Текст книги "Сказочная древность Эллады"

Автор книги: Фаддей Зелинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 46 страниц)

16. ЧУДЕСНЫЙ КОРАБЛЬ

Возвращаясь с Пелиона в Иолк, Ясон набрел на речку, имя которой было Анавр; моста не было, речка от половодья немного вздулась, но все же не настолько, чтобы сильный молодой витязь не мог ее перейти вброд. Ясон уже готов был, подобрав плащ, войти в воду, как вдруг кто-то его окликнул. Видит, на камне под деревом сидит старушка, простая, но благообразная, с большими глубокими глазами.

– Перенеси меня, – говорит, – витязь, я стара, одна перейти не могу; многих просила, да никто не пожалел.

Вспомнил Ясон, что ему заповедывал Хирон об уважении к старшим; обхватил старушку своими могучими руками и перенес ее на другой берег.

– Спасибо, Ясон, – сказала она, улыбаясь, когда он ее ссадил. – Кто знает, быть может, и я тебе пригожусь.

Удивился Ясон: откуда знает она его имя? А была эта старушка не кто иная, как сама богиня Гера, царица Олимпа. Она хотела испытать Ясона, пошла ли ему впрок наука пелионского кентавра, и была отныне его видимой и невидимой покровительницей.

Идти дальше было Ясону уже не так удобно: одна его сандалия завязла в тине Анавра. Вошел он в Иолк; никто его не узнал, но когда он проследовал прямо в дом Эсона, все догадались, что это его молодой, выросший сын. И донесли Пелию, что вернулся Ясон, и каков он собою, и насмешки ради прибавили, что у витязя всего одна сандалия. Подозрительный тиран с возрастающим неудовольствием слушал, что ему говорили об его племяннике; но более всего его поразила последняя примета. Дело в том, что когда он вопрошал дельфийского бога о длительности своей власти, бог ему ответил: берегись полуобутого. И постановил он Ясона извести.

Зато Эсон несказанно обрадовался возвращению могучего сына. Три дня угощал он его в своем доме, три дня гости чередовались за радушной трапезой хозяина; когда же настал четвертый день, все постановили, что Ясон должен требовать у Пелия возвращения насильственно вырванной у его отца власти. Всем сходом двинулись они ко двору Пелия; тот вышел к ним. Ясон изложил свое требование. Пелий, ввиду многочисленности его сторонников, не решился ответить прямым отказом.

Признаю твои права, – сказал он Ясону, – но и мне долголетнее обладание престолом доставило некоторое право – так это полагается у людей. А потому я готов тебе его возвратить, но не даром, а ценой одной услуги с твоей стороны, приличествующей твоей молодости и силе, – не говоря уже о том, что ты мне не чужой, а племянник.

Приказывай! – с жаром ответил Ясон. – Я исполню, коли это в моих силах.

Принеси мне от царя Ээта золотое руно…

Вы помните того златорунного овна, который перевез Фрикса в Колхиду? Царь Ээт, которому тот подарил руно, женил его на своей старшей дочери Халкиопе и держал у себя в чести, видя в нем наследника своего престола, – сыновей у него не было, а жена умерла. Но потом ему вздумалось жениться вторым браком, и вот эта вторая жена родила ему сына, Апсирта. Отныне Фрикс стал уже помехой; подстрекаемый женой, Ээт однажды велел ему уйти из его страны. Фрикс согласился, но потребовал, чтобы ему было выдано его золотое руно. Об этом Ээт, однако, и слышать не хотел. Возникла между ними ссора, кончившаяся тем, что тесть убил зятя. Умирая, Фрикс проклял причину своей смерти, золотое руно: да будет оно источником горя для своего владельца!

