись», – поволок в учительскую. Там царила всеобщая паника. Галину Петровну, директрису, химичка отпаивала сердечными средствами, остальные работники просвещения отдельно взятого лицея либо подавленно молчали, либо осторожно перешептывались.

– Афанасию Сергеевну заказывали? – пошутил Бубен, сваливая мою тушку на пороге учительской.

Острослов ты мой! Вот влеплю тебе трояк по литературе за полугодие, будешь знать, как каркать!

Зоя Федоровна, математичка, отличавшаяся, как и все представители точных наук, редким умом и сообразительностью, вжалась в стену:

– Кто?

– Что «кто»? – слегка отупел Бубен, чего за ним отродясь не наблюдалось.

– Кто ее заказывал? – пояснила Зоя Федоровна.

– Понятия не имею. – Сашка заботливо усадил меня в уголок и поспешил ретироваться из учительской, которая в данную минуту больше походила на всем известную палату в сумасшедшем доме. Галина Петровна принялась усиленно поглощать корвалол прямо из пузырька, остальные учителя застыли в немом ужасе. Сережка Худяков, историк, полный лысеющий мужчина «в самом расцвете сил», схватил себя за голову в страстном порыве отделить ее от туловища – так глубоко было его горе!

– А она живая? – успела выкрикнуть Надежда Николаевна, преподаватель биологии, вслед моему оболтусу.

– Как Ленин! – уже из коридора ответил Бубен.

«Пожалуй, все же трояк я ему поставлю», – решила я.

Всем известно, что учителя – народ крайне нервный. Потому я решила поберечь остатки нервных клеток своих коллег и поспешила открыть глаза:

– Всем привет!

– Так ты жива, Афонька! – обрадовалась молоденькая француженка.

– Как Ленин, – выползая из угла, процитировала я Сашку Бубнова, правда, с некоторой долей трагизма в голосе.

Худяков отпустил голову и недовольно произнес:

– А зачем твой Бубен нам голову морочит? «Афанасию заказали»! Спрошу-ка я его сегодня, наверняка ни фига не выучил!

Что ж, Сашке Бубнову не позавидуешь: если Серега спрашивает, то спрашивает все – от момента сотворения вселенной до факта построения светлого коммунистического будущего во всем мире, переходя уже к ненаучной фантастике.

– Девочки, скоро первый звонок, – строго сообщила Наталия Сергеевна, ветеран в сфере образования, наш завуч, по кличке Чекистка. Говорят, кликуха эта привязалась к ней чуть ли не во времена царя Гороха. Причиной тому послужила поразительная способность Сергевны знать все и про всех. Когда забеременела одна из наших учениц (такое иногда случается в школах), Наталия Сергеевна узнала об этом даже раньше, чем будущая мамаша. Помнится, я страшно оконфузилась, будучи молодым специалистом. Как всем известно, 19 декабря в нашей стране всенародно празднуется День чекиста. Желая сделать приятное ветеранше, я купила букет цветов, подписала открытку и принародно поздравила Наталию Сергеевну с профессиональным праздником… Смеялись все, кроме самой героини торжества – ее взгляд не обещал ничего хорошего. Штрафные санкции не замедлили сказаться: расписание мне составили крайне неудобное, к тому же нагрузили факультативами, как старый цыган свою кибитку ненужным барахлом. С тех пор взаимоотношения с завучем у меня как-то не заладились. Впрочем, завуча у нас побаивались все, включая и директрису Галину Петровну.

– Скоро первый звонок, – повторила Чекистка. – Убийство убийством, а забывать о профессиональном долге все же не следует. Тем более что полугодие заканчивается. Попрошу всех приступить к своим обязанностям! – Наталия Сергеевна, гордо неся свою маленькую головку с реденькими островками волос, покинула учительскую. С ее уходом все учителя заметно оживились. Ко мне подскочила француженка и, задыхаясь от восторга, посвятила в суть проблемы:

– Афоня, это неподражаемо! Менты приперлись в школу, ищут свидетелей убийства.

– Да? – Я почувствовала себя кроликом, загнанным в угол.

– Ага! Вчера вечером, аккурат после того, как у нас собрания закончились, во дворах какой-то придурок убил крутого мужика и попытался скрыться с места убийства, но что-то не рассчитал и врезался в фонарный столб. Тачка – всмятку, но, говорят, водила жив, правда, без сознания…

– Без сознания, – как робот, повторила я, не в силах поверить. После таких ударов, который пришелся на долю старенькой «Волги», даже манекен не выживет, что уж говорить о человеке?

– Вот именно! Короче, – посерьезнела француженка, – менты собрались нас всех допрашивать.

– Допрашивать… – мне уже было плохо. Что же будет, когда начнут допрашивать?

– Интересуются, не видели ли мы чего-нибудь… А ты почему такая синяя? – француженка с любопытством уставилась на меня. – Перепугалась, что ли?

– Немного. Василич на входе так прямо сразу и огорошил меня этим убийством. Я уж думала, кого-то из наших…

– Тьфу, типун тебе! Хотя, признаться, Чекистке давно пора на пенсию.

Наверное, Наталии Сергеевне и в самом деле не мешало бы уйти на покой, в хорошем смысле этого слова. Ничего дурного даже я ей бы не пожелала.

Прозвенел звонок. Первый раз за шесть с половиной лет работы в школе этот звонок звучал столь отвратительно, что мне захотелось как минимум заткнуть его навсегда.

Родной 11 «Б» встретил меня настороженным молчанием. Подозреваю, они рассчитывали на отмену контрольной в связи с чрезвычайной ситуацией в школе. Оправдывать их тайные надежды я не собиралась, и вовсе не из-за вредности характера, а просто потому, что ни о чем другом, кроме предстоящей встречи с ментами, в данную минуту думать не могла.

– Афанасия Сергеевна, как вы себя чувствуете? – заботливо поинтересовался Тошка Филатов. Бубен, очевидно, уже успел рассказать, как транспортировал меня в учительскую.

– Не дождетесь, – строго ответила я. – Задания прочитаете на доске, если, конечно, читать еще не разучились. Текстами романа можете пользоваться, а вот учебниками не советую – все равно ничего путного там не найдете. Почему ждете? Приступайте…

Оболтусы повздыхали, поворчали, но приступили.

«Вот оно, начинается! – думала я, глядя в окошко. – Менты уже здесь. Оперативно, однако! А еще

говорят, что наша милиция работать не умеет. Интересно, много им удалось нарыть? Может, меня прямо сейчас и арестуют? Сколько гам Клавка обещала по совокупности? Пожизненный срок, кажется. Господи, ну почему я не поехала на трамвае?!»

– Все несчастья – от женщин, – прервал ход моих размышлений ворчливый голос Сашки Макарова.

– Что-что? – удивилась я.

– Я говорю, во всех бедах виноваты женщины, – охотно повторил Сашка. Класс заинтересованно напрягся. Макаров слыл остряком, балагуром, я бы сказала, балаболом, отличался веселым нравом и легким характером. Любое его выступление грозило перерасти в сорванный урок. Но в данную минуту я была слишком взволнована предстоящей встречей с милицией, оттого и не пресекла попытку болтуна затеять диспут вместо контрольной, а несколько рассеянно полюбопытствовала:

– Подобный вывод ты сделал на основе прочитанного романа?

– В основном на жизненном опыте, а роман лишний раз его подтвердил.

– Любопытно. Это каким же образом?

– Элементарно! – оживленно воскликнул Макаров. – У Мастера крыша из-за кого съехала? Из-за Маргариты. Она ведь все время талдычила: пиши про Пилата, пиши… Вот Мастер и повелся, как телок. Я ж говорю, все, как в жизни: бабы, в смысле женщины, вертят нами, как хотят! В обшем, шерше ля фам, как говорят наши друзья французы.

– Точно, – неожиданно поддержал товарища Бубен. – Бабы – они такие. Про убийство уже слышали?

Я кивнула, ощущая невероятную слабость во всем теле. Бубнов тем временем продолжал:

– Так вот, говорят, баба обоих замочила…

– Кто… – Я не узнала собственного голоса: какой-то сиплый, хриплый, безжизненный. Прокашлявшись, я повторила попытку: – Кто говорит?

– Брательник мой. Он как раз живет в том дворе. От друга возвращался, видел, как все произошло, а еще тетку какую-то видел. Она сперва одного пристрелила, а потом и водилу добила. Выстрелом в упор, между прочим, и быстренько смылась с места преступления. Хладнокровная, зараза!

«Хладнокровная зараза», обливаясь потом, благодарила бога за то, что брат Бубнова в нашем лицее не обучается и опознать меня вряд ли сможет. Но это никак не облегчало мне жизнь – я-то была уверена, что свидетелей происшествия не было. А тут… Вполне может оказаться, что какой-нибудь собачник выгуливал своего четвероногого питомца на сон грядущий, или влюбленная парочка целовалась в подъезде и, привлеченная грохотом аварии, прервала приятное занятие. Да мало ли еще кто мог видеть, как я улепетываю с чемоданчиком?!

– Не отвлекайтесь, – нашла я в себе силы призвать детей к порядку. Они снова склонились над тетрадями, в глубине души сожалея о несостоявшейся дискуссии. Я снова уставилась в окно, обуреваемая желанием немедленно найти ментов и во всем покаяться. Как известно, чистосердечное признание смягчает вину. Но тут же перед моим мысленным взором возник образ Клавдии и, что еще хуже, образ Брусникина. Нагрянут менты с обыском, Клюквина станет биться в истерике, Димыч, конечно, попытается отмазать меня от тюрьмы, но где гарантия, что это у него получится? А если получится, то я сама попрошу милиционеров засадить меня в отдельную камеру с самыми прочными засовами. В противном случае серьезных разборок с мужем избежать не удастся. Решено, буду все отрицать и требовать адвоката. Как это называется? Уйду в глухую несознанку, вот!

Окна моего кабинета выходят на тихую улочку, по которой любят прогуливаться пенсионеры, мамаши с детишками и владельцы собак. Машины здесь ездят крайне редко, ничем не нарушая покой мирных граждан. Я глазела в окно, разглядывая симпатичную старушку, которая неспешно совершала утренний моцион. И тут я заметила одинокую мужскую фигуру на противоположной стороне улицы. Мужчина стоял, прислонившись к дереву, и, как мне показалось, пристально всматривался именно в то окно, у которого стояла я. В любое другое время я бы не обратила на это обстоятельство никакого внимания: какой-нибудь женишок поджидает свою возлюбленную в непосредственной близости от места обучения последней. Но сегодня мое душевное равновесие разбалансировалось напрочь, и появление одинокой мужской фигуры представилось мне крайне подозрительным, даже зловещим. С этой минуты я окончательно потеряла покой и никак не могла заставить себя отвернуться от окна. Наблюдатель не собирался уходить. Может, он и правда ждет какую-нибудь девицу-старшеклассницу? Эта мысль мне понравилась, оттого я усиленно ее «думала», но в глубине души, где-то очень глубоко, сидела почти уверенность, что дядька этот – вовсе не влюбленный Ромео.

Наконец урок закончился. Оболтусы сдали тетради и с достоинством, свойственным лишь старшеклассникам, удалились на перекур. Оставшись в одиночестве, я принялась мерять кабинет семимильными шагами. Благодаря стараниям нашей Чекистки вместо второго урока у меня было так называемое «окно». Следовало употребить его с толком – я достала из сумочки дискету, обнаруженную Клавдией в чемоданчике, и уже собралась отправиться в компьютерный класс, как в дверь просунулась мордочка какого-то семиклассника.

– Афанасия Сергеевна, вас директор вызывает! Там менты сидят, – скороговоркой выпалил пацан и немедленно скрылся. Побежал, наверное, делиться последними известиями с остальными учащимися.

Еще раз обежав по периметру кабинет, я перекрестилась, зачем-то трижды плюнула через левое плечо и направилась в кабинет Галины Петровны, словно на Голгофу. В дверях меня встретила сама директриса:

– Афоня, тут товарищ капитан из милиции хочет поговорить с тобой…

– Именно со мной? – жалобно спросила я.

– Со мной он уже говорил, с Василичем тоже, а у тебя сейчас как раз «окно». Да не волнуйся, – тронула меня за плечо Галина Петровна. – Капитан просто задаст тебе несколько вопросов и отпустит.

– Угу, – кивнула я. Уж кому-кому, а мне было прекрасно известно, КАК менты умеют задавать свои вопросы и с каким маниакальным упорством пытаются повесить на ни в чем не повинных граждан всех уголовных собак.

Милицейский капитан являл собой блестящий образчик представителя правоохранительных органов: толстый, лохматый человек с капитанскими погонами на покатых плечах. Форменный китель едва сходился на «пивном» животе капитана. Я подозрительно посмотрела на блестящие желтые пуговицы, которые того и гляди могли оторваться и выстрелить прямо мне в лоб. Дядька сидел за директорским столом с очень умным видом.

– Брусникина Афанасия Сергеевна? – поинтересовался милиционер таким суровым тоном, словно уже точно знал, что я виновата во всех смертных грехах.

– Нет… – пролепетала я, переводя взгляд с капитанских пуговиц на его переносицу. Фамилию Брусникина я ношу совсем недавно, потому не успела еще к ней привыкнуть.

Бровь капитана изумленно поползла вверх, я опомнилась и поспешила исправить оплошность:

– Я хотела сказать, так точно. Брусникина Афанасия Сергеевна по вашему приказанию явилась…

Вторая бровь милиционера заняла место рядом с первой:

– Вы преподаете военное дело?

– Вовсе нет. А что?

– Да нет, ничего. Просто странно слышать от столь хрупкой и очаровательной девушки военные словечки.

– Ах, это! У меня муж в некотором роде военный, в смысле, мой новый муж…

– Новый? А что, был еще и старый? – Я не понимала, капитан уже начал допрос или пока только дурака валяет, потому нервничала и никак не могла сосредоточиться.

– Старого не было. Да и этот-то появился не так давно, оттого и новый.

– Поня-атно, – лицо милиционера пришло в норму, то есть удивление уступило место обычной подозрительности. Капитан указал мне на стул: – Присаживайтесь, пожалуйста. У меня к вам имеется пара-тройка вопросов, на которые я хотел бы получить максимально правдивые и точные ответы. Итак, насколько нам стало известно, вчера вы покинули лицей последней. И произошло это около половины десятого вечера. Так?

– Ага. У меня было родительское собрание, вот и задержалась, – ответила я, присев на краешек стула. Напряжение никак не отпускало. Время от времени я посматривала на дверь, прикидывая возможные пути к отступлению, если вдруг дело примет серьезный оборот.

Капитан качнул головой, совсем как игрушечный бульдог. Знаете, такие часто выставляют водители у лобового стекла своих автомобилей. При малейшей тряске бульдог начинает весело мотать головой. Дороги наши всем известны, вот и получается, что бульдожка постоянно трясет головой, словно в припадке.

Видимо, мое объяснение устроило господина из органов. Поняв это, я несколько приободрилась и с робкой надеждой подумала: «Может, все обойдется?»

– Афанасия Сергеевна, мы ищем свидетелей автомобильной аварии. Она произошла вчера, около десяти часов вечера…

– А почему вы ищете свидетелей в нашем лицее? – притворно удивилась я. – Ой, извините…

– Ничего, ваш вопрос вполне понятен. Дело в том, что двор, в котором произошла авария, находится в непосредственной близости от лицея. Да и время было не столь уж позднее. Вполне возможно, кто-нибудь из учеников или учителей мог что-нибудь видеть или слышать.

– Наверное, кто-то и мог, только не я. Видите ли, товарищ капитан, я предпочитаю пользоваться общественным транспортом, особенно в позднее время. Так что, увы, ничем не могу вам помочь – свидетель из меня никакой. Вы лучше опросите жителей окрестных домов. Наверняка кто-нибудь что-нибудь да видел. Грохот-то был о-го-го какой! – капитан пристально на меня посмотрел, и мне показалось, что я ляпнула что-то не то. Нужно было исправлять положение: – Ну… Я имею в виду, был же какой-то грохот, раз авария приключилась?

– В логике вам не откажешь. А жильцов мы уже опрашиваем. Можете идти! – разрешил мент, потеряв ко мне профессиональный интерес. Об этом меня не нужно было просить дважды. Как перышко, подхваченное ветром, я вымелась из директорского кабинета, испытывая при этом смесь облегчения и тревоги.

Разговор с толстым проницательным милиционером длился не более пятнадцати минут, но вымотал меня так, словно я уже отработала целый день по полной программе. Закрывшись в кабинете, первым делом я бросилась к окну. Давешнего наблюдателя на месте не оказалось.

– Хоть одна приятная новость за сегодняшний день. – Я глубоко вздохнула и задумалась над решением непростой задачи: как бы мне покурить, чтобы за оставшееся время дым от сигареты успел выветриться? Выходило, что никак. А между тем, как это и бывает в минуты сильного душевного волнения, курить хотелось смертельно. Выход нашелся сам собой: каморка Василича! Сам охранник там постоянно смолит. Наши детки прежде довольно часто пользовались добротой старика и почти все переменки проводили именно там. Однако Чекистка быстро прекратила это безобразие, пригрозив Василичу увольнением. Теперь дети-курильщики каким-то непостижимым образом просачиваются на улицу и с наслаждением предаются вредной привычке в закутке за спортивным залом.

Василич пил чай «вприглядку», то есть поглядывая одним глазом в маленький черно-белый телевизор. Мое появление в «сторожке» вызвало у Василича немалое удивление, словно его застали за каким-то нехорошим занятием. Он даже чаем поперхнулся и едва уловимым движением выключил телевизор. Впрочем, старика можно понять: до этой минуты моя нога не ступала в его епархию.

– Аф-фанасия Сергее-гевна… – Василич, прокашлявшись, вытянулся по стойке «смирно».

– Василич, можно я у тебя покурю? – без обиняков спросила я.

Охранник едва не впал в кому от неожиданной просьбы:

– Ч-чего?

Странно, но раньше я не замечала, что наш Василич заикается, еще сегодня утром он говорил со мной вполне нормально…

– Я говорю, курить хочется, а негде. Понимаешь, я только что имела несчастье беседовать с ментом… Ох, я хотела сказать, с капитаном милиции. Разволновалась что-то, вот и потянуло. А вообще-то я не курю…

Конечно, я немного исказила истину. Но «что есть истина», не знал даже Понтий Пилат. Во время учебы в институте я покуривала самым нахальным образом, как и многие студенты. Потом появилась моя Клавка Курить при ней мне почему-то казалось неловко, потому пришлось бросить. Однако правильно говорят доктора – бывших курильщиков не бывает. Уже в замужестве я вспомнила о дурной привычке и все чаще покуривала втихаря, кляня при этом свою слабохарактерность.

Василич справился наконец с эмоциями:

– Конечно, конечно. Может, вам чайку соорудить? Разговор с милицией – дело неприятное, по себе знаю. А этот капитан, между нами, крайне неприятный человек. Неудивительно, что вы так среагировали.

От чая я отказалась. Охранник, чтобы не смущать меня своим присутствием, покинул тесную каморку. За сигаретой мысли мои немного упорядочились и потекли плавно и неторопливо. По словам капитана, жильцов окрестных домов уже опрашивают. Что ж, вполне разумно, именно с этого начинается любое расследование. Предположим, кто-то из них стал свидетелем аварии. Что он может рассказать? Дескать, влетела во двор машина, из нее выпал человек, а потом машина слилась с фонарным столбом в страстных объятиях. Затем на месте аварии появилась некая девица. Поглазела она малость, метнулась к машине (бабы – они ведь любопытные!), перепугалась почти до обморока, да и дала деру. Приметы девицы? Да какие тут приметы можно разглядеть? Обычная шубейка из меха непонятного зверя, сапоги, сумочка в руках…

В каморку Василича деликатно поскреблись. «Шухер», – проскакала невольная мысль, и я поспешно затушила сигарету. Дверь приоткрылась, в проеме показалась голова охранника.

– Я извиняюсь, – сказала голова, – Афанасия Сергеевна, к вам пришли…

– Уже? – растерялась я, делая неуверенный шаг к выходу. Василич недоуменно крякнул и посторонился, давая мне возможность пройти. На негнущихся ногах, с блаженной улыбкой на лице я вышла навстречу судьбе. Однако на этот раз встреча с судьбой откладывалась: рядом с Василичем нетерпеливо топталась Клавдия.

– Афоня, наконец-то! – воскликнула сестрица, бросаясь мне на шею. – Я прямо извелась вся!

– С чего бы? – буркнула я, увлекая Клюквину за собой в кабинет.

– Ты дискету уже проверила? – спросила Клавка, едва дверь кабинета закрылась за нашими спинами.

– Нет еще. Не до того было.

– Да? И чем же ты, интересно, занималась?

– Работала. Потом с ментом разговаривала…

– Работала она! А я, значит, должна умирать от беспокойства… Постой-ка… Как ты сказала? С ментом говорила?! С каким ментом? Ты что же, вражина, все-таки в милицию обратилась?! Ну, все, плакали наши денежки! А ты готовься, Афанасия, готовься! Совсем скоро ты переменишь место жительства. Учти, когда тебя посадят, на передачи можешь не рассчитывать, во всяком случае, лично я этим заниматься не буду! – Клавка, насупившись, отвернулась.

– Никуда я не обращалась, – успокоила я сестру. – Милиция сама пришла, в виде толстого противного капитана.

Клюквина, кажется, усомнилась в правдивости моих слов:

– Ну да? Вот так вот взяла и пришла! А где, говорит, тут Афанасия Сергеевна Брусникина? Подать ее сюда немедленно!

– Будешь язвить, вообще ничего не скажу, – на этот раз обиделась я. Клавка пронзила меня подозрительным взглядом, который я с достоинством выдержала – после беседы с капитаном подобные взгляды сделались мне по барабану. Сестрица, сообразив, что я ничего не выдумываю, дача задний ход:

– Ну ладно, не сердись. Лучше объясни все толком, я же волнуюсь!

До звонка на перемену оставалось всего пять минут, потому пришлось пересказать разговор с капитаном кратко и по существу. Не забыла я поведать Клавдии и о выводах, сделанных мною в каморке Василича. Единственное, о чем я не упомянула в своем отчете, так это о странном наблюдателе за окном. Зачем зря волновать Клавку? Вдруг этот тип не имеет ко мне ровным счетом никакого отношения?

Когда я умолкла, Клюквина пару минут напряженно думала о чем-то, а потом вынесла заключение:

– Ты все правильно сделала, Афоня. Думаю, больше тебя трясти не будут.

– Твои бы слова да богу в уши, – вздохнула я, терзаясь сомнениями как в правильности своего поступка, так и в словах сестрички.

– Не дрейфь, прорвемся! Ты лучше скажи, когда дискету проверишь?

– У меня еще пять уроков, причем подряд. Так что…

– Ужас какой! Скорее бы каникулы начались, что ли! Ты вон сама на себя не похожа – бледная, вялая. – Клавка озабоченно заглянула мне в глаза. – Как самочувствие, милая?

– Иди отсюда, а? – устало отмахнулась я от сестринской заботы. Посмотрела бы я на Клавку, если бы с ней произошло все то, что случилось со мной. Впрочем, зная Клюквину, могу предположить, что сильно волноваться она бы не стала. Скорее наоборот, была бы только рада неожиданному приключению. – И вообще, ты зачем приперлась ко мне на работу?

– На рынок ехала. А твоя школа как раз по пути, вот я и заглянула… На огонек, так сказать.

Ничего себе, на огонек! Рынок находится совсем в противоположной стороне от школы. Клавка просто умирала от любопытства и желания поскорее узнать, что за информацию таит в себе дискета.

– Вот и езжай, – послала я Клавку по нужному ей адресу. – И не вздумай мне названивать. Учти, я мобильник отключу.

– Уже еду. Ты только не тяни, Афанасия. И после работы – сразу домой!

Вместе со звонком на перемену Клюквина испарилась, а я с тяжким вздохом приступила к исполнению своих профессиональных обязанностей.

В этот день работа как-то не задалась. Я была крайне невнимательна, рассеянна и, как следствие, мы с учениками не успели выполнить даже половины запланированного. Разозлившись на себя за то, что меня так легко сбить с толку, я задала на дом своим оболтусам вдвое больше обычного.

Когда последний оболтус вышел, ворча себе под нос что-то маловразумительное об учителях-садистах и нелегкой судьбинушке учеников, в кабинет влетела француженка:

– Сергевна, давай покурим!

Я растерялась:

– Но я…

– Да ладно, не напрягайся! Я тоже иногда к Василичу в каморку бегаю.

Неужто Василич настучал? Интересно, кто еше в курсе моей дурной привычки? Может, вся школа давно знает, а я продолжаю изображать из себя великого конспиратора? С трудом подавив желание провести своего рода мини-расследование, я полезла в стол за сигаретами. В качестве пепельницы призван был послужить бумажный кулечек.

– Ну, рассказывай, – велела Жаннет. Вообше-то француженку зовут Жанна Игоревна, но она переделала свое имя на французский манер. Согласитесь. Жаннет Игоревна звучит немного нелепо, Жанка это поняла, и теперь ученики зовут ее мадемуазель

Жаннет. На мой взгляд, лучше не стало – сразу возникает ассоциация с домом терпимости, где все были мадемуазели: Фифи, Мими, Жужу и так далее…

– О чем рассказывать? – удивилась я.

– Тебя допрашивали?

– Не допрашивали, а беседовали.

– Одна фигня! И что?

– Что «что»? – Я никак не могла взять в толк, что же хочет услышать Жанка, пардон, мадемуазель Жаннет. Впрочем, кажется, нашу «мамзель» мой ответ вовсе не интересовал, потому что она спешила поделиться собственными впечатлениями от встречи с милицейским капитаном.

– Это просто кошмар! – Было хорошо видно, что эмоции у француженки бьют ключом. – Я чувствую себя главным героем крутого боевика!

Я сдавленно хрюкнула: если Жанка – герой боевика, то кем же должна чувствовать себя я? Главным злодеем, что ли?

– Это беседа с капитаном тебя так возбудила? Держите себя в руках, мадемуазель Жаннет, нельзя транжирить нервные клетки по пустякам.

Жанка всплеснула руками, возмущенно подышала, а потом, слегка обидевшись, молвила:

– Может, для кого-то допрос у настоящего милиционера – пустяк, дело житейское, а для меня – серьезный стресс!

– А отчего тебе-то сотрясаться? Или совесть нечиста? – пожала я плечами.

У любого человека, впервые видевшего нашу француженку, возникало ощущение, что перед ним – неземное существо, ангел, только что опустившийся на нашу грешную землю: белые кудряшки, вздернутый симпатичный носик и наивный взгляд голубых глаз. Принцесса эльфов, да и только! Заподозрить подобного ангелочка в каком-нибудь грехе может только сумасшедший. Сумасшедшей я не являлась, была просто раздражена, потому что «мамзель» мешала мне приступить к выполнению важного дела – исследованию дискеты.

– Ты не язви, Афонь. Я тебе сейчас такое скажу… – Жанка таинственно сверкнула очами.

– Ну-ка, ну-ка. – Я затушила сигарету и, пожелав себе терпения, приготовилась выслушивать какой-нибудь бред француженки.

– В этом деле замешана женщина!

Мадемуазель Жаннет с нескрываемым торжеством смотрела на меня, ожидая реакции на свое сообщение.

А как я могла среагировать? Второй раз за сегодняшний день мне довелось ознакомиться с данной версией. Сперва Макаров высказался, теперь вот Жаннет. Ну, у Макарова, допустим, повод имелся – как-никак его брат якобы видел женщину, то есть меня, на месте аварии. А вот какие основания утверждать это имеются у француженки? С напускным безразличием я попробовала рассмеяться:

– Ну, конечно! Во всем виноваты женщины! Буквально то же самое утверждает и мой муж. Вот уж никак не предполагала, что ты подвержена мужским шовинистическим настроениям.

– Афоня, я ведь серьезно говорю.

– Твой вывод основан на чистой дедукции или…

– Или! – вытаращила глаза Жаннет. – Вот именно, что «или»! Короче говоря, есть у меня приятельница. Она поэтесса…