Текст книги "Надувные прелести"

Автор книги: Фаина Раевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

– Кто? – слабо вякнула я, чувствуя, как внутри нарастает паника.

– Поэтесса. Стихи пишет, понимаешь? Ну, это как проза, только в рифму.

– Понятно…

– Так вот. У Ульяны вчера вдохновения не было. Такое случается у творческих личностей. Натура тонкая, возвышенная, сама понимаешь. Да и стихи писать – занятие непростое. Впрочем, о чем это я? Ты же литературу преподаешь, знаешь, почем фунт изюма. Ульянка обычно вдохновение у окна ловит…

– Это как так? – не поняла я. До этой минуты мне казалось, что вдохновение либо есть, либо его нет. А вот как можно ловить вдохновение, да еще у окна… Вопрос интересный!

– Очень просто: подойдет Улька к окну – и ловит. Вдохновение ловит! Вчера вечером тоже так стояла. Вдруг – рев двигателя, визг тормозов, грохот… Машина во двор влетела, как космический корабль в плотные слои атмосферы, а из машины мужик выпал. Прокатился по снегу малость и замер, а машина в столб врезалась. Ульянка уже хотела в «Скорую» звонить и в милицию, как вдруг увидела женщину. Она подбежала сначала к выпавшему мужчине, что-то с ним сделала – добила, наверное, а потом к машине бросилась, выдернула из салона чемодан и – фьють! Смылась! Ульяна службы наши специальные вызвала и мне позвонила…

Я слушала возбужденную и слегка сбивчивую речь Жанки и сковывалась страхом: сколько случайных свидетелей обнаружилось! И неизвестно, сколько их еще найдется. Что с ними делать? Не ликвидировать же всех, в самом-то деле?!

Видимо, на моем лице широко разлилось выражение полной растерянности, потому что мадемуазель Жаннет выглядела удовлетворенной тем эффектом, который произвел ее рассказ. Но этого Жанке показалось мало, и она произвела «контрольный выстрел»:

– Ульянке известны приметы преступницы!

Однако! Шустрая девица, даром, что поэтесса,

уже и приметы мои разглядела. Небось и ментам их сообщить успела?

– А на каком этаже живет твоя Барто? – уточнила я.

– Кто? – хлопнула глазками «мамзель».

– Ульянка, которая поэтесса.

– A-а! На пятом. Но это ничего не значит. У Ульяны зрение, как у орла, особенно если в очках.

– А без очков?

– Без очков – минус пять.

Признаюсь, я почувствовала заметное облегчение: едва ли можно доверять свидетелю с таким серьезным дефектом зрения. Но на всякий случай я полюбопытствовала:

– Вчера-то она в очках была?

Жаннет свела тонкие бровки к переносице и после недолгих размышлений призналась:

– Не знаю. Наверное, все-таки в очках, раз приметы разглядела.

– И что за приметы разглядело твое Зоркое Око? – Ко мне вернулось спокойствие, а вместе с ним и здоровый сарказм.

– Улька – не око, а поэтесса. Она сказала, что женщина эта – жутко подозрительная особа. Скорее всего, главарь мафии! Только подобная дамочка в состоянии так хладнокровно расправиться с двумя крутыми мужиками.

– Жанна Игоревна, что-то я не поняла: твоя подруга – поэтесса или автор иронических детективов? Ближе к телу, как говорил Мопассан. Итак, приметы роковой женщины?

– Да, приметы! Низенькая, почти карлик, довольно полная, но шустрая, чисто лобзик. И самое главное – ей не больше тридцати лет! – заметив мои изумленно встопорщившиеся брови, Жаннет пояснила: – Была бы она старше, то не смогла бы так резво сбежать с места преступления. О, чуть не забыла: тетка переоделась в какую-то шубу из неопознанного животного. Вот это конспирация! У самой в гараже три «Мерседеса», «Ягуар» и еще парочка дорогих машин, трехэтажный особняк на Рублевке, недвижимость в Испании и на Кипре, а маскируется под бедную Настю! – в глазах «мамзели» светился неподдельный восторг широтой размаха незнакомой женщины.