За ним Пелий и послал теперь своего племянника; о проклятии он не знал, а просто надеялся, что он погибнет при попытке овладеть им. Но первым условием было добраться до «золотой Колхиды» через три моря, а для этого нужно было соорудить корабль и набрать товарищей. Пошли плотники на Пелион, нарубили сосен… но как строить? До тех пор Эллада настоящих кораблей дальнего плавания не строила – морская торговля была в руках финикиян, Эллада знала только лодки. Но Гера покровительствовала Ясону; по ее просьбе Паллада, искусная во всех ремеслах, спустилась с Олимпа и научила плотников их делу. Из самой исполинской сосны сделали киль, к нему приладили ребра; когда таким образом остов корабля был готов, его обшили досками, образовавшими борт. Внутри соединили ребра между собой для крепости бревнами, на них настлали палубу; в борту вырезали пятьдесят круглых уключин для весел и выложили их кожей – все в один ряд. В средней части трюма сделали гнездо для мачты, для которой взяли особенно высокую и стройную сосну, а возвышающуюся над носом часть киля, так называемый форштевень, обстрогали, так что она представляла изображение богини – покровительницы Ясона, Геры. Теперь оставалось только хорошенько высмолить корабль, чтобы он не протекал, и приладить к нему весла и снасти, и плавание могло начаться. А назван корабль был Арго, что значит «светлая», – в честь той же Геры, царицы светлого царства богов, позолоченный кумир которой сиял впереди него.

Одновременно с постройкой корабля шел и выбор товарищей. Кормчим избрали Тифиса, он в плену у финикиян научился этому искусству. Воодушевлять гребцов своими песнями взялся Орфей, самый славный в те времена певец Эллады, пророк Диониса. А гребцами быть согласились лучшие витязи страны. То были Кастор и Полидевк, сыновья-близнецы Зевса и Леды; Пелей и Теламон, сыновья Эака; Геракл, сын Зевса и Алкмены, приведший с собою своего молодого друга и ученика, прекрасного Гиласа (Hylas); Калаид и Зет, крылатые сыновья Борея и афинской царевны Орифии, Фесей, сын Эгея, афинский царь; Амфиарай, аргосский пророк и витязь; Лаэрт, царь маленькой Итаки в Ионийском море; Адмет, позднейший зять Пелия из фессалийских Фер; могучий Идас, зоркий Линкей и еще много других. Пришли они потому, что поход был опасным; опасности грозили и со стороны моря, и со стороны жителей побережья, незнакомых с законами гостеприимства дикарей, и в особенности со стороны царя Ээта и его подданных в неведомой Колхиде. Требовалась смелость для этого дальнего плавания; зато легенда окружила неугасимым блеском имена этих смелых аргонавтов (то есть «пловцов Арго»), как их стали называть. И поныне мы аргонавтами называем тех, которые, не жалея жизни для славы, отправляются в далекое плавание по неизведанным морям.

После долгих трудов «Арго» была оснащена и спущена в море; Ясон собрал товарищей, принесли на берегу жертвы богам, усерднее же всего Гере, и сели на судно. Сначала все гребли; когда же подул попутный ветер, водрузили мачту – ее всегда снимали во время стоянки – распустили парус, и корабль пошел сам собой. Зарезвились дельфины вокруг него; а когда огибали Пелионский мыс, к ним присоединились и вольные дочери моря, Нереиды, тоже приплывшие подивиться на чудесный корабль. Как раз на корме стоял Пелей; восхищенно смотрел он на неземную красоту среброногих дев. Сколько их! И одна другой лучше. И все-таки лучше всех одна: других можно забыть, а этой – нет. Плывет «Арго», плещут волны, с шумом разбиваясь о борт корабля. Вот с палубы раздались звуки кифары; это играет Орфей. Подхватывают дивные звуки Нереиды, Пелей слышит их песнь, звонкую, дружную, чарующую… все они поют так сладко, но слаще всех одна; уж ее песни не забудешь. Пелей стоит как завороженный; узнать бы хоть имя этой незабвенной! Она резвится и поет, и как будто смотрит на него, как будто улыбается ему. Кажется, всю жизнь бы здесь провел. Других он и не видит, и не слышит, только ее одну.

Но вот всплывает на поверхность еще морская богиня: ослепительной белизной сверкают ее влажные ризы, венок из водорослей у нее на голове и миловидный ребенок на руках. «Фетида! – кличет она. – Отец зовет!» Умолкает песнь, набежавшая волна поглощает красавицу. Исчезают и другие, и только дельфины по-прежнему резвятся вокруг устремленной «Арго».

Очнулся Пелей. «Фетида!» – повторил он про себя. Все имена можно забыть, но это – нет.

17. ЛЕМНОССКИЙ ГРЕХ

Обогнув Пелион, «Арго» поплыла вдоль гористого восточного побережья Фессалии. После расселины показалась вторая большая гора этого побережья, Осса; а за ней виднелся с головой, окутанной туманом, исполинский Олимп. С благоговением взирали аргонавты на эту священнейшую из гор, обитель вечноживущих богов, на окружающие ее непроницаемые тучи, собранные рукою самого Громовержца.

– Все же Олимп не небо, – сказал Теламон, – хотя он и соприкасается с ним. Почему же мы называем богов небожителями, раз они живут на Олимпе?

Орфей, к которому, ясное дело, относился этот вопрос, ответил на него не сразу. У пророков иные глаза, чем у обыкновенных смертных, и им так же трудно освоиться с туманным зрением последних, как вошедшему внезапно с облитого солнцем луга в пещеру с ее полумраком.

– Если я тебе скажу, что они обитают и здесь и там, то это тебе покажется удивительным, а между тем это будет чистейшая правда. Но ведь ты признаешь, что Аполлон живет в своем дельфийском храме, хотя он в то же время, как бог олимпийский, имеет свой престол рядом с престолом Зевса. Храм – для Дельфов, Олимп – для Эллады, небо – для мира. Не должно связывать богов условиями человеческой ограниченности.

Видя, что Теламон все еще недоумевает, он продолжал:

– Жили в этом самом месте два великана, по имени От и Эфиальт, были они сыновьями Посидона и жены Алоея, почему их и называли Алоадами. Родившись, они каждый год прибавляли по сажени в вышину и по локтю в ширину; будучи сверх того, как это часто бывает с сыновьями Посидона, буйного нрава, они в девять лет вздумали сразиться с богами. Для этого они вот эту Оссу взгромоздили на Олимп, а на Оссу – Пелион, чтобы этим путем взобраться на небо. Требовали же они для себя в жены: От – Геру, а Эфиальт – Артемиду. Вышел им навстречу Арес, грозный бог войны, и ничего поделать не мог: Алоады его взяли в плен и связали, и Гермесу пришлось потом хитростью его освобождать. А погубила их Артемида: обернувшись ланью, она промчалась между ними; они бросили в нее свои охотничьи дроты, но так велика была быстрота ее бега, что они, желая попасть в нее, попали друг в друга. Ты видишь, на Олимп ставятся две горы, чтобы достигнуть неба, обители богов.

– Ты веришь этому? – спросил Теламон.

– Ты не должен спрашивать, верю ли я в эту притчу, а только – говорит ли она мне что-нибудь. И тогда я тебе отвечу: она говорит мне очень многое. Я сам знавал людей, которые, дерзая так же слепо, как Алоады, погибли так же нелепо, как и они. Когда у тебя будет сын, не забудь ему рассказать мою притчу.

Пока Теламон вдумывался в смысл Орфеевых речей, «Арго» поравнялась с Олимпом. Все подняли правые руки для благочестивого привета; Ясон тихо молился владычице Олимпа, своей покровительнице Гере. Никто не решался нарушить воцарившегося молчания. И когда святая гора осталась позади, у многих болезненно сжалось сердце: им казалось, что они вышли из уютного круга, согреваемого ласковыми взорами эллинских богов, и вошли в жуткую полосу безбожья и беззакония.

Затем надлежало обогнуть трехпалый полуостров, тогда еще населенный диким фракийским народом, позднейшую Халкидику.

Ее последний мыс показался им по вышине как бы вторым Олимпом; но и сам кормчий Тифис еще не знал, что его звали Афоном. Уже вечерело, когда его миновали; «Арго» направлялась к другой горе, очертания которой смутно виднелись при свете заходящего солнца. Вскоре оно зашло – тогда на ее вершине показалось багровое зарево. Что это? Луна? Нет, ее бледный серп уже виднелся на западном небосклоне. И чем ближе подплывала «Арго», тем явственнее и ярче становилось зарево.

– Орфей, что это значит?

– Это место святое: здесь некогда Прометей роздал смертным похищенный с эфира огонь. С тех пор гора уже не переставала им пылать. Гефест построил здесь свою кузницу, и местные жители молятся ему и его божественной супруге, Афродите. Помолимся и мы; а корабль оставим на море в виду берега и огнедышащей горы.

Его совету последовали неохотно: несмотря на его успокаивающие слова, многим было страшно вступать на почву, таящую под собой огонь. Но когда ночь прошла и наступило утро, огонь погас и его заменил высокий столб дыма; всем стало легче. «Арго» направили к берегу, повернули носом к морю, бросили кормовую и обвязали ее крепко вокруг выступа скалы, а с носа опустили отягченный огромным камнем канат на неглубокое дно. Оставив Тифиса и еще двоих оберегать корабль, остальные аргонавты спрыгнули на берег и отправились исследовать страну. Но едва успели они отойти на один стадий от берега, как им навстречу вышла довольно многочисленная вооруженная рать. Стали они строиться и сами, как вдруг один из них, зоркий Линкей, расхохотался.

Приберегите вашу храбрость, товарищи: это – женщины.

– Ну уж и страна! – засмеялся Кастор. – Земля извергает огонь, красавица Афродита выходит за хромого Гефеста, а женщины во всеоружии идут воевать с мужчинами!

Все же они остановились. Женщины, подойдя ближе, тоже остановились и стали совещаться между собой. Наконец одна из них выделилась из толпы и, высоко поднимая глашатайский жезл с двумя змейками, подошла к аргонавтам. Это была почтенная с виду старушка.

– Тоже посол! – проворчал Кастор.

Старушка же, остановившись на расстоянии десяти шагов, поставила свой вопрос:

– С чем пришли?

– С добром, матушка, – ответил Ясон. – Мы, аргонавты, даже на мужчин без нужды не нападаем, не то что на женщин.

– Коли вы с добром, то и мы с добром, и даже с большим, чем вы думаете. Слушайте же!

Она подошла совсем близко.

– Я – Поликсб, няня нашей бывшей царевны и нынешней царицы Ипсипилы. Эта почва – почва острова Лемноса, царства Гефеста, управляющего им со своей огнедышащей горы Мосихла. Земным же нашим царем был Фоант, сын Диониса. Жили мы обычной гражданской жизнью; но вот однажды случилось несчастье, изменившее ее до основания. Мужчины воевали с фракийцами на материке; мы, женщины, отвлеченные двойной работой, не удосужились справить всенощный праздник Афродите. Разгневалась богиня; когда мужья вернулись, она внушила им отвращение к их женам, они взяли за себя своих фракийских пленниц и стали с ними жить. Некоторое время мы терпели эти обиды в надежде, что они опомнятся. Когда же прошел год и положение не изменилось, мы собрались тайным сходом и постановили страшно отомстить за себя: одновременно перерезать и разлучниц, и мужей, и заодно все мужское население города…

Аргонавты в ужасе отшатнулись.

– И вы это исполнили? Все? – вспылил Геракл.

– Да, все, – неуверенно ответила старушка.

Она говорила неправду: Ипсипила тайно спасла своего отца Фоанта и дала ему возможность бежать; но об этом Ясон узнал лишь позднее.

– И избрали мы своей царицей Ипсипилу, – продолжала старушка, – и стали управляться сами, подражая тому, что мы слышали об амазонках на реке Фермодонте в Азии, дочерях Ареса: сами пахали, жали, совещались и воевали. Так прошел еще год. А вчера, видим, ваш корабль показался перед нашим островом. И говорю я гражданкам: я умру, меня похороните вы; но когда вы умрете – кто вас похоронит? Надо, чтобы и у вас были дети, а для этого нужен брак. Есть браки и у амазонок, только краткосрочные; пришли, пожили – и разошлись навсегда. Вот боги послали вам корабль из далекой страны, в нем пятьдесят смелых пловцов. Пусть они на время будут вашими мужьями, а затем – разлука!

– С вами брак? – еще гневнее ответил Геракл. – Вы прокляты, прокляты навсегда! Нет для вас радости материнства на этом свете, а на том вы испытаете участь мужеубийц-Данаид: будете вечно носить воду в дырявый чан. И пока свет будет светом, не исчезнет память о первенствующем из зол – о лемноском грехе!

Повелительным движением руки он указал старушке путь обратно, к своим; она, грустно опустив голову, уже собралась было уходить, когда наконец и Ясон сказал свое слово.

– Погоди, Геракл, не будем торопиться. Я здесь вижу не столько сознательный грех, сколько безумие, ниспосланное богами; пусть же толкователи божьей воли нам скажут, что нам делать. Орфей, Амфиарай, за вами слово!

Вызванные вполголоса обменялись своими мнениями; затем Амфиарай, как старший, ответил:

– Питомец мудрого Хирона, ты прав; но чтобы определить, кто из богов наслал на этих несчастных это безумие, мы должны вступить в совещание с местным жречеством. Итак, Поликсо, пригласи к нам жрицу Гефеста и жрицу Афродиты, а до тех пор мы не только вашего супружества, но и вашего гостеприимства принять не можем.

Старушка ушла со значительно облегченной душой; лемниянок она увела домой, зато еще до полудня обе жрицы явились, чтобы дать ответ на вопросы пророков. Когда совещание кончилось, Ясон пригласил лемниянок собраться на городской площади и привел туда же аргонавтов, велев им, однако, пока держаться в стороне и не осквернять себя прикосновением грешниц. И Амфиарай обратился к собравшимся со словами:

– Аргонавты и лемниянки, все полно богов: велики боги Олимпа, власть которых простирается на весь мир, почитающий их под различными именами; но велики тоже и местные боги, сила которых ограничена пределами их страны. Об этом иногда забывают поселенцы, принося на новые места своих богов и упраздняя почитание местных; об этом забыли и ваши деды, лемниянки, когда они пришли на этот остров и построили ваш город, белостенную Мирину. До них здесь правился таинственный культ Кабиров, подземных богов; по их вине он порос забвением. И прежняя благодать оскорбленных, отвергнутая пришельцами, обратилась в гнев, отравивший почву вашего острова; и почва, выдыхая его со своими весенними испарениями, наполнила безумием его воздух. И оно вселилось в вас, лемниянки, и под его влиянием вы совершили свой грех. Видно, сами боги прислали вам нас, чтобы мы указали вам путь очищения и спасения; а пожелаете вы по нему пойти – это уже решить вам.

Ропот пронесся по рядам лемниянок: не сразу признала себя побежденной прежняя гордость. Они ведь считали оскорбленными себя, считали свой поступок справедливым возмездием! Но еще убедительнее речи Амфиарая был звук его голоса, была спокойная уверенность его прекрасных глаз, его доброго лица. И Ипсипила первая крикнула: «Желаем!»; несколько других повторили это слово, и вскоре все собрание слило свои голоса в один общий вопль раскаяния и жажды очищения.

Ласковой улыбкой просияло лицо Амфиарая.

– Культ Кабиров, – продолжал он, – культ тайный; если бы его обрядность была совсем забыта, пришлось бы отправить послов в Дельфы для ее воскрешения словом Аполлона. Но ваши жрицы нам сказали, что в пещере Мосхила живет столетняя старица туземного происхождения, единственная оставшаяся в живых из некогда посвященных. Через нее мы свяжем новую нить преемственности со старой. Для начала достаточно пяти посвящаемых с каждой стороны; кроме нас двух ими будут Ясон, Геракл и Полидевк; с вашей стороны, кроме обеих жриц, – ваша царица и две гражданки по ее выбору.

Все вместе они отправились в пещеру старицы; три дня продолжались тайные священнодействия. А на четвертый был назначен всенародный праздник очищения, окончившийся веселым пиром. На почетных местах сидели Ясон с Ипсипилой, затем – по одному аргонавту и одной лемниянке. Лишь Амфиарай и Орфей сидели отдельно, да и Пелей к ним примкнул, несмотря на насмешки товарищей.

«Всех можно забыть, – шептал он, – но тебя – нет».

Так были заключены эти краткосрочные браки аргонавтов с лемниянками. И когда им пришлось расходиться, все улыбались разлуке, все… кроме Ипсипилы. И когда аргонавты сели на корабль, кормовая была отвязана, носовой канат поднят и морская лазурь забелела от дружно опущенных весел, – все лемниянки весело крикнули уплывающим друзьям: «Счастливого пути!» И только Ипсипила вполголоса прибавила: «И счастливого возврата!» Но поднявшийся ветер развеял ее слова, и ни боги их не услышали, ни Ясон.

18. В КОЛХИДУ!

«Арго» поплыла прямо на восток, через открытое море; некоторое время еще видны были убегающие очертания далеких фракийских берегов, затем и они исчезли в тумане. Но зато на востоке показался другой берег: по-видимому, сплошной, по-видимому, высокий. Но это издали так казалось; подплыли ближе – и передний ряд низких холмов явственно отделился от задней цепи гор, затем он и сам раздвоился, между двумя пологими грядами показалась длинная голубая лента. «Геллеспонт!» – крикнул Тифис.

Аргонавты почтили возлиянием память погибшей Геллы. Хорошего лемносского вина у них было еще много, а вот воды не хватало; решено было пристать к ближайшему берегу и послать за водой младшего товарища, красавца Гиласа.

Идет Гилас, весело бренчит пустое ведро в руке, и самому весело – а почему, не знает. Солнце ли играет в листве чинар, или душистый ветер играет, развевая его русые кудри, или у самого молодая кровь играет, переливаясь по его молодым жилам – а только кажется, что все для него: и солнце, и ветер, и зелень Матери-Земли, что из-за чинары вот-вот выглянет ее вечно юная нимфа, с томным взором любви, с тихим зовом любви… А вот и родник – глубокий, прозрачный; каждый камешек виден на песчаном дне. Надо бы опустить ведро, а жаль: там с поверхности на него смотрит, улыбаясь, другой Гилас, отвечая лаской на его ласку – не хочется разрушить это красивое изображение. Не хочется, а надо… но что это? Рядом появилось другое лицо, тоже молодое, тоже улыбающееся, и с еще большей лаской во взоре. И пара белых рук обхватывает его, и тихий голос слышится: любимый, желанный, – мой, навеки мой! Ведро, звеня, выпадает из рук – еще один крик – и светлая волна поглотила светлого любимца наяды.

Услышали крик аргонавты, услышал его и Геракл; спустился на сушу, побрел искать своего питомца и друга. Долго искал, долго раздавался по лесам и лугам его тревожный зов: «Гилас, Гилас!» Никто не отвечал. Вдруг – родник, глубокий и прозрачный, на его краю, полупогруженное знакомое ведро, ведро Гиласа… Так вот ты где, несчастный мальчик! Нет, товарищи, плывите одни: не про меня лихие подвиги в далекой Колхиде. А я сооружу памятник моему юному другу, памятник незримый, но долговечный. Пусть подобно мне и пастухи и рыбаки окрестных мест оглашают леса криком «Гилас, Гилас!»; пусть они делают это из года в год, не пресытится ли игривая и жестокая наяда своей быстрой любовью… если же нет, то на вечную тоскующую память об исчезнувшей весне.

– Едем дальше, аргонавты, – сказал Ясон, – неурочное, знать, место избрали мы; поищем воды повыше, на другом берегу.

Берег оказался населенным: люди дикие, в звериных шкурах, но все же люди.

– Привет тебе! – обратился Ясон к тому из них, которого по виду можно было принять-за их царя, и, назвав себя, изложил свою просьбу, ссылаясь на Зевса, покровителя гостей.

– Это, значит, твой устав, – смеясь, ответил ему варвар. – А у меня, Амика, сына Посидонова и царя бебриков, свой устав, и гласит он так: кто чего от меня хочет – милости просим со мной на кулаки. Победит – пусть со мной делает, что ему угодно; а нет, так моя воля над ним. Справедливо ведь, а? Только до сих пор я собою и остался, а мои супостаты – вот они!

– И он показал аргонавтам ряд прибитых к перекладине человеческих голов, иссушенных солнцем и почерневших. «Места еще хватит, – прибавил он. – Что же, согласен?»

Амик был огромен ростом, его кулак, которым он самодовольно любовался, был величиною с голову обыкновенного человека; все же Ясон готов был согласиться. Но тут вмешался Полидевк.

– Постой, Ясон, – сказал он, – уместнее будет мне переговорить с этим учтивым царем: ты много искусств знаешь, я – это одно, да зато основательно. Многоуважаемый Амик, я принимаю твой вызов; а чтобы тебе не стыдно было признать себя побежденным, скажу тебе, что если ты – сын Посидона, зато я Полидевк, сын Зевса. А теперь не будем терять времени на ненужные разговоры.

Он выступил вперед. Амик презрительно на него посмотрел: голова его противника едва доходила ему до плеч. Даже не став в принятую для кулачных бойцов позитуру, он поднял свой кулак и грузно опустил его Полидевку на голову. Но тот ловко увернулся и, в свою очередь, не очень сильно ударил Амика в живот. Амик только рассмеялся:

– Вертляв ты, человечек, да силушка твоя совсем дрянь. Будет с тебя, не стану тебя морить. И, нагнувшись, он направил свой удар ему под ложку. Тот быстро отскочил и, пользуясь выгодным для него положением противника, изо всей силы поразил его в висок. У того побагровело в глазах и зазвенело в ушах.

– Ого, ты вот как! – зарычал он и, уже не помня себя, стал наносить противнику удары направо и налево; тот каждый раз уклонялся, давая великану время израсходовать свои силы и поджидая случая вторично поразить его в то же место – он знал, что только так можно с ним справиться.

Случай не замедлил представиться. Новый удар в висок – Амик зашатался; еще удар – и он грохнулся о землю.

– Кончай! – прохрипел он.

– Зачем? – спокойно ответил Полидевк. – Мы, аргонавты, не проливаем крови. Бебрики, дарю вам жизнь вашего царя; но наука ему быть должна.

Взяв из рук товарищей принесенные ремни, он скрутил несчастному руки и подвел его к алтарю Посидона.

– Ясон, прочти этому нечестивцу заповедь Хирона о гостеприимстве, да так, чтобы он ее понял.

Ясон исполнил его желание; Амик, приведенный в чувство ушатом холодной воды, повторял сказанное слово за словом.

– А теперь, – продолжал Полидевк, – освободим ему руку, только правую, для клятвы священным именем Посидона, что он будет впредь соблюдать эту заповедь, – и он, и его потомки, и его народ.

Амик дал клятву. Бебрики боязливо жались друг к другу: после случившегося аргонавты казались им выходцами из иного мира. По данному их царем знаку они стали пригонять овец, сносить сыр – все для чудесных гостей.

Но Ясон покачал головой: «Ничего нам от вас не надо, кроме воды из вашего родника. Мы не ради своей пользы вас учили, а ради вашей и тех, что по нашим следам приплывут сюда. Помните наши слова – и прощайте!»

«Арго» поплыла дальше. Вскоре перед ней открылась широкая гладь Пропонтиды – уже не такая ярко-голубая, как Архипелаг, но тихая и ласковая. Парус повис; пришлось налегать на весла. Вот море как бы сомкнулось. Босфор? Нет, это только Проконнес преградил им путь. Оплывают его; опять широкая гладь. Проходит день; но затем берега опять бегут навстречу друг другу, оставляя лишь совсем узкую ленту между собой – да, это уже настоящий Босфор.

Плывут извивающимся проливом. Думают ли отважные пловцы о великой будущности его пока пустынных берегов? Разве один только Орфей. Но не время ему предаваться своим вещим думам. Босфор расширяется, уже виден Понт – но у самого порога его грозный, неумолимый страж – Синие Врата, или Симплегады. Аргонавты все слышали об этих плавучих скалах, попеременно сдвигающихся и расступающихся. Лишь голубицы-Плеяды перелетают через них, нося отцу-Зевсу амбросию из его далекого сада, да и из них, стремительный сдвиг исправно умерщвляет одну. Как-то «Арго» вырвется из их каменных объятий?

Вот раздвинулись – скорее! «Арго» летит, но и скалы уже сдвигаются, все быстрее и быстрее. Настигнут! О царица Олимпа, спаси нас!.. Что это? Над кормой появился величавый образ богини, появился и снова исчез. Но в то же время «Арго» испытала толчок такой силы, что не все гребцы усидели на своих местах. Стрелою пронеслась она на волю, на зеленые волны Понта. А Симплегады в досаде остановились; море гневно разбивается об их подножие, негодуя на своего стража за то, что оно стало отныне открытым для пловцов. И Посидон закручинился; он убрал свое приведенное в негодность страшилище со входа поближе к европейскому берегу – и вы и теперь можете его там видеть, если судьба занесет вас к Босфору.

Теперь, значит, можно снова взять направление на восток, по открытому Понту; но тут Калаид и Зет, крылатые сыновья Борея, предложили Ясону другое.

– Здесь, вблизи, – сказали они, – есть город Салмидесс; царит в нем Финей, муж нашей сестры Клеопатры. Перед долгим последним перегоном вам не грех отдохнуть, и царь Фи-ней вас примет охотно; а помимо того, и нам двум будет приятно обнять сестру, зятя и племянников.

Все согласились. С трудом нашли место для «Арго» в Салмидесской гавани, этой «мачехе кораблям», как ее впоследствии назвали; но с ожидаемым гостеприимством их постигло еще большее разочарование. Жители Салмидесса лишь робко выглядывали из своих запертых домов и приближающимся аргонавтам делали тревожные знаки, чтобы они поскорей уходили, а перед царским дворцом сидел у пустого стола несчастный, обессиленный слепец. Бореады стали перешептываться: «Кто это?» – «Неужто Финей?» – «Несомненно, он». – «Но почему он слеп? И что все это значит?»

Пока они недоумевали, из соседнего дома выбежал какой-то юноша; робко озираясь, он положил перед Финеем ломоть хлеба и миску с похлебкой; после этого он еще быстрее бежал обратно. Финей жадно набросился на принесенное. Но в то же время в воздухе послышался шум крыльев; к несчастному спустились два чудовища, полуженщины-полуптицы, и закопошились перед ним; вслед за тем они снова взлетели в воздух. Финей сидел на прежнем месте, но хлеб был похищен, а из миски поднималось такое зловоние, что невозможно было к ней прикоснуться. Несчастный глухо застонал.

– Быть может, тут и его вина, – сказал Калаид Зету, – но прежде всего надо освободить его от этих чудовищ. За дело!

Они расправили свои крылья и, выхватив мечи, устремились против мучительниц; те с жалобным визгом умчались. Вскоре и они и Бореады исчезли за лесистым холмом.

Аргонавты приблизились к Финею:

– Что это значит?

– Божья кара, – жалобно отвечал тот, – заслуженная божья кара. Послушайте, что я вам расскажу.

Я был женат на Клеопатре, дочери Борея и афинской царевны Орифии, которую он некогда похитил из богозданного города ее отца Эрехфея. Наше счастье завершилось рождением двух прекрасных детей; казалось, никакого конца ему не будет. Но пока я был счастлив с Клеопатрой, с меня не сводила своих колючих глаз некая Идая; называла она себя царевной, а была скорей колдуньей. Сумев найти подступ ко мне, она сначала оклеветала передо мной мою жену и добилась того, что я заключил ее в темницу. Затем она околдовала меня совсем; у меня как бы не стало воли. Захотела, чтобы я женился на ней – я женился; захотела, чтобы я предоставил ей своих прекрасных сыновей, Плексиппа и Пандиона, – я не прекословил ей и в этом. А она, пользуясь моим без-вольем, их ослепила и куда-то упрятала – куда, сам не знаю…

Но тут разгневался на меня мой тесть Борей. Он сам ко мне пришел требовать от меня ответа и за дочь и за внуков; и вот за мою духовную слепоту он покарал меня телесной слепотой, а попустительством богов меня стали терзать и эти страшилища – Гарпии, как мы их здесь называем. Кто они – опять-таки не знаю; думаю, однако, что и Идая им сродни: она пропала и больше в моей близости не показывалась.