Текст книги "Надувные прелести"

Автор книги: Фаина Раевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

В дверь тихонько поскреблись, и в комнату просочилась Клавдия:

– Афонька, мысли какие-нибудь появились?

– Ничего особенного, – шмыгнула я носом. – А у тебя?

– Одна.

– Любопытно…

– В милицию надо идти. Хрен с ними, с деньгами! Счастья они не принесут, тут ты права. Отдадим их ментам, во всем покаемся, попросим защиты… Слушай, а у нас в стране имеется какая-нибудь программа по защите свидетелей?

– Ага, делают пластические операции и вывозят из страны. И все за счет МВД.

– Иди ты! Надо же, совсем как в кино! – восхитилась Клавка.

– Вот-вот! Насмотрелась ты фильмов, Клавдия Сергеевна. Это в Америке местная полиция свидетелей бережет, а у нас – совсем наоборот. И потом, ты забыла, что говорил Леонард? У него везде свои люди. Ты только покажешься на пороге отделения, как тебя тут же и прихлопнут.

– А мы милицию на дом вызовем, – не сдавалась Клавка, хотя прекрасно понимала всю нелепость своего предложения. Понимала это и я, поэтому не стала развивать дальше глупую мысль сестрицы, а поделилась своими соображениями насчет визита к кашемировому дядьке.

– Мысль неплохая. Только как мы узнаем, где он живет? То есть жил… Через справочное бюро?

– Узко мыслишь, дорогая. Через Димкину базу данных!

Клавка застыла с открытым ртом. Брусникин строго-настрого запретил нам копаться в его файлах, а для верности даже установил на них пароль. Оно и понятно: информация как-никак государственной важности! Впрочем, пароль как раз не проблема: Димкина фантазия не отличается разнообразием, и пароль, думаю, будет несложно вычислить. Беспокоит другое: все диски с рабочей информацией Димыч держит в верхнем ящике письменного стола, и на него супруг лично установил хитроумный замок, вскрыть который практически невозможно. Но даже если мы с Клавкой, медвежатники-дилетанты, с ним справимся, то где гарантия, что Брусникин не обнаружит следов взлома? Вдруг у него имеются какие-нибудь хитроумные приспособления, типа волосков, прилепленных в самых неожиданных местах, или иных специальных отметок… У них в ФСБ подобных «примочек» великое множество! Димке, профессиональному контрразведчику, не составит труда обнаружить нарушения, и тогда… Тогда, пожалуй, я сама попрошу Леонарда прикончить меня как можно скорее.

– Афоня, ты… Ты… Нет, я просто хочу знать, ты правда решишься на это? – проблеяла Клюквина.

– Чего только не сделаешь на благо концессии, – тяжело вздохнула я. – Тащи инструменты.

Радостно пискнув, Клавдия бросилась исполнять приказание. Вернулась она, тяжело пыхтя и таща за собой объемную спортивную сумку, в которой Димка хранил всякий хлам, как то: отвертки, гвозди, пассатижи и прочие горячо любимые всеми мужиками погремушки. Венцом коллекции была добротная немецкая электродрель с бесчисленным количеством насадок.

– Вот! – Клавка громыхнула железом. Я расстегнула «молнию» на сумке и затуманенным взглядом уставилась на инструмент. Назначение каждого предмета из набора домашнего умельца теоретически я знала – не раз видела, как употребляет их в дело Димка. С практикой было хуже, можно даже сказать, хреново было с практикой. Как держать молоток, как молотить им по шляпке гвоздя, я смутно представляла, а вот что делать с пассатижами или, к примеру, с непонятной штучкой, похожей на пилочку для ногтей, – понятия не имела. Клавка с вожделением глазела на дрель. Чувствовалось, что именно это чудо техники ей не терпится пустить в ход как можно быстрее.

– Н-да, – пребывая в глубокой задумчивости, почесала я затылок. Потом взяла в руки «пилочку» и поковыряла ею в дырке замка. Никакого результата. – Работа предстоит кропотливая.

Клавка громко сглотнула и схватила-таки дрель.

– Давай решим вопрос кардинально, – предложила сестренка.

– А что скажет Димка?

– А что Димка? Ну, пошумит малость, да и утихнет. Не людоед же он!

– Не людоед, – согласилась я. – Он хуже, он – контрразведчик. И если вдруг обнаружатся следы взлома на его ящике… Там же важная государственная информация.

– Такая уж и важная! – усомнилась Клавдия. – Стал бы твой Брусникин такую информацию домой таскать? Да и кто бы ему позволил?! У него в конторе, чай, охрана не то что в супермаркете каком-нибудь. Но, в общем-то, ты права. Объясняться с твоим пупсиком – дело дохлое и бесперспективное, моя нервная система не выдержит, это точно. У нас где-то были шпильки. Не помнишь, где?

Я удивилась:

– Зачем тебе шпильки?

– В кино показывали, как тетка наручники простой скрепкой отомкнула. В «Терминаторе», помнишь? А в другом фильме, не помню, как называется, так и вовсе – замок на входной двери шпилькой вскрыла. Нешто мы хуже голливудских красоток и не справимся с каким-то ящиком?

Шпильки обнаружились в коробочке со швейными принадлежностями. Немного подумав, я прихватила с собой пару булавок и несколько скрепок. Клавдия, едва получив орудия труда, с энтузиазмом приступила к нелегкой работе медвежатника. Минут пять прошло в напряженном молчании, которое изредка нарушало крепкое словцо сестрицы. Все это время я с интересом наблюдала, как Клюквина расковыривает замок, и сердце мое обливалось кровью. И вовсе не потому, что было жалко мебель – что там мебель, когда под угрозой мир в семействе Брусникиных – Клюквиных?!

– Черт! И кто только придумывает такие конструкции?! – пыхтела Клавка. – Совершенно не поддается вскрытию! Безобразие!

Я хотела возразить, что вскрыть можно только плохие замки, но тут позвонили в дверь. От неожиданности мы с Клавдией вздрогнули, а сестрица выронила из рук «набор начинающего взломщика».

– Афонь, кто это? Ты кого-нибудь ждешь? – еле слышно прошептала Клюквина.

– Только явления Христа народу, – так же тихо ответила я.

– Вряд ли это он. Слушай, а может, нас нет дома? Позвонят-позвонят, да и уйдут с миром…

– Не получится, – покачала я головой. – Если человек с улицы, то он видел свет в наших окнах. Так что придется открывать.

Мы с Клавкой на цыпочках проследовали к входной двери. С замиранием сердца я припала к «глазку». На лестничной площадке, освещенный тусклым светом подъездной лампочки, стоял друг и соратник Брусникина Михаил Салтыков, по кличке Сало. Почему к симпатичному, подтянутому парню прилипла такая дурацкая кличка, до сих пор непонятно. Димка в ответ на этот вопрос мычит что-то невразумительное, а спрашивать у самого Михаила мне как-то неудобно.

– Открывай, – велела я Клавдии, – твой «товарищ по братству» пришел.

Убедившись в моей правоте, Клавка открыла дверь.

– Привет! – радостно поздоровался Сало. Однако радость его несколько померкла, едва он глянул на наши лица. – А что это у вас с глазами?!

Я дотронулась до глаза, уже порядком заплывшего (спасибо Резо!), пожала плечами и поспешила удалиться в комнату. Оттуда я услышала, как Клавка беспечно сообщила:

– Не обращай внимания. Просто сезонная аллергия. Ты по делу или как?

– Пройти можно? – В Мишкином голосе явно слышались тревожные нотки. На всякий случай я задвинула сумку с инструментами под стол и уселась на стул перед ним, пытаясь ногами прикрыть тайник. Как уже было сказано, Салтыков обладал быстрым и острым умом. Появление «мешка» с мужскими игрушками могло его насторожить.

– А зачем проходить-то? – скалой стояла Клавдия. – Излагай причину твоего визита…

– Все-таки я пройду, – после короткой возни и пыхтения Михаил возник на пороге комнаты. За его спиной тут же появилась сестрица и принялась отчаянно размахивать руками и подмигивать мне здоровым глазом. Должно быть, это что-нибудь означало, но я ничего не поняла, поэтому, нацепив на лицо приветливую улыбку, пригласила:

– Присаживайся.

Салтыков охотно воспользовался приглашением.

– Чаю не предлагаем – кипяток закончился, – бросила Клавка, усаживаясь рядом с ним. Диспозиция, выбранная сестрой, в принципе была ясна: она оставляла себе возможность подавать мне знаки в зависимости от того, как пойдет разговор. – Ну?

Салтыков обвел пристальным – по моему мнению, чересчур пристальным – взглядом комнату, и на мгновение взор его задержался под столом, отчего я засучила ногами в попытке скрыть хозяйственную сумку с инструментами. Потом Мишка веско произнес:

– Димыч просил за вами присматривать. Не зря, как мне кажется…

– Мне непонятны твои намеки! – сделала вид, что обиделась, Клавдия, но тут же сменила тактику: – Мишенька, ты, часом, не голоден? Может, отужинаешь с нами? Коль уж Афонькин пупсик велел тебе за нами присматривать, так изволь выполнять распоряжение товарища!

Ежу понятно: у сестрицы созрел какой-то план. Мешать осуществлению идей Клюквиной я не собиралась, потому согласно кивнула. Сало сделал вид, что задумался над предложением. Господи, существует ли на свете мужик, который откажется набить свой желудок на халяву?! Во всяком случае, Салтыков к подобным индивидуумам не относился.

– Отужинаю, – сдержанно согласился Мишка, разом забыв о сумке с инструментами, а я сделала вывод: прав мой Макаров – бабы крутят мужиками, как хотят!

Наша компания плавно переместилась на кухню. Пока Клавка суетилась с ужином, Сало обстоятельно, со всеми подробностями рассказал, как грузили моего Брусникина в машину, как ехали, сколько козлов на наших дорогах и какие бестолковые администраторы нынче в санаториях. Красноречие Михаила иссякло, едва по кухне поползли умопомрачительные запахи, а на столе волшебным образом появилась литровая бутылка водки. Мне, признаться, тоже стало не до разговоров – желудок напомнил о своем голодном существовании громким урчанием.

– Ну, – весело сказала Клавдия, когда аппетитные куски мяса по-французски лежали на тарелках, а в рюмки была налита вредная сорокоградусная жидкость, – предлагаю первый тост поднять за нашего родственника и друга – Брусникина Дмитрия. Чтоб ему там хорошо отдыхалось!

Выпили, закусили. Я мимоходом подумала, что пора, пожалуй, найти для сестренки хорошего нарколога, и начала копаться на задворках памяти в поисках подходящей кандидатуры.

– Эх, хорошо сидим! – вздохнула Клюквина. – Ну, между первой и второй перерывчик небольшой. Мишка, что ты растерялся? Ухаживай за дамами!

Салтыков не стал спорить и вновь наполнил рюмки. То ли от выпитого, то ли по иным, неизвестным мне причинам, Клавдия активно строила Мишке глазки, вернее, один глаз, потому что второй строить было невозможно – заплыл. Я отнеслась к Клавкиным ужимкам по-философски, во-первых потому, что знала – сестрица просто так ничего не делает, а во-вторых… Наверное, просто привыкла к ее… м-м… закидонам. К слову сказать, мысль, что Клюквина всерьез решила охмурить Салтыкова, даже не возникла: два контрразведчика в одной семье – чересчур серьезное испытание даже для меня.

После очередной выпитой рюмки мир перед моими глазами стал весело покачиваться, а вот язык почему-то перестал слушаться. Зато Мишка приободрился, почувствовал себя настоящим мачо и начал отвечать на ухаживания Клавдии. Именно в этот момент сестра приступила к исполнению хитроумного плана.

– Мишаня, – томно выдохнула она, низко наклоняясь над столом, отчего ее бюст практически выпал из футболки, – нам нужна твоя помощь!

Сало облизнулся, глядя на Клавкины прелести, и с готовностью отозвался:

– Конечно, если это в моих силах.

– В твоих. Да, собственно, нам не нужно ничего особенного. Так, мелкая услуга всего лишь.

– Тогда с превеликим удовольствием!

– Вот и славно! Короче говоря, нам нужно разыскать одного человека…

Ну вот, а что я говорила? Просто так Клавдия ничего не делает! Она, видно, поняла, что с замком на Димкином ящике нам не справиться, потому решила использовать Мишку. В логике сестренке не откажешь: Салтыков, так же как и мой Брусникин, имеет доступ к базе данных, и отыскать хотя бы адрес господина Крутых Глеба Федоровича для него не составит труда. Услуга и в самом деле пустяковая, однако Мишаня, вместо того чтобы броситься исполнять просьбу, сурово нахмурился:

– Это кто ж такой?

– Да так… Мелочь, – отмахнулась Клавдия. – К Афоньке в класс новенького ученичка привели, а ей он что-то не понравился. Вернее, не сам он, а его папаша. Представляешь, дядя первый раз пришел в школу, а уже пальцы гнет, скандалит… Всю нервную систему девушке нашей подорвал. Уж так она убивалась, так волновалась! Вот мы и хотим выяснить – что за человек явился? А ну как он бандит какой, готовый за своего сынка порвать всех на мелкие кусочки? Димка бы нам помог, он и раньше такие проверки устраивал, но… – Клавдия сокрушенно вздохнула, печалясь по поводу отсутствия в данный момент моего пупсика. – Сердце изболелось за Афанасию!

В подтверждение сказанного Клюквина возложила сразу обе руки себе на грудь, а я принялась изо всех сил гордиться смекалкой своей сестренки! Однажды мой Брусникин помог вывести на чистую воду очередной объект страсти Клавдии, коим являлся некий азербайджанский бизнесмен по имени Гейдар. Вообще-то он Клавдии представился крутым бизнесменом, а вот нам с Димкой парень не глянулся – как-то сразу было видно, что бизнесмен из него, как из меня моряк-подводник. Зная упрямый клюквинский характер, а также учитывая состояние влюбленности, павшее на сестру, мы с мужем решили в самостоятельном порядке проверить личность этого Гейдара и ничуть не удивились, когда выяснился род его занятий. Ничего особенного, обычный наркоторговец, пару раз «топтавший зону» именно за сбыт наркотиков в особо крупных размерах. Клавка, узнав правду о возлюбленном, немедленно его бросила. Гейдар сперва вздумал ей угрожать, но потом быстро остыл, едва узнал о месте работы моего Димыча. Так что Клавдия ничуть не кривила душой, говоря, что Димка иногда залезает в базу по личным надобностям. Наверное, Салтыков тоже этим грешит, и поэтому после недолгих размышлений он согласился выполнить нашу просьбу.

Я записала на листочке фамилию Глеба своими словами обрисовала его внешний облик и назвала приблизительный возраст. Мишка велел нам оставаться на кухне, а сам вышел в другую комнату. Припав к стене, мы услышали, как он с кем-то говорит по телефону.

– Ну, пошло дело, – перевела дух Клавдия. – Надеюсь, Сало не станет откровенничать с твоим пупсиком? А даже если и станет, то все равно ничего особенного в нашей просьбе нет.

– За это надо выпить, – оживилась я.

– Хватит! – Клюквина слегка хлопнула ладонью по столу. – Тебе вредно много пить – тормозить начинаешь. И потом, тебе еще завтра на работу, помнишь?

– Этого я не забыла. Только все равно на работу не пойду. У меня – во! – я указала пальцем на больной глаз. – Временная потеря зрения.

– И голова, – с готовностью подсказала сестрица.

Я. прислушавшись к работе организма, подтвердила:

– И голова…

– Без мозгов.

– Без… Ты на что это намекаешь?

Довольная своей шуткой, Клавка рассмеялась, а я сделала вид, что обиделась. Тут на кухне появился Салтыков. Судя по выражению его лица, новости нас ожидали скверные. Интересно, кем же оказался господин Крутых? Уж не английским ли шпионом, которого давно и безуспешно разыскивают спецслужбы?

Садиться за стол Мишка не стал, вместо этого застыл в дверях, сложил на груди руки и уставился на нас с Клавдией задумчивым взглядом, под которым лично я почувствовала себя крайне неуютно. Сестрица словно бы и не замечала перемены, произошедшей в боевом товарище. Она нетерпеливо поерзала на стуле и спросила:

– Ну?

– Глеб Федорович Крутых, 1963 года рождения, образование высшее юридическое. Последнее место работы – Государственная Дума, помощник одного скандально известного депутата… – словно перед начальством, отчитался Сало.

– Чем же этот депутат оскандалился? – уточнила я, справедливо полагая, что речь идет о нашем знакомом Леонарде Эдуардовиче.

– В основном своим криминальным прошлым, но нынче это вроде бы модно… – охотно пояснил Мишка и поинтересовался: – Дальше слушать будете?

– Будем, – хором отозвались мы с Клавкой.

– Господин Крутых, помимо работы на депутата, имеет свой небольшой бизнес – несколько ночных клубов в разных районах Москвы. Постоянно проживает в поселке Жуковка, что говорит о его более чем солидном достатке. Помешан на антиквариате и на старых машинах… Только я понять не могу, – неожиданно прервался Михаил. – Афанасия, разве данные о родителях в школу не предоставляются? Насколько я знаю, в журнале даже отдельная страничка есть, где и домашний адрес, и место работы мамы-папы зафиксированы.

Я смешалась. Конечно, такая страница в журнале ведется, да вот беда – никакого сына Глеба Федоровича в числе моих оболтусов нет. Клюквина поняла, что прокололась, но сдаваться без борьбы вовсе не собиралась:

– Тебе же русским языком сказали: парень – новенький, сведений о родителях пока нет… Неужели неясно?

– Конечно, ясно, – согласно кивнул Сало. – Но, боюсь, сведений никаких и не будет.

– Это почему еще? – нахмурилась Клавдия.

– Потому что Глеб Федорович детишками пока не обзавелся. Нет у него ни сына, ни дочки. Бездетный он!

Надо же, какая неприятность! Не повезло мужику в жизни: мало того что бездетен, так еще и кончину преждевременную принял. Впрочем, может, оно и к лучшему: не осталось после него безутешных сироток.

Клавдия примерно с полминуты беззвучно хватала ртом воздух, а потом вскочила, выпятив грудь, и громко возмутилась:

– Ты нас на понт не бери, понял?! Сказано было: пацан – новенький! Афонька с перепугу не разобрала, папаша перед ней или какой-нибудь другой родственник. Может, этот Крутой…

– Крутых, – осмелилась я подать голос.

– Одна фигня! – всплеснула руками Клюквина. – И вообще, ты лучше помолчала бы, раз такое дело.

Я покорно заткнулась, с удовольствием предоставив сестренке выпутываться из довольно щекотливого положения.

– Ну вот, сбилась с мысли. И что ты вечно лезешь, куда не следует?!

– С мысли, говоришь, сбилась? Ну-ну, – усмехнулся Мишка. – Так ты напрягись, Клавочка, глядишь, мысль и вернется. А заодно придумай хотя бы одну причину, по которой господин, живущий в элитном поселке, вздумал устраивать своего несуществующего сына в лицей, находящийся за тридевять земель от дома.

– Не морочь мне голову! – разозлилась Клавка. – У богатых свои причуды.

– Оно конечно, – Сало согласно вздохнул и некоторое время понимающе пыхтел, а потом вдруг посмотрел на меня пронзительным взглядом и, почти не разжимая губ, быстро спросил: – В какую историю вы опять вляпались? Зачем вам понадобился Крутых? Только не врать!

Ох уж эти мне военные! И всех-то они подозревают, и везде-то им заговоры мерещатся! Вот и Салтыков туда же. Хотя его можно понять: лучший друг поручил ему самое дорогое, то есть нас, оттого Мишка и выказывает столь трогательную заботу. На какой-то миг мне захотелось поделиться с Салом наболевшим, снять с себя груз ответственности, однако воспоминание о кулаке Резо, а также тот факт, что у Леонарда Эдуардовича – длинные руки, остановил мой душевный порыв, и я горячо поддержала версию Клавдии:

– Клавка говорит правду. Крутых пришел к нам в школу, чтобы лично посмотреть, в каких условиях обучаются детишки. Может, он это делал по собственному почину, может, по просьбе депутата, а может, и правда, хотел устроить к нам какого-нибудь своего родственника… Я не знаю, ничего не поняла, потому что дядька сразу скандалить начал: и охрана у нас хлипкая, и нет системы пропусков, и учителя молодые, неопытные… На шум директриса выскочила – мой кабинет недалеко от ее, так что ей все было слышно – и решила выяснить причину воплей. Дядька представился и принялся уже с Галиной Петровной разбираться, а я предпочла ретироваться, чтобы, значит, под раздачу не попасть. Так что… – Я виновато развела руки в стороны: мол, извини, не оправдали твоей подозрительности, история, в общем-то, банальная, и в просьбе нашей ничего особенного нет.

Не знаю, поверил Мишка или нет, но скользких вопросов он больше не задавал, быстро доел уже остывший ужин, выпил рюмку водки, сухо попрощался и отбыл, пообещав завтра нас навестить.

– Фу, слава богу! – перекрестилась Клюквина. – Я думала, он здесь заночует. Нет, ну почему, почему все вокруг нас подозревают? Можно подумать, мы с тобой какие-нибудь боевики!

– Боевики из нас никакие, – согласилась я, – а подозревают нас потому, что наши беспокойные характеры в Димкином отделе уже вошли в легенду. Скоро учебники можно будет издавать: «Как попасть в неприятную историю и суметь выжить». Но дело не в этом. Ты обратила внимание, что Мишка, хоть и дал нам сведения о Крутых, но данные эти крайне скудны? Живет в Жуковке… Ну и что? Там столько народу проживает, и все крутые, прости за каламбур. Да и охрана в этой самой Жуковке не хуже, чем в Кремле. Впрочем, попробовать отыскать нужный нам дом можно…

– А зачем? – не поняла Клавка. – Дядьку же убили…

– Ну и что? Нам нужно как-то пробраться в дом. Может, Крутых где-нибудь в хате своей вторую дискету хранил. Хотя я лично в этом сомневаюсь – не дурак же он.

– Еще в ночные клубы можно заглянуть, – оживилась сестренка, очень это дело уважавшая. – Сало сказал, что Глебушка покойный какие-то клубы «крышевал»…

– Не «крышевач», а был их владельцем. Но это в принципе одно и то же. Однако Мишка, если ты заметила, не озвучил ни одного названия. И что же, мы будем по всем московским клубам таскаться? У нас никаких денег на подобное мероприятие не хватит, да и времени уйдет уйма.

Клавдия загрустила, признав тем самым мою правоту. Я, подобно сестрице, скорбно молчала, но по иной причине: в моей голове шли напряженные поиски той самой ниточки, с которой начинается расследование любого преступления. По беспрестанному шевелению губ Клюквиной было ясно, что она что-то вещает, однако слов я не слышала, увлеченная собственными мыслями. Решение в конце концов созрело. Не обращая внимания на Клавку, я вскочила и метнулась к телефону, оставив за спиной возмущенные вопли Клюквиной.

…Мадемуазель Жаннет долго не брала трубку. Я уже хотела было отключиться, как телефонная мембрана томно прошелестела Жанкиным голосом:

– Хеллоу-у-у?!

Не знай я, что звоню своей коллеге, то наверняка решила бы – служба сексуальных услуг не дремлет ни днем, ни ночью. Голос «мамзели» убаюкивал и возбуждал одновременно. Одежда вдруг сделалась тесной, шершавой и вообще лишней, захотелось немедленно ее сорвать и поплыть по волнам эротических колебаний, источаемых телефонной трубкой.

– Кхм! Жанна, это Афоня. – Собственный голос прозвучал хрипло, отчего я покраснела до самых пяток. – Ты дома?

Согласитесь, глупый вопрос: если человек отвечает на звонок, раздавшийся по домашнему телефону, где он может быть? Впрочем, Жаннет ничуть не удивилась.

– Афонька! Привет, а я только что о тебе думала. – Истома из голоса француженки исчезла, уступив место нормальному тембру.

– Это хорошо. У меня к тебе важное дело… – довольно «тонко» намекнула я. На Жанку намек не подействовал, и она продолжала дребезжать:

– Ульянка счастлива! По твоему совету она засела за детектив. Уже две страницы написала, представляешь? Между прочим, основой сюжета стало недавнее происшествие, которое тебе хорошо известно! Про машину, помнишь? – таинственным шепотом сообщила Жаннет.

Конечно, этот сюжет мне хорошо знаком! Рядом вполне ожидаемо возникла Клавка, возмущенно сверкая здоровым глазом. Я сделала ей знак, чтобы по возможности она молчала, и вновь обратилась к трубке, вещавшей голосом мадемуазель Жаннет:

– Жанка, можешь договориться с Ульянкой об аудиенции?

Жаннет соскочила с мысли, помолчала, а потом немного рассеянно уточнила:

– О чем?

Странно! Русские слова с французскими корнями почему-то плохо воспринимались сознанием «мамзели».

– Как тебе сказать? – задумалась я. – Хотелось бы пригласить твою подругу к нам в школу. В следующем полугодии у меня в десятом классе запланированы три часа на современную поэзию. Представляешь, мои дети будут визжать от восторга, если к ним придет настоящий писатель… Я хотела сказать, писательница. Как ты думаешь, Ульяна согласится?

– Еще бы! – зашлась от восторга Жанка. – Она будет просто счастлива! Наконец-то ее талант найдет понимание!

«Талант – это, несомненно, богатство. Однако лично я предпочитаю его денежный эквивалент»! – сказал однажды Ромен Роллан. Памятуя о сей истине, я прямо спросила:

– Сколько?

Француженка опешила:

– В каком смысле?

– В смысле денег…

– Хм, Ульянке, конечно, деньги нужны. Знаешь, что? Сама с ней поговори. Я тебе дам ее телефон, скажешь – от меня. – Жаннет продиктовала номер подруги и, пожелав удачи, отключилась.

– Кто такая Ульянка? – ревниво поинтересовалась Клавдия.

– Поэтесса, обладающая неуемной фантазией. Я тебе о ней говорила, помнишь?

– Это она тебя засекла на месте преступления?

– Ну да.

– Понятно. Хочешь с ней пообщаться?

– Надо же с чего-то начинать? – пожала я плечами и вновь взялась за телефон. – Ульянка в тот вечер вдохновение у окна ловила. Вдруг она еще что-нибудь интересное видела? Впрочем, учитывая ее зрение и богатое воображение, особо на это рассчитывать не приходится.

В том, что поэтесса еще не спит, я была почти уверена: творческие натуры, подобные Ульяне, считают поздний вечер и ночь идеальным временем для работы. Голос у Ульянки оказался низким, с приятной хрипотцой. Мне сразу представилась дородная дама бальзаковского возраста с короткой, почти мальчишеской стрижкой и с вечной сигаретой в углу рта. Наверное, Жанка успела пересказать своей подруге содержание недавнего разговора, потому что Ульяна ничуть не удивилась моему звонку, а велела приходить прямо сейчас. Клавка, немного поворчав о дурной голове, которая не дает ногам покоя, вызвалась сопровождать меня.

– Хоть на живого классика посмотрю, – заявила Клюквина, натягивая теплую курточку. – Когда еще такой случай представится? А то вот так умрешь невзначай, и…

Что значит «и», Клавдия уточнять не стала, а лишь печально покачала головой. На мой взгляд, Ульянке до классика – «дистанция огромного размера», да и умирать «невзначай» я в ближайшее время не собиралась, но спорить с сестрой не стала, потому что была занята предстоящей встречей с поэтессой. Встреча эта представлялась мне довольно туманно. Ну скажите, о чем можно говорить с творческим человеком? Они же вечно витают где-то в заоблачных высях в поисках нужного слова или рифмы. Когда я училась в институте, в группе со мной был один юноша, писавший на досуге совсем неплохие стихи. Впрочем, прозой он тоже не брезговал, но получалась она довольно хилой. Так вот, Юрка Толстой (это его настоящая фамилия, между прочим. Согласитесь, такая фамилия ко многому обязывает!) на протяжении всех пяти лет обучения страдал хронической рассеянностью. Юрка мог, к примеру, явиться на экзамен по древнерусской литературе в полной уверенности, что сдавать предстоит античную, и сильно удивлялся, когда узнавал о своей ошибке. Но тем не менее экзамен сдавал, причем весьма неплохо. На всех студенческих вечеринках и тусовках Толстой был неизменным гостем, хотя приглашали его туда крайне редко. Студенты – народ молодой и веселый, жаждет веселиться, общаться, влюбляться, а не слушать лирические отступления своего однокашника. Внешность у юного гения была соответствующая: невысокий, худощавый, бородатый первой юношеской порослью, которую он не сбривал принципиально, считая, что борода – неизменный атрибут любого писателя или поэта. Об одежде говорить не буду – легко догадаться, что она не соответствовала современности, замечу лишь, что носки Юрка носил неизменно разного цвета. К сожалению, диплом наш Толстой так и не получил. Причина тому опять же творческая: на последнем курсе Юрку увлекла мысль переписать Большую детскую энциклопедию стихами. Он целиком погрузился в работу и про институт думать перестал. Короче говоря, предстоящее свидание с очередной творческой личностью меня даже несколько пугало.

Подруга нашей «мамзели» оказалась полной противоположностью тому портрету, которое нарисовало мое воображение. Впрочем, нет, две детали все же совпали: короткая стрижка и длинный мундштук с сигаретой в тонких пальцах. Статью Ульянка не вышла. Ее туловище по очертаниям напоминало бутылку из-под шампанского, иными словами, оно расширялось книзу, не оставляя даже малейшего намека на талию. За стеклами круглых очков прятались близорукие глаза. К очкарикам я всегда отношусь с уважением и с некоторым трепетом – они умные! Клавка при виде Ульяны сперва растерялась – наверное, сестренка немного не так представляла себе классика, но потом сориентировалась и растянула губы в улыбке:

– Здравствуйте! Вы не представляете, как я счастлива видеть вас живой! – Заметив недоуменный взгляд поэтессы, Клюквина быстро сообразила, что сморозила очередную глупость, и поспешила поправиться: – В смысле, я первый раз имею честь беседовать с настоящим поэтом. Наслышана, наслышана о вас, и являюсь большим поклонником вашего таланта!

Лесть Клавдии вполне понятна: я не успела ей рассказать, что произведения Ульянки еще не рискнуло напечатать ни одно издательство. Ульяна окатила Клавку волной холода, решив, что сей объект не достоин ее внимания, и сконцентрировалась на мне.

– Вы Афанасия? Мадемуазель Жаннет предупредила о вашем желании встретиться со мной. Правда, она не назвала причину. Надеюсь, вы проясните ситуацию.

– С удовольствием проясним! – пообещала Клавдия, просачиваясь в просторный коридор. Я двинула локтем в какую-то часть тела сестрички, призывая ее к молчанию. В смысле, Клавдию, а не то место, куда случайно угодил мой локоть. Ульяна выпустила изо рта клуб дыма и пригласила:

– Проходите в гостиную. Можете не разуваться.

После этих слов поэтесса, качнув бедрами, удалилась. Наверное, именно в гостиную, куда предстояло пройти и нам. С разрешения хозяйки разуваться мы с Клавдией не стали, зато напялили на свои прекрасные лица солнцезащитные очки. Смешно? Конечно! Я бы тоже посмеялась, не будь и у меня, и у Клавки по абсолютно одинаковому «финику» под глазами!

Гостиная, как высокопарно обозвала небольшую комнату Ульянка, являла собой блестящий образчик времен советского импрессионизма. Мебель, слабо претендующая на антиквариат (кстати, на модерн она тоже не тянула), выцветшие на солнце ситцевые занавески, бумажные обои веселенькой раскраски и потолок активно розового цвета. Причем в том месте, где к потолку крепилась несуразная трехрожковая люстра, он был разрисован всеми цветами радуги. Наверное, дизайнер, сотворивший данный шедевр, предполагал, что люстра – это восходящее солнце, а широкие цветные полосы – небо, окрашенное его лучами. Бред, да и только! Впрочем, среди полного аскетизма имелись в наличии два пятна, смотревшиеся здесь как инородные тела. Первым пятном я склонна была считать огромный веер из бамбука с изображением японской гейши, снабженный причудливыми иероглифами. А второе пятно, еще более несуразное – настоящий кальян, инкрустированный стразами. И то, и другое стоило немалых денег и никак не вписывалось в скудный интерьер «гостиной».