– Про «Ягуар», особняк и недвижимость тоже Ульянка рассказала? – теперь я почти стонала от едва сдерживаемого смеха.

В самом деле, обозвать меня карликом! Это при моих-то 175 см, правда, когда я стою на десятисантиметровых каблуках. Ладно, карлик так карлик – с высоты пятого этажа да еще при минус пяти… Но ведь не толстушка же – сорок второй размер одежды. Мой Брусникин, когда на него накатывают приступы необыкновенной нежности, так меня и называет – Дюймовочка. А моя шубка?! Она хоть и старенькая, но все же из норки. Короче говоря, понятно, что вооруженная такими приметами родная милиция меня не найдет. Да и мафия тоже, если ей вдруг вздумается заняться поисками. Главное теперь, чтобы не нашлось других, более глазастых свидетелей.

– Конечно, Ульянка, кто ж еще? – дернула плечиком мадемуазель Жаннет в ответ на мой вопрос. – Она очень умная девушка. Оно и понятно, дурак стихов не напишет…

– Верно. Подскажи, пожалуйста, где можно купить сборник ее произведений?

Жанка как-то сникла, потупилась, а после смущенно сообщила:

– Вообще-то, пока нигде. Улькин талант никак не могут оценить. Приходится бедняге писать «в стол». Но она не унывает! Настоящему таланту трудно пробить себе дорогу, но он ее непременно пробьет!

Все понятно, еще один непризнанный гений. То-то она вдохновение у окна ловит! Душа моя, на время освобожденная от проблем, готова была сострадать всем страждущим, оттого я с улыбкой милосердия на лице произнесла:

– Посоветуй своей подруге сменить музу. В смысле, оставить поэзию и начать писать детективы. Фантазия у девушки, как видно, богатая… Должно получиться.

Мадемуазель Жаннет просветлела лицом, вскочила, уронив при этом стул, и с надеждой глянула на меня:

– Ты правда так думаешь? Очень уж Ульянка страдает из-за того, что ее гениальность не хотят признавать. Мне так ее жалко! Может, ей и правда переключиться на детективы?

– Угу…

– Тогда я побегу к ней, ладно?

– Беги, Жанна Игоревна, беги, – милостиво кивнула я, и Жанка испарилась.

…Компьютерный класс находился на втором этаже. Поднимаясь по лестнице, я молилась всем богам сразу и каждому в отдельности, чтобы хоть одна машина оказалась свободной. Дело в том, что юные любители виртуального мира после уроков не спешат домой, а идут «коннектиться» с этим самым миром именно в кабинет информатики, хотя у каждого имеется дома свой собственный ПК. Стадное чувство, что ли? Или общаться друг с другом через Интернет интереснее, даже если находишься с собеседником за соседними столами?

Боги в этот день были явно не на моей стороне – поколение пепси прямо-таки бурлило в кабинете. Студент Бауманки Василий Иванович, по совместительству учитель информатики, готовился к зимней сессии, потому начинающие Гейтсы бродили по Всемирной паутине в автономном режиме.

– Василий Иванович, – позвала я студента, просочившись в кабинет.

Вася поднял от пухлых учебников лохматую голову и оглядел меня туманным взором. Не узнал.

– Свободных машин нет, – отрезал Василий Иванович и снова принялся грызть гранит науки. Милые детки даже не обратили внимания на мое появление. Все-таки не люблю я гениев и студентов: рассеянные уж они очень. Приблизившись вплотную к учительскому столу, я наклонилась к Василию и, нежно выдохнув, интимно прошептала в оттопыренное ухо:

– Вася, мне срочно нужен компьютер! Минут на пятнадцать, не больше. И чтобы без свидетелей… Сделай это для меня, Василий! Я буду тебе очень, очень благодарна!

Василий Иванович, прервав процесс поглощения знаний, вернулся в реальность, нервно дернул кадыком и заикнулся:

– А… А-Аф… С-С…

– Она самая, – томно моргнула я. – Так я могу надеяться на… м-м… маленькое одолжение?

Василий засуетился, уронил парочку кондуитов, из которых веером полетели мастерски изготовленные шпаргалки. Я с интересом посмотрела на бумажные «гармошки». Кажется, на каждом сантиметре бумаги легко уместился китайский алфавит в нескольких экземплярах. Заметив мое любопытство, студент окончательно смутился.

– Да, да, конечно, пламенея лицом, пробормотал он. – Я уж и сам хотел… Да вот… Увлекся малость. Ребята, на сегодня хватит! Сеанс окончен, освобождайте помещение!

Вздох разочарования прокатился по сплоченным рядам интернетчиков. Однако спорить никто не стал, и через пять минут кабинет опустел. Мыс Васей остались в гордом одиночестве. Студент, сбитый с толку моим игривым настроением, избегал смотреть в мою сторону, а я, наоборот, буравила парня страстным взглядом. Очень меня забавляла его растерянность. Для достижения еще большего эффекта я разочек судорожно вздохнула. Нервная система Василия Ивановича, изрядно потрепанная и учебой в вузе, и шаловливыми детишками, не выдержала испытания – бедолага метнулся к двери, выкрикнув на ходу:

– Вы располагайтесь… Не стесняйтесь, Аф-фа-насия С-Сергеевна! А я пока там… Чтобы не мешать… Вы только… когда закончите… Мне на сигнализацию…

В переложении на нормальный язык это означало, что я могу провести в компьютерном классе остаток жизни. Главное, предупредить Василия Ивановича о моем уходе, чтобы он замкнул кабинет и поставил его на сигнализацию. Конечно, оставаться среди умных машин так долго я не собиралась, а вот минут пятнадцать-двадцать, пожалуй, посижу…

– О черт! – выругалась я и даже досадливо топнула ногой. – Ну что за свинство!

Поплакать, что ли, по поводу собственной бестолковости? Нет, наверное, не стоит. Слезами, как известно, горю не поможешь, а вот употребить в дело Васю можно попробовать.

Василий Иванович сидел в коридоре на широком подоконнике и очумело глазел на унылый зимний пейзаж за окном. От звука открываемой двери студент вздрогнул, как от пушечного выстрела. Я скроила жалобную физиономию и, виновато вздохнув, спросила:

– Василий, у тебя случайно болванки не найдется? Понимаешь, мне нужно информацию с дискеты скачать, а некуда…

Просьбу я сопроводила самой очаровательной улыбкой из своего арсенала.

– Болванки?! – неизвестно чему обрадовался Василий Иванович. – Всего-то?!

– Ну, если желаешь, можешь совершить ради меня парочку подвигов, только это не к спеху… – пожала я плечами и скромно потупилась.

Студент метнулся к своему столу, едва ли не по пояс залез в него, и до моего слуха долетело его бормотание вперемежку с малопонятными всхлипами и глухим похрюкиванием.

– Есть болванка! – вынырнул Вася из недр стола с пластиковой коробочкой в руках.

– Молодец, Василий Иванович, – похвалила я «лыцаря», отчего тот расцвел, как майская роза. – Теперь иди, совершай подвиги. В смысле, посиди пока в коридоре.

Пока компьютер изволил загружаться, я позволила себе тихонько похихикать над своей невинной шалостью. Василий Иванович и без того алел всем лицом при виде меня, а теперь, по всему видать, и заикаться начнет.

Когда информация с дискеты стала доступной, смеяться мне расхотелось одномоментно. Я попробовала хлопнуться в обморок, но быстро поняла, что ничего не получится: терять сознание по собственному желанию у меня не получалось никогда. Может, повеситься? Однако в кабинете информатики подручных средств не нашлось, а болтаться на шнуре от компьютера мне показалось неэстетичным. Да и мысль о Брусникине, который остался бы вдовцом в случае моей безвременной кончины, удерживала от опрометчивого шага. Неожиданно фантазия расцвела буйным цветом. Я вдруг увидела лист ватмана в черной рамке сразу при входе в лицей. В центре бумажного листа красовалась моя любимая фотография из семейного альбома, та самая, где стою на валуне в умопомрачительном купальнике и кокетливой шляпке. У ног моих лежит целое Средиземное море, в которое садится большое красное солнце. Снимок сделал ныне вдовствующий Брусникин еще в то благословенное время, когда был счастливым молодоженом… Впрочем, нет, снимок очень эротичный, а растление малолетних в мои посмертные планы не входит. Ладно, подберем чего-нибудь поскромнее… В пустом холле некрологом любовался лишь Василич. Остальной народ, включая моих оболтусов и весь преподавательский состав, провожал меня в последний путь. Я лежала в уютном гробике красного дерева, умиротворенная и с загадочной улыбкой Джоконды на бледных губах. Клава билась в истерике, безвольной тряпочкой вися на руках сочувствующих граждан. Димыч шел вслед за гробом, играя желваками. По лицу его градом катились скупые мужские слезы. Похороны прошли в теплой дружественной обстановке. Еще никогда мне не доводилось слышать столько замечательных слов в свой адрес! Будь я жива, непременно впала бы в крайнее смущение. Однако, к немалому моему удивлению, скорбь Димыча оказалась весьма и весьма кратковременной – уже через месяц он вовсю ухлестывал за смазливой девицей из соседнего подъезда! Эта долговязая стерва еще при моей жизни строила Брусникину глазки… В общем, умирать как-то сразу расхотелось. Я твердо пообещала себе жить долго и счастливо всем врагам назло, хотя на данный момент абсолютно не представляла себе, как это сделать. Так что шансы овдоветь у Димки более чем велики, особенно если учесть содержимое дискеты.

– Во всем виновата Клавка! – пришла я к единственно верному выводу. После этого мне стало немного легче, я быстро закончила возню с дискетой и, выключив компьютер, выплыла из кабинета.

Василий Иванович по-прежнему торчал в коридоре. Только теперь он уже не сидел на подоконнике, а мотылялся из конца в конец с признаками душевного волнения на лице.

– Спасибо, Вася! – с чувством произнесла я, положив руку на плечо притормозившему возле меня студенту. – Родина тебя не забудет. Завтра куплю тебе шоколадку.

– Аф-фанасия С-Сергеевна, может, я вас провожу? – отчаянно воскликнул студент. Наверное, это решение для него и правда сродни подвигу.

– Может, – кивнула я. Василий обрадованно засопел, а я поспешила добавить: – Только в следующий раз. Мне сегодня к маникюрше, а тебе нужно к сессии готовиться.

Глаза Василия Ивановича потухли, да и сам он как-то сник и даже как будто стал ниже ростом. Кажется, мой отказ отбил у парня охоту совершать подвиги ради прекрасных дам.

В трамвае было тесно и пахло елками. Позавчера в нескольких остановках от школы открыли елочный базар. Народ с энтузиазмом хватал чахлые деревца и тащил их домой, предаваясь мечтам о предстоящем празднике.

В прошлом году мы с Клюквиной, поддавшись всеобщей эйфории, тоже приобрели зеленую колючку. Совсем небольшую, как нам показалось. Однако в тепле елка неожиданно раскрылась, словно бутон, и заняла добрую половину комнаты. Клавка с энтузиазмом пещерного человека принялась украшать дерево. В общем, получилось бы неплохо, если бы моей беспокойной сестренке не пришла в голову идея сделать иней на ветках. Иней Клавдия изобрела легко и просто: она купила баллончик автоэмали серебряного цвета и высокохудожественно распылила полбаллона на несчастную елочку. Стоит ли говорить, что иней оказался не только на елке? Со свежим хвойным запахом, из-за которого, собственно, и покупалась лесная красавица, мы расстались, так и не успев им надышаться вволю, потому что хвоя вдруг как-то разом осыпалась. Когда стало ясно, что игрушки смотрятся на голых палках совершенно по-дурацки, мы под покровом ночи вынесли покалеченное дерево на помойку, а утром купили искусственную елку, красивую, пушистую, а главное, с эффектом инея, о котором так страстно мечтала Клавдия.

Забавное воспоминание несколько развлекло меня, и дорога домой показалась короче. Вскоре я уже переступала порог родной квартиры.

– Пупсик, ты дома? – вопрос, адресованный Брусникину, прозвучал довольно глупо: куда может уйти пупсик со сломанной конечностью? Однако Димка отзываться не пожелал, что, в общем-то, неудивительно. Сидит, наверное, за ноутбуком и режется в какую-нибудь «стрелялку». Вздохнув, я прошествовала в нашу комнату и застыла в дверном проеме с отвисшей челюстью.

Зрелище впечатляло! Мой Брусникин лежал поперек кровати лицом вниз без каких-либо признаков жизни. Один костыль притулился рядом с телом супруга, а второй задорно выглядывал черным резиновым наконечником из-за кресла. В дартс Димка играл костылями, что ли? Обстановку в комнате даже беспорядком не назовешь. Возникло стойкое ощущение, что мощнейший торнадо здорово повеселился в нашем супружеском гнездышке. А может, и не торнадо вовсе, а сам Димыч устроил весь этот ералаш? Но почему?

«Чемодан нашел! – обожгла мысль, заставив меня опуститься на пол посередине комнаты. – Нашел и осерчал, стал допрашивать Клавдию, она и раскололась. А где ж сама Клавка? Неужто бежала от Димкиного гнева? Что ж, вполне разумно… Хм, а чем здесь так противно пахнет»? Я повела носом, как гончая, учуявшая добычу, и попыталась отыскать источник неприятного запаха.

– Ну, ни фига себе! – присвистнула я, когда поиски увенчались успехом.

Амбре источал… Брусникин, и пахло от него перегаром. Короче говоря, мой муж был пьян, как говорят в народе, в стельку. Пустая литровая бутылка из-под водки, которую нежно обнимал Димка и которую я сперва не заметила, красноречиво свидетельствовала о моей правоте. Облегчения от неожиданного открытия я не испытала, наоборот, испугалась еще больше. Брусникин всегда радел за трезвый образ жизни и даже по праздникам не позволял себе больше двух рюмок водки. Что же заставило его нарушить жизненные принципы, всегда казавшиеся мне незыблемыми, как Священное Писание?

– Димка, – толкнула я рукой спящего мужа. – Что-то случилось?

Брусникин сладко причмокнул губами, но отозваться не соизволил.

– Пьянь голимая! – фыркнула я, быстро сообразив, что попытки достучаться до сознания супруга обречены на провал.

– Афоня! – коснулся моих ушей радостный вопль Клавдии. Любимая сестренка стояла в дверях, ухватившись одной рукой за косяк, а другой совершая таинственные движения, которые, видимо, считала приветственными. Получалось довольно смешно, словно Клавка разгоняла надоедливую мошкару перед глазами. Кстати, о глазах. Они у Клюквиной почему-то все время съезжались к переносице, а Клавка безуспешно пыталась вернуть их на место. Один раз это у нее получилось, правда, ненадолго. За это время она успела произнести замысловатую фразу:

– Боевые товарищи – это вам не то… А о-го-го!

– Клава, да ведь ты пьяна! – признала я очевидный факт.

Сестра радостно оскалилась и кивнула. Это простое, казалось бы, движение головой окончательно нарушило ее равновесие. Вестибулярный аппарат Клавдии сказал «ап» и отключился, а его хозяйка рухнула на пол. Уже оттуда донеслось задушевное пение:

Так назначено судьбой для нас с тобой:

Служба дни и ночи!..

– Два-ноль в пользу зеленого змия, – констатировала я и поволокла тяжелую, как комод, Клавку в реанимацию, то есть в ванную. По пути пьянчужка веселилась от души, продолжая старательно выводить слова известной песни. Пока набиралась вода, я попыталась выяснить причину необычного состояния моих близких родственников. Это удалось не сразу, а лишь после того, как песенка про суровые милицейские будни была допета.

– К нам приходила группа товарищей, – поведала Клава, когда до нее наконец дошел смысл вопроса.

– Каких товарищей? – не врубилась я.

– Боевых, конечно… Меня приняли в братство, и мы немножко это отметили! – Клюквина на мгновение застыла в гордой позе Наполеона.

– В братство алкоголиков, что ли?

Сестра обиделась на мою дремучесть, надула губы и нырнула в воду. Уже оттуда я услышала ее невнятное бульканье:

– Сама ты алкоголик! Меня приняли в братство товарищей!

– Каких товарищей?! – Я готова была утопить сестренку в ванне собственными руками.

– Боевых, конечно!

Разговор с умной Клавдией напомнил мне песенку про попа, у которого была собака. Что именно случилось с песиком, известно всем. Признаюсь, в данную минуту я уже была готова повторить нехороший поступок попа. Чтобы этого не произошло, я опустилась на пластиковый контейнер для белья и зажала сложенные вместе ладошки коленями. Та-ак, про группу товарищей мы уже все поняли, про братство, опрометчиво принявшее в свои ряды Клюквину, тоже… Глядя, как резвится в ванне чья-то новоиспеченная «боевая подруга», я сделала вполне разумный вывод: к Димке заглянули приятели или сослуживцы с целью навестить болящего, и, на их беду, Клавка оказалась дома. Только ее присутствием можно объяснить случившийся катаклизм и бардак, царивший в квартире.

– Клав, а много их было? – поинтересовалась я. Судя по разрушениям, товарищей должно было быть, по меньшей мере, пол-армии.

Клавдия приостановила русалочью плескотню, глянула на меня раскосыми глазами, нахмурилась и уточнила:

– До того или после?

Ладно, проехали! Думаю, сейчас Клавка не в состоянии заниматься решением логических задачек. Кое-как реанимировав болезную, я отконвоировала ее на диван, где она тут же блаженно засопела. Мне ничего другого не оставалось, кроме как приступить к ликвидации последствий стихийного бедствия.

Сон пьяного человека, как известно, глубокий, но недолгий. Во всяком случае, это утверждение оказалось верным на сто процентов по отношению к моей непутевой сестрице. Два часа спустя она материализовалась на кухне, где я в одиночестве пила чай.

– Привет, Афоня! – Голос Клавдии звучал хрипло, и в нем чувствовалось невыносимое страдание. – Что это было?..

В ответ я презрительно повела бровью и не без ехидства напомнила:

– Тебя сегодня приняли в братство.

– Да-а?! В какое?

– В братство товарищей.

– Иди ты! – не поверила Клавка. – А каких товарищей, не знаешь?

– Боевых, конечно.

– Вот это да! Ты посмотри, куда меня занесло!

Господи, как же болит голова, и пить хочется… Сделай мне чайку, пожалуйста, Афонь.

Саркастически хмыкнув, я исполнила просьбу похмельной больной, присовокупив к чашке чая стакан с растворенным аспирином. Дождавшись, когда лекарство начнет действовать, я приступила к выяснению отношений.

– Насколько я понимаю, ко всем порокам, коими ты, несомненно, обладаешь, ты решила добавить еще один – хронический алкоголизм.

– М-м-м…

– Не перебивай! Но этого твоей паразитской натуре показалось мало, и ты решила сбить с пути истинного и моего любимого пупсика. Я первый раз вижу Брусникина в подобном состоянии!

– Это потому, что он впервые оказался в таком состоянии.

– Ты опять?! – нахмурилась я.

– Молчу, молчу, – уперлась взглядом в пустую чашку Клюквина. Однако пара нахальных чертей, замеченных мною в ее глазах, позволили понять, что я напрасно сотрясаю воздух. После этого выступать с нравоучениями мне как-то сразу расхотелось. Я увяла, а потом задала давно волнующий меня вопрос:

– Клавочка, ты хоть что-нибудь помнишь?

– Все, безусловно!

– И?!

– После того как я покинула благословенные стены вашего лицея, путь мой лежал на рынок. Там я затарилась по полной программе. Обратно ехала на такси, потому что с таким количеством пакетов я бы точно заняла полтрамвая. А дома… Хм… Короче

говоря, первые двадцать минут я что-то готовила, а потом… Что-то с памятью моей стало! – виновато развела руки в стороны Клюквина.

– Да, повеселились вы на славу.

– О, я вспомнила! Мы с Колькой бегали за добавкой.

– Колька… Это Брагин, что ли? – напряглась я.

– Ну…

Все понятно! Коля Брагин, дружок Брусникина и тайный Клавкин воздыхатель, заводила еще тот! Он и мумию Тутанхамона уговорит выпить с ним на брудершафт. Был бы Колька один, Димыч устоял бы под натиском друга. Но на беду рядом была Клавка – и итог известен. Тут я обратила внимание, что Клавдия как-то беспокойно ерзает на стуле и виновато вздыхает. Такое поведение всегда означало только одно: сестрица натворила что-то ужасное и теперь боится в этом признаться. Сердце у меня тревожно сжалось.

– Что? – одними губами прошептала я.

– Ты только не волнуйся, Афанасия! Точно сказать не могу, но, кажется, я разболтала про чемоданчик. Во всяком случае, подсознание зафиксировало, как я лезла на антресоли за деньгами, а кто-то меня очень нежно поддерживал за филейные части тела. Колька, наверное… Или Димка… нет, Димка себя блюдет. Может, это был Мишка?

– Мишка? Гризли?

– Зачем гризли? Салтыков Михаил, товарищ твоего Брусникина.

Тихий стон вырвался из самых глубин моей души. Во-первых, доброе слово «товарищ» я уже не могла слышать, а во-вторых… Салтыков – это высшее достижение цивилизации, такими ребятами, как он, наше ФСБ может гордиться изо всех сил. Умный, хитрый, изворотливый, Мишка никогда не терял трезвости рассудка, даже когда бывал в изрядном подпитии. Если Колька и Димка, протрезвев, могут ничего не вспомнить из Клавкиной болтовни, то с Салтыковым этот номер не пройдет. Спрашивать у Клюквиной, как она объяснила дотошному фээсбэшнику наличие у нас на антресолях целого чемодана с баксами, бесполезно – отравленный алкоголем, ее мозг все равно не выдаст нужную информацию. Остается лишь надеяться, что Клавка что-нибудь напутала со своими воспоминаниями. И почему я не утопила ее в ванне?!

Клавдия ненадолго взгрустнула вместе со мной, а потом, неожиданно вспомнив об ответственном задании, бремя которого было возложено на мои плечи, оживилась:

– Ты дискету прочитала? Переписала? Что там?

– Там все плохо, – еще больше опечалилась я. – Настолько плохо, что я даже хотела удавиться…

– Это серьезно, – сдержанно кивнула Клавка без тени иронии в голосе. – И что же тебя остановило?

Я густо покраснела. Не говорить же Клюквиной, что меня остановила банальная ревность?

– Да так… Веревки под рукой не оказалось.

Клава глубоко вздохнула:

– Не повезло. А вообще-то это ты напрасно. Накладывать на себя руки из-за какой-то дискеты… Согласись, глупо!

– Глупо?! – взвилась я. – Глупо, говоришь?! Из-за этой дискеты уже погибли два человека! Может, и больше, только мы, слава богу, об этом ничего не знаем. Кто-то охотится за ней, неужели непонятно? Как думаешь, что будет с нами, если этот кто-то узнает, что дискета попала к нам? А ты говоришь, глупость! Глупостью был мой порыв стащить чертов чемодан из машины.

– Полагаешь, кашемирового дядьку убили вовсе не из-за денег? – задумчиво проговорила Клавдия.

– Почти уверена.

– Угу… Так, может, выбросим дискету, и дело с концом? А если каким-то образом заинтересованные лица выйдут на нас, скажем: мол, ребята, ошибочка вышла! В чемодане ничего, окромя денег, и не было. Поди докажи, что это не так. – Клавке очень не хотелось расставаться с денежками. Наверное, она уже представляла себе интерьер будущего домика в деревне. Что ж, придется ее разочаровать:

– Клава, это не милиция, ОНИ ничего доказывать не будут. Это мы будем ИМ доказывать, что мы – белые и пушистые. И что примечательно, независимо от того, удастся ИХ убедить в этом или нет, итог один: небольшой земельный участок на городском кладбище. Короче, милая моя сестренка, вляпались мы по самые помидоры.

Только сейчас, когда эти слова были произнесены вслух, я осознала весь их страшный смысл. Ясно ведь, в покое нас не оставят. Информация на дискете в прямом смысле слова – убийственная. Охотники, будем пока так их называть, наверняка умные люди – вдруг мы сняли десяток копий с дискеты? На всякий случай, чтобы информация не распространилась, нас убьют. Ничего себе перспективка!

Клавка, кажется, тоже поняла, какие тяжелые времена наступают, нет – уже наступили. На лице сестры появилось выражение настоящей муки. Еще бы ей не мучиться! Задачка-то покруче теоремы Ферма: как сохранить наши непутевые жизни и с деньгами не расстаться? Клюквина вскочила и принялась метаться по кухне, словно птичка, угодившая в силок. На очередном витке сестрица притормозила у холодильника, несколько секунд глазела на него, как голодный людоед на консервную банку, а потом решительно распахнула дверцу агрегата со словами:

– Тут без поллитры не разберешься! Сейчас примем чуток и, помолясь, пойдем изучать информацию с дискеты. Заодно решим, как будем выпутываться. Не волнуйся. Афоня, нет таких ситуаций, из которых мы не смогли бы найти выход.

Вот уж не стала бы с уверенностью это утверждать! Характеры у нас с Клюквиной крайне беспокойные, натуры любопытные, так что приключений на наш век хватает. Несколько раз нам везло и удавалось выпутаться из… м-м… не слишком приятных историй криминального толка. Но на сей раз все было очень серьезно, и Клавкин оптимизм никак не успокаивал. Наверное, поэтому я не стала возражать против предложения «принять чуток».

Наконец мы с Клавдией уселись за ноутбук. Перед этим я навестила Брусникина, опасаясь, как бы его внезапное пробуждение не помешало нам предаваться пороку. Димыч спал богатырским сном и, кажется, не собирался просыпаться. Аккуратно прикрыв дверь спальни, я на всякий случай подперла ее снаружи стулом. Если вдруг пупсик все-таки проснется, то выйти из комнаты, не наделав шума, не сможет.

Клава сидела перед компьютером с вытаращенными глазами и открытым ртом. Из недр ее хлипкого организма вырывалось не то слабое попискивание, не то предсмертные стоны. Скорее ощутив, чем заметив мое присутствие, сестрица просипела:

– Кажется, ты права, Афанасия! Самое время удавиться. В противном случае убивать нас будут долго и мучительно. Господи, ну зачем ты притащила этот чемодан?!

Я лишь глубоко вздохнула в ответ, ибо Клавкины слова были удивительно созвучны моим собственным мыслям. Клюквина скроила жалобную физиономию и тоненьким голоском нашкодившей первоклашки попросила:

– Будь другом, метнись на кухню, притащи еще по рюмашке – душа горит!

– Хватит, – холодно пресекла я пожар Клавкиной души. – С горя спиваются чаще, чем с радости. Давай-ка лучше разбираться с этим безобразием.

– А что тут разбираться-то? Здесь такие фамилии, от которых мурашки бегают размером с динозавра.

Не согласиться с Клавдией нельзя. Насчет фамилий, разумеется, хотя мурашки тоже имели место быть

На экране монитора маячил лист, отдаленно напоминавший бухгалтерскую ведомость о зарплате. Как и положено, первая графа именовалась «Ф.И.О.», вторая проходила под кодовым названием «должность». Именно эти две графы заставили трепетать сперва меня, а теперь вот и Клавдию. Оно и понятно! Я еще никогда не видела столько министров, их замов и прочих очень высокопоставленных чиновников – в одном месте! Причем фамилии вышеназванных товарищей говорили о том, что эти слуги народа все еще несут трудовую вахту – ни дня не проходило, чтоб по телевизору о них не упоминали. А вот третья графа, означенная как «дела», пестрела непонятными сокращениями: «пр.», «лб.», «крп.», «крм.», «уз.», «бз.», «сч.».

– Это что ж за дела такие? – удивилась Клюквина, изучая сокращения. – Уз., бз.? Чем они в своих министерствах занимаются, скажите на милость?

– В министерствах – ничем, а вот в свободное от руководства страной время, вполне вероятно, что именно «пр.» и «крп.». Причем не одни. Смотри, рядом с этим китайским алфавитом графа: «исполнитель»…

– Да тут клички какие-то! Рябой, Колун, но чаще всего Сам попадается. Странное погоняло. А цифры в последней графе, наверное, зарплата. Только вот чья? Министров или исполнителей?

– Где ты видела министра, который получает семьдесят тысяч рублей? Я в газете читала: у самого завалящего из них годовой доход не меньше трехпяти миллионов долларов